Глава 20.
Верит ли человек в бога или нет – его личное дело, но в продолжение жизни после смерти физического тела верят практически все. И впрямь, сложно, почти невозможно смириться с мыслью, что после кончины от тебя ничего не остается, кроме гниющих останков, образа в памяти близких и фотографий. О детях можно не говорить. Оставить потомство – это естественный ход жизни любой жизненной формы. Речь о другом. Как может продолжать жить мир, когда тебя не станет? Куда девается накопленный опыт, эмоции, мысли? Где место нашим планам, желаниям, амбициям? Не может всё это исчезнуть бесследно со смертью физического тела, такое просто не укладывается в голове, ведь далеко не каждому удается оставить после себя значимый след в виде художественных произведений, учений, как знаменитому политическому деятелю и так далее. Вот и верят: кто в рай с ангелами или гуриями и ад с чертями или шайтанами, кто в бесконечную реинкарнацию, есть много разных предположений. Бывают совсем экзотические. Некоторые непризнанные конфессии утверждают, что душа – хорошо хоть в наличии души сходятся практически все – вообще после смерти тела покидает землю, путешествуя от мира к миру до скончания веков. Есть и прикладная версия, заключающаяся в том, что с умирающего тела снимается информация, которая становится частью информационного поля, окружающего любую живую планету. Вот такая информационная версия рая. Мне лично больше нравится версия с бесконечными путешествиями от мира к миру. Любопытно ведь.
О смерти, в силу я возраста раньше не задумывался. Зачем думать о неприятном, которое произойдет только в отдаленном будущем? Да у меня вся жизнь была впереди, но в жизнь после смерти верил, чем бы она ни оказалась. Как тут не поверить, если много людей, переживших клиническую смерть, делятся своими переживаниями и посмертным опытом во всех доступных СМИ? Вряд ли можно найти взрослого человека, который бы не слышал о ярком свете в конце тоннеля, встречающих на том свете родственниках.
Свет был, но не слепящий яркий, вызывающий благоговение, а нормальный, чуть зеленоватый, как приглушенный солнечный, льющийся сквозь молодую листву. Тоннеля не было, вместо него высокий потолок, с которого и лился свет – со всего потолка. Постепенно я понял, что тело у меня есть или его замена. Голова почему-то не двигалась, зато удалось пошевелить пальцами ног и почувствовать это. Все остальные члены словно онемели.
Пришло понимание, что я не умер, а всё ещё жив, лежу на спине, раз надо мной потолок, и в странном состоянии. Моей воле подчинялись лишь пальцы ног и глаза, которые я максимально скосил, пытаясь рассмотреть тело. Оно никуда не исчезло. Я лежал обнаженный по пояс, на чем-то настолько мягком, что продавливал это своим весом. Тело было словно до половины погружено в эту мягкость. Левая рука, как рука, только не удавалась двинуть даже мизинцем, а вместо правой – толстая белая сосиска.
На границе зрения что-то мелькнуло. Послышался шелест и стук, но кто или что это было, я не разглядел.
По всей видимости, я на больничной койке, а белая сосиска, не что иное, как повязка. Но если я в больнице, то нахожусь в руках торговцев, поэтому и обездвижен. Мне уже вживили чип? Попытался найти в мешанине чувств, обуревавших меня преданность к хозяину, не хочется даже думать о любви, но ничего подобного не находил. Там была и растерянность, и злость, и беспокойство за своих спутников, особенно за Нирину, да много всего, но никакого обожания хозяина. Значит, я ещё не чипирован. Надолго ли?
Хорошая была задумка покинуть планету. И ведь всё для этого было. Удалось освободить Карилия, он даже в норму пришёл, были скафандры, план побега с планеты, катер, космический корабль и надежда вернуться домой. Да мы почти дошли, но почти, как известно, не считается. Сейчас ничего не осталось. А если так, меня уже не волнует, чипируют меня или лечат только для того, чтобы утилизировать. Если нет будущего, то и настоящее теряет всякий смысл. От безысходности должно было сжаться сердце, но я его не чувствовал, словно из всего тела остался только мозг и, как в насмешку, некоторые органы чувств – в частности зрение и слух. Снова послышался непонятный ритмичный шорох и звон то ли стекла, то ли металла о металл.
- Он в сознании, - где-то за головой прозвучал мелодичный женский голос.
- Давно пора, - ответил ей хрипловатый баритон. – Сейчас посмотрим.
В поле зрения возникло лицо, да так стремительно, что я не сразу смог сфокусировать взгляд, а когда получилось…. Кровь застыла в жилах.
Это сон или бред. Да, точно, это бред, продолжение того бреда, что привиделся мне, когда я умирал.
Я зажмурил глаза, в надежде прогнать кошмар, но когда вновь поднял веки, кошмар никуда не делся. Мало того, растянул узкие губы в широкий оскал, открывающий крупные ровные зубы.
- Посмотрим, посмотрим, - сказала жуткая голова и перевела взгляд больших выпуклых темных глаз в изголовье кровати, на которой я лежал.
Звуки исходили, явно из этого кошмарно широкого рта, ведь губы шевелились. А самое поразительное – говорящий мут был одет во что-то светло-зеленое. Одет!
- Неплохо, совсем неплохо. Пора тебя выпускать из кокона, - с довольным видом проговорила кошмарная голова и исчезла из поля зрения. На её месте возникла другая, и я получил возможность любоваться на женскую особь мута, если судить по пышной груди, затянутой в зеленую ткань, и легкомысленным светлым кудряшкам, выбивающимся из под широкой налобной повязки того же зеленого цвета, видимо, заменяющей врачебную шапочку.
Окинув внимательным взглядом что-то поверх моей головы, женская особь улыбнулась. Её оскал был больше похож на улыбку, и зубы были помельче. Зубы! Как я сразу не сообразил. У этих, в отличие от тех мутов, с которыми мне посчастливилось раньше пообщаться, зубы были человеческими, а не треугольными, на вид даже острыми и без выступающих клыков. Зубы всеядного существа, а не хищника.
Значит, счастливчик рассказывал чистую правду. Есть разумные муты или как бы они правильно ни назывались, и я у них в руках. Мало того, они меня лечили и, по всей видимости, уже вылечили. А как же остальные члены команды? Что с девушкой и её братьями? Куда делась охранка? Может, охранка забрала всех, оставила меня умирать, а муты подобрали? Вопросы теснились в голове, но задать их не удавалось. Губы не двигались.
Тем временем женщина мут, мысленно я уже называл её медсестрой, сдвинула руку в повязке вместе с частью кровати в сторону, практически под углом в девяносто градусов к моему ложу и полоснула по повязке скальпелем с клювообразным лезвием. Повязка лопнула, выплеснув белую густую жидкость. Медсестра освободила руку от остатков повязки и протерла кожу салфеткой.
Скосив глаза, я наблюдал за её действиями как бы со стороны, ничего не ощущая. Рука выглядела совсем неплохо, главное – абсолютно целой. Никаких ран с вывороченными багровыми краями, только белесые широкие полосы на загорелой коже.
- Пришлось удалить часть мышц и кожи, - пояснила медсестра, заметив мой взгляд. – Хорошо, что кости не были повреждены, а то вместо шести суток, пришлось бы держать тебя в коконе гораздо дольше.
- Зато этого времени хватило, чтобы очистить кровь от токсинов, нейролептиков и другой гадости. Возможно тебе будет интересно, что обездвиживающий коктейль игл, которыми ты был обильно истыкан, едва не прервал твою жизнь, - прокомментировал мут в зеленом, благосклонно и ободряюще похлопав меня по плечу, чего я не почувствовал, а только увидел. – Кстати, стимуляторами в тех несоразмерно огромных количествах, что присутствовали в твоей крови, тоже не стоит злоупотреблять, - добродушно добавил он.
Вероятно, это был врач и на второй взгляд он выглядел не так ужасно, как увиденный впервые. Ну да, он был похож на дикого мутанта слегка бугристым черепом, но не лысым, а поросшим редкими короткими рыжеватыми волосами. Надбровные дуги и челюсти у врача поменьше, да и кожа не синюшно-белая, складчатая, а нормальная практически человеческая, даже вроде загорелая. А главное – ни от него, ни от медсестры совсем не воняло, даже не пахло, вообще ничем. А вот со строением лиц обоим медикам не повезло. Какие-то они были слишком крупными, по сравнению с человеческими, костистыми, с ярко выраженными скулами, крупными челюстями и очень высокими лбами с глубокими впадинами на висках. Крупные, слегка выпуклые глаза, почти без ресниц на веках, не смягчали лиц, а наоборот, подчеркивали их непохожесть ни на морды мутов, ни на человеческие лица.
Я ещё раз попытался разомкнуть губы и спросить о судьбе моих товарищей, но даже промычать ничего не удалось.
- Вижу, у тебя немало вопросов, но придется подождать несколько минут, - усмехнулся врач, моим потугам. И уже обращаясь не ко мне, а к медсестре, скомандовал: Начинай Этис. Чего ждешь?
Что делала медсестра, названная непривычным именем Этис, я не видел, только слышал легкие щелчки. Следствием её манипуляций явилась вспучивание той субстанции, которая обволакивала моё тело. Она, как внезапно ожившая, ползла, поглощая тело, подобралась уже к лицу. Ещё мгновение и эта гадость залепит рот, нос и глаза, а я даже позвать на помощь не могу. Но этого не произошло. В какой-то момент она разом осела, оставляя хлопья на коже и ко мне начала возвращаться чувствительность, но мышцы продолжали оставаться глухими к моим попыткам оживить их. И только после очень необычной ванны, где густая тяжелая жидкость, не очень похожая на обычную воду, глубоко, до боли и до костей помассировала каждое волокно, мне удалось разлепить губы.
- Я был один? – тихо, сам удивляясь необычности своего голоса, прохрипел, от всей души надеясь, что ошибаюсь.
- С ответами на вопросы придется подождать, - сказала медсестра, внимательно прислушиваясь к звукам моего голоса, одновременно помогая мне выбраться из ванны. – У тебя, как я вижу, вживлен ментальный переводчик, но мы противники любого электронного воздействия на мозг. Я знаю, что ты меня понимаешь, но я тебя не понимаю. Потерпи, мы уже послали за нагрудным переводчиком. Так что, пока не выучишь язык, тебе придется всюду его таскать с собой. А сейчас тебе нужно смыть с кожи восстанавливающий гель.
Медсестра пыталась помочь мне в душе, но я отказался. Хватит того, что я и так нагишом маячил перед ней, тем более что душевая кабина была оборудована с учетом немощных и больных. Всюду на стенах травмобезопасные поручни, висят петли, за которые можно не только держаться, а буквально висеть на них. Петли мне не понадобились, а поручни были в самый раз. Я чувствовал себя совсем неплохо, чего нельзя было сказать об ослабевших, словно ватных мышцах. Двигаться без посторонней помощи, конечно можно, но стометровку я бы сейчас не взялся бежать.
Не понимающая ни слова медсестра, снабдив меня одежкой и мягкой обувью типа теннисных тапочек, ушла, оставив в то ли в операционном зале то ли большой медицинской палате. Палата оказалась не одноместной. В надежде, что этот пациент один из спутников, я доковылял до странного сооружения - что-то среднего между кроватью и операционным столом, изголовье которого окружала панель с множеством кнопок и непонятных значков. В затвердевшей пене лежал не Карилий или Дино, и даже не Нирина, а подросток мут с обеими ногами, упакованными в повязки, подобные той, в чем была моя рука. Мут был без сознания.
И поговорить не с кем, не говоря о том, что задать вопросы. Словно немой. Я всех слышу, а меня никто. Медсестра ушла, врач куда то запропастился, словно ему наплевать на пациентов. Мне ещё довольно долго пришлось глазеть на покалеченного мальчишку мута, пока не вернулась Этис.
- Ну вот, - удовлетворенно вздохнула она, прилепив мне на рубашку тонкий блестящий овал, похожий на нагрудный значок, - Это твой личный переводчик. Он будет переводить каждое твое мычание в нормальную речь.
Вот и докатился. Русский язык называют мычанием. Неправильно всё это. Но сейчас хоть появилась реальная возможность получить ответы на вопросы, которой я незамедлительно воспользовался.
- Я сюда один попал?
- В каком смысле один? – нахмурилась медсестра, сведя вместе тонкие, словно нарисованные брови.
- Со мной были трое друзей, одного со мною вида. Мне бы хотелось узнать их судьбу.
- Мы все одного вида, как бы ни отличались внешне, - для начала, строго выговорила мне медсестра. - В тот день, когда тебя привезли, было ещё два пациента – пожилая женщина с рваной раной и подросток с переломами обеих ног. Его восстановление ещё не завершено, - она указала пальцем на мальчишку в коме. – О судьбе твоих друзей мне ничего неизвестно. В наш медицинский центр попадают только пациенты, которым требуется восстановление мягких тканей и костей. С другими заболеваниями люди обращаются в другие специализированные центры, - пояснила медсестра.
Много слов, но никакой нужной информации.
- И куда мне теперь? Где и у кого я могу получить информацию?
- Я только лечу, но есть человек, который с нетерпением ждет твоего выздоровления. Он уже не раз справлялся о твоем здоровье. Ему и задавай вопросы. Все новички проходят через его руки, - обнадежила медсестра и предоставила в сопровождающие, а скорее всего в качестве конвоира здоровяка в металлизированной юбке выше колена, пузырчатом жилете на голое тело – не удивлюсь, если это броня.
Если бы я первым увидел именно этого конвоира, думаю, поверить, что муты разумны, было бы гораздо сложнее, несмотря на одежду и наличие оружия в лапах здоровяка. Уж очень сильно этот экземпляр смахивал на диких мутов и бледной слегка складчатой кожей о массивными надбровными дугами и лысым бугристым черепом, только отсутствие характерного запаха говорило о принадлежности его к разумным мутам. Кроме того он был на удивление молчалив. На все мои робкие вопросы скалил крупные зубы, гукал и мычал, похоже понимая речь, пытался ответить жестами и на пальцах. Чего я не понимал, а жестовый язык оказался не под силу ни одному из двух переводчиков. Это же надо было нарваться на немого конвоира. Впрочем, может, конвоиры , охранники или как ещё их здесь называют, все немые или им языки удалили.