Духов День

Лавочка была сделана грубо, из неотёсанных строительных досок, и сидеть на ней было неудобно. Но не боясь испачкаться, я прислонился спиной к стене и стало мне хорошо! Солнце уже ушло за здание цеха, и здесь был тенёк. И даже плюс двадцать пять воспринималось прохладой после адской жары в цеху  от работающих машин. Да ещё и ветерок подтягивал сбоку. Я закурил и уставился на «пейзаж».
Напротив попирали небо три огромные трубы. Будь сейчас средневековье, а не двадцать первый век, они стали бы воплощением безвкусицы каких-нибудь  гигантских
Дозорных башен: без окон-бойниц, гладкие, пузатые – отвратительной формы. Абсолютно симметричные, даже сами относительно себя, они были воплощением вселенского зла. Маленьким воплощением, метров двести диаметром каждая.
Справа от меня на лавочку плюхнулся Женька.  Вытянул сигарету, закурил, и выпустив дым перед собой, молча уставился на меня. Он был полноват. Округлое лицо, слегка выпученные глаза и очень светлые волосы.
  - Погодка-то, - сказал он, - надо на рыбалку ехать.
Он у нас такой, чуть что, сразу надо на рыбалку ехать.
- Добил? – спросил я.
- А как же. Десять тыщь двести, вон «орлы» уже упаковывают.
Два таджика уже укладывали на деревянную паллету ещё тёплые листы.
-Значит, делать больше нечего?
- Ага. И завтра, - со скрытой радостью сказал Евгений. – И послезавтра!
-Лето, - лениво отозвался я.
Лето в типографиях – «низкий сезон». Заказов мало. Денег тоже. Но, учитывая осенние, весенние, а особенно предновогодние, авралы, никто особо не ропщет. Все стараются насладиться отдыхом.
Евгений  в моём понимании вёл спокойную «удавшуюся» жизнь. Он был профессионал на станках-автоматах с самонакладом. Смена его стоила хорошо. И даже на десять смен в месяц он мог спокойно удовлетворить свои потребности. Жены у него не было, как, впрочем, и детей. А хобби были недорогие: недельные запои и рыбалка.
У меня же была семья. Любимая жена, обожаемый сын и внезапно, к сорока годам появившаяся пустота в душе.
Пить я не пил вообще. Так уж вышло. Бывает…
-Поехали, - снова подал Женя голос.
- Куда?
- Да хоть куда – много мест есть. Только машину бы? – он вздохнул. – И ты поныряешь, поснимаешь. Ты же любишь нырять, снимать.
Он хохотнул.
- Тут две мадам напрашиваются. А? Или жена не отпустит?
Что такое двадцать два года в браке я объяснять ему точно не буду. Мы вместе с женой пережили многое с 1992 года. И никогда не хотели развестись. Убить друг друга иногда хотели, а расстаться – нет. Что он поймёт? И поверит ли? Мы до сих пор любим друг друга.
Машина ему, значит, нужна. Две «рыбачки» меня совершенно не смущали. И без них мне занятий хватит.
- На «Глубокое» поедем? – прямо спросил я.
- А твой «трактор» доедет? Смотрел я по карте, там последние пять километров и дороги-то нет.
- Дорога там, во-первых, есть. А если и нет, то что такое пять километров для двух благородных донов?
- Но и двух «Донок»?! – он выразительно поднял вверх пухлый палец.
Я возвёл глаза к небесам. Увидел трубы. Сплюнул в сторону.
- Слушай, зачем тебе девки? Рыбу на них ловить?
- Ну как ты… Костёр соорудить, шашлычок, уха, палатка, то да сё. Они вообще – коммуникабельные.
- А двух палаток у тебя нет?
- Да у меня – четырёхместная, - начал он и осёкся, - Я ж забыл, что ты аскет.
И ухмыльнулся.
- Я просто не рыбак. Не ловлю. Ни рыбу не триппер. Я – фотографирую.
- Триппер?
- могу и его, но за деньги. Мне нужна вторая палатка. Хоть одноместная. Одноместная даже предпочтительнее.
- У меня есть! – раздался радостный внезапный возглас. Из дверей цеха выходил Колька, по кличке «Циолковский». Он был худ, молод (чуть за двадцать) и болел за «Спартак». А так же с радостью участвовал в любых уличных драках, поэтому ходил вечно с синяками разной стадии заживления.
- Что у тебя есть? – с сарказмом спросили мы.
Кличку «Циолковский» он заработал вовсе не из-за любви к изучению космических полётов. Как-то его послал мастер по цеху, за очередной «ударный» брак, который был выдан Колькой как раз к приезду заказчика. Переделать уже никак не успевали – тираж шёл в перепечатку, а это: сроки, деньги, репутация. И мастер, мужик в общем-то неплохой, и с пониманием, всё же озверел и послал долго обидно и многоэтажно.
Все жидкости в молодом организме Николая вскипели, глаза полезли на лоб, руки сжались в кулаки, и он, заикаясь, выдал:
- Ну ты… Ты…. Полегче, ты…  Циолковский!
Весь цех грянул от хохота, заглушившего на время шум станков.
А так как Николаев в печатном цеху работало двое, то один из них, Колька, сразу стал «Циолковским».
- А-а-а, страшный Циолковский вышел на свет божий. Так что у тебя есть? - спросил я.
-  Палатка, - просто сказал Колька, - И удочки. Можно я с вами?
- Девочек захотелось, - прокомментировал Женька, и уши Кольки предательски переменили цвет.
- А ты менеджеру звонил, спрашивал, что у тебя на вальцовку на выходные? Мы-то пустые, вот сидим, дрочим, планы строим.
Он виновато посмотрел на меня.
- Ты, Паша, всегда чуть что, сразу дрочишь, - сказал он и достал телефон и начал набирать номер менеджера.
- Да, - устало и назидательно произнёс я. – Иначе можно устать, сойти с ума или перевыполнить план. И вообще, это фигура речи такая. Типа Константина Эдуардовича…
- Кого?
- Циолковского!! – хором грянули мы.
Женя с телефоном, прижатым к уху, ушёл в цех.
Мы сидели на лавочке, и я думал. Можно и поехать. Тянет. Духов день. Русалочья неделя. Новое озеро. Приключения. Новая вода.
«Всё-то я от себя сбежать пытаюсь»
- А поехали, - сказал я. – Завтра в девять. С меня только бензин. Свою «команду» будешь сам обеспечивать. Едой, удочками, и всем чем захочешь. Я на озеро еду. Шашлык, еду на меня тоже не бери. Обойдусь.
- Ну да, что поймаю, то и съем? – съязвил Женя. Он вообще-то добрый и вменяемый, не то что я. Это у него защитная реакция такая.
- Ну что, пошли домой отпрашиваться? Время – пять, работы нет, соберёмся спокойно.
- Лодку возьми. Там остров хороший. На нём и зависнем.
- Куда ж я без лодки? – удивился Женька.
И только мы встали с лавочки, намереваясь пойти в офис, прибежал опять Колька. Десять минут он упрашивал взять его с собой. Соглашался на всё: тащить груз, выталкивать машину, купить вино и другие ГСМ, что при его зарплате было почти подвигом.
Приводил любые аргументы под руку.
- Я вам там рыбы наловлю. Дрова буду пилить, за костром следить, девок смешить. Плавать там меня научите!
Лучше бы он этого не говорил.
- Уроки платные, - хмуро сказал я. – Начинаем с подводного плавания. Первые десять минут – в подарок.
По препирались. Покурили. И решили взять его с собой. Как выразился Женька:
- Берём Циолковского!

*        *      *       *      *

Невыспавшемуся вести машину плохо. Это каждый знает. Поэтому я полностью опустил стекло со своей стороны, и по машине гулял ветер. А утро ещё не разгулялось. Мне-то холодный ветер в голову дул, а сзади люди страдали.
Алана, сидевшая сразу за водительским сиденьем, морщила лицо и отворачивалась. Саша, которая сидела сзади посередине, ничего не могла сделать со своими волосами. Они жили своей жизнью, и так как были длинными, мешали всем. То полностью упадут ей на лицо, то хлестнут слева по подруге, то залетят в рот к «Циолковскому» справа. Рот у Кольки не закрывался, он что-то с жаром рассказывал, но девушки явно только делали вид, что слушали. Они боролись с ветром в машине. Машина, оранжевый «Москвич -412», боролась с дорогой. А я боролся со сном.
Да, жизнь – борьба.
Чтобы не слышать колькины глупости и поднять боевой дух, я сунул себе в рот несколько зёрен кофе, прикрыл окно и врубил погромче музыку. Всё-таки Милен Фармер – это Милен Фармер.

Aucune d;raison
Je suis
Dans la peau d'une autre

Si
Je suis en prison
Et j'y suis
Pourquoi pas une autre ?

Et si
Je perds la raison
Il y a de ;a
Moi je paroxysme

D;livrez-moi
Tap ta da
Je suis pas l;
Suis pas de ce monde

L;
C'est un autre moi
C'est monkey me
C'est monkey me
L'animal

L;
C'est bien ici-bas
Je manque ici
Je manque ici
De fac;ties

L;
C'est un autre moi
C'est monkey me
C'est monkey me
L'animal

L;
Je connais ces pas
Un monkey moi
Je suis monkey... me

Aucune d;raison
Je suis
Dans la peau d'une autre     *        примечание 1

 
Слева и справа тянулись дали. Холмистые поля уходили к далёким лесам у горизонта. Солнце ярко освещало эти разноцветные зелёные и синие пустоши. Словом, виды за окном были. Но не радовали. Я ощущал себя на другой планете. Унылой даже летом. Хотя нет, унылой она будет зимой. Или осенью. Сейчас она безысходна. Слившиеся в синие полосы поля цветущих люпинов и васильков. Синее время. Оно летит назад. И его нельзя остановить. Потом будет жёлтое время. Потом осенние дожди превратят все краски в пастельные оттенки Серова. И не «Охотники на привале», а, скорее, «Тройка». Эта вечная бочка-Россия, которую надо тащить куда-то в мороз. Желательно, чтобы тащили дети. И желательно, чтобы это было безысходно и бесполезно…. 

Si
Je suis sans guidon
Et j'y suis
Et ben... Je me vautre

Et si
Je perds l'audition
Pense « au-del; »
C'est une sagesse

Adoptez-moi
Tap ta da
Je reste coi
Je singe les ombres        *    примечание 2

-Про что хоть поёт, - спросил сидящий справа от меня Женя и отхлебнул пива из бутылки.
- Про то, что «Я – обезьянка», - не поворачиваясь от дороги ответил я.
- Глубоко….
А   «412 Москвич» всё пёр и пёр вперёд на своей максимальной скорости – 110 километров в час.
- А другого ничего послушать нет? – прокричал сзади Колька
- Не нравится?
- Не, грустно как-то.
- Вот и Милен Фармер детей не любит. Потерпишь, через двадцать минут на бетонку съезжаем, выключу.
- Почему?
- Почувствуешь.
Когда мы съехали на бетонку, почувствовали все. Проигрыватель мне было просто жалко, и я его выключил.
- Ой! – ударилась о крышу головой Алана.
- Что, танк у Пашки – не машина?! – развеселился Женька.
«Москвич» или танк, а трясло немилосердно. Пришлось сбросит до пятидесяти.
Слева и справа торчали ёлки. Ёлки мне тоже не нравятся. Из всех растений мне больше по душе скалы.
Свернули в поворот. Поехали по жёлтым пыльным колеям на поле. Стадо коров не обращало на нас внимания. Я остановился у палатки, претендующей на звание деревенского магазина. Сразу за ней высилась церковь, ощетинившаяся строительными лесами. Вся деревня-то была – домов двадцать, двадцать пять.
- Так, - объявил я. – Это – последний очаг цивилизации. Если кто что забыл – возвращаться не буду. Вот - пища духовная, - махнул я в сторону недостроенного храма, - Вот – еда и предметы быта, - показал я на дверь «сельпо». – Кому подкрепиться, кому «духовные скрепы» подправить – остановка двадцать минут.
- Странный Вы, - сказала Саша.
Все уже вышли из машины и осматривались.
Вдоль границы поля и леса шла единственная «улица» с одноэтажными деревянными домами. Место, где мы остановились, было похоже на некий Рубикон реальностей. С одной стороны – поля с коровами, дорога вдалеке, облака на небе. С другой – хоть и не былинно сказочный, но определённо дремучий лес. Огромные дубы соперничали с широкими разлапистыми елями за место под небом. Но неба видно не было. Сквозь заросли лещины уходили две колеи и сразу терялись за поворотом.
И там за лесом было оно!
Как объяснить, что я чувствовал? Цвет? Запах? Томление? Нет – бесполезно. Ну цвет, допустим, тёмно синий. Хотя, на самом деле, это если зажмуриться и лизнуть камень бирюзы, зная какого он цвета, и прибавить к нему вкус бериллия, который никогда не пробовал. Это и будет цвет, только глубоко внутри, не в глазах. Понятнее не стало – верно?
Мне было семь лет, и перед школой родители решили свозить меня на море. Остановились мы у родственников в Симферополе и поехали к морю на троллейбусе. И вот: мне семь лет, троллейбус уже полчаса карабкается вверх к перевалу. До верха ещё метров двести, и ничего не видно. И вдруг меня накрывает! Я чувствую там – впереди – внизу за перевалом что-то огромное и живое. И обладающее колоссальной информацией. Но не разумное. Как это? Возьмите свою «флэшку». Информация? Информация. Не разумная? Нет. Представьте, что «флэшка» живая и огромная, как полмира впереди. Нахлынувшее чувство от эмоции-волны огромного живого и не враждебного. Впервые я благоговел моменту. Троллейбус перевалился через перевал, и мне напрямик в мозг ударил цвет. Мягко неярко и всепоглощающе. Я выпал из реальности на несколько минут. Я уже тогда знал, что отношения меня и воды выходят за рамки таких отношений большинства людей. Для меня это была стихия, где в каждой капле была помощь и тайна. Она «калибровала» меня, как прибор.
   Но информация! Я раньше не знал об этом. Я тогда плохо плавал, но море держало меня само и рассказывало, рассказывало. Я открывал глаза под водой и их не щипало солью, как пугали меня этим все рассказами. У меня не было умений нырять, и слабые руки-ноги. И я тогда просто выдыхал и медленно садился на дно. Море было вокруг. Я был внутри моря. И море было внутри меня. Навсегда…
…Я задумчиво прихлопнул комара и посмотрел на уходящее в лес направление, настраиваясь на час работы.
- Сейчас будет аттракцион: по лесу Павел час убавил, - громко объявил я.
В магазин так никто и не сходил. Как, впрочем, и к церкви.
- Выбирайте сами: в машине дальше или – пешком. Скорость будет в любом случае одинаковая.
- Да ладно, вон подсохло всё, - махнул рукой Женька. – Дождей недели две не было.
Я неопределённо хмыкнул и полез за руль. Девушки загрузились на заднее сидение, Женька – спереди. И только «Циолковский», выломав уже где-то длинную жердину, поскакал вперёд «разведывать дорогу».
Дальнейший час тянулся для меня очень долго. Нет, машины мне было не жаль. Но колеи были очень глубокие. Похоже, сюда ездили или на тракторе или на военных грузовиках. Мне приходилось вести одни колёса посредине, а другие – левее левой колеи, сшибая ими мелкие кусты и кочки. Два раза я с разгона форсировал водные препятствия. Падал перед самой лужей в колеи, и уже на скорости давил газ до предела на второй передаче. Девушки сзади нервничали междометиями. Я был спокоен, ни первая, ни вторая лужа не оказалась глубже десяти сантиметров.
Через сорок минут руки у меня уже побаливали. Колька поотстал  и прыгал где-то сзади. Подождали его, выбросили его «мачту», и затолкали самого на заднее сидение.
- Там впереди ворота, доехали что ль? – Женя говорил тихо и спокойно. – А где озеро-то?
Перед воротами я посигналил. Заглушил мотор, вышел и наконец-то смог посмотреть вокруг. А посмотреть было на что.
Кроны величественных вековых дубов закрывали небо корявым узором. В подлеске валялись поваленные полусгнившие и замшелые стволы ёлок. На ближайшем пне, как в сказке, рос высокий лишайник.
- А чьи это следы? – ко мне подошла Саша. Я посмотрел борозду, пересекавшую сзади нашу дорогу. В ней отчётливо виднелись острые параллельные вмятины копыт.
- Кабаны прошли – сказал я и впервые посмотрел Саше в глаза. Ярко серые, они делали совершенно обычное лицо таинственным. И ещё волосы, чёрные и ниже плеч.
Человек – это такое создание, что он может одно думать и другое делать одновременно. Пока я проталкивал «Москвич» по лесным колеям, я уже прикинул весь странный расклад нашей компании.
За Алану, довольно эффектную, и скорее всего ещё и эффективную девушку, будут бороться и Женька и Колька. И ещё неизвестно, кого она выберет. Ей на вид – двадцать пять, и Евгений может оказаться староват и полноват, не в пример спортивному красавцу Кольке, хоть и с синяками на морде. И ей, немного восточной красавице, но с короткой рыжей стрижкой, безусловно уже знающей вкус жизни и, к сожалению, её стоимость (жизни, конечно, а вы что подумали?!), ей хочется приключений. Но с хорошим концом. Она всё же ещё молода, чтобы знать: приключения, которые заканчиваются плохо, называются неприятностями.
Саша, хотя она и выразительна и таинственна, никого не интересует. И её это начинает устраивать. Она явно едет не пополнять свой сексуальный опыт. (А зачем тогда она едет?). И вот она уже интуитивно держится поближе ко мне, расспрашивая про кабанов, так кА почувствовала, что я её точно домогаться не стану.
Подведя итог. Для меня ситуация простая – мне не нужны они обе. Ну если только Алана сама проявит инициативу, что вряд ли, при моём нарочитом имидже. Но если вдруг – придётся «отшивать». Вежливо и не враждебно.
Для Саши проблем мало. В крайнем случае за неё заступятся Алана и я.
Для Аланы есть только приключения выбора. Да и она может выбрать и  не выбирать, а сравнивать. А вот у наших рыбаков ситуация не совсем простая. Ещё возьмут моду дуэль устраивать…
Всё это я передумал ещё вертя баранку «Москвича». А сейчас закончил рассказывать Саше про кабанов и внезапно, не сдержав какой-то подсознательный свой порыв, слегка дотронулся рукой до её волос, пропустив их между пальцев. Стесняясь сиюминутного нечта, я снова влез в машину и минуту сигналил.
Зачем? Зачем?
- Хэй, а это оказывается Биостанция, - прокричала Алана, когда я перестал давить гудок. – Вот тут у дороги табличка.
Красивое фото. Молодая девушка с короткой рыжей стрижкой, с немного раскосыми глазами и полными приоткрытыми губами. Она что-то говорит.
Другое фото. Рядом с табличкой (надпись неразборчиво) и воротами с колючей проволокой силуэт девушки в кедах и шортах, цвет футболки не виден, снято «против цвета», но обтягивает всё как надо. Короткие волосы на голове светятся как корона от бликов солнца воды озера.

                *             *          *          *          *

Через десять минут нам открыли. Я загнал машину на территорию биостанции и вышел поздороваться.
Нас встречал дядька в охотничьих штанах и свитером под горло. Ему могло быть и 40 и 50 лет. Был он большой и крепкий. На лице – то ли небольшая борода, то ли долгая небритость. Из под кустистых бровей мелькнул взгляд. Быстрый и цепкий.
- Кто у вас тут главный?
Женька подло подтолкнул меня и сказал:
- Вот, Павел Николаевич…..   – и добавил зачем-то. – Романов.
- Вот как… - мужчина немного опешил.
Протянул мне большую крепкую ладонь.
-Павел Николаевич… Романов. Не ожидал!
Он всё ещё думал о чём-то своём, когда влез Колька
- А я – Циолковский. Николай!
  - Не обращайте внимания, он – дурак. Его зовут Николай Дорошенко, - поспешно начал я говорить. – Это вот – Евгений, это – Алана, это – Александра. Мы на рыбалку приехали.
-На рыбалку, значит
- Да, Павел Николаевич.
- Ну ладно, тёзка, проходите, устраивайтесь.
В его голосе слышалось какое-то раздумье.
Невдалеке справа на берегу располагались домики для туристов. На столбах стояла бочка для душа и там, в душе, кто-то шумно мылся. Тянуло запахами еды, позвякивала посуда на импровизированной летней кухне: несколько распиленных вдоль брёвен вокруг грубого стола, и всё это – под крышей-навесом. На площадке рядом с «Москвичом» стояли три джипа. Каждый – по цене квартиры в Москве. На одном была аэрография: по зимнему лесу две лайки гнали лису. Наверное, чтобы сразу было понятно – приехали настоящие охотники. Под номером «Х333YZ» было мелко написано: «налоговая инспекция».
- Да мы, собственно, на озеро приехали, - начал было я.
- А это что? – шутливо взмахнул рукой Павел Николаевич
Озеро сияло впереди, в каких-то пятидесяти метрах. Оно блестело на солнце, в нём отражались облака, а по краям далёкого окоёма, на фоне неба, чеканились верхушки далёких елей.
Что-то было не так. Узнаю, когда войду.
- Вы нас извините, спасибо за гостеприимство, но мы на острове будем. Можно? У нас и палатки и лодка.
- На острове, - эхом отозвался Павел Николаевич. И вдруг спросил меня
- Ты кто?
- Лимнолог, - мгновенно соврал я. – А ещё -  подводный фотограф. Картографией немного занимаюсь.
По глазам Павла Николаевича нельзя было прочесть его мысли.
Быстро уладили материальные вопросы. Стоянка машины, рыболовная лицензия. Начали перетаскивать из машины вещи и распаковываться на берегу.
Лодка трёхместная. Нас пятеро. Задача про волка, козла и капусту.
Решили, что в первой тройке будут Женя, Алана и Колька. Потом двое остаются на острове обустраиваться, а один возвращается за мною и Сашей.
Лодка уже отчалила, когда ко мне снова подошёл Романов.
- У вас хоть рации есть?
-  Нет. Мобильники только. Но они здесь не ловят.
- Отойдём, - попросил-приказал Николаевич.
Саша осталась на берегу у двух рюкзаков, с интересом рассматривая прибрежную полосу воды.
- Лимнолог, говоришь. И что ты знаешь об этом озере?
«Всего-то!» - подумал я и начал.
-  Озеро ледникового происхождения, на дне его встречаются валуны, а глубина достигает 32 м. Площадь озера, приблизительно - 4,2 км в длину и 2,8 км в ширину.
К западному берегу примыкает моховое болото, поросшее мелким березнячком и ивняком. На моховых кочках растет много клюквы. Берег здесь висячий, качающийся, образованный сплавинами С южной стороны подходит огромное болото. Весной его переполняют талые воды. В северной части озера имеется залив со сравнительно ровным дном. Средняя глубина в нем около 5 м. На большой глубине температура воды в этом озере даже летом не превышает 6°. И естественно, что в теплый период рыба держится в прибрежной зоне. Вот почему широкий залив озера с его пятиметровой глубиной является местом нереста и нагула рыбы. Залив и озеро разделяет подводная бровка. На самой большой глубине здесь рыба не держится, предпочитая подводные склоны дна, находящиеся в 18-20 метрах от поверхности. Рельеф дна довольно сложный.
На озере имеется остров. Остров расположен не посередине, а ближе к западному берегу. Там от берега до него – 800 метров. От биостанции до острова – около 1,5 километра.  * примечание 3
Я перевёл дух и посмотрел на своего «экзаменатора».
Тот закурил и произнёс
- А теперь слушай, что не знаешь. С глубинами и рельефом ты прав, примерно так и есть. И миграции рыбы и течения – всё против часовой, как и везде. Но вот та протока… Между островом и берегом… Туда не суйтесь! Увижу там вашу лодку, сам лично заведу катер и отбуксирую сюда. И конец вашей рыбалке.
- Почему, - искренне удивился я.
- Течения там странные, - уклончиво ответил мой собеседник. – Да и вообще – Духов день, русалочья неделя. Время сейчас неспокойное.
- Смеяться можно, - серьёзно спросил я.
- Нет, - так же серьёзно ответил он.
 –Многое мы ещё не знаем о мире. Да и не только мы, - загадочно сказал Павел Николаевич. – Ну ладно, удачи! Вот ваш гребун уже подплывает.
Хлопнул меня по плечу и зашагал по берегу.
Ярко жёлтая надувная лодка действительно приближалась. Сидя в ней, усердно грёб Николай. «Вот балбес Женька, - подумал я. – Одного отпустил. Он же плавать не умеет!»
Борт лодки ткнулся в прибрежные заросли осоки.
- Ты на песок отгребай! Как грузиться –то будем, берсерк недоделанный!
Через минуту лодка была полувытащена на песок. Колька гордо выпятив грудь спросил:
- А почему берсерк?
- Ты почему поплыл? Мухоморов объелся? Ты же плавать не умеешь. А если бы перевернулся?
- Ну не перевернулся же! А если бы и того, ничего, за лодку бы стал держаться, она же надувная. Да и тут не далеко. Приплыли бы. Спасли.
- Логика железная, - пробормотал я, закидывая на корму рюкзаки. – Вот только железо тонет.
- А здесь и правда не далеко, - Саша смотрела на остров, прикрыв глаза от солнца ладонью.
-Полтора километра, машинально сказал я и вдруг понял.
- Ты что, хочешь доплыть так?
- А ты сомневаешься, что доплыву? – она уже стаскивала футболку и джинсы.
Ступила ногами в воду.
- Тёплая. И прозрачная. Паш, а у тебя маски нет, посмотреть хочу, кто тут живёт.
- Русалки! Водяные! Акулы! Утопленники! – «понёс» Колька.
- Маска-то есть, - сказал я т тоже начал раздеваться.

Лодку Колька вёл поодаль, потому что я сказал ему, что утоплю, если приблизится хоть на десять метров. Саше я дал очки с полным обзором: почти маска, только нос не закрывает и глубже двух метров не нырнёшь. Ну не было у меня с собой второго комплекта. Сам я нацепил ласты, маску с трубкой.  «Гидрик» одевать не стал. И вода была тёплая, и дама была «голая». То есть в одном лишь купальнике. Плыла она уверенно и не торопясь, и уже через десять минут я перестал за неё волноваться. Очутившись в озере, я почувствовал другую тревогу. Немотивированную. Глубина пока  здесь шла метра три, и всё дно заросло красивым водяным мхом. Прозрачность воды была поразительная. Даже лёжа на поверхности, можно было рассмотреть мелких плотвичек, проплывающих над зеленью, и мордочки бычков, торчащих иногда из зарослей мха.
Нырнув и пошуровав под водорослями, я всплыл и показал Саше большую мидию, размером с ладонь.
- А там внизу холодно? – спросила она, не сбиваясь с дыхания.
- Нет, абсолютно та же вода.
Она вздохнула и неумело нырнула. Слишком сильно загребая руками и дрыгая ногами, она преодолела три метра и схватилась за мох. Тут же почти целый  квадратный метр зелёного дна отделился от дна настоящего, и в облаке мути Саша ринулась на поверхность.
- Круто! – выдохнула она. – Никогда такого не видела.
- Ты первый раз ныряешь с маской?
- Да.
Мы поплыли дальше. Остров уже был ближе, чем берег биостанции.
- Ты сто-то хочешь узнать обо мне? – спросила она так, словно мы сидели на лавочке в парке, а не плыли в паре метров друг от друга.
- Возможно…
- Не стоит, - и она надолго погрузилась с головой, и поплыла вперёд под самой поверхностью воды.

                *        *         *         *           *

Посередине острова, как на заказ имелась поляна. И там уже была развёрнута бурная деятельность. Обе палатки поставлены, вещи аккуратно уложены в тенёк. Оборудовано место для костра. Пока Алана собирала хворост, Женька уже возился с распакованными удочками.
- Жалко хороших дров нет, - сказала Алана, подтаскивая охапку сухих веток.
Остров зарос ивами и ольхой. Был он продолговатый формы, как рыба уклейка. В самой широкой части – метров 20, а в длину – метров 100. Берег, смотрящий на биостанцию, зарос и на суше и в воде, но был не подтопленный и плавный. Напротив, тот что был обращён к «нехорошей» протоке, имел обрыв, метра полтора высотой и уютный песчаный пляжик.
Пока я распаковывал и натягивал «гидрик» и готовил технику – все куда-то «рассосались». Я вдруг обнаружил себя в полном одиночестве посреди импровизированного лагеря. «Надо будет нижние засохшие сучья у ив на берегу поспиливать. Они сухие и толстые – вот и нормальные дрова», - подумал я. Но делать этого не хотелось. Хотелось туда. В озеро.
Я спустился к пляжу, где всех и обнаружил. Женька глубокомысленно изрёк, что если лодку в протоку запускать запретили, то уж ловить с берега ему никто не запрещал. После чего, собрав удочки, скрылся за кустами слева и начал там громко шуршать, очевидно обустраивая место лова.
Саша сидела в полутени от ивы и что-то увлечённо печатала в планшетнике.
А вот Алана решила учить Кольку плавать.
Чтобы не видеть этого ужаса, и их радостных физиономий, я зашёл в воду и быстро отплыл от берега метров на тридцать.
Это у меня был разведывательный рейд, и фотоаппарат с боксом и выносной вспышкой я оставил на берегу, чтобы не мешал. На руке болталась лишь подводная «мыльница» до десяти метров. Но тут больше, похоже, и не надо. До дна – метров шесть, видимость не идеальная. Но поразило, что на дне почти нет никакой растительности.
Сейчас посмотрим детально, и я медленно ушёл вниз. Через два метра я вошёл в «другую» воду. Термоклина не было , но… Это трудно описать. Как будто головой пробил экран и почувствовал присутствие зрителей. Как будто вломился в заросли посреди пустыни. Как будто во второй половине стакана с колой, оказалась жирная селёдка.
Масса воды была мутноватой и пощипывала открытые части рук и ног, не говоря уже о губах и щеках. Даже под волосами зачесалось. Попробовал на язык – не солёная. Ощущалось небольшое течение, меньше метра в секунду.
И страх.
Страх был со всех сторон. В ярко освещённом зеленоватом пространстве, в трёх метрах от поверхности! Хоть в жизни я – разный, но паника под водой мне не свойственна. Паника под водой – это первый шаг к гибели.
Не думать. Медленно наверх.
Как только голова вышла из мутноватого слоя супа, страх отступил. Глотнув свежего воздуха, я посмотрел на берег. Яркое солнце, крики и бульканье «Циолковского», громкий стук капель воды, стекающих с маски.
Послестрашие.
А вон и Женька на берегу. Потянуло меня к нему, я и поплыл.
Он молча замахал на меня руками, но я уже взмахнул вверх ластами и ушёл вниз, перпендикулярно направлению закинутых лесок от его донок.
Опять вхожу в слой. Страх. Будто в голове туман, и поджимаются пальцы в ластах. Но воздуха в лёгких достаточно, и я наискосок иду ниже. И вламываюсь в такой термоклин, что на секунду застывает сердце! Плюс десять, не больше! Это после двадцати шести. Главное перетерпеть несколько секунд, и тело привыкнет. Только вот дышать захотелось, обмен веществ ускорился и кислород организм начал быстрее жрать. Но тут я увидел такое, что провисел у дна почти минуту, и вылетел на поверхность с темнотой в глазах. Лёжа на спине, словно в горячей ванне, я смотрел на небо. Это было одно из редких мгновений, когда у человека в голове нет никаких мыслей.
Потом я ощутил в руке подводную «мыльницу» и понял , что не сделал ни одного кадра. Потом появились другие мысли, и я поплыл к берегу.
- Что-то ты быстро, - Алана улыбнулась, но я даже не посмотрел на неё.
- Случилось что? – тут же вскочил из воды Колька. Встревоженный и готовый броситься на врага. Да, он такой: добрый и романтичный.
- Разведка просто, - разжал я нехотя закоченевший рот, и выполз на четвереньках на песочек.
Потом я целый час бродил по лагерю, даже не сняв костюм. За мною приглядывали три пары озабоченных глаз. (Женька всё ещё ловил, и его не было видно). А потом я забрался в палатку и вырубился в сон. Без сновидений. Я понял, что даже не шевелился во сне, потому что когда открыл глаза, почувствовал, что отлежал невесть как попавшую под себя руку. Посмотрел на часы: проспал я всего тридцать минут.
Увиденное и, главное, прочувствованное мною под водой уже подёрнулось дымкой памяти, и не так волновало и пугало. Как будто это всё было неделю назад.
- Расскажи, что там? – Саша терпеливо сидела на траве у входа в палатку, явно дожидаясь, когда я проснусь. – И , кстати, с добрым утром. Ты знаешь сколько ты спал?!
Она сделала широкие от наигранного ужаса глаза.
- Тридцать минут, - ответил я, постучав по часам на левом запястье. И тут опять вспомнил, что не сделал ни одного кадра под водой. И точно никто не поверит теперь. И мне захотелось рассказать этой домашней ведьме всё. Ну или почти всё.

Самые длинные истории со множеством подробностей обычно заканчиваются через десять минут. Я закурил и стал ждать вопросов. Вопросы оказались правильные и – самое удивительное – в правильной последовательности.
- Страх был какой?
- Смертный. Точнее, помесь предсмертного тоскливого ужаса с тонкой адреналиновой ноткой, что всё – ****ец.
- Ты где-то уже испытывал предсмертный страх?
- Да, - ответил я и рассказал ей, как тонул в Крыму, несколько лет назад.
- Тонут чаще всего обычно не те, кто не умеет плавать, а те, кто думает, что плавает очень хорошо, - назидательно начал я, но посмотрев ей в глаза, сбился и стал просто рассказывать.
- Пришли мы на камни под Симеизом. А там камни, метров по пять диаметром. Навалены прямо в море. Когда спокойная вода, просто прыгаешь с камешка, он торчит-то из воды на два метра, да под ним глубина метра три. Плаваешь, ныряешь, а потом, там где положе, или приступочки попадаются, выбираешься на него греться.
В тот раз было волнение. Пять баллов. Волны разбивались об дальние камни и пена заполняла промежутки. Редкие отдыхающие сидели под скалами, подальше и «квасили», глядя на стихию. Но я полез купаться. Я трезво оценивал обстановку. «Барашки» на волнах небольшие. Волны ритмичные. Вход-выход в воду я с закрытыми глазами знаю. Ну, в крайнем случае, брошусь на камень на волне, обдеру коленку. Скинул кеды, и дождавшись волны, прыгнул в воду. Сразу отгрёб подальше, чтобы не приложило. Маску с трубкой я не брал. Зачем? Всё равно вода вся перебаламученная. Ласты тоже не надел. Вот эта непрозорливость меня чуть и не  сгубила.
Саша слушала внимательно, но не восторженно.
- Плыву я, значит, уже метрах в 20 от скал, а волны….
Тут прибежал «Циолковский» Сказал: «Пардон, что помешал», наклонился и прошептал мне на ухо: «Пашок! У тебя презервативы есть?!»
- Как дал бы лопатой! Поперёк низа в лоб! Чтобы рог вырос! – выдохнул я. И уже спокойно сказал:
- Нет, Николай, не могу вам ничем помочь. Обратитесь к Евгению.
- Ага, - и «Циолковского», как ветром сдуло.
- Блин, - сказал я в сердцах, и закурил. – Испортил песню…
- а смерть похожа на песню?
Я посмотрел ей в глаза.
- А ты  стран-н-а-а-а-я, - сказал я, попытавшись…. Что? Себя-то не обманешь….
- Извини, что не в тему. Это ни в коем случае не вопрос. Мне тут перед поездкой сказали, что ты, цитирую: «Глубоко и безнадёжно женат».
- Негодяи!  Это неправда. Я глубоко и надёжно женат! – и я впервые за этот день улыбнулся.
- Ну так вот. Плыву. С волны на волну. Аж дух захватывает, когда вниз. Как с горки. А когда на следующую смотришь – страх такой весёлый. Приключение! Но на спинку не ляжешь. Опрокинет и закрутит. Покачался я так минут десять. Морской болезнью я не страдаю, меня только от глупости людской укачивает. И поплыл к берегу. К заветному камешку. И того я не учёл, что за эти десять минут один балл волнения прибавился. Посильнее стало море «колбасить». Тот камешек уже иногда целиком перехлёстывает. Но страшно ещё не было. Наоборот, собрался внутренне как-то весь. Подплываю. Оцениваю обстановку. И понимаю, что дело – дрянь. Не вылезу! Волна, когда на камень находит, воздух набирает. И на два метра от камня не вода, а газировка. А она не держит! В ней плыть нельзя! Проваливаешься сразу.
Интервал между волнами – секунд шесть. Попробовал я приблизится. Резкий гребок рукой, иду на дно, всё болтается, тянет от скалы, но там же следующая волна сейчас придёт. По дну, за камни кое-как руками – от берега. Воздуха нет – устал. Всплываю, но продолжаю ногами от берега молотить. Нет поверхности – гребень!. Протыкаю собой «горку», начинаю дышать, и попадаю под рухнувший гребень другой волны. Глотнул хорошо – литр наверное, да и в лёгкие попало. Опять наверх. Дезориентирован. Где берег? Пытаюсь дышать, только вода льётся и кашляю. Вот это уже ужас, но ещё не смертный. Тело само всё сделало как надо. Прокашлялся. Руки, ноги – гребут. Дышу. В животе вот только вода. Вроде немного, но плавучесть уменьшилась. Или уставать уже начал?
На берегу давно уже совет провели и спасательную операцию начали. Жена моя забралась на камень, взяла в руки мои ласты и машет ими -  мол, кинуть тебе? Я головой и руками мотаю – «нет»! В такой болтанке не поймаешь, даже если рядом упадёт.
Болтаюсь я и думаю, как мне на камень выбраться? Как эти два метра перепрыгнуть? В ластах может быть и получилось бы, а так на второй заход тонуть идти не хочется.
Друг мой на камень вскочил, кричит: «Плыви к пляжу! Там вылезай!»
Я прикинул. Это вокруг Дивы (скала большая), да её ещё огибать подальше придётся, да против хода волн и против ветра. А Дива хоть слегка закрывает, что там за ней, сам чёрт не разберёт! И весь путь – километра три. Нет, по спокойному морю и не торопясь – легко. А по такой болтанке – все шесть километров получатся. Поверхность неровная. Да и выматываюсь я дрейфовать уже. Полчаса поди, уже качаюсь.
    Слышу, за верёвкой решили бежать (это им другие «зрители» подсказали). Я прикидываю. Бегом за верёвкой – минимум 40 минут. А я столько не проколыхаюсь.
И вот тут накрыл меня ужас тоской предсмертной! В голове потемнело, и жить хочется жутко, и не выйдет уже! Целую вечность – около минуты, наверно – я его ощущал. А потом орать начал. И сразу полегче стало. Это только в фильмах и книжках орут «спасите, помогите». Из меня же другие «спасительные» слова исходили. Нецензурные. И очень громкие.
Закончилось всё хорошо. Когда я перестал чувствовать, что мышцы на руках работают, но видел, что руки то туда-сюда ходят, меня держат, это меня хоть чуть, но приободрило. Это значит, что продержусь ещё. Увидел я, что двое уже на камень влезли и верёвкой-жгутом каким-то размахивают. Подплыл я на три метра. Они метнули, как пращу. Я схватился, и в промежутке между волнами, они меня на камень выволокли. И тут же тумаков надавали. Ноги я все в кровь содрал, неделю заживали.
А верёвку они из трёх полотенец сделали, нарезав их вдоль, скрутив и связав. И камень на полкило в узел завязали, чтобы кинуть можно было. Вот и вся романтика спасения. Если ещё не добавить, что я за камешком, пардон, минут 20 блевал, потом мне 200 грамм вина влили. И я лежал на боку ещё час, а потом мы только поплелись восвояси от берега. И от того камня, который последним мне не стал…
Дослушав, Саша молча встала с травы, подошла к вещам у палатки, и порывшись там, вернулась с пачкой тонких сигарет. Подкурив две, одну протянула мне. Я взял из её руки сигарету и жадно затянулся. Мой взгляд на миг задержался: чуть выше запястья её правой руки висела то ли верёвочка, то ли резинка для волос чёрного цвета.
- А почему вода «другая»? – она уже снова сидела на траве, скрестив ноги.
- Она как будто не отсюда, - я с трудом подбирал слова. – Как будто кто-то принёс и налил. «Смешать, но не взбалтывать». Как изоляция. Да! Нужное слово. Изоляционный и отпугивающий слой.
- Третий слой очень холодный?
- Да нет, где-то плюс десять.
Она фыркнула и театрально взмахнула рукой.
- Ну что, что тебя так поразило там?! Рыбы много? Ну и что?
- Да нет! Её и не так уж много. Только так не бывает. Чтобы разные виды и все вместе.
- И сомы кружили хоровод?
- Да.
- И стаи плотвичек плавали туда-обратно, как коралловые рыбки?
 - Да.
- И поодаль стоял «эскадрон» Щук? – в её голосе уже отчётливо проступал сарказм.
- Да. Ты пойми, Саш, по отдельности это всё бывает. Но вот чтобы вместе… Словно спектакль.
- Там ещё пара угрей, кажется, была? Или мурен?
- Угрей… По-моему… Если не показалось, - я уже совсем приуныл. – Не веришь?
- В том-то и дело, что верю. Тебе в гидрокостюме не жарко?
- А я ещё сейчас пойду. Как раз за доказательствами.
- В полдень? – её глаза широко и отнюдь не иронично распахнулись.
- Ну и что, - я машинально посмотрел на часы на руке и продолжил возиться со штангой выносной вспышки.
- Да так, ничего… Духов день, русалочья неделя и всё такое.
- Ты в это веришь? – я выпрямился, беря камеру за ремень на плечо
- А ты?
- А я ни во что не верю, - с наигранной отвагой ответил я, и снова мои глаза встретились с её серыми омутами.
- Погоди, я с тобой. Очки дашь?
- Ты серьёзно?
- Ну если что, ты же спасёшь меня.
И она зашагала к пляжу.

                *          *            *            *           *   

Мысленно я был рад, что всё же прихватил с собой буй для камеры. Фотоаппарат в боксе и вспышка имели небольшую отрицательную плавучесть. То есть медленно тонули, будучи выпущенными из рук. И если мне понадобятся свободные руки, то придётся бросать. Но привязав пятиметровый шнур от бокса к бую, я был спокоен. До дна не упадёт и искать не придётся.
Краем глаза я поглядывал на плывущую рядом Сашу, пока мы выходили «на позицию». Женя с берега, завидев нас, встал в полный рост, и уже не тихушничая, провозгласил на всё озеро:
-Ну вот теперь уже вдвоём! А есть мы на ужин что будем?
- На другой берег иди, - крикнул ему я. – Там поймаешь. А нам тут надо.
С бурчанием Женя снова присел к своим донкам.
- Только сами там не поймайтесь!
Оставив его предостережение без ответа, мы подплыли ближе.
- Здесь?
Я посмотрел вниз.
- Здесь.
- Давай я первая, а ты сверху страхуй.
Она продышалась и вертикально ушла вниз, выбросив по-деревенски ноги над водой. Я смотрел на удаляющуюся фигуру в белом купальнике. Вот она уже вошла в «ту» воду. Остановилась. Мне пришлось перемещаться за ней по «тому» течению, на поверхности течения не было. Провисев секунд тридцать, она вынырнула рядом со мной.
- И правда, как «Сталкер»! – выдохнула она. – Тягучий такой скрип внутри и ждёшь собаку Баскервиллей.
- Тебе бы книжки писать, - огрызнулся я. – Так, я вижу, ты отдыхаешь. Не забудь, если конечно потом полезешь, там внизу течение очень быстрое. Надо сразу вставать против него.
Включив аппарат и вспышку, я пошёл вниз. Быстро. Я просто пролетел зону страха и упал в холод. Чиркнув ластами по каменистому дну, я стал лихорадочно нажимать на спуск. Рыбы бесились по-прежнему, и хоть что-то в кадр должно было попасть. Я работал ногами, но меня сносило течением. И ещё, кроме того, что мне холодно и очень хочется дышать, я заметил в себе другое чувство. Если первый раз меня парализовало, то теперь это напоминало… ну как будто меня кто-то пристально изучает. Как букашку под лупой.
Додумать мысль я не успел. Сверху скользнуло Сашино тело. Очки почти «размазались» по её лицу, на шесть метров они явно не тянули. Но воды под ними не было, и значит она всё видела. Она выпучила глаза, открыла рот, выпустив немного пузырей, и её понесло течением.
Чёрт! Она пронеслась мимо меня, и я заметил, что она почти не шевелится.
Очень хочется дышать, но я фиксирую шнур в пазе бокса и устремляюсь за ней. В ластах это быстро, только воздуха бы. Нагоняю, подхватываю под мышки и направляю на поверхность. Взлетаем. Наши головы одновременно выскакивают над водой, и окрестности оглашает дикий крик. Кричит Саша. По звериному, на одной ноте, пока не кончается воздух в лёгких.
Я встряхиваю её, легко шлёпаю по лицу. Взгляд её приобретает осмысленность, но испуг плещется в глазах, словно чёрный дёготь.
- Всё, всё! Нормально! Дышишь? Сама держаться можешь?
- Да-а, - чуть хрипло выдыхает она.
- К берегу! – командую я, и мы плывём к берегу.

                *          *            *              *              *

Потом под ахи и охи Аланы, я усадил Сашу за «стол» на нашей поляне. А дальше Алана справилась сама. Продираясь к Женьке, я слышал, как она заботливо заставляла Сашу переодеться в сухое. Заматывала полотенцем. Отпаивала чем-то из чашки. Сашиного голоса я так и не слышал.
Когда я подошёл к Женьке, он уже сматывал последнюю донку. На берегу их лежало штук 10. Редко я видел его злым, но сейчас он был зол. Я подумал, что не только из-за рыбалки.
- Что она орала –то?
- Испугалась. Внизу вода холодная. Поймал чего?
- Да поймал бы одного, да поздно уже, - загадочно процедил Женька.
В садке сидел щурёнок, меньше килограмма, сантиметров тридцать длинной. Повинуясь странному порыву, у меня прямо сегодня день странных порывов, я нагнулся и выпустил его на свободу.
- Ты что?! – вскричал было Женька, а потом махнул рукой.
Дождавшись пока он смотает удочку, я дожевал травинку и сказал ему:
- Жень, есть идея.
- Напиться!
- Нет, интереснее. Сначала пойти перекусить. А потом я, Саша и «Циолковский» пойдём ловить с другого берега. Ты же дашь нам попробовать?. А вы с Аланой отдохнёте. Искупаетесь.
Понимал Женя быстро.
- Ну из «Циолковского» рыбак…. Но вы же на той стороне будете.
- Да. Только на той стороне, даже к палаткам не подойдём. Часа два половим. А там уж и готовит нужно будет.
- Ты так говоришь, как будто уже наловили
- Поймаешь. То есть – поймаем, - поправился я и хитро улыбнулся.

                *                *               *               *                *


Самостоятельно закинуть Колька смог только шестую донку. Первые пять ставил я. Потом, оставив его осваивать рыболовную науку, и строго предупредив его, чтобы он не орал от радости, если поймает, я решил покинуть его.
- Ну что ж я не понимаю?  - нагловато улыбнулся Колька.
- Не понимаешь, - спокойно сказал я. – Мы с Сашкой здесь неподалёку будем. Побеседуем.
- Беседуйте на здоровье!
Подзатыльник я ему так и не врезал. Проломился через кусты и сел рядом с Сашей на поваленную иву.
- Рассказывай.
Она молчала. Я перевернул её правую руку с «верёвочкой» ладонью вверх и показал ей глазами поперечный шрам на её запястье.
Она курила и молчала. Я тоже курил и молчал. Так продолжалось несколько минут, а потом мы вдруг заговорили одновременно, перебивая друг друга.
- Ты почувствовал «это», когда первый раз нырял?
- Нет, только во второй начал догадываться, и тут ты сверху упала.
- И кроме «них», почувствовала тебя.
- А я – тебя.
- Мы оба – Водолеи
- Да, - ответил я
- Ты родился в конце января.
Я кивнул.
- А ты – 20-22-ого.
- Двадцать первого, но это не важно. Ты очень любишь море, с шести лет. У тебя есть сын, очень любимый, ты никогда не изменял жене. Фантастика!
- А если я так же буду рассказывать про тебя?
- Валяй.
- Ты росла без отца. С матерью-непониманием, на фоне… на фоне…. – я так и не смог сформулировать, она меня перебила.
- Короче, она хочет, чтобы я стала моделью. А я – нет. И зарабатываю я гроши. И -  толстая корова.
- Я бы так не сказал, - осторожно начал я.
- Я бы тоже. 60 килограмм. И всё при мне.
- Шрам на руке? – спросил я
- А тебе «там» не рассказали?
- В общих чертах: ты выбирала между окном и бритвой в ванне. Выбрала.
- Слушай, как нас так…. Познали?
Я затравленно огляделся. Сквозь кусты сияли блики на воде. Вдалеке слышались всплески и повизгивания.
- Это же единое информационное пространство, - продолжала она. – Но «они» узнали всё про нас, а мы ничего про них.
- Кто «они»? Что они? Под дном они сидят? «Тот который сидит в пруду».
- Зеркало? – тут же ухватилась она за «версию».
- Нет... Точно – нет. Что-то очень информативное. С односторонней проводимостью канала связи.
- Тебе неприятно так? – она поёрзала на бревне.
- Как?
- Когда я о тебе знаю самое сокровенное, и ты обо мне – тоже?
Это было скорее неловко. И я ляпнул.
- Удобно. Займёмся сексом, и каждый знает, что безумно нравится другому.
В разговоре повисла пауза. Каждый из нас понимал, что уж чем чем, а сексом мы теперь точно никогда не займёмся.
Ветра не было совсем, и душная послеобеденная жара словно стоила стеной. На небе не было ни облачка. В воздухе одуряющее пахло какими-то жёлтыми цветами.
- Дождь будет.
Она кивнула.
- Даже не дождь, а гроза. Сильна-а-а-я. Ты различаешь запах «быстрой» воды, и обычного дождя?
- Да. Километров тридцать, но идёт сюда очень медленно.
Несмотря на запрет, из-за кустов периодически слышались матерные радостные возгласы. Рыба у «Циолковского» клевала.
- Ещё по одной, - сказал я прищуриваясь, - И надо его «сворачивать». А то до урагана приготовить не успеем.
- Успеем, у нас ещё часа  три – четыре. Как раз солнце зайдёт. И начнётся.
Она хихикнула.
- Что начнётся?
Вместо ответа она спросила:
- А как у тебя это было в первый раз?
- Сначала расскажи ты.
Она затянулась, пытаясь прикончить сигарету. Слова были похожи на пули. Или короткие очереди.
- Вода. Розовая. В ванне. Неделя в больнице. Ещё две недели. Я просто. Шаталась и ничего не делала. А потом захотела искупаться. Был уже вечер. Я разделась. Вокруг не было людей, а на небе уже виднелась луна. Сумерки. Чёрная вода. Я сначала захотела нырнуть очень глубоко. Но потом… Будто что-то переключилось. Я плыла под водой и ощущала…  Как будто… Ты сказал…. Я прибор и меня юстируют заново. Я выныривала и снова погружалась. Рычажки радость жизни – сюда, увлечения – подкручиваем, любопытство – на максимум, самосохранение – тоже. Я была внутри воды. И вода делала со мною что-то. И мне это нравилось.
Потом я стояла мокрая на берегу. Я поняла что-то, но не могла это расшифровать. Это я научилась делать позже.  А  пока я знала: юстировка и информация. Но юстировка тогда для меня была важнее.
- Ты на море была?
- Нет. Но я – теперь – знаю твои отношения с морем. Перевал. Большое и живое. Кстати, оно для тебя – женщина? Тогда был первый раз?
- вода – это стихия. Она не может быть женщиной. Хотя женщина может быть стихией, - задумчиво произнёс я. – И любой человек. Пятая стихия….
Догоревшая сигарета обожгла пальцы.
- А. Так вот. Первый раз. Мне было лет 15, закончил восьмой класс. Родители куда-то уехали, строго запретив гулять после десяти вечера. И, естественно, когда начало темнеть, я пошёл на канал. И тоже была луна, и вода чернела от бетонного берега. И я нырнул. И всё понял. Вернее не так. Было страшно идти, было страшно раздеваться, было страшно входить в воду по бетонным ступенькам. На самом большом страхе я нырнул в темноту. И всё. Страх исчез, и пришло понимание. Я оказался внутри воды. Не так романтично, но очень похоже.
- А где-то есть светящиеся океаны планктона, - мечтательно закатила Саша глаза.
- Ты знаешь, как меня поразило, что в Чёрном море на ЮБК в июле вода светится?! Когда ныряешь в маске, то искорки порскают в разные стороны. А когда просто глазами смотришь под водой, то следы белые от рук, от ног, от тела. Круто!
- Здорово…
Водой в воздухе запахло сильнее. Мы пошли к «рыболову».

                *          *              *               *             *

- Это очень странный остров.
Я сидел на бревне-скамейке и черпал ложкой уху. Суп удался. Пока его готовили, Колька в красках, перемежая матом, описывал процесс ловли главных ингредиентов: трёх густёр и двух лещей.
- И ещё один, самый охуительный, сорвался! Ушёл прямо у берега! А краснопёрки так и выпрыгивали из воды.
- Срывается всегда самый охуительный, - сказал Женя. – А вот одну донку ты испортил.
Но в его голосе звучала лишь доля необходимости. Он слегка журил и тоже восхищался успехами ловли «Циолковского». Кроме того, это немного затмевало и придавало забвению его утреннюю попытку. Да и они неплохо, похоже, «искупались» с Аланой. Лицо Женьки, как никогда, напоминало умильную морду сытого и довольного кота. Возможно, из-за вкуса ухи тоже.
Алана вся цвела радостью отдыха. Я заметил, что чёрные шорты, которые она надела, были довольно свободны и довольно коротки. Словом, внизу сзади они кончались раньше, чем начинались ноги. Через белую футболку тоже всё было видно, лифчика на Алане не было.
Странно, что сидевшая слева от меня Саша, хоть и была одета лишь в открытый купальник, выглядела более целомудренно.
Заметив, что я пялюсь на неё, Алана спросила
- Добавки?
- Нет, спасибо. Но повторяю: это очень странный остров!
- Ну хорошо! По-че-му?! – «Циолковский» уже разливал по стопкам по второй.
- Во-первых – здесь нет комаров.
Алана дотронулась до своих ног, Женя почесал за ухом, а Саша посмотрела на свои руки.
- А ведь правда, - сказала она.
- Здесь нет ни комаров, ни слепней, ни оводов, ни мошек – никаких кровососущих насекомых.
- Возможно, ветер… - начал  было Евгений
- Здесь нет ветра! И это тоже странно. Остров нагревается сильнее воды, хоть какое-то колыхание воздуха должно быть.
- Я чувствую, что это не самые таинственные наблюдения, - Женька опрокинул в себя стопку. – Давай, лимнолог – жарь!
- А кто такой лимнолог, - спросила Алана.
- Специалист по изучению озёр, - ответил я, и добавил, - Коим я не являюсь, а просто так на биостанции брякнул.
-Но! Течения вокруг острова идут в разные стороны! – я поднял вверх палец, ожидая вскриков изумления. Их не последовало, и я махнул рукой. – И гроза скоро будет. Надо всё собрать и подготовиться.
- Как?! Как, Паш, подготовиться к грозе?! – Колька подпрыгивал на месте.
- «Циолковскому» больше не наливать! – строго сказал я. – Инициатива наказуема: будешь делать громоотвод.
Последовала череда ругательств, из которой следовало, что делать громоотвод не из чего, если только из чего непотребного, но это не поможет.
- А ты прояви солдатскую смекалку, - подлил масла в огонь Женька. – Паш, а гроза правда будет?
- Да, - хором ответили я и Сашка.
Все как-то странно на нас посмотрели, но никто ничего не сказал.

                *              *                *                *                *

Сумерки в начале лета наступают поздно и неохотно. Так же неохотно на самом дальнем краю горизонта показалась полоса чёрных туч, и начало погромыхивать, но очень тихо, на пределе слышимости.
Но всё уже было готово. Вещи разложены в палатки.  Лодку Женька затащил метров на пять на берег и привязал к дереву. В стороне горел костёр - очень романтический: почти  без дыма и с причудливыми языками пламени.
Сделан был даже громоотвод. Побродив по острову, я наткнулся на небольшую бухту кабеля, с палец толщиной, жёсткого, многожильного и без оплётки. Никто не знал, выдержит ли он удар молнии, но, тем не менее, «Циолковского» практически заставили залезть на десять метров ни иву и закрепить там один конец. Другой зарыли в землю, выкопав небольшую траншею.
Морально всем стало легче. Мне – нет. Какое-то гнетущее чувство всё сильнее одолевало меня. Словно приближалась не гроза, а апокалипсис, местного локального масштаба. Пока все сидели у костра, я дошёл до пляжа, зашёл в воду и окунулся с головой. Эффект превзошёл все ожидания. Я выходил на берег покачиваясь, как после хорошей дозы алкоголя и почти упал на руки Саши. 
- Что там? – спросила она.
- Пойдём к костру, - заплетающимся языком сказал я. – Да минет нас чаша сия.
У костра было уютно, как в странном театре. Небо было ещё светлым, но поверхность озера потемнела. Выросшая над лесом чёрная стена казалась материальным продолжением силуэтов деревьев. Поверхность воды уходила вдаль, вставала лесом и загибалась над головой клубящейся твердью. Там, где-то  с другой стороны, осталось солнце.
- Закат так и не посмотрели, - капризно сказала Алана. – Солнце в тучи село.
- «Солнце по небу гуляло и за тучку забежало. Глянул заинька в окно, стало заиньке темно».
- Здорово, Паш. И когда только успел, - Алана не скрывала скуки. – А ещё «Мойдодыра» знаешь?
- Он не пил, - тихо сказала Саша.
- Все не пили, - подал голос «Циолковский»
- Надо какие-нибудь страшные истории рассказывать, - рассудительно сказал Женя. – Пока гроза не началась.
- Например, про русалок, - Алана обвела всех хищным взглядом и комично страшным тоном начала. – Они подкарауливают у берега, хватают и утаскивают на глубину. Кожа у них зелёная и пахнут они тиной.
- Интересно, кто это смог рассказать, если всех, очевидцев утаскивали? – рассудительно выдал Евгений.
- Оче  видец. Видящий глазами. – Мои реплики были, как всегда, не к месту.
- И что? Они там. В глубине сделают? – «Циолковский» попытался невзначай обнять Алану.
- С кем? – она небрежно сняла его руку.
- С теми, кого утащили, - сказал Колька, и получил лёгкий подзатыльник.
В воде за зарослями ударил огромный хвост. Как из пушки пальнули.
Все примолкли, только костёр потрескивал, и икал «Циолковский».
- Русалка! – ехидно вскинулся Женя.
- Или Русал. Алан, иди посмотри, - я уже начал отходить от шока, и наступала стадия смирения. Алана не сдвинулась с места.
- Это рыба, - спокойно сказала Саша. – Просто большая рыба. С очень большим хвостом.
И тут ударило снова. Всплески слышались со всех сторон. В них не было никакого порядка. Одни были тише, другие громче. Следовали сразу по нескольку – один за одним, или на несколько секунд воцарялась тишина.
 Через минуту всё смолкло.
- Никто купаться не хочет сходить, - я знал, что это не юмор, но не мог удержаться. – Да не русалки это. Рыба. Выпрыгивает хищник целиком и глушит мелочь. А потом её ест.
Мне не верили.
- Я пойду посмотрю, - внезапно сказала Саша. – Дай мне маску.
- Нет, - я поймал её за плечо и сжал, крепче чем нужно. – Не надо.
- Лучше послушайте действительно страшную сказку.
Я закурил, обвёл всех взглядом. Почувствовал запахи. От воды пахло страхом. От зарослей ив – обречённостью. От приунывшей троицы: Жени, Аланы и «Циолковского» - феромонами и алкоголем. От Саши – потом, хотя, когда я хватал её за плечо, оно было холодное на ощупь.
Жара не спадала. Даже в сумерках было под тридцать. Пол неба уже занимали тучи. Иногда грохотало, но как-то неуверенно.
И я начал.
- Миру нужны догмы. Без догматического мышления человечество не только бы не смогло ощущать себя единым целым, но и… развиваться дальше. Итак, догма первая – Земля плоская. Опровергайте!
Тишина в воздухе висела ватная Слова пробивались сквозь неё, как игла сапожника через подмётку.
- Но Земля же круглая? – неуверенно и нервно сказала Алана.
- А почему тогда вся вода не стекает вниз? И почему мы ходим прямо?
- Ну, Паш. Ну это -  бред и скучно, - сказал Женя. – И это все знают.
- Это все знают, и в это все поверили всего пятьсот лет назад, - я назидательно поднял палец. – А до этого – тысячелетия были совершенно другие версии. Они сейчас кажутся безумными, а тогда все в них верили. Чтобы понять, нужно было: учесть масштаб – Земля оказалась гораздо больше, чем думали. Узнать, что такое гравитация. И самое главное – понять по косвенным данным: фазы луны, день-ночь, течения, циклоны – соединить следствия вместе, чтобы понять причину. Земля круглая. И вертится. Но это была преамбула.
- А сейчас будет амбула! – Женя толкнул в бок «Циолковского». – Готовь большой костёр, будем Пашку сжигать.
- Не позволю. Хотя ты прав, вы не поверите. Буду краток и предельно прост.
Всё в мире состоит из атомов. Слово «атом» означает – неделимый. Уже смешно, так как все знают, что атом состоит из ядра, электронов, нейтронов. Всю эту мелюзгу называют квантами. Уже скучно, а мы ещё в кварки, глюоны и бозоны Хикса даже не лезли.
Самая первая загадка: фотон света – это частица или волна?
- Нас в школе учили, что и то и другое, - завозилась, потирая руками плечи, Саша.
- Это как это? – картинно воскликнул я. – И волна? И частица? Это как Колька: и «Циолковский» и человек?
- Но,но…
- Так вот, Нильс Бор, знаете такого, выдвинул теорию, в которую мало кто поверил, что кванты на самом деле являются не отдельными объектами, а волнами, которые приобретают вид частиц лишь при их непосредственном наблюдении! То есть, если вы смотрите на квант, то он из волны становится частичкой. А если вы больше на него не смотрите, то он снова превращается в волну. «Ну всё, пока. Я полетел». Как Карлсон. А если что – Карлсон вернулся.
Поняли что такое свет? Пока летит – волна. В глаз попал – фотон.
А что такое мир?!
Мир – это Трёхмерная Иллюзия!!!
Я победно обвёл взглядом кислые физиономии товарищей.
- Ничего не понял, - сказал Колька.
- Не показатель, - немедленно отреагировал я. – Вот ты смотришь на свой айфон, и он существует. А не смотришь, так он из одних только волновых колебаний, собранных в одном месте, состоит.
- А если вам рассказать ещё про открытия Дэвида Бома, с его импликативным порядком, и вселенной, как единым организмом, то….
- У-у, - завыла Алана, - а у нас гитары нет?
Все посмотрели на меня.
- У нас есть… тамтамы!
Я собрал несколько мисок, кастрюлю, половник, пару бутылок. Усадил рядом с бутылками Кольку с ложкой. Отдал половник Саше. Кое-как отстучав ритм, объясняя где кто должен «вступать» на своём «инструменте», я затянул заунывным речитативом.

Медленно течёт в той реке вода
Наклоняя ветки ив над омутом
Я хотел бы вспомнить, я хотел туда
Всё пройти насквозь, но не дОнизом

Но течёт вода, отсюда и туда
Рыбы водят хоровод на дне
В толще той воды колется беда
И от холода – мурашки по спине.

И на «лунном» дне. Даже светлым днём
Птицы не поют, рыбы не летают
Нету городов, нету странных снов
Там даже никогда не умирают.

Медленно течёт в той реке вода
Ночью остывая, нагреваясь днём
Зачерпни рукой – нету и следа
Узнаешь об одном: мы все не умрём
Нету дна, на дне не умирают…

«Барабаны» смолкли. Небо, затянутое тучами, тихонько рокотало.
- Сегодня сочинил? – спросила Саша
- Ага, - сказал я. – Холодно было, вот и сочинилось
- Запиши.
-Зачем?
- Давайте лучше радио послушаем, - капризно сказала Алана.
- Давайте, но сначала сверим часы. Ещё одна странность: у всех из нас часы «ушли» ровно на час вперёд.
- С чего ты взял?
- Как ты определил?
- По солнцу, - просто ответил я и стал тыкать бесполезный приёмник на небольшом бумбоксе. FМ здесь, естественно, не ловило.
- По солнцу, по солнцу, - ворчал Женя, собирая остатки трапезы. – Где ты солнце видишь? Помогайте давайте, сейчас так ливанёт, мало не покажется.
Небо было иссиня-чёрным, и казалось вот-вот упадёт на землю. Все принялись готовиться к отступлению в палатки. Настроение было нервозным, если не сказать больше. Из приёмника вдруг, сквозь помехи, но всё чётче, появился звук
-…ое время 20.55 на самом лучшем радио, и вот вам следующая песня.
Из колонок полился заунывный мотив. Услышав первые слова, Саша застыла на месте, и не шевелясь, дослушала до конца.

Греет золотом
Веет холодом
Странным образом
Потерять и найти

Небо хмурится
Дождь целуется
Словно воздухом
Держит, и не уйти

Признайся, что жизнь
Что была, разлетелась как стёкла
Созвездие наше
Льёт воду на краешек сна
Сомненья отбросив,
Как солнечный луч, пробираясь сквозь окна,
Ты скоро достанешь до самого дна

Ты скоро достанешь…

Знаешь боль твоя
Не умрёт теперь
Волной птицей жить
Что вокруг небеса

Только снова встать
Вряд ли хватит сил
Старость, вот беда,
Не пришла никогда

Признайся, что жизнь
Что была, разлетелась как стёкла
Созвездие наше
Льёт воду на краешек сна
Сомненья отбросив,
Как солнечный луч, пробираясь сквозь окна,
Ты скоро достанешь до самого дна

Ты скоро достанешь…   * примечание 4

- Ну ты достал, Пашка! – Женя выключил радио. С часами ты прав. Переводим все на час назад.
Впервые он выглядел как-то неуверенно.
Я сел, закрыл на секунду глаза.
И вдруг.
В моей голове вспыхнул яркий свет. И тут же, за доли секунды, мне показали часовое кино. Нашего будущего. Даже не обрывки кадров. Кванты. Тысяча кадров в секунду. Миллион кадров в секунду. Я подумал, что умер.
Но свет вспыхнул снова. Померещилась фигура. Человека?
Я открыл глаза. В глазах быстро меркло. Просто, как диафрагмировалось в фотоаппарате. В тысячу раз темнее. В две тысячи раз темнее. Уровень освещённости сравнялся с окружающей действительностью. Потом стало темнеть дальше, и я стал заваливаться на бок. Кто-то из девчонок вскрикнул и подхватил меня.
И тут в наш самодельный громоотвод ударила молния.

            *             *                *                *                *

Повскакивав с земли, мы начали орать. Никто ничего не слышал. Немое кино. Машут руками, открывают рты.
Дерево горело, но упасть должно было не на палатки, а в сторону кустов.
Женька «отошёл» быстрее других, и уже совал в руки, кому ведро, кому котелок и жестами гнал к воде.
 Добежав до воды, я почувствовал, что уши начинают слышать. У воды стояли: Алана, Саша, Колька. Они замерли, как в театре теней, не дойдя шага.
В воде было страшно.
Из кустов последним вылетел Женька с матерчатым складным ведром (вот кто был готов ко всему) и тоже замер, словно ударился в стену. Страха.
Впереди, в километре от нас, в воду били извилистые молнии. Грохотало не переставая. Но страшно было не это зрелище. Страшно было дотронуться до воды. Звериные инстинкты в нас ожили и дали «глюк».
Я решительно зашёл в воду по колено и зачерпнул ведро. В мозг как будто вонзились тысячи булавочек, и я покрылся испариной.
Преодолевая страх, все последовали моему примеру.
Но я заметил, когда Саша и Алана коснулись воды, по их телу пробежала дрожь. Они качнулись по очереди вперёд, словно навстречу неслышимому зову.
Идя от воды к бушевавшему пожару, они оглядывались, словно их кто-то ждал.
За поляной бушевал ад огня. Кусты трещали и исчезали, пожираемые пламенем. Я понял не только тщетность наших усилий залить огонь, но и прикинул, что мы не успеем спасти палатки. До них огню оставалось метров пятнадцать.
И тут небеса разверзлись. Хлынул ливень. Тропический, по интенсивности, и даже можно сказать, тёплый.
Мы молча стояли и смотрели на битву огня и воды. Вода одержала безоговорочную победу за несколько минут. Лило так, что если поднять к небу лицо и открыть рот, можно, наверное, было захлебнуться.
Через окутанную паром и дымом поляну мы ринулись в палатку и набились туда впятером. На нас не было ни одной сухой нитки, и на брезентовом полу сразу собралась огромная лужа. Крылья крыши палатки проседали на наши головы и по ним хлестало потоком воды. Понятие «как из ведра» приобрело непосредственный характер.
- Нужно переодеться. Или хотя бы отжать одежду, - Женька копался где-то в углу. Нашёл фонарик, включил его.
Наши лица напоминали выражением рожи, оставшихся в живых первобытных людей, после бегства от стихии. Так, впрочем, оно и было. Только у каждой из девушек, я заметил, был уж очень отрешённый взгляд. В их глазах не было страха, и это наводило на мысли об ужасе.
Саша и Алана молча выскользнули из палатки и нырнули в соседнюю, двухместную.
С криком «Бля!», я ринулся за ними, и быстро затащил внутрь нашей палатки всю свою аппаратуру. Всё промокаемое было упаковано (привычка), а подводному – что ж  ему сделается?
Женя и Коля уже кое как согнав с пола наружу воду, выкручивали в ведро футболки и штаны. Процесс сопровождался нецензурными возгласами – пошёл «отходняк». Снаружи уже просто лил ливень, а не стена воды, и иногда грохотало. Но между вспышками молний и громом явно стало проходить больше времени.
- Уходит, что ли? – пробормотал Женька
- Нет, будет кружить над островом, - сказал я и прикусил язык.
Замотавшись в спальник, я попытался проанализировать всё, что случилось за день. Но вместо этого задремал.
- Во даёт! Вставай давай, на-ка выпей! – меня тормошили и совали в руки кружку с чем-то горячим. Женя убедился, что я проснулся, крепко держу кружку, и отхлебнул из неё. Чай с коньяком. В самый раз. Ещё одна нота аромата в промокшей палатке.
- Как там девчонки? – спросил Колька и тут же крикнул, так, что у меня чуть уши не заложило.
- Девчонки!!! Вы там как!!!
Сверкнула молния, на миг осветив всё, как днём.
- Что-то тихо у них, - сказал Женя с сомнением.
Меня словно током ударило. Опять прогремел гром. Промелькнули кадры в мозгу.
- Сколько я спал?! – просипел я и влил в себя залпом горячую смесь.
- Да минут двадцать. Мы подумали – замёрзнешь, и решили будить, да и вообще… Ты оденься в сухое. Если у тебя нет, у меня ветровка где-то была….
Женя всё ещё говорил что-то, а я уже начал лихорадочно действовать.

            *                *                *                *                *

Я лихорадочно извлекал из сумки маску, трубку, ласты, «гидрик». Стянул с себя мокрую одежду и начал надевать неопрен. Колька молча выскользнул из палатки. Женя смотрел на меня, а потом спросил
- Что ты делаешь?
- Потом, потом, - я торопливо отвинчивал от бокса с камерой штангу вспышки. – Сейчас только слушайтесь. Женя, возьми фонарь, беги за лодкой и тащи её на «пляж». Там встретимся.
В палатку сунулся Колька.
- Девчонок нет!
В руках у него были насквозь мокрые джинсы Сашки и шортики и футболка Аланы.
- О, бля! – выдохнул Женька и с фонарём ринулся из палатки.
- Лодка, - напомнил я ему вслед
- Пошли, - сказал я Кольке и посмотрел на него, включив подводный фонарь. Вид у «Циолковского» был неважный. За растерянностью отчётливо проступал страх.
- Отставить панику! – гаркнул я голосом американского капрала и закашлялся. – Приступить к спасательной операции.
На берегу я чётко поставил задачи. Женька плывёт на лодке, я даже указал ему направление, светит вперёд фонарём и периодически кричит. Я обшариваю дно, двигаясь вдоль берега. Колька идёт по берегу, ориентируясь на свет моего фонаря под водой, в полной готовности оказать  помощь.
- Если я всплыву и мигну два раза, то ты становишься маяком. Втыкаешь эту железку в землю и нажимаешь на вспышку, так часто, как она будет заряжаться. Непрерывно. Это даст мне кратчайшее направление к берегу. Если я мигну четыре раза – бросай всё, лезь в воду и помогай мне.
- Я, я, я, - начал стучать зубами Колька
- Докуда сможешь зайдёшь в воду и поможешь, если что.
Женя уже отчалил. Фонарь на носу лодки высвечивал конус в непрерывных каплях дождя. Молнии сверкали иногда среди туч наверху, делая картину совсем уж инфернальной. «Не думать о Хароне!» - спешно подумал я.
- А я, я совсем один здесь останусь?! – Колька аж подпрыгивал на месте. – Мне страшно.
- Да хоть обосрись здесь от страха. Места много. Главное – мой фонарь «веди» и сделай, что говорят. Песни знаешь?
- Ка-какие?
- Да вот какие знаешь, такие и ори!
Я прошёл в ластах несколько шагов задом, пока не оказался по грудь в воде. Повернулся, несколько раз глубоко вдохнул и погрузился.
Звук ливня сразу исчез, превратившись в непередаваемую капель по поверхности. Это нельзя рассказать, это можно только услышать, во время дождя под поверхностью воды.
Включил фонарь. Вода была прозрачна, и яркий конус света доставал до дна. Я плыл по поверхности, дыша через трубку, а по дну двигался яркий круг, метров пять в диаметре. Средний мутный слой, конечно, мешал, но я искал «крупный объект».
«В Женьку может ударить молния, - думал я, - В меня может, в Кольку тоже, но это менее вероятно – он под деревьями». Воздух ритмично входил и выходил через трубку в лёгкие, я работал ластами, планомерно двигаясь зигзагом вдоль берега. Глаза от напряжения покалывало, я всё всматривался и всматривался в глубину. Но мне всегда казалось, что за кругом света слишком много тьмы. Дождь, хлеставший по спине, был холоднее воды, и иногда я грелся, проплывая под водой метров десять. Снова рукой с фонарём направо, потом – налево. Поворот корпусом, несколько взмахов ногами. И снова: направо, налево.
Белые пятна внизу за кругом света! Направляю луч, и дыхание замирает. Это Саша. Она лежит навзничь на дне. Силуэт просматривается, белые пятна неправильной формы – это треугольник купальника и чашки лифчика. Не могу понять, она шевелится или нет?
Поднимаю лицо из воды, нахожу берег и два раза мигаю фонарём. В ответ получаю вспышку света.
Набираю воздуха и вертикально падаю вниз. Прохожу слой «страха», но он не оказывает на меня никакого воздействия. Дохожу до дна. Холодно.
Она лежит, раскинув руки и ноги, раскрыв рот и глаза. Течение медленно тащит её тело по дну. Вот теперь мне страшно.
Подхватываю Сашу под мышки и тяну наверх. Жутко тяжело. Пройдя пол дороги до поверхности, понимаю, что не дотяну. Бросаю её тело и пулей вылетаю наверх.
Воздух!! Дышу, пока не закружится голова, и снова вертикально падаю вниз. Если нельзя поднять, то можно тащить. Снова – под мышки, и пешком по дну в сторону берега. Десять шагов, одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать. Наверх!
- Сюда давай! – и мигаю фонарём четыре раза.
Вниз. Время! Шаги в холодном безмолвии со страшной ношей в руках. Её ноги волочатся по дну, оставляя две неглубокие борозды в грунте. Снова наверх за воздухом.
Вода потеплела, глубина стала меньше, и я отшагал 27 шагов, до того, как снова бросил её плечи и рванул вверх, сквозь круги перед глазами.
Колька уже трясётся по грудь в воде всего в пяти метрах от меня. Сейчас.
Вдвоём мы подтаскиваем бесчувственное тело к берегу.
- Бери за ногу! – командую.
И мы поднимаем Сашу вниз головой. Изо рта и из носа у неё начинает литься вода, и льётся, пока у меня не немеют руки.
- Тащи!
Я сбрасываю ласты, стряхиваю с руки фонарь, и мы вытаскиваем девушку на берег. Я пытаюсь лихорадочно нащупать пульс. Нет! Прикладываю ухо к груди. Нет!!
Начинаю делать искусственное дыхание. И массаж сердца. Вдох. Зажать нос – выдох в рот. Руки на грудь. Несколько резких нажатий. Я уже ничего не соображаю. Я превратился в машину, которая будет работать вечно, пока она не вернётся!
Сколько это длится? Кружится голова, всё плывёт перед глазами, руки соскальзывают и немеют. Не сломать бы рёбра. Ухо к груди. Нет! Не дышит, не бьётся! Я стервенею и продолжаю. Не замечаю, как Колька тормошит меня. Не с первого раза понимаю из его объяснений, что свет от фонаря женькиной лодки пропал.
- Сигналь на станцию фонарём СОС! – хриплю я. – Три длинных, три коротких, три длинных. Пока рука не отсохнет!
Даю ему фонарь и случайно освещаю лицо Саши. Белая маска лица, запавшие скулы, полуоткрытый рот с синими губами. Я понимаю, что её давно уже здесь нет… Наверное, Смерть – она одна на всех. Просто каждому, в своё время, достаётся по кусочку. Может быть и с Жизнью – та же история?
Стоя на четвереньках, я вытягиваю голову вперёд и издаю нечеловеческий вой. Ненависть, бессилие и злость сливаются и эхом мечутся над озером, поглощаемые дождём.
Вспыхивает и меркнет свет, и я начинаю заваливаться набок. Кто-то из девчонок вскрикивает и подхватывает меня.
И тут в наш самодельный громоотвод ударила молния.

         *               *                *                *                *

Я лежу, оглохший, не чувствующий своего тела и смотрю, как горит дерево.
Женька деловито раздаёт ёмкости и жестами отправляет всех за водой.
Надо мною склоняется Колька и шевелит губами. Жестами показываю, что со мною всё в порядке и пытаюсь сесть. Не получается. Меня прислоняют к лавке у стола и бегут за водой.
Перед моим мысленным взором на фоне горящего пламени – бледное безжизненное смертное лицо. «Одна утонула, и двое пропали» - мысленно шепчу я. «И всё это в будущем времени»,
Когда прибегают «пожарные», я уже внутри палатки и одет в гидрокостюм.
«Включается» дождь. Снаружи шипит умирающее пламя.
Я выхожу из палатки на четвереньках. Кое как принимаю вертикальное положение и подхожу к остальным.
Меня интересуют только их глаза. Я свечу фонарём по-очереди Алане и Саше в лицо. Так и есть – пусто. Зов, бл**ь, понимаешь.
- Ты чего, - спрашивает Женька, отрываясь от созерцания зрелища гаснущего пожара. – Надо в палатку, быстро!
В палатке тесно, мокро, и те же запахи.
- Нужно переодеться, или хотя бы отжать одежду, - покопавшись в углу, Женька включает фонарик.
Как только Саша и Алана выскальзывают из палатки, я начинаю трясти Женьку.
- Лодка, иди за лодкой!
Он смотрит на меня, как на сумасшедшего.
- Зачем?!
- Не препирайся. Иди быстрее!
Они оба думают, что я сошёл с ума.
- «Циолковский», проверь, как там девочки.
- Сам проверь, - ухмыляется он.
Я выхожу из палатки, и вернувшись, бросаю перед ними мокрые вещи.
- Они купаться пошли, - спокойно говорю я, и это спокойствие рушит недоверие. Как один абсурд не выдерживает веса другого. (Если у абсурдов, вообще, есть вес)
- Да они охуели! – воскликнул Женька
- Лодка. Фонарь, - командую я ему.
- Понял, - он выскакивает из палатки.
Я вручаю Кольке штангу со вспышкой, наскоро объясняю систему сигналов. Хватаю ласты, маску, фонарь, и мы идём под хлещущим ливнем к берегу.
Женьки с лодкой ещё нет.
 Я всматриваюсь в темень на воде, и мне кажется, что я вижу две головы, неподалёку друг от друга, но уже довольно далеко от берега. Сзади, пыхтя, появляется с лодкой Женька. Я выхватываю у него фонарь, включаю свой и направляю весь свет туда, где мне показалось. На воде мелькает одна голова. Доносится слабый крик:  «…и-и-те!»
- Направление понял? Подбрось меня! – и я прыгаю в лодку.
- А я, я совсем один, - начинает «Циолковский»
 - А ты обосрись от страха!..  То есть, песни пой! – путаю я.
- Какие?
- Матерные! – кричу я. Мы уже отплыли от берега. Свет жениного фонаря снова выхватывает из пелены ливня голову. Похоже, это Алана, но её очень странно и быстро несёт течением.
Я пытаюсь по двум точкам на берегу определить место. Напяливаю ласты и маску.
- Здесь я сойду! Догони её обязательно! – кричу я Жене.
Я спрыгиваю с кормы, придавая лодке ускорение. Сразу ныряю вниз, и шарю по дну лучом фонаря. В толще воды, в ярком свете мечется маленький щурёнок. Он бросается вниз и в сторону. Я свечу туда, и сразу – вот она! Резко вниз, холод, Саша бьётся на дне, и изо рта у неё идут пузыри. Она захлёбывается. Пытаюсь вдуть ей в рот воздух, но она кашляет и уже теряет сознание. Вот чем «мокрое» утопление отличается от «сухого». При «сухом» человек теряет сознание, а воздух у него остаётся в лёгких.
Наверх.
Вниз.
Тащить по дну. Быстрее. Холодно. Закидываю её руку себе на плечо, переворачиваюсь лицом вниз и ползу по дну, мощно молотя ластами. Да – так чуть быстрее.
Сбрасываю руку. Всплываю за воздухом. Сигналю Кольке. Ныряю и тащу, тащу. Сердце колотится.  «Два раза в одну воду, два раза – один крест». Уже появляются круги перед глазами, когда я вижу колькины ноги.
- Тащи, - выдыхаю я, и поднимая из воды сашино плечо. Он хватает за другое.
- Переворачивай! Поднимай!
Вода изо рта.
Кладём на берег. Я наотмашь бью по лицу ладонью. Девушка вздрагивает. Вдуваю ей воздух. Слушаю сердце. Сердце бьётся! Делаю глубокий вдох, чтобы продолжить, но она начинает кашлять и судорожно пытается дышать сама. Переворачиваем на бок. Сначала её вырвало водой, но потом дыхание выравнивается.
- Сигналь на станцию СОС! Пока рука не отсохнет!
«Циолковский хватает фонарь и исчезает в направлении другого берега.
- Зачем? – устало спрашиваю я.
Саша тяжело дышит и затравленно смотрит на меня. Даже в темноте я вижу «нормальные» глаза.
Издалека доносится крик: «….э-э-эгэгэй!». Фонарь женькиной лодки направлен на наш берег. Он ещё очень далеко, почти километр. Но я сигналю ему вспышкой и думаю: если он возвращается, то значит, не один. Он бы не сдался.
Так мы и просидели почти пол часа на берегу, пока из кустов не выпрыгнул Колька
- Катер от биостанции пошёл!
В берег нашего «пляжа» ткнулась резиновая лодка. Из неё выползли Алана и Женя.
- Рук у меня пока нет, - сказал Женя уныло-радостным голосом. – Такое гонки по течению были.
Алана затравленно смотрела на всех, пытаясь подняться с четверенек.
А звук лодочного катера уже огибал остров. Он звучал как… Ну как может звучать победа, или спасение, или то, что превращает неприятности а приключения.
«Фургоны в круг, - устало сказал я. – Зажечь все огни». И провалился в темноту.

                *                *                *                *                *

Утром дует ветер. Яркое яркое солнце, и сильный тёплый ветер. Он гонит волны по озеру, пригибает ивы, шелестит листьями дубов, поднимает мелкий мусор с дорожки и бросает в лицо.
Все ещё спят в домике. Я и мой «тёзка» идём вдоль озера к нему в «кабинет». Я смотрю на озеро.
- А где остров?!
Павел Николаевич бросает взгляд на озеро. Ветер порывом встопорщивает его волосы.
- Нету, - просто отвечает он.
- Как так? – оторопело говорю я и вспоминаю. Как мы плыли на катере, удирали фактически, , и я полусидел-полулежал, и вместе со всеми смотрел, как прямо в остров без перерыва лупят молнии. Туча, сделав круг, вернулась и зависла над островом. Словно сюрреалистическая картина: небо соединяется с землёй тонкими изломанными лучами. Казалось, огромное чёрное небо стоит на ниточках электричества. Звук громовых раскатов слился в сплошной рокот, словно работал гигантский механизм, и мы находились всего в километре от него. Как таракан в сантиметре от стиральной машины.
Стиральной…
- Ну не могло же его молниями вниз вбить? – говорю я и поражаюсь глупости своего вопроса.
В кабинете Павла Николаевича мы садимся за стол, он наливает мне очень крепкого и очень сладкого чая. Ставит рядом початую бутылку коньяка.
- Рассказывай… лимнолог.
И я начинаю рассказывать и рассказываю всё в подробностях, но только факты, ни слова об «ощущениях». Только когда реальность повторяется «иду» сразу по второй версии.
- Так что спасибо вам огромное, что вытащили нас вовремя, - заканчиваю я, всем своим видом показывая, что готов искупить, и осознал, и больше не буду.
Романов -  настоящий Романов, а не я -  молчит, потом подливает себе коньяку в чай.
- Фамилия – то твоя как?
- Шуттов, через два «т», - говорю я.
Он допивает залпом и пристально смотрит на меня.
- Ну не всё тебе стрелять, Шуттов, вот и в вас постреляли.
Он раскуривает сигарету.
- Старики в деревне говорили, что их старикам их предки рассказывали, будто не было раньше здесь никакого острова. А потом была буря, молнии били, и поднялся он со дна. Это получается лет 300 назад было. И существует запрет – соваться на этот остров. И, главное, опплывать его против часовой стрелки.
- А как же стол, скамейки самодельные, моток провода я там нашёл?
- В прошлом году приезжала компания. Отдыхали там. Они всё и сделали… Только вот двое чуть не утонули… В той протоке… Вот я вам и запретил туда соваться. А вы полезли.
Я изучал содержимое чашки.
- Ты что-нибудь снял? Аппаратура у тебя подводная, я видел.
- А она здесь? – уныло спросил я, запоздало почувствовав жалость к материальным потерям.
- Здесь, здесь, - утешил Романов. – Твои «орлы» за пять минут всё в катер покидали, даже палатки успели сорвать.
Я сделал движение встать:
- Я посмотрю?
 - И не просто посмотри, а принеси сюда – скопируем.
Я шёл обратно по дорожке в наше «бунгало» и смотрел на озеро. На месте острова из воды торчали пучки веток, и то невысоко. Отсюда казалось, что кто-то забыл там гигантскую мочалку и она плавает на поверхности.       
Пока все завтракали, копировали мои отснятые материалы, собирались, я опять спал, и меня никто не трогал.
Выводя «Москвич» из ворот у меня в голове всё гудели слова Павла Николаевича:
«А шут его знает. Не было, потом был, теперь – опять нет. Потом, может, опять появится». Я перед этим спросил его: «Почему?»
И мне очень сильно кажется, что знает это «дядечка» довольно много. Но вот говорить об этом ни с кем не будет.
Пока машина прыгала по колдобинам в лесу, все целый час молчали. Сашка сидела справа от меня и смотрела вперёд в одну точку.
Потом «412-й» вышел на деревенскую дорогу. Я остановился на маленькой площади – магазин, церковь. Снял руки с руля и начал щёлкать затёкшими пальцами. Немного подташнивало, но если не пить воды и не курить, «дотолкать» до города машину я был в силах.
- Так: в церковь, в туалет, в магазин, - бодро сказал я. – Рекомендую.
Никто не вышел из машины.
- Спасибо, - сказала Саша таким голосом, что холод внутри меня вздрогнул, и я сморгнул.
Она наклонилась и поцеловала меня. Почему-то в ухо.
- Да уж, порыбачили, - отозвался Женька, отрывая от себя уже вовсю благодарившую его Алану. – Четыре донки пропали, палатки порваны, фонаря нет.
- Ладно, хватит, - прервал я его поток стенаний. – Вот «Циолковский» штангу с подводной вспышкой там оставил, и видишь – жив ещё.
- Мы все живы, - серьёзно сказал Колька, и все замерли.
Я завёл мотор и поехал. Включил радио. Открыл настежь окно. Всё-таки закурил. Слева и справа неслись зелёные полосы полей, с пятнами коров. Я подумал, что если среди коров сейчас увижу жирафа или носорога, то не удивлюсь этому.
«И вот в начале нового часа, - раздалось из колонок. – На нашем самом лучшем радио – новая песня!»

Жизнь и смерть во мне
 Объявили мне
 Жизнь - игра, у тебя нет масти
 Смерть к тебе не питает страсти
 Жизнь тебя проиграла стуже
 И смерти ты не нужен

 Жизнь и смерть во мне
 Объявили мне
 Будешь жить не кидая тени, обладая горячим телом
 Обжигая холодным взглядом,
 Станешь ядом

 Я так не могу жить,
 Тени не дарить
 Понять
 Не успеваю
 Я - жизнь, я - смерть
 Там-то всё уже знают

 Жизнь и смерть во мне
 Объявили мне
 Так и будешь идти по краю
 Между адом земным и раем
 Между теми кто жил, кто снится
 Путать лица...

Я так не могу жить,
 Тени не дарить
 Понять
 Не успеваю
 Я - жизнь, я - смерть
 Там-то всё уже знают      *      примечание 5


                Шухов Н. В       апрель – июнь  2014 года




Примечания.

1. (перевод)

 Никакого безрассудства!
Я
В шкуре другой.

Если
Я в тюрьме, —
А я в тюрьме, —
То почему другой не быть там?

И если
Я теряю рассудок, —
Пожалуй, так и есть, —
Я дохожу до пароксизма.

Освободите меня,
Та-да-да,
Меня здесь нет,
Я не от мира сего.

Это
Другое Собственное Я,
Это Я-обезьянка,
Это Я-обезьянка,
Животное.

Да,
На этом свете,
Мне не хватает,
Мне не хватает
Проделок.

Это
Другое Собственное Я,
Это Я-обезьянка,
Это Я-обезьянка,
Животное.

Сейчас
Я узнаю эти шаги,
Собственное Я-обезьянка,
Я — обезьянка.

Никакого безрассудства!
Я
В шкуре другой.

2. (перевод)
Если
 Если
Мне не за что держаться, —
А мне не за что, —
Ну что ж... Я свалюсь на землю.

И если
Я теряю слух,
Осмысляю «потусторонний мир»,
То в этом — мудрость.

Удочерите меня,
Та-да-да,
Я сижу смирно,
Я обезьянничаю теням.

      
3.   Данное озеро вымышленное. Не стоит искать его на картах, и строить гипотезы
4.  Песня группы Casual –« Достанешь»
5.   Песня группы Кукрыниксы — «Никто»