Муза посетила неожиданно. И хотя Он к этому был совершенно не готов, но ничуть не растерялся от подобного сюрприза. Случился сей конфуз в четверть четвёртого утра. Взяв из письменного стола авторучку и первую попавшуюся тетрадь, ушёл на кухню и без заминки написал первые семь строк стихотворения. Немного застрял на восьмой строке из-за отсутствия подходящего слова с нужной рифмой. Пока мозг усиленно подыскивал варианты, тело занялось приготовлением кофе. Наливая кипяток в чашку, Он почувствовал, что кто-то, скорее всего муза, дёрнула нужную извилину и рождение концовки второго катрена совершилось. На написание же завершённого стихотворения из семи катренов ушло минут двадцать пять, не больше. Он прочёл его три раза и изумился, не поверив до конца, что это его собственное творение.
Он курил и размышлял над метаморфозами человеческого сознания. Что бы это всё могло значить? Он не то что никогда не писал стихов, Он их никогда не читал, потому что не находил в них живительной влаги для своей души. Он их попросту не понимал. Исключая, конечно, школьный период, когда чтение и заучивание стихов наизусть входило в обязанность учеников. Но это было примитивное вдалбливание в память, без особого осмысления, и, уж тем более, безо всякого восхищения. И вообще, стихосложение Он считал занятием праздным и бесполезным, в отличие от прозы, которую любил с детства и читал много.
Тут Он хлопнул себя по лбу. Да нет же! Однажды нечто подобное на стишок Он, всё-таки, создал. Как же Он мог забыть? Сын, будучи в классе четвёртом-пятом, пришёл домой и сообщил, что задали небольшое сочинение на зимнюю тему. Либо, как альтернатива, стихотворение - на ту же тему, о зиме. И попросил отца, его значит,подсобить в этом нелёгком творческом деле. Легкомысленно посчитав, что написать стишок быстрее, и, почему-то, ни с того ни с сего, ощутив непонятный азарт, Он самонадеянно взялся за "перо". И действительно, к его немалому удивлению, на свет Божий появился небольшой детский, стихотворный экспромт. Назавтра сын с гордостью показал папе дневник, где красовалась залихватская "пятёрка" по литературе. Мол, смотри, папа, твоя! Это и был его стихотворный первенец - хиленький, но не уродец.
Он заулыбался, вспомнив, как глаза сына светились счастьем. Это было уже давно. А что случилось теперь? Не придя к какому-либо определённому заключению, Он ещё раз прочёл написанное, пожал плечами, и отнёс тетрадь в книжный шкаф, забросив её на верхнюю полку.
С тех пор прошло два года. Муза, однажды, может быть даже по ошибке, посетив его бессмертную душу, стала приходить регулярно, не давая покоя бренному телу. Стихи стали рождаться в самые неподходящие и неожиданные моменты. Иногда это случалось на даче, при физической работе, иногда в пути, а иногда прямо на совещании у шефа, что вызывало особенный дискомфорт. И Он писал. Всегда и всюду!
Он мог забыть ключи, какие-то документы, мобильный телефон, что-то купить, но блокнот и авторучку - никогда! Но чаще всего, почему-то, муза предпочитает предутренние часы, когда самый сон. Когда большинство здравомыслящих и особо рациональных людей получают мозговой отдых, исключая трудяг ночных смен, воров и дельцов ночного бизнеса, она выбирает наименее защищённую душу и без зазрения совести проникает в неё. И всё! Сна как не бывало. И желает человек, или не желает, но творить уже обязан. Он уже не может иначе. И новоявленный Поэт пил кофе, курил и творил.
За это время о его пагубном пристрастии узнали не только родные, но и многие коллеги по работе и друзья. И если вначале Он, по скромности своей, стеснялся и сильно смущался, то впоследствии его уверенность в себе росла и крепла, никогда не перешагивая, впрочем, в нагловатую самоуверенность. И насмешки, ехидные и колючие, хоть и не частые, вскоре перестали волновать его вовсе. Он открыл для себя новый мир, которому отдавал приоритет.
Но вот однажды, как это часто бывает с творческими людьми, ему стало тесно. Тесно в его красивом, но слишком уединённом мире. В мире грёз, фантазий, размышлений. Он захотел, чтобы об этом чудесном месте его нового обитания узнали другие. Ему нужно было с кем-то поделиться своим счастьем. А для этого всё им созданное надо было показать человеку грамотному и сведущему в подобных вопросах. Накопившаяся уверенность,перешагнувшая однажды границы скромности и здравомыслия, настойчиво убеждала, что Он очень талантлив, если не сказать больше. И Он решился.
Взяв толстую тетрадь с последними своими стихами, Поэт направился в редакцию одной из газет. По мере приближения к цели, уверенность, как ни странно, стала улетучиваться в неизвестном направлении. Пытаясь напрячь всю имевшуюся в наличии волю, Он с ужасом осознал, что её явно не хватает, хотя всегда считал себя волевым человеком, способным на многое. Менталитет славянского сознания таков, что в любых стрессовых ситуациях заменой всех психотропных транквилизаторов является алкоголь. И это, наверное, не худший вариант. Хотя, конечно, и не оптимальный. Чудесный вариант существует, но к нему прибегают крайне редко. Но, как бы то ни было, алкоголь некоторую частичку уверенности Поэту вернул. Правда, в этом лекарстве, впрочем, как и во многих других, существует побочный эффект, очень коварный. Передозировка сим опасным средством прибавляет к уверенности, случается, ещё и наглость с хамством. Но Поэт всегда знал меру, а вежливость и доброта была у него, что называется, в крови, и не уничтожалась никакими химическими растворами.
Газета была уездного масштаба, и встреча с Редактором, вежливым и обаятельным человеком, состоялась. Узнав о цели посещения незнакомца, Редактор несколько смутился, но рукопись в руки взял. С улыбкой извиняющимся тоном, пояснив при этом:
- Должен вас сразу предупредить, что наша газета содержит большей частью рекламно-информационный материал. А творчество литературного характера печатают специализирующиеся на этом масштабные издания.
Пришло время смутиться посетителю.
- Извините, но позвольте, я и в вашей газете встречал и публикацию стихов, и даже печаталась из номера в номер большая проза.
Лукавая улыбка озарила лицо Редактора, но мгновенно спряталась в уголках губ, и лишь руки разошлись в стороны, поражаясь такой детской наивности.
- Это то самое редкое исключение из правил. И делается он так же редко, как "Литературная газета" печатает научные доклады или пишет о политике. - Но интеллигентность не позволила цинизму взять над собой верх. - А тетрадь, пожалуйста, оставьте. В свободное время я с удовольствием прочту и дам, насколько сумею, объективную оценку. Вот вам мои координаты - позвоните через недельку. Я очень рад нашему знакомству. Всего хорошего и творческих успехов!
Последние вежливые пожелания пронеслись холодком возле сердца, больно уколов его тупой иглой, сквозняком обдали лёгкие и комом застряли в горле. А чего он хотел? Что его встретят с распростёртыми объятиями и накроют стол? Кто он такой? А Редактор человек занятой, и если каждому рифмоплёту уделять внимание, то и газетой заниматься некогда будет. Да, наверное, всё правильно?! Но он же не каждый! Хотя, каждый всякий думает, что именно он не каждый всякий. Смешно... и грустно.
Неделя тянулась дольше обычного. Поэт мысленно то торопил её, желая встречи с Редактором, то всячески желал, чтобы эта встреча отодвигалась как можно дальше. Но, в не зависимости от его полярных желаний, срок этот настал.
Утро выдалось солнечным и по-майски тёплым. Лёгкий ветерок обдувал лицо, освежая разгорячённую кровь, шевелил волосы, и, где-то там под ними, в глубинах бело-серого вещества, успокаивал суетливые мысли. Поэт волновался, но в это раз к радикальному средству прибегать не стал. Так недолго и спиться.
- Ну вот мы и встретились вновь! Доброе утро! - Редактор был настолько обаятелен и прост, что скованность и волнение ушли сами собой. - Ну, уважаемый, сегодня у меня имеется достаточно свободного времени, чтобы нам побеседовать, а природа балует нас такой прекрасной погодой, что я предлагаю прогуляться. Не возражаете?
Поэт был только рад уйти из замкнутого пространства. Когда они оба оказались на улице, ему настолько стало хорошо, что Он готов был выслушать любой ответ, даже самый уничижительный. Так ему в эту минуту казалось. Редактор же, держа в руках его тетрадь, собирался с мыслями. Он задумчиво глянул вдаль, вдоль проспекта с движущимся транспортом, и размеренно заговорил.
- Вы знаете, поэзия, вообще, штука тонкая и непонятная. Я бы сказал - непредсказуемая. Иному поэту достаточно одного-двух напечатанных стихотворений и его вознесут до небес. О таких говорят - баловень судьбы. Я сейчас веду речь исключительно о поэтах способных и талантливых, но не более того. Гениальных классиков касаться не будем. Хотя, на мой взгляд, и там не всё так просто. - И речь пошла именно о классиках. - Пожалуй, никто из современников Пушкина или Лермонтова не считал их гениями. Да и отношение к поэзии было другим,нежели, скажем, в начале двадцатого столетия. Офицеру писать стихи считалось зазорным и даже наказуемым. В каждую эпоху свои нравы. Многое зависит от обстоятельств. Взять, хотя бы, Есенина, поэта, несомненно, от Бога. Но сколько времени ушло на метания, шарахания из стороны в сторону в поисках самого себя. И неизвестно, чем закончилось бы дело, не добейся он встречи с Блоком, который стал его протеже. Но поддерживать популярность скандалами пошло, хотя многие этим занимаются и сегодня. Иван Бунин об этом говорил открыто: "Мошенник, который своё хулиганство сделал выгодной профессией." Близкий друг Мариенгоф назвал его"искуснейшим виртуозом по игре на слабых человеческих струнах. "И действительно, чего только не делал Есенин ради славы: скандалы, кривлянья, посвящение книг царской семье, подыгрывание большевикам. Даже женился ради славы - Айседора Дункан, Софья Толстая, внучка писателя; одно время строил планы породниться с Шаляпиным, женившись на его дочке. Я нисколько не стремлюсь унизить или очернить поэта с большой буквы.Это факты. И он сам не скрывал этого от своих друзей.
Редактор сделал глубокий вдох носом, затем через рот выдохнул и продолжил:
- А вот случай совсем казусный. В своё время этот поэт покорил всех, был первым
"королём поэтов!" А славу, по иронии судьбы, ему подарил Лев Толстой. После долгих просьб допустить к себе представителя прессы, Толстой в интервью с возмущением и гадливостью процитировал прочитанные им в каком-то журнале строки этого поэта:
Воткните штопор в упругость пробки,
И взоры женщин не будут робки.
Ну как вам?
Вопрос был адресован ему. От неожиданности Он встрепенулся, но ответить не смог. Лишь неопределённо пожал плечами. Редактор продолжил.
- Абсолютно с вами согласен. Но самое интересное дальше. Особенно разгневали
Толстого такие строки:
Ананасы в шампанском,
ананасы в шампанском.
Весь я в чём-то норвежском,
весь я в чём-то испанском...
Лев Николаевич захлёбывался от негодования: "И такую гнусность смеют считать за стихи! До какого падения дошла русская поэзия!"
- На следующий день слова Толстого были опубликованы. Автор статьи полагал, что
классик уничтожил выскочку, раздавил его как клопа. Но случилось обратное: строки, процитированные самим Толстым, прогремели на всю Россию. И вместо позора обрекли сего поэта на неслыханную славу. Весь этот рассказ об Игоре Северянине. Не слышали?
Ему было стыдно, но что Он мог сказать о многих и многих поэтах,которые не
попадали по тем или иным причинам в образовательную программу. Да и тех, которых проходили, что Он мог вспомнить, кроме их фамилии? Ничего! Исключение составляли всё те-же: Пушкин, Лермонтов, да, пожалуй, Маяковский. А если коснуться конкретнее? Дядя, который был "самых честных правил"; "белеет парус одинокий"; "сижу за решёткой в темнице сырой"; что-то там о демоне; о морозе и солнце, когда день чудесный; а из Маяковского нахально всплывал в памяти паспорт, который тот доставал из широких штанин.
Редактор тем временем продолжал свой монолог:
- Я это всё о капризах судьбы. О её неожиданных и непонятных поворотах. И ещё надо учитывать человеческий фактор, в виде известного критика, наделённого неограниченными полномочиями. В его власти кого-то возвысить, а кого-то втоптать в грязь. Этакая всеядная литературная личинка, так и не выросшая в полноценную высоко художественную особь. А уж про элиту всякого человеческого сообщества я и говорить не хочу. И не важно насколько вы талантливы, или бездарны. Вопрос в другом: допустят они вас к себе, или нет? И ещё - конъюктура поэтического рынка такова, что, по большому счёту, поэзия никому не нужна. Поэтов читают только поэты. И очень большие ценители этого прекрасного искусства. И далеко не факт, что Владимир Высоцкий стал бы легендой, не пой он на свои стихи песни. Такая же история и с другими бардами. Народу нужны песни,желательно весёлые. Зачем ему стихи? Надеюсь, вы меня понимаете?
К нему в горло подкатил непонятный ком невообразимых размеров. Он лишь молча
кивнул в ответ. С трудом его проглотив, Он с хрипотцой в голосе спросил:
- А что вы можете сказать о творчестве и судьбе Маяковского?
Зачем Он это спросил? Он сам толком не знал. Редактор удивлённо посмотрел на
Поэта, с минуту помолчал, затем сказал:
- Для любого творческого дела человек должен прежде всего созреть духовно. У него обязан быть внутренний стержень, гнущийся, но не ломающийся. Когда этот стержень ломается, человек погибает. И не обязательно физически. Маяковский погиб задолго до рокового выстрела.
Редактор сделал очередную паузу. Посмотрел в глаза Поэту.
- Теперь касательно вашего творчества, - начинался самый важный аспект лекции,
иначе этот монолог назвать было нельзя. Он замер, только сердце забилось учащённо.
- Я в своё время закончил журфак. А вы?
Вопрос не по теме. Он растерянно ответил:
- Технологический.
- Во времена своей юности и молодости,признаюсь, я тоже грешил стихосложением.
Даже помышлял о поступлении в Литературный институт. Но у меня хватило ума и воли осознать недостаток таланта, чтобы стать известным писателем или поэтом. И я стал скромным журналистом, а не охотником за сенсациями. Теперь, как видите, я имею свою газету. Ну, или почти свою. Я доволен.
Он понял, куда Редактор клонит разговор.
- А при чём здесь Литературный институт? Не думаю, что там прививают каким-нибудь вегетативным способом талант?
Редактор согласился:
- Конечно, талант привить невозможно. Но вы знаете, что писать стихи - целая наука. Да и прозу тоже. Надо правильно выстроить сюжет, композицию, подготовить кульминацию. А стиль! Стиль повествования, как отпечатки пальцев, должен быть уникальным. И только всё это в совокупности может дать положительный результат. А со стихами ещё сложнее. Там столько нюансов!
Он обозлился. И здорово обозлился.
- Насколько я информирован, то все большие писатели, а великие - подавно, никаких Литературных институтов не заканчивали, и никакими членами не состояли. Взять хотя бы талантливейшего писателя Валентина Пикуля. У него всего-то пять классов образования - война помешала. А наш современник Задорнов - у него за спиной авиационный, насколько я знаю, и с литературным они летают на разных высотах.
- Он - сатирик-юморист.
В этом кратком ответе Поэта покоробила открытая неприязнь юмора, как высоко-художественного жанра. Он, всегда спокойный и уравновешенный, чуть не вспылил:
- Значит, вы отрицаете таких писателей как Ильф, Петров, Зощенко, Гашек, О Генри? А Жванецкий? Вот, Задорнов, к сожалению, продал свой талант светскому успеху, и превратился в самовлюблённого циника и хама. А значит, - предал литературу. Но вы отрицаете и других!
Редактор, видимо, немножко подустал, и его ответы становились более краткими и менее красноречивыми:
- Нисколько. Просто это уже другая тема.
- Согласен. Но, с вашего разрешения, позволю высказать на эту тему мнение дилетанта.
Редактор снисходительно пожал плечами и скорчил гримасу.
- Писать остроумный юмор, без пошлости и похабщины, куда сложнее, чем стряпать
третьесортные детективы и слезливые мелодрамы. Другое дело, что тонкий юмор разучились понимать, для этого надо напрягать извилины. И многие писатели-юмористы, к величайшему сожалению, пошли на поводу у толпы. Не понимая, что тем самым предают юмор, как искусство, да и сами постепенно превращаются в бездарных производителей поделок.
- Искренне и полностью разделяю вашу точку зрения.
Некоторое время шли молча, каждый думая о своём. Редактор думал, что он был несколько жестковат и категоричен. А Он думал,что Редактор прочёл его стихи слишком поверхностно, и потому не совсем всё понял. Только это обстоятельство могло служить тому оправданием.
Редактор решил смягчить категоричность своего суждения:
- Когда человек пишет стихи, одно это говорит в его пользу. Я имею ввиду стихи,когда поэт выражает свои чувства, или высказывает красивым слогом собственную точку зрения на что-либо, а не зарифмованную пустоту или пошлость. И я не в коей мере не хочу сказать, что ваши стихи плохи. Что несколько слабоваты - да! С теоретической точки зрения. Но самое главное, что в каждом из них присутствует мысль. И я нисколько не сомневаюсь в успехе и бурных аплодисментах аудитории, состоящей из ваших друзей,коллег и родных. Единственное, что могу и хочу пожелать - продолжайте писать! И пусть вдохновение никогда вас не оставит!
Сказав это, Редактор посмотрел на часы. Он всё понял. А Редактор извиняющимся тоном резюмировал:
- Прошу меня простить и ещё раз напомнить, что наша газета не литературная. Попробуйте отправить несколько ваших стихотворений, лучших на ваш взгляд, в столичные журналы. Вы же ничем не рискуете!
Что имел ввиду под последней фразой Редактор, Он знать не мог. Как и того, чем тот рисковал, в случае печатания его стихов. Всё это покрыто тайной.
Он возвращался домой в смятении чувств и с тоской в сердце. Надо отбросить все эмоции и посмотреть на своё творчество другими, чужими глазами. Вот Он идёт по тротуару, и вдруг замечает на скамейке лежащую тетрадь. Он подходит, садится и берёт её в руки. Раскрывает и начинает читать.
Прошло не менее часа, прежде чем Он отвёл взгляд от тетради и посмотрел на небо, на котором по-прежнему светило солнце, а тёплый ветерок, не торопясь, гнал пёрыстые облака к северу. Жизнь прекрасна! Что же нам мешает, отбросив глупую суету, наслаждаться совершенной красотой, созданной не нами. Человек сотворить совершенство не в состоянии. Он может лишь копировать. Даже собственные фантазии, порой необузданные,дают совершенно обратный, не ожидаемый художником, эффект. Всё дело в наших амбициях.
Он посмотрел на потрёпанную тетрадь. Ничего не понимаю! Да, некоторые стихи требовали доработки: изменения построений фраз, рифм, инверсий. Но в целом, они не то, что не плохи, они даже больше, чем хороши. Ничего не изменилось. Взгляд со стороны оказался взглядом из глубины. "Ну и ладно! Как писал, так и буду. По другому не умею. "Решил Он и пошёл домой.
Жена, заметив далеко не восторженное расположение духа, лишних вопросов задавать не стала, что было очень тактично с её стороны. Разговаривать на эту тему ему не хотелось. А дети, сын и дочь юношеского возраста, не всё знали о другой, тайной жизни их отца. Да если бы и знали, вряд ли сумели понять. Дети в этом возрасте полностью поглощены собой. Прошло ещё, наверное, месяца три.Всё шло превосходно. Сын поступил в технический ВУЗ, а дочь перешла в выпускной класс. Лето подходило к осенней границе и пора было, в эту бархатную пору, смыться в отпуск. Преодолев препоны руководства, Он с облегчением вздохнул, представив утреннюю рыбалку и походы за грибами. Особенно Он любил бродить по лесу в совершенном одиночестве. Он и его мысли. И никаких посторонних разговоров, кроме, ласкающего слух, пения птиц.
Правда, ещё одна мысль тревожила его мозг. Мысль о собственном поэтическом невежестве. Требовалось срочное погружение в пучины стихийных волн. Он стал страстным покупателем и собирателем всевозможных стихотворных сборников, а однажды ему попалась книга о теории литературы. И если с прозой Он кое-как разобрался, то с поэзией, с её размерами, ударениями, многочисленными непонятными названиями стоп, строф - ему справиться так до конца и не удалось. И он забросил её подальше, чтоб даже на глаза не попадалась. Видимо, именно подобные вещи и втюкивают в Литинституте.
Но вот однажды, опять в предутренний час, вместо музы в его мозг прокралась
неожиданная мысль. Может быть, она давно блуждала по многочисленным ячейкам головного мозга, в глубинах подсознания, не находя нужной двери. И хорошо ещё, что не зачахла в пути.
К сожалению, многие мысли, может, даже, гениальные, посещающие нас и пытающиеся найти ту единственную дверь, ведущую к нашей душе, так ни с чем и уходят в космическое пространство, чтобы в следующий раз вонзиться в другое бренное тело.
Он вспомнил об одном преподавателе в университете, доценте, который неплохо к нему относился, и который, заведуя технической кафедрой, слыл страстным поклонником поэзии. Вот кто даст объективную оценку его сочинительству! Помня о его честности,принципиальности и, лишённом всякой фальши и лицемерия, твёрдом характере, Он был убеждён,что тот вилять хвостом не станет, и скажет всё как на духу. И почему эта мысль не приходила раньше? Новая цель - новый подъём оптимизма и творческой энергии.
Спустя неделю встреча состоялась. Преподаватель, как оказалось - уже профессор, странным образом был рад бывшему студенту.
- Я всегда вам симпатизировал и был убеждён, что вы один из способнейших молодых людей.
Широко улыбаясь, тряс руку Поэта. Он, может быть,и не поверил бы в искренность чувств Профессора, но глаза лгать не могут. А они выражали полное согласие со словами.
-И потому вы два раза заваливали меня на экзаменах? - без злости, тоже улыбаясь, спросил Он.
- Именно! Именно потому, мой дорогой! - Профессор нисколько не смутился от упрёка. - Ваши первоначальные знания тянули на"трояк", не выше, но я-то знал, что вы способны на большее. В итоге - пять! Вы же знаете мой скверный характер: я всегда стремлюсь выжать из студентов максимум их возможностей. Вас вот заставил показать все ваши способности.
- Все это знают. Только понимают гораздо позже. А как повседневная жизнь? Наверное, уже на пенсии?
- Да, но как видите преподаю. Хотя, было время хотел всё бросить. Даже могло быть и того хуже.Вы,полагаю,за время вашего студенчества поняли мою жизненную позицию? - Он утвердительно кивнул. - Я хочу быть честен,в первую очередь перед самим собой.У меня, к счастью или к сожалению - я не знаю,есть совесть, и с нею я хочу быть в ладу до конца жизни. Что смотрите? К счастью или к сожалению - вопрос риторический.Для меня он решён давным давно. Знаете, какое определение совести дал Бердяев? Совесть - это та глубина, на которой человек встречается с Богом! О добродетелях говорят многие, особенно те, которые ими не обладают. Одним словом,
в своё время в нашем прекрасном университете случился безобразный коррупционный скандал. Некоторые интеллигентные мои коллеги пытались втянуть меня в это тёмное дельце. Да что там! Чуть ли не главарём выставить. Дело находилось под контролем Президента. В СМИ, правда, оно особо не афишировалось. И правильно. Репутация университета не должна страдать от мелочной, пошленькой меркантильности его нечистоплотных сотрудников. К счастью, во всём разобрались. Хотя неприятный осадок остался до сих пор. И я, как видите, по-прежнему заваливаю, как вы изволили выразиться, студентов.
- Да, неприятная история. Я, честно скажу, ни сном ни духом.
- Я же говорю - замяли. Кого выгнали, кого на пенсию, ну а кого - в менее комфортные места.
Он решил сменить тягостную тему:
- А как семья?
Профессор даже обрадовался:
- Тут у меня, слава Богу, полный порядок. Жена в это время года живёт на даче - урожай собирает, я здесь - бобылём, а дети - кто где. Да! Самое главное - я трижды дедушка!
- Поздравляю, Профессор! Я рад, что у вас всё наладилось.
Побеседовав ещё минут пятнадцать на житейские темы, Он решил приступить непосредственно к цели своего визита.Профессор, узнав, что его бывший студент пишет стихи, воскликнул:
- Да что вы говорите?! Не ожидал, не ожидал!
- Я сам ничего подобного не ожидал.
- Это же прекрасно! Значит, не все дарования я у вас открыл. Самый главный дар открыл кто-то другой. А открыл его тот, кто его и заложил. - И тут-же добавил. -Если, конечно, ваши стихи ни неприличного содержания?
Несмотря на юмор, Он смутился:
- Ну что вы, Профессор, разве я посмел бы подобную чушь вам показывать? Я просто хочу, чтобы вы, как знаток, дали им оценку.
- Это лесть?
- Самая малость.
- Значит, ещё раз проэкзаменовать?
- Именно! Именно, дорогой Профессор!
- Ну что ж, с превеликим удовольствием. Человек, пишущий стихи, даже если он далеко не Пушкин, уже заслуживает моего уважения. Значит, в нём есть душа. Правда, в истории были неприятные исключения, когда она продавалась с молотка.
Он вручил Профессору свои тетради и, обменявшись телефонами, они расстались, так как у Профессора были ещё две пары.
И с этой минуты время, капризное и непредсказуемое, замедлило свой ход до передвижения ленивца. Он, дабы абстрагироваться от навязчивых мыслей, занялся энергичной трудовой деятельностью. Каждый день мотался на дачу: что-то строил, перестраивал, убирал оставшийся урожай, помогал соседям. Когда-то друг сказал сокровенную фразу, что лучшее средство от депрессии - это физический труд.Правда, потом добавил - желательно, хорошо оплачиваемый!
Дома велись непринуждённые разговоры на самые различные темы, за исключением одной - главной. Решал мелкие бытовые вопросы. Много времени уделял детям, что тех немало удивляло. Одним словом - обычная жизнь обычного человека.
Ровно через две недели, в осеннем, с начинающими желтеть листьями, лесу, где Он бродил, собирая грибы, его поймал телефонный звонок. Звонил Профессор.
- Здравствуйте, Профессор.
- Добрый день. Вы говорили, что вы в отпуске?
- Да.
- Прекрасно. Завтра жду вас у себя дома. - Профессор назвал свой адрес. - До встречи!
Назавтра, в половине одиннадцатого, Он жал подрагивавшим пальцем кнопку звонка квартиры Профессора. А ровно в одиннадцать сидели в кабинете за столом, на котором вместо книг и рукописей стояла бутылка коньяку, неприхотливая закуска временного холостяка, и две его тетради со стихами ждали своей участи.
После второй рюмки и вежливых разговоров о здоровье и семье, перешли к главному.
- Я вам не буду читать лекций по правилам стихосложения, о ямбах, дактилях, хореях. - Профессор говорил тихо, спокойно, глядя в глаза собеседнику. - Пусть этим занимаются на литературных курсах. Я выскажу своё откровенное мнение сугубо по вашему творчеству. Я его изучил очень досконально. Обычно читают стихи поверхностно, за десятки секунд, не улавливая ритм, а порой и суть написанного. Я понял главное - вы писали по наитию, без мучений, в отличие от некоторых уважаемых поэтов. И, вообще, я считаю, что браться за "перо"надо лишь в том случае, если тебе есть что сказать человечеству, и тебе невмоготу. Слишком много графоманов. Честно признаюсь, я не большой поклонник стихов о природе, о всевозможных природных явлениях, если, конечно, это не шедевр. О природе тоже
надо писать душой, о любви - тем более. Мы чересчур лицемерны. - Помолчав, добавил. - И я не исключение. Не пугайтесь. Моё лицемерие проявляется не в восторженных одах какой-нибудь высокопоставленной бездарности, а в некотором умолчании, пусть и трусливом. Увы, мне самому это скорбно признавать. А вот ухмыляться не надо. Перед вами ни лицемерить, ни умалчивать что-либо не стану.
- Профессор, это не улыбка. Меня перекосило от лимона.
И Он посмотрел на Профессора. Тот не улыбался - Профессор смеялся.
- Разберу по косточкам. А теперь серьёзно и детально. Я разделил все ваши стихи на три части. Первая - слабоватые, и стилистически, и ритмически, требующие доработки; вторые, их большинство, очень хорошие, разве что чуть-чуть подкорректировать. Что же вы загрустили? Самую малость. В некоторые стихи внести небольшой штрих. Улыбнитесь! Переходим к третьей категории, в которой стихи, избегая громких фраз, просто прекрасны!
- Спасибо, - скупо выдавил Он.
- Меня благодарить не за что Я здесь совершенно ни при чём. Всё, что нам даётся - даётся свыше. В вас это слишком долго дремало, а потом вдруг проснулось. Скажите, вас в детстве не тянуло писать?
Он подумал, и о случае с сыном решил умолчать.
- Да, но не стихи. Наверное, в классе втором-третьем придумывал сказки. Потом, под впечатлением Фенимора Купера, писал роман об индейцах. Но абсолютно с собственным сюжетом.
- Я вам верю, - улыбнувшись, успокоил Профессор.
- А потом стало не до того. Как-то всё померкло, забылось. Но стихов я не писал никогда!
- Как видите никогда не поздно начинать.
- А толку? - как-то по-детски обиженно буркнул Он. - Не печатают.
Профессор опять заулыбался.
- Понимаю. Творческие амбиции.
Он попытался протестовать, но Профессор не позволил.
- Это нормально. И стесняться этого не следует. Писать в стол можно, только не всю жизнь. Иначе депрессия загонит вас в угол. Существует, правда, и другой конец этой палки.Чрезмерное внимание к собственной персоне нередко вгоняет неокрепшие души в гордыню. Она тоже загоняет в угол.
- Какая тут гордыня?! - Он вяло махнул рукой.
- Не печальтесь. Будут вас печатать, будут. В нашем обществе, к сожалению, всегда нужны связи. Они многое решают, иногда - всё. Но вам повезло - они у меня есть. Как многолетний ценитель литературы, я знаком со многими издателями и редакторами, поэтами и писателями. С этого момента ваши стихи будут периодически печататься в журналах. Для начала я отобрал три десятка, над другими поработайте. В ваших рукописях я осмелился оставить свои ремарки. Не обижаясь на меня, хочу, чтобы вы обратили на них внимание.
- Конечно, Профессор, - с готовностью согласился Он.
- На следующий год планируется издать большой стихотворный сборник, куда я попробую протолкнуть, да, вот такое неподходящее слово приходится применять к поэзии. Попробую убедить коллегию включить пять-шесть ваших лучших работ. Ну а потом, смотришь, выйдет отдельная книга. Знаете, что главное для пишущего человека? Не зацикливаться на написанном. Иначе впадёте в творческий
ступор. Написали - забыли, потому что лучшее - впереди. И ещё скажу одну вещь: то, что мы создаём, нам кажется прекрасным. Мы не можем быть полноценным критиком собственным творениям. История знает много графоманов, но и они были уверены, что создают бесценные шедевры потомкам. Иначе они очень сильно застеснялись бы и бросили писать. Впали бы в депрессивное состояние, апатию, меланхолию, и натворили Бог знает каких глупостей. Все хорошие стихи, пусть и не гениальные, написаны душой. А душа нас защищает. Я называю это - защитные функции души. Своего рода - душевный иммунитет. Пусть лучше пишут. Главное, чтобы стихи были живыми. Есть мёртвые стихотворения. Вроде всё правильно, даже где-то красиво, а чего-то не хватает. Это мёртворождённый ребёнок. Выкидыш!
Он молчал и слушал. Профессор подумал, засмеялся и добавил:
- Пусть пишут, чем пьют водку и воюют. - И достал из секретера новую бутылку, так как первая неожиданно закончилась.
Несмотря на выпитый коньяк, Он вспомнил и запротестовал:
- Позвольте, дорогой Профессор, только что вы говорили совершенно обратное?
- И что-же в частности?
- Что слишком много графоманов.
- Да,слишком. Получается противоречие? Человек соткан из противоречий. Чем больше выпиваю, тем больше парадоксов. И, всё-таки, пусть лучше пишут все! Лишь бы стихи были добрыми, если уж не талантливые. Без пошлости, без насилия. А давай перейдём на более нейтральные темы? Например, поговорим о спорте?
Дальше пошли разговоры о многом.
Весь обратный путь домой Он проспал в автобусе. Выйдя на платформу и вдохнув свежего воздуха, Он усмехнулся и в голос сказал.
- А Профессор-то выпить не дурак! Крепкий мужик!
Никто из окружающих его не понял, но уточнять из вежливости не стали. И тут опять зазвонил сотовый. Звонил Редактор. Он удивился, но как-то спокойно, без трепета.
- Вы знаете, - Редактор говорил, и в голосе была видна его скромная, располагающая улыбка. - Мы тут посоветовались, и к предстоящему празднику, среди прочих, решили включить и ваше стихотворение. Я его досконально не помню,поэтому прошу вас зайти ко мне в удобное вам время с вашими рукописями.
Ему вдруг захотелось сказать что-то гадкое, даже омерзительное, но Он не сказал. Он был для этого слишком хорошо воспитан. Он сказал.
-Хорошо. Спасибо.