Все мы умрем. И я, к сожалению не исключение. Всем хотелось бы пожить подольше и тут я тоже, к счастью не исключение. Нет, мне не хотелось бы продлить свою жизнь, дожить до ста лет и последнюю четверть века из них влачить дряхлое существование своего организма на различных стимуляторах и препаратах. Я хотел бы больше пожить молодой, полноценной жизнью, получать от жизни удовольствие и дарить его другим, ходить, а лучше бегать, спать по ночам или не спать и решать это должен был бы я, а не мой организм в купе с моим врачом.
Такой жизнью я хотел бы пожить подольше. Но это невозможно. Все мы умрем. Все мы после смерти превратимся в кусок воняющего мяса, зарытого на глубине пары метров. Нас будут есть черви, а наши добропорядочные родственники будут приходить на наши могилки, делать грустные лица, стоять напротив креста или памятника, и смотреть на наши портреты, совсем позабыв, что кресты ставятся в ногах у усопших и теперь вся скорбящая братия стоит дружно на голове покойного и умиленно смотрит на его портрет на граните. Затем достаются припасы с выпивкой, угощают всех, в том числе и покойного, от которого время уже мало что оставило, иногда перед этим заранее пропалывают цветник. Пафос и предрассудки, ненужные церковно-языческие обряды и схоластика.
Я не хочу, чтобы мне топтались по голове, даже после моей смерти, не хочу в памяти своих потомков остаться портретом на куске гранита, чтобы на моей могиле устраивали тризны, я вообще не хочу привлекать к себе внимание, ни сейчас, ни тем более после смерти. Я не хочу, чтобы у меня была могила.
В детстве, в четыре года, я побывал на похоронах своего деда. Обычно в столь юном возрасте дети не помнят себя и крайне редко запоминают только самые яркие события. Но я запомнил эти похороны. Я помню очень мало. Но я помню главное, как я стою на краю могилы на куче земли вместе с другими родственниками, когда кто-то, кого не видно говорит речь. А потом, после похорон, было откровение, когда мне сказали, что деда не будут выкапывать обратно, что он умер и это навсегда. Все детство меня преследовал кошмар: по ночам и вечерам я видел черную могилу в разрезе и опускающееся в него тело в белом саване. Это было и тело деда, но я представлял и понимал, что рано или поздно это буду я. Никогда не водите своих детей на похороны.
В детстве я боялся что умру. Теперь я не боюсь – теперь я точно знаю что умру. В детстве я боялся черной могилы, теперь я просто не хочу в ней лежать.
Все мы умрем. Каждый умрет по-разному. Кто-то тихо и спокойно, как закрывают дверь в детскую, в которой только что заснули дети. Кто-то в криках и мучениях, как при рождении. Я не знаю, как умру я, но точно не хотел бы умереть глубоким старцем в постели, в окружении позевывающей родни.
Одного человека однажды спросили, как бы он хотел умереть, он ответил: «С криком «Ура!», с автоматом на перевес, со ртом полным крови». Я тоже бы так хотел, это -красиво, это по-мужски. Но так не получится. Красиво герои уходят только в кино и книжках. В жизни они мочатся под себя кровью, орут от боли и вспоминают маму.
Я не хочу, чтобы у меня была могила. Я хочу, чтобы меня сожгли. Нет не на костре инквизиции, а в простом крематории. Сожгли, а пепел развеяли над морем. Желательно над Черным, желательно летом, и чтобы светило солнце, и чтобы дул свежий ветер. Но если будет осень и дождь, то тоже не плохо. Но не ждать же до лета, если я окочурюсь в ноябре? А то придут гости и спросят: «Что это у вас в этой вазочке?» «А это наш дедушка лежит – лета дожидается!» Вазочку кстати тоже в море – не надо делать из нее фетиша. А то будет другая картина: та же комната, год спустя, другие гости: «А что у вас это за вазочка?» «В ней наш дедушка лежал» - торжественно и стоя ответят родственники, склонив головы. Ну, тогда, давайте, еще мои носки с трусами по дому развесим, те которые любимые и те которые последний раз одевал.
Я хочу, чтобы меня сожгли. В пепел. И пепел развеяли. Над морем. Лучше летом, если я, конечно, умру летом. Только вейте с наветренной стороны борта, чтобы пепел отнесло в море, а не рассеяло по палубе, и чтобы какой-нибудь особо языкатый и наглый в деда внучек не прокомментировал выметание моих останков фразой: «С этим старым всегда было много хлопот!»
И пусть дует ветер и унесет прах в море. Но если будет дождь, то тоже ничего – все скажут: «Вот, человека хорошего хороним, раз дождь идет». Не хороним - сеем, то есть веем, товарищи!
И если будет дождь и пепел немного прилипнет к урне, то тоже ничего. Правда все тот же нахальный внук заглянет в урну, увидит там немного прилипшего праха и скажет: «Да, дедушка все еще цепляется за края жизни!» Но это ничего – вы ее тоже в море. Чтобы не осталось. Ничего не осталось. Только память. И дела. И друзья. И вы. И тогда я всегда буду с вами.