Глава 35
Снежина, холодина! Бр-р-р! Во время остановки, в двадцати верстах от Твери, государь без шубы и шапки лихо катался с горы на санках. Лизета всего разок отважилась проехать с ним, и зашлось сердце. В конце концов, она заставила Петра собираться в
- Тётушка! Милая моя! Голубушка! Сердце! – завопил Петруша, бросаясь к тётке и отрывая её от подруги. Он схватил её грубо за талию и закружил, пытаясь поцеловать в губы. Она же откидывала голову.
Шумно и весело начался машкерад. Юный император с детской непосредственностью подвёл жирую черту под угнетавшим его прошлым. Семнадцатилетнюю тётушку он на глазах у публики выставил своей фавориткой, и она подавила в себе чувство страха. Итак, снова несвободна. На сей раз, от государя-мальчишки. Петруша от неё не отходил, в его глазах танцевали искры.
Коронацию Петра II назначили на 7 февраля 1728 года. Из Петербурга двор выехал 9 января. Родовитые фамилии ликовали. Цесаревна охотно отправилась в Москву: она любила московские пригородные дачи - Измайлово, Коломенское. Хотелось поскорей осмотреть и усадьбы, оставленные ей маменькой – Александровское, Покровское, стать там, наконец-то, хозяйкой.
Она пока не догадывалась к этому добавить: коли позволит маленький тиран.дорогу. И снова заминка. Все, кто ещё не сидел в возках, охнули, а кто и сел, так прилепили носы к окошкам. Незабываемая картина: из возка князя Никиты Трубецкого, словно снаряд из пушки, вылетает хозяин – башкой прямо в сугроб.
Князь Алексей Григорьевич принялся хвалиться:
- Каков мой сынок! Ай да Ванька! Я уверяю вас, господа, что не легко продержаться такому лосю во время гона, да ещё с княгинюшкой Настасьей Гавриловной! Уж разреши, Пётр Алексеевич, мне вызволить из сугроба князя Никитку?
- Позволяю! – с хохотом разрешил император. А у самого в глазах всё то же шкодство. – Пошли, тётушка! – И он живенько подхватил под локоток и поволок Елизавету к её кибитке! Вместе так и повалились на медвежьи шкуры.
– Непорядок! Две девушки, а мужиков трое, – приглядевшись, объявил император, - я, да Лиза. Третий – лишний! – Ноздри Петра раздулись, глаза сузились. – Бутурлин! А ну, выбирайся! – Он без церемоний ухватил второго фаворита за шиворот и толчком выпихнул из возка. – Эй, друг ты мой разлюбезный, беги верхом до Твери!
Бутурлину – делать нечего:
- Добегу, ваше императорское величество! – разлетелся его вопль.
Император объяснил сердитой тётке:
- Хочу быть с тобой, лапушка.
Обняв, грубо ущипнул за грудь через ткань платья, а потом потянулся к губам.
- Государь, тут же люди!
- Эти, что ли? - заржал Петруша. – Доктор, Сенька, Настасья и княжна Полина? Стану я им угождать! Не противься, я тебя поцелую. Хорошо так? – И куснул её, точно щенок.
Девушка в ответ ещё больше надулась.
- Ну-у, не хочешь целоваться? – догадался он и зевнул. – Ну и не надо, пусти-ка меня на колени, я малость вздремну, а уж после ты меня поцелуе-е-ешь…
- Ох, и утомилась я от парнишки, прости меня, Царица Небесная, - обмахнулась широким крестом Елизавета. – За грехи, чай, за грехи тяжкие, за дурные мысли Господь наказывает меня. Нет, не хочу, не согласна я быть императрицей, племянниковой женой, вот вам крест, - и снова перекрестилась. – Пока он дрыхнет, чем будем заниматься?
Нарышкина слыла большой оригиналкой:
- Чем же, скажи, займётся прекрасная Венера, посреди русской зимы сторожащая сон простуженного Марса? – с издёвкой спросила она. - Тут доктору все карты в руки, ваше высочество.
- С чего ты взяла-то, что Марс простужен?
- Глянь: он у тебя весь горит, тяжело дышит.
В самом деле, крупное тело мальчика, навалившееся на тётку, грузно давило и мешало. И было горячим. Когда девушка взяла его голову обеими руками, то ахнула:
- Да у него горячка!
Кудри Петра взмокли и потемнели, он дышал полуоткрытым, горячим, сухим ртом и не просыпался.
- Корь, - уверенно заявил Лесток.
Корь свалила императора в Твери на две недели, но высокая температура спала на другой день, и Лизета оставалась возле его постели до отъезда. Больной требовал от неё внимания даже больше, чем от сестры Натальи. Сидя возле него, Лизета переживала нелёгкое для себя время. Когда он засыпал, на неё наваливались воспоминания, а она ненавидела вспоминать былое, особенно неприятное. А тут в голову лезло и лезло, одно и тоже: всё о том, в центре какого скандала по милости Петрушки очутилась.
После своего двенадцатого дня рождения, император вдруг взял и объявил Верховному Тайному Совету: «Я женюсь на цесаревне Елизавете Петровне!». Он выглядел совсем как большой. Остерман присутствовал рядом с ним, в креслице на колёсах, худой и слабый. Что тут началось! Господа министры всем скопом бросились отговаривать Петра от кровосмесительного брака, а генерал-адмирал и канцлер, те даже грозили ему выходом из Совета и удалением от двора. Все кричали, что не избежать последствий этой юношеской страсти, если не надзирать за влюбленной парой. «Влюбленной!» - Лизета едва не окочурилась от веселья, но пришлось, в угоду старикам, наставлять упрямого парнишку. Она пела ему: «Ты совсем ещё мальчишка, а я на шесть лет старше тебя, я твоя тётушка, у нас одна кровь, да и дети наши родятся дураками. – А я тебе говорю, что я уже мужчина, я молод только годами, и одна кровь не мешает жениться друг с другом протестантам, дети же у них не дураки! - не соглашался император. – Ну, один малюсенький поцелуйчик, ну, пожалуйста!» - умолял он. Лизета вздыхала, целовалась с ним и потом, за очередной поцелуй, упрашивала послушать отца Константина Шаргородского, о том, как раньше женились русские государи по обычаям греческой церкви. Мученье закончилось, наконец, приговором: необходимо установить постоянный надзор за государем и его тёткой и никогда не оставлять их наедине. Помимо Остермана и Варвары Салтыковой к делу были подключены все члены Верховного Совета. Иностранцы, те и вовсе принялись брехать, хуже собак: «Цесаревна … лелеет мысль взойти на престол, вышед замуж за государя». А её-то они разве спросили? Всё ведь решили без неё. Она нипричем. Никогда она не высказывала вслух такой мысли, разве что тайком прикидывала на себя роль императрицы и за те тайные мыслишки выпрашивала потом прощения у Бога. Конечно, она подумывала, что вполне способна принять батюшкино-матушкино наследство, но чтобы осуществить такое?! Страшно даже подумать. Нет, не царствовать ей пока хотелось бы, а полюбит кого-нибудь всей душою. И чтобы её полюбил мил сердечный друг. Вот и в Петрушке уже просыпается юношеская похоть, и он уж мечтает тётку силой взять. Поняв это, девушка перепугалась и клятвенно пообещала Петру во время его болезни, что она будет находиться с ним постоянно, пока ему не исполнится шестнадцать лет, а там они уж и о браке рассуждать станут. И ещё вырвала у Петра обещание, что ничего между ними не должно пока быть, кроме невинных поцелуев. Она так ловко и убедительно, подкрепляя слова шутливыми объятиями, провела дело, что император согласился на её условия. Слава Богу. Елизавета теперь могла надеяться, что как-нибудь прометёт, глупый мальчишка созреет и отступится от слишком взрослой для него тётки. Но была и другая беда, куда более грозная и неотвратимая. Долгорукие явно намеревались найти мужа для цесаревны, чтобы и её тоже прибрать к рукам. Князь Иван видел в ней подходящую для себя невесту и напристо к ней приставал с ухаживаниями. Он ей не нравился, и Лизета злилась, чересчур часто оказывалясь в тесном кольце рук князя Ивана. Один раз он притиснул её в углу:
- Сучка, не дури, а выходи за меня замуж! – жарко задышал ванька прямо ей в губы.
- Прочь поди, кобелина! А ну-ка, убери от меня свои лапы, пока я не ткнула тебе при всех в рожу! – грозно посулила она.
- Значит, ты мне отказываешь?
- А ты как думал?
- Интересно, чем я не потрафил тебе? Ты с принцем своим путалась, как курва, ни один король не возьмёт такую! Выходи, пока замуж зову! Ну, чем я не вышел-то?
- Рылом! Берегись, Ванька!
- А чего мне тебя беречься-то? – удивился Долгорукий.
- Вот чего! – тут она вонзила высокий острый каблук ему в ногу.
- Ай-яй-яй! Больно!.. Дура!
Князь Иван взвыл, но тотчас же закусил губу, чтобы избежать сраму. Хромать ему пришлось больше недели.
Такая вот складывалась картина. Если считать Бутурлина – тройная игра. А пребывание в Москве сулило много веселья. Итак, если бы всё зависело от Лизеты, то она давно бы оставила печальную тему коварства, клеветы, подозрений и нежеланной свадьбы.
В Москву въехали 4 февраля. Из Кремля, после торжественной встречи, государь отправился в Немецкую слободу, в Лефортовский дворец, в котором и поселился вместе с сестрой и молодой тёткой. Пришлось Лизете везде сопровождать императора, вместе с племянниками она посетила даже родную их бабку, Евдокию Лопухину, освобожденную из заточенья. Старуха жила теперь в Новодевичьем монастыре в полном довольстве, на пансионе, пожалованном ей августейшим внуком. Визит к ней для всей троицы – что на плаху. Пётр и Наталья боялись встречаться с бабушкой. Император так и признавался Елизавете: мол, боюсь бабушку, без тебя со страху там окочурюсь. И поделом, - равнодушно размышляла Елизавета, пока старуха долго облизывала внуков. Ей-то самой тоже было любопытно взглянуть на оставленную отцом царицу. Что это за женщина? Хотелось бы понять, почему отец бросил первую супругу? По остаткам былой красоты судя, Евдокия представляла в молодости тот тип женщины, который как раз приходился отцу по нраву. Но, пока она беседовала с внуками, сидевшую в уголке Елизавету осенило: да ведь Лопухина холодна! Одним словом, лягуха! Лягушачья кровь и крутой норов – в них беда бывшей царицы. В устах Евдокии самые тёплые слова дышали стужей! И внукам было выслушивать её наставления и нытьё неловко. Они держались отчуждённо, и скоро говорить стало не о чем. Пётр и Наталья поспешили оставить бабушку и отправились восвояси, чуть живые от пережитого конфуза. Только в карете, отъехавшей от монастыря на довольно приличное расстояние, зазвучал здоровый молодой смех.
25 февраля 1728 года, в воскресенье император Пётр II торжественно короновался в Успенском соборе Кремля. По традиции были сделаны большие пожалования вельможам. Особенно отличили фамилию Долгоруких. Государь назначил князя Ивана обер-камергером с орденом Андрея Первозванного, князей Алексея Григорьевича и Василия Лукича – членами Верховного Тайного Совета, Василия Владимировича – генерал-фельдмаршалом. Крайняя юность самого Петра, его красота, удаль, любовь к русским забавам, сходство с дедом и прадедом, подкупали русских людей. Москвичи радостно приветствовали законного Романова на престоле. Ждали от него добра и желали ему счастья. И все, от первейших вельмож, до простолюдинов, переживали, затаясь, куда же заведёт диковинная любовь царя и его тётку?
Радостная весть прилетела на Масленой неделе – пришла срочная депеша из Киля. 21 (10) февраля 1728 года между двенадцатью и часом пополудни родился принц Голштинский Карл Петер Ульрих. Лизета заплакала от счастья. Юный император, заметив искреннюю её радость, пожелал заочно назваться восприемником двоюродного брата.