Глава 6
Есть - что нам есть, древнеримское племя,
Стен под защиту поборы несли,
Грозно насупилось вечное время,
К стенам вандалы не в гости пришли...
Стены валились, крушимы в проблеме,
Варваров грызла безжалостно прыть…
Древнее Римское сгинуло время,
Вместо - пришедшее тикает – жить!
Фатима нырнула во дворик огромного серого строения. Это был многоэтажный жилой дом, сомкнувший ладони своей высокой арки над парадным входом во внутреннее пространство, откуда по разным секциям, как спицы в велосипедном колесе, расходились подъезды. На душе у неё было очень и очень тревожно, прямо-таки, что называется, кошки скребли. Надо было бы поскорее найти тихое место, удобно расположиться там и спокойно разобраться в возникшей непростой ситуации: проанализировать все имевшие место события, все факты, даже те, которые, на первый взгляд, казались совершенно несущественными, и только тогда, сделав правильные выводы, принять обоснованное, рациональное решение. Молодая женщина заметила в глубине двора, рядом с уютно, по-домашнему, развешенным бельём, небольшую, привлекательную лавочку и, подойдя к ней, находясь мысленно уже довольно далеко, присела, заняв её незначительную часть.
Итак, что же произошло там, в этом автобусе? Хотя нет! Не это… значительно раньше… Фатима бросила взгляд на часы. Да, пожалуй, что после побега из Иерусалимского подворья прошло уже вполне достаточно времени, чтобы эти там, – тут она с издёвкой усмехнулась, - оклемались и полностью пришли в себя. А стало быть, гигантский маховик розыска закрутится с ужасающей силой, и уйти, да ещё выполнить задание - будет почти что невозможно. Но это "почти" она произнесла про себя отнюдь не случайно - если разыскать каким-то образом Абу-Джамаля, то всё ещё вполне поправимо, и Аллаха можно будет порадовать осуществлённым… Почувствовав на себе чей-то любопытный взгляд, молодая женщина вернулась из состояния полузабытья в мир вполне реальной действительности. Она сразу же заметила тренированным боковым зрением отвернувшуюся к телефонам автоматам, стоящим в дальнем конце двора, женщину преклонных лет, вовсю старающуюся показать, что сидящая на лавочке Фатима ну совершенно, прямо-таки никоим образом, её не интересует…
* * *
Кто генерал? – Не вор в законе!
Рычит – служилым в горле ком…
Согнуться в вежливом поклоне
Пред необъятным кулаком…
Настроение у Сергея и Ави после обнаружения "М-16" пришло полностью в норму. Ну, уснули в комнате для дознаний, ну и что, в самом-то деле? С кем не бывает? Ведь не одни же - с командирами. А как говорится – " Плох тот солдат, который не мечтает спать с генералом!...". Ребята были ещё молодыми, необстрелянными солдатами, только что окончившееся детство было столь свежо своими воспоминаниями и приключениями - зелёной травой школьных спортивных площадок, коричневыми шарами кожаных футбольных мячей, влетающих с юношеским задором в бледные от грядущей неизбежности окна с разлетающимся от удара в разные стороны каскадом осколков-слёз… Самой классной, с точки зрения Израильских школьников–шалопаев, и исполняемой со школьного утра и до гитарного вечера заповедью была: "Делу - в темя, потехе - в нас!". После всего этого муштра армейского курса молодого бойца "Тиранут" да ночные многокилометровые марш-броски с полной выкладкой особо много веселья не прибавляли, и школа вспоминалась как подернутая лёгкой дымкой далёкая волшебная страна, в которой, кроме строгих учителей и закадычных приятелей, родительских собраний и совершенно бесполезного вызова их к директору, остался и Гарри Поттер, которого с его друзьями почему-то не призвали в этот раз и, пожалуй что, не призовут вообще никогда…
Серёже Баумбергу в целом было, видимо, попроще, чем его другу Ави. Он был значительно более общительным и компанейским парнем, а круг общения таковых обычно значительно шире маленького кружочка у прочих. Подобно гигантскому торнадо, он затягивал в себя множество событий и людей, причём среди последних - преимущественно представительниц прекрасного пола. У Ави сей вопрос решался совсем не просто, точнее говоря, - не решался вовсе. Стоило где-то, скажем, на дискотеке, - задержать на нём свой мимолётный взгляд какой-нибудь, даже совсем не выразительной, особе, как он моментально краснел, приобретая чёткий, ярко выраженный свекольный оттенок, тут же резко бледнел и всеми правдами и неправдами, под любым, частенько даже весьма надуманным, предлогом, стремился как можно быстрее исчезнуть из помещения, искренне боясь того что: только одно неверное движение – и ты отец!
С интересом наблюдая за суматохой и всеобщей беготнёй по зданию не на шутку взбаламученных полицейских, наталкивающихся друг на друга и разлетающихся прочь, словно шары на бильярде, Серёжа решил с максимально возможной пользой для себя провести неожиданно образовавшееся свободное время. Он профессиональным незаметным движением руки извлёк из кармана гимнастёрки свою обожаемую малышку "Nokia" и, разблокировав клавиши, углубился в исключительно приятное занятие - чтение полученных довольно давно и не очень SMS-ок, передаваемых от сражённых наповал девичьих душ и разбитых сердец. Не надо было даже закрывать глаза, чтобы осознать все эти, принятые бездушным кусочком пластика, крики нежных душ, мольбы, признания, просьбы о помощи и отчаянные сигналы SOS… Но… бравый десантник относился ко всем этим, вроде бы, ярко выраженным раздражителям совершенно спокойно. Он воспринимал любовь как диету, которая, кроме различных второстепенных качеств, само собою, - весьма полезных организму, должна отличаться исключительным разнообразием! В самом деле, ведь в любви, собственно говоря, как и в школе: самое интересное - перемена… Сергей, насупив свои пшеничные, мохнатые брови и отрешённо улыбаясь, всё читал и читал преобразованные в электронный формат стоны, крики отчаяния и слёзы, не замечая, как в это самое время десятки надсадно завывающих полицейских машин перевоплощались на ходу в образ бегущих по кровавому следу гончих. Будучи легавыми даже без всякого перевоплощения, так сказать, по своим служебным обязанностям, они, по какой-то совершенно не понятной стороннему наблюдателю системе, стаями и индивидуальными экипажами разбредались по уснувшему в послеобеденной сиесте и сопящему себе под нос шелестящими листвою деревьями Святому городу.
…Рядом с безупречно правившим полицейской машиной молоденьким сержантом пристроился, собираясь с ускользающими мыслями, майор Дубнер. Он по-прежнему находился в известной Роденовской позе - с печально опущенными уголками рта, подпирая правую щёку тыльной стороной руки, собрав вплотную к переносице брови. Несколько минут тому назад в огромном, видимо, по объёму пропорциональному генеральской фигуре, кабинете - сотрясались оконные стёкла, угрожающе позвякивала, предупреждая о недопустимой амплитуде колебаний, роскошная люстра, в своё время по невыясненным причинам исчезнувшая в неизвестном направлении по пути своего следования к месту назначения в кабинет Министра обороны… Сослуживцы генерала, хотя правильнее будет сказать - соседи по апартаментам, на постоянной основе – устойчивые ко всему и вся кабинетные тараканы, спрятались по своим самым глубоким и надёжным укрытиям, прогрызанным самыми квалифицированными специалистами на случай ядерного нападения бесноватого Иранского не-аятоллы господина М. Ахмадинеджада. Всё это происходило по всего одной, причём весьма прозаической, причине: командующий полицией Иерусалима наконец-то получил исчерпывающий ответ от всё ещё живой и даже совершенно не уволенной со службы своей секретарши. Костеря на высоком литературном иврите всех вместе и каждого по отдельности, генерал продемонстрировал всем присутствующим исключительные филологические способности. Было просто очевидно, что сей прославленный в тиши кабинетов полководец получит высокое звание главного полицейского-полиглота, ибо, когда в его кабинет неслышными шажками вошли, а точнее сказать - вползли, полковник Рабинович и майор Дубнер, то, пыхтя и выпуская пар, как старая, ещё советская скороварка, вышеупомянутый полиглот, глотая окончания слов и куски целых фраз - …маешь ли! …ашу мать! …злы …нючие!, показал тем не менее весьма высокий уровень владения разнообразной и чрезвычайно богатой русской ненормированной лексикой. В принципе, удивляться этому не приходилось, ибо в детстве и ранней юности сей будущий высокий Израильский полицейский чин сердечно дружил со своим милым, добрым дедушкой, в прошлом, настоящим профессиональным Одесским биндюжником. Тот частенько рассказывал за холодным пивком в фалафельной на Иерусалимской улице "Бен-Иегуда" обожаемому и впитывающему, словно губка, слова определённой направленности, - внучку о незабываемых приключениях представителя столь уважаемой тогда горожанами специальности в эпоху своей незабываемой и, к сожалению, безвозвратно ушедшей молодости…
Генеральский кулак, чуть уступающий по размерам бычьей голове, размеренно поднимался высоко в воздух, на мгновение, словно принимая очередное важное волевое решение, зависал там и… с огромной скоростью и диким грохотом обрушивался на дрожащую в ужасе столешницу, удерживающуюся от разрушения из последних сил. Далее это всё повторялось вновь и вновь, с порциями красивейших образных оборотов и задушевных эпитетов, которые были получены когда-то из необъятных просторов дедушкиных загашников. Собственно говоря, именно это, поражающее не только оригинальностью, звуковое оформление начальственной речи столь весомо влияло на окна, люстру и не на шутку перепуганных насекомых… "Если она и этот огрызок не будут сегодня найдены и задержаны…, мне вас даже совершенно не жалко! Почему? Ха! Да потому вы - и….ты, и жалеть будет просто некого! Оба дебила так здесь нужны, как гинекологи на подводной лодке!",- генерал кабинетных войск распалился не на шутку и явно позабыл об элементарных правилах личной безопасности, ведь общеизвестно из справочников по психологии человеческих отношений, что если человеку долго не давать возразить, то он забудет все свои аргументы и… врежет молча! Стукнув в очередной раз по мужественно переносившей удары судьбы столешнице, бравый потомок гильдии Одесских биндюжников подтвердил то утверждение, что путём сосредоточенных и упорных тренировок можно достичь выдающегося результата: последний удар получился чуточку более сильным, чем все предшествующие, но… этой, совсем незначительной, разницы - оказалось вполне достаточно… Несчастный, обработанный в своё время самыми талантливыми мастерами-резчиками, кусок ценнейшего дерева, громко охнув от боли и глубоко прогнувшись, со звуком пушечного выстрела разлетелся по кабинету большими и малыми щепками и, блестящей кусочками лака, пылью-конфетти. Двое провинившихся были выведены происшедшим из состояния прострации и полного психического ступора, в котором они довольно давно пребывали. Вскинув выпученные, но вместе с тем щенячьи преданные глаза - на метавшее громы и молнии начальство и хором громко икнув, полицейские следователи гаркнули положенное по уставу "Есть!", и медленно пятясь вперёд своими основными профессиональными органами, покинули поле битвы и гордо стоящего в позе Бонапарта под Аустерлицем победителя, ещё не осознавшего в полной мере – а что же собственно произошло, твою так???!!!
Полицейская патрульная машина гордо - сиречь, тот самый, только не чёрной, а красно-синей молнии подобный, буревестник - неслась сквозь почтительно расступающиеся ряды спешащих по своим делам автомашинам, не потребовалось даже включать полицейскую сирену. "Уважают…", – сознание хотя бы такового, пускай и весьма спорного, факта являлось целительным бальзамом на израненную в последних боях душу майора Дубнера. Пародоксальные идеи со всех сторон свербили бедную майорскую голову, одна краше другой! Чего стоит, например – кинуться к генералу на приём в смысле: сам себя не поругаешь — никто тебя не похвалит!…
Отогнав всякую чушь и собрав в единый кулак, что, правда, после только что случившегося, вызывало нехорошие ассоциации, - свои мысли, хаотически перемешавшиеся и отступающие в тяжёлых арьергардных боях в различных направлениях, следователь решил произвести им чёткое построение и смотр. Кроме того, он выслушал одну, внешне довольно таки помятую, с сорванным правым погоном, мыслишку, по личной просьбе последней - нахально подскочив, но лихо, по форме, отдав честь, та сообщила, что, мол, будущее в значительной мере будет зависеть от того, что произойдёт с полковником Рабиновичем. - Уточни! - Ну как же, господин майор? Это просто элементарно! Если Вы, именно Вы, а не господин полковник, справитесь с этим, так сказать, э-э-э-э поручением господина генерала, то все шишки посыплются, с высоты генеральского стратегического мышления, не на Вас, а мимо - на Вашего горячо любимого и глубоко уважаемого коллегу - полковника Рабиновича, ведь это событие, если оно случится само по себе, как я полагаю, Вас не очень огорчит? Ведь правда, господин майор? – Кру-у-у-гом! В строй ша-а-а-гом марш! Ходят тут всякие, время забирают, рассказывая то, что само по себе просто очевидно… Погон вон лучше пришей!
* * *
Я слышу клёкот ястребиный
Над головой друзей, родных …
Но чьей-то головы ослиной -
Удар по жертве да поддых .
Сидящие на Бат-Ямской набережной собеседники были не только увлечены, пожалуй, нет, - даже захвачены рассказом одного другому, что совершенно не заметили, как к двум стоящим по обе стороны от них столикам, весело тараторя, подошла весёлая толпа молодых парней и девчонок, которые, громко шумя и бренча на явно фальшивившей, треснувшей когда-то, гитаре, заказали официанту, как они выразились, – покрепче и повкуснее. Сам по себе, этот факт не мог выделяться из обыденной цепочки событий, происходящих вокруг постоянно и размеренно - если всё время концентрировать на них своё внимание, то за всем происходящим второстепенным будет невозможно уследить за самым важным. Всё это так, и эти прописные истины, очевидны практически всем, но… иногда подобное правило проявляет определённую иронию, и люди, отсеивая, казалось бы, совершенно второстепенное, роковым для себя образом не замечают за этим главного… Два собеседника, уже довольно давно общающихся под успокаивающий, равномерный шум прибоя и равнодушно холодный взгляд изрытой оспинами кратеров медноликой луны, не заметили того факта, что пришедшая, явно, уже весёленькая, компания разделилась на две равные части перед тем, как занять столы. Не видели они так же, что курточки этой "золотой" молодёжи совсем немного топорщились в одних и тех же местах… Ну и наконец, - что два молодых человека, по одному с каждого столика, сели на самое ближнее к соседям место, бросив в этот момент на них настороженный, анализирующий взгляд. Но кто его знает? В самом деле! Разве обычному человеку, коим является автор этого повествования, дано матерью-природой быть непогрешимым оракулом, все предсказания которого обязательно, словно на основании некоего высшего закона, сбываются? Вовсе нет, ибо общеизвестная великая проффессионалка своего дела Пифия, будучи чистокровной эллинкой, к сожалению, а может быть, - и к счастью, не приходится ему даже отдалённой родственницей. Так что - кто его знает? Быть может, беседующие, внимательно наблюдая за всем происходящим, сделали необходимые для себя выводы, вот только до поры до времени не подали вида…
"Понимаешь, дорогой друг Беня, во мне вообще всё до сих пор кипит, когда я представляю себе, что могли сотворить с бедной, никогда даже мухи не обидевшей, девушкой эти неверные псы - дети порока, родственники шайтана и ночной тьмы, позор на головы их родивших! Но Великий и Мудрый не допустил, чтобы над этим цветком невинности и добродетели, этим ангельским бутоном совершенства, произошло глумление. Фатима, скажу я тебе, Беня, знакома мне с самого раннего её детства. Она родилась в уважаемой семье районного адвоката, а поскольку мой отец служил судьёй, то наши семьи дружили, так сказать, домами. Я видел, как из радующейся каждому дню, наивной девочки постепенно вырастала изумительной красоты девушка, постоянно помогающая своим родителям по хозяйству, так как она в этой семье была самым старшим ребёнком. Кроме того, она решила пойти по стопам своего отца и поступила на юридический факультет Иерусалимского университета. …Однажды адвокат Гамаль возвращался из деловой поездки в Иерусалим домой в Газу. Он уже въехал в сектор и скоро должен был добраться до дома. Солнце ослепительно освещало пустынную местность, пробиваясь своими пронзительными лучами даже сквозь тонированные стёкла окон новенького "Шевроле". Адвокат улыбался в сладостном предвкушении приятного момента встречи с женой и детьми - каждому вёз пусть и не очень дорогие, но вполне оригинальные сувениры – знаки внимания главы семейства всей домашней челяди. В автомобильном DVD убаюкивающе поигрывала джазовая музыка в исполнении Луи Армстронга, большим поклонником которого был доктор юриспруденции и права Юсуф Гамаль. Время неспешно катилось за его машиной, отсчитывая те последние метры, которые ещё оставались в земном пути этой противоречивой душе. Вдруг внимание усталого адвоката привлёк какой-то звук, нарастающий откуда-то сверху…", - Абу-Джамаль на долю секунды запнулся, словно вспоминая что-то, или решая, о чём стоит говорить, а что следует опустить. Беня Брик, как опытный профессионал-журналист, успел отметить этот факт, причём не только в сознании, но и, так сказать, взял на карандаш, отметив в блокноте "звук сверху", и поставил рядом "был?". - Откашлявшись, явно сымитировав саднящее горло, палестинец продолжил своё повествование: "В чистом, сияющем бирюзою небе послышался шум работающего двигателя медленно приближающейся металлической стрекозы. Это был "Апач" - самый современный в то время боевой вертолёт ВВС Израиля. Адвокат Гамаль не успел заметить возникшего в голубизне небес инверсионного следа. Он не услышал резкого звука свистящего от приближения ракеты "Питон" воздуха… Он вообще ничего больше не заметил и ни на что не успел среагировать… Раздавшийся взрыв разметал куски красного "Шевроле" уважаемого земляками адвоката и надежды на будущее семьи Гамаль…". - Прервавшись на мгновение, Абу-Джамаль глотнул "Шартреза" и внимательно посмотрел в глаза Бени Брику. Судя по выражению лица последнего, излагаемые события производили на него значительное впечатление, и он частенько делал какие-то пометки в своём журналистском блокноте. Абу-Джамаль поставил на столик бокал с волшебным напитком и, внешне относительно спокойный, лишь с небольшой печатью возбуждённости, которую полагается иметь уравновешенному мужчине излагающему серьёзные события, приготовился продолжить. Правда, внутри пришлось значительным волевым усилием подавить неизвестно откуда взявшуюся, услужливую память, преподнёсшую на блюдечке совсем иные образы событий, происшедших в тот далёкий и трагический день, когда адвокат Гамаль возвращался домой из Израиля, выиграв в арбитражном суде очередной процесс, защищая интересы одного из своих крупнейших клиентов – банка "Леуми". Известный адвокат до сих пор всегда успешно защищал своих больших и малых клиентов, но… защитить самого себя от неожиданного смертельного удара он не сумел.
…Рано утром, когда на бледно-сером светлеющем небе были вполне различимы звёзды, уставшие от своей работы в ночную смену и приготовившиеся со своей начальницей Луной к дневному отдыху, когда первые просыпающиеся дворовые собаки понемногу побрёхивали сквозь сон, скорее для галочки, чем по делу, Абу-Джамаль, тогда ещё безусый, молодой, двадцатидвухлетний палестинский парень, в отличие от многих других, выросший в безбедной семье районного судьи и потому не имевший в своём "послужном списке", кроме нескольких каменных мероприятий, более ничего – был разбужен своим старшим братом, уже весьма значимым в обществе человеком – начальником одной из террористических ячеек Хамаса. Впрочем, в секторе, разумеется, террористами оных никто и никогда не называл – это всё были борцы за правое дело, за свободу или за ещё что-то похожее, в таком же роде. - "Доброе утро, брат, собирайся быстро" - "А что, собственно, произошло? В такую рань – зачем?" - "Пришло время тебе вступить в наши ряды борцов за свободу против этих захватчиков, топчущих своими сапогами нашу бедную землю. Ты сегодня примешь непосредственное участие в нашей очередной, но, в отличие от большинства других, чрезвычайно важной акции". …Со скрипом распахнулись давно уже проржавевшие двери гаража брата. Абу-Джамаль часто видел там его товарищей, они или обсуждали на своём, состоящем из сплошных терминов, языке что-то, а Абу-Джамаль раздавал чай, порошки к кальянам и прочую мелочь, при этом совершенно не понимая, о чём идёт речь… Или брат и его друзья - как правило, ночью - что-то мастерили, предварительно частенько прося Абу-Джамаля принести довольно-таки тяжёлые ящики с гвоздями, шурупами и другими металлическими деталями. Сегодня, когда они пришли, гараж был пуст, только огромная старая собака брата, которая от возраста уже облезла почти полностью, лёжа у миски с водой, сосредоточенным движением правой передней лапы пыталась достать из-за ушей блох. Но, судя по тому, что она периодически оставляла это занятие и начинала выкусывать нарушителей своего спокойствия, оборачиваясь для этого назад настолько, на сколько позволяли прожитые годы, – лапой не особенно удавалось. …Они сели и, молча, не смотря друг на друга, закурили, словно бы и не замечая уходящего времени. - "Понимаешь, мой дорогой брат, я и мои друзья хотим сегодня поручить тебе - разумеется, не одному - совершить одно очень важное в нашей борьбе дело. Ты же понимаешь, так как уже достаточно взрослый, нам для победы нужны не только шахиды, не только оружие и не только матери, рождающие много детей. Нам нужна поддержка всего мирового сообщества и, на данном этапе, даже этого насквозь прогнившего Запада. Но… полезно помнить, что мир – это шахматная партия, и победит в ней тот, кто способен на многие, пускай даже и очень тяжелые, жертвы. В последнее время, кроме этих носатых и плюгавых скандинавов жителей северной Европы, нас не поддерживает никто… все, сидя на ООН-овском заборе, хором поддерживают этих жидов, за несколько
автобусных проблем, которые нам всё-таки удалось им создать. Поэтому нужна жертва – наша жертва, такая яркая, что развернёт мировые мозги на 180 градусов, и по поводу различных еврейских бед иссякнет поток слёз и соплей!". - Абу-Джамаль пристально смотрел на брата, почти ничего пока что не понимая, но чувствуя какую-то давящую плиту, которая всё тяжелее и тяжелее ложилась на его застывшее от неожиданности сознание. - "Брат, ты ведь знаком с семейством Гамаль, по-моему, даже иногда и заглядываешься на Фатиму? Ладно, ладно, успокойся, и краснеть тебе, я полагаю, пока что повода нет. Так вот сегодня днём профессор юридического факультета Тель-Авивского университета, доктор международного права адвокат Юсуф Гамаль должен погибнуть!". - В гараже образовалась полная тишина, даже очередная капля, которая должна была сорваться с водяного крана, только вытянулась, а затем, словно бы одумавшись, прервала ещё не успевший начаться полёт… Старая, едва шевелящаяся псина с тихим стоном подняла на сморщенной складками шее лысую желтовато-розовую голову и, в молчаливом удивлении, подслеповатыми глазами уставилась на братьев.
- А з-з-з-ачем…, а п-п-очему й-и-а?, – выбивая зубами нервную дробь, прошептал поражённый неожиданным оборотом событий юноша. Ответом было спокойное молчание старшего брата.
- Итак, слушай внимательно. Когда доктор Гамаль, возвращаясь, въедет на территорию сектора, он подорвётся на подложенном нами фугасе относительно небольшой мощности, а затем… затем мы с тобой подложим во взорванную машину вот это, – длинная белая блестящая многокрылая сигара легла на заваленный проволокой стальными прутьями и прочим мелким хламом стол.
- Что это?, – хриплым, срывающимся голосом произнёс Абу-Джамаль, осторожно касаясь пальцами холодной, гладкой поверхности.
- Это братишка, классная штука - ракета класса воздух-земля марки "Питон
- О, боже, Аллах великий и всемогущий! Откуда она у тебя?
- Не у меня, дорогой, не у меня, а у нас сиё, а это, тебе пора уже понять, далеко не одно и то же. И среди евреев встречаются те, кто за большие деньги, в крайнем случае, очень большие… - в общем, как видишь! Итак, слушай дальше, – и старший брат добродушно потрепал остолбеневшего Абу-Джамаля по щеке, - Мы с тобою подложим её в то, что останется от машины бедного доктора Гамаля, и дистанционно… В общем, потом, когда соберутся эксперты, представители международной, так сказать, общественности, то, покумекав, без особого труда определят, что машина была поражена этой самой Израильской ракетой, а наши свидетели этим самым европейцам да и американцам в красках распишут такой элегантный, расписанный символикой ЦАХАЛа, вертолёт. Да, кстати, ещё забыл предупредить тебя, о, мой любимый брат, что тебе, по нашему плану, отводится в этой операции ещё одна роль - ты будешь одним из тех самых свидетелей.
"…После этой ужасной катастрофы в семействе Гамаль",- продолжил Абу-Джамаль свой рассказ помрачневшему Бене Брику, - Многие беды обрушились на осиротевшую семью этих несчастных людей. Как говорим мы, палестинцы, верблюд беды никогда не шествует один, только целым караваном… Сначала примерно через год умерла от рака пищевода жена покойного доктора Гамаля. Затем, один за другим, в неравной, но справедливой борьбе за свободу нашего народа, погибли сыновья. Так что Фатима осталась совсем одна. Она продолжала учиться в университете, несмотря на все жизненные тяготы, только вот замкнулась в себе полностью - часами сидела на веранде огромного дома, оставленного ей погибшими родственниками, грустно смотря на набегающие морские волны… Единственное, чем она всё-таки сочла нужным регулярно заниматься, кроме учёбы по специальности, было каратэ, а также были многие другие восточные боевые искусства. Она отдавала этому делу всю себя, полагая, что когда-нибудь сиё может пригодиться, и, как видишь, её предположение полностью оправдалось. Девушка достигла на этом поприще довольно-таки значительных, признанных многими специалистами высот, периодически ездила от Автономии на многие международные конкурсы, где занимала отнюдь не последние, а частенько даже и призовые, места. Она в совершенстве освоила мастерство – порхать, как мотылёк, и жалить, как оса, что советовал когда-то всем великий Мохаммед Али. Теперь-то ты, конечно, понимаешь, что в тот момент, когда подонки решили поставить под сомнение её честь и достоинство, а точнее, говоря попросту, лишить её чести, то ответ её был молниеносен и безупречен, ведь попросту у неё не было никакого другого выхода".
Беня Брик, закончив свой коньяк и потушив в пепельнице то, что ещё несколько часов тому назад было красивой и ароматно благоухающей сигарой, подозвал официанта, и, сделав дополнительный заказ на коньяк, поинтересовался у своего собеседника - а какая проблема, собственно говоря, в конечном итоге возникла? Ну и, кроме того, собственно он, лично - господин Брик, чем может в данном случае оказаться полезен? Абу-Джамаль выждал короткую, но необходимую в подобном случае паузу, которая его, собственно говоря, ни к чему не обязывала, а вот задавшего вопрос собеседника заставила слегка побеспокоиться - может быть, сказал что-то не то, или не так – чересчур резко? Или там, слишком официально? А за соседними столиками веселье лилось рекой. Были слышны обрывки песен, шуток и скаберзных анекдотов. Основательно поддатые девицы расположились, со всеми удобствами, на коленях своих кавалеров и, доверительно прижимаясь к ним, выказывали полнейшее отсутствие скромности, целомудрия и вообще каких либо добродетелей. Вот только если бы повнимательнее приглядеться, то, быть может, и можно было заприметить, что из под курточек этих весёлых дурочек что-то самую малость выступало, а может быть, - и нет?…
* * *
Застыли события-статуи, вроде,
Линейкой часов на распахнутом дне…
Немалое мужество любящей тёти
Беду отведёт, и… - по сходной цене.
Гоша со Светой осторожно выглядывали из-за дверей одного из подъездов, выходящих изящными рукавами в зеленеющий газонами, клумбами и аккуратно подстриженными деревьями Иерусалимский дворик. Надо отметить, что он выгодно отличался от большинства других аналогичных дворов, где, как правило, царило запустение, грязь и буйство проросшей даже сквозь трещины в асфальте сорняковой зелени. Дело в том, что в этом доме поселилось значительное количество совершенно особого вида "олим" – "пенсионериус-совковус". Так, или почти что так, этот своеобразный вид приехавших из почившего в бозе Союза нарекут наши потомки - специалисты по социологическим исследованиям различных групп и электоратов прошлого… Они сделают, по большей части, совершенно обоснованные выводы относительно поведенческих характеристик особей – представителей данного подотряда "сумконосящих" и "веткостригущих". Собственно говоря, именно повышенная концентрация таких представителей и является залогом чистоты и озеленения городских дворов, прежде всего, видимо, вследствие наличия у "пенсионериус-совковус" исключительного количества свободных и почти что не используемых временных ресурсов. А так же, несмотря на такие возрастные изменения, как обострение горластости и повышенное стремление к нахождению в базарной обстановке, нужно отметить воспитанные смолоду качества сплачиваемости в единый организм для достижения поставленной цели, и исключительную, за редким исключением отдельных индивидуумов, энергичность в любой, даже самой сложной обстановке. Ну а в данном конкретном случае, именно для этого двора решающее значение оказал тот факт, что председателем домкома, с огромным перевесом голосов, в своё время стала не кто иная, как тётя Циля, со всеми вытекающими из этого факта разнообразными последствиями. Ну, в самом деле, разве кто-либо, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, даже имея страховой полис – страховку жизни в солидной компании, был способен заявить, да ещё публично, – что он не согласен таки с мнением самой тёти Цили… Ведь Вы же, в самом деле, понимаете!
- Свет, я вижу у неё довольно широкий, но без всяких активных волновых колебаний, энергетический слой. Цветом похож на блестящий уголь – антрацит. Вон, видишь, посмотри, да там, чуточку левее, она только что присела на лавочку. Да, именно там. Я понимаю, что тебе не полностью видно, потому что она частично закрыта развешенным постельным бельём, но строение и состояние ауры видно просто прекрасно. Да, вот ещё что, пожалуй, очень важно - видна, пока ещё не очень значительная, концентрация её внимания вон на ту бабульку
- Гоша, ты о ком? Ах да, вижу, вон та – она усиленно педалирует якобы имеющий место факт своего прямо-таки исключительного интереса к тем одиноким телефонам-автоматам.
Эх бабуля, бабуля! Какой наигрыш – уж лучше бы сразу подошла к этой смуглой да заявила бы ей, что так мол и так, уважаемая, – не знаю, почему, но Вы мне чертовски интересны! Эффект был бы совершенно такой же
- Да, Света, я с тобой совершенно согласен, но… Ведь если посмотреть на ситуацию с другой стороны, бабуля прямо таки очень помогает нам с тобой, спасает, можно сказать, - повторяет геройский подвиг Александра Матросова, прикрывая своей впалой грудью дот, прицельно стреляющий чёрной энергией. Приковав к себе внимание этой особы, старушка, явно, сумела сделать так, что мадам не на шутку увлеклась ею, ну а нас, любимых, пока что, слава Всевышнему, вроде бы, совершенно не замечает"
- Гоша, милый, я, конечно же, давно осознаю твои поэтические дарования, даже в какой-то степени привыкла, - если к подобному, и, главное, к их количествам, можно привыкнуть, но ведь не сейчас же, в самом деле, …дорогой мой, брильянтовый!
– Закрой фонтан и смотри в оба! Ферштейн?
- Да, …но слабый пол всегда сильнее сильного, в силу слабости сильного пола к слабому!
Гоша, с горечью прогнав от себя эту мысль, нервно почесал за ухом и откусил кусочек ногтя, который бережно отращивал вот уже два месяца, радуя свою благоверную избавлением от одной из многочисленных дурных привычек, давно свивших себе гнёздышки в его такой большой и доброй душе. За последнее он моментально получил стандартную, обычную для подобных случаев затрещину, применяемую, естественно, от чистого сердца и только в воспитательных целях. Погибавший ноготь, судьба которого висела на волоске, а точнее сказать, была зажата в зубах – на этот раз был спасён, а непонятно чем, но чем-то явно разочарованный, Гоша – обиженно уставился на аурический слой таинственной особы, фиксируя малейшие изменения его энергетических характеристик и тут же транслируя их шёпотом в акустически идеально выверенное пространство правой ушной раковины своей законной супруги. Света, незаметно для него, улыбнулась, ведь, образно говоря, женщина смеётся над слезами мужчины только в том случае если она сама их вызвала…
"Чем больше узнаю людей, тем больше люблю компьютеры!", – пробурчал муженёк, натянуто улыбаясь и потирая ушибленный затылок …
Гоша Меламед, как всякая творческая, или около того, личность, относился к себе и к своим близким с исключительным своеобразием. Как любой современный интеллигент, он был уверен, что все победы начинаются с победы над самим собой, но... от безусловного принятия сей аксиомы и до хотя бы разового её применения на практике надо было преодолеть ой - как много… Вместе с тем, этот наивный жизнелюб никогда не переставал улыбаться, даже когда ему было грустно, наверное, полагая, что кто-то может влюбиться в его улыбку. А вообще лично о себе он, в целом, был неплохого мнения, а если говорить, не кривя душой, то самого что ни на есть хорошего, видимо, даже – просто преотличного мнения! Судите сами – добр? Безусловно! Не то, что мухи никогда не обижал, врага - и того через некоторое время после возникшего конфликта подыскивал предлог простить и убедить в абсолютной справедливости методики кота Леопольда – мол, "давайте жить дружно!". Правда, собственных котов частенько мог и газетой! Ну и что из того – если они, словно нарочно, у входа в квартиру, где находилась обувь всех проживающих, частенько оставляли своё, как бы это яснее назвать, "кое-что", причём делалось это из какой-то, совершенно непостижимой Гошиному уму, кошачьей вредности и поразительного пушисто-дымчатого нахальства. Ведь практически в ста процентах случаев это проклятое "кое-что" мощно ударяло Гоше в нос рано поутру, формируя
к наступающему дню соответствующее весьма "приподнятое" настроение. Ну а если отметить тот факт, что продукт кошачьего творчества практически всегда находился именно в Гошиных туфлях или сандалиях, как правило, справедливо и равномерно распределённый внутри, – дальнейшая реакция исключительной его душевной доброты с газетою в руках становится вполне логичной и легко прогнозируемой...
Что касается отношений с женой, то этот вопрос был исключительно сложен, необъятен и противоречив. Частенько его ярко выраженная творческая натура забывала о многом банальном и необходимом в отношениях между представителями противоположных полов, о тех общепринятых истинах, о которых надо помнить хотя бы по соображениям здравого смысла, например: если женщина молчит, то надо слушать её внимательно, или: лучший способ понравиться женщине - это писать ей любовные записки на стодолларовых купюрах… Вместе с тем, очевидно, что Гошина любовь была явно выраженным торжеством его творческого воображения над интеллектом, со всеми вытекающими из этого факта плюсами и минусами. Отношения супругов были подобны океану, состояние которого определить в каждую конкретную минуту времени просто-напросто невозможно. Единомоментно в нём присутствуют и уничтожающие надежды-корабли девятибальные шторма, вздымающие до удивлённых небес горы чёрно-зелёных волн, и полнейшие штили, когда ровная, как зеркало, блестящая гладь с лимонно жёлтой дорожкой луны, в спокойствии и неге, едва различимо мурлыкая что-то в непостижимом таинстве глубины, покрывает необозримые просторы от горизонта до горизонта. Неожиданно, вроде бы абсолютно без всякой на то причины, может возникнуть ниоткуда гигантской мощности смерч. Он способен мгновенно выйти на берег, принеся колоссальные раны-разрушения, которые будут рубцеваться годами. И вдруг так же неожиданно, как возникало, это живое воплощение обрушившейся беды и незабываемого горя, так же оно и исчезало в непрозрачном тумане белёсой океанской дали. Этот океан супружеских отношений имел свой "бермудский треугольник", где постоянно таинственным образом исчезали безвозвратно различные образы и события, составляющие сложный узор обыденного быта, отличающегося частенько очевидным аллогизмом взаимных необъективных оценок, упрёков и претензий и, вместе с тем, сопутствующим уважением и преданностью общим целям, а также истинностью решений, принимаемых по подсказке её величества - интуиции. Океан супружеских отношений был практически безбрежен и непостигаем полностью, как для Гоши, так и для Светы, ведь его берегами, той невидимой каймой, которая, проходя где-то неизмеримо далеко, всё-таки ограничивала его пространство, было… Ручное Время.
Тётя Циля мелкими, семенящими шажками – как когда-то говорили в старой доброй Одессе: огородами, огородами и - к Котовскому, - незаметно, в этом она была совершенно уверена, приближалась к внешне ничего не замечающей дамочке, нахально рассевшейся на заветной лавочке. Можно сказать, это было рабочее место председателя домкома, где она проводила положенные часы, принимая приходящее со своими различными тяготами, в основном, пожилое население. Подобные события и сразу, и впоследствии доставляли ей истинное наслаждение, ведь жизнь — это не те дни, которые прошли, а те, которые запомнились. И вдруг… мало того, что совершенно чужая, неизвестно откуда взявшаяся, так ещё и сюда, на положенную по должности лавочку, да без какого-либо положенного разрешения!.. А развалилась-то как - словно в правительственной ложе Одесского оперного театра! Старушка заводила себя сама, резко поднимая давление в подобной пароварке своей, в общем-то, доброй и довольно-таки ранимой душе, она действовала по золотому правилу : "Сперва подумай, а уж после совершай необдуманный шаг". Рано или поздно на определённом этапе, как и всегда в подобных жизненных ситуациях, последние остатки самоконтроля исчезали, и тётя Циля, подобно живому воплощению отнюдь не двуногого участника Испанской корриды, бросалась на несчастного, виновного в нарушении её спокойствия. Она сметала на своём пути любые преграды, круша без разбору всё и вся, о чём потом – после того как вновь обретала спокойствие и способность к здравому мышлению, серьёзно сожалела и ведь знала же из своего богатого жизненного опыта, что человеку надо два года, чтобы научиться говорить, и шестьдесят лет, чтобы научится держать язык за зубами, ...но …последнее никак не удавалось, ей уже куда больший срок! Перед всеми незаслуженно пострадавшими, пожилая женщина индивидуально извинялась, стараясь, к тому же, максимально снивелировать принесённые неудобства какой-нибудь коробочкой конфет фабрики "Рот-Фронт", бутылочкой доброй памяти Жигулёвского пива или пачечкой сигарет "Дымок", припасёнными давным-давно, много лет тому назад, специально для такого случая. Но сейчас, в отличие от ставшего уже проявлением обыденности, ритуала, всё произошло совсем не так.
Гоша, смотря прямо перед собой на внимающее ухо своей жены, вдруг заметил нечто, что заставило его запнуться на полуслове… Боковым зрением он увидел как из энергетического слоя отдыхающей на лавочке - появилась чёрная, качающаяся из стороны в сторону и очень похожая на кобру, энергетическая плеть. Капли пенящейся тёмной жижи вытекали у неё из того места, где, согласно зрительному восприятию, должна быть пасть… Эти крупные капли бесшумно пузырились на траве, словно раствор соляной кислоты, причём зелёная, подстриженная трава при этом судорожно морщилась, желтела, через несколько мгновений полностью высыхала и рассыпалась тонким слоем серой пыли. Кобра при этом увеличивалась в диаметре и длине, раскачиваясь и продвигаясь точно по направлению к семенящей ей навстречу взъерошенной пенсионерке, приготовившейся показать нахалке-обидчице, где на тёплом круглый год Средиземноморье зимуют Одесские раки! Гоша успел мгновенно обрисовать происходящее в находящееся рядом внимающее ухо и в ужасе зажмурился… Стоя в подъезде – в данной конкретной ситуации, командирском наблюдательном пункте - аурический диагност досчитал до трёх…, потом до пяти… и наконец - до десяти, но… вроде бы, там, снаружи, в этом подошедшем к последней черте мире, как будто бы, пока что ничего не случалось. Гоша напряжённым волевым усилием заставил себя сначала открыть правый глаз, затем, для удобства коррекции зрения через съехавшие на нос очки, пришлось открыть и левый, - он опасливо поднял свой взгляд и увидел…