Бабье лето забыло, что за окном - сентябрь. На улице стояла настоящая летняя жара, и деревья не торопились менять буйную зелень на холодное, печальное золото. Ослепительное солнце сияло вовсю, лишь начиная сонно задерживаться по утрам и затягиваться к обеду усталой осенней медлительностью.
Всё и вся торопилось в этот погожий выходной на картошку. Бесконечная вереница разномастных авто, заполненных вольной и подневольной семейной рабсилой, с самого утра растянулась по всей трассе от города до бесконечных дачных кооперативов и почти заброшенных деревень. Вместе со мной рано утром в сторону города ехали лишь единицы, в основном самые трудолюбивые, кто успел всё заранее выкопать, выбрать, упаковать в мешки и теперь, усталый, но довольный вёз это добро в перегруженных до асфальта пыльных машинах к своим семейным закромам. Идущий из города, набитый картофельными дачниками, автобус ещё неторопливо полз в плотном потоке навстречу конечной остановке своего сельско-дачного маршрута, а по другую сторону трассы жильцы близлежащих деревень вместе с безлошадными дачниками уже заранее толпились в грязных остановочных будках, чтобы не пропустить этот единственный и очень нерегулярный в наших краях транспорт.
Впереди, в конце пологого спуска, показался большой пригородный посёлок, где начала потихоньку просыпаться обычная поселковая жизнь. Невысокая женская фигурка, выскочив из остановочной будки, махнула рукой идущей далеко впереди меня перегруженной машине. Та пронеслась, даже не затормозив, рука опустилась, махнула следующей машине, но она тоже проехала мимо. Теперь и мой джип приближался к остановке. Молодая девушка, лет восемнадцати, может чуть старше стояла у проезжей части, пытаясь поймать попутку. Где-то в большой сумочке, перекинутой через худенькое плечо, очевидно, зазвонил телефон, девушка повернулась, углубилась в поисках аппарата, продолжая машинально помахивать свободной рукой редким машинам. Да, по всей видимости, студентка - сумка большая и плоская, специально, чтобы тетрадки на лекции таскать. Одета обычно, по-студенчески - джинсы, скромные осенние туфельки, тоненькая молодёжная курточка. Всё, как у всех студенток, которые сотнями толпятся у зданий института, где я каждый день проезжаю на работу, с завистью поглядывая на молодых и жизнерадостных. Девушка отвернулась от дороги, прижав телефон к уху под пышными волосами, но другая рука так и осталась чуть поднятой, словно её забыли до конца опустить. Что ж, коль девушке так надо в город... Я решительно ткнул вправо рычажок поворотников.
Когда-то, когда даже самая древняя иномарка была уделом, отнюдь, не бедных, когда машин на дорогах было в сотни раз меньше, чем сейчас, я ездил по этой же самой трассе на старенькой "четвёрке". Тогда передо мной часто поднимали руку, и я подвозил почти всех, кроме откровенной пьяни и "тёмных" личностей. Просто так, без денег и оплаты. Но времена летели, летела жизнь, тихо и незаметно рос достаток, а с ним исполнение скромных, но заветных желаний. Да, жизнь есть жизнь. В ней свои законы и свои понятия. Пришлось принять, как должное, что теперь перед дорогим внедорожником взмахивают рукой лишь самые безбашенные проститутки на вечерних центральных улицах. Остальные твёрдо усвоили, в каких машинах ездят те, кто не сажает на дорогах случайных пассажиров. Да, моя новая машина отрезала меня от простых людей, среди которых я жил и живу, частью которых был и останусь навеки. Но за всё надо платить. За возможность иметь машину, которая нравится, пришлось заплатить невидимой стеной, незаслуженно сделавшей меня в лице многих человеком другого круга и другого мира.
Девчонка, оторвавшись от телефона, слишком поздно увидела, что за машина останавливается около неё, тут же в испуге затрясла головой, замахала руками, всем видом показывая, что она ошиблась и не собиралась "голосовать". Нет, дорогая моя, поздно. Сколько мне можно ездить в тоскливом одиночестве? Придётся тебе в это прекрасное утро своим присутствием скрасить пятидесятилетнему мужику недолгий путь до города, ты уж извини... Я, перегнувшись через сидение, распахнул перед оробевшей девушкой дверцу. Она сделала шаг назад, ещё сильнее и ещё испуганнее затрясла молодой головкой.
-- Нет-нет! Я не еду. Поезжайте...
-- Да не бойся. Давай, садись.
Я улыбнулся её искреннему и такому понятному испугу передо мной, перед этой машиной и перед неписаным правилом, гласящим, в какие машины порядочным девушкам садиться на дороге категорически запрещено. Она беспомощно оглядела людей в остановочной будке, словно пытаясь убедить меня и себя, что я сажаю её не на пустой дороге, что есть свидетели и что после этого я вряд ли решусь сделать с ней что-то плохое. Потом украдкой кинула мимолётный взгляд на мою улыбку. Может быть, она что-то увидела в этой улыбке? Может быть, ей, действительно, нужно в город настолько срочно, что уже нет времени раздумывать и бояться? Девчонка, всё ещё оглядываясь на безразличную толпу в остановке, нерешительно поставила ногу на высокий порог машины.
Серые четырехэтажные домишки посёлка стремительно понеслись навстречу. Девушка сидела, испуганно отодвинувшись поближе к дверце. Сколько же ей? Семнадцать? Восемнадцать? Может, двадцать? Когда-то, когда я был таким же молодым, не составляло никаких проблем определить возраст девушки с точностью до года. В институте, с какого студентка курса, безошибочно определялось уже налету, почти интуитивно. А теперь... С точностью до пяти лет угадываются лишь ровесницы - этой "ягодке" сорок пять, этой полтинник - празднованием грустного юбилея озабочена, та на пенсию только вышла, внуков нянчить. Зато, все молодые полностью лишились возраста, ведь в глазах пятидесятилетнего мужика и восемнадцатилетние девушки, и двадцати, и двадцати двух лет, одинаково молоды и свежи, одинаково наивны и одинаково глупы. А, если вдуматься, это же все пять курсов института, и целая четверть их молодой жизни, за которую так сильно взрослеют, набираясь первого жизненного опыта.
Девчонка волновалась. Волновалась сильно. Что ж, лучше, наверное, ничего не делать, просто помолчать. Зазвонил её телефон. Она ещё сильнее отвернулась к окну. "Уже еду... Через полчаса... Не кричи... Сказала, уже еду... Не твоё дело... За своей следи... Не.... ... Хватит орать... На мужа своего ори..." Голос сбился, то ли, от возмущения, то ли, от волнения. Она заткнула телефон, мучительно сглотнула комок, кинула в мою сторону всё тот же, испуганный взгляд, опять отвернулась. Кажется, у неё проблемы? А тут ещё старый пижон со своим настойчивым предложением прокатиться на джипе. Я представил, что сейчас творится в её душе. Стало не по себе. Надо же что-то сказать ей, оправдаться, объяснить, что я не такой, и меня совсем не надо бояться. Но поверит ли она моим словам? Вряд ли. Может быть, только хуже сделаю? Пусть пока молчится, как есть. Опять заверещал телефон. Она поднесла его к уху уже с откровенным страхом и страданием. "Да, я... Тебе-то что надо? ... Я сказала, не звони мне больше... Домой еду... Да, к себе домой... На Лэнд-Ровере... Нашла... Не твоё дело... Это тебя не касается... Пей дальше своё пиво... Хоть упейся со своей Настей... Мне всё равно... Всё всё равно... Ты тоже... Я заткнулась... Ты первый начал... Не бойся, больше не разоткнусь... Спасибо... И тебе не хворать"
-- Проблемы? -- я, всё-таки, не выдержал, не отрывая взгляд от дороги.
-- Да... -- ответила она неожиданно откровенно и просто, словно ждала именно этого вопроса.
-- Помочь чем?
-- Нет, спасибо. Сама как-нибудь разберусь, -- она нечаянно вздохнула.
Нормальная девчонка, нормальные слова, простые, интеллигентные, без грубости и кривляний. Понравилось, как она сказала "На Лэнд-Ровере" - без всякой показухи, без желания повыделываться или похвалится перед собеседником.
-- Учишься или работаешь? -- я легко кивнул головой на её сумку.
-- Учусь, в институте.
Чувствовалось, что слова начали оттягивать её от печальных мыслей и уже требовали продолжить разговор. Любой, на любую тему, лишь бы немного отвлечься. Какой курс? Какой факультет? Какая специальность? Обычные вопросы, обычные ответы. Первый курс. Значит, только начались занятия. Приятная неожиданность - мой факультет и моя специальность, правда, она называется теперь совсем по-другому. Вот это да! Специальность совсем не женская и, отнюдь, не для престижных или модных сейчас "корочек". Там надо много знать, много работать головой и просто быть умным. Почему выбрала эту специальность? Просто, нравятся компьютеры, интересно, необычно. Я начал вспоминать вслух своих преподавателей, тех, что учили меня тридцать с лишним лет назад. Да, одна фамилия знакома. Тот, кто был когда -то простым ассистентом, теперь, оказывается, доктор наук и профессор. А ещё один из названных умер в прошлом году. На кафедре говорят, хороший был препод. Да, время летит неумолимо.
-- Тебя как зовут?
-- Анна...
Мы въехали в город, она начала оглядываться, где бы её побыстрее высадить.
-- Ань, может, я тебя поближе куда подвезу?
-- Ой, ну что Вы. Мне и так перед Вами неловко.
Место, куда она так мучительно торопилась, оказалось совсем недалеко. Рука с заметным волнением показала в проезд меж старых, островерхих хрущёвок.
-- Вот сюда... Спасибо, Вам большое... Вы извините... -- слова опять сдавило мучительным комком
Большой джип протиснулся по тесному тротуару к безлюдным подъездам. Напротив одного из них, греясь в золотистых лучах утреннего солнышка, сидела на кособокой скамейке помятая, всклокоченная женщина в короткой куртке поверх длинного домашнего халата и, сосредоточено глядя прямо перед собой, исступлённо грызла семечки, сплёвывая очистки в сжатый кулачок. Почему-то показалось, что она не слишком трезвая. Анна, никуда уже не глядя, решительно распахнула дверцу и вылетела из машины. Женщина словно готовилась к этому выходу, встала, насупилась, угнула нечёсаную голову.
-- Что ж, ты, падла, творишь!!!???
Она заорала так, что эхо зазвенело со всех сторон между домами.
-- Ма, не ори, пошли домой.
-- Что пошли??? ****** паскукда!!! Тебя где носило??? Скотина ... !!!
Женщина вдруг со всей силы швырнула горсть мокрой подсолнечной шелухи прямо в лицо старающейся быть спокойной дочери.
-- *****!!! Проститука!!! Под старика легла, сука бесстыжая???
Аня стояла бледная и оплёванная с головы до ног, молча стряхивая слюнявые конфети. Женская рука гневно сучила в мою сторону, нутро вскипало, и я чувствовал, что не имею права не вмешаться. Я выскочил из машины.
-- Эй, мамаш, ты потише ори! -- женщине было лет сорок, поэтому можно было смело тыкать в её затёкшее и помятое лицо.
Она разодрала мутные, сморщенные глаза.
-- А ты, кобель старый!!! Купил малолетку, да? Ты обо мне-то подумал? Я ж мать!!! Вы там ****** три дня во все дырки, а я чуть с ума не сошла!!!
От её истерических воплей стало откровенно не по себе. Я не знал, что сказать и как поступить. Ведь со стороны мой приезд во двор с этой девочкой выглядел именно так, как визжала теперь мать. Тем более, оказалось, что дочери три дня не было дома. Но объяснять всё разъярённой и, явно, не очень умной бабе было уже бесполезно.
-- Мам, хватит, пошли домой...
Казалось, Анна готова была провалиться сквозь землю от стыда, не за себя, за мать.
-- Я тебе дам, домой!!! Проститутка!!!
Она, размахнувшись, отвесила дочери звонкую пощёчину. Анна охнула, закрыла лицо ладошками, но тут в чёрном прямоугольнике распахнутой подъездной двери послышался грохот и глухо ревущий мат. На улицу вылетел довольно крупный мужик в полинялой футболке и сильно спущенных под круглым животиком спортивных штанах, растянутых до пузырей на коленках. На вид такой же мятый и откровенно нетрезвый.
-- Убью, козёл, *****!!!!
Мужик на бегу грохнул гневным кулаком в стекло машины и, бешено сверкая, мутными, с опохмела, глазищами, летел, покачиваясь, прямо на меня. Нутро взорвалось немым бешенством, аж задрожали скулы. Нет, скотина, я не буду с тобой ничего выяснять. Не для того я езжу на этой машине, чтобы ты, пьяное быдло, в неё кулаками тыкал! Я двинул ему в глаз, не задумываясь, прямо с ходу. Он не успел сделать ни одного шага назад. Просто встал, как вкопанный, подался от меня всем телом и рухнул задницей на осеннюю землю, удачно вписавшись спиной в огромный ствол старого тополя. Пьяная голова, хрипя, зателепалась из стороны в сторону.
-- Убил, падла!!! -- завизжала женщина, скача, как курица, вокруг хрипящего мужика.
Всё, во мне проснулся бешеный зверь.
-- Уйди, тварь!
Я отшвырнул бабу, схватил мужика за футболку, оторвал от земли так, что плотный трикотаж задрался и затрещал на спине, опустил на скамейку и, придерживая за воротник левой рукой, вмазал пару пощёчин, чтобы привести мужика в чувства. Едва придя в себя, он по-петушиному дёрнулся, пытаясь размахивать сжатыми кулаками. Снова пришлось коротко и ясно двинуть ему в тот же подбитый глаз.
-- Так! -- голос сам собой перешёл на однозначно понятный язык, -- Ещё раз дёрнешься, прибью здесь обоих!
Я повернулся к бабе.
-- Тащи своего мужика домой! Чтоб через секунду вас здесь не было!!!
Хотелось поднять его и зашвырнуть головой в подъезд, но перед глазами мелькнула Аня, и руки тут же безвольно отпустили грязный, засаленный воротник. Я запрыгнул в машину, дрожащими пальцами завёл мотор, включил заднюю передачу и, стараясь не нервничать, осторожно тронулся назад, чтобы не наехать на ковыляющих перед капотом, побитых и трусливо поникших мужика и бабу, по очереди трогающих его разбитый глаз.
Девчонка стояла, беспомощно опустив руки, словно прося прощения, смотрела сквозь стекло в мои глаза и плакала. Тихо, беззвучно, не шевелясь, и не вытирая слёз. С красивых волос слетали чёрно-белые лепестки мокрой шелухи, а моё сердце ныло и саднило мучительной болью. Господи, ну, что я могу? Зачем мне лезть в их жизнь и проблемы? Что я вправе сделать, когда мне пятьдесят, а не двадцать? Просто, выйти и попросить у неё прощения за то, что остановился на дороге, неожиданно втянув в эту глупую, мучительную историю?
Машина медленно катилась назад, девчонкка стояла, прощаясь со мной молча, одними заплаканными глазами...
Ноги, никого больше не слушая, сами ударили по тормозам. Руки ещё не успели распахнуть дверцу, слова ещё не успели дойти до волнующегося горла, а скромные осенние туфельки, отчаянно сорвавшись с места, уже стремительно летели к замершему в решительном ожидании джипу...
Продолжение: http://www.proza.ru/2014/08/28/1281