Когда мой будильник оглушит комнату непривычной тишиной, я сделаю шаг и окажусь там, где маленькие ангелы поджигают облака, а тени, свободные от тепла наших тел, играют с ними в прятки, пытаясь просочится сквозь пепел. Рано или поздно уйдут все. Даже те, кого мы любили и ни за что не хотели бы отпустить в странную, глупую, страшную сказку в которой тьма объясняется отсутствием света, а холод – нулевыми показателями теплового счетчика. Тем не менее эта простая истина не дает мне уснуть, душит меховым боа, стучит тяжелым невидимым молотком по коленкам, скользит в грязной обуви по моей душе.
Дни – раскаленные иглы. Ищут знакомую дорожку, ведут по ней свой многообещающий яд. И я не сопротивляюсь. Я жажду этих инъекций. В них мое избавление от боли, воспоминаний, высшего суда собственной совести. Сестра как добрая фея из кондитерской лавки приходит ко мне в одно и то же время, мы говорим с ней о простых вещах, затем она дает мне билет в страну грез, и я отключаюсь, теряя остаток дня. Мы обе знаем, что это место – мое последнее пристанище. Даже если я не уйду сегодня или завтра, я обязательно уйду через месяц, два… Большего не дано. Большего и не надо.
Хочу ли я остаться?
В минуты страшной, нарастающей, звенящей во всех ложбинках боли, я говорю, что никогда ни за что не хочу оставаться здесь. Но в часы покоя, в часы, когда коршун, держащий мою душу в цепких лапах, ослабляет хватку, я понимаю, что жизнь – это лучшая крошка, упавшая из стола Господнего. Крошка, которую нужно съесть, наслаждаясь послевкусием. Крошка, которая, расщепляясь в твоем желудке, все равно приведет тебя туда где пахнет жженными облаками и ангелы – счастливые небесные дети – смеются о чем-то своем, радуясь тому что весь этот мир – их целостная, неделимая вечность.