Этот день, 20 января 2009 года, вторник, ничем не отличался, по крайней мере, для меня, от бесконечной череды других таких же.
Обычно я просыпаюсь около семи утра от стука входной двери – старший сын уходит на работу. Иногда в это же время меня будят крики попугаев или мяуканье котов. Я поднимаюсь, ставлю на газовую плиту кофе, выпускаю котов или хотя бы одного из них. У нас живет супружеская пара: бело-рыжий большой кот и поменьше, пушистая трехцветка, Трехцветулечка. Насыпаю корм попугаям, меняю им воду. Готовлю завтрак младшему сыну, как правило бутерброды, но иногда жарю картошку с яйцом, котлету. Смотрю за тем, чтобы он умылся, оделся и отправляю его в школу. Он учится в пятом классе.
Детей у меня пятеро, мужа – ни одного. Девочки 17 и 19 лет учатся в университете. Они уходят из дома между старшим и младшим сыновьями.
Есть у меня еще один сын – самый старший. Он женат и живет в другом городе.
Да, теперь я остаюсь одна. Включаю телевизор – «Euronews». Буш прощается, перебирается из белого дома в Чикаго. Теперь будет Обама.
–Что я сделаю завтра? – говорит Буш в прощальной речи, - сварю Лоре кофе, посмотрю телевизор, полистаю журналы, почитаю книгу, покормлю собак…
«А ведь я каждый день делаю то же самое», – думаю я. Варю кофе. Только не мужу, а себе и сыну. Смотрю телевизор, кормлю котов и попугаев. И такой распорядок у миллионов людей.
После новостей я обычно смотрю наименее тупые сериалы: «Рекс», «Мухтар», «Райские яблочки», «Безмолвный свидетель», «Вне закона». Потом я принимаю ванну.
Зеркала отражают торчащие из пены части тела – упругие и гладкие, им 52 года не дашь. На лице морщин тоже мало, хотя красавицей я никогда не была. Вот так вот, мужчин было много и самые заурядные из них говорили: «Некрасивая, но что-то есть». Карие глаза, нос длинноват, по нему плачет пластическая операция. Но я ее, конечно, никогда не сделаю. Губы, как у Маши Распутиной. Темно-русые волосы, несмотря на роды, сохранились. Они у меня густые волнистые и длинные. Мне приятно за ними ухаживать. А вот зубы – кошмар! Съемные протезы я носить не могу – задыхаюсь. Коронки постоянно слетают. Нет, в рот лучше не заглядывать – испугаешься. С детства я боялась стоматологов, не лечила, а только удаляла зубы, результат налицо.
После ванной я съедаю шоколадный сырок со стаканом кефира, опять-таки уткнувшись в телевизор.
Иногда до прихода Игоря из школы я иду прогуляться в лес не более чем на час. Сегодня я этого не делаю. Буду смотреть инаугурацию американского президента, но она вечером, сына не оторвешь от мультиков. Я задумываюсь о починке двух неработающих телевизоров. Правда, ненадолго. Обойдусь.
Просто сегодня идти никуда не хочется. Не всегда, конечно, мои дни напоминают однояйцовых близнецов. Когда кончаются деньги, я еду в банк. Очень редко в театр или органный зал, в гости к тете. Мама моя умерла. Отец, как и старший сын, живет в «жемчужине у моря». Они обитают в противоположных концах города и почти не видятся. Папа живет один в дачном домике круглый год, а сын с женой и двумя детьми – в малосемейке. У меня два внука. Внуки – Виктор и Даниил – растут на берегу «самого синего в мире», а я с остальными своими четырьмя детьми обосновалась в «первой столице».
Случается, я не снимаю ночнушку сутками, хожу без трусов. Правда, я часто стираю свои ночные рубашки. У меня их много. У нас в семье вообще много вещей – носить-не сносить. На пять жизней хватит. О еде такого не скажешь. Но меня никогда не волновали материальные трудности. Я часто жалею о том, что не родила всех детей – я сделала четыре аборта. Правда, если б слушала своих мужиков, не родила бы ни одного. Некоторые мужчины не могут уговорить жен родить. Мне такие не попадались и расходились мы, как правило, из-за ребенка. Я мучаюсь из-за того, что могло случиться, но не случилось по моей вине. Иногда мне снится незнакомая светлая девочка, и я чувствую – это моя нерожденная дочь. Первый точно был бы мальчик Руслан, майский. Вторая – девочка Эвелина, июньская. Третья тоже скорее всего девочка – Новелла, родилась бы в сентябре, ведь забеременела я ей по Новый год. Четвертая тоже была бы девочка, Тоня, ноябрьская. Я очень не хотела прерывать последнюю несостоявшуюся беременность, тот период, когда говорят «беременоватая». Все ждала магического слова: «Рожай!» Уехала в Москву, потом в Ригу. Шел 90й год. В Прибалтике с тех пор я не была. Заветного слова не услышала. Постоянно, особенно по утрам, хотелось есть.
В больницу было назначено на восемь, время завтрака, я и села в столовой вместе с другими больными. Без наркоза я чиститься боялась и скрыла от врача некоторую наполненность желудка. Меня стало выворачивать под маской, я чуть не задохнулась, чуть не погибла и поклялась не повторять этого.
Судьба испытывала меня – через три месяца я опять залетела. Этот малыш должен был появиться в апреле 1991 года, но не сложилось: началось сильное кровотечение, и моя жизнь снова оказалась под угрозой.
Слово, однако, свое я сдержала – в ноябре 1991 родила Снежанку, а через несколько лет – Игоря. Правда, слово это было дано мысленно, самой себе. Никто его не слышал.
После ванной я опять смотрю телевизор и жую что-нибудь. Игорь приходит из школы в два и, не раздеваясь, переключает на мультики.
Он открывает дверь своим ключом, бросает с размаху портфель на пол в кухне, переключает телек, а я бегу к плите собирать обед.
–Чем ты меня порадуешь, сынок? – спрашиваю я, чтобы не повторять маму. Та всегда с порога: «Как дела в школе?» Не знаю, чья фраза изощреннее, но означают они одно: «Что получил(а)?»
–Я не помню, посмотри в дневник, – раздраженно отвечает сын.
–Хорошо, – отвечаю я. – Ты ешь, расслабляйся и смотри телевизор. А я книжку пока почитаю.
Игорь смотрит телек до прихода Снежанны, а потом мы начинаем готовить уроки.
Сегодня мне одно лишь ясно: инагурацию Обамы посмотреть не удастся, дети не дадут. Если бы у нас время со Штатами совпадало, куда ни шло, может быть утром и успела бы, когда никого нет.
–Так что ты все-таки получил? Ничего? Даже по природе?
–У нас была самостоятельная.
–Удивительно, – пожимаю плечами я.
Природоведение у них один раз в неделю, как раз во вторник, это любимый предмет Игоря, и всякий раз он приносит «12», чего не скажешь о математике.
–Ладно, – махнула рукой я и уткнулась в «Самопознание» Бердяева.
Одна моя знакомая работала секретарем у Анастасии Цветаевой, и сестра поэтессы рассказывала: «Бердяев преподавал философию в московском университете. Был очень красив, и за ним бегали девчонки всех курсов, но он оставался верен жене и предмету». Вполне возможен старческий маразм, но я как-то вообще не думала о философе с такой стороны.
–Мяу, – Трехцветуля вернулась с прогулки и сразу в кухню, к блюдечку с водой и кормушке с остатками рыбы. Такой колобочек бело-серо-рыжий переваливающийся. Господи, да она беременна. И как я раньше этого не заметила?! Скоро будет рожать. В третий раз. Постоянно по пять котят, ни больше, ни меньше.
Я подсыпаю разноцветному колобку костей и хвостов, и возвращаюсь к Бердяеву. Ключ в замке. Снежанна. Мне дадут почитать сегодня!
Не раздеваясь, не снимая белой куртки и шапки, она лезет в наш старенький холодильник, а через полминуты зло хлопает им:
–Ничего интересного!
–На плите борщ, котлеты, компот и гречка. Обедай, как следует!
–Это невкусно.
–Зато сытно. Вкуснятиной на вас не напасешься.
Снежанна достает из морозилки шоколадный сырок и идет к телевизору. Из всех детей она самая привередливая в еде.
Раздается телефонный звонок. Я беру трубку. Богдан из Одессы.
–Привет, сыночек! Как у тебя дела?
–Мам, мы ждем третьего ребенка!
–Класс! Поздравляю! Надеюсь, будет девочка!
–Мама, ты вещи приготовишь!
–Да.
–Конец связи.
Трехцветуля пьет воду дольше обычного, потом долго и старательно умывается, Господи, да у нее кровь! Рожает! Я быстро достаю из кладовки картонный ящик – дивиди в нем покупали – кладу туда свою старенькую футболку, потом кошку, ей в нем будет удобней… Трехцветка, опираясь лапами о бок картонки, тужится – первый котенок – темный, потом долго никого нет… Кошка с удовольствием съедает кровавый мешок, в котором было ее дитя. Рожает она не спеша – целый день. В итоге пять котят – и все разные. Три девочки и два мальчика. На мою кошку похожим, т.е. трехцветным, не родился никто. Так, вариации на тему двух красок.
Кошка с котятами спит в картонном ящике. Снежанна смотрит телевизор, я умоляю Игоря сесть наконец-то за уроки.
Очередной звонок. Яна.
–Мама, я сегодня останусь у Артура.
–Хорошо.
Я смотрю в окно. Короткий зимний день синеет. Быстро сгущаются сумерки. Зимой мечтаешь о лете, а летом?
Конец августа 91 года. ГКЧП. Зной невыносимый и нестерпимый, асфальт пылает и воняет. Задыхаясь, я бреду к гинекологу.
–Не могу сидеть на работе, – жалуюсь я врачу.
–Сейчас посмотрим. Та-ак, рузельтаты анализов. Гемоглобин очень низкий. В моче… У вас почки не болят?
–Нет, вроде бы, – неуверенно отвечаю я.
–Советую Вам лечь в больницу. На сохранение.
–Да-да, – машинально отвечаю я, и меня с воодушевлением укладывают в больницу. Поспешно и радостно. На удивление. Левой рукой поддерживаю живот, а правой – перила, медленно поднимаюсь на второй этаж. Здесь – беременные, 3 – роды, 4 – послеродовое с мальчиками, 5 – аборты. В в верхах политвласти – катаклизмы. Три дня заседают в Беловежской пуще и разваливают Союз. Ходят слухи, что Харьков отойдет к России.
–Все они мошенники и воры, болтуны, – орет принесшая передачу свекровь невестке через окно. –Думай только о ребенке, нужны тебе эти дармоеды. Лежи, не выходи к телевизору. Главное, наш мальчик.
Только в этом году институтская приятельница рассказывала мне, как была в ельцинской тусовке, дружила с Геной Бурбулисом, который и приложил руку… Позже его подорвали на яхте…
–Валька, ты на таких верхах, – говорила я ей при встрече, – а я все по роддомам да по очередям с талонами.
У меня до сих пор где-то квадратики на стиральный порошок, сахар и табачные изделия скреплены.
Когда Снежанну носила, УЗИ правильно показало девочку, но наблюдающий гинеколог упрямо твердил – мальчик… За несколько дней до родов я была на приеме, и в кабинет постучалась коллега моего лечащего врача, а та как раз меня осматривала:
–100% мальчик, вот послушай мужское сердце, – она протянула деревянную трубку.
–А я говорю – девочка!
–Давай поспорим… На один талон сахара… Перебейте нас! – обратилась она ко мне.
Отдала ли одна другой крохотный талончик на один килограмм сахара, я так и не узнала. И, конечно, уже не узнаю никогда.
Опять-таки со Снежанной, уже после родов в палате на 6 человек восемнадцатилетняя девка рассказывает:
–Стою в очереди за маслом, ноет поясница, явно ощущаю схватки, хотя рожаю впервые, бежать в роддом, дома прибъют – очередь потеряла, вызывать «скорую» к магазину смешно, переминаюсь с ноги на ногу, не знаю, что делать. А боль все сильнее, и в трусах мокро.
–Вам плохо? – сердобольная старуха. – Скажите номер. Я домой позвоню. Из автомата. Вон он висит на углу. Я мигом.
Необыкновенная расторопность для возраста.
Через две минуты летели свекровь с мужем. Мама сменила в очереди, а муж на такси привез сюда, так меня сразу на стол, даже побрить и клизму сделать на успели. Быстро, очень я быстро родила, и в доме масло теперь будет.
–Да уж, – качает головой Валя, – ничего не скажешь! Вот о чем писать надо! Слушай, а политикой ты никогда не занималась?
–Нет, – отмахиваюсь я, – хотя не раз предлагали, выборами, например.
–И… – в глазах Вали вопрос.
–Не хочется пачкаться, – пожимаю плечами я. – На верхах обычно кретины: Ленин, Сталин, Хрущев, Брежнев, сплошная волна… Исключение составил Горбачев, но ненадолго, дальше опять захлестнуло…
Мало того, что Россия обожает имбецилов, боготворит их, она еще и нам навязывает дегенератов. И очень упорно. Но, слава Богу, пронесло…
Значит так: Яны не будет, Петя приходит с завода поздно и, как правило, пьяный. С Игорем мы уже выучили уроки, он смотрит «Никелодион», не оторвешь. А Снежанна? Позвонить?
Но тут бренчит мобильник – дочь как чувствует.
–Ало!
–Мама, я со своим однокурсником Марком катаюсь на «мерседесе».
–С чем тебя и поздравляю.
–Буду поздно.
–Хорошо. Спасибо, что предупредила.
–Пока, мама.
–Будь осторожна, береги себя.
Я нажимаю на кнопку. Заварить кофе, что ли?
С дымящимся кофе и бутербродом с колбасой направляюсь к младшему сыну.
–Искупаться не хочешь?
–А ты мне воду набрала?
–Сейчас пущу.
Пока малый будет бултыхаться в ванной, можно посмотреть «Euronews».
Как только Игорь ушел с полотенцем, я стала быстро переключать каналы. Взгляд остановился на местном вещании: круглый стол, историки спорят о происхождении названия города.
Вот седовласая дама с пронзительными голубыми глазами без морщин и косметики. Ларка! Мы с ней вместе учились в институте, вместе писали неумелые рассказы и ходили на литературную студию. Сколько воды утекло, господи-и! Сколько же ей сейчас? Если мне 52, то ей, стало быть, 54! А ведь я до сих пор помню ее неряшливую, совсем невыстроенную повесть. Была в ней живинка. Девушке под 30, а она девственница. Она тщательно разглядывает, можно сказать, изучает свое тело. Оно ей нравится. Но отдаться любимому человеку она так и не решилась.
Конечно, Ларка писала про себя. По виду до сих пор девственница. Я пристально вглядываюсь в экран. Ларка прожила тихоней, без мужчин, я родила 5 детей и миллион раз совершала это самое. С разнообразием и изощренностью. У меня было много мужчин, но сейчас нам уже за 50 и между нами знак равенства. Да, да, мы абсолютно идентичны. Скорее всего, у нас и распорядок дня похож. Так имеет ли что-то в жизни какой-то смысл? Не знаю. Кем я только не была: школьницей, студенткой, актриссой, библиотекарем, журналистом, писателем, многодетной матерью… И что?
Теперь что? Теперь я дама с попугаями, котятами, несовершеннолетними детьми, пенсией, квартирными долгами…
Забыла. Еще я люблю ловить рыбу и мечтаю о доме на самом берегу моря. Так, чтоб утром встал, толкнул ногой дверь и нырнул в воду. А потом все остальное.
Младший сын вышел из ванной и сразу переключил на «Никелодион». Я ушла в кухню.
–Игорь, пора ужинать!
–Мам, дай мне сюда!
Я ему сделала бутерброды с колбасой и сыром, подала чай с лимоном, печенье, банан. А сама легла читать книгу. Есть не хотелось. Возле меня на ночном столике стоял холодный кофе с молоком и несколько бисквитов. Тускло светил ночник. Не помню, как я уснула с книгой на животе. Не помню, как пришел Игорь и потушил свет.
Проснулась я 21 января не как обычно в семь, а гораздо раньше. Разбудил меня, если можно так выразиться, воздушный эротический сон. Обычно такие сновидения я вижу ближе ко дню влюбленных, в феврале, да и беременела я чаще всего именно в эти дни. Петя и Снежанна у меня ноябрьские. Сон был классный, цветной, про лето. Как будто бы я на море и уже вечереет. Я медленно поднимаюсь наверх и никак не могу вспомнить, купалась я или нет. Решаю спуститься снова и нырнуть для верности, т.е. искупаться еще раз. Замечаю, что без лифчика. Но, кажется, в трусах. На берегу уже сумерки. На песке, согнув колени, лежит мой знакомый, абсолютно голый, и у него так торчит. Неуловимым движением я сбрасываю с себя что-то и резко сажусь на него.
Да-а, если такое снится, пора ехать к художнику.
Утром автоматическими движениями ставлю на плиту чайник, режу бутерброды. Петя уходит первым на завод, Снежанна едет в университет одна, Яны нет, последним в школу бежит малый.
Я, наконец, одна. Завариваю крепкий кофе и сажусь смотреть “Euronews”. Барак Обама подписывает в прямом эфире приказ о закрытии Гуантанема. Левша. Как все гениальные люди. Или удачливые. Американская мечта проста, как пареная репа – «из грязи в князи».
У моего папы, одного из первых в околотке, была машина – «Волга 21». И я этого очень стыдилась. Я стеснялась даже не богатства, а некоторой обеспеченности своих родителей. Сейчас у обоих моих старших сыновей есть машины, но это в порядке вещей, само собой разумеется, этим никого не удивишь.
Мой папа купил машину за 15 тыс. рублей (хлеб 16 коп.), а продал за 300 долларов (хлеб 3 грн.). Мой папа еще бодр, хотя ему за восемьдесят, но машину, конечно, не водит. У него пасека.
Летом я с детьми приезжаю к папе в гости, и у Игоря там друзья. Они часто играют в конце огорода. Я подслушала разговор двух мальчишек:
–Посмотри, сколько ульев, сколько летает пчел, сколько меда и сколько денег!
Мне стало стыдно, как в детстве. А обратил ли внимание Игорь на эту реплику? Или ему все равно?
Ладно, хорош пить кофе, надо собираться, а то к приходу ребенка из школы опоздаю.
С Аликом, Александром Соколовским, мы знакомы сто лет.
Давным-давно, еще когда у меня было только двое детей и какой-то муж, я работала корреспондентом областной газеты, а Алик приносил туда свои фото. Он заигрывал, я думала в шутку, и отшучивалась, прошло очень много времени, у меня уже было 5 детей и ни одного мужа, нам отключили горячую воду, я встретила Алика в метро.
–У тебя горячая вода есть?
–Да.
–Можно искупаться?
–Поехали…
Потом он говорил, что совсем не ожидал произошедшего. А я ждала? Просто разморило после ванной…
С тех пор я наведываюсь к нему раз в полгода, не чаще…
Путь не близок: автобус, метро, троллейбус, проспект Гагарина, район Одесской.
Выскакиваю из метро и бегу за троллейбусом, задняя площадка еще открыта.
Успеваю запрыгнуть и вновь вспоминаю кадры ликования темнокожих американцев: необыкновенно красивая шоколадная девушка поднимает вверх кулаки. В ее огромных агатовых глазах слезы-кристаллы: «Мы сделали это! Теперь мне не придется становиться в очередь к задней двери автобуса, ведь спереди могут заходить только белые… Я росла на Юге. Там сажали в тюрьму только за то, что вовремя не уступил место белому». Задумалась. Да-а! Америка! Провинциальная, расистская!
В СНГ негры в общественном транспорте садятся, где захотят!
А в своем детстве я и представить не могла американских проблем.
По дороге покупаю в аптеке шампунь – у Сашки никогда его не оказывается, да, сейчас у нас есть горячая вода, принимать ванну у Соколовского – традиция.
Саша открывает дверь, улыбается, чмокает меня в щеку.
–Хочу показать тебе новые работы… Ню… Очередная серия.
Странно, мужской половой орган ему удается намного лучше, чем женский. Интересно, почему? Так филигранно выписаны яйца.
–Иди ко мне! – Саша незаметно подошел сзади и сильно сжал мне бедро. Стал медленно раздевать…
Мы не успели отдышаться после первого раза, как раздался телефонный звонок.
–Лежи, спокойно, – сказал Саша, – нас нет дома.
–Ну и сколько они будут трезвонить?
–Позвонят и перестанут…
–Нет, я все-таки возьму, надоело дзыньканье.
Автоответчик вежливо попросил погасить долг за холодную воду. Дурдом солнышко…
–Мне пора, – сказала я. – Малый из школы вернется…
–Ну, побудь еще, – попросил Саша. – Сейчас я сварю кофе…
–Нет, нет…
Приехать, однако, раньше Игоря не довелось. В троллейбусе я встретила свою старую знакомую: сначала мы вместе, когда учились, ходили на литературную студию, потом сталкивались по многодетности. У Люды восемь: 6 девочек и 2 мальчика. Она меня помоложе, и дети поменьше.
–Зайди ко мне хоть на полчаса, я тебе разложу астрологический прогноз, ну, пожалуйста! И сварю кофе с гвоздикой…
–Ладно. Уговорила.
Люда села за компьютер, нарисовала мою планету.
–Я классный Тимоха, – изрек предпоследний Людин сын. Самому младшему Матвею не было и года. Левой рукой Люда придерживала его у груди, а правой клацала мышью.
–Тебе надо простить свою мать, – сказал Люда.
–Но ее уже 7 лет нет в живых, – ответила я.
–Это неважно. Ваши ссоры и размолвки – на тебе. Она – не со зла. Постарайся представить ее пятилетней девочкой на сцене. Чтобы ты ей подарила?
Подарок я придумала уже по дороге домой.
Мама рассказывала, как десятилетней девочкой с папкой для нот и большими белыми бантами она шла сдавать экзамен по фортепиано в музыкальную школу, было очень душно, повсюду валялись лепестки отцвевшей акации, а из раскрытых окон кричали: «Война! Война!»
Я бы ей подарила плитку шоколада и сборник Игоря Стравинского…
Но к приходу Игоря быть дома не получилось.
Около метро «Проспект Гагарина» я встретила Оксану.
–А ты не изменилась, – сказала она мне.
–Как ты? – спросила я.
–Бегу с одной работы на другую. Я преподаю в музыкальной школе фортепиано и пою в церковном хоре.
–Замуж не вышла?
–Собираюсь.
–Твоего возраста?
–Нет, старше. Такой, как Антон, 1962 года.
Давным-давно, в другой жизни без электроники и с боязнью КГБ мы обе любили Антона. Я – по гороскопу Лев с Обезьяной и она. Я – на шесть лет старше Антона, она – на шесть лет моложе. Я встречалась немного раньше, она – потом. У меня был муж и двое детей, ей было 17, и он был первый мужчина. В январе 1993 года он умер от передозировки. Тогда мы с Оксаной стали встречаться. Нам было, что рассказать друг другу, общая тема – Антон. Обычно она заходила ко мне после консерватории. Я укладывала детей спать, мы пили чай, ели пирожные, курили и вспоминали Антона.
Как ему там, под землей? О чем мечтается? Представляет ли он перемены? Нет, наверное. Мир ушедшим видится таким, каким они его оставили. А может быть он снова живет? 16 лет прошло…
Мы с Оксаной сели на лавочку и достали сигареты.
Мимо нас мать вела за руку четырехлетнего мальчишку. Он упирался. Да это же Антон! Вернулся. И у него все впереди. Не то, что у меня. Интересно, он в следующей жизни хоть мимолетом меня вспомнит?
Дома Игорь смотрел телевизор и пил чай с шоколадными конфетами.
–Мог бы и картошечку пожарить. Большой уже, – сказала я.
–Я не люблю жаренную картошку, – ответил Игорь.
–А пюре?
–И пюре.
–Чем же тебя кормить?
–Растишкой.
–«Растишка» только аппетит вызывает. Ладно. Есть «растишка», есть йогурт и есть бутерброд с сыром. Сейчас все оформлю.
Я ушла в кухню. Телефонный звонок заставил вернуться.
–Мама, привет! – Богдан.
–Что случилось? – я.
–Пока ничего.
–Как себя чувствует Виола?
–Лежит целыми днями. Собственно, поэтому я и звоню. Максима взяла мама Виолы, а можно мы, нет, можно я тебе привезу Даника?
–О чем речь, сынок? Буду только рада.
–Ну, так я пошел за билетом.
–Давай. Позвонишь, я встречу.
–Окей, – Богдан положил трубку.
–Игорь, слышал, – крикнула я сыну, – к нам приедет маленький Даник.
–Ура!!!
–Будешь с ним играть?!
–Да. В лес его поведу. И на площадку.
Богдан позвонил только в начале феврале, в четверг.
–«Чайка» прибывает завтра в 9:50 утра. Встречай.
Поезд, вопреки обыкновению, опаздывал на два часа. Я пошла в буфет «У самовара» и заказала себе чай с заварным пирожным.
–Сколько лет, сколько зим?! – меня обнимала Альбина.
С ней мы познакомились в июне 2008 года в Новом Свете – палатки под горой «Сокол» рядом стояли.
Тогда рано утром, почти на рассвете, я с Яной и Игорем приехала в Крым феодосийским поездом.
Было пасмурно, но очень тепло.
Я с дочкой первым делом бросились в воду, а Игорь полез на скалу. Мы с Яной далеко заплыли – Игорь играл на берегу. Переполненный катер из Судака плыл прямо на нас. Вспомнился Кастанеда – смерть всегда на расстоянии вытянутой руки. А если сон – «близнец смерти», то почему в постель, как правило, ложимся мы с удовольствием, а «костлявую с косой» панически боимся?
Яна стала махать рукой людям на палубе. Некоторые улыбались и отвечали. Правда, одной рукой, второй они кормили ожиревших, избалованных чаек. Позже к нашей палатке две такие прибились. Я их назвала Петя и Зина.
Не могу объяснить почему, они совсем не боялись людей. Местность здесь, конечно, пустынна, но не необитаема. В поезд я купила несколько копченных окорочков, а дети нажимали на овощи. Мясо мы доедали на берегу моря, а кости бросали куда попало. На рассвете я выползла из палатки по нужде и заметила огненно-рыжую лису, подбирающую наши объедки.
Запасов воды и пищи нам хватило ровно на два дня.
На третий день утром мы доели консервы с сухарями, и я хотела отправить детей в Новый Свет за покупками.
Но они решили забраться на вершину горы «Сокол».
Надвинулись густые темные тучи, и заморосил дождь. Марево было намного ниже остроконечных каменистых верхушек, шумели низкорослые сосны, воздух был густым и влажным, а море неподвижным, как голубое полотно.
Все это создавало картину ирреальности, нарочитой искусственности.
Вдобавок ко всему, в метре от меня на скале уселась неизвестная мне птица, напоминающая орла, и стала раздирающе кричать, предвещая беду. Я пошла купаться. Вода была необыкновенно теплой. Я долго плавала, а когда вышла на берег, дождь уже прекратился.
Я сняла с себя мокрое, накинула халат и задремала в палатке.
Мне приснилась покойная мама. Она что-то говорила, широко жестикулируя, на кого-то показывала, как в телевизоре без звука. Я ее не слушала, впрочем, как и всегда при ее жизни.
Разбудил меня мобильник. Дочка звонила из Судака, из больницы.
–Игорь упал со скалы и разбил голову. Приезжай с деньгами…
Перед глазами поплыло, и я, наверное, упала…
–Что случилось? – тормошила меня Альбина. – Что с тобой?
–Игорь в больнице, – еле вымолвила я.
–Можешь на меня рассчитывать, – твердо сказала Альбина. – Нужны деньги, займу.
В эти минуты я плохо соображала, но была краешком сознания удивлена. Не часто незнакомые люди предлагают помощь.
–А ты откуда? – спросила я.
–Из Харькова.
–Земляки! – воскликнула я.
–Нет, извини, – замялась Альбина. – Я из области. Точнее, из Первомайска.
–Слышала о таком, – сказала я. – Это в сторону Лозовой.
–Да, – подтвердила Альбина.
Так мы познакомились, и, пока я лежала с Игорем в Судаке, в больнице, а Яна жила в палатке одна, купалась и загорала, Альбина устроилась продавцом сувениров в прибрежный ларек – жилье, заработок, морской воздух одновременно.
Как только сына выписали из больницы, мы в то лето сразу уехали, Игорю удобней поправляться дома. Но с Альбиной я перезванивалась. И вот теперь встретились на вокзале, за чаем «У самовара».
–Какими судьбами?
–Учусь на компьютерных курсах, – ответила мне Альбина. – Даже общежитие дали. Но я редко ночую. Скучно мне здесь. И дорого все. Домой тянет. Знаешь, я хлеб научилась печь. Поехали со мной, угощу.
–В другой раз, – отмахнулась я. – Некогда мне. Внука встречаю.
–Боже мой! И надолго?!
–Как получится. Старший сын не уточнял. Да мне-то что. Пусть все время живет. Я же дома. Вольная птичка. А ты чего так рано в Первомайск?
–Отпросилась. Очень болит горло. Пообещала усиленно лечиться.
–Аля, я и впрямь рада тебя видеть. Море вспомнила, лето. Сейчас бы туда, в Новый Свет, а?!
–Да, хорошо бы, – помедлив, откликнулась Альбина.
–Вот мой поезд объявляют, бегу на перрон.
–Удачи, – Альбина помахала мне рукой.
Барак Обама, похоже, останется на второй срок.