- Так берешь или нет, это с ebay-а, - слышу я, открывая дверь: одна в халатике говорит другой в халатике, пряча в пакет что-то цветное и яркое, явно китайское, - при моем появлении.
На носу Новый год. Я, конечно же, их понимаю. Но мне надо спасти мою маму. И я отрываю их от занятия, какое им по душе, понятное дело, ближе, - зову в ординаторскую.
- Инъекции делали? – строго спрашивает дежурная брюнетка с той, что прятала в сумку что-то цветное.
- Ой! – приложив два пальца ко рту, охает та и бежит назад, в «процедурную».
Я следую за ней по пятам, жду, пока она достанет из пакета шприц и введет в него лекарство. Поворачиваю на кровати и удерживаю маму в нужном для укола положении: наконец-то, – долгожданная «инъекция»…! Наконец-то!
Мама засыпает, еле слышно ее дыхание. И я не прикасаюсь к ней, боясь потревожить. Тихо поливаю слезами пододеяльник. Будь они прокляты – эти муниципальные больницы! В элитарных вокруг одного немощного десять врачей кружатся, а здесь - и одного не сыщешь! Господи, за что ей такое – моей маме, столько людей сумевшей спасти своей добросовестностью, какая была раньше только у земских врачей! Где теперь найдешь такую преданную своему делу и служению, как она?
Ну, а если… а если бы она была родственницей какого-нибудь депутата или сильного мира сего? О, как вертелись бы врачи каруселью – вмиг бы поставили на ноги и капельница бы ждала ее еще до приезда, и интенсивная терапия не запоздала…Сколько же таких несчастных, обреченных и беззащитных должны погибать здесь от беспомощности и никчемности наших больниц!??? Молодой ли, пенсионер ли – даже это им не важно!
Господи, когда придет и мой час, избави от такой участи – хотя может я это и не заслужила! – прошу я в молитве: забери меня Своей Милостью, без больниц и сразу…! Хотя и понимаю краем своего мутного уже сознания, что прошу много, слишком много, - большой Милости…
- Пить! – слабым голосом шепчет больная в противоположном углу. Я беру ее стакан и бегу за водой.
- Судно мне, судно! – просит, увидев меня, ее соседка. Я знаю, что сигнализация здесь декоративная. Да если бы и работала, они бы ее отключили. Сколько я уже мыла этих суден после палатных больных! Трудно было только с первым – преодолеть брезгливость. А теперь я могла и не вымыв после них руки, есть кусок хлеба с кухни, какой мне протягивали из жалости: для меня они такие же несчастные, как моя мама.
А родственники, куда ж подевались их родственники, что приходят с сумками вечером, а чаще в субботу?
Я снова рядом с мамой – проверяю пеленку. Мокрая! Но где же, куда делась запасная? Что делать – на батарее еще не высохли, а другой у меня нет. Я знаю, что пневмония – это конец! Что же делать? Моя блузка? Но она мала, и спасет только на полчаса. И я бегу искать сестру или няньку, вернее, комнату, где они спят.
Везде заперто, а где спят – непонятно. Я тарабаню в каждую дверь, где по моим соображениям они могли дремать. Глухо. То ли они так крепко спят, то ли игнорируют стук, чтобы их не беспокоили? И повторно простукиваю все «подозрительные» комнаты – бесполезно! В длинном, как улица, коридоре, - я одна.
Мой взгляд останавливается на тумбочках в холле: они покрыты ситцевыми накидками в зеленый горошек. Вот оно, вот оно! И что мне оставалось делать? Я срываю их в каждом холле и несу к маминой кровати. Ура - у меня образовался даже резерв, который я прячу под матрац. Будь, что будет, но сейчас это спасение.
Сидя на стуле и облокотившись о перила кровати, я пытаюсь уснуть хоть на часик – сменить меня некому: друзья, они - в радости, в беде у них срочные дела: кто в Мосгордуме, кто где-то завом, кто в командировке или на отдыхе.
Я засыпаю лишь минутами: вздрагиваю, просыпаясь от каждого маминого движения.
А утром получаю за свои «подвиги» сполна.