Я всегда любил театр. Грезил сценой с самого детства. Когда я был совсем еще ребенком я тайком убегал из дома и часами бродил вокруг нашего городского театра. Добродушная старушка на входе частенько пропускала меня без билета. Эти дни для меня были чудом. Самым настоящим. Ярким, загадочным, манящим. Мои родители были людьми не богатыми. Работали на небольшом заводе. Наше семья еле еле сводили концы с концами. Мой отец считал, что все актеры это раздолбаи и тунеядцы. Конечно мои увлечения сурово наказывались. Частенько после моих побегов в театр дома меня ждала порка и ругань. Но я всегда верил, что мне уготована актерская судьба. Как то раз в творческом порыве я читал дома отрывок из Отелло, в порыве страсти я прокричал: молилась ли ты на ночь Дездемонна! Моя дорогая бабушка, царство ей небесное, побледнела и схватилась за сердце. Она так и не оправилась от удара.
В 14 лет я убежал из дома. Бродяжничал. Воровал. Устраивал сценки на людных улицах. Иногда удавалось неплохо заработать. Я даже мог позволить себе, иногда, горячий ужин. Однажды, во время моего очередного перфоманса, ко мне подошел импозантный мужчина, бросил крупную купюру и сказал: «- Я смотрю парень ты не плохо играешь. Пойдем со мной.» Это был лучший режиссер нашего города. Он ставил лучшие постановки. Лучшие актеры считали за честь работать под его началом. Так началась моя новая театральная жизнь.
Я жил и работал в театре. Я убирал мусор, мыл сцену, помогал разбирать и собирать декорации, бегал за выпивкой для актеров, следил что бы крысы в подвале не лезли на сцену и в зал и не грызли кресла, латал обивку, ну... делал всю грязную работу. По началу я был чертовски рад и этому. Но со времен я начал сомневаться, что мне дадут хоть какую нибудь роль хоть в какой нибудь постановке. Во время спектаклей я часто стоял за кулисами и смотрел через щелки в занавесе на зал. Я представлял, что все эти почтенные жители города аплодируют мне. Я знал, что мой актерский талант, моя игра, ничуть не хуже чем у людей на сцене. Время шло. Каждый день становился большим испытанием. Знаете когда вы голодны, а перед вами лежим большой свежий пирог. Но вам нельзя его есть. С вами никто не поделится.
Я хорошо помню. Новая постановка. Режиссер переплюнул сам себя. Собрал лучших их лучших. Был Аншлаг. Люди стояли между рядами. И даже на улице была очередь. Главную роль исполнял любимчик публики мистер Р. Он был хорош. Настолько хорош. Что публика прощала ему все. Даже плохую игру. Даже когда он путался в тексте и виновато улыбался в зал, как бы извиняйся, зал рукоплескал ему, как бы прощая. В это день я работал над сценой — опускал и поднимал декорации, следил за светом. Моя работа была не сложная, но очень ответственная. И я работал не покладая рук. Ближе к развязке я заметил, что у одного из софитов ослабли крепления. Я решил подкрутить гайки. Видит бог, я не имел дурных мыслей. Как только я начал подкручивать крепления — софит не выдержал и рухнул. Мистер Р сиял во всей красе как раз под ним. Сметь была мгновенной и страшной. Началась паника. Люди вскакивали со своих мест и бежали к выходу. Давка, крики, стоны и слезы актрис. Мне стало страшно. Ведь могли подумать на меня. Пока я лихорадочно придумывал оправдания — с одной стороны на помост забирался полицейский, они всегда дежурят на больших спектаклях. Мои нервы не выдержали и я побежал. Последнее что я слышал — СТОЙ МЕРЗАВЕЦ! И оглушительный. Резкий. Выстрел. Я видел как я падал. Видел как мое тело сделало последний вдох. Видел как полицейский довольно ухмыльнулся. Да. Я забыл сказать. Я призрак.
После этого случая популярность театра пошла на убыль. Богатые зрители нашли другой досуг, зрители по беднее стали вообще обходить проклятое место стороной. Молодые актеры искали новые места, мэтры качали головами и ссылались на плотный график. Театр приходил в запустение. Не кому было мыть сцену, убирать пыль, выбрасывать мусор. Режиссер начал пить. Он и до этого много пил. Но тогда в его пьянстве была радость, веселье, кураж, смех молодых женщин, слава. Сейчас он пил много, зло, наперекор всему. В его стаканах больше не плескалось дорогое вино и редкий коньяк. Он пил все что горит. Спирт. Самогон. Брагу. Все что находил. Все что мог купить на оставшиеся от прежней жизни деньги. Часто напивайся он проклинал тот день когда привел меня с улицы. Я пытался сказать, я кричал ему, что я не виноват в смерти мистера Р. Но он только пил. Не слышал меня. Однажды он напился пуще прежнего. Уснул в кресле напротив сцены. Выглядел он плохо. Я по привычке прогонял монолог Гамлета - «... вот в чем вопрос ...». Неожиданно режиссер открыл глаза. ТЫ ЗДЕСЬ?! В его взгляде было смятение, ненависти и страх. Он закричал пронзительно и громко. Я сам малость испугался. Он проклинал меня, кидал в меня пустые бутылки и всякую рухлядь. Я пытался, видит бог, его успокоить. Но явно сошел с ума. Он побежал. Громко выкрикивая имя господня и понося меня на чем свет стоит. В фойе на лестнице он упал. Тяжело и неестественно. Сломал шею бедняга. Да упокоит господь его душу.
После этого театр совсем закрыли. Я часами бродил по бесконечным коридорам, комнатам, гримерным. Я без устали играл одну за другой любимые роли. Я представлял себе полный за, представлял красивых женщин которые несут мне цветы и богатых мужчин которые довольно хлопают мне своими толстыми ладоням. Это наверное был мой ад. Играть до скончания веков в театре одного актера. И не иметь признания. Не видеть улыбок и слез на лицах. Не слышать овации. Недавно все изменилось. В моем театре поселится кот. Обычный кот. Черный. С белыми полосками на шее. Он внимательно следит за каждым моим шагом. За каждым моим этюдом, за каждым монологом. Жаль что коты не умеют аплодировать