Глава 11
Над миром мгновенье нависнет по теме -
Нет тучных коров, и засохли поля,
Безжалостно Солнце уродует Время,
Пустынной растрескалась болью Земля…
Грехов в сей удел устремилась дорога…
Забытую правду нигде не найти…
И гневом сверкают намеренья Бога -
От кары заслуженной разве уйти?
Открылась дверь, и в кабинет вошли двое - полицейский Шай Бромберг и рыбак Йосеф бен Мамун. Руки, покрытые пересекающимися шрамами и струпьями ссохшейся тёмно-багровой крови… Грустный вид пришедшего старика… Это повлияло на всех собравшихся, в большей или меньшей степени, и, в частности, конечно, это заставило глубоко призадуматься Беньямина Брика.
В полном молчании присутствовавшие выслушали изложение имевших место ночью событий, сначала - от лица полицейского капитана, Шая Бромберга, а затем подробно рассказал обо всём пережитом старик. Видимо, слова последнего произвели столь сильное впечатление на присутствующих, что воцарилась настолько тяжёлая и гнетущая тишина, что никто из присутствующих не решался её нарушить. Прервал затянувшуюся донельзя паузу майор Сэндлер: "По всему тому, что нам только что стало известно, господа, а также и по услышанному вами ранее отчёту нашего агента -Пилигрима, я готов ответить на все ваши вопросы - конечно, в той мере, в которой это допустимо, однако замечу всем присутствующим, что время – не терпит, и потерянные сейчас минуты могут вылиться в дополнительные жертвы". - Звонок на один из стоящих служебных телефонов внезапно разорвал очередную, нависшую над группой людей тишину. Лев Сэндлер переключил аппарат на громкую связь: "Шалом, господин майор, это Вас беспокоят из Иерусалимского управления полиции. У нас тут кое-какая новая информация, и она, предположительно, представляет определённый интерес для Вас. Только что нам звонила гражданка Попершток Циля Марковна. Она рассказала, что вчера днём к ней пришла никогда не встречаемая ей прежде арабка, по имени Фатима, - я отмечу что, по всем приметам, она совпадает с той особой, которую мы вчера задержали утром в Иерусалиме, и которая затем, словно по волшебству, упорхнула из кабинета следователя. Удивительные события всё время происходят там, где ступает эта самая Фатима. Госпожа Попершток тоже отмечает, что совершенно непонятно, почему легко попала под её влияние и больше суток относилась к ней, как к родной". - Беня Брик только теперь окончательно понял, в какое болото, в какую жуткую трясину он влип сейчас. Аналитический, холодный ум и здравый расчёт, которые доминировали всегда в этой многогранной и эрудированной натуре, пожалуй что, в первые в жизни уступили место обычным человеческим эмоциям – стыду, искреннему сожалению в связи с причинённым ущербом и стремлению, по возможности, эффективно это исправить… - "Госпожа Циля Попершток рассказала о том, что сегодня днём к проживающей в это время в её квартире Фатиме приехала какая–то странного вида арабка, с которой упомянутая Фатима почти сразу отправилась на прогулку. Когда немного позже госпожа Циля Попершток спустилась во двор, чтобы сходить в магазин, она увидела совершенно непонятную картину – из подъезда, расположенного напротив, вышла совершенно удивительная пара: молодая полная арабка, которая лицом была очень похожа на упомянутую ранее Фатиму, а с ней - молодой высокий парень, черты лица которого напомнили госпоже Попершток ту арабку, которая только недавно приезжала к Фатиме и была представлена как родственница. У нас по тревоге подняты все полицейские части и все подразделения армейского спецназа с окрестных баз. Ведём поиск также и с помощью экипажей вертолётов. Ситуация настолько серьёзная, что отменены все плановые увольнительные, а всех, кто находился дома, мы призвали к месту службы". - Беня Брик сидел, опустив голову и сжав её руками. Информация, пришедшая от родной тёти Цили, просто пригвоздила его к позорному столбу. Он полностью осознал свою неприглядную роль в происшедших событиях. Вся эта левая шелуха, дань моде и бравада – этот внешний лоск востребованного знаменитого журналиста - всё моментально улетучилось, оставив Беню наедине с самим собой. А это, пожалуй что, самое тяжкое из всех возможных обвинение. Нет прокурора безжалостнее, чем тот, который до поры до времени спит внутри каждого из нас. Но вот когда он просыпается…
* * *
Согнуло болью в книге строчку…
Расплавлен золота телец…
На горизонте видно точку -
Начало? Жизнь? Или - конец?
Молодые ребята, девушки и парни в аккуратно вычищенной полицейской форме, проверяли каждого, проходящего к Стене Плача. Для того, чтобы не стимулировать возникновение конфликта с ортодоксальными верующими, на мужской половине площади осуществляла последний контроль бригада молодых людей, а на левой, женской половине – соответственно, бригада полицейских, девушек. Проверялись все сумки и пакеты; кроме того, каждый посетитель проходил сквозь прибор–рамку, напоминающий то оборудование, которое выполняет аналогичные функции во всех современных аэропортах.
Последнюю проверку перед Стеной Плача Фатима прошла без сучка и задоринки. Полицейская окинула её равнодушно–зондирующим взглядом, и указала по направлению к прибору, через который надо было пройти. Судя по спокойствию на лице охранницы, молодая арабка сделала вывод, что с помощью аллаха она преодолела и эту, должно быть, уже последнюю в её заканчивающемся земном пути, трудность и, подобрав свои длинные, волочащиеся по земле юбки, двинулась уверенным шагом по направлению к территории, отгороженной для женщин. Поскольку перед самой Стеной устроены две площадки - женская (справа) и мужская (слева), разделённые перегородкой, то Фатима ни секунды не сомневалась, куда ей надо направиться. Женщины, согласно ортодоксальной иудейской традиции, не могут держать в руках в этом святом месте Свитки Торы и читать её в слух, поэтому на женской половине, как правило, царствует тишина, подчёркивающая молитвенную отрешённость. Существует оригинальная традиция - класть в трещины каменных монолитов Стены записки с просьбами, покаяниями и молитвами, обращенными ко Всевышнему.
Записок обычно так много, что далеко не сразу можно найти место, куда можно положить еще одну. Все эти записки не уничтожают, а хоронят, по определённому ритуалу, в генизах - хранилищах, специально предназначенных для этой цели. По окончании молитвы категорически запрещено поворачиваться к Стене спиной. Следует отступать от неё в том самом положении, в котором молитва осуществлялась, до обозначенной специальной отметки. Женщины, собирающиеся на молитву, обычно - из самых разных возрастов, сословий и из различных общин, что видно, прежде всего, по их внешнему виду. Скромная одежда и минимум украшений, как правило, у приехавших из стран западной Европы или Америки… Множество тяжёлых и больших по объёму ювелирных изделий, одежда из ярких тканей свободного покроя – это у прибывших из Северной Африки: Туниса или Марокко. Кроме молящихся религиозных женщин, у Стены Плача всегда можно увидеть множество туристок, прибывших сюда с разных стран света. Среди них немало и мусульманок. Ведь для ислама Иерусалим - Эль-кудс - третья по значимости после Мекки и Медины святыня. Отсюда, согласно легенде, пророк Мухаммед вознёсся на небеса. Правда, для ортодоксальных мусульман представляют ценность другие объекты Старого города, а не Стена Плача, но… туристы из двадцати двух мусульманских стран, как правило, большей частью приходят к Стене, с целью утолить своё природное любопытство.
Вот и сейчас, поскольку их тут было немало, то ещё одна только что подошедшая ничем особенным внешне не отличалась. Фатима, не спеша, нагнулась, с намерением расправить складку юбки, а по дороге вниз - на правом боку - она незаметным прикосновением нажала на едва заметное
пластиковое уплотнение – кнопку запуска временного реле. Запрятанный под ткань электронный механизм тут же ожил, и ручное время, согласно команде тикающего хозяина, начало монотонно отсчитывать последние пять минут… Полная, молодая арабка неспешно подошла к тысячелетним монолитам Стены Плача, между которыми, вперемежку с прорастающими стеблями дикой травы, были видны натыканные записочки с просьбами. Она подняла показавшуюся непривычно тяжёлой правую руку и осторожно притронулась к приятной прохладе, источаемой древними камнями. Молодая женщина воочию услышала, как время, сжатое, спрессованное до плотности чёрной дыры, падает громкими каплями на дно необозримой бездны, отсчитывая последние мгновения проходящей эпохи.
К патрулю, находящемуся у прохода к Стене – со стороны Цветочных ворот подкатил военный джип, из которого, сломя шею, выскочил солдат-кинолог с громадным чёрным псом на поводке. Тренированный до автоматизма ротвейлер заливисто лаял, роняя из раскрытой алой пасти куски снежно–белой пены. Он взвивался в прыжках и рвался по направлению к женской половине площади. Но дежурный офицер, осознавая всю исключительную важность того поста, что находился под его началом, придирчиво проверял протянутые документы: сначала - на солдата-кинолога, а затем - и на вырывающегося ротвейлера.
Молитвенный гул отражаемым от камней Стены эхом поднимался над огромной площадью и соединялся под голубой бездонностью бесконечного неба в неразличимое, обращённое к Всевышнему пение. С высоты птичьего полёта площадь казалась усеянной сонмом крохотных, мерцающих искорок, каждая из которых на самом деле была отдельно взятой, непохожей ни на какую другую, душой - со своей тонкой организацией, уникальной ментальностью и неповторимой природой.
К сооружённой из высоких щитов перегородке, которая разделяла мужскую и женскую части площади, с мужской стороны – постоянно извиняясь, но работая локтями направо и налево, пробирался одинокий полноватый мужчина средних лет, с конкретно обозначенной лысиной, в очках, с тонкой бородой и щегольскими усами. По его очевидной целеустремлённости можно было сделать вывод, что этот человек точно знает, куда и зачем он так спешит, продираясь сквозь плотные ряды истово молящихся и, по какой-то, видимо, существенной, причине, не делая этого сам. В конце концов, после многих, долгих и весьма тяжких трудов, он занял столь желанное место, но… вместо того, чтобы обратить, наконец, всё своё внимание на уходящие в небеса плиты, пришедшие в этот мир из глубокой старины, он пристально уставился в те самые щиты, которые выполняли вполне приземлённую функцию - разделителей площади. Прямо рядом, за перегородкой, Гоша ощущал - нет, правильнее будет сказать, что он видел за ней - чёрное, неотвратимое и ледяное дыхание Смерти. Он слышал громогласные удары метронома, отсчитывающего последние временные капли, и подняв свои кисти рук, попытался осуществить задуманное...
Абу-Джамаль легко и уверенно шагал, насвистывая знакомый мотив. Его любимыми мелодиями, помимо арабских национальных и патриотических шлягеров, была инструментальная музыка Поля Мориа. И сейчас он напевал
мелодию из кинофильма "Крёстный отец". Стена Плача осталась за спиной, и с каждым шагом он уходил от того, что вот-вот здесь должно было случиться - уходил к стоящей совсем рядом победе - к победе над безжалостным конкурентом, который после этого проживёт не так уж и много и далеко не своих самых хороших часов; к победе над этими проклятыми евреями, что в арабском мире вообще мало кому когда-либо удавалось. Остановившись на мгновение и прикрыв глаза, Абу-Джамаль увидел заголовки завтрашних арабских газет: "Абу-Джамаль – спаситель истинной веры!", "Салах ад дин двадцать первого века – великий Абу-Джамаль!". Намеченное дело можно было считать уже осуществлённым. Конечно, было искренне жаль, что его Фатиму, ту самую, которую он втайне так любил и надеялся когда-нибудь сделать своей, пришлось потерять навсегда, ведь совсем скоро, точнее, - через пять минут - её заберёт к себе милосердный аллах. А может быть, так будет и лучше. Может быть, не случайно, что её жизнью аллах распорядился именно так. Ведь если бы они долго жили вместе друг с другом, по какой-то нелепой случайности Фатима могла бы и узнать истину о смерти своего отца. Он поёжился, но тут же отогнал от себя мрачные мысли, которым сейчас вообще здесь не было места. В самом деле! Что поделаешь? Жизнь - это шахматная партия, и для того чтобы в ней в конечном итоге победить, нужно уметь постоянно приносить жертвы – порою весьма значительные и болезненные. Зато в таком случае с большой степенью вероятности можно рассчитывать на конечную победу. Стена Плача уже осталась довольно далеко, но огромные камни из под проросших между ними травяных бровей смотрели в спину уходящему террористу укоризненно, но вместе с тем - отрешённо…
Абу-Джамаль так был увлечён своими приятными мыслями, что просто весь ушёл в себя. Он не заметил, как одновременно, с разных сторон, к нему подошли плечистые молодые люди, совершенно неприметной внешности, из тех, о которых потом трудно вспомнить, несмотря на то, что, реально, их неоднократно прежде можно было встретить. Парни мгновенно заботливо спеленали ему руки, практически ещё до того момента, как террорист сумел осознать всё происходящее. Он попытался вырваться, но было уже слишком поздно, только его лицо побагровело, да на бычьей шее проступили от напряжения вздувшиеся вены. Но это продолжалось какие-то мгновения. Задержанный был профессионалом, и он довольно быстро овладел собой, расслабился и насмешливо посмотрел на задержавших его. В противоположном конце площади, за рядами турникетов, там, где выстроилась очередь к контролю из желающих пройти к Стене, стоял обычный полицейский мини-бус, который можно многократно встретить на улочках и шоссе города, живущего своей напряжённой жизнью. Из него вышли две женщины, в которых без труда можно было узнать тётю Цилю и Светлану Меламед. Группа сотрудников полиции, во главе с майором Сэндлером, подвела к ним только что задержанного Абу-Джамаля. Света, сощурив глаза и, по привычке склонив голову на левый бок, рассмотрела этого человека и подтвердила: "Ну да! Это он, тот самый! В первый раз был женского пола, а затем, видно, надоело, или передумал!". - "Да, и я тоже вам скажу, что видела его, так сказать, в обеих ипостасях. Что – допрыгался, соколик? И чего тебе, язва, не хватало? Вон какую ряху нагулял! Ничего, ребята с тобою сейчас разберутся – сразу поумнеешь. Господин офицер – а что с моим племянничком? С Бенечкой? Он, кровинушка, ни в чём не виноват. Это они его окрутили, господин офицер. Вы же знаете, я этим убивцам тоже пирожки пекла и супы варила. Так что Бенечка тут ни при чём!".
Задержанный был на удивление спокоен, он чуть ли не добродушно улыбался и то и дело всё поглядывал на свои часы…
"Господин Абу-Джамаль, - завершив заполнение протокола, фиксировавшего показания свидетелей, произнёс майор Сэндлер, - Я обладаю полномочиями вести с вами переговоры о заключении взаимовыгодной сделки от имени правительства государства Израиль. По совокупности преступлений, совершённых Вами на сегодняшний день, причём, подчеркну, - не всех тех, о которых нам известно, а только тех, по которым у нас имеются достаточные доказательства, - суд приговорит Вас, минимум, к восьми пожизненным заключениям. Сделка, которую Израильское правительство предлагает Вам осуществить, звучит следующим образом: Вы помогаете нам предотвратить террористический акт, который, как нам известно, в ближайшее время должен произойти где-то здесь. В таком случае Израильское правительство снимает с Вас все имеющиеся на сегодняшний день обвинения и переправляет Вас в любую страну мира, по Вашему выбору". - Седовласый майор умолк, вопросительно смотря на своего визави. Тот осмыслил услышанное, а затем - сначала едва слышно, а потом всё громче и громче - расхохотался. Этот смех постепенно потерял последнее сходство с человеческим, перейдя в злобный животный рык матёрого зверя, угодившего в капкан.
…Площадь у Стены была битком набита собравшимся отовсюду людом. Просто яблоку негде было упасть. Туристы и всё новые и новые группы молящихся со всех концов света продолжали прибывать на историческую площадь, к знаменитой святыне. Фатима закрыла глаза и прислушалась к чему-то своему, глубоко внутреннему. До намеченного времени "ноль" оставалось уже менее двух минут. А наверху на Стене уютно пристроились неспешащие голуби и прыгающие от нетерпения воробьи.
Внезапно где-то рядом, слева от себя, молодая женщина почувствовала приятное, обволакивающее тепло, которое принесло покой и какую-то вязкую отрешённость. Оно постепенно накатывалось на напряжённое сознание. Ощущения притуплялись… Постепенно остановилась и последовательность как бы засыпающих на месте мыслей. Это новое, никогда не ведомое ранее чувство распространяло по закоулкам всё более и более блаженствующего сознания призрачно мерцающий, доселе никогда не видимый голубовато-белый свет. Охватывающая Фатиму дрёма как бы возвращала её неведомым способом назад, в навсегда ушедшее, но всё-таки манящее из глубин подсознания, счастливое детство. Террористка покрутила головой, судорожно сглотнув, но необычные ощущения не отступали, они только усиливались, причём весьма быстро. Перед закрытыми глазами с тяжёлыми, словно чугунными, веками проступила слюдяная, полупрозрачная плёнка, покрытая мириадами вращающихся, вспыхивающих и гаснувших звёзд. Всё то, что она ещё воспринимала вокруг при помощи исчезающего бокового зрения, проваливалось в манящую своей многообещающей непознанностью ирреальность. На этом этапе наступающее подсознание уже перехватило у отстранённого сознания вожжи, и теперь именно оно властно управляло всеми действиями молодой женщины и её субъективным восприятием окружающего мира.
Со стороны то, что происходило, – могло любому наблюдателю показаться весьма странным, но… здесь каждый, как правило, занимается своими собственными мыслями, чувствами и проблемами, как правило, не обращая никакого внимания на посторонних. Ведь если поступать иначе, то, постоянно отвлекаясь на посторонние мелочи, можно просто не услышать, когда тебе ответит Он… Ведь очевидно, что если Он решит ответить на задаваемый тобой вопрос, то - кричать не будет.
Арабка, уставившись в одну точку, с гордо выпрямленной спиной и высоко поднятой головой, быстрым шагом двинулась прочь от каменных блоков святой Стены. На выходе она никак не среагировала на тот факт, что к ней присоединился Гоша, по внешнему виду – спокойный, сосредоточенный и в высшей степени целенаправленный. Они оба быстрым шагом по одной из уходящих с площади улочек удалились в глубь безлюдного в это время района Старого города. Гулко шагая по циферблатам, вновь набирало темп несколько минут тому назад почти что остановившееся ручное время, и… яркая красно-желтая вспышка разорвала реальность этого мира на доли трёхмерных лоскутов, раскроив на множество самых разных кусков соединённую духовно-физическими связями материальность. Глухой громоподобный удар и расползающийся окрест гул были слышны за много километров. За несколько сотен метров тёплое дыхание ледяной Смерти обрушилось на толпы людей и вечные камни святой Стены, - слава Богу, не принеся там никому ни малейшего вреда.
Абу-Джамаль, резко обернувшись, смертельно побледнел, осознав, что ожидаемая акция произошла в стороне - пусть недалеко, но почему-то не там! А это для него означало только одно… Перед глазами проносились ужасные картины грозного, не сулящего ничего хорошего, будущего, ждущие его совсем рядом. Абу-Джамаль опустил голову, тихо прошептав: "Аллах…".
Над Старым городом поднялось, быстро поднялось, увеличивавшееся в размерах - по краям бурое, а в центре сизо-чёрное - облако, обволакивающее непроглядной, кромешной тьмой изумрудную чистую глубину бесконечного неба. Реальный мир на какое-то количество тягучих мгновений словно бы замер от осознания ужаса всего происшедшего. Затем по оцепеневшей на площади толпе волной прокатился многоголосый вздох, перешедший в мощный душераздирающий крик. Люди мгновенно разделились на группы – одни бросились к Стене в поисках защиты и спасения у Всевышнего, другие, сбивая с ног всех попадающихся им на пути, рванулись к выходу. Если бы здесь, как всегда, не дежурили многочисленные полицейские подразделения и армейские спец.части, то исход события мог бы быть куда более кровавым.
Столб чёрного дыма поднимался с того места, где только что прогремел сверхмощный взрыв. В нескольких окружающих микрорайонах, в домах и в витринах магазинов, вышибло почти все стёкла, и уже спешащие машины скорой помощи, пожарных расчётов и полицейских патрулей, проезжая, дьявольски хрустели шинами по этому рассыпанному там и сям крошеву смерти. И тут произошло чудо. Видимо, властитель небесной канцелярии посчитал, что обитателям Святого города на сегодня вполне достаточно. Происшедшее заставит призадуматься сорвиголов, превратно пользующихся своим правом свободы выбора. А потому… Разверзлись хляби небесные, и под улыбающееся, как ему и положено по статусу, тропическое солнце закапал, застучал по черепичным крышам домов и серым булыжникам мостовых - лёгкий, игривый дождик. Если учесть, что на том месте, где только что произошла трагедия, занимался пожар и прожорливые языки пламени, беснуясь в каком-то неизвестном диком танце, уже успели охватить несколько близлежащих построек, то небесная акция оказалась весьма и весьма кстати. "Ну а в чём же было чудо?", – спросите вы - ответ прост: чудо было в том, что дождь в это время года в последний раз случился аж за сорок лет до описываемых событий!
* * *
Из мира дел и злата, копья наперевес,
От друга или брата – в неведомый мне лес…
Тут каждому записан, с печатью приговор,
И будет исполнение незримо и - в упор.
…Невидимая капля где-то совсем рядом сорвалась с места своего рождения и, жалобно всхлипнув, упала. Хотя - а почему, собственно говоря, упала? Потому что я в своей жизни привык, что капли, естественным образом появившиеся на свет, всегда только падают вниз, а не воспаряют над землёй. Они не уносятся всё выше и выше, чтобы, вопреки привычной причинно-следственной связи, растаять в неразличимой пространственно-временной дали… Капля… Ещё одна, и вот ещё, я слышу, что их становится всё больше и больше, быть может, даже со временем будет бесконечное количество? – Пожалуй, что на самом деле так. Я не помню, как давно уже их слышу, и не знаю, сколько их там, впереди. Впереди? Но если что-то может быть в впереди, то это означает то, что что-либо, вполне конкретное, уже было, то есть позади. Занятно. Надо будет подумать и на эту тему. Стоп – подумать? А что это значит - подумать? Ну… как сказать, – подумать… подумать - это… это видимо вот что! Это прежде всего вспомнить, ну да, например, вспомнить - какие они, эти падающие капли? Пожалуй, что гладкие и слегка удлинённые, они бывают самых разных цветов. Вот про цвета тоже надо подумать и тоже вспомнить – а какие, собственно, бывают цвета?
Капли, ранее - одна за одной, а вот теперь – их целый вал, это, видимо, сотни тысяч. Видимо? А, собственно, я разве что-либо вижу? Ну да, конечно! – Вон там, впереди и внизу, поднимается над далёким, покрытым призрачной дымкой городом - чёрный, угрюмый столб дыма, и ещё что-то там красное... Это что-то красно-жёлтое, танцующее…, но… - вот его уже почти что и не видно, оно становится всё меньше и меньше. Только капли, одни лишь капли вокруг – сотни тысяч шумящих, летящих лавиной, причём именно вниз…
Сначала я не слышал и не видел ничего. Такое впечатление, что всеобъемлющая тишина и покой были не только снаружи. Они заполнили всё моё естество. Изнутри и до "самых до окраин". Холодные сгустки воды полностью вытеснили привычные ощущения реальности и ориентации в трёхмерном пространстве хорошо изученного собственного тела. А вообще-то где это столь родное и знакомое до мелочей тело? То самое, которое я в недавнем прошлом так ценил и холил...
Холод и скольжение воспринимались где-то снизу. Неожиданно я увидел отшлифованные до зеркального блеска плиты, по цвету точно такие же, как камни Стены плача. Но вот парадокс - несмотря на чётко различимый цветовой оттенок, под этими плитами было вполне чётко различимо изображение далеко внизу. Какая то странная реальность фантастического макрокосма струилась восходящими потоками со всех сторон от меня. Но вместе с тем периодически волнующаяся дымка на какое-то время отступала, тогда в этом направлении появлялись загадочные предметы и причудливые ажурные элементы циклопических конструкций. Я попробовал сделать шаг. Как будто бы моя нога. По крайней мере, вполне обычное ощущение. Но вместе с тем что-то не так – это явно. Ага - вот оно! Моя нога – она же никак не может быть такой! Она - абсолютно прозрачна, и плиты цвета Иерусалимского камня проглядываются через ступню, через голень и колено…, словно всё это выполнено из стекла, да ещё и омыто весенним, тёплым дождём до противоестественной прозрачности. Наверное, когда-нибудь ранее, увидев такое, я бы прежде всего испугался. Человек всегда, видя на самом себе неведомое чудо, на подсознательном уровне перво-наперво просто пугается. Логика, анализ и здравый смысл – эти параметры в программе "человек" - вторичные и включаются позднее, в случае распознавания групп предусмотренных в программе определённых условий. Но у меня сейчас что-то явно не так. Прежде всего, нет совершенно никакого испуга, даже удивление - оно ощутимо, но как-то совсем по-другому. Получается, что я сейчас вовсе не являюсь носителем программы "человек". То есть прежде, когда я им был, мой пространственно-временной континуум был тогда соответствующим. А сейчас, судя по окружающим проявлениям, для меня эта связь больше не существует. Странно… Будучи этим, как его, то есть – меня? - ах, да – Гошей, ну да, будучи Гошей - здорово бы я тогда струхнул. Итак вот я иду, но создаётся полное ощущение, что ступни явно не касаются пола. Они только скользят, причём будто по воздуху. Размытый, золотистого цвета потолок, слегка прикрытый белой поволокой, далеко-далеко смыкается у линии горизонта с выложенной плиткой поверхностью прозрачного пола. Я пока что не понимаю до конца - кто я? Где я? И - зачем?
Зачем моя прозрачная, совершенно безвестная, фигура перемещается по этому необъятному залу? В нём властвуют абсолютная тишина, вселенский покой помноженный на остановившееся, наконец-то приручённое полностью время… Зал невидимых торжеств, пройденных эпох, и справедливых приговоров – казался мне полностью пустым. Хотя… через какой-то промежуток, какой именно - осознать было невозможно, ибо субстанция времени застыла по какой-то неведомой команде - в дальнем конце зала сначала появилась едва различимая золотистая точка, которая стремительно приближаясь, вырастала в размерах и уже представляла собой вращающийся аурический кокон веретено-подобной формы. Когда он остановился от меня на расстоянии вытянутой руки, то внутри постепенно проступил контур из белых тонких линий, подобный тому, который определял мою собственную фигуру. Я без особого труда определил, что за силуэт был заключён в этом силовом энергетическом сгустке. Знакомый профиль лица, опущенные, словно от обиды, уголки губ, величественная осанка и идеально сложенная фигура. Я сразу узнал Фатиму, ту, с которой в видимом далеке последнее мы делали совместно…
Её молчаливо кричащий силуэт воздавал в немой мольбе руки к небу. Широко раскрытые глаза в немом ужасе озирались по сторонам - очевидно, в поиске ожидаемых, обещанных кем-то цветущих садов и неземных услад. Но… нигде не было видно ничего подобного. Только суровая пустота, струящееся сквозь неё искривлённое пространство и замершее, взнузданное высшей рукой безучастное время. Я услышал едва различимый шелест листьев в осеннем парке. Словно ласковое дуновение ветра коснулось невидимой кожи лица. Этот шелест и шорох ветра складывались в уже различимые, но пока что совершенно не понятные звуки. И только затем возникли те самые слова, которые я слышал одновременно изнутри и снаружи, сверху и снизу – в принципе, - со всех сторон одновременно… Они втекали в меня родниковыми журчащими потоками, наполняя энергией, свежестью и прохладой, словно бы усталого путника, нашедшего после долгих поисков бьющий из под валуна артезианский ключ и зачерпнувшего искрящуюся влагу огрубевшей пригоршней.
…- Подойди ближе, встань здесь, смотри внимательно и слушай!
Фатима, словно дикий зверь, металась по своему кокону, загнанно озираясь по сторонам. Услышав властный, требующий беспрекословного подчинения голос, она мгновенно остановилась, как вкопанная, устремив взгляд прямо перед собой в сходящееся пространство. Голос рокотал и звенел, вместе с тем, его было слышно только в той точке, где была зафиксирована Фатима, да ещё и на расстоянии нескольких метров от неё.
– Ты уже прошла свой земной путь, однако, при этом нарушила одну из главных заповедей, которую должна была соблюдать на своём пути в земном мире любая душа : не убий! .Были, к тому же, и другие многочисленные нарушения, именуемые в мире людей словом "грех". То, что в примитивном человеческом представлении называется "ад", на самом деле, в принципе, существует. Пропуском туда являются грехи. Надо понимать, что самое мучительное там - это – Вечность. Точнее - вечное, кошмарное, рвущее на куски твою душу чувство стыда. Той душе, которая вообще не может быть прощена и послана на последующее искупление в мир людей, вечно предстоит видеть сотворённое ей абсолютное зло - зло, разрастающееся до размеров наблюдаемой Вселенной, зло, которое будет проникать во все поры страдающей, мучающейся бесконечностью видений израненной души, причём осознание того факта, что это навсегда, – мучительно усиливает эту боль. Останется только пассивно наблюдать и постоянно страдать от отсутствия даже призрачной возможности что-либо и когда-либо изменить.
От одной из белёсых, матово-кремовых стен оторвался вращающийся кусок ваты и, словно по приказу, придвинулся придвинулся к обители скованной ужасом души. Сквозь тающий туман показались хаотические линии, которые постепенно упорядочивались, пока не проявилась картина. Изображение приобретало всё большую чёткость форм и реальность проступающих красок. Оно всё приближалось и приближалась, пока не заполнило собою всё пространство впереди. Словно невидимый киномеханик, выключив свет в зале, нажал на кнопку кинопроектора…
…Знакомая комната с уставленным цветами подоконником и креслом напротив. Абу-Джамаль с остервенением, как и положено мусульманскому мужчине, но, вместе с тем, по понятным соображениям, осторожно стаскивал с себя женские вещи.
- Теперь, Фатима, нам с тобой остаётся конкретно решить, что и как мы будем делать дальше. Ну, прежде всего, я полагаю, что этой бабке мы с тобой поможем не задерживаться больше попусту в этом мире, тем более, что впереди есть такой хороший тот…, - мужчина меньше всего ожидал, что паузу может прервать какого-то рода возражение, но… именно так оно и произошло.
- Нет, Абу-Джамаль, – Фатима возразила ему, пока ещё не осознавая полностью, на сознательном уровне, почему она это делает, - Я думаю, нет – я точно знаю, что можно эту старушку не трогать. Она никоим образом не помешает нам осуществить всё задуманное. Мы выйдем отсюда, одетые, как сейчас, а на улице сразу же зайдём в подъезд, находящийся напротив, и там переоденемся.
Сама не отдавая себе отчёт о причине своего предложения, Фатима вдруг заметила, что на своего напарника, начальника и друга, она смотрит с выражением огромной просьбы, если не сказать - мольбы. Так и не выяснив в себе причины столь странного поворота, она с нетерпением и надеждой ожидала ответа…
…Невидимый проектор показал всё, что хотел, и нематериальный экран растаял так же быстро, как до того возник. Вновь прошелестел невидимый Ветер, и со всех сторон, точнее - ниоткуда - пророкотал тяжёлую последовательность фраз нечеловеческий голос: "Это то, что у тебя есть на противоположной чаше весов. И одного этого достаточно, чтобы снять с тебя полностью заслуженный вечный ад кошмарного стыда. Ты пробудешь там, где горечь стыда будет лечить твою душу, положенные девять месяцев, а затем снова получишь свой шанс. Шанс на искупление…
На сей раз белый струящийся экран – возник из ничего, мгновенной вспышкой нарождающейся звезды.
…Адвокат Гамаль возвращался из деловой поездки в Иерусалим - домой, в Газу. Он уже въехал в сектор и скоро должен был добраться до дома. Солнце ослепительно освещало пустынную местность, пробиваясь своими пронзительными лучами даже сквозь тонированные стёкла окон новенького "Шевроле". Адвокат улыбался в сладостном предвкушении приятного момента встречи с женой и детьми - каждому вёз пусть и не очень дорогие, но вполне оригинальные сувениры – знаки внимания главы семейства всей домашней челяди. В автомобильном DVD убаюкивающе поигрывала джазовая музыка в исполнении Луи Армстронга, большим поклонником которого был доктор юриспруденции и права Юсуф Гамаль. Время неспешно катилось за его машиной, отсчитывая те последние капли, которые ещё оставались в земном пути этой противоречивой души. Вдруг внимание усталого адвоката привлёк какой-то звук, нарастающий откуда-то сверху… Это был "Апач" - самый современный в то время боевой вертолёт ВВС Израиля. Он давно уже кружил над этим районом. Из Шабака была получена вводная, что где-то здесь должен состояться теракт. Но пилоты не знали, что всего за несколько минут до того, как они появились в здешнем небе, группа палестинских подрывников завершила процесс минирования дороги и должным образом замаскировала израильскую ракету «Питон». Мужчины, крадучись, добрались до развалюхи-хибары, скрывшей их от полуденного солнца. Последний, несущий пульт управления взрывным устройством зачем-то обернулся на растяжки, совершенно незаметные на проезжей части. Это был Абу-Джамаль…
Адвокат Гамаль не успел заметить метнувшиеся тени. Он не услышал хлопка слабенького взрыва, порвавшего собой шину у одного из колёс. Удивлённый адвокат высунулся из окошка и среди выбежавших из хибары незнакомых людей различил сына своего хорошего друга – Абу-Джамаля, он даже успел улыбнуться и помахать ему рукой, рассчитывая, что тот вместе со своими друзьями поможет сменить покрышку у колеса. Но - что это? О, Аллах, великий и милосердный! На что же он жмет с такой дьявольской, застывшей усмешкой? От резкого, свистящего звука приближающейся ракеты "Питон" разорвало синее, словно покрытое нежной акварелью, небо… Больше он не увидел и не услышал ничего. Раздавшийся взрыв разметал куски красного "Шевроле" и и искренне уважаемого земляками адвоката Гамаля…".
Оцепеневшая от ужаса душа Фатимы заломила руки в немом крике. Она снова и снова видела эти, только что покрученные перед нею кадры. Туманного экрана уже не существовало на том месте, где только что демонстрировалось страшное видение. А истерзанная и вместе с тем убитая осознанием колоссальности своей ошибки душа снова и снова видела перед собой песчаные дюны, пыльную дорогу и взрыв, убивающий не только её отца. Этот взрыв стал убийцей всей семьи Гамаль. Он был убийцей и её самой…
Закрутился, возносясь ввысь и вновь ниспадая огромными потоками волн, энергетический вихрь… Пелена покрыла эту часть огромного пустынного зала. Я стоял и ждал, что же произойдет дальше. Мне казалось, что следующая очередь, судя по всему, будет моя.
Поскольку в этом объёме трёхмерного пространства не наблюдалось наличие каких либо часов – даже песочных, то оценить, сколько после описанных событий прошло времени, не представляется возможным, тем более, что ощущение того, что этот пространственный кусок чьей-то волей был вырван из временного потока – не покидало меня ни на минуту. Впрочем, мне показалось, что минула целая вечность. А может быть, так оно и было? Но когда таинственный белёсый туман вновь рассеялся, я не увидел ничего там, где, вроде бы, только что проглядывался бешено вздымающийся кокон Фатимы.
* * *
Вращенье любят двери - в какую сторону?
Не знаю в полной мере, кому сие в вину?,
Реальная дорога порою - словно бред…
В чём предписанье Бога? – За дверь ведущий след!
Шелестящий шёпот вновь накатывающейся пустоты, постепенно формируя слова, снова стал проникать в меня. Впрочем, я уже не растерялся, так как уже имел опыт подобного индивидуального получения информации. Я услышал и вместе с тем ощутил необходимость поднять голову. До того, чтобы найти себе хоть какое-то занятие и тем отвлечься от тревожных мыслей, я разглядывал сквозь плиты пола далёкий, едва различимый пейзаж внизу.
Прямо передо мной из мощного энергетического всплеска вынырнуло совершенно пустое полукружье, отдалённо напоминавшее собой театральные подмостки. В заднике этой феерической сцены были размещены утопленные в поверхность стены двери. Бросилось в глаза, что каждая - своего конкретного цвета. Шелест возникающих из ниоткуда слов объяснил, что я должен открыть любую, по собственному выбору, и войти. На мой вопрос, что это и почему, собственно говоря, мне необходимо туда идти - никакого ответа не последовало. Вообще-то никаких сомнений не возникало по поводу необходимости выполнять все получаемые здесь, назову их – инструкции… Переминаясь с одной прозрачной ноги на другую, я подошёл к той, которая была голубого цвета, с белыми, разбросанными в виде облаков, пятнами. Взявшись за ручку, не знаю - почему - снова помедлил и обернулся, – сзади вся ажурно-эфемерная конструкция зала исчезла, и только струящееся молочного оттенка энергетическое марево неотвратимо наползало на меня, раскинув по сторонам кипящие щупальца бесконечности. Я больше не медлил, глубоко вздохнул, зажмурился и, открыв легко поддавшуюся дверь, шагнул за порог…
К О Н Е Ц
27 октября 2007 года - 2 января 2008 года
Уважаемые читатели !
Автор сообщает , что скоро заканчивается работа над романом-продолжением
" Петля Мёбиуса ". Пожалуйста, прочитайте " Ручное время. Роман - хроника. Часть 0, глава 0 "
Там автор подробно рассказывает о том, что ваши отзывы и критические замечания по роману существенно помогут и ускорят завершение работы над произведением " Петля Мёбиуса " .
С уважением и признательностью, Эдуард Меламедман.