Посмотрел на часы. Вся операция по транспортировке моего драгоценного тела заняла полторы минуты. Да-а-а,. в ведомстве Воланда произошли заметные подвижки в деле научно-технического прогресса. Непонятно только, зачем они ещё и дерево припёрли с перепуганными птичками?
Поразило даже не такое быстрое перемещение - всё-таки тысяча километров за полторы минуты не шутка, а как бы точнее выразиться… мягкая посадка.
Иногда досадные мелочи затмевают величие необыкновенного подвига.
Ну, представьте, себе. В какой-то стране победила революция. Очередной вождь пламенно выступает с трибуны, но не угадал с цветом галстука. Люди возмущены, раздосадованы: - Ну, как же так? Мы всё отдали во имя победы, жизни свои положили на алтарь революции и т.д., а этот… с расцветкой не угадал. И недовольные, расходятся, готовить новое восстание… с правильным галстуком.
Или в опере, примадонна исполняет знаменитую арию и вдруг у неё отрывается пуговица на платье в интимном месте. И все зрители напряжённо ожидают: увидят ли они сейчас мощную музыкальную грудь? Уже не до наслаждения несравненным меццо-сопрано.
Ну, чтобы Вы, уважаемые читатели, окончательно поняли.
Один молодой, симпатичный, обаятельный лейтенант вернулся из космоса майором. Идёт по Красной площади и вдруг телекамера крупным планом показывает, что у него развязался шнурок на ботинке. И всё прогрессивное человечество, забыв о величии происходящего, - покорении человеком Космоса, - в ужасе думает: - Сейчас наступит на шнурок и упадёт. Но, слава богу, обошлось.
Так и со мной. Меня поразила не сама телепортация, а её финал - мягкое приземление! Как будто с трамвайной подножки на тихом ходу на дорогу соскочил. Никакого головокружения, ясность мышления и желание - тоже победоносно пройти по Красной площади.
*****
Итак, я стоял в тени огромного тополя, на ветвях которого сидели перепуганные родные воробушки. Вот жильцы моего дома удивятся, когда утром пойдут на работу. Куда же дерево пропало? Хотя, после последней бомбёжки, многие торопливо бегут в магазин – продовольственные запаса пополнить – и быстренько назад, домой. Сидят по квартирам в тревожном ожидании. И за что только неповинных людей поубивали в центре города, а скольких покалечили.
Первым делом, по армейской привычке, огляделся.
Напуганные воробьи притихли и с удивлением осматривали новые окрестности. А один из них несмело попытался пролететь над водоёмом, так на него тут же набросились столичные расфуфыренные собратья:
- Понаехало тут… понаприлетало, - презрительно смотрели на своих провинциальных конкурентов и недовольно – на меня.
Наш бедный воробушек-разведчик еле успел спрятаться подальше в ветвях родного тополя, тоже обиженно, поглядывал на меня.
Я уже начал глазами искать приличный камень, чтобы запустить им в обнаглевшую стайку расчирикавшихся московских пташек, как вдруг почувствовал, какие-то изменения в окружающем меня ландшафте.
«Да, следует отметить первую странность этого интригующего июльского утра. Не только у кофе-автомата, но и во всей аллее, параллельной Малой Бронной улице, не оказалось ни одного человека». (с)+ Да и кто придёт в такую рань? Когда так сладко спится в этот предрассветный час. И лишь на противоположном конце аллеи какой-то заспанный бомж торопливо полез в кусты.
- Тэ-э-э-кс-с… последнего свидетеля убирают, - машинально отметил про себя и перевёл взгляд на загадочные пять скамеек, которые стояли рядом, метрах в двух-трёх друг от друга. На них сидели мои поклонницы или их светлые образы – потенциальные невесты.
Сидят, словно настоящие, в «хронологическом порядке» моего знакомства с ними на «Proza.ru», наслаждаются прохладным рассветом. Как живые! Кто его знает? Эти странные шуточки мессира, может быть, они и взаправду живые, настоящие. Самым удивительным было то, что по краям каждой скамейки струились не то лёгкие белые облачка, не то какой-то воздушный сиреневый туман.
Претендентки на моё сердце сидели как бы, каждая в отдельной ложе, и не видели друг друга. А лицезрели только гладь пруда, плавающих в нём пару лебедей с подрезанными крыльями, несколько уток экзотического окраса и ветку липы, низко склонившуюся над головой.
Ближе всех ко мне сидела Лиля Зиль. Сняла свою знаменитую туфельку, пытается вытряхнуть из неё остренький камешек, невесть, как туда попавший.
На следующей скамейке от меня - Вера Июньская. Держит в руках огромный том «Капитал» К. Маркса и небольшую книжечку романтической лирики Дж. Байрона. Пытается из этих пазлов, как в детском «конструкторе», сложить какое-то непонятное, эпическое, любовно-экономическое панно. Но, по-моему, ничего не получается.
На третьей скамейке восседала Ила Опалова, положив ноги на свой, известный всем, чёрный стул. Она, наверно, и ночью с ним не расстаётся! Безразлично наблюдает за водоплавающими птицами, размышляет: «А какого собственно … я здесь делаю?»
А действительно. Какого?
На следующей скамейке от меня расположилась Людмила Сельская. Отхлёбывает из носика алюминиевого чайника грузинский чаёк 2-го сорта. Не спеша, жуёт бутерброд с колбаской и сыром. Подкармливает хлебными корками проголодавшихся лебедей и уток. Совершенно не удивлена своему появлению возле Патриарших прудов. Мысли где-то далеко: « Ну, когда же, наконец, издательство «Клуб Сімейного Дозвілля» опубликует её детектив «Плутоний для одноклассников»? А действительно, когда?
И наконец, на самой дальней скамейке от меня, сидела Вероника Тарасова. И здесь я должен сделать небольшое отступление.
Я, безусловно, виноват перед ней. Объяснюсь.
Иногда вечерком пропустишь с другом лишнюю рюмку-другую в «New York City», затем придёшь домой, зайдёшь на «Proza.ru» и начинаешь писать «остроумные» комменты. А утром проснёшься, перечитаешь и с ужасом хватаешься за голову. Но, что написано американским WORDом, того не вырубишь русским топором.
Вероника, еntschuldigen Sie mich, bitte. Я больше не бу-У-уду. Но, как ты могла после всего, что с нами было, занести меня в «чёрный список»? Помнишь, как ты мне напевала:
«Мне нравится, что можно быть смешной,
Распущенной – и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами».
Обидела до глубины души.
Всё-таки странные существа, эти женщины. После публикации одной моей нашумевшей повести, я думал, что прообраз главной героини напишет мне рецензию, состоящую из одного слова. Но она, наверное, в знак привязанности (любви?) к мужу, поменяла фамилию. Вот оно, непредсказуемое, загадочное, четырёхкамерное женское сердце!
В своё время у Вероники были проблемы со слухом и зрением, да и другие органы пошаливали. Ушки я ей помог подлечить. И пообещал достать необыкновенное пенсне. Потерпи, Вероника, недолго осталось.
Московская стайка нахальных воробьёв тут же вихрем облетела вновь прибывшую великолепную пятёрку, успев при этом исполнить свой хит сезона:
- Понаехало тут… понаприлетало,