На кухонном столе живописной горкой высилась клубника, неповторимый ягодный аромат заполнил весь дом. Бабушка сидела спиной к входной двери и несильным, но очень приятным по тембру голосом, напевала: «Сижу за решеткой в темнице сырой…». Я застыла в проёме, не решаясь переступить порог, чтобы не испугать своим внезапным появлением мою дорогую старушку. Она перебирала ягоды, отрывая твёрдые плодоножки, готовилась варить варенье, видимо настолько была поглощена процессом, что не слышала, как я вошла на веранду.
Грустная песня, тоскливый пасмурный день, по-стариковски опущенные плечи и согнутая бабушкина спина, заставили моё сердце жалобно заныть. Вместо радости встречи пришла мысль о горькой разлуке. Никогда об этом не задумывалась прежде, сколько себя помню, она всегда была рядом. С ней я проводила каждое лето, училась нехитрым премудростям: собирать ягоды, отличать съедобные грибы от ядовитых, узнала, что веники положено заготавливать после Петрова дня, а после второго августа купаться запрещено: "Илья Пророк в воду помочился". Так запросто, прикрываясь именем Святого, объясняли деревенским детям причину запрета. Зная буйный нрав Ильи Громовержца ослушаться желающих не находилось. Бабушка выхаживала меня во время детских болезней, была свидетелем всех моих проделок и подвигов.
Закончилась песня и я вошла. Бросилось в глаза большое медное распятие под электрическим счётчиком. Моя старушка впервые открыто демонстрировала свою набожность. Я не раз слышала вечерние молитвы, видела, как осеняет лоб крестным знамением. Мне казалось, что чтение молитв входит в обязанности бабушек. Когда в школе я услышала, что Бога нет, то почти поверила и даже решила просветить свою тёмную старушку. Горячая речь была выслушана с пониманием, и натруженная рука моего седого ангела легла на бестолковую голову семилетней учительницы. Она молча гладила мои волосы и грустно улыбалась, а я почему-то засомневалась в своей правоте.
Желание приобщиться к православной религии пришло ко мне много позже. Состоялось знаменательное событие в Вознесенском кафедральном соборе в городе Новосибирске. Крестились мы всей семьёй, то есть втроём, тогда у нас была только маленькая дочка, и произошло это в 1990 году. Выехали из Монголии прямиком в реалии горбачёвской перестройки и дикой кооперации, голова шла кругом. «Мысли скакуны» - из модного тогда шлягера отчаянно колотили по мозгам. Мы чувствовали себя чужими в нэпмановской круговерти. Почва катастрофически уплывала из под ног, и пришла спасительная мысль принять обряд крещения. Совсем недавно в далёкой монгольской степи мы жили при развитом социализме. Но об этой в другой раз.
А тогда я с радостью утонула в тёплых, задушевных объятиях моей незабвенной старушки. Дальше будет труднее, поэтому сообщила в первые минуты встречи, что приехала всего на одну ночку.
- И то ладно, – ответствовала она, как всегда без всяких претензий или укора. – Я вот клубники вечёр надергала, теперь возись с ней, будь она неладна.
- Вдвоем мы быстро управимся, – невольно перестроившись в её тон, успокоила я.
Почему же так тепло и уютно всегда становилось рядом с ней, суета жизни оставалась за порогом этого дома.
Обычный деревянный пятистенок, ничего примечательного, очень скромная обстановка советского минимализма, главной оставалась, как и при царском режиме, русская печь - хозяйка, хранительница и кормилица. Но сейчас лето и она отдыхала.
Поставив сумку на деревянную лавку, я выгружала припасы. Моя бабушка была совершенно равнодушна ко всем современным деликатесам, она была уверена, что ничего вкуснее, чем сладости её детства, теперь не делают. Только потом я поняла, что те детские годы приходились на дореволюционное время. Впрочем, это особенность любого детства, мне сейчас тоже кажется, что таких конфет уже не купишь.
- Бабуся, а что это за песню ты сейчас пела? Я раньше не слышала.
- А то ты не знаешь, «Узник» Пушкина Александра Сергеевича?
- Я-то знаю, почему ты раньше её не пела.
- Так не хотела видно, вот и не пела.
Чем старше я становилась, тем отчётливее понимала, что многое бабушка не рассказывала, большая часть её жизни так и осталась тайной. Она жила здесь и сейчас, предпочитая помалкивать о прошлом. Меня мой ангел выделяла среди всех внуков, и воспитывала как-то незаметно. Не могу припомнить ни одного случая, чтобы ругала или, не дай бог, замахнулась чем. А характер у меня был непростой, недаром лет с пяти уже получила прозвище Атаман. Только перед ней становилась тихой и покорной, умела бабушка одним взглядом усмирять мой нрав: погладит по головушке, ласково посмотрит и я в слёзы, уткнусь в тёплый бок пока не нарыдаюсь вдоволь. Оботрёт ситцевым передником, поцелует в темечко, и все детские грехи отлетают, легко и мирно становится на сердце. Я искренне клялась, что ничего дурного впредь замышлять не стану, но через день-два неуёмная детская энергия заносила меня в очередное происшествие, и видит бог без всякого злого умысла. Нельзя же угадать, что взятый мною на прокат у соседской девочки велосипед окажется с плохими тормозами и возвращать придётся с огромной восьмёркой на переднем колесе, а бабушке рассчитываться за причиненный ущерб. Соседи, точно сговорившись, подсовывали мне негодные вещи, такая же история случилась и с надувным кругом для купания. Зачем я его взяла тогда сама не понимаю, плавала я отлично, так видимо в процессе игры, только резиновый спаситель на глазах стал спускать воздух. Девочка тут же громко объявила, что я его порвала. Оправдываться было не в моём характере, а бабушке пришлось снова раскошелиться. Я усвоила раз и навсегда, что пользоваться чужими вещами большой риск, и лучше этого не делать, тем более, не к лицу Атаману. Хотя некоторые подозрения по поводу отдельных случаев остались, желая избежать наказания, мои друзья немного жульничали. На следующие летние каникулы, я перестала отзываться на прозвище Атаман и, вообще, моя компания сильно поредела, и этот процесс год от года только усиливался. Школу я закончила в гордом одиночестве. Сейчас в ожидании зачисления приехала на одну ночку повидаться с бабушкой, мама затеяла ремонт и долго прохлаждаться я не могла.
Отобедав, взялись перебирать ягоды, это, прямо скажу, тягомотное занятие неразговорчивая бабушка скрашивала пением никогда раньше не слышанных от неё текстов. Этот вечер не был похож на другие, я с большим удивлением обнаружила, что она знает почти всех классиков русской поэзии, только не читает стихи, а поёт на свой лад. Больше не пришлось нам сидеть вот так вдвоём.
Узнав, куда я собираюсь поступать, только пожала плечами, как всегда ни словом не обмолвилась, довольна ли моим решением. Прожив всю сознательную жизнь при советской власти, она испытала в полной мере все тяготы, которые пришлось пережить стране, и поэтому не пыталась давать советы, особенно тем, кого любила.