Впервые я увидел его возле единственной тогда в городе гостиницы «Смоленск». Он, одетый в светлые шёлковые брюки и белую тенниску, с пачкой ярких иностранных журналов подмышкой, сухощавый и носатый, стоял в группе иностранцев и щебетал с ними по - английски, энергично помогая себе свободной рукой. Он был генеральским сыном, мать воспитывала его одна в двухкомнатной «сталинке» с высоченными потолками в самом центре города. Ему было семнадцать лет и он в совершенстве владел английским. То есть, был для нас, промышляющих лёгким ченчем и обитающих в послевоенных коммуналках пацанов, недосягаемым небожителем…
- Генка Филимонов!- восторженно прошептал кто-то из менял.- Ишь, шпарит, как по писаному…
Второй раз я увидел Генку Филимонова года через два, зимой, когда мы: папа, мама и я шли всей семьёй в железнодорожную баню, расположенную на улице Ново-Киевской. Тогда этой улицы и в помине не было и общественная баня превратилась сегодня в частную с русской, финской и турецкой парными. А проспект Гагарина был тогда Киевским большаком, по которому паломники ходили пешком в Киев молиться. При подходе к бане мы наблюдали юмористическую картину: входная дверь вдруг резко распахнулась и из бани на мороз вылетел совершенно голый, красный, как варёный рак, Генка Филимонов. Он, босиком по снегу, полетел по Киевскому большаку в сторону областной больницы, непрестанно вопя:
- Ой, сварили, сволочи! Ой, спасите!!!
Народ посмеивался, крутя пальцами у виска, но спасать Генку никто не торопился и он исчез в отдалении, а мы пошли в баню. Там выяснилось, что Генка, действительно, обварился раскалённым паром. Оказывается, он мылся в этой бане впервые и, зайдя в парилку с тазиком кипятку, спросил:
-Мужики, а куда тут поддавать-то?
Мужики-парильщики пояснили, что каменки с раскалёнными камнями тут нет, а есть сырой пар, который извлекается из трубы, идущей на уровне верхнего полка, поворотом вентиля. Не успели они предостеречь от ожогов, как Генка, оставив внизу свой тазик, мигом взлетел к трубе и, стоя напротив неё, повернул вентиль… Огромный клуб сырого, раскалённого пара накрыл Генку с головой, ошпарив с головы до пят. Ох, что тут было!!! Генкин рёв услышали, наверное, его сородичи в джунглях Амазонки, а бабы в женском отделении, что этажом ниже, похватали детишек и кинулись в подвал, в котельную, решив, что это воют сирены противовоздушной обороны… Бедный Генка метнулся с полков вниз и попал ногой в свой тазик с кипятком, что усугубило его страдания. Воя от боли, он, интеллигент от комля, вылетел на улицу в чём мать родила, и, побив все рекорды в беге на средние дистанции, вихрем ворвался в приёмный покой областной больницы, до смерти напугав медперсонал своим нудистским видом. Здесь он провалялся месяца полтора, весь в мазях и бинтах, пока не сошла старая и не образовалась новая кожа на его многострадальном теле…
Прошло немало лет, и я вновь встретил Геннадия Алексеевича, на этот раз – в редакции областной газеты «Рабочий путь», в кабинете заведующего отделом партийной и советской работы О. Лонского. Орик Иванович «гонял» Генку по «Истории КПСС» для поступления в ВУЗ. Причём, Генка замахнулся поступать на литфак Московского государственного университета. Я потихоньку вошёл в кабинет, решив послушать и, как оказалось, не зря… Генка блистал ничем доселе не забитой памятью. Экзамен происходил следующим образом: Орик Иванович брал из огромного книжного шкафа первый попавшийся синий том, открывал его на любой странице и спрашивал:
- Каково содержание письма Маркса к Вейдемейеру?
Генка морщил лоб и выдавал:
- «Письмо Маркса к Вейдемейеру», полное собрание сочинений, том 25, страница 127.
Далее Генка слово в слово пересказывал письмо и, чем дальше он читал по памяти, тем выше взбирались брови Орика Лонского по его широкому бугристому лбу философа и мыслителя. Генкин лоб был значительно уже, но, тем не менее, он часа два цитировал целые главы из произведений классиков. Чем поверг в дикое изумление и восторг всех, кто имел счастье наблюдать этот феномен памяти.
Не знаю, это ли исключительное знание работ классиков марксизма-ленинизма или помощь дядьки, служившего начальником отдела милиции на Белорусском вокзале, помогли, но Генка поступил-таки в свои сорок с чем-то лет в МГУ и через шесть лет получил вожделенный диплом.
Однако, при советской власти он так и не смог устроиться по специальности, будучи внештатным корреспондентом «Рабочего пути» перебивался гонорарами от нечастых публикаций.
Генка нравился женщинам, был в нём какой-то не наш шарм…На первый взгляд он был импозантен и даже красив: всегда в свободной, как истинный художник, одежде, с платком или шарфом на шее, в начищенных штиблетах. Над его горбатым мясистым носом свисал наискосок шикарный побитый сединой чуб. Говорил он громко, с прононсом и театральными движениями рук. На второй взгляд придирчивый человек замечал, что ширинка его давно не утюженных брюк расходится, являя миру голубые, в белый горох труселя. На волосках, неаккуратно обритых вокруг губ, видны следы утреннего завтрака, а именно - яичницы-глазуньи. А воротничок и манжеты рубашки изрядно поистёрлись и давно требуют стирки. Всё это означало не только то, что Генка не придавал абсолютно никакого значения своему внешнему виду, но и то, что сердце его на сегодня свободно, как утренняя птичка.
Любвеобильный и доверчивый, как ребёнок, Генка женился раз семь. Среди его гарема были и бывшая балерина Большого театра, и служительница Мельпомены и помощник капитана дальнего плавания. Последняя, кстати, живёт с Геннадием по сей день. Правда, информация о его пассиях исходит из уст самого Геннадия Алексеевича, но кому нужно её проверять?!
_ На вот, посмотри мои публикации, пока я собираю чемодан.
Гена кидает на стол передо мною стопку некой еженедельной газеты, специализирующейся на криминальной хронике. Генкиной буйной фантазии здесь предоставлены целые развороты. В его так называемых статьях и очерках кровь течёт рекой, немыслимые сцены убийств и лихие их раскрытия сменяют друг друга. Большинство этих сюжетов- плод разыгравшегося воображения автора, но редакцию это не смущает, поскольку нравится читателю, и тираж растёт не без Генкиного участия.
-Ну как, правится?!- подплывает ко мне Геннадий, засовывая на ходу в подмышечные кобуры два газовых пистолета.
- А разрешение есть?- спрашиваю я.- Есть. Сам начальник УВД подписал! –хвастается Гена.
Он по заданию редакции едет на месяц в очередную командировку в Чечню. Один Бог знает, зачем ему эти газовые пугачи , где и как он их намерен применять? Его капитанша дальнего плавания- небольшого роста, пухленькая, говорливая женщина, тщательно укладывает в чемодан нижнее бельё, сорочки, предметы туалета.
- А кальсоны, кальсоны-то зачем? Лето ведь!- кричит Генка.
= Ну, мало ли… У тебя ведь радикулит.- резонно ответствует жена.
Еженедельно, в один и тот же день, выделенный администрацией для пенсионеров, когда цена на вход в баню льготная, Гена ходит в баню «Под липками». Парильщик он не ахти какой, зато своими байками привлекает внимание посетителей. Более того, он, достав из потрёпанного портфеля заветную бутылочку, предлагает всем отведать его знаменитой самогоночки, настоянной на мяте, лимонных корочках, шишках можжевельника. Напиток, действительно, божественный!
- Это моя капитанша делает !- в его голосе звучит гордость за жену. А ещё капитанша в качестве бонуса прикладывает к бутылке какие-то немыслимо вкусные бутербродики типа канапе.
Генке уже за семьдесят, но он всё такой же бодрый, говорливый и бурно пишущий. В общем- настоящий журналюга!!!
От автора: в название этой истории и обозначение профессии героя я вкладываю весьма почтительный, если не восторженный. смысл...
04.06-2014 г.