25 апреля 2014 г
London Review of Books
Снова и снова телевидение показывает массовые протесты в Киеве против правительства Януковича, мы видим, как протестующие сносят памятник Ленину.
Это удобный способ продемонстрировать свою ненависть к режиму: памятник оставался символом советского режима, а путинская Россия воспринималась как продолжение советской политики давления на соседей. Надо иметь в виду, что только в 1956 г. памятники Ленину начали размножаться в Советском Союзе: до этого момента самыми распространенными были памятники Сталину. Но после «секретного» ниспровержения Сталина на 20-м съезде Компартии, памятники Сталину были полностью заменены на памятники Ленину: Ленин буквально был подставлен вместо Сталина. Это было сразу заметно по перемене на первой странице газеты Правда. В левом верхнем углу страницы были два профиля, Ленина и Сталина. Вскоре после 22-го съезда партии профиль Сталина был изъят и заменен на второй портрет Ленина: теперь в углу газеты стояли два идентичных Ленина. Некоторым странным образом это отсутствие Сталина сделало его образ сильнее, чем прежде. Тем не менее есть ирония в том, что украинцы свергли памятник Ленину в знак утверждения национального суверенитета и разрыва с советским прошлым. Золотой период украинской национальной идентичности приходится не на царскую Россию - когда украинскому самоопределению препятствовали – а на первую декаду Советской власти, когда на измученной войной Украине советская политика направлялась на ‘украинизацию’. Украинская культура и язык возрождались, права на медицинское обслуживание, образование и безопасность гарантировались. Украинизация проходила согласно принципам, сформулированным Лениным недвусмысленным образом: "Пролетариат не может не бороться против насильственного удержания наций внутри границ данного государства, и именно в этом смысл прав наций на самоопределение. Пролетариат должен требовать прав на политическую сецессию колоний и наций, которую подавляет ‘его собственная нация’. До тех пор, пока этого не будет сделано, пролетарский интернационализм останется пустой фразой; взаимное доверие и классовая солидарность между рабочими подавляющей и подавляемыми нациями будут невозможны." Ленин оставался верным этому положению до самого конца: сразу же после Октябрьской революции, когда Роза Люксембург доказывала, что небольшим нациям следует предоставлять полный суверенитет только в случае, если прогрессивные силы будут доминировать в новом государстве, Ленин был за безусловное предоставление прав на отделение. В своей последней борьбе против сталинского проекта по централизации Советского Союза, Ленин снова защищал безусловное право малых наций на самоопределение (в данном случае Грузия находилась в таком положении), настаивая на полном суверенитете национальных объединений в советском государстве – не удивительно, что 27 сентября 1922 г, в письме в Политбюро, Сталин обвинил Ленина в ‘национальном либерализме’. Направление, в котором двигался Сталин, было уже очевидно из его предложения о том, что правительство Советской России должно руководить остальными пятью республиками (Украиной, Белоруссией, Азербайджаном, Арменией и Грузией): "Если настоящее решение принимается Центральным комитетом РКП, оно не должно быть публичным, а будет направлено в Центральные комитеты республик для циркуляции среди советских органов, центральных исполкомов и съездов советов названных республик перед созывом Общероссийского съезда Советов, на котором будет провозглашено это желание республик". Взаимодействие высшего органа, Центрального комитета с базовыми республиками таким образом было отменено: высший орган просто навязал свою волю. Усугубляя ситуацию, Центральный комитет решил, что республики должны попросить высший орган, как если бы это было их желание. Вопиющий случай произошел в 1939 г, когда три балтийских государства попросили о присоединении к Советскому Союзу, который удовлетворил их желание. Во всем этом Сталин возвращался к дореволюционной царской истории: колонизация Сибири в 17-м столетии и мусульманского Востока в 19-м не рассматривалась более как империалистический захват, но провозглашалась как становление традиционных обществ на путь прогрессивной модернизации. Внешняя политика Путина – явное продолжение царистско-сталинистской линии. После русской революции, согласно Путину, большевики нанесли серьезный урон российским интересам: ‘Большевики по ряду причин – пусть их судит Бог – отдали большие части исторического юга России республике Украина. Это было сделано без учета этнического состава населения, и сегодня эти части входят в юго-восток Украины.’ Неудивительно, что мы снова видим сегодня портреты Сталина на военных парадах и праздниках, в то время, как Ленин остается в тени. В опросе мнения, проведенном в 2008 г. телепрограммой Россия, Сталин занял третье место среди всех великих деятелей России, ему отдали предпочтение полмиллиона человек. Ленин оказался на шестом месте. Сталина чтят не как коммуниста, а как реставратора российского величия после анти-патриотического ленинского «отклонения». Путин недавно использовал термин "Новороссия" для семи юго-восточных областей Украины, восстановив название, существовавшее до 1917 г. Но несмотря на репрессии, ленинская мысль всегда подпольно существовала в коммунистической оппозиции Сталину.
Как писал Кристофер Хитченс в 2011 г. задолго до Солженицына, ‘прямые вопросы относительно Гулага задавала левая оппозиция, от Бориса Суварина до Виктора Сержа и Сирила Джеймса, в самое опасное для нее время. Эти бесстрашные и прозорливые еретики оказались некоторым образом вычеркнуты из истории (но с ними могло произойти гораздо хуже — их просто убивали)’. Это внутреннее диссидентство было естественной частью коммунистического движения. ‘Нет диссидентов в нацистской партии,’ – говорит Хитченс, ‘которые могли себя подвергать риску, выступая, скажем, против того, что Фюрер предал истинную линию Национал-социализма.’ Именно из-за этого разногласия в центре коммунистического движения самым опасным местом во времена чисток 30-х гг был верхний эшелон номенклатуры: через пару лет 80% Центрального комитета и командиров Красной армии были расстреляны. Другим сигналом о диссидентстве были последние дни ‘реально существующего социализма’, когда протестующая толпа пела официальные песни и национальный гимн, тем самым напоминая властям о невыполненных обещаниях. В ГДР, тем временем, между 1970-м и 1989 гг, публично петь национальный гимн было уголовным преступлением: его слова (‘Deutschland einig Vaterland’, ‘Германия, единое Отечество’) не отражали идею того, что Восточная Германия была новой социалистической нацией. Подъем русского национализма привел к тому, что определенные исторические события были переписаны. В недавно опубликованной исторической книге Андрея Кравчука "Адмирал", прославляется жизнь Александра Колчака, командира Белой армии в Сибири, в 1918 - 1920 гг. Но стоит напомнить о тоталитарном потенциале, а также откровенных зверствах контр-революционной Белой гвардии в этот период. Если бы белые выиграли Гражданскую войну, пишет Хитченс, ‘коннотацией фашизма стала бы русское слово, а не итальянское … Майор генерал Уильям Грейвс, который командовал американским экспедиционным корпусом во время вторжения в Сибирь в 1918 г (событие, тщательно вычищенное из всех американских учебников истории), писал в своих мемуарах о поголовном, убийственном анти-семитизме правого крыла русских и добавлял: “Я сомневаюсь, что в истории была еще одна такая страна за последние 50 лет, в которой преступления совершались бы так безнаказанно, как в Сибири во время правления Адмирала Колчака.”
Все европейские нео-фашистские партии (в Венгрии, Франции, Италии, Сербии) твердо поддерживают Россию в нынешнем украинском кризисе, представляя Крымский референдум как выбор между российской демократией и украинским фашизмом.
События в Украине – массовые протесты, сбросившие Януковича и его банду – должны пониматься как защита против темного прошлого. Протесты были спровоцированы решением украинского правительства отказаться от интеграции в Европейский союз ради сохранения хороших отношений с Россией. Можно было ожидать, что многие антиимпериалистические левые будут поддерживать украинцев: они до сих пор идеализируют Европу, не видя, что вступление в ЕС сделает Украину экономической колонией Западной Европы, как это произошло с Грецией. Но на самом деле, украинцы не так уж слепы в отношении Европы. Они хорошо сознают поджидающие их тяжести и несправедливости: но их мессидж прост – их ситуация намного хуже. У Европы может быть и есть проблемы, но это проблемы богатого человека.Должны ли мы тогда просто поддержать украинскую сторону в конфликте?
Для этого есть «ленинская» причина. В своих последних работах Ленин, отказавшись от утопии в «Государстве и революции», исследовал идею умеренного, ‘реалистичного’ проекта большевизма. Ввиду экономической недоразвитости и культурного запаздывания российских масс, говорил он, для России нет возможности ‘прямо перейти к социализму’: все, что может сделать советская власть это соединить умеренную политику ‘государственного капитализма’ с усиленным культурным образованием крестьянских масс – не промывание мозгов пропагандой, но терпеливая и постепенная прививка норм цивилизации. Факты и цифры показывают ‘какое огромную черновую работу нам надо проделать, чтобы достичь стандарта рядовой западно-европейской цивилизованной страны … Нам нужно помнить о нашем полуазиатском невежестве, от которого мы еще не избавились.’ Можно ли думать об украинских протестующих, стремящихся в Европу как сигнале того, что их цель тоже ‘достичь стандарта рядовой западно-европейской цивилизованной страны’?
Но здесь сразу все усложняется. Что, собственно говоря, значит ‘Европа’, к которой стремятся украинские протестующие? Ее нельзя свести к единой идее: она охватывает националистические или даже фашистские элементы, но распространяется и на то, что Этьенн Балибар называет egaliberte, свобода-в- равенстве, уникальный вклад Европы в глобальную политическую образность, даже несмотря на то, что на практике сегодня большинство населения предано своими европейскими институтами и своими же гражданами. Между этих двух полюсов, есть также и наивная вера в ценность европейского либерально-демократического капитализма. Европа может видеть в украинских протестах свои наилучшие и наихудшие стороны, свой эмансипированный универсализм и свою же темную ксенофобию.
Давайте начнем с темной ксенофобии. Украинские националистические правые – один из примеров того, что сейчас происходит от Балкан до Скандинавии, от США до Израиля, от Центральной Африки до Индии: этнические и религиозные страсти разгораются, ценности эпохи Просветления отступают. Эти страсти всегда были, проявляясь то там, то здесь; новое то, что они проявляются без всякого стыда. Представьте себе общество, которое полностью принимает великие аксиомы свободы, равенства, прав на образование и здравоохранение всех своих членов, в котором расизм и сексизм высмеиваются и считаются неприемлемыми. Но представьте себе, что затем, шаг за шагом, несмотря на голословную поддержку этих аксиом, они де факто исключены из жизни. Вот пример из недавней европейской истории: лето 2012 г., Виктор Орбан, премьер министр Венгрии от крайне правых, объявил, что Центральная Европа нуждается в новой экономической системе. ‘Будем надеяться,’ сказал он, ‘что с Божьей помощью нам не придется изобретать новый тип политической системы вместо демократии, чтобы обеспечить экономическую выживаемость … Сотрудничество это вопрос силы, а не намерений. Возможно есть страны, где все работает по-другому, например в Скандинавских странах, но в таких полу-азиатских безалаберных странах как наша, мы можем объединиться только, если есть сила.’
Ирония этих слов не прошла мимо старых венгерских диссидентов, хорошо запомнивших время, когда советские войска вошли в Будапешт, чтобы подавить восстание 1956 г; тогда это было отчаянное послание венгерских лидеров Западу о том, что они защищают Европу от азиатских коммунистов. Сегодня, после смерти коммунизма, христианско-консервативное правительство видит в качестве своего главного врага мультикультурную консумеристско-либеральную демократию, за которую стоит Западная Европа. Орбан уже выразил свою симпатию к ‘капитализму с азиатскими ценностями’; если европейское давление на Орбана будет продолжаться, можно представить, как он будет посылать новый мессидж Востоку: ‘Мы у себя защищаем Азию!’
Сегодня анти-иммигрантский популизм заменил откровенное варварство варварством с человеческим лицом. Он знаменует собой отход от христианской этики ‘полюби ближнего’ к языческой приверженности своему племени против варварского Другого. Даже, если это выдается за защиту христианских ценностей, на самом деле это колоссальная угроза христианской традиции. ‘Люди, которые начинают бороться с Церковью во имя свободы и человечности,’ писал Д. К. Честертон сто лет назад, ‘заканчивают тем, что отходят от свободы и человечности, как только им удается победить Церковь … Атеисты не разрушают священные вещи; но атеисты разрушают секулярные ценности, получая от этого сомнительное удовольствие.’ Разве не то же самое с теми, кто защищает религию? Фанатичные защитники религии начинают нападать на современную секулярную культуру; неудивительно, что они заканчивают тем, что забывают о достойном религиозном опыте. Аналогичным образом, многие либеральные воины настроены настолько воинственно по отношению к анти-демократическому фундаментализму, что заканчивают тем, что уходят от всякой свободы и демократии, как только им удается развязать террор. ‘Террористы’ могут взорвать этот мир ради любви к другому, но могут также разрушить свои демократические традиции из-за ненависти к «другим». Некоторые из них так сильно любят человеческое достоинство, что готовы на все, чтобы защитить его, даже на то, чтобы легализовать пытки. Защитники Европы против иммигрантской угрозы делают почти то же самое. В их стремлении защитить иудео-христианское наследство они готовы забыть самое главное из этого наследства. Анти-иммигрантские защитники Европы, а не призрачные толпы иммигрантов у ее границ,- истинная угроза Европе.
Один из признаков такого затемнения мозгов, можно считать заявления новых европейских правых о том, что они за более ‘сбалансированный’ взгляд двух ‘крайностей’, правых и левых. Нам постоянно говорят, что к крайне левым (коммунизму) надо относиться так же, как Европа относилась после Второй мировой войны к крайне правым (фашистам). Но в реальности такого баланса быть не может: равенство фашизма и коммунизма означает, что всегда тайно побеждает фашизм. Так, мы слышим, как правые доказывают, что фашизм просто скопировал коммунизм: перед тем, как стать фашистом, Муссолини был социалистом; Гитлер тоже был национал-социалистом; концентрационные лагеря и геноцид также были в Советском Союзе за десять лет до прихода нацистов, взявших их на вооружение; перед уничтожением евреев уничтожали классовых врагов и т.д. Я говорю это для того, чтобы еще раз подчеркнуть: современный фашизм – это оправданный ответ на коммунистическую угрозу (точка зрения, уже давно высказанная Эрнстом Нольте, защищавшем связи Хайдеггера с нацизмом). В Словении, правые выступают за реабилитацию антикоммунистической национальной гвардии, которая боролась с партизанами во время Второй мировой войны. Они сделали не простой выбор: пошли на сотрудничество с нацистами для того, чтобы противодействовать большей угрозе со стороны коммунизма.
Либералы убеждают нас в том, что базисным демократическим ценностям угрожают этнические или религиозные фундаменталисты, и поэтому мы должны объединиться вокруг либерально-демократических ценностей, спасти то, что можно спасти, и отложить в сторону мечты о более радикальной социальной трансформации. Но в этом призыве к солидарности скрыта фатальная ошибка: они не видят того, как либерализм и фундаментализм находятся в одном порочном круге. Он представляет собой ничто иное как агрессивную попытку экспортировать либеральную вседозволенность, которая заставляет фундаментализм яростно защищаться и утверждать себя. Когда мы слышим сегодня как политики предлагают нам выбор между либеральной свободой и фундаменталистским притеснением, и победно задают риторический вопрос, ‘Вы хотите, чтобы женщин исключали из общественной жизни и отбирали у них права? Вы хотите, чтобы настроенных против религии предавали казни?’, становится подозрительным самоочевидность вопроса: а кто хочет этого? Проблема в том, что либеральный универсализм давно потерял свою невинность. Сказанное Максом Хоркхаймером о капитализме и фашизме в 1930-х гг приложимо и к сегодняшнему дню: те, кто не желают критиковать либеральную демократию, должны молчать также о религиозном фундаментализме.
А что с либерально-демократической капиталистической европейской мечтой в Украине? Пока не ясно, что ожидает Украину в ЕС. Я часто в прошлом приводил в пример хорошо известную шутку из жизни Советского Союза, сейчас она не менее уместна. Еврей Рабинович собрался иммигрировать. Начальник эмиграционного отдела спрашивает, почему тот хочет эмигрировать. Рабинович отвечает: ‘По двум причинам. Во-первых, я боюсь, что когда коммунисты потеряют власть, новые власти свалят все преступления коммунистического режима на нас, евреев.’ ‘Но это чепуха’ прерывает его начальник, ‘ничто не может поменяться в Советском Союзе, власть коммунистов вечная!’ ‘Это как раз’, отвечает Рабинович, ‘моя вторая причина.’ Представьте, что подобный разговор происходит между украинцем и администратором ЕС. Украинец жалуется: ‘Есть две причины, по которым мы паникуем в Украине. Во-первых, мы боимся, что под давлением русских ЕС оставит нас и наша экономика рухнет.’ Администратор прерывает его: ‘ Но вы можете нам доверять, мы никогда вас не оставим. Напротив, будьте уверены мы займемся вашей страной и скажем, что надо делать!’ ‘Это как раз,’ говорит украинец, ‘наша вторая причина.’
Проблема не в том, достойна ли Украина Европы, и может ли вступить в ЕС, а сможет ли сегодняшняя Европа оправдать надежды украинцев. Если Украина станет страной, где существует смесь этнического фундаментализма и либерального капитализма, в которой олигархи дергают за веревочки, она будет такой же европейской как Россия (или Венгрия). (Слишком мало внимания уделяется роли, которую играют различные группы олигархов – ‘про-российские’ и ‘про-западные» – в равной степени.)
Некоторые политические комментаторы заявляют, что ЕС не предоставил Украине достаточной поддержки в ее конфликте с Россией, что ответ ЕС на аннексию Россией Крыма, был малодушным. Но отсутствовала другая, гораздо более весомая поддержка: предложение об общей стратегии выхода из тупика. Европа более не способна предложить такую стратегию пока не обновит свою просветляющую роль в истории. Только оставив позади старый разлагающийся труп, Европа может оживить свое наследие — egaliberte. Не украинцы должны учиться у Европы: Европа должна научиться жить с мечтой, которая поддерживала протестующих на майдане. Испуганные либералы должны понять, что только более радикальные левые могут спасти их либеральное наследие.
Протестующие на майдане были героями, но настоящая борьба – борьба за новую Украину – только начинается, и она будет сложнее, чем борьба против вторжения Путина. Нужен новый и более рискованный героизм. Он уже был продемонстрирован теми русскими, которые выступили против националистического угара в своей стране и увидели в нем инструмент власти. Пришло время для общей солидарности русских и украинцев, и прекращения всех споров. Следующий шаг — в публичной демонстрации братства, с помощью организационных сетей, объединяющих украинских политических активистов и российскую оппозицию режиму Путина. Это может звучать как утопия, но только такая стратегия отвечает истинной эмансипации Европы. В противном случае мы остаемся в националистических страстях с обеих сторон, которыми успешно манипулируют олигархи. Но у нас с ними не должно быть ничего общего.
25 апреля 2014 г
Оригинал статьи
Статья опубликована с разрешения проф. Жижека и издательства RLB.
[Комментарий ВП. Мне нравится Жижек своей напористостью, парадоксальностью, анти-буржуазностью. Мне также импонирует его вид: славянский акцент, борода и неряшливость, во всем этом чувствуется что-то родное. Он расставляет правильные акценты, понимает скрытые механизмы, приводящие в действие протесты на Украине (и в России). Он любит Европу, может быть даже больше, чем средний европеец, любит ее традиции, борьбу. Хотелось бы верить в то, что Европа может еще вернуться к идеалам прошлого. Я имею в виду конечно идеалы французских революций. Но боюсь, что мир необратимо изменился, и возвращение к прошлому невозможно. Прежде всего тяжесть глобальных проблем (загрязнение, перенаселение, нехватка ресурсов, изменение климата) подталкивает страны к обособлению, если не противостоянию. Одних идеалов оказывается мало. Требуется жесткая политика согласования желаний с биофизическими возможностями. К сожалению Жижек не видит, что идеалы Маркса не работают в условиях дефицита. Волнения на Украине вызваны не столько дурной политикой или простой нехваткой еды, сколько плохими экологическими условиями и жадностью олигархов. Разумное их ограничение, умеренное потребление, терпимость к инакомыслию - единственный способ спасти Украину (и Европу). Остается, однако, опасность сползания к фашизму - власти хамов.]