Клише участи роман Часть 2 Глава 2

Синицын Василич
               

    К  концу  дня  он    проголодался.  Когда  разносили  ужин,  было  не  до  еды,  голову  не  мог  оторвать  от  подушки. Чувство  голода  пришло  только   сейчас,  когда   окончательно  понял,  что  и  на этот  раз  уже  не  умрет.  Он  остался  жив,  и,  следовательно,  хотел  есть.  Это  на  том  свете  бутерброды  не  нужны. Может,  спросить  у  соседей?  Наверняка  никто  не  откажет,  поделится  куском  колбасы, или  яблоком,  или  печеньем. Так  почему  не  попросишь?  Ты  что-  часто  просил? Ты  ел  два  дня  назад.   А  когда  просил  в  последний  раз ?  Не  вспомнишь. Все  твои  несчастья  из-за  того,  что  ты  не  был  способен  просто  попросить  о  чем-нибудь. Гордыня,  вечная  переоценка  себя. Ты  скорее  украдешь,  чем  попросишь. Даже,  заходя  в  церковь,   никогда  не  молился,  ни  о  чем  не  просил  у  НЕГО   даже  скрытно,  в  никому  не  подотчетных  мыслях.
    В  палате  курили,  особенно  вечером  не  обращали  внимания  на  запрет. Из  шестерых  пациентов,  кажется,  только  один  был  ходячим  -  фрезеровщик  с  Балтийского,  у  которого  рука  попала  в  станок,  по  пьянке  конечно;  из-под  пухлой  бинтовой  повязки, наложенной  на  кисть, торчали  спицы,  крепившие  места  переломов.
-  Пора  на  футбол  переключать,  мужики.
-  Прозевали. Пять  минут,  как  начался.
   На  тумбочке  у  окна  стоял  маленький  телевизор  «Электроника».  Ходячий  переключил  программу  и,  пятясь  задом, чтоб  не  пропустить  острый  момент  на  футбольном  поле, вернулся  на  свою  койку. Старец,  лежавший  на  соседней  кровати,  отгороженный  двумя  досками  от  случайного  падения,  запросил  судно  жалобно  и  настойчиво.
-  Ну,  дед,  нашел  время. Терпи  теперь.

    …Терпи  и  ты,  попробуй  отключиться  -  всегда  ведь  умел,  спасался  этим. И  сейчас  надо.  Уйти. Он  удивлялся  себе  -  почему  он  не  хочет  сейчас  думать  о  том,  что  случилось,  пережить  заново,  осмыслить?  Полное  безразличие. Как  будто  ничего  не  произошло.  Или  наоборот  -  все  произошло,  так  что  и   думать  об  этом  нечего.
    Подсыхающий  гипс  все  сильней  сдавливал  ноги,  казалось, что  прямо  на  кости  был  наложен  и  теперь  они,  как  огнем  горели.  Но  сильной  боли  не  было,  только  ощущение  жара  и  легкой  эйфории  -  от  наркотиков.  Обе  повязки  выше  колена. Прямо  болотные  сапоги - ботфорты.  Хоть  сейчас  на  рыбалку. На  ужин  раздавали  рыбу -  разваренные,  бесцветные  куски…  Совсем  не  похожую  на  ту,  что  изображена  у  Дали  на  картине «Ловля  тунца»… 
    Ты  не  то  хотел  сказать. Напрягись  и  сформулируй  мысль  четче. Проверь  свою  голову.   Что  ты  хотел  сказать,  сравнивая ? Ты  хотел  сказать,  что  у  Дали  изображена  ярость,  битва,  а  на  больничных  тарелках  -   бесстрастие  финала.  И  там,  и  там  все  кончено, но  Дали показал  то,  что  предшествует  концу. В  последний  миг  предшествует. И  это,  конечно,  важнее  самого  конца. Еще  немного   и  ты,  пожалуй,  скажешь: «Кому-кому,  а  мне-то  это  хорошо  известно…». Нет. Проверь  еще  раз  свою  голову.   Попробуй  другую  ассоциацию…


    …В  шестнадцать  часов  рыбацкая  артель  закинула  невод. Ветер,  мешавший  утром,  стих  и  вместе  с  ним  пропало  солнце.  Байкал  посерел, выровнялся, оставив  у  берега  мелкую,  беспокойную  волну. Кустик, отмечавший  мотню, был  едва  различим  далеко  в  море. Сеть  не  малая  -  восемьсот  метров.  Баркас  с  сильно  разваленными  бортами,  густо  обмазанными  черным  варом,  подошел  к  мелководью.  Пять  или  шесть  рыбаков  спрыгнули  с  него  в  воду. Один  из  них  -  плотный, пожилой  бурят  со  смуглым, потрескавшимся  от  морщин,  лицом,  экипированный  в  резиновый  оранжевый  комбинезон,  стоя  по  пояс  в  воде,  воткнул  в  дно  кол  впритык  к  лодке  и,  навалившись  на  него  всем  телом,  не  давал  волнам  гнать  лодку  к  берегу;  остальные  в  это  время  крепили  якоря  и  протягивали  через  блок  лебедки  на  корме  веревку  невода,  сцепляя  ее  с  валом  трактора,  стоявшего  на  берегу.  Один  рыбак  оставался  в  баркасе  у  лебедки.  Другая  бригада  рыбаков  проделывала  тоже  самое  с  другим  концом  невода,  метрах  в  двухстах  отсюда,  только  там  вместо  трактора  был  грузовик. Наладив  и  запустив  лебедку,  рыбаки,  тяжело  ступая  по  мокрому  и  вязкому  песку ,  развороченному  гусеницами,   отошли  к  месту,  где  на  песчаной  косе  был  навален  топляк ,  и  развалившись  на  бревнах,  закурили. Все  были  русскими,  кроме  того  единственного  бурята,  и  все  молодые,  лет  тридцати. Молча  курили,  глядя  на  море,  на  ,  видневшийся  вдали,  гористый  Ольхон;  кто-то  задремал.  Рядом  шумела  тайга,  тарахтела  лебедка,  медленно  выбирая  туго  натянутую  веревку  с  падающими с  нее   каплями.  Дело  долгое, пройдет  часа  полтора,  пока  сеть  подтянется  к  берегу.
    А  тем  временем  на  берегу  собирались  другие  участники  лова. Они  подъезжали  на  машинах  с  иркутскими  номерами  - семьи  отдыхающих  из  ближайших  пансионатов, туристы,   и   местные  из  окрестных  деревень,  с  Оймура. Толпа  в  полсотни  человек  поджидала  невод  и  пока  неприкаянно  маялась под  начавшимся  дождиком. Когда  сеть  подошла,  лебедку  заглушили,  и  рыбаки,  зайдя  по  колени  в  воду,  стали  тянуть  невод  вручную,  вот  тут  и  объявились  непрошенные  помощники. Мужчины  из  толпы  на  берегу,  кто  раздевшись  до  плавок,  кто  в  одежде,  ссыпались  в  воду  и,  облепив  собой  сеть,  стали  помогать  рыбакам  тащить,  хотя  никакой  нужды  в  этом  не  было. Поначалу  сеть  шла  пустой, потом  показалась одна,  зависшая  в  ячее,  рыбина,  потом  другая…но  еще  редко.  На  рыбу  набрасывались,  удачливый  отбегал  от  сети  и  ,  кинув  омуля  жене  или  напарнику,  ожидавшим  на  берегу,  возвращался  за  новой  добычей. Проворно  и  воровато  женщины  подбирали  рыб  с  песка  и  прятали  в  пластиковые  пакеты  под  плащами  на  животе. Рыбаки  не  обращали  внимания  на  эти  хищения.  Их  безучастность  вызывала  недоумение  -  ради  чего  они  стараются,  вся  эта  техника, трактор,  грузовик,  баркасы?  У  них  же  растащат  весь  улов.  Между  тем  рыба  попадалась  все  чаще,  азарт  нарастал  и  уже  некогда  было  даже  для  вида  помогать  тянуть  невод;  тут  не  зевай  -  ведь  это  же  омуль!  За  ним  соленым  выстраиваются  огромные    очереди  в  магазинах,  а  тут  живой,  «на  халяву»,  а    в  этом  не  знают  люди   удержу.  Но  кончилось,  наконец,  терпенье   рыбаков. Стоявший  дальше  других  по  воде,  бурят  злобно  крикнул  что-то  парню  в  ватнике, который  просто  повис   на  сети  в  стремлении  дотянуться  до  рыбины. Не  успокоив  сердце  матом, старик   выдернул  из  воды   увесистую  жердь -  веху,    и  что  есть  силы  с  размаху  перепаял   ею   парня  по  спине.  Хорошо  телогрейка  смягчила  удар…  Наказанный,  видимо,  сознавая  свою  вину,  безропотно  перебрался  на  другое  место.  Ветка  на  мотне  все  ближе  подплывала   к  берегу, края  невода  сближались,  как  гнус  налетели  орущие  чайки  и  люди-чайки  приготовились  накинуться  на  главную  добычу  в,  ставший  уже  вполне  обозримым,  сетевой  загон  с  испуганно  бурлящей  водой.   Но  шалишь…  не  тут-то  было;  вот  она  разгадка  кажущегося  легкомыслия  рыбаков…  на  самом  деле   все  продумано и  предусмотрено. Угрожающе  взревел  мотор,  и  грузовик  по  кромке  берега  ринулся  на  толпу,  отсекая  ее от  воды,  закрыв  собой  горловину  невода.  Внутри  невода  остались  только  рыбаки,  которые  сачками  стали  кидать  омуля  в  кузов  грузовика. Трепещущие,  серебряные  снопы  тяжело  переваливались  через  борт. Рыбак,  стоявший  в  кузове,  нагнулся  и,  найдя  среди  омуля  осетра,  швырнул  его  обратно  в  море. Потом  также  влетел  сазан,  другой… порода,  имевшая  бронь. Не  унимались  люди-чайки, насквозь  мокрые,  продрогшие,  таскали  омуля   из-под  колес  грузовика  и  швыряли,  швыряли  рыб  подругам,  ждавшим  поодаль  на  берегу. Не  унимались  и  голодные  птицы,  истошно  крича  от  зависти  и  бессилья. Когда  все  кончилось,  иссякло,  пошел  сильный  дождь. Рыбаки  отобрали  себе   на  уху  десяток  хвостов  покрупнее.  Захлопали  дверцами  отъезжающие  машины. Очистился  от  гомона  берег.  На  сегодня  все. Никого  не  задавили. Только  сеть  намотало  на  кардан.  Пришлось  рубить  ее  топором, мать  их…

    Боль  усилилась.  Наверное, кончалось  действие  наркотиков.  Опыт  подсказывал ,  что  это  не  сама  боль  стала  острее,  а  лишь его  восприятие  боли. Хотя,  что  это  меняет? Он  нашпигован  опытом  по  определению  порога  своей  болевой  чувствительности,  богатым  опытом сносить, терпеть  самую  разнообразную  боль. Теперь  и  опытом  разбившегося  при  падении  с  высоты. Но  не  Икара,  а  скорее  омуля,  что  ударился  о  влажную  песчаную  твердь, после  того,  как  неведомая  сила  швырнула  его  куда-то  и  зачем-то. Только  ты  не  бьешь  хвостом,  и,  если  бросить  тебя  обратно  в  море,  не  уйдешь  в  спешке  на  глубину  забывать  пережитой  испуг. И  не  будешь  трепыхаться  в  кульке  на  животе  у  женщины,  которой,  наверное,  это  должно  напоминать  шевеление  плода. И  тебе  не  вставят  в  разодранный  рот  свежеструганную  дощечку  из  лиственницы, заостренную  с двух  концов  наподобие  плоского  веретена,  пропарывая  внутренности   и,  воткнув  другим  концом  в  землю  рядом  с  костром, не  изжарят  «на  рожне». И  не  кинут  в  черный  от  копоти  котелок  с  кипящей  водой,  и  потом  по  твоим  вылезшим  глазам,  превратившимся  в  отвратительные  слепые,  белесые   икринки,  не  определят:  «Уха  готова»…  Только,  почему  же   с  частицей  «не»?  Все  так  и  было.

    У  нее  тоже  мог  быть   опыт  падения. Самолет,  на  котором  она  прилетала  к  нему  в  Мурманск,  едва  не  разбился  при  посадке.  Полоса  обледенела,  и  самолет  занесло , - как  она  рассказывала, - все  произошло  так  быстро,  что  не  все   пассажиры  успели  почувствовать  опасность. Тогда  они  оба  расценили  это,  как  дурное  предзнаменование,  и  оба  не  признались  в  этом  друг  другу. Но  ведь  сбылось,  в  итоге. То,  что  произошло  с  ним  потом, только  узаконило  на  роду  написанное. Так  даже  легче,  что  вмешалось  провидение и  сняло  с  него  самого  ответственность  за  свое  будущее. С  калеки -  какой  спрос? Вот, опять  ты  приходишь  к  одному  и  тому  же  тупику. Пока  ты  жив,  тебе  не  уйти  от  ответственности. Перед  кем?  Перед  самим  собой,  только  перед  собой.  И  это  больней  всего. Прекрати. Слез  тебе  здесь  точно  никто  не  утрет.
    Его  койка  стояла  головой  к  двери,  и  он  не  видел,  как  в  палату  вошел  дежурный  врач. Буров  делал  вечерний  обход  больных,  поступивших  сегодня,  и  тех,  кто  был  оставлен  под  наблюдение. В  этой  палате   его        интересовал  только  один  -  «суицид», и  он  сразу  направился  к  нему,  не  обращая  внимания  на  остальных,  на  табачный  дым… Делать  замечания  бесполезно,  говори -не  говори.
-  Как  самочувствие?  -  как-то  казенно  спросил  Буров,  нащупав  пульс  и  глядя  на  секундную  стрелку  часов.
-  Если  вы  о  плоти,  то   вполне  сносное,  спасибо.
-  Да,  вы  дешево  отделались. В  вашем  случае  травмы  обычно  куда  серьезнее,  -  он  отвернул  одеяло  и  осмотрел  гипсовые  повязки. - Закрывать  не  надо,  пусть  сохнут.  Пальцами  пошевелим. Так,  хорошо.  Теперь  на  меня  посмотрим.  Теперь  сюда. Так… сюда.  Хорошо.  -  Буров  завел  свою  ладонь  за  голову  больного  и  приподнял  ее  на  руке. -  Так  не  больно?  Хорошо.
    «Красивое  лицо, -  снова  отметил  про  себя  Буров. - Чувствуется  порода. Как  же  он  дошел  до  такого?  А  глаза  совсем  другие  стали -  осмысленные,  нормальные.  Не  похож  он  на  шизоида. Насколько  я  помню  психиатрию, бредово-галлюцинаторный  синдром  не  характерен  для  черепно-мозговой  травмы. Депрессия,  психастения,  даже  параноя  -  да,  часто  развивается  вследствие  травмы,  но  никак  не  шизофрения».
-  Ну,  а  как  сейчас  с  этим…?  Голоса  слышите?
-  Нет.
 - Значит,  я  могу  быть  спокойным?
-  Не  понял.
-  Я  имел  в  виду  ваше  желание  покинуть  этот  мир. Сейчас  таких  мыслей  нет?
-  Трудно  ответить  на  ваш  вопрос  однозначно,  дорогой  доктор.  Твердо  не  могу  обещать.
-  Что,  опять  психиатра  вызывать? - Бурову  почему-то  захотелось  показать  свою  власть. Он  улавливал  некоторое  высокомерие  в  словах  «суицидника»  и  решил  сразу   расставить  все  по  своим  местам.  Он  слишком  устал  за  сегодняшний  день  и  не  имел   никакой  охоты  беседовать  на  отвлеченные  темы    с  пациентом.
-  Пригласите  лучше  сестру,  пусть  обезболивающее  вколет.  А  психиатр  не  нужен. Сгоняет  зря  на  вызов  и  потом  не  поедет. Помните  пастушок  все  кричал: «Волк!  Волк!»… Не  волнуйтесь, с  моей  головой  уже  все  в  порядке. Я  отпустил  кнопку.
-  Какую  кнопку?
-  Ну  знаете…… Была  такая  игрушка  в  детстве  -  черный  ослик  на  круглой  подставке,  внизу  кнопка. Ноги  у  ослика   сделаны  из  мелких  фрагментов,  члеников. Нажмешь  на  кнопку  - членики  складываются  и   ослик  падает,  как  подкошенный; отпустишь кнопку-  вскакивает,  снова  выпрямляется,  как  ни  в  чем  не  бывало. Полезная  игрушка -  развивает  в  ребенке  чувство  власти  над  миром,  управленческий  инстинкт. 
    «Да  он  и  впрямь  того… Занятный  тип».
-  Хорошо,  оставим  эту  тему. О  смысле  и  несовершенстве  жизни  поспорим  с  вами  позже.  А  сейчас  постарайтесь  успокоиться,  ни  о  чем  мрачном  не  думать,  идет?
    «Индивидуальный  пост?  Да  нет,  не  нужно,  -  решал  Буров,  выходя  из  палаты. - Ничего  он  с  собой  не  сделает. Сейчас  у  него на  это  нет  сил».