Видео "Гавриилиада - причина злоключений Пушкина",
Видео "К 215-летию Пушкина. Гавриилиада",
Часто пушкиноведы посмеиваются "глубокомысленно" над романтизмом Ленского. Принято это как в средней школе, так и на университетских кафедрах , и даже в Пушкинском Доме Академии Наук. Не желают вспомнить крылатые слова: "Чему смеётесь? - Над собой смеётесь!
А между тем, в романсе Ленского из поэмы «Евгений Онегин» та же страсть и та же богословская и мировоззренческая концепция, что и в других произведениях Пушкина, только он более лиричен, интимен, задушевен.
Недаром сочинённая на эти стихи - Ария Ленского П.И.Чайковского осталась лучшей в творчестве величайшего русского композитора. Музыка уже заключена в этих молитвенных строках.
И можно с уверенностью сказать, что эта звенящая предсмертной тоскою молитва из недр русской души, этот полёт чувств, струящийся в высоту небес есть плод величайшего вдохновения А.С.Пушкина:
«Но мысль одна его объемлет;
В нём сердце грустное не дремлет…
Его стихи полны… звучат и льются…
Стихи на случай сохранились,
Я их имею; вот они:
«Куда, куда вы удалились
Весны моей златые дни?
Что день грядущий мне готовит?
Его мой взор напрасно ловит,
В глубокой мгле таится он.
Нет нужды; прав судьбы закон.
Паду ли я стрелой пронзённый,
Иль мимо пролетит она,
Всё благо: бдения и сна
Приходит час определённый;
Благословен и день забот,
Благословен и тьмы приход».
Неужели нужно объяснять обывателям глубочайший философский смысл этих «чепуховых» стихов? Что же, придётся попробовать, потому как приняв к сведению внешние определения в предыдущих строках поэмы, а именно: «полны любовной чепухи» и «в лирическом жару, как Дельвиг, пьяный на пиру» XX строфы и лёгкую иронию следующей за стихами романса XXIII строфы: «Так он писал темно и вяло,
(Что романтизмом мы зовём,
Хоть романтизма тут нимало
Не вижу я; да что нам в том)»
... посредственные критики типа В.Белинского, принялись с усердием достойным лучшего применения обличать Ленского в детской инфантильности, чужебесии и даже в мещанском самодовольстве (?).
Сам-де Пушкин охарактеризовал свой романс, яко «тёмный» и «вялый», в коем «нет нимало романтизма», и, следовательно никуда негодный, «сам себя своим романсом высек, как офицерская вдова».
И невдомёк сим «выходцам из самой толщи народа», однако с гегельянскими ухватками, что поэт, зная их порочные наклонности, попросту весело посмеялся над их казённо демократической «эрудицией», указав им «на самом деле» на «обыкновенный удел», в котором «охладевает пыл души» и на их обывательское «знание жизни».
В молитве Ленского, вглядывающегося «в глубокую мглу» «дня грядущего» прежде всего поражает истинно православное смирение пред «Законом Судьбы» и поэтическое «благословение» Природе, живущей по высшей Воле Божией.
«Всё Благо» - жизнь и смерть, бдение и сон, «день забот» и «тьмы приход».
Юный Поэт не хочет умирать, но благословляет «луч денницы» и «яркий день», в котором его уже не будет, благословляет мир, который забудет его.
Единственное, о чём просит Ленский Бога, чтобы Любовь – истинное и святое чувство не кончалось, чтобы и по смерти его самого осталась Любовь в душе его любимой.
Нет романтизма в этой предсмертной, глубоко искренней молитве «нимало», хоть и «зовём мы романтизмом» то, что не понимаем и никогда, увы, не поймём, что от нас «за семью печатями».
Так кто же эти «мы», с которыми поэт «нимало» не видит общего? – Может быть те, кто возвышенные, искренние сердечные чувства почитают «тёмными» и «вялыми», а главное, лишёнными пользы практического существования?!
Впрочем, даже в ближайшем окружении Александра Сергеевича отсутствовало понимание романтизма.
Так А.С.Пушкин в 1825 году пишет князю П.А.Вяземскому: «Кстати: я заметил, что все ( даже и ты) имеют у нас самое тёмное понятие о романтизме…».
«Литература у нас существует, но критики ещё нет. У нас журналисты бранятся именем романтик, как старушки бранят повес франмасонами и волтерианцами – не имея понятия ни о Вольтере, ни о франмасонстве» (1829 г.).
«…Андре Шенье, поэт, напитанный древностию, коего даже недостатки проистекают от желания дать на французском языке формы греческого стихосложения, - попал у них в романтические поэты» (1830 г.).
В.Белинский, комментируя поэму «Евгений Онегин», противопоставляет Ленского его русскому окружению на основании того, что поэт получил образование в Геттингене, полагая что Александр Сергеевич, поминая Геттинген, таким вот странным образом подчёркивает оторванность воспитанного на западе юноши от своего русского народа.
«Великий» критик как-будто не ведал о том, что в Царскосельском лицее юный Пушкин боготворил своего преподавателя,
получившего высшее образование в Гейдельбергском и Геттингентском университетах, Анатолия Петровича Куницына.
Строка «С душою прямо геттингентской» говорит нам лишь о том, что в Ленском была воспитана в Геттингене «ко благу чистая любовь», «негодованье» ко злу и «сожаленье» о неустройстве русского общества.
А вот стихи «Дух пылкий и довольно странный,
Всегда восторженную речь
И кудри чёрные до плеч»,
описывают нам документально точно внешность А.П.Куницына…
«Красавец в полном цвете лет,
Поклонник Канта и поэт.
Он из Германии туманной
Привёз учёности плоды:
Вольнолюбивые мечты,
Дух пылкий и довольно странный,
Всегда восторженную речь
И кудри чёрные до плеч.
Негодованье, сожаленье,
Ко Благу чистая Любовь
И славы сладкое мученье
В нём рано волновали кровь.
Он с Лирой странствовал на свете;
Под небом Шиллера и Гете
Их поэтическим огнём
Душа воспламенилась в нём;
И Муз возвышенных искусства,
Счастливец он не постыдил;
Он в сердце гордо сохранил
Всегда возвышенные чувства,
Порывы девственной мечты
И прелесть важной простоты.
Он верил, что душа родная
Соединиться с ним должна,
Что, безотрадно изнывая,
Его вседневно ждёт она;
Он верил, что друзья готовы
За честь его принять оковы,
И что не дрогнет их рука
Разбить сосуд клеветника;
Что есть избранные судьбами,
Людей священные друзья;
Что их Бессмертная Семья
Неотразимыми Лучами
Когда-нибудь нас озарит
И мир Блаженством одарит.
Он пел Любовь, Любви послушный,
И песнь его была ясна,
Как мысли девы простодушной,
Как сон младенца, как луна,
В пустынях Неба безмятежных,
Богиня Тайн и вздохов нежных.
……………………………………..
Он пел те Дальные Страны,
Где долго в лоно Тишины
Лились его живые слёзы;….
Приведённые строки из VI, VIII – X строф второй главы поэмы говорят нам очень и очень много о Вере самого Пушкина, глубокой Вере в Бога Живаго и в Его Святые Силы.
Так дадим же наконец через два столетия себе труд задуматься над «избранными судьбами, людей священными друзьями», их «Бессмертной Семьёй», что «когда-нибудь озарит нас неотразимыми лучами и одарит Блаженством» наш дольний «мир».
Здесь пред нами в образе юного поэта предстали одновременно любимый преподаватель Царскосельского Лицея А.П.Куницын и его достойный ученик, сам А.С.Пушкин; они здесь оба со своей искренней, чистой, «простодушной, как сон младенца, как мысли девы» праведной Верой в существование бессмертной семьи Богов (или Ангелов).
Что же касается пропущенных нами строк X строфы: «Он пел разлуку и печаль, и нечто и туманну даль, и романтические розы, он пел поблеклый жизни цвет без малого в осьмнадцать лет», то в этом отношении Владимир Ленский ничем не отличался от восемнадцатилетнего Александра Пушкина – приведём в красноречивый пример известное стихотворение 18-летнего поэта:
«Не спрашивай, зачем унылой думой
Среди забав я часто омрачён,
Зачем на всё подъемлю взор угрюмый,
Зачем не мил мне сладкой жизни сон.
Не спрашивай, зачем душой остылой
Я разлюбил весёлую любовь
И никого не называю милой –
Кто раз любил, уж не полюбит вновь;
Кто счастье знал, уж не узнает счастья.
На краткий миг блаженство нам дано:
От юности, от нег и сладострастья
Останется уныние одно…» (1817 г.),
Не стоит забывать, что вторую главу «Евгения Онегина» писал 23-летний поэт. Очень жаль, что из беловой рукописи по неизвестным нам причинам были из второй главы при напечатании исключены три строфы X, XI, XII. В сих строфах осуждались поэтом певцы «порочных забав, слепого наслажденья, впечатлений дней своих блажных»… Обращаясь к ним непосредственно в XII строфе Пушкин пишет:
«Несчастные, решите сами,
Какое ваше ремесло;
Пустыми звуками, словами
Вы сеете разврат и зло.
Перед судилищем Паллады
Вам нет венца, вам нет награды,
Но вам дороже, знаю сам,
Слеза с улыбкой пополам.
Вы рождены для славы женской,
Для вас ничтожен суд молвы –
И жаль мне вас… и милы вы,
Не вам чета был гордый Ленский:
Его стихи, конечно, мать
Велела б дочери читать.»
К последним строкам в черновой рукописи было сделано примечание: « La mere en prescrira la lecture a sa falle.» Piron., что означает «Мать предпишет своей дочери чтение этих стихов. Пирон.».
Как видим 23-летний А.С.Пушкин несмотря на открытое исповедание им полноты свободы нравов не мыслил для юношества того сексуального просвещения, которое всячески пытается привить нам западная демократия.
Мать в представлении Пушкина могла выбрать для своей дочери только самые чистые и невинные примеры целомудренной жизни.
В стихах, описывающих Свою Веру и Веру своего «романтического» героя, поэт ради полноты смысла даже счёл возможным пожертвовать правильностью рифмы, - «порывы девственной мечты» рифмуя с « прелестью важной простоты» и «поёт»
« те дальные страны, где долго в лоно тишины лились его живые слёзы».
Несложно догадаться, что это Небесная Страна Глаголов – Речений в жизнь – Ангелов или же Богов Античности ; «неотразимыми лучами озаряющая и одаряющая блаженством тепла, жизни и света праведных чувств.».
Нет, не в духов, посланных служить богоизбранному роду Авраамову
( см. «Послание апостола Павла к евреям», гл. I -III ) верил великий русский поэт. Унижение Святых Сил Творящих Слова Небесного было для него неприемлемо.
Поэт искренне верил в полноту онтологического существования Небесных Сил, явленных на земле Глаголом Небесным, - существования более реального, чем бытие человеческое.
Иудейско-христианское понимание того, что «не от ангел приемлет Господь, но от семени Аврамова» (Евр., гл.II, ст.16) и «не все ли (ангелы) суть служебные духи, в служение посылаемы за хотящих наследовати спасение» (Евр., гл.I, ст.14) были для Александра Сергеевича лишены смысла.
По Пушкину, Небесному Слову призван отдать себя человек, опалить душу свою Его Священным Жертвенным Огнём, но не согревать свои эгоистические, хотя бы и мистические страсти нечистыми лукавыми словесами, не льстить себе и «кумирам безобразным и призракам ничтожным» праздного нечестивого общества.
Во время написания второй главы 23-летний А.С.Пушкин даёт в стихотворении «Таврида» целостную концепцию своего отличного от ортодоксального христианства духовного мировоззрения.
Неудивительно, что и через два года поэт вернулся к тем же строкам «Тавриды», в которых речь идёт об Ангельских «языческих» Святых Силах в бессмертие которых он веровал в точности также, как и в бессмертие своих возвышенных и правдивых чувств Любви и Дружбы:
«Ужели там, где всё блистает
Нетленной Славой и Красой,
Где Чистый Пламень пожирает
Несовершенство бытия….
Тоску Любви забуду я?...
Любви, но что же за могилой
Переживёт ещё меня?
Во мне бессмертна память милой,
Что без неё душа моя?»
Вера поэта в бессмертие абсолютна ( «конечно Дух бессмертен мой»), но юный поэт к тому ещё верит «мечтам поэзии прелестной; Благо словенным мечтам, их сумраку и тайным цветам».
« Зачем не верить Вам поэты?» - вопрошает Пушкин поэтов Античности, веруя, что «сердца покинутых друзей», «вкушая бессмертие», «поджидают» его в Элизиуме «как в праздник ждёт семья родная замедливших гостей своих»
И всё это богатство радостного, исполненного огненной жертвенной Любви Небесного Мира, поэт сознательно противопоставляет официально принятому казённому вероисповеданию, которое всегда было ему чуждо, и это именно о нём он пишет в зачале «Тавриды»:
Ты, сердцу непонятный мрак, (!)
Приют отчаянья слепого,
Ничтожество! Пустой призрак,
Не жажду твоего покрова!
Мечтанья жизни разлюбя,
Счастливых дней не знав от века,
Я всё не верую в тебя,
Ты чуждо мысли человека!
Тебя страшится гордый ум!
И далее... « гордый ум» поэта представляет нам на суд мятущегося «невольным ужасом томимого путника» жизни, «дрожащего, колеблющегося, погружающего взоры в бездну» от страха пред «вечным шумом альпийских ручьёв», струящихся «с Вышины»:
«…………..Пред ним предметы движутся, темнеют,
В нём чувства хладные немеют,
Кругом оплота ищет он,
Всё мчится, меркнет, исчезает…
И хладный обморока сон
На край горы его бросает…»
Как «хладного обморока сон», как поиск «оплота» на краю пропасти, - так воспринимает живая душа юного Пушкина мрачные соблазны индивидуалистического вероисповедания.
А вот стихи уже повзрослевшего тридцатилетнего Пушкина и в них тоже признание о благоговейном молении к так называемым «языческим» Богам:
«Примите гимн, Таинственные Силы!
Хоть долго был изгнаньем удалён
От Ваших Жертв и тихих возлияний,
Но Вас любить не остывал я, Боги,
И в долгие часы пустынной грусти
Томительно просилась отдохнуть
У Вашего Святаго Пепелища
Моя душа -……..зане там Мир.
Так , я любил Вас долго! Вас зову
В Свидетели, с каким святым волненьем
Оставил я …….людское племя,
Дабы стеречь Ваш Огнь уединенный,
Беседуя с самим собою. Да,
Часы неизъяснимых наслаждений!
Они дают мне знать сердечну глубь
В могуществе и немощах её,
Они меня любить, лелеять учат
Не смертные, Таинственные чувства,
И нас они науке первой учат:
Чтить самого себя…»
И когда поэт восклицает:
«Кто волны , вас остановил?
Кто оковал ваш бег могучий?
Кто в пруд безмолвный и дремучий,
Поток мятежный обратил?...» ,
неужели не ясно, что под «остановленными волнами мятежного потока» он понимает свой народ русский, чей «бег могучий окован» «и обращён в пруд безмолвный и дремучий»…
От несчастной судьбы народных масс, движение общественной жизни и мысли в которых неведомою злою силой остановлено, поэт обращается непосредственно к своей «бурной младой душе, усыплённой дремотой лени»:
«Чей жезл волшебный поразил
Во мне надежду, скорбь и радость?
И душу бурную и младость
Дремотой лени усыпил?...»,
и тут мы начинаем понимать, что под « волшебным жезлом», «поразившем» его утробу и самые недра души и остановившем естественное течение народного бытия, Александр Сергеевич подразумевает царский скипетр российского самодержавия, и иудео-христианскую церковь и её волшебный жезл – гибельный оплот рабства, лени, сна и лжи,
и когда поэт обращается с молитвенной просьбой к «Ветрам», прося их «взрыть воды, разрушить гибельный оплот»; когда призывает «Грозу – символ Свободы» «промчаться» над утратившими свободу, находящимися в духовной и бюрократической неволе «водами», неужели не понятно, что и здесь речь идёт снова о Святых Силах Небесных:
«Взыграйте , Ветры, взройте воды,
Разрушьте гибельный оплот.
Где ты, гроза – символ Свободы?
Промчись поверх невольных вод» (1823 г.)
И в более поздних стихотворениях , посвящённых казалось бы описаниям природы: стихий, гор, горных потоков: «Кавказ» и «Обвал» поэтом как бы между строк даётся общая символическая картина скованного народного бытия и трепетного ожидания кардинальных счастливых перемен на праведном жизненном пути его ближних.
Александр Сергеевич понимал, что изменить русскую жизнь может только прямая помощь с Неба, что только взобравшись туда, где «мрачные скалы» чуждого мировоззрения сдерживают течение «кипящих и пенящихся валов» с «орлиной» высоты «обвалом» можно затопить снега равнодушия и обрести «широкий путь» в страну, где царствует Ветер Свободы, доступный небожителям, - «где ныне мчится лишь Эол, Небес жилец».
С горней высоты, «один в вышине, стоя над снегами у края стремнины», оттуда, где «орёл парил с ним наравне», Пушкин пророчески прозревал «потоков рожденье и первое грозных обвалов движенье».
А.С.Пушкин ведал, что «широкий путь» русского народа ведёт в утраченную солнечную страну Гиперборею, что «задних волн упорный гнев пробьёт снега», и как тут не вспомнить Книгу Иова : «От Севера облацы златозарни: В них велия Слава и Честь Вседерджителева. Светлый есть в древностех, якоже еже от Него на облацех».
Эту вот Древность и Честь обожествлял гениальный поэт, воздвигший «нерукотворный памятник, главою непокорной вознёсшийся выше Александрийского Столпа», столпа Самодержавия и чуждой русскому народу веры. И возможно это было только лишь потому, что Столп Пушкина – это Столп Родового Вечнозелёного Древа – животворящая Святыня родной русской земли!
.... Даже в сказке для детей поэт обращается в лице своего героя королевича Елисея к тем же Силам Небесным – «Языческим» Богам – Луне, Солнцу, и, наконец, невидимому, но пронизывающему пространство подобно Духу Святому – всегда Свободному и потому всё и везде ведающему Ветру:
«Ветер, ветер! Ты могуч,
Ты гоняешь стаи туч,
Ты волнуешь сине море,
Всюду веешь на просторе,
Не боишься никого,
Кроме Бога Одного,
Аль откажешь мне в ответе?»
….Обращение к Ветру является кульминацией в развитии сюжета «Сказки о мёртвой царевне и семи богатырях». Ветер конечно же отвечает полному чистой святой Любви к прекрасной деве юноше и приводит его к Горе Восхождения и к таинственной пещере, напоминающей языческий дольмен, где на Родовых Столпах ( «на цепях между столбов») «гроб качается хрустальный».
Что символизирует сей прекрасный прозрачный гроб и сон царевны поэт предлагает нам догадаться без его помощи самостоятельно. Об этом между строк он повествовал нам с самого начала поэмы, где зеркальце мачехи-царицы сменилось наливным яблочком черницы и закончилось всё беспробудным сном в хрустальном гробу?
А вокруг той «крутой горы» «страна пустая» «не видать ничьих следов вкруг того пустого места». Королевич Елисей
« о гроб невесты милой…ударился всей силой», «гроб разбился» и влюблённый юноша «на свет из тьмы несёт» оживлённую его Любовью царевну, одурманенную «яблочком, напоённым ядом» изуверной веры…?
Ну, это уж слишком, скажут в привычном гневе христиане «православные». Об этом у поэта ничего не сказано. Нет, сказано. Яблочко библейское, Евино или Адамово неважно – в любом случае плод древа сатанинского, бросила царевне из-за ограды Родового Гнезда семейного богатырского, «черница», то бишь монахиня, чуждая духу естества, что и почуял верный пёс.
Когда монахиня, воспользовавшаяся жалостью к ней царевны, бросила ей ядовитый плод, тогда сказала при этом:
« Бог тебя благослови: Вот за то тебе, лови!...Ради скуки, кушай яблочко, мой свет. Благодарствуй за обед».
… Вот читаем, «ради скуки», - «за обед», а не разумеем…Разве съесть ради скуки яблочко, значит отобедать? – больно скуден «обед» тот. Нет, здесь речь идёт о церковной «обедне»; и это подтверждают стихи:
« ……….а глядела
Всё на яблоко. Оно
Соку спелого полно
………………………
Будто мёдом налилось!
Подождать она хотела
До обеда, не стерпела…
………………
Закатилися глаза,
И она под Образа,
Головой на лавку пала,
И тиха, недвижна стала…»
- здесь Пушкин не оставляет нам места для сомнений, о чём у него идёт речь, и если вспомним известную русскую поговорку : « Яблоко от яблони недалеко падает», - становится окончательно ясно, что напоенная ядом обрядоверия, заглядевшаяся на «плод его румяный», царевна упала именно туда, откуда и шло сонное наваждение – под церковные образа!
Отношение Пушкина к церковным образам не нуждается в комментариях, приведём яркие тому примеры:
«Ты Богоматерь, нет сомненья, Не та, которая красой
Пленила только Дух Святой,
Мила ты всем без исключенья;
Не та, которая Христа,
Родила, не спросясь супруга.
Есть Бог другой земного круга –
Ему послушна красота,
Он Бог Парни, Тибулла, Мура,
Им мучусь, Им утешен я.
Он весь в тебя – Ты Мать Амура,
Ты Богородица моя» (1826 г.)
И ещё:
«Забудь еврейку молодую,
Младенца – бога колыбель,
Постигни прелесть неземную
Постигни радость в Небесах,
Пиши Марию нам другую,
С другим младенцем на руках.» (1828 г.)
И ещё:
«С перегородкою коморки,
Довольно чистенькие норки,
В углу на полке образа,
Под ними вербная лоза
С иссохшей просвирой и свечкой
……………………………………
Две канареечки под печкой» (1824 г.)
И ещё:
«Награда вся дьячков осиплых пенье,
Свечи, старух докучная мольба,
Да чад кадил, да образ под алмазом,
Написанный каким-то богомазом…
Как весело! Завидная судьба!» («Гавриилиада», 1821)
О лицемерии христианского официоза Пушкин всегда был одного и того же мнения, что об архимандрите Фотии:
«Благочестивая жена.
Душою Богу отдана,
А грешною плотию –
Архимандриту Фотию»,
что о секретаре Библейского Общества, директоре Департамента духовных дел:
«Тургенев, верный покровитель
Попов, евреев и скопцов,
Но слишком счастливый гонитель
И езуитов, и глупцов,
И лености моей бесплодной,
Всегда беспечной и свободной,
Подруги благотворных снов!
…………………………………
Душой предавшись наслажденью,
Я сладко, сладко задремал.
Один лишь ты с глубокой ленью
К трудам охоту сочетал;
Один лишь ты, любовник страстный
И Соломирской, и креста,
То ночью прыгаешь с прекрасной,
То проповедуешь Христа.
На свадьбах и в Библейской зале,
Среди веселий и забот,
Роняешь Лунину на бале,
Подъемлешь трепетных сирот;
Нося мучительное бремя
Пустых иль тяжких должностей,
Один лишь ты находишь время
Смеяться лености моей…» (1817 г., после Лицея),
что о Председателе Библейского Общества князе А.Н.Голицыне:
«…Напирайте, Бога ради,
На него со всех сторон.
Не попробовать ли сзади?
Там всего слабее он».
«…Как изумилася поэзия сама,
Когда ты разрешил по милости чудесной
Заветные слова «божественный» «небесный»
И ими назвалась (для рифмы) красота,
Не оскорбляя тем уж Господа Христа»…
Что о попах времени Бориса Годунова. Вот яркие сцены:
«Что пользы в том, что явных казней нет,
Что на колу кровавом, всенародно
Мы не поём канонов Иисусу,
Что нас не жгут на площади, а царь
Своим жезлом не подгребает углей?» - говорит в драме «Борис Годунов» предок поэта боярин Гаврила Пушкин.
А вот оттуда же и слова монаха Варлаама:
« Плохо, сыне, плохо! ныне христиане стали скупы; деньгу любят, деньгу прячут. Мало Богу дают. Прииде грех великий на языци земнии. Все пустились в торги, в мытарства; думают о мирском богатстве, не о спасении души. Ходишь, ходишь; молишь, молишь; иногда в три дни трёх полушек не вымолишь. Такой грех! Пройдёт неделя , другая, заглянёшь в мошонку, ан в ней так мало, что совестно в монастырь показаться; что делать? С горя и остальное пропьёшь; беда да и только. – Ох, плохо, знать пришли наши последние времена. Хозяйка (плачет): Господь помилуй и спаси!»
Напомним и гениальную сцену с юродивым:
«Юродивый: А у меня копеечка есть. Мальчишка:
Неправда! Ну покажи(вырывает копеечку и убегает).
Юродивый(плачет): Взяли мою копеечку; обижают Николку!
Народ: Царь идёт. (Царь выходит из собора, боярин впереди раздаёт нищим милостыню. Бояре). Юродивый : Борис! Борис! Николку дети обижают.
Царь: Подать ему милостыню. О чём он плачет? Юродивый: Николку дети обижают….
Вели их зарезать, как зарезал ты маленького царевича.
Бояре: Поди прочь, дурак! схватите дурака!
Царь: Оставьте его. Молись за меня, бедный Николка.(Уходит).
Юродивый(ему вслед): Нет, нет! Нельзя молиться за царя Ирода – Богородица не велит».
В этой сцене всё символично. И копеечка, ставшая на место кровно-родственных отношений, и подрастающее поколение, озлобленное, лживое, готовое в подлости опередить старших, и лукавая милостыня, и подобострастие народа, забывшего о человеческом достоинстве, но главное в этой сцене то, что уязвлённый Правдою юродивого Борис ( Николка так и обращается к царю по имени, как к простому человеку) просит молиться за него.
Это недвусмысленно говорит о том, что не только царь и его бояре, но и весь народ русский православный, - обретаются во всеобщем свальном грехе. Царь и рад бы покаяться и очиститься от греха, но ему бояре его и в первую очередь лукавая, узаконивающая грех, ложь и зло, церковь «православная» не дадут.
И только один юродивый Николка остаётся верен Правде, а стало быть и Богу; и не желая смешивать добро со злом, говорит в лицо царю и боярам: «Нельзя молиться за» ложь, зло и убийство, - «Богородица не велит»!
Русская история повторилась ещё более страшно в 1993 году, когда так называемый «первый президент России» Борис Ельцын расстрелял Парламент своего народа.
Дьякон Андрей Кураев, надо отдать ему должное, опубликовал тогда статью «Богородица не велит», утверждая в ней, что в православной церкви уже не молятся за нечестивого президента. Но прошло время и беззаконная власть с воровскими деньгами всё поставили на своё, «положенное от века» место.
– И вот уже 15 лет «наша церковь» молится своему Господу, поминая убийц вместе с невинно убиенными в «междоусобице». О совершенно очевидной всем и вся противозаконности ельцынского указа не вспоминают, как и о том, что приехавший из Америки через неделю после начала событий патриарх Алексий и ни один из его епископов не счёл для себя возможным и необходимым прийти на помощь своему народу и попытаться остановить кровавое развитие событий.
Не вспоминают и о раздавленном гусеницами танка, приехавшем из Харькова в Москву великомученике Святом Отце Викторе со Святым Крестом вышедшим на встречу безвременной героической смерти.
И такая позиция церкви чаще всего была присуща. Вспомним повесть «Дубровский»:
«Навстречу Дубровскому попался поп со всем причтом. Мысль о несчастливом предзнаменовании пришла ему в голову. Он невольно пошёл стороною и скрылся за деревом. Они его не заметили и с жаром говорили меду собою, проходя мимо его. – Удались от зла и сотвори благо, - говорил поп попадье, - нечего нам здесь оставаться. Не твоя беда, чем бы дело не кончилось. Попадья что-то отвечала, но Владимир не мог её расслышать».
Напомним из этого произведения ещё одну немую сцену выразительнее всяких слов в предпоследней главе:
« Они вместе вошли в холодную, пустую церковь; за ними заперли двери (?!). Священник вышел из алтаря и тотчас же начал. Марья Кирилловна ничего не видала, ничего не слыхала, думала об одном, с утра она ждала Дубровского, надежда ни на минуту её не покидала, но когда священник обратился к ней с обычными вопросами, она содрогнулась и обмерла, но ещё медлила, ещё ожидала; священник, не дождавшись её ответа, произнёс невозвратимые слова. Обряд был кончен….Она…всё ещё не могла поверить, что жизнь её навеки окована…».
И, как бы в противопоставлении к образу лукавого служителя культа, вспомним следующую за этой сцену из той же повести:
«Вы свободны, - продолжал Дубровский, обращаясь к бледной княгине. – Нет, - отвечала она, - поздно, я обвенчана, я жена князя Верейского. – Что вы говорите, - закричал с отчаянием Дубровский, - нет, вы не жена его, вы были приневолены, вы никогда не могли согласиться…
- Я согласилась, я дала клятву, возразила она с твёрдостию, - князь мой муж, прикажите освободить его и оставьте меня с ним. Я не обманывала. Я ждала вас до последней минуты…но теперь поздно. Пустите нас».
Так кто же верит Богу, следует Правде и творит Истину, - задаёт немой вопрос А.С.Пушкин, - лукавый поп или же искренняя русская женщина?! Вопрос задан и нам, предлагающим разобраться в столь тонких вещах малолетним детям, - нам, «проходящим» повести Пушкина в шестом классе средней школы и более никогда чаще всего к сим «банальным» произведениям не возвращающимся?!
Каким образом и чем можем мы сегодня определить отношение к вопросам Веры нашего гениального поэта, ежели зная о его отношении к атеизму и обрядоверию не достигли ещё той степени Свободы чувства и мысли, которыми обладал Великий Поэт, в полноте для нас, увы, недостижимой!