Тараканово. Отголоски

Волшебная Тапочка
Когда-то давно в Тараканово можно было увидеть развалины церкви, в которой Блок венчался со своей Любовью Дмитриевной. Кровля провалилась, на обломках стен выросли кусты и маленькие деревца. Мы прогуляли школу, чтобы приехать туда: еще и снег лежал кое-где, но до церкви через грязь дошли, руками гладили, трогали: руины дышали хоть и смертью, но неподдельной, а для подростков еще и таинственной; сквозь ушедшее немного слышались и голоса, и если не строчки, не интонации, то дыхание людей, стоявших под исчезнувшими этими сводами десятилетия назад. И вспомнил я тебя пред аналоем...
Храм этот потом, к столетию Блока, восстановили; голоса ушли. Я знаю это и не поеду туда больше никогда.
В тот день мы всей компанией заявились в музей Блока, который худо-бедно существовал напротив развалин храма в деревенской библиотеке - большой избе, выкрашенной голубой краской. Сердце замирало от обыденной близости его писем, от пожелтевших бумаг и фотографий, бережно хранящихся под стеклом.
Потом, покормив яблоком вольно гулявшую колхозную лошадь, мы пошли через лес искать место сгоревшей блоковской усадьбы. Сумрачный, не проснувшийся лес, раскисшая глина скользила под ногами. Местный низкорослый мужичок, а может, гномик таинственный, махнул рукой, указывая нам путь. Болотный попик.
Солнце садилось, рыжеватое, за макушки тёмных ёлок, мы уже хотели возвращаться, и вдруг среди леса нам открылась поляна. Безлюдная, молчаливая; вся покрытая кочками и прошлогодней тёмно-зелёной блестящей, тонкой, как волосы, травой. Там была тишина, мы замерли. На зеленые длинные волосы//Упадают листы, шурша... Что-то безвозвратно уходило вместе с холодным солнцем, чего - мы знали - не вернуть.
Это были последние отголоски, и больше они уже там не звучали никому.
Позже на той поляне восстановили блоковский дом, - по его юношескому рисунку. Но ведь ничего "восстановить" нельзя.
Ждали обратный автобус мы уже на обычной захолустной остановке, обшарпанной, побаиваясь местных приставучих пьяниц. Грызли оставшиеся сушки. И все, кажется, понимали, что возвращаться сюда нельзя.