Г л а в а т р и д ц а т ь т р е т ь я
ПЬЕСА В ЧЕТЫРЕ РУКИ
- Все! – расстроился Мишка, мучая ключ зажигания. – Сглазили машину! Не заводится.
И утерся подолом школьной гимнастерки.
- Жарко? – посочувствовал Боренька Буржуй. – Шерстяная?
До переодевания в толстую девочку с бантом он был единственным в штатском костюмчике, белой рубашке и галстучке.
Школьную униформу в том году отменили. Прежде, по примеру гимназистов, ученики носили кителя с медными пуговицами, ремень и фуражку с лакированным козырьком, где вместо герба стоял номер школы. Однако никто не спешил переодеться.
Юрка остался в форме, потому что дома это считалось хорошим тоном. Форма дисциплинирует. Форма предполагает порядок. На службе ты не персона, а функция. Вся Юркина семья на службе носила форму. Бабушка – прокурорский мундир. Тетя Ирочка – синий халат продавца. Мама – рабочую спецовку с комбинезоном в тысячу карманов. Евгений Иванович – униформу железнодорожного работника с зелеными погонами и серебряными молоточками в петлицах – как главный паровозный инженер!
Когда отменили школьную форму, бабушка назвала это бесформенным безобразием! Следующей будет армия, сказала бабушка. Кто в шортах, кто во фраке. Кто с вилами, кто с двустволкой. Кто с рогаткой, прибавил Юрка. Сначала отменят форму, ворчала бабушка, затем порядок, а в довершение всего отменят закон. Бедные прокурорские работники! Закон это единственное, что у них есть!
- Ну чего молчите! – всхлипнул Мишка. – Сглазили мою машину – и молчат!
- Мы сглазили? – выпучился Петька Головастик.
- А кто же еще!
Зеленка определенно распоясался. Только что он победил Шалышкина. Теперь его суждения ждали все. Как неудачник, он все время путал газ и тормоз – ведь только так попадают в кювет.
- Эй! – обиделась Майка. – Объясни!
- Чего уж тут! – Зеленка вынул ключ зажигания и изучал его со всех сторон. – Что вам объяснишь? Нельзя машиной хвалиться. Сглазишь. Поломается.
- А кто хвалился? – Майка негодующе осмотрелась. – Ну-ка, признавайтесь, кто хвалился?
- Ты! – без эмоций ответил Мишка и на всякий случай прикрыл затылок.
Майка даже опешила от подобной наглости. Она захлебнулась словами и чувствами. Она еще раз осмотрелась по сторонам, но теперь уже в поисках поддержки. Признаться, она была тоже в школьной форме гимназического образца – сплошное платье, белый фартук и высокие ботиночки. Доктор Савицкий говорил, что форма гарантирует. Форма гарантирует исполнение прямых обязанностей. У Майки было много прямых обязанностей. Учиться на пятерки. Мыть посуду. Юрка тоже был ее прямой обязанностью, взятой добровольно и без спроса.
Поэтому она посмотрела на Юрку.
- Я не хвалилась! – пожаловалась Майка. – О чем это он?
Юрка отвернулся. Он всегда так делал, чтобы не наговорить с досады лишнего. Он чувствовал, что Майка виновата. Во-первых, она оправдывалась. Во- вторых, она была слишком активна. А слишком активные люди все задевают локтями. В-третьих, не виноватить Майку значит, оправдываться перед ней. Такая уж Майка.
- Сглазила, сглазила! – мстительно продолжил Мишка. – Кто пел – «Мы едем, едем, едем»?
Майка фыркнула. В отличие от Мишки Зеленки она никогда не считала себя виноватой. Не было такой вины на свете, которую признала бы Майка. Ее извинения – не более, чем военная хитрость. Ее подарки – Троянские лошади. Майкина дипломатия служила войне. Майка всегда начинала войны первой, но перед тем выставляла ультиматумы. За что же ей было просить прощения? Она предупреждала, что противнику будет плохо? Она просила, чтобы оставил косичку в покое? В конце концов, она давала время убежать, когда разворачивалась к врагу, вперившись гневными очами? Майка пускала в ход все мирные изобретения человечества – чернильницу и чернила в ней, деревянный пенал и каждый карандаш по отдельности, сумочку с обувью и персонально каждый ботиночек. Все, что попадало Майке под руку, становилось режущим, колющим – средством повышенной опасности. Странно, что ее отцом был мирный доктор Савицкий, а не маршал, например, ракетных войск. Майка подошла бы такому отцу.
- И что? – презрительно протянула Майка. – Я написала эту песню. Чем она тебе не нравится?
- Песенка хорошая… - уклончиво признался Мишка. – Да только в ней весь сглаз и скрывается!
- Головастик! – призвала Майка. – Что этот пионер говорит?
- Сглаз! – подал голос Головастик, изучая разными глазами две карты. – Ненаучное понятие.
- А машина – научное понятие? – вскинулся Мишка.
- Научное.
- А стоит?
- Стоит.
- Значит, сглазили! – поставил точку Мишка. – Да сведи ты глаза, я с тобой разговариваю!
- У бабушки корову тоже сглазили! – припомнил сродный брат Ванька Темников. – Теперь молока не дает. Только кушает.
Двоечник Гришка Иванов признался, что его тоже сглазили. В прошлом он был отличник. Он смутился и приостановил рассказ, до новых признаний с чьей-либо стороны.
- И меня! – заспешил Сережка, как же без него. – Тоже сглазили! Раньше я был высокий блондин, а теперь стал маленький брюнет.
- Вот-вот! – согласился Гришка Иванов. – Я ему верю. Ты помнишь меня отличником?
- Я не так стар! – признался Сережка.
- Мишка! Зеленка! – буркнул шлемоносец. – Что теперь делать?
Мишка вздохнул.
- Кто знает средство от сглаза?
- Нужна вода с мертвеца! – припомнил сродный брат. – Снять порчу.
Сестренка Наташка в ужасе спряталась под сиденьем и подслушивала оттуда дальнейший разговор.
- Вода с мертвеца! – подхватил Сережка. – Есть у кого-нибудь вода с покойника?
Все помотали головами.
- С собой? – уточнил генерал Василий. – Вот если дома!
- Дома! – хмыкнул Сережка. – Дома-то у каждого есть!
- Ужас! – потерла плечи Майка. – А чернила годятся?
- Смотря какие чернила! – оглянулся Сережка. – Гришкины – все равно, что мертвая вода. Чернила двоечника. Ванька, нам нужна живая вода или мертвая? А то у нас есть и Майка и Гришка. Широкий выбор.
Ванька задумался.
- А зачем нам они вообще, чернила эти? – не понял Юрка.
- Сглаз перенести! – отозвался сродный брат. – Вот человек, положим, не ходит. Бабушка рассказывала. Обмывают ноги водой с мертвеца, а потом эту воду на куриные лапки сливают. Курица в лежку, а человек вприпрыжку!
- Ужас! – снова потерла плечи Майка.
- Зачем была наука? – поправил очки Головастик. – За что сожгли Джордано Бруно? Мрак средневековья! Вода с мертвеца!
- Это он с кем разговаривает? – справился сродный брат.
- Майка, давай свои чернила! – решился Юрка. – На что будем сглаз переносить?
- С колес на колеса! – ответил Мишка. – С наших – на какие-то куриные. На велосипед, например.
- Велосипед не дам! – жестко сказал Буржуй. – Только куплен. Чек еще не помялся.
- Багажник не трогать! – вскинулся Шалышкин. – Только что отремонтирован.
- Да уж, багажник лучше не трогать! – согласился Мишка.
- Тогда мотоцикл! – показал Сережка. – Только что за нами подъехал. Красный «Иж»!
- Красный «Иж»? – удивился Юрка и завращал головой во все стороны. – Он где?
- Да вот же! – рассердился Сережка. – Наталка, спрячься, ему не видно!
Наташка юркнула под сиденье, и Юрка внезапно побледнел.
- Пустите его! – вскрикнула Майка. – Юрке плохо!
Юрка выскочил из машины и бросился к красному мотоциклу.
– Сбежал! – появился из-под колонки Мишка. – Ну вот, теперь Юрку сглазили!
– К отцу побежал! – снисходительно показал Шалышкин. – За ним отец приехал.
- Какой еще отец? А как же остров? – зашумели путешественники.
- Отец как отец! – пожал плечами Шалышкин. – Евгений Иванович. У него с обеда два отца.
- Два отца! – позавидовал Березкин. – Выбирай любого. А у меня только тетя.
- Что хорошего – два? – буркнул Иванов. – Вот я однажды два дневника завел. Один для двоек, второй – для пятерок.
- И что? – пропищала Наташка.
- Так и выкинул второй. Не пригодился.
- А как бывает, что у человека два отца? – повернулась Майка к Головастику. – Как это наука объясняет? Да сведи ты глаза – не до карты!
- Наука! – Головастик уставился в потолок и погрыз карандаш. – Может, его родители разошлись? Это, конечно, ненаучно, но бывает. Куда-то же деваются отцы!
- А у тебя, Головастик, есть отец? – спросила Майка.
- Вот я и говорю! – ответил Головастик.
Это была сложная для их понимания проблема. Здесь у них не было никаких гипотез. Когда была война, оно понятно. Тогда все отцы девались на фронт. Какая война творилась теперь, и между кем? И кто победитель, если есть потерпевшие?
Они молчали, потому что дети не знают ответа на этот вопрос. Дети это пьеса в четыре руки. Как мало мы разучиваем ноты, и как легко встаем из-за рояля! Продолжайте же играть, продолжайте! Музыка без вас не будет полной!
- Юрка? – испугался Евгений Иванович. – А что ты здесь делаешь, шпион?
Юрка остановился на ступеньках «Байкала».
- Из школы иду.
- Какой странный путь! – смятенно заметил Евгений Иванович и оглянулся по сторонам. – Это же совсем не по дороге.
- А я к тете Ирочке заходил! – нашелся Юрка. – Я должен тебе срочно сказать!
- Что, Юрка? – Евгений Иванович снова растерянно огляделся. – Только скорее говори, у меня здесь деловая встреча!
- Вот именно! – Юрка вцепился ему в рукав. – Не ходи туда! Там опасно!
- Почему это? – усмехнулся Евгений Иванович крайне бледной усмешкой. – Поди-ка ты, дружище, домой. А я пойду, куда собирался!
Юрка нахмурился до предела. Он сделал свирепое лицо, как прежде, когда в шутку боролся с Евгением Ивановичем.
- Я с тобой! – отрезал Юрка. – Тогда нас хотя бы будет двое!
Евгений Иванович хмыкнул.
- А не слишком берешь на себя? А ну, домой, и, может быть, вечером поговорим.
- Не поговорим! – воскликнул Юрка и преградил ему путь в ресторан. – Если зайдешь, мы уже никогда не поговорим!
Евгений Иванович взял его за плечи и легко перенес на два шага вниз.
- Я тебя не узнаю! – строго и по слогам выговорил Евгений Иванович. – Прошу, мой друг, отправляйся домой, у меня по горло дел!
И зашагал по ступенькам ресторана навстречу поджидающей опасности.
- Они хотят пришить тебя! – крикнул Юрка.
Адмирал Одиссей на входе яро осмотрел озорника и виновато пожал плечами, распахивая дверь Евгению Ивановичу.
- Сын! – коротко и хмуро пояснил Евгений Иванович. – В шпионов заигрался.
- Бывает! – широко улыбнулся адмирал Одиссей. – Шпионы, дети тети.
Евгений Иванович кивнул, хотя не понял и ступил за дверь.
Адмирал преградил дорогу Юрке.
- Я сын! – возмутился Юрка. – Вам же только что сказали!
- Ты, верно, очень непослушный сын! – укорил адмирал. – Тебе велели отправляться домой. Вот что я слышал!
- Вы плохо слышали! – рассердился Юрка. – Он сказал, что у него по горло дел! А я его должен предупредить! Это очень важно!
Адмирал задумчиво разглядывал темно-вишневую «Победу».
- М-да! Знакомая машинка! Она одна такая. И я даже знаю, чья она!
Он опустил глаза на Юрку.
- Только я что-то не видел, как она подъехала.
- В том-то и дело! – Юрка показал на «Победу». – За папой с работы прислали!
- Что-то я плохо вижу! – прищурился адмирал. – Кто там между колесами вьется?
- Шалышкин, кто же еще! – отмахнулся Юрка. – Мотоцикл ремонтирует. Видите, весь в чернилах!
- А чернила причем? – опешил адмирал.
– Вода мертвеца! – пояснил шлемоносец.
Адмирал перевел дыхание и постучал себя по фуражке.
– Ах, да! – догадался Юрка. – Вы же не знаете! Майкины чернила! От сглаза!
- Я не так уж и прост! – присел к нему адмирал. – И одно я точно заметил. Ты всегда появляешься к неприятностям! Дети тети! Летающие шляпы! Клумба как бульдозером разворочена!
- Я уйду! – честно глядя в глаза, пообещал ему Юрка. – Я уйду, и вы меня больше не увидите! Никогда, даже в самом страшном сне. Но сейчас мне нужно его остановить, понимаете? Будет большая беда! Прямо здесь! И вы во всем этом будете виноваты!
Адмирал Одиссей разозлился. И больше, чем на этого мальчишку, он злился на себя самого. Однажды проявленная жалость приводит к системным невзгодам. Ты подбираешь с тонущего судна, а потом оказывается – пиратов! Юрка был пиратом в его глазах. Другой пират крутился у красного мотоцикла. Если бы он знал, что еще одна пиратка прячется в знакомой ему машине, он сделал бы правильные выводы и Юрке не повезло.
- Одну минуту! – разъяренно огласил адмирал. – Даю тебе одну минуту. Входи. Через минуту вытащу за шиворот!
Юрка шмыгнул так скоро, что не успел ничего ответить, а адмирал принялся разглядывать Шалышкина, который красил уже бензобак.
– Дети тети! – мотнул головой адмирал.
Юрка едва не упал, налетев на машину для чистки обуви, и бросился по ковровой дорожке, высматривая Евгения Ивановича. Евгений Иванович обнаружился скоро. Он подкрадывался к маме, пряча за спиной букетик васильков. Мама трогала ажурную дверь и подглядывала в обеденный зал, отдувая кудряшки платинового парика.
Юрка обрадовался и решил напугать их обоих. Мама будет рада до упада!
Когда Евгений Иванович прикрыл ей глаза ладошками, мама вскрикнула не своим голосом и обернулась:
- Женька!
Евгений Иванович чмокнул ее в щечку и протянул васильки.
Портфель ядром громыхнул у Юркиных ног. Шпагат взорвался. Книга распахнулась. Серебристый шепот струился с ее страниц.
Но Юрка не слышал и не видел ничего.
Кроме мамы.
Это была не она.
Зачем же люди носят парик? Почему они так жестоки друг к другу, ведь мир состоит из животрепещущих копий? Мы волнуемся одинаково и одинаково боимся, набор молекулы счастья у нас одинаков, живи мы во дворцах или хижинах. Нам солена соль и сладок сахар и на этом держится вся пищевая промышленность на Земле. Мы любим скорость и любим помечтать – автомобильное и издательское дело это исполняют. Мы не дорожим даже собственным опытом, а ведь он единственное, что у нас есть в итоге всей таблицы умножения и вычитания под названием человеческая жизнь. И боль у нас одинаковая, как одинаков в старости жизненный опыт. Все, что мы видим, обернувшись на выходе – что жили с количеством собственных копий и протыкали шпагой зеркала.
Зачем же люди носят парик и кого они хотят обмануть?
Этот парик был такой же, как у мамы – от платиновой блондинки Мэрилин Монро. Даже лицо было такое же, как у мамы, красивое и счастливое одновременно.
Евгений Иванович посмотрел поверх женского плеча и увидел Юрку. Он помрачнел и постарался освободиться от радостного объятия.
Юрка хватил губами воздух, но губы пересохли и в горле шершавило. Юрка присел за портфелем так медленно, будто бы все могло взорваться. Холодными пальцами Юрка отыскал бечеву и попробовал завязать, узелок не сходился. Юрка поднял бечевку и сунул в карман, и все это не сводя глаз с Евгения Ивановича, словно тот приготовился к прыжку. В ушах у Юрки звенело, и в этом звоне он вдруг расслышал далекий мелодичный голосок:
- Из двух дорог страшнее выбирай –
Она одна тебя приводит в рай!
Юрке некогда было подумать, чей же это голос, прежде он не слышал его никогда. У книги были голоса Евгения Ивановича, мамин, тети Ирочки и бабушки – в зависимости от того, кто читал ему на ночь. И даже Юркин голос – когда он читал ее про себя.
Юрка медленно поднял портфель и спиной отступил к двери.
Евгений Иванович неотступно смотрел ему в глаза. Женщина рядом с ним обернулась, увидела Юрку и что-то весело защебетала Евгению Ивановичу.
Юрка толкнулся в машину для обуви и, верно, локтем попал на красную кнопку, потому что машина взвыла, принялась шерстить его своими круглыми щетками, и когда уже Юрка ступил на улицу, заиграла, как музыкальный автомат.
Такого не бывало с ней лет сто – машинка была трофейной, и никто из солдат не догадывался, что она умеет играть и петь на неизвестном языке. Дивная цветная мелодия поднималась к куполу ресторана, изливалась в настежь распахнутые окна, и по ней навсегда отплывала Бригантина с розовыми парусами. Паруса ее полнились ангельским пением и освещались радугой детских глаз. Что за матросы стояли на ней? Обычные дети, ведь мы не щадим их, пока они пахнут мороженым и цепляются в наши пальцы!
Мелодия пела, и люди за ресторанными столиками прикрыли глаза, а джазовый оркестрик принялся ей робко подыгрывать, иногда мимо нот. Такт за тактом он понимал эту музыку, звучал сильнее и ярче, и вот уже заиграл на полную мощь, закружил мелодическими фразами, как будто бы вихрь из пюпитров и инструментов возносил музыкантов все выше, а вслед за ними взмывали обеденные столики с удивленными людьми, прохожие вокруг ресторана, машины, трамваи, автобусы! Кувыркался, придерживая фуражку, адмирал Одиссей, горбилась, прихватывая платье, старушка-гардеробщица, парил, расставив руки самолетиком, Евгений Иванович. Регулировщик Федоскин свистел во все щеки, вывалившись по пояс из стеклянной будки, но вопреки всем правилам движения город вальсировал в небе под музыку из трофейной машинки.
Детям плевать на законы гравитации. Они их еще не проходили.