Клише участи роман Часть 2 Глава 1

    

    

    
   

               


               

    Из  всего  того,  что  он  за  свои  сорок   лет  видел  в  жизни, самым  частым  зрелищем  была  эта  больница.  До  дня,  когда  инспектор  по  кадрам  горздрава  предложил  ему  на  выбор  две  больницы  для  прохождения  первичной  специализации  по  хирургии,  Буров  ничего  не  знал  о  ней,  в  то  время  все  больницы  были  для  него  одинаковы  и,  когда  он  пришел  устраиваться  на  работу, то  и  представить  не  мог,  что  останется  в ней  так  надолго,  что  она  станет ,  и  свидетелем, и распорядителем  его  жизни,  и  первая  неприязнь  от  вида  ее  старых  корпусов  со  временем  перерастет  в  стойкую,  бессильную  привычку.
    В  тот первый  день  своего  знакомства  с  больницей  воздух  был  насыщен  тополиным  пухом  и  скатанные  комья  гоняло  по  голому  асфальтированному  двору  за  чугунными  воротами  возле  проходной  будки,  которой  использовали  только  как  «справочное»,  а  шли  всегда  через  распахнутые  настежь  ворота.   Слева  за  воротами  -  старинное  и  простенькое  трехэтажное  здание,  выходившее  фасадом  на  проспект.  Долгое  время  там размещались  общетерапевтическое  отделение, приемный  покой,  травмпункт, а  когда-то  и  хирургия -  угол  верхнего  этажа  бокового  флигеля  занимал  громадный  «фонарь»  операционной;  которую  позже приспособили   под  просторную  палату,  коек  на  двадцать,  со  стенами одетыми  в  белый  кафель. С  правой  стороны  двора  располагалась  котельная  и  дальше  административный  корпус,  а  прямо  -  самая  первая  постройка  больницы,  с  которой  она  и  началась  сто  тридцать  лет  назад,  как  община  сестер  милосердия;  ныне  в  этом  здании  располагались  хирургические  службы.
    Получалось,  что  в  больницу  входишь  сбоку, другие  ворота  со  стороны  проспекта  открывались  лишь  по  революционным  праздникам,  чтоб  пионеры  могли  возложить  цветы  к  памятнику  Ленина,  установленному  перед  хирургическим  корпусом. Этой  осенью  кто-то  облил  памятник  краской.  На  следующий  день  бронзовую  фигуру  вождя  обшили  досками  для  приличия,  но  со  стороны  спины  досок  не  хватило,  и было  видно,  как  монумент  уткнулся  в  дощатый,  сортирный  тупик.  недоумевая, как  он  сюда  попал  и  куда  идти  дальше?
    Пух  летом  несло  с  высоких  тополей,  растущих  вблизи  у  стен  хирургического  корпуса,  так близко,  что  ветви  касались  палатных  окон  и,  как  подумаешь  для  скольких  людей  эти  ветки  были  последним,  что  они  видели  в  жизни… а  вообще,  тополь  не  самый  удачный  выбор  для  больничного  парка, и  в  ту  пору ,когда  их  сажали,  наверное, не  придавали  большого  значения  аллергии,  что  пух,  например.  может  спровоцировать  приступ  бронхиальной  астмы.  В  больнице  не  было  специализированного  легочного  отделения  и  цветение  тополей  не  приносило  большого  вреда,  разве  что  в  операционной  приходилось  занавешивать  открытые  окна  марлей для  защиты  от  пуха, а  работать  с  закрытыми  окнами   в  жару   при  отсутствии  кондиционеров  невозможно. 
    Хирургический  корпус  имел  форму  асимметричного  креста,  (вид  сверху),  был  сложен  из  красного  кирпича,  по-старому  добротно  и  прочно. Время  не  оставило  на  нем  заметных  следов, и  он  такой  же,  как  на  сохранившейся  с  начала  века  фотографии, вывешенной  на  стенде  в  честь  юбилея  больницы,  с  той  лишь  разницей, что  первоначально  не  было  купола  над  прямоугольным  выступом  -  входом  в  здание. На  первом  этаже  размещалась  травматология,  второй  и  третий  этажи  занимали  хирургические  отделения. Еще  на  втором  этаже  располагался  операционный  блок, кабинет  профессора  и  аудитория   в  зале  бывшей  часовни. В  том,  что  корпус  был  старым,  не  было  ничего  плохого  -  городская  больница  «для  бедных»  и  должна  быть  архаичной,  как  совесть,  да  и  толстая  кирпичная  кладка  лучше  сберегала  тепло,  если  случалась  авария  с  отоплением.
    Ветхо- красный  цвет  кирпичных  стен  роднил  это  здание  с  некоторыми    петербургскими  фабриками   девятнадцатого  века  или  с  пожарной  каланчой  неподалеку  от  больницы,  или  с  «Крестами»,  а  еще  с  бойней на  мясокомбинате   в  Калининграде,  где  студентом  Буров  проходил  практику  после  четвертого  курса. Ежедневный  путь  в  родильный  дом  пролегал  через  мост,  с  которого  открывался  вид  на  бойню,  и  пока  идешь  по  мосту,    вынужден  вдыхать  тягучую, заглушающую  все  остальные  запахи, настоявшуюся  до  пряной  остроты  вонь, в  которой  всегда  ощущалось  что-то  постыдное  и  жалкое. Зато  потом  -  тенистая  прохлада  небольшого  и  очень  уютного  парка,  в  глубине  которого  покоился  двухэтажный,  белый  роддом. Главным  врачом  там  работала   красивая  и  энергичная  женщина  с  черными  как  смоль  волосами,  отчего  ей  особенно  шел  белый  цвет  халата.  Никогда  позже  он  не  встречал   в  больничных  учреждениях такого  гостеприимства,  даже  о   временных  практикантах  здесь  заботились,  как  о  родных  -  на  каждое  дежурство  новый  накрахмаленный  халат,  еда  до  отвала, душ, свежее  постельное  белье  в  комнате  отдыха…Самостоятельно  роды  они  не  принимали,  им  доверяли  только  зашивать  разрывы  промежности,  и  то  несложные,  не  такие,  как  у  той  пятидесятилетней  бабы  -  доставленную  из  области,  ее  с  матюгами  вкатили  в  «родильное»  прямо  из  машины,  и  заведующая  отделением,   навалившись  всем  телом  сбоку  на  живот  роженицы,  краснея  от  натуги  и  яростного  волнения, изо  всех  сил  сдвигала  рукой  кожу  промежности  с  зализанного  в  хохолок  темени  и  орала,  руководя  акушерками : « Восьмые  роды!!  Ведь  надо  хоть  что-то  соображать,  досиделась  дома  до  последнего!  Давай,  тужься! Ведь  порвет  себе  все  к  черту  сейчас.  Сколько  перехаживала-то?  Такой  гигант  лезет,  килограммов  пять. Ну,  давай!  Ну..!».  И  гигант  родился,  и  заорал,  быстро  унесенный  акушеркой,  и,  конечно,  был  разрыв  шейки  матки  и  тут  же  стали  зашивать,  останавливать  кровотечение,  и  женщина,  похожая  на  кабана,  ничего  не  понимая  испуганно  смотрел  на  врачей,  распластанная в  прежней  позе  на  кровати  Рахманова.  Лицо  у  нее  было  грубое,  мужеподобное  и  скотски  тупое. 
    Ассоциация  с  бойней  -  это  не  черный  юмор,  вроде  тех  картинок  из,  принесенного  кем-то  в  ординаторскую,  французского  журнала :  из-под  закрытой  двери  с  табличкой «Операционная»  растекается    по  полу  лужа  крови,  мусорные  бачки  на  больничных  задворках  доверху  забиты  человечьими  потрохами,  больной ,  которого  санитары  на  носилках  вносят  в  приемный  покой,  видит,  как  навстречу  выходит  траурная  процессия  с  гробом  на  плечах  и  т.д.  Нет, это  чисто  архитектурная  ассоциация. Хотя  между  хирургией  и  мясокомбинатом  существуют  вполне  практические ,  деловые  отношения  -  это  и  кровезаменители,  и  кетгут, и  свиные  сердечные  клапаны  и  печень  для  трансплантации…  и  многое  другое.
    Метрах  в  пятидесяти  за  хирургическим  возвышается  недавно  построенный  кардиологический  корпус,  тоже  краснокирпичный,  с  проступившими  на  стенах  солевыми  пятнами. Перед  массивным  зданием вырыт  технический  бассейн,  предназначенный  для  охлаждения  кондиционеров,  так  никогда  и  не  заработавших. Это  был  мертвый  бассейн, ни  разу  не  заполнявшийся  водой, с  бессмысленно  торчащими  на  дне  сосками  фонтанов.  Бетонное  дно  поросло  мхом,  а  сам  он  стал  вместилищем  для  опавших  листьев  и  другого  мусора. Осенью,  темными  сентябрьскими  вечерами,  в  больничном  парке  можно  было  видеть  одинокие  фигурки  людей  с  фонариками,  искавших  в  траве  шампиньоны. Он  не  знал,  как  к  этому  относиться -  может,  в  этом  и  нет   ничего  такого…  Однажды   из  окна  предоперационной   увидел,  как  какой-то  тип  закапывает  во  дворе  рядом  с  трансформаторной  будкой   труп  собаки. Не  воровато,  не  озираясь,  по-хозяйски. Хозяин  не  только  околевшего  пса,  но  и  этого  больничного  парка, больницы,  и  всей  страны. Был  май  или  июнь,  белая  ночь,  а  он  стоял  уже  «помытый»  на  операцию,  и  не  мог  ни  спуститься,  ни  открыть  окно,  чтоб  крикнуть,  да  и  что  изменил  бы  его  окрик?  Потом,  на  первых  порах,  проходя  мимо  этого  места,   всякий  раз  усмехался: «Вот, где  собака  зарыта».  И  все-таки,  почему  именно  на  территории  больницы?  Рядом   старейшее  в  городе  кладбище -  Смоленское. Там  давно  не  хоронят  и  на  окраинах  кладбища  полно  заброшенных  могил,  и  свободного  места  полно.  Весной  талая  вода  заливает  осевшие  холмики  с  проржавленными  ажурными  крестами,  делая  забвенье  художественно  оформленным. Снеси  туда,  там  никто  не  помешает. Мертвые,  как  известно,  покладисты  и  не  брезгливы.

    «Очень  тяжелый.  Падение  с  высоты.  Значит,  что  у  него…  перелом  пяточной  справа, обе  кости  голени  слева, два  ребра  слева. Череп  вроде  цел,  но  снимки  некачественные.  И  на  позвоночнике…  у  меня  подозрение  на  нижний  грудной,  давайте  сразу  посмотрим  вместе. Кровь  на  алкоголь  взяли.  Поскольку  суицид,  я  вызвал  психиатра. А  вот  анализов  не  добиться  - лаборантку  вызвали  на  инфарктное.  Я  отметил.». 
    Дежурный  травматолог  Болеславов  сообщил  информацию  напористой  скороговоркой, как  наушничал.  Дескать,  вот  вы  все  считаете,  что  у  меня  слабенькая  квалификация,  а  что  я  сделал  неправильно,  что  упустил?  И  насчет  лаборатории  -  случись  что,  с  кого  потом  спросят?  А  так  -  есть  запись  в  истории  с  объяснением  причины  задержки  в  обследовании,  и  все  претензии,  пожалуйста,  к  администрации,  за  неумелую  организацию  работы. И  в  глазах  надежда,  что  Буров  на  его  стороне. Востренькое,  сухое  лицо,  оттопыренные  и  тоже  заостренные  уши, делали  его  похожим  на  постаревшего  самца  землеройки. Раньше  он  работал  в   райздраве,  и  Буров  не  понимал,  что  его  заставило  на  старости  лет  стать  травматологом.
    Продолжая  на  ходу  слушать  обвинительно  озабоченную  речь, Буров- ответственный  дежурный  хирург,  прошел  в  рентгенкабинет  и  попросил  показать  снимки.
-  Перелома  я  не  вижу,  - сказал  он,  просмотрев  рентгенограммы  позвоночника.
-  А  вот  здесь? Как  будто  есть  снижение  высоты  позвонка,  вы  не  находите?  По-моему,  тут  нельзя  исключить… -  на  всякий  случай  снимал  с  себя  ответственность  травматолог.
-  Это  следствие  остеохондроза.  Травматических повреждений  я  не  вижу. - Буров  вернул  рамку  с  мокрой  рентгенограммой  технику, и  та  убрала  ее  в  сушильный  шкаф.
-  Ну,  дай  бог,  дай  бог… Надо  будет  потом  на  сухих  посмотреть.  -  не  то.  чтоб  согласился,  скорее  дисциплинированно  подчинился  мнению  начальства  Болеславов.
    Когда  они  вошли  в  «противошоковую»,  там  уже  находился  психиатр.  Буров  знал  его  -  это  был их  штатный  консультант.  Высокий, плечистый  детина  с неподобающе  детским,  пухлым  лицом  и  короткой  стрижкой  «бобриком»..Он  был  без  халата,  в  толстом  свитере  со  стоячим  воротником. Кивнув  вошедшим, он продолжал  свой  допрос,  голосом  столь  же  дородным,  как  и  внешность.
-  Давно  у  вас  такие  мысли  -  уйти  из  жизни?
-  В  семьдесят  пятом   попал  в  аварию,  с  тех  пор…
-  Состоите  на  учете  у  психиатра?  Вы,  где  прописаны, на  Художников? - спросил,  бросив  взгляд  на  титульный  лист  истории  болезни, которую  держал  в  руках.
-  Да.
-  Значит,  в  Выборгском  ПНД?
-  Да.
-  А  сегодня,  как  происходило?  Что  заставило  выброситься  из  окна?
-  Это  неделю  тянется. Вчера к  машинам  присматривался  целый  день,  но  поборол  желание.  А  утром  пошел  на  работу,  дошел  до  остановки  и  голос  приказал…
-  Значит,  слышали  голос?
-  Да.  Вернулся,  поднялся  на  четвертый  этаж…
-  А  раньше,  как  было?
-  Петлю  накладывал,  вены  вскрывал…
   Лежащий  на  койке  говорил  отрывисто  и  сосредоточенно.  На  вид  ему  лет  сорок  пять. Усталое,  очень  бледное  лицо.  И  было  видно,  что  эта  анемичность  не  только  результат   тяжелой  травмы;  казалось,  что  всю  кровь  забирал  мозг  для  обеспечения  ложной,  но  гигантской  по  объему  работы. Взгляд  напряжен,  ищет  выхода  из  ловушки. Мимики  никакой. Голос  без  эмоций.
-  Семья  есть?
-  Нет. Жена  давно  ушла.
    И  снова  ни  жалобы,  ни  обиды,  как  будто  так  и  должно  было  случиться  в  его  жизни.  Кому  он  нужен?  Разве  что,  голосу…
    Получая  ответ,  психиатр  всякий  раз  согласно  кивал  головой, словно  все  сказанное  самоубийцей  послушно  укладывалось  в стройную  психиатрическую  доктрину.
-  А  что  за  катастрофа,  о  которой  вы  упоминали?
- Во  время  моей  службы  в  армии,  на  севере. Мы  везли  груз  из  Мурманска. Шофер -  молодой  солдат,  только  из  учебки, не  справился  с  управлением,  машину  снесло  в  обрыв  на  крутом  спуске  с  сопки. Потом  два  года  госпиталей. Тяжелый  ушиб  мозга…
-  А, как  у  вас  с  этим?  Запои  часто?
-  Раньше  были. Последние  два  года  старался вовсе  не  пить.
-  Ну,  а  вот  сейчас, в  данный  момент,  мысли  уйти  из  жизни  остались?
-  Да.
    Сказал  после  паузы,  нетвердо,  может, стесняясь  того,  что  врачи  вынуждены  сейчас  работать  над  его  спасением, и, ощущая  себя  больным  дураком,  тварью, от  которой  всем  лишь  хлопоты.  Хотя  скорее  всего  они только  делают  вид,  а  на  самом  деле  жалеют,  что   он  выпрыгнул  с  четвертого,  а  не  с  десятого  этажа.   Но  себе  он  не  будет  лгать,  и  он  сказал  «да»  искренне,  чтоб  хоть  на  время  избавиться  от  черных  мыслей. У  них  есть  препараты, транквилизаторы,  снотворные,  они  сумеют  загрузить  его,  и  тогда  он  перестанет  думать  о  смерти, потому  что…  нечем  будет  думать.
    Подошла  сестра  сменить  заканчивающуюся  капельницу.
-  Этот  наш,  - неожиданно  серьезно  и  даже  с  каким-то  уважением  сказал  психиатр  Бурову,  когда  они  вышли  из  палаты. Обычно  после  осмотра  он  отпускал  какую-нибудь  скабрезную  шутку  в  адрес  пациента. -  Сильный  мужик.  От  намеченного  не  отступил. Так  только  шизофреники  себя  ведут,  достойно. Это  тебе  не  алкаш,  в  пьяной  истерике  за  бритву  схватится  и  давай  кожу  царапать.  По  вашим  делам  жить  будет?
    Буров  пожал  плечами.
-  Лечите,  а  после  мы  его  к  себе  заберем.  Так, говоришь,  в  бухгалтерию  просили  зайти?  -  обратился  он  к  фельдшеру,  сидевшему  за  диспетчерским  пультом. - Какую  им  еще  надо  справку?  Недавно  ведь  носил.  Ходишь  к  вам,  ходишь,  а  денег  все  равно  не  видишь. Где  у  тебя  журнал  консультаций?  Давай-ка  его  сюда.   О, понаписали!  И  на  ЛОР,  и  на  терапию…  Да,  вам  филиал  «скворешника»  открывать  у  себя  надо. У  меня  в диспансере  меньше  работы.   -  Да, -  вспомнил  он,  отрываясь  от  изучения  записей  в  журнале  и  обращаясь  к  Бурову, -  у  вас  травма  на первом  этаже? Тогда  нормально,  а  то  ведь  за  этим  типом  присматривать  надо. Такой  и  без  ног  до  окна  доползет.      А  ты,  я  слышал,  в  Германию  собираешься?  Не  оставил  еще  затею  с  частной  клиникой?