Алма-атинская дирекция «Гранита» вдруг решила сменить директора на кустанайском участке. Новый директор, Харисыч, тоже татарин и человек уже пожилой, в тонкостях нашего огнеупорного производства ещё ничего толком не понимал. И, когда поступил срочный заказ на наши огнеупорные смеси сразу с двух устькаменогорских заводов – цементного и титаномагниевого, Габаев отправил меня в Кустанай, чтобы я лично проследил за тем, как этот заказ сделают, затем погрузил его на наш «КамАЗ», и выехал оттуда в Усть-Каменогорск вместе с грузом.
Я прилетел на участок на муторно-знакомом беспосадочном «Ан-24», Харисыч встретил меня в аэропорту, и привёз жить к себе домой. Он жил в огромной четырёхкомнатной квартире недалеко от вокзала. Его супруга работала на местном мясокомбинате, и каждый вечер приносила домой свежайшую говядину, которую просто тушила кусочками, не добавляя туда ни картошки, ни моркошки. Иногда, правда, она баловала Харисыча котлетами или пельменями, но случалось это редко! И поэтому рацион нашего недельного питания состоял из этого мяса, хлеба, водки и чая. Но мне-то ни разу до этого не приходилось питаться практически одним мясом! И на третий день у меня начались проблемы с животом...
Груз тем временем был почти готов – паковались последние мешки, а всего набралось на 16 тонн. Стало ясно, что наш старенький «КамАЗ» столько не поднимет, и поэтому Харисыч, помотавшись пару дней по Кустанаю, сумел совершенно официально взять напрокат в какой-то автоколонне прицеп – с доверенностью, техпаспортом и всем, чем положено. Наш самый лучший водила Колёк проверил там всё; что мог – подлатал; десять тонн груза мы погрузили на кузов, ещё шесть – в прицеп, и приготовились ехать.
Выезд назначили на два часа ночи. Я уже не стал ложиться спать, и в полвторого ночи вышел из дома. Колёк жил недалеко от Харисыча, я прошёл какой-то квартал, и вскоре увидел наш «КамАЗ», притулившийся у торцевой стены стандартной пятиэтажки. К двум часам ночи появился и водила в сопровождении почти всех своих домочадцев, мы разместили по кабине весь наш багаж, Колькина семья помахала ему руками, и мы потихоньку поехали.
Дорога, на которую свернул мой шофёр, шла из Кустаная на Урицкий. Наша тяжело гружёная лайба больше семидесяти в час идти не могла. В свете фар уныло тянулась серенькая полоска асфальта, а кругом была непроглядная темень. Колёк сказал, что до самого Урицкого дорога идёт через лес, но деревьев в темноте я так и не разглядел. Перед самым этим райцентром мы остановились, и водила принялся перекачивать соляру из огромного бака, почти на две тысячи литров, который стоял в кузове, вниз – в обычный топливный бак. На дворе был самый конец сентября 1994 года, и ночью было ближе к нулю – пока шла вся эта перекачка, я задубел от холода.
Едва начало светать, как Колёк подъехал к Новоишимскому. И здесь он заблудился: мы проехали в сторону железнодорожной станции, потом вдруг развернулись, проехали чуть-чуть назад, свернули на какую-то улочку, и сразу же наткнулись на «ГАЗ-53», застрявший в огромной луже рядом с дорогой.
– Мужики, по какой улице выезд на Володарское?
– А ты помоги нам выдернуть машину, и мы тебе покажем.
Что оставалось делать Кольку? Он виртуозно подогнал прицеп к морде «Газона», зацепил трос и дёрнул – мощонки нашей старенькой лайбы всё-таки хватило, чтобы вытянуть и свои шестнадцать тонн, и прицепившийся к нам грузовик (благо, почти пустой!). Эти орлы потом поехали впереди нас, и показали выезд в сторону Кокчетава.
Узенькая ленточка асфальта тянулась теперь между бескрайними полями с пшеницей, которые изредка перемежались небольшими берёзовыми рощицами. Возле одной из таких рощиц оказалась асфальтированная площадка для стоянки, и мы остановились перекусить. Ближе к Кокчетаву стало изредка выглядывать солнышко, вскоре заметно потеплело. Город мы объехали с южной стороны, и Колёк повернул на Целиноград.
Где-то за Щучинском мы снова остановились у такого же небольшого лесочка, что и в первый раз, и решили набрать на дровишки берёзового сушняка на тот случай, если вдруг придётся останавливаться и разжигать костерок в абсолютно голой степи. Зашли в рощицу и обомлели – столько самых разных грибов я ещё ни разу в своей жизни не видел. Все полянки были усыпаны белыми грибами, подберёзовиками, сыроежками и рыжиками. Собирать мы их не стали – впереди ещё трое суток дороги! – и мне было очень больно давить такие классные грибы ногами. Сушняк от поломанных ветрами берёзок тоже валялся абсолютно везде, и мне не составило особого труда затариться дровишками почти на полприцепа. На краю площадки валялась кучка белых строительных кирпичей, и я подобрал несколько штучек – соорудить очажок, если что. Колёк доделал что-то в моторе нашей машины, и мы тронулись дальше.
В самом начале Макинска мы свернули с целиноградской трассы влево – мой шофёр знал какую-то тайную дорогу на достаточно недавно рассекреченный Степногорск, по которой почти никто не ездил. И точно: на все 120 километров этого шоссе нам попалось всего-то две встречных машины. Солнышко светило всё чаще, и чаще, и тихим тёплым вечерком мы заехали в какой-то крохотный городок, находившийся рядом со Степногорском. Там мы заглянули в парочку местных магазинов и поехали по дороге на Ерментау. Через пару десятков километров асфальт на трассе кончился – дальше потянулся абсолютно прямой, но весь в ямах и колдобинах, грейдер. Стало темнеть, и мы остановились на свою первую ночёвку на берегу Селетинского водохранилища.
Небольшую степную речушку перегораживала в этом месте плотина, и образовалось довольно приличное озеро. Глинистые берега водоёма поросли небольшими кустиками. У Колька оказались с собою снасти, он махом соорудил парочку закидушек, выдернул с корнями один из кустиков – в ямке оказался клубочек прилипших друг к дружке и уснувших на зиму дождевых червей – отклеил парочку, насадил на крючки, и закинул в воду.
Минут через пятнадцать у него даже начало что-то клевать, и на свет появились два крохотных окунька, чуть больше спичечного коробка. Колёк расстроился. Тогда я вспомнил историю, как поймал щурёнка на пивную бутылку, и велел Кольку так пересадить окуньков на крючках, чтобы они оказались прицепленными за спинки, и закинуть в воду на всю ночь. Он так и сделал, а потом мы выпили бутылочку водки и улеглись спать.
Рано утром возле нас оказалось ещё три машины дальнобойщиков на «КамАЗах» с челябинскими номерами. Колёк помчался к своим закидушкам и вытащил двух совершенно огромных окунищ, поймавшихся за ночь на маленьких! Он с гордым видом пронёс этих рыбин прямо на леске мимо челябинцев, и из кабины одной из машин послышалось, как один водила сказал другому: «Вот! Сразу видно настоящих дальнобойщиков!» Колёк ну прямо светился счастьем! Он тут же достал алюминиевый котелок, вытащил из этих окуней все внутренности, засыпал брюшки солью, кинул в котелок и сунул его куда-то за сиденье. Мы выкатились на трассу и поехали дальше.
Часа через полтора впереди показалась станция Ерментау. Нужно было набрать свежей водички. Но на улицах этого городка асфальта вообще не оказалось! Я заметил вдалеке колонку, но Колёк не рискнул подъехать к ней по океану раскисшей глины, и оставил машину на крохотном асфальтовом пятачке у выезда на трассу. Проваливаясь в грязь почти по колено, я поплыл с канистрой к колонке, а он – к продуктовому магазинчику. Мы благополучно встретились у машины минут через пятнадцать, Колёк ухитрился развернуться на этой площадочке, и мы выскочили на трассу до Павлодара.
Долго ли, коротко ли, но впереди замаячили знакомые мне места. Посёлок назывался Чидерты, от него до Экибастуза было с полсотни километров, и почти весь народ оттуда мотался сюда за вкуснейшим местным хлебом. В посёлок с трассы заходили три дороги, на первой из них висел знак «Грузовое движение запрещено», но на второй улочке такого знака не оказалось, мы заехали в посёлок и встали недалеко от местных магазинов.
И не успели мы выбраться из кабины, как на мотоцикле с коляской к нам подлетел местный «ГАИшник», крича, что мы заехали под знак! «Мужик, какой знак? Ты о чём?!!» Ментяра посмотрел на нас, как на больных, отобрал у Колька документы, но тот не сдавался: «Нету там никакого знака!» Кончилось дело тем, что Колёк поехал на мотоцикле вместе с ментом на ту самую улицу, где мы заехали в Чидерты, вернулся обратно со всеми своими документами и сказал, что на столбе у въезда действительно висел когда-то какой-то круглый знак, но его кто-то оторвал и унёс. Менту ничего и не осталось, как скрипнуть от досады зубами и вернуть права обратно.
Мы прошлись по магазинам, накупили всяких продуктов и, чуть отъехав от Чидертов, встали на автостоянке у трассы. Вот когда пригодились и дрова, и кирпичи – я соорудил костерок, сварил гречки с тушёнкой и кофе. Всё дело в том, что ни чая, ни растворимого кофе в магазинах не было, и самый старший из четверых сыновей Харисыча подарил мне в дорогу пачку молотого кофе, который нужно было варить – у него в доме такой кофе никто не любил. И мы хлебали по дороге сей божественный напиток, как самые белые люди...
Пока проезжали мимо Экибастуза, я рассказывал Кольку, как три с половиной года провёл здесь на «вахтах». Где-то между Майкаином и Калкаманом я вдруг услышал со своей правой стороны какой-то странный звук: «Вжих-вжих-вжих-вжих-бах!!!»
– Колёк, это что за звук?
– Какой звук?!!
И с моей стороны снова: «Вжих-вжих-вжих-вжих-бах!!!»
Бедный наш «КамАЗ» на всём скаку резко присел на правый бок. Колёк вдал по тормозам. Вышли – оба правых баллона среднего моста ушли на выстрел! И вот тут-то нам и пришлось покорячиться, пока мы всунули под раненый мост домкрат! А на кузове – 10 тонн… Уже стемнело, когда Колёк отвинтил, наконец-то, оба колеса, и обследовал их. Нужны были новые камеры, но у него их от хронического безденежья на нашем участке не оказалось. Мы начали останавливать грузовики с местными номерами – транзитные «фруктовозы» из разных там узбекистанов и останавливаться бы даже не стали – и, в конце концов, нам попался экибастузский «камазист», который продал Кольку эти самые камеры, причём по вполне приемлемой цене. И в результате прошло часа четыре, пока мы смогли поехать дальше.
Павлодар объехали с севера, и через развилку на аэропорт выскочили на семипалатинскую трассу. Шёл уже двенадцатый час ночи, и на посту ГАИ при выезде из города нас тормознули. «ГАИшник» минут пятнадцать лазил по всей машине с фонариком, но что искал – непонятно. Не сказав ни слова, вернул документы, и мы поехали дальше. В третьем часу я сказал Кольку: «Хорош давить на педальку, тормози и ложись спать!» Колёк, нехотя, согласился, и зарулил на первую же попавшуюся площадку для отдыха. Мы опять съели на сон грядущий бутылочку водчонки и улеглись...
Утром, когда рассвело, оказалось, что на этой площадке мы стоим в гордом одиночестве, под колёсами – крупный песок, а кругом – обалденно шикарный сосновый лес! Изумительно пахло хвоей, и слышался перестук двух или трёх дятлов. Оазис! Я набрал шишек, сварил на них кофе, мы умылись остатками водички из канистры и тронулись после завтрака дальше. Вода кончилась и Колёк свернул в первый же посёлок. Покрутившись по его улицам, мы не нашли ни одной колонки и – что делать? – постучались в первый же попавшийся угловой дом. Оказалось, что у местных на каждого – собственная скважина во дворе, и пожилая женщина, жившая в доме, включила электронасос и набрала нам полную канистру солоновато-горькой воды.
Пост ГАИ перед самым Семипалатинском останавливал всех подряд: единственный в те времена мост через Иртыш находился в самом центре города, и на этом посту сдирали немалую сумму за проезд на грузовой машине по центральным улицам. Подошёл местный ментяра, и с ходу докопался до Колька, что у его машины цвет кабины снаружи голубой, а изнутри – военно-зелёный. Колёк достал официальную справку из кустанайского автоцентра «КамАЗ»: ремонт, перекраска, все дела, но мент сказал, что не хватает какой-то печати, забрал документы, сказал, что нашу машину сейчас отправят на штрафстоянку, и ушёл к себе на пост.
Колёк, конечно же, больше боялся не этого – всё дело в том, что наша лайба была на самом деле модели «5510», «сельхозвариант» с кузовом, опрокидывавшимся когда-то во все три стороны. Но за давностью лет ей намертво приварили кузов к раме, и во всех документах проставили «5320», обычный грузовик. Если бы до этого докопались – было бы много смеху. Колёк стал подпрыгивать, потеть и очень сильно нервничать. Но я стал его успокаивать: «Как говорят у нас в Алма-Ате – не понтуйся! Хай эти менты делают, что хотят. Если нас действительно отгонят на штрафстоянку, звоним нашим директорам Кузевановым, у них есть все «подвязки» в МВД – «разведут» быстрее, чем ты думаешь! А мы либо поселимся в гостинице, либо полетим в Алма-Ату – у меня на это денег хватит...»
Водила в конце концов почти успокоился. Кругом снова был сосновый бор, я опять насобирал шишек, сначала вскипятил ему воды – побриться, а потом снова сварил кофе. Ментяра в крайнем недоумении подошёл к нам уже ближе к обеду: прошло почти пять часов этой нашей стоянки, и у него, видать, уже кончалась смена! Он был сильно удивлён, что мы ничего не клянчим, и ничего ему не предлагаем! Вернул Кольку все документы: «Езжайте!!!»
В три часа дня мы переехали Иртыш по одной из самых главных улиц города, буквально в двух шагах от здания местной обладминистрации (в 1994 году Семипалатинск ещё был областным центром). Остановились возле небольшого базарчика уже на «жанасемейской» стороне, накупили там продуктов, и вдоль длинного забора местного мясокомбината (наверное, самого огромного на весь бывший СССР), выехали на какую-то новую дорогу к Усть-Каменогорску, которая тогда ещё не была нарисована ни в одном автомобильном атласе.
Проехав километров пятнадцать, мы решили спуститься к Иртышу, отдохнуть и помыться. Нашли дорогу, по которой проехали бы со своим прицепом, и добрались почти до самого берега. На улице было градусов пятнадцать, но я уже не выдержал, и твёрдо решил искупаться в ледяном Иртыше. Колёк умер со смеху, когда я залез в воду, сначала намылился, а потом нырнул – ненадолго, на одну или две минутки, лишь бы мыло смыть!
После такой «баньки» он влил в меня почти целый пузырь водки, и я забрался в спальник. Переезд через плотину Шульбинской ГЭС был закрыт. Новая дорога уходила вправо, на Таврическое. Первый десяток километров она была с асфальтом, потом километров тридцать – щебёночная, а ближе к Таврическому – снова нормальная. Там нас остановили «ГАИшники», но эти попались не кровожадные и просто попросили подвезти одного парнишку до Усть-Каменогорска. Мы посадили его в кабину, и ещё через час заехали, наконец, в город. Пацанчик сразу же вышел, а я показал Кольку дорогу до титаномагниевого комбината. В два часа ночи мы встали прямо на стоянке для автобусов на их конечной остановке. Мой доблестный шофер тут же и сам маханул водочки, мы что-то около часа поприкалывались и улеглись.
А в полвосьмого утра по нашей кабине уже стучал лично сам заместитель главного механика комбината Евгений Григорьевич Шушкевич. Он быстро оформил все пропуска, мы заехали прямо в цех с электролизёрами, и я сказал Кольку: «Отцепляй прицеп, хай они его пока разгружают, а сами поедем в Бухтарму на цементный. Этот Осиновский перевал лучше проскочить засветло и туда, и обратно!» Колёк очень быстро всё сделал, мы сказали Григорьичу, что к ночи вернёмся, и выехали с комбината на трассу до Зыряновска.
Я разрисовал своему водиле, что сейчас мы поедем по одной из самых красивых автодорог в бывшем СССР. На что Колёк мне стал возражать, что объездил в своё время и Урал, и Карпаты, и видел немало красивых мест. Но я ему ничего не стал больше объяснять – сейчас он сам всё увидит… Но первое, что мы увидели на трассе, была большая авария. Основной контингент машин, крутившихся по этой дороге, составляли серебристые автоцистерны со сжиженным газом и грузовики со специальными ячейками для перевозки того же газа, только уже перекачанного в баллоны для плит. Газ везли из Усть-Каменогорска в сторону Зыряновска и Зайсана.
Сразу за Горной Ульбинкой начиналась огромная скала и узенькая асфальтовая полоска, настолько узенькая, что два «КамАЗа» разъезжались на ней с трудом, поворачивала за эту скалу, как за дом в городе. Со стороны Серебрянска шёл «ЗиЛ» с газовой цистерной – хорошо, что пустой! – а ему навстречу поднимался бортовой «УАЗик» с алма-атинскими номерами, который на этом самом повороте въехал ему своей мордой точно в бензобак. По асфальту растеклась огромная лужа бензина. Но тут, как по заказу, пошёл дождик, и бензин начало потихоньку смывать.
С обеих сторон тут же скопилась куча машин. Водилу «УАЗика» вытащили из-за руля с огромным трудом – бедолага держался за живот, не мог разогнуться и сразу стал какой-то жёлтый. Его увезли на какой-то попутке, а мы около часа ждали, пока народ разъедется и освободит дорогу.
Высокие скалы по краям дороги перемежались густым и разноцветным бордово-жёлто-тёмно-зелёным осенним лесом. Колёк каждые пять минут останавливал машину, чтобы отвлечься от тяжёлой дороги и просто посмотреть по сторонам! Мы со своими десятью тоннами груза сначала, пыхтя, забрались на Осиновский перевал, потом аккуратно и технично спустились с него, лихо проскочили вагончик поста ГАИ на Серебрянской развилке и вскоре подлетели к Бухтарминскому цементному заводу. Его тогдашний главный инженер Совет Калиевич – классный мужик! – быстренько организовал нам разгрузку, оформил мне все накладные, и буквально через час мы уже ехали обратно.
Я показал Кольку родник под железнодорожным мостом за Селезнёвкой, мы набрали полную канистру вкуснейшей горной воды и таки успели засветло проехать обратно через перевал. На комбинат вернулись часам к девяти вечера и встали на той же автобусной стоянке. И тут Колёк достал пузырь, начал мне наливать и рассыпался в благодарностях за то, что я действительно показал ему такое красивое место, каких он раньше не видел!
На следующий день он «подобрал» свой, уже пустой, прицеп, и собрался обратно в Кустанай. А мне нужно было ещё остаться в Усть-Каменогорске, и потом вернуться оттуда в Алма-Ату. Я напоследок проехался с Кольком до моста через Иртыш в сторону КШТ. Мы попрощались, он надавил на свою педальку, и напоследок помахал мне из кабины рукой. И мне почему-то стало грустно...