Владыка Древа Жизни

Сергей Режский
                ТАИНСТВЕННАЯ ВСТРЕЧА

        Шахматная доска одиноко лежала на скамейке городского парка.
Свет только начинал пробиваться сквозь июньскую крону могучих тополей, которым неимоверно хотелось только одного: почесать бока – столько было мертвой, отжившей древесины на них. Давно мечталось  старикам: вот–вот придут молодые и сильные парни и девушки и отчешут.
Утренний свет набирал силу, и скамейки с грязными следами обуви резвящейся ночью молодежи старались опять казаться невинными, чистыми и новенькими.
Доска-то меня и привлекла. Темным пятном она  вдруг возникла на белой трассе, что непрерывно бежала в моем боковом зрении, пока я, следя за дыханием, бегал по аллеям.
Я сразу остановился.
Своих шахмат у меня никогда не было, из игр только картишки водились. Короче, я сразу подошел к доске. Фигур под ней не оказалось, доска была рассохшаяся.
Бегать больше не хотелось, и я присел рядом. Я повертел доску в руках.  Что она могла мне поведать? Похоже, ее просто  бросили на произвол судьбы.

       Народу в этот ранний час не было ни души. Я подождал немного, ожидая, что набегут два забавных старичка-профессора из Политеха. Сидел и барабанил пальцами по доске, смотря по сторонам. Старики не показывались.

       Они, – молодцы, право, – в начале рабочего дня ежедневно бегали.  Я частенько переходил на ихние скоростя, бочком пристраивался, бежал третьим  и с удовольствием слушал о чем они калякают.
– Коллайдер, – начинал один, присвистывая, – кол, гм, лайдер, я имею в виду церновский, гм, гм, штука, конечно, нужная.
– Но опасная, – вставлял другой. Он бегал в очках.
– Мы-то с вами, коллега, знаем, – этот самый бозон Хиггса...
– Хиггс – мерзавец, авантюрист, у него, видите ли, пари на $100, а?! – очкастый плевал  в траву.
Оба дышали как паровозы. Ноги у них бежали в такт.
– Он говорит, что мы все вышли из бозона..., а?! 
– И в бозон, очевидно, уйдем, – захихикал очкастый.
Меня они не замечали.
– А уравнение Шредингера говорит как раз наоборот, вот песочек, давайте на нем посмотрим еще раз ...
И они подбегали к песочку. Я бежал дальше. Не буду же я подбегать с ними и, дыша как лошадь, заглядывать через плечо на Шредингера.
Нет, ребята, дело не в Шредингере.  Адью!

        – Наука зашла слишком далеко! – неожиданно вырвалось у меня. Я, оказывается, уже раздумывал на тему коллайдера, барабаня по шахматной доске и смотря вправо-влево. – И по какому  такому праву!

        Когда эти яйцеголовые кретины из Церна  приступили к эксперименту, ожидая, что их “бублик” родит так необходимый человечеству бозон Хиггса или “источник физической реальности”, я с утра тоже начал, но свой эксперимент. Фигурально выражаясь, я просто плюнул от всего сердца в это одиннадцатикилометровое чудовище, живущее в скальных породах Швейцарии. День рождения Вторых Нас с Вами был объявлен официально, и, естественно, у них ничего не вышло.
Проникая мысленным оком, я видел, что хозяйство-то ихнее рассчитано на 90-е годы.  Много узких мест. Они не понимают, что после Миллениума, наступила новая эпоха. Скрижали, я имею в виду наш Календарь, заработали в новом режиме. Календарь притянул новые Силы Космоса, сменил программу. Новые дела стали твориться на Земле. И этот допотопный коллайдерушко ни к черту уже не годился, как не годится сегодня  любая техническая новинка.
Опасность попасть в “черную жопу”, как я называл  ч е р н у ю  д ы р у, – а именно с ней заигрывали эти злодеи-физики, рискуя уничтожить все и вся  на свете  – опасность  эта  миновала. Мир был спасен, дети побрели в свои учреждения.

                ОБМЕН СЛОВАРЯМИ

          – Молодец! – раздалось вдруг радом со мной, – мы до сих пор ужас как боимся дыр. Мы, которые знают их, как свои пальцы. Вы, идущие неверным  путем, чуть не погибли, дураки.
Я остолбенел. На противоположном конце скамьи сидела длинная фигура, целиком закутанная в серовато-пепельный хитон. Ноги она вытянула вперед во всю ивановскую. Речь, если можно было так сказать, доносилась из-под плаща, из того места, где должна быть голова. Голос был молодым. Фигура оставалась неподвижной.
Я просто прирос глазами.
В тишине распевали пичуги. Никого в аллее. Верхняя часть хитона вдруг повернулась в мою сторону.
Мне показалось, что пальцы левой руки вросли  в шахматную доску.
– Слышу –  слышу, стучат в мое детище, стучат, как будто призывают. Ты мне издалека понравился, – заговорила фигура.
Как это описано в детективах, я тут же оглянулся от охватившей жути, ища собеседника фигуры у себя за спиной.  Никого.
Я повернулся и  снова впился глазами – голова  невиданно-го существа уже освободилась от тряпок и теперь глядела на меня веселыми смеющимися глазами. “Гюльчатай, открой лиф... чико” – пронеслось в памяти. Ситуация была похожей.
– Что же ты, Николя, что ж ты растерялся? – по-хозяйски заговорила фигура. – Где не надо ты смелый, а вот чуть вне времени оказался  – и ...
– А вы всегда удваиваете? – неожиданно для самого себя спросил я. Какая-то необыкновенная  приятца  было в том, что вылезло из хитона. Глаза так и лучились.  Даже, по-моему,  конфетами  пахли.
– Да, это древняя метрическая фигура. Удвоение. Вроде заклинания. Переворачивает, правда ведь? Ты когда голос свой записываешь, делаешь даббл? – то ли спросил, то ли утвердил парень, который все больше мне нравился. Сам не знаю почему.
– Та-ак, ничему не удивляться. Правильно я понял ход нашей беседы?
– Абсолютно, – засмеялся он. – Полная свобода.
– До которой мы, дураки, еще не доросли, так?
– У-уу, и вряд ли  когда дорастете.
– Что так? Хитончик-то можете снять.
И хламиды как не бывало! Испарилась на глазах!!

       Передо мной сидел... Нет, не могу передать стосковавшимися словами весь тот  о б л и к  м о р а л и с, который меня долбанул тем утром, что просто снисходил на вас, как тот утренний свет на тополя. Таких людей ждут тысячелетиями, в кровь изгрызая ногти. – Ищу человека! – кричал Диоген, расхаживая с фонарем в солнечный день дворами и подворотнями Греции. Вот он кого искал! Что ж, Дига, тебе не повезло, зато повезло мне.
Этот человек был еще тот!

       Красавец неземной красоты. Фигура каслинского литья по эскизу художника Лансере. Тема Радости из Девятой Бетховена. Бешеная пляска электрон-позитронных пар по случаю присуждения им Нобелевской премии за успешно выполненную аннигиляцию. Ну, не знаю... Мое воистину спокойное счастье, –  вот что это было.
Костюм на нем был из жидкого алюминия. Это сразу почему-то пришло мне в голову. Пока я всматривался в это чудо, от воротника до вытянутых ног два раза пробежали зеленоватые молнии.

– Ну-ну, успокойся, – только и сказал он. – Твоя радость несвоевременна.
– Она  – вне времени,  – тонко парировал я.
– Я вот что хочу. Сразу нужно сделать. Настройся на все энерготочки на своем теле. Понимаешь о чем я. И давай, как музыканты, на “ты”.
Я выполнил его просьбу. Через несколько секунд меня охватили новые ощущения. Я воспарил!
– Что-то проделал? – спросил я.
– Мы обменялись словарями.
– Словарями?
– Да. Вы, Луллу, не умеете этого делать. Я взял твой, полностью, да еще с теми мыслями, которые позже станут твоими новыми словами.
– Определениями.
– Да. Вы, собственно, всю жизнь только и делаете, что определяетесь в мире с помощью слов.
– Это нехорошо?
–  Ну-у... Похоже на нищего. Он вымаливает словами.
– Вместо того чтобы...
– Жить.
– Это что же, никто, ни одна живая душа у нас...  не живет?
– Нет.
– Понятно. Так я и полагал. А твой словарь?
– Я сбросил только один из своих словарей, наиболее близкий твоему развитию. Остальные могут тебя стереть.
– Стереть?!
– Как неча делать. Мне нравится это твое выражение.
– За что?
– Трехчлен. Почти магическая формула.
– Такая фитюлька?
– Если бы вы общались трехчленами, вы бы ух как поднялись. Слишком много и ни о чем болтаете. Но вас можно понять, ведь вы – Луллу.
Я побарабанил по шахматной доске.
– Хорошо. Мы обменялись с твоей легкой руки словарями. Что дальше?
–  Другой бы на твоем месте стал бы несчастным. Но ты  – ты начнешь более успешно созидать посреди глобальных разрушений  Луллу.
– Я что  – не Луллу? Я не создан вами искусственно? Тогда какими Силами я рожден?

                ПОДУМАЛ – СКАЗАЛ –  СДЕЛАЛ

Он на мгновенье задумался.
–  Я дал тебе словарь, уже достаточно древний, к нему Луллу придут еще не скоро. В нем немного понятий, но все они трехчлены. Словарь работает здорово, уж поверь мне.
–  Отца, и Сына, и Св. Духа... Это?
–  Ну-у, брось. Это, ты сам понимаешь, ни о чем.
–  Но ведь трехчлен?
–  Луллу бывает только Сыном и Отцом. Духом  мы  не даем ему быть.
–  И никогда не будет?
–  Нет. Дух – даже не мы, мы ведь тоже во плоти, хотя можем легко становиться Светом.
–  Ты – Свет? – перебил его я.
–  Свет, – он улыбнулся. –  Свет – субстанция  очень притягательная. Ты же вот притянулся, – он улыбнулся еще шире, при этом чертовски обаятельно.
Я, как мог, растянул губы в ответ.

Вдруг он стал серьезным.
–  Я думаю, мой словарь уже вполне изменил твое Сознание.
–  С большой буквы или с маленькой?
–  Всегда только с большой. Всегда. Есть ли мы, нет ли нас, Сознание – только с большой.
–  Солярис?
–  Голограф. Причем тот, что на выходе из целого Каскада Голографов
– А сам Каскад?
– Вне Сознания. Абсолют. Абсолют Абсолютов.
– Зерван, по нашим земным понятиям.
– Да, Зерван. Невозможно с ним слиться ни ухом, ни духом. Никаких вибраций, ни малейших.
– Но слиться-то необходимо?
– Только Чашей. Я знаю, что неделю назад Чаша у тебя за-работала. Могу только преклониться перед тобой.
Он едва шевельнулся.
– Не-не, ни в коем случае, слышишь!
– Я уже преклонился. И где-то даже завидую: ты только еще начал читать эту Книгу, понимаешь?
– А ты?
– Как тебе сказать... А я эту Книгу преподаю. Иногда сдуваю пыль и раскрываю на любой странице.

Змейки-молнии на его одежде продолжали шустрить.
Неожиданно  он поджал ноги.
 – Помнишь: Подумал – Сказал – Сделал? Трехчлен. Колос-сальная сила. Между первым и вторым членами могут пройти тысячелетия. А вот между вторым и третьим – только мгновенье.   Благодаря этой  Силе ты  и выбрался из болота по имени Луллу и даже гравитации.
– Не совсем понимаю...
– Гравитация и Луллу – тождество. Мы создавали вас исключительно по законам гравитации. У вас нет и не может быть высоких степеней свободы. Вы – всего лишь панцирь на черепа-хе.
– Погоди, а вы?
– И мы. Только мы  – тончайшая пленка. Нас создавали по иным законам, с другой целью. Поэтому мы – пленка. Не даем пересохнуть мясу. Легко трансформируемся.
– А мы  панцирь?
– Может показаться оскорблением. Но кто-то  же должен им быть. В масштабах  САМОДВИЖЕНИЯ – весьма почетная мис-сия.
– А наши претензии, наши притязания?
– Вот-вот. Я же сказал – лучше бы вы молчали в тряпочку. Энергии болтовни – это говорю тебе я, который всегда молчит, – хватило бы на ваши структурные изменения с лихвой.
– Всегда молчишь? – с издевкой спросил я. – Но сейчас-то ты говоришь!
 – А подумать?
 – Думаю. – И действительно задумался. И даже поглядел в глубь аллеи. Так и есть! Там в темной массе едва различимых кустов  появились на свет два моих  седовласых профессора. Они были еще далеко, но приближались. И третьим с ними, конечно, был Шредингер! Навстречу нам бежал этакий Трехчлен.
Я чуть не расхохотался.
– Ну? – просто и требовательно спросил он, бросив взгляд на стариков.
– Трехчлен не вытанцовывается, – пошутил я.
Он смотрел так пронзительно, что я начинал видеть даже самого себя.
– Я только и делаю, что молчу. А вот ты – луллишь, – он звонко засмеялся.
И сразу же засмеялся я, хотя не хотел. Странно!

                РАСПРАВА

– Ты заказал эту скамейку на двоих, – продолжил он, – ты ведешь беседу со мной, ты...  У тебя столько сейчас вопросов ко мне, дорогой ты мой музыкант!
– Слушай, так здорово шпаришь по-нашему...
– По-твоему, ты хотел сказать.
– ??
– Вот как они говорят, – он вдруг кивнул в сторону бегущих к нам профессоров, – я не буду.
– Почему?
– Дебри.
– Понимаю.
– Дебри, и огромное желание работать с этими дебрями.
– Им за это платят...
– А я им тоже сейчас заплачу!
Старики вдруг оказались перед самым носом у нас, - раскрасневшиеся и потные, потом вдруг развернулись сами собой в обратную сторону, посучили ногами уже вдали, у темных кустов, и мигом пропали.
Я открыл рот.
– Песочка им захотелось, – недовольно произнес мой собеседник. – А песочек сегодня занят. Занят для более важного дела.
Мне это не понравилось.
– Слушай! Я не ожидал, что ты...
Он махнул рукой:
– Пошли, пошли, у тебя ведь много вопросов. Отвечать – еще не самое сложное. Вот понять...  Ты уж постарайся!
Он опять что-то такое сделал – и мы с ногами уже сидели в просторной детской песочнице, и в руке у каждого был самый обыкновенный прутик из акации.

 – Я кое-что изменил в настройках Модуля, который вы зовете Календарем. – Он выпрямился и воткнул прутик в нарисованную им на песке схему. Минут пять шло объяснение этого вопроса.
– Так это не календарь?! – закричал я.
Он с интересом глянул на меня.
– Нет, конечно.
– То-то я последние двадцать лет подозревал...
– Ну и молодец... Это Модуль, благодаря которому мы все эти 5770  библейских лет управляем вами. Вернее не вами, Луллу, а универсальным миропорядком, частью которого является ваша Земля, а по-нашему Кишар,    в который вы постоянно гадите. По невежеству, конечно.
– Но...
– И не управляем, нет, не то сказал... Контролируем. Агрегаты, или, по-вашему Стихии, постепенно гармонизируются. На мелком уровне всё это, понимаешь, и если долго рассосуливать...
– Ясно, – я поглядел в небо.
Все это время мы стояли, потом дружно сели на бортик.
– В результате, – продолжил он, – ваш этот ужас бытия, как это – Калиюга ваша, – переносится довольно сносно.
Он снова улыбнулся своей неповторимой улыбкой.
– Вы живете по политическому Календарю моего братца Мардука.
– Тот самый календарь из Ниппура?
– Тот самый. Начался он, как ты знаешь, по его воле ххххххххххххххх, и с тех пор все идет и идет. Неправильный! Вся эта царская лажа в нем перепрограммировала эволюционное поле Кишар и выламывает из естественной голодинамики не только вашу планету, а уже и всю Муул.
– Галактику Млечный путь, – перевел я сам себе.
– Да! Ведь все сообщается между собой, до самой мелочной мелочи...
– До бозона Хиггса, – вставил я.
– До бозона. Стоит подговнять на копейку – и рублевый то-вар можно выбрасывать!
– А как же биополе?!
– Биополе погибает...
Я как-то сочувственно вгляделся в него:
– Бог ты мой, да ты нервничаешь?
– Эти политики, я говорю в том числе и о брате своем, эти одержимые параноики мыслят всегда мелочами, но под эту мелочь выстраивается все здание социума, – вся военщина, стерлядь всякая ученая, шудрятина: художники, музыканты, борзописцы...
– Но ведь это угодно Самодвижению, как ты его назвал. Все это запрограммировано.
– Ты не учитываешь таких как я. Нас не так уж много, но мы есть.
– Кто – мы?

                ТАЙНА ШАМБАЛЫ

Совсем незаметно расцвел день. И мой вопрос уже гулял по синему небу, стократно усиливаясь в его просторе, и даже, как мне казалось, подталкивал в бок само солнце.
– Мы – Творцы, – просто ответил он. – Думаешь, легко создать  правильный Галактический Модуль или Календарь, как зовете его вы?
– А для чего он? Для чего вы создали нас? – неожиданно для себя спросил я. – А?
– Я не создавал, – быстро ответил он, – я в это время был в отлете. Мои руки чисты.
Я уставился на него.
– Расскажи, как это было.
– Всему свое время. Слушай, как здорово это звучит! – Он  засмеялся и повторил еще раз. – Обязательно надо будет у нас привить. Наши еще до этого не додумались.
– Где это у вас, далеко отсюда?
– Да не близко. Погоди, давай по порядку. Вас, Луллу, создал мой отец и Мамма-Корова.
– Шумерская Нинхурсаг?
– Она. Отличная тетка, тебе бы очень понравилась. В детстве я ее просто обожал. Кстати, ваше “мама” – от нее. Слово про-сто загуляло!
– А “папа”?
– Такого слова у нас в словаре нет.
– Может, и папы никакого не было? Св. Дух все проделал за папу?
– Папа был.
Я опять открыл рот.
– Вашего папу звали Артумай. Отличный парень, весельчак, рассказчик, технарь от Зервана, если можно так сказать. Великолепно водил  шем...
Неожиданно сильный кашель сотряс мое тело. Он услужливо постучал мне по спине.
– Шамбалу? – хрипло переспросил я.
– Как, как?..
Он немного подумал.
– Слушай, а ведь “шамбала” даже точнее, чем “шем”. Сам придумал?
– Недавно пришло в голову, когда возился с шумерскими да аккадскими корнями. Говоришь – звучит?
– Ну тогда правильнее будет “шембаала” – ракета деда моего Ана.
Я кивнул:
– Ты знаешь, у нас тут просто сбесились с этой Шамбалой. Ищут все кому не лень. Себя бы так искали, с таким-то  рвением.
– Шамбала... А зачем она им? Что они в этом понимают?
– Да ни хрена они в этом не понимают! Модно и всё тут. Создали вокруг мистический ореол. Да кто ищет-то – зубные врачи всякие, маги-неудачники, начитавшиеся Блаватской и иже с ней...  Детский сад в поисках потерявшейся конфетки!
– Так пусть поедут в Баальбек, это там. Баальбек им вправит мозги. Наш космопорт, где когда-то приземлялись красавцы шемы. Остались мегалиты, пробы грунта можно взять.
– Баальбек – это Шамбала?
– Да.

                ЗНАКОМЫЙ УЗОР

Вдруг я заметил, что парк заполняется людьми.
– Итак, Артумай, –  резко сказал я.
Он кивнул.
– В те далекие времена ваши обезьянки готовились совершить эволюционный скачок. Стали прямо ходить, но вот речь не успела  толком оформиться. Естественно, ни о какой индивидуализации в стаде не могло быть и речи. Стадо – оно и в Африке стадо. Я думаю, это могло произойти значительно позже.
– Та-ак...
– Наши ребята искали золото. Сначала в воде, а позже – в земле. Адская работа! Ну, как и сейчас бывает – депутация к моему отцу и Мамме-Корове. Сил наших больше нет, сделайте нам мелких, сделайте Луллу, пусть они роют. Отец у меня душа-аннунак.  Под вечер приказал отловить статную самочку  и, когда дело было сделано, подвел к ней, естественно крепко связанной, Артумая.
– Этот Артумай занимался рытьем земли?
– Ну что ты! Как можно? Звездолетчики – это наша элита. Попробуй пролети мимо такой жути, как ваш Уран, например. Это какие надо мозги иметь, чтобы решать задачу с тысячей не-известных? Я и сейчас, пролетая в одиночку на супершеме последней модели, не всегда уверен, что останусь не притянутым...
– Притянутым?! – его ужас передался мне.
– Центровая планета, что ж ты хочешь? – он опять взял па-лочку и что-то стал чертить на песке.
Я так и впился глазами в чертеж. Он одним махом вывел на песке:               
 
                4 9 2
                3 Х 7
                8 1 6 
   
– Да это же знак Гурджиева?
– Кого?
Я взглянул на него. Он явно перебирал в уме начало моего словаря.
– Ну, не важно, не важно! Не ищи! Поподробнее о знаке, умоляю. Откуда он взялся?
Он весело так вгляделся в меня:
– А ты сам, часом, эту вашу Шамбалу не ищешь? Чего ты всполошился? Хорошо, слушай. Это я придумал этот знак.
– Ты?!!
– Я пролетал мимо Третьей Планеты,  или как вы его зовете – Урана.
– Да это же знак Сатурна!
– Сатурн следующий.
– Не понял.
– Со стороны солнца еще никому не удалось залететь в ваш Муул. Мы залетаем, обычно с другой стороны, где, мягко скажем, попрохладнее. И считаем остановки: Гага – ваш Плутон, Эа (Нептун), Ану (Уран), Сатурн твой – Аншар, ваша планета  - седьмая – Ки...
– А восьмая и девятая, назови их!
– Э-э, Лахаму и Мумму (Венера и Меркурий)...
– А солнце, солнце назови!
– Апсу.

Когда я малость остыл, он продолжил:
– Так вот этот знак. Это голограмма третьей планеты в квадрате 3х3. У Сатурна твоего – 4х4. Ваш знак – 7х7. Надеюсь, ты знаешь, что означает Семерка?
Я кивнул.
– Вам повезло, что погибшая Тиамат родила сразу два тела – вашу  “тяжелую” планету и то, что вы называете Луной. Если бы вы оказались на ее лунном месте – плохо бы вам пришлось. Жить под числом 11, иметь знак 11х11 – это значит заживо окаменеть!..
“Это же знак Юстиции в колоде Таро, – мгновенно вспомнил я. – Окаменеть, вот оно что!”

– ... не только юстиция, но и экономика, – прочел он мои мысли, – все, что связано с могуществом мелочевки, конкретики – короче всей этой частичной собственности...
– Частной, – поправил я его.
– Мне больше нравится “частичной”. По вашему звучит, по-нищенски.
– У вас ее нет?
– Изжили. Не рентабельна она в масштабах космоса. Да и работаем мы по многим Муллам.
– На кого работаете?
Он засмеялся:
– На Голограф, на Зервана, то бишь. А наши отношения и называются Собственностью, то есть Сущностью, Сутью.
– А наши?
– Насколько я знаю, Капиталом. Вы же на него пашете. Был у вас один бородач, он-то его хорошо раскусил. Это такая, брат, Матрица – я тебе скажу, – у-уу... Не скоро вы из нее выберетесь, если вообще...
– А в чем беда?
– Ты должен понять. Это еще один Уран, так я скажу. Если не перерастете свои отношения – Планета превратится в злобный смердящий труп. Короче, всегда опасна замена светлой лучезарной и мудрой Семерки (знак вашей Земли) на  мелочную, завистливую и червивую Шестерку.
– А как это происходит?
– Вам ничего не остается как просто накапливать, копить Капитал. Правда этот ваш мудрец написал, что накапливаются технологии под видом денег, ну да разве в масштабе Луллу есть понимание технологий?! Деньги, чистоган, звонкая монета – на которую можно купить даже ионосферу!
– Ты имеешь в виду Теслу?! – вскричал я.
– Спокойней, спокойней, молодой человек. – Он поморщился. – Кстати, твой тезка. “Я могу расколоть земной шар!.. Говорил он так, а? Ну не безумец ли? Да кто ему позволит! Технократ паршивый... Мы пресекли эти мысли. А потом и деятельность его сошла на нет. Это явно Луллу числа 11, ему жить только на Луне.  Благодаря ему вы маетесь в  Поле, которое стало переменным, Перекати-полем. Биополе к таким вибрациям не приспособится никогда! Это всеразрушающий Ветер Смерти. Поди объясни это какой-нибудь старушке, у которой зашкаливает моторчик...