Главное ребята сердцем не стареть

Алекс Лофиченко
НЕМНОГО ЛИЧНОГО ИЗ СТУДЕНЧЕСКОЙ ЖИЗНИ В ПРОШЛОМ ВЕКЕ.

Московский гидромелиоративный институт – МГМИ (бывший институт инженеров водного хозяйства им Вильямса), где я учился, находился неподалёку от Московской сельскохозяйственной академии –МСХА (тогда, Тимирязевской).

Он имел одно студенческое общежитие на Лиственничной аллее (корпус №4)
неподалёку от платформы Петровско-Разумовское,  остальные три четырёхэтажные общежития принадлежали тогда ТСХА.
Были у нашего института и другие общежития, в НАТИ, где жили студенты из сельской местности, и на ул. 8 Марта (где преимущественно жили иностранные студенты, в частности арабы, а до них - албанцы).

Лично я, всё время учёбы жил у себя дома на Проспекте Мира, но постоянно бывал в 4-ом корпусе, где жили некоторые студенты (особо нуждающиеся) москвичи и  из других городов Союза.
Жило там немного поляков, были вьетнамцы, у некоторых за плечами было военное прошлое (тогда во Вьетнаме ещё шла война с американцами), были грузины, армяне (из Ахалкалаки), дагестанцы и, совсем немного из северокавказских республик. 

Приходилось бывать там у однокурсников, по причине навёрстывания упущенного лекционного времени, перед экзаменами, а главным образом, бывал там в праздники, по причине весёлого коллективного времяпровождения вместе со студентками, занимавшими весь четвёртый этаж.

В одной из комнат на третьем этаже жили два моих приятеля, Генадий Гудков (из Щелканово, Калуга) и Генадий Неугодов (из Липецка), у которых я часто бывал.
Вместе с ними жили ещё Эдуард Казаков, большой оригинал (о нём – позже). Обычно, к ним я заходил вместе с Вадимом Кузищиным, москвича с Павелецкой, человека большой физической силы. 
Это  был широкоплечий блондин, все девушки на него заглядывались, но он был необыкновенно скромен, чего  не понимал любвеобильный женский пол – просто он был очень порядочным человеком (о его необыкновенной порядочности я напишу позже).

С задней части общежития была небольшая спортивная площадка и когда была хорошая погода, мы играли в футбол – заводилой был всегда Вадим, он сразу же заходил в соседние комнаты общежития  и вызывал их играть на интерес – чья команда проиграет, те идут в соседний магазинчик и покупают чего-нибудь к общему вечернему ужину.

Неподалёку от площадки (метров триста), по правую сторону от Дмитровского шоссе находилась овощная база, на которой мы иногда подрабатывали.
Первым туда проторил дорогу наш однокурсник Ларин Валера.
Бывало, во время нашей игры, из центральных ворот базы выходил директор базы и махал руками над своей головой, что означало – приходите, есть для вас работа. 

Особо запомнился зимний морозный вечер,  когда мы, в кромешной темноте в снежных сугробах ломами выковыривали из-под обледеневшей рогожи с такими же опилками, находящиеся под ними большущие бочки с огурцами.

Случалось, промахиваясь, попадали ломом в саму  бочку, тогда из отверстия на нас брызгал огуречный рассол, который на морозе почти мгновенно замерзал жёлтыми подтёками на нашей неказистой одежде. 
Выкатив из снежного укрытия нужное количество бочек, мы выкатывали их к центральным воротам, где их уже ждали подъехавшие грузовые машины.
К сильному морозу, тогда добавился пронизывающий ветер, и мы под свои кепки одели шарфы (тогда молодёжь ходила в кепках или спортивных шапочках - зимние шапки были  очень дороги и были не по карману большинству российских студентов той поры).

Директором  этой овощной базы был крепкий коренастый старикан, относившийся к нам студентам с большой симпатией, и устраивал нам небольшие перерывы в нашей, непривычной для нас, работе, приглашая нас в свою небольшую, но уютную и тёплую комнатку.
Рассадив нас на небольшое количество стульев, вначале расспрашивал нас о нашей студенческой жизни, а потом любил рассказывать весёлые истории своей молодости и забавные фронтовые байки, которых было у него великое множество.
Часто, во время этих его рассказов,  к нему приезжал его друг, милиционер, на мотоцикле с коляской, тогда он давал тому три  рубля и посылал в магазин за бутылкой водки.

Обычно нас работало четверо, так что вместе с директором базы нам доставалось по сто грамм согревающего напитка
Это было весьма кстати при нашей работе на обжигающем морозном ветре, при этом на столе были маленькие огурчики и горячая, только что сваренная картошка  в мундире (его друг был «при исполнении» и скромно ел картошку с хлебом и огурцами).   
Иногда, между больших бочек с огурцами, попадались небольшие бочёночки  с небольшими огурчиками, которые мы, в счёт будущей оплаты за нашу работу, приносили в общежитие и ставили в свою комнату на видное место.
Это значило, что всякий гость этой комнаты может взять из бочёночка немного огурчиков, но взамен должен принести  что-нибудь из съестного.

Так грузин Хайндрава  приносил рассыпной чай, армянин Тарламазян сухие фрукты, вьетнамец Биг (перед поступлением в наш институт какое-то время воевал в Южном Вьетнаме), заходили в основном свои русаки с пустыми руками, обещая принести чего-нибудь  съестное, когда им пришлют посылку их родные.
Кто не заходил так это, албанцы, которые жили очень скромно и обособленно (а после первого курса их вообще отозвали  на родину) и поляки, так те  принципиально, старались не контачить с нами.

Ещё были у нас и студенты из арабских стран (в основном из Ирака и Алжира), но они жили в другом, квартирном общежитии на улице им. 8 Марта.
Там же жили и некоторые наши соотечественники, в гостях у которых мне с Вадимом однажды пришлось гулять в весёлой компании. 

Чаще всего, мы встречались на праздники со своими однокурсниками в общежитии - мои друзья проживали на третьем этаже  на Лиственной аллее.
Реже нас приглашали на четвёртый женский  этаж, где была возможность поесть и немножко выпить. Иногда, после удачной сдачи девчатами экзаменов нам удавалось  занять у них трёшник до очередной стипендии, после чего, тут же мчаться в магазин (пока он не успел закрыться).

В магазине на эти деньги покупали бутылку «Кубанской» водки (2р.62 коп), 150 грамм колбасы «Любительской» (33 коп) и четверть буханки чёрного хлеба (4 коп). Получив стипендию, покупали уже две бутылки «Кубанской», и на столе появлялась шипящая сковородка с вкусно пахнущими котлетами «домашними» (60 коп – 10 штук).
Это была так вкусно и, утолив хронический студенческий голод, мы - Гена Гудков, Гена Неугодов, Вадим Кузищин и я, Саша Лофиченко, начинали петь песни (благо у всех нас был хороший слух) под небольшой аккордеон Гены Гудкова. 
В эти дни к нам в гости приходили наши студенческие подруги и пели вместе с нами. Пели мы песни очень слаженно и красиво, что приходили слушать нас из других комнат нашей общаги. 

А когда были «в ударе», то вчетвером выходили в народ: садились в 87 автобус, где также пели, и ехали до метро Новослободская.
Потом спускались вниз, и продолжали петь уже вагоне метро.
Сделав полный круг по кольцевой линии, мы с полным удовлетворением возвращались обратно в наше общежитие.
Песни мы пели на слова Сергея Есенина («Выткался над озером, алый цвет зари, на бору со звонами плачут глухари, …» и другие) так проникновенно и слаженно, что все сидящие в вагоне затихали и слушали нас с большим вниманием, а один старичок так растрогался, что даже проехал свою остановку и сев рядом с нами сказал торжественно: «значит жив ещё в народе Сергей Есенин - спасибо вам ребята за это».

Пели мы тогда и другие песни - «Под крылом самолёта о чём-то поёт зелёное море тайги…», «Я помню тот  Ванинский порт …», «Надоело говорить и любить усталые глаза …», и другие популярные песни того времени  Висбора и Окуджавы.
Мы так красиво и слажено пели, что никаких нареканий со стороны других пассажиров ни разу не было во время наших нечастых музыкальных посещений метро.

В комнате вместе с Геннадием Гудковым и Геннадием Неугодовым жил, как я ранее упомянул Эдуард Казаков – большой оригинал на разные выдумки.
Вот пример одной из них: перед Новым годом он прикрепил на спину своего спортивного костюма лист бумаги с цифрами наступающего Нового года и с серьёзным видом катался на катке  нашего студенческого городка, веселя всех вокруг.
Он мог на спор пройти в магазин (который был в 100 метрах от нашего общежития)  в одних трусах зимой, и что-нибудь там купить.

На четвёртом этаже общежития жили наши студентки, к которым мы иногда забегали, чтобы занять немного денег до стипендии. В один из таких забегов на этот этаж Вадиму понравилась одна девушка, приехавшая из Ставрополя, за которой он стал ухаживать, и приходить  в её комнату в гости.

Там жили ещё две девушки. Все они были студентками факультета Механизации (сам я был из факультета ГиМ, Вадим и Геннадии, были из факультета ГЭС). 
За время учёбы перед нами всегда были девушки из наших факультетов, и этих девушек не встречали, так как все лекции и занятия происходили в разных аудиториях.

Через некоторое время Вадим пригласил меня в гости к этим девушкам, и познакомил с подругой своей новой знакомой, которая тоже была из Ставрополя. Было это накануне Нового 1963 года, и я предложил вчетвером отпраздновать его  у меня на даче в Крюково.
Вадим это предложение воспринял с восторгом, девушки тоже согласились.
Первым делом Вадим повёл меня на Столешников переулок в магазин «Вино», где только там он видел 45–ти градусную водку, где мы купили несколько таких бутылок.

Заранее было оговорено, что вино покупают мужчины, а закуску женщины.
На дачу мы приехали вечером 31-го. Всё вокруг было завалено снегом.
К своему домику пришлось долго протаптывать тропинку, приехали мы в простых городских ботиночках (из которых потом выковыривали пальцами снег). 
Открыв навесной замок, я впустил всю кампанию внутрь, показалось, что там ещё холоднее, чем на улице.
В кухне, первой комнате, находилась печка, рядом с которой лежали несколько дежурных поленьев берёзовых дров. Первым делом надо было растопить печку и прогреть помещение дачи. 
Пропустив девушек во вторую комнату, где они выгрузили на стол все свои привезённые продукты, я быстро затопил печь, использовав берёзовую бересту  и лучины из находившихся там поленьев.
Потом, поручив девушкам, не забывать подкладывать в топку дрова, мы с Вадимом вышли во двор к покрытым толстым слоем снега сложенным у домика под рубероидом берёзовым чурбакам, и стали их колоть на поленья. 
Нарубив достаточное их количество, мы занесли их на кухню, к этому времени в помещении стало значительно теплее, что девушки уже сняли свои зимние шубки и колдовали с привезёнными продуктами на обеденном столе.

Теперь предстояло нам заполучить главную примету Нового года – ёлку.
Хорошо, что на даче было несколько пар старых валенок, одев их, мы с Вадимом отправились в лес, который был сразу за дачным забором.   
Это было ещё до появления за этим небольшим лесом города- спутника Зеленограда, поэтому в этом смешанном лесу было множество маленьких ёлочек.
Мы выбрали небольшую пушистую ёлочку и принесли её на дачу,  и, установив её в ведро с песком, стали наряжать всем, что нашли подходящего для этой цели в этих комнатах.

Обнаружив на одной полке вату, стали класть на веточки её кусочки, ёлочка получалась, как будто она в снегу, что было очень красиво.
Постепенно в комнатах стало очень тепло, мы уселись за стол, который был уставлен всевозможными закусками,
Тут же появились на столе две бутылки: вина для дам и водки для меня с Вадимом. Пошли весёлые разговоры. Необходимо сказать, что героическими усилиями Вадима, на дачу была привезена большая радиола (он нёс её в рюкзаке), взятая нами напрокат, небольших проигрывателей к нашему появлению там уже не было.   Там же взяли небольшую кипу пластинок «Супрафон».

Потом под музыку радиолы мы стали танцевать. Было очень здорово и уютно. Курить с Вадимом мы выходили на крыльцо, на улице был слабый морозец, поэтому нам после выпитого, было не холодно. Заодно, мы прочистили дорожку к дачному туалету.
На двух зимних дачах, где постоянно жили два лётчика: слева – из местного лесничества, сзади – уже пенсионер, участник взятия Берлина, в окнах были видны мигающими огоньками новогодние ёлки.
Тут я заметил, что окна на даче справа, в которую зимой никто не приезжал тоже ярко светятся. Там жил наш хороший сосед Максим Иванович, но зимой он обычно сюда не приезжал.
Во время одного нашего перекура далеко за полночь, мы с Вадимом увидели, как открывается там дверь, и из неё вываливаются двое, которые сразу пошли в сторону нашей дачи.
Зима тогда была очень снежной, но они смело шли, не обращая внимания на его глубину. Тогда все ходили в простых туфлях мокасинах. Потом лихо перемахнули через наш общий небольшой забор, почти полностью занесённый снегом, и направились к нам, курящим на крыльце.   В одном из них я узнал сына Максима Ивановича.

Какое-то время он приезжал летом на свою дачу, чтобы отдохнуть от рабочих будней, но потом, после укоров отца, что он, приехав, не помогает ему по хозяйству, и перестал там появляться. 
В поднятой для приветствия руке он держал бутылку коньяка.
Оказывается, он увидел, что наши окна светятся, и решил по-соседски навестить, и поздравить с Новым годом.

Веселье пошло по новому кругу, закуски у нас было много.   
Через некоторое время, после взаимного обмена горячительными напитками и поздравительными тостами гости удалились, вежливо пригласив на завтра к себе, чтобы продолжить веселье.
Перед тем, как лечь спать, я закрыл у печки заслонки, но не совсем, чтобы к утру тепло не ушло через трубу и в то же время не угореть.
В комнате было два пружинных матраса, на которые мы, легли спать. 
К утру в помещении стало уже не так тепло, как хотелось, и я по хозяйски вновь растопил свою печь. 
Все ещё спали, я вышел покурить во двор, от выпитого спиртного накануне голова была тяжёлой, зрачки были расширены, и на сверкающий под ранним солнцем снег смотреть было невозможно.
На крыльцо я вышел босиком, потом спустился на сам снег, холода не почувствовал. На разгорячённое тело с неба падали редкие снежинки и таяли, что было очень приятно.
Я стал медленно ходить по снегу, оставляя босыми ногами на нём свои  следы (как снежный человек). За этим занятием меня застал проснувшийся Вадим, который вышел тоже покурить.
Я ему предложил тоже походить по снегу босиком, говоря, что это здорово и совсем не холодно, но он почему-то отказался.

Потом мы все уселись за стол и позавтракали. Нашего с Вадимом спиртного уже не было, но у наших девушек предусмотрительно была припрятана бутылочка вина, которую они торжественно поставили на стол, что было очень кстати «для поправки нашего здоровья».   
В гости к соседу общим голосованием было решено не идти, эта бутылка у нас была последней, с пустыми руками идти было бы не удобно, а в поселковый магазин идти было очень далеко.

После Нового года наступили зимние каникулы, и наши девушки уехали на это время к себе на родину в Ставрополье.
В их комнате осталась третья девушка, которая осталась, она не была из обеспеченной семьи, как две её соседки по комнате, а билет домой стоял дорого, она была с Дальнего Востока.

Когда Вадим зашёл к ним в комнату то узнал, что его знакомая, и её подружка на эти каникулы уехали к себе домой. В комнате в это время у третьей девушки Анюты была в гостях её подруга Татьяна, перешедшая с дневного на вечернее отделение нашего института.
На столе у них была бутылка вина и какая-то закуска. Они пригласили Вадима разделить с ними эту трапезу, на что он охотно согласился.

Татьяна отличалась от уехавшей девушки, была кокетлива, весела, знала массу анекдотов, и даже красивее.
Вадим сразу влюбился в неё, что забыл о своём недавнем увлечении.
Теперь Вадим стал приходить в эту комнату, чтобы видеться с  ней.
Но мы с Вадимом были друзья, и следующий раз Вадим пришёл в эту комнату вместе со мной. Там нас уже ждали Татьяна и Анюта.
С нами была бутылка кубанской водки (2.62 руб.), свёрток с двенадцатью котлетами ( 6 коп. штука) и полбуханки чёрного. 
Потом на сковородке эти котлеты дивно пахли. 
Вадим и я, выпив, не могли не петь, и потому спели наши любимые песни: «Выткался над озером, алый цвет зари», «Под крылом самолёта», «Главное ребята сердцем не стареть», «Магадан» и другие. 
В этот вечер я остался ночевать в этой комнате.
После вечернего застолья мы выключили свет, и легли спать вместе с нашими новыми подругами.

Обычно все наши песни мы пели вместе с двумя Геннадиями, Неугодовым и Гудковым под аккордеон (четвертушка) последнего, который ему подарил его дядя, инвалид войны.
Потом Вадим сказал Татьяне, чтобы та пришла следующий раз уже со своей подругой, чтобы можно было пригласить в их комнату и Гену Гудкова со своим аккордеоном,
У Неугодова Гены в это время была девушка москвичка, которую он периодически навещал – потом он (после окончания института) на ней женился. 
Теперь уже три пары каждый вечер встречались в этой комнате и пели свои песни под Генкин аккордеон.

Это были зимние каникулы, и почти все разъехались по своим малым родинам, так что мы ходили по четвёртому этажу абсолютно в одиночестве.
Лишь в некоторых комнатах осталось несколько человек. 
В такой ситуации мы расслабились, и позволяли себе поздним вечерам ходить на кухню, находившуюся в противоположном конце коридора, обернувшись в одну простыню, что очень нравилось лично Гене Гудкову. 

Но всё имеет свой конец. В какой-то из последних дней зимних каникулов у меня зазвонил московской телефон. Звонили Вадим и Татьяна, которая приветствовала так: «здравствуй папа».
Они сообщили, что Анюта забеременела. Эта новость была как «обухом по голове», она  мгновенно сразила меня.
Я не знал, что мне делать.  Когда я приехал в общежитие, мне сказали, что Анюта легла в больницу. Я понял за чем. Мне было очень горько.

А через пару дней забеременела и Татьяна.
И тут приехали из Ставрополья те девушки. Была драма. Они и представить не могли, что за короткие зимние каникулы могли произойти такие события.
Особенно трудно было Вадиму, ведь на него имела определённые виды девушка, с которой он провёл новогоднюю ночь. 
Татьяна впоследствии тоже хотела сделать аборт,  но было уже поздно, и её сестра медичка, к которой та обратилась, не стала этого делать, и родился мальчик, которого назвали Александром.

Вадим, как порядочный человек, предложил ей выйти за него замуж.
Сама она не ожидала от него этого.К тому же у неё уже был маленький сынишка Тимофей, о котором мы не знали.
Но Вадим был так сильно влюблён в Татьяну, что усыновил его.
Но, как говорят: «Мы предполагаем, а Господь располагает».
Через пять лет ему пришлось многие годы платить 33% алименты.
Но это будет потом.

Той весной в Московскую Сельскохозяйственную Академию приехали на преддипломную практику студенты из Ростова-на-Дону.
Вездесущий Эдуард как-то сумел познакомиться с девчонками ростовчанками, побывал у них в гостях, о чём и рассказал всем нам.

На следующий день уже вся наша комната вместе с аккордеоном была у них в комнате вместе с двумя бутылками портвейна, что было воспринято очень положительно.
Тут же на столе сразу появилась нехитрая закуска, и после совместного опорожнения принесённого вина, Гена Гудков растянул меха своего маленького аккордеона, мы привычно слаженно запели: «Выткался над озером, алый цвет зари, на бору со звонами плачут глухари, где-то стонет иволга, схоронясь в дупло, только мне не плачется, на душе светло».

За одной песней последовали и другие. Почти все наши песни приезжие девчонки знали, и пели уже вместе с нами, а голоса у ростовчанок были отменные. И скоро мы все вместе пели их песню: «По Дону гуляет казак молодой».

После этого дня все вечера мы проводили  у них, мы приносили своё вино, они в ответ выставляли на стол своё и закуску.
Такое шумное времяпровождение не осталось незамеченным комендантшей их общежития, и  в качестве наказания, она отобрала у них всё постельное бельё вместе  с матрасами.

В это время одна из девчонок сказала, что здесь под Москвой в Жуковском служит один её воздыхатель, который предлагал ей свою руку и сердце, и она решила ответить ему положительно.   
После чего она сказала, что приглашает нас завтра на их помолвку, на что мы ответили согласием.
Жених приехал вместе со своим другом по службе, вокруг стола все сидели на кроватях без матрасов на металлической сетке. Поздним вечером все решили оставить в этой комнате молодых одних, поэтому мы – москвичи решили устроить у себя двух её подруг.

Одну девушку я пригласил к себе домой, в это время мои домашние жили на даче в Крюково. Другую девушку устроила у себя подруга Вадима.
На следующий день мы опять все встретились в их общежитии.
Нам открыла дверь свежеиспеченная невеста, и, повернувшись спиной, на которой отпечаталась вся кроватная железная сетка, пригласила к уже накрытому столу, за которым сидел молодой жених. 

Наши ростовские знакомые улетали домой в дневное время, так что, немного посидев за праздничным столом и поздравив молодых, несколько раз прокричав горько, мы отправились их провожать в аэропорт. 
На прощание там, в буфете мы оперативно выпили бутылку водки, которая была у нас с собой, под купленные там бутерброды.   
Обратно я, Вадим, Татьяна и Геныч поехали обратно, но теперь в нашу общагу на третий этаж.

Но веселье весельем, а про учёбу забывать не следует. Это был последний пятый курс, и мы все стали готовиться к написанию своих дипломов, выбору кафедр на которых они будут написаны, и руководителей своих дипломных тем.

Немного про Эдуарда Казакова.

В майские дни, многие открыли настежь свои окна и лёжа на подоконнике наблюдали за происходящим внизу, или же перекликались с находящимися у своих открытых окнах студентами Сельскохозяйственной Тимирязевской Академии соседнего общежития.
В их адрес летели поздравления: «Привет СХУ-итовцам!», в ответ они радостно кричали: «Привет лягушатникам!». Однажды, лёжа на подушке на подоконнике, и максимально высунувшись, Эдуард стал переговариваться со студентками из находящегося над ним открытого окна, и стал им предлагать свои амурные предложения.
В ответ, те, озоруя, вылили сверху на него кастрюлю воды.
Это очень обидело Эдуарда, и он тут же, набрав полное ведро воды, побежал  с ним на верхний этаж.
Через короткий промежуток времени, я был в это время в комнате двух Геннадиев, услышал из открытого окна с улицы громкий женский визг и увидел струи воды мимо нашего окна. 
Вскоре в комнате появился Эдуард с пустым ведром и довольным лицом.
Оказалось, он, подойдя к их двери, тихо её открыл, и увидел двух девиц, лежащих грудью на подоконнике, пытавшихся ниже увидеть мокрого и посрамлённого Эдуарда.
В это время он тихо и быстро подбежал к ним сзади и вылил на них полное ведро воды, и гордо удалился, аккуратно закрыв за собой их дверь. 

Он очень хотел найти себе подругу жизни  на Лиственничной аллее, но не получилось. После окончания института его направили работать в Якутию в институт Мерзлотоведения
Вместе с ним туда направили Боба Губанова и Жан Мин Шеня из факультета ГЭС. Последний там защитил докторскую диссертацию.