В начале 60-х еще не принято было печатать объявления типа: «женщина средних лет материально и жилищно обеспеченная ищет мужчину такого же возраста для серьезных отношений» или «молодая привлекательная женщина познакомится с мужчиной без вредных привычек для периодических встреч». Но в молодежных газетах и журналах часто публиковались откровения подростков и юных девушек, обычно сопровождаемые вопросом: посоветуйте, что мне делать. И вот со всех концов страны летели советы, как поступить девушке, которую бросил любимый, как привлечь внимание того, кто нравится, что делать, если парень слишком ревнивый и так далее. И вот однажды на страницах «Комсомольской правды» появилось «письмо некрасивой девушки», где юная особа рассказывала, что она живет в Москве, папа у нее большой начальник, у них трехкомнатная квартира, машина, дача, сама она учится в престижном Вузе, но счастья нет и не ожидается, потому что она некрасива, а мальчики влюбляются только в красивых девочек. Теперь в каждом номере газеты публиковались письма читателей, где они, как правило, сообщали ей, что внешняя красота – не главное, была бы душа красивая, уверяли бедняжку, что найдется настоящий юноша, который оценит ее внутренние качества...Один даже сочинил стихи: «Я знаю, что ты некрасива, ну что ж! Готов я сказать принародно, Что я променял бы красивую ложь на правду с лицом Квазимодо».
Антон, Веня и Володя жили в одной комнате общежития. «Три товарища» - так называл их компанию начитанный Антон. Они, действительно, были неразлучны, весь курс знал их как веселых, остроумных любителей шуток и розыгрышей. С ними всегда было интересно, они знали массу разных историй, разбирались в политике, много читали. Причем часто такие книги, о которых другие даже не слышали. Так, они могли цитировать целые страницы из мало кому тогда известных «Алых парусов» А. Грина, легко обменивались репликами из «Одесских рассказов» Бабеля и даже выписывали на троих журнал «Иностранная литература». Душой этой троицы и заводилой всех развлечений был Антон. Да он был и постарше друзей на целых два года. К учебе ребята относились по-разному. Антон, родители которого были врачами, занимался серьезно, вечера проводил в «анатомке», все зачеты сдавал вовремя, экзамены – не ниже чем на «четверку». Володе учеба давалась с трудом, на стипендию сдать у него не получалось, и он, чтобы не тянуть деньги с родителей, подрабатывал на «скорой» санитаром. От этого времени на учебу оставалось меньше, а успехи становились еще скромнее. Вене же вообще учиться было некогда: он был красавцем и ужасным ловеласом. Высокий, подтянутый, с яркими голубыми глазами в обрамлении черных ресниц, с пышными светлыми волосами, он был, действительно, хорош собой. Вдобавок он всем врал, что родители его, бывшие польские аристократы, за революционную деятельность были высланы в Сибирь еще при царе да так там и остались. Веня очень нравился девушкам и посвящал им гораздо больше времени, чем учебе.
«Комсомольская правда» была любимой газетой Антона. Он всегда прочитывал ее от корки до корки. Понятно, что прочел он и «письмо некрасивой девушки». Вечером, когда пришли его соседи по общежитию, прочел еще раз вслух, и все втроем долго смеялись и обсуждали разные варианты ответов. Сейчас уже Антон не мог вспомнить, кто первый подал эту идею: а давайте, правда, напишем! Скорее всего, это был Веня. Вряд ли это был Володя Монастырев, он вообще был мало инициативным, больше просто за компанию участвовал в розыгрышах и веселых шутках, на которые были так неистощимы его товарищи. Впрочем, это мог быть и сам Антон, он тоже любил хорошую шутку, хотя, как выяснилось потом, эту шутку хорошей назвать было нельзя. Но как же они веселились в тот вечер! Писал письмо Антон: у него был красивый ровный почерк, все-таки круглый отличник всю начальную школу. Вначале ребята честно написали, что их трое, что они студенты второго курса мединститута и что «письмо некрасивой девушки» их очень заинтересовало и они готовы приехать в Москву и от всей души ее полюбить. Но вот сможет ли папа обеспечить им перевод в Московский медицинский институт? Не обязательно в первый, они на второй тоже бы согласились. Они давно, с детского садика, дружат втроем и никогда еще не расставались, поэтому приехать к ней тоже могут только втроем, а она уж сама пусть устанавливает очередность и продолжительность сеансов любви и общения с каждым. Только вот не будет ли им тесно в папиной квартире? Есть ли перспектива получения еще одной, отдельной, специально для их встреч? И еще: поскольку многомужество в нашей стране запрещено, оформить свои отношения они не смогут. Согласятся ли ее родители и она сама, чтобы они, все трое, любили ее на таких условиях? А что касается ее некрасивости, то, во-первых, известно, что не бывает некрасивых женщин – просто бывает мало водки, а во-вторых, папина квартира, машина и дача, безусловно, перевесят любую некрасивость. Вот такое веселое письмо ребята написали и в тот же вечер отправили в редакцию, с пометкой, что это ответ на письмо некрасивой девушки.
Учебное время бежало быстро. Друзья не заметили, как закончился семестр. Из четырех экзаменов в эту сессию Веня завалил три, и его отчислили. Володя сдал все на тройки и был очень доволен. Антон получил две пятерки и две четверки. Они рапрощались с Веней, пообещав писать друг другу, и разъехались по домам на каникулы. Антон с гордостью показал родителям свою зачетку, где пока еще не было ни одной «тройки».
Сюрприз ждал приятелей по приезде. Неожиданно их обоих вызвали в комитет комсомола, где показали их письмо в редакцию. Игорь Михайлов, секретарь комитета комсомола курса, предупредил: «Готовьтесь! Разговор будет очень серьезным». Назавтра возле лекционной аудитории повесили объявление: «Закрытое комсомольское собрание 2 –го курса лечебного факультета. Повестка дня: персональное дело Монастырева Владимира и Озерова Антона». Возле объявления толпился народ. Ребята спрашивали друг у друга, что за дело, что натворили эти неразлучные друзья. Никто ничего не знал, а «герои » хранили молчание и отмахивались от вопросов. Антон как-то особо не расстроился: дело представлялось ему пустяковым. А Володя ходил убитый и вдруг сказал Антону: «Ты не обижайся, но я открещусь от этого дела». «Да дела-то нет,-усмехнулся Антон.- Так, пустяки». «Ну, это смотря как повернуть»,- не согласился Володя. Прав, тысячу раз прав оказался Володя, а не Антон. Повернули неожиданно и страшно. Когда Игорь зачитывал их письмо, оно почему-то звучало совсем не так, как в комнате общежития. То, что там было смешно, здесь было пошло и вульгарно. В зале стояла полная и зловещая тишина. «Кто хочет высказаться?» «Пусть они сначала расскажут, как они додумались до этой гадости!»-предложил кто-то. Первому слово предоставили Володе, и Антон с изумлением услышал, как умеет выкручиваться его друг, которого он всегда считал безынициативным и даже несколько туповатым. «Я спал, - начал Володя, - был после ночной смены. Я работаю на «скорой» санитаром, - пояснил он, - так вот, значит, я сплю, а они меня будят. Подпиши, говорят, письмо. Ну, я думал, это заявление, чтоб в первую общагу перейти, мы давно туда хотели. Ну, я и подписал». «А кто предложил написать это письмо?» «Я же сказал, - обиделся Володя,- я спал и ничего не слышал». «Почему не отговорил друзей отсылать эту пошлость?» - продолжал наступать Игорь. «Я и не знал, что они его отсылают». «А когда ты узнал, что это не заявление, а письмо в редакцию?» «Только назавтра, когда окончательно проснулся».« Почему не пришел в комитет и не рассказал о безобразном поступке друзей?» «Так я же не знал, что они там написали. Они просто сказали, что написали ответ некрасивой девочке и что я под ним расписался». Антон не успел еще опомниться, как Володя уже сидел в зале, получив большинством голосов выговор за потерю бдительности. Настала его очередь.
- Мы хотели пошутить,- Антон не узнал свой голос, так жалко и неуверенно он прозвучал.
- Похоже, вам и в голову не пришло, что подписавшись: студенты мединститута – вы позорите честь нашего института и честь всего советского студенчества! Что будет думать девушка, ее родители, редакция «Комсомольской правды» о нравственности периферийных студентов?!- голос Игоря крепчал, благородное негодование придавало ему силы,- Я не хочу касаться тех пошлостей, которыми изобилует этот документ.- Игорь слегка дотронулся до письма и брезгливо отряхнул пальцы, как будто коснулся чего-то очень грязного, - но ваша готовность продаться за квартиру и дачу...
- И машину,- раздался голос из зала. Вокруг захихикали. Игорь, словно не слыша, продолжал:
- Недостойна советского человека. И сейчас, когда вся наша страна, весь советский народ с энтузиазмом выполняет решения 22-го съезда КПСС, такое поведение становится особенно возмутительным.
Кажется, Игорь и сам понял, что несколько перестарался, потому что на его пламенную речь зал ответил холодным молчанием. Но тут раздался голос заведующего кафедрой нормальной анатомии, Виктора Георгиевича Малькова, который от парткома курировал их курс и готовил это собрание:
- Скажите, Озеров, вы ведь второй раз поступали в институт?
Антон почувствовал, как по спине побежали струйки пота, он понял, что пропал.
- Да, второй.
- Вы были отчислены с первого курса, не так ли?
- Да, так.
- Будьте любезны, расскажите всем, за что же вас отчислили?
Как ему хотелось, чтобы разверзся пол, чтобы он провалился, умер, чтобы наступил конец света. Но нет, ничего не произошло, только в зале оживились и теперь смотрели на него с любопытством.
- За аморальное поведение, - ответил он едва слышно.
- За аморальное поведение, - громко повторил Мальков, - А не скажете ли, в чем оно выразилось?
- Я,- голос дрогнул и сорвался,- я влюбился, а она была замужем.
- Влюбился?! – в вопросе было столько сарказма, что Антон почувствовал себя полностью уничтоженным,- Вступил в преступную связь – вот как это называется!
- Но я же не знал,- пытался что-то объяснить Антон.- Она только потом мне сказала.
- А разница в возрасте вас не смущала? Или вы и о ней не знали?
- Знал, но мой отец моложе моей мамы тоже на четыре года.
- Вот как? Это уже интересно. Но он, наверное, не отбивал вашу маму у ее законного мужа?
Антон не замечал, с каким интересом следит зал за их диалогом, но он помнил, что там где-то в конце, на самом верху амфитеатра, куда он боялся даже посмотреть, сидит Оля. И от этого ему было так плохо, как, кажется, не было еще никогда. Даже тогда, три года назад, когда на таком же судилище первая в его жизни женщина, его первая трепетная любовь, его Алина, громко заявила, что ее увлечение Антоном было ошибкой и что она не собирается разрушать свою семью. Ох, как плохо было Антону! Но тогда он знал, что его вины нет ни в чем. А сейчас... Сейчас он рушит все сам, своими руками. И Виктор Георгиевич, и зал ждали ответа, и Антон, скорее прошептал, чем сказал вслух:
- Отбивал.
Мальков подождал, пока смолкнет взрыв смеха в зале:
- Ну, что ж, вы – достойный продолжатель дела своего отца. Не зря говорят, что яблочко от яблони далеко не падает. Однако как же вам удалось избежать призыва в армию? В соответствии с вашими моральными принципами – откупились?
- Я не откупался. Я близорукий, у меня минус семь.
- Что ж, близорукость не помешала вам положить глаз на замужнюю однокурсницу. Тут вас зрение не подвело. И учась на одном курсе, вы не знали, что она замужем?
- Я узнал. Потом.
Ох, если бы знал Антон, какой скандал устроила вчера Малькову жена, когда узнала, что у него есть молодая замужняя любовница! Впрочем, даже если бы знал, как бы мог он использовать это знание!
- Но, похоже, ваш отец оказался более успешным в своих любовных похождениях,-продолжал издеваться Мальков.- Вы, выходит, дитя преступной любви?
Антон молчал. Очень стыдно было отдавать на поругание своих родителей, но в глубине души теплилась подленькая мысль, что, может быть, все еще как-нибудь обойдется, если только не перечить, не раздражать... Родители, Антон это знал, познакомились на первом курсе и сразу влюбились друг в друга. Отцу было 17 лет, а маме – 21, и она уже два года была замужем. Они тайно встречались целый год, а потом, когда отцу исполнилось 18, мама развелась и они поженились. Мамин первый муж не писал заявлений в деканат и в партком, как это сделал муж Алины, он согласился на развод и вскоре познакомил родителей Антона со своей новой женой. Они до сих пор сохраняют добрые отношения. А Антон, кстати говоря, родился через год после женитьбы родителей, но не будешь же рассказывать это собранию!
Остальное Антон слышал как сквозь вату. Выступали еще ребята. Кто-то говорил, что Антон просто допустил ошибку и надо дать ему возможность исправиться, кто-то возмущался его поступком. Потом выступил комсорг их группы. Он прочел написанный заранее текст, в котором признавался в своей политической слепоте, в том, что за вечным ерничеством Антона не разглядел его гнилую душу.
Вновь на трибуну вышел Игорь.
- Я не понимаю,- сказал он , - почему мы должны тратить время, чтобы обсуждать поведение Озерова. Поэтому я скажу кратко: такие, с позволения сказать, комсомольцы позорят и комсомол, и студенчество. Предлагаю Озерова из комсомола исключить и просить администрацию института отчислить его из числа студентов.
Кажется, были какие-то другие предложения, которые Мальков заклеймил как беспринципные. Перед голосованием Игорь спросил, не хочет ли Антон что-нибудь сказать. Антон хотел. Он хотел сказать, что просит не исключать его из комсомола, что он не сможет жить изгоем, что он больше никогда не будет совершать подобных глупостей, он много чего хотел сказать. Он открыл рот и... заплакал. Заплакал, как ребенок.
- На жалость бьет, - выкрикнул кто-то из зала.
Большинством голосов было принято предложение Игоря.
-Дурак ты, Антошка,- подошел к нему довольный Володя.- Надо было все валить на Веньку, ему теперь все равно ничего не сделают.
-Уйди, ненавижу! - Антон и в самом деле не мог смотреть на своего бывшего друга. Слезы его высохли, он мыслил ясно и понимал, что для него теперь все кончено. Исключенный из комсомола, он теперь человек не второго и не третьего сорта, а просто брак, место которому на свалке. Куда ему теперь? Возвращаться домой? Что он скажет родителям? Он, второй раз исключенный за аморальное поведение? А главное – Оля. Эта нежная совсем юная девочка, с которой он недавно стал встречаться. Она уже рассказала о нем своим родителям, как раз сегодня они звали его в гости на день рождения младшего Олиного брата. Конечно, теперь ни она, ни, тем более, родители не захотят его видеть. Он все хотел и все не решался рассказать ей о той давней истории с Алиной. А теперь она знает все, она видела его унижение, его слезы... Как же она должна его презирать сейчас!
Антон зашел в аптеку, купил два стандарта но-шпы, благо это хорошее лекарство продавалось без рецепта, и пошел домой, в общежитие. Дома он сел за стол и задумался. Надо было все успеть, пока не пришел Володя. Надо написать родителям, сказать, как он их любит и попросить прощения. Обязательно написать Игорю, нет не обвинить его, просто написать, что значит для него комсомол и что значит для него быть исключеным из комсомола. Может, написать еще Малькову, что он гад и сволочь? Нет, пожалуй, не стоит, не стоит никого ругать, сам виноват во всем. И последнее, самое трудное, надо написать Оле. Он не знал, что он напишет этой девочке, как сможет оправдаться перед ней. «Ладно,- решил он,- напишу сначала всем остальным, а там придумаю». Написать задуманные письма оказалось не так просто. Антон писал, рвал, снова писал и снова рвал. Хотелось, чтобы было спокойно, без надрыва, с достоинством. Хотелось, чтобы было понятно: решение принято обдуманно и сознательно как единственно возможное.
Когда раздался стук в дверь, Антон, не отдавая себе отчета, подошел и открыл дверь. На пороге стояла Оля.
- Меня мама послала за тобой. Ты что, забыл: у Сережки сегодня день рождения!
- Так я же, я...- Антон захлебнулся словами и замолчал.
Оля посмотрела на исписанные и разорванные листки на полу, на два стандарта но-шпы на столе.
- Собирайся, наши ждут, за стол не садятся.
- А-а они... знают?
- Про собрание? Конечно, знают. Ну, без подробностей, конечно, подробности я им потом расскажу, сейчас некогда было. Давай-ка этот мусор прибери,- Оля кивнула на разбросанные клочки бумаги,- и пойдем.