Карл

Саша Тумп
               – Митька… Митьк… Димка – глухня… – услышал Дмитрий Алексеевич голос Лёхи, когда обрубал лопатой свежую поросль вдоль тропинки в огороде и думал о том, что «надо же как сложно и просто устроена жизнь. Ведь, это какую же тягу жить надо иметь, чтоб вот так – что бы не случилось, стараться дотянуться до свободного места, распустить корешки и довольным выкинуть к солнцу молодую стрелку зелёного ростка. Который тоже будет ловить каждый лучик, каждую капельку влаги и рождать новый корешок, новый побег, а тот…»
               – Димка… – Лёха шёл от калитки быстрым шагом, широко размашивая правой рукой, а левую прижимая к боку.
               Дмитрий воткнул лопату, и стал смотреть на приближающегося гостя.
               – Буржуин приехал. Я смотрю – приехал. С вечера не пошёл – с утра к нему. Думал на лето к нему подрядиться. А что?.. Рядом. Да, и не жмот он! Дурак дураком, но и что?.. Бывает. Но мне-то с руки – рядом, – Лёха закурил, щелчком сбросил с рукава несуществующую грязь. Димка стоял и слушал. – Тебе-то что?.. А мне куда?.. А этот хрен с горы говорит: «О работе завтра поговорим. Приведи-ка ко мне Алексеевича… У меня дело к нему есть…» Дал «пятихатку». Я её уже расколол пополам. Хочешь – твою долю отдам?..
               …Сходи к нему, а?.. Пусть «удав», но сходи, а? Работа  страсть как нужна. Пусть немного, но и такая работа не в тягость, да и… Ну, хочешь, я за машиной схожу, подвезу тебя? Делов-то… Минута-две… А? Может что путное скажет? Хотя вряд ли… Работа страсть как нужна. Осерчает дубина – не возьмёт. Давай сходим, а?..
               Дмитрий посмотрел на солнце, прищурив один глаз, словно прицеливаясь, вздохнул, поправил воткнутую лопату и пошёл к калитке.
               – А и правильно! Это хорошо, что я свою половину… я её здесь оставлю, – Лёха наклонился и поставил меж кирпичей у забора, невесть откуда появившуюся бутылку с высокой синей пробкой и накрыл обрезком доски. – …Хорошо, что не открыл. Думал: схожу сначала за тобой. Вдруг пойдёшь… А ты и пошёл!.. А я и знал. А так бы открыл. Я её вообще-то к тебе нёс. Помнишь, по осени задолжался я…
               Дмитрий шел по улице, тщательно обходя весенние лужи, и с удовольствием вдыхал запахи.  Ему все нравилось. Нравилось, что – весна. Нравилось, что – Лёха трезвый. Что на улице нет тракторов, которые бы сейчас разбили всю дорогу. Нравилось, что солнце светит. Даже нравилось, что приехал Буржуин – Васька Сёмин. Когда-то односельчанин, а теперь какой-то прыщ в администрации области, какой-то депутат… Нравилось, что отец у Васьки был заслуженным и уважаемым человеком, который любил эту землю, которого очень уважал покойный отец и последние годы часто, вспоминая,  говорил: «Эх, нет сёминых больше. Всем на землю наплевать… Да, что же это такое – недород в хороших  людях произошёл. Надо же – какую бодягу замутили суки. Какую страну под нож пустили… Чтоб им всем повылазило, окаянным… Чтоб ноги и язык отнялись… Суки драные…» Мать одергивала его: «Иди на улицу лаяться, охальник! Какой пример детям?..» Он махал рукой и замолкал.
               После школы Васька пропал куда-то и наведывался изредка, ни с кем особо не откровенничал. После внезапной смерти отца появился. Продал отцовский дом, а через года два, стал строить в самом конце деревни у леса почти на берегу Осиновки дом, прирезав в собственность не только луг, но и лес слева от дороги до самой реки.
               Все ждали, что он восстановит пруд, что там был внизу когда-то, который как-то смыла Осиновка по неожиданному буйству своему в паводок, и в котором научились плавать все живущие в деревне.
               Вода в Осиновке была холодна, что зимой, что летом. Пруд же, с пологим песчаным берегом, был всегда местом забав ребятни, местом встреч для тех, кто постарше и местом отдыха для тех, кто был уж совсем стар.
               На берегу сохранилась старая ветла, знающая и видевшая многое. Не одно поколение назначало здесь свидание, встречи, а то и пацанские разборки, которые, как правило, кончались дружбой, правда, после совместной стирки в пруду рубах, испачканных кровью из разбитых носов, а иногда и дружбой на многие годы.
               «Ещё чего не хватало! Я не для этого дом в лесу строю, чтоб мне  крики голышни слушать», – говорят, так ответил Василий любопытным.
               На месте же пруда теперь были сплошные заросли рогоза, в котором иногда гнездились утки и выводились полчища комаров, которые вечерами одолевали всю округу.
               – …Дмитрий Алексеевич!.. – Васька, улыбаясь и широко расставив руки, встретил гостей  у высоких кованых ворот. – Проходите, проходите, гостем будете. Рад! Безмерно рад встрече. Рад, что хорошо выглядите. Вот что значит жить на природе. А город… Ничего он не даёт, только забирает, забирает всё… И здоровье берёт, и деньги, будь они неладны…
               Как бы только что заметив Лёху повернулся к нему: – Алексей! По поводу работы… Завтра к восьми приходите. За зиму сучьев с берез нападало – убрать бы надо. Я  прошёл – посмотрел на поляны… Вы же к зиме их обкашивали, готовили. Откуда появились кочки жухлой травы? Не надо про мышей!.. Я пару штук разворошил – гнёзд нет. Значит, по осени плохо сграбили. Придётся переделать осенний косяк. Так ли?..
               Лёха стоял, улыбаясь, и довольно поглядывал то на Димку, то на «хозяина».
               – Давайте, давайте, до завтра, Алексей. Идите. Дмитрий Алексеевич подзадержится. Не ждите его. Давайте, давайте… до завтра… Давайте…
               – Столько дел зимой, что и выбраться некогда сюда, – Васька, пропуская вперед себя Дмитрия, демонстративно звонко шаркал ногами по зелёному пластмассовому коврику, – только вот на весну и лето надежда. Да и от осени прихватить можно немного…
               Дмитрий снял сапоги и прошёл в зал.
               Горел камин. Рядом стоял невысокий столик с огромной квадратной бутылкой, опутанной железной проволокой, два стакана толстого прозрачного стекла, тарелочки с какой-то закуской, мраморная пепельница в виде широкой, похожей на шлюпку, лодки.
               – Садитесь. Кресло уютное. Я их случайно купил в Италии. Вот просто так зашёл в магазин и купил. Не думаю, что у нас вот просто так можно зайти и купить такие кресла. Ведь просто, как по тебе деланы. Вроде как сидишь, а, вроде, как и лежишь. И надежно так. Удобно. Умеют они – эти итальянцы мебель делать. Не отнять это у них. Умеют.
               Василий помолчал, глядя на Дмитрия, и добавил: – Что есть, то есть! Не отнять у них этого. 
               Он протянул руку к бутылке и ловко налил в рюмки.
               – Ну, с весной, что ли? Слава богу, перезимовали. Молодец Алексей – тщательно за домом смотрел. Я по счетчику проверил – протапливал… Протапливал – не ленился. А то ведь как бывает… Всяко бывает. Курите. Вот сигары, вот сигареты… Я-то не очень любитель… Так за компанию иногда сигару потянешь… А помню в детстве баловались… У Большой Ракиты… помню, покуривали пацанами-то… Да-а-а…
               Дмитрий взял тяжелый толстый стакан с грубым рисунком. Пахнуло отцовским самогоном с терпким хвойным запахом. Вспомнился отец, его огромные разбитые топором ладони с толстыми пальцами и большими плоскими жёлтыми ногтями, лес, что-то ещё близкое и знакомое. Сделав глоток, поставил стакан подальше от края.
               Василий тоже, пригубив, отставил стакан, взял ломтик чего-то, стал медленно его жевать и смотреть на гостя.
               – Как осень прошла? Зима? С лета ведь не виделись. Вроде, как, и не изменились Вы. Всё такой же, – хозяин потянулся к стакану и опять пригубил, ожидая ответа.
               – Хорошо всё прошло. Завсегда может быть хуже, чем было, – сказал Дмитрий и тоже, протянув руку, взял стакан.
               – Платят хоть как вам? – Василий нервно повернулся в кресле.
               – По работе платят. Как работаем – так и платят, – ответил Дмитрий.
               – Объём-то велик?
               – Лет на пять-шесть.
               – Нет финансирования или людишек не хватает? Что так растягивать-то?
               – Мастеров нет.
               – А Вы, так значит, всё так же: и за прораба, и за бригадира, и за кузнеца-плотника? И всё за те же десять процентов бригадирских?
               – Как повелось. Не мной введено – не мне отменять.
               – Вот ведь – где-то строите, а здесь – дома некогда Вам, – Василий заерзал в кресле.
               – Будет заказчик – исполним, если в цене договоримся. Что ж дома-то не строить? Дома – есть дома. Всё под рукой. Люди на подсобке заработают.
               – А я вот иногда подумываю: что бы такое построить? Но ничего в голову не приходит. Что бы такое вот… По мастерству Вашему… Но, вроде всё есть!
               – А постройте на взгорке на своем участке часовню. В честь бати своего.  Часовня Михаила Архангела. Своя часовня. Это ведь… – вдруг, ни с того, ни с сего,  сказал Дмитрий первое, что пришло в голову.
               – Чё?.. Где? Где?
               – Так на взгорке. Если маковку позолотить, то со своротки будет видно.  На фоне леса играть будет. И на рассвете и на закате. Так лучиком и будет проглядывать.
               Можно копию той, что в Кижах. Можно просто восьмиугольную без приделка. Поднять её на метра полтора, а то и два.
               А можно и собственный погост рядом. Склеп фамильный. Земля здесь отменная.  В часовне вас и отпоют, и тут же похоронят. Хорошо так – по-людски.  Ладно будет.
               Да и не у всякого своя часовня есть.
               А если проход к ней деревенским откроете, то цену в раза два уменьшим. Можно сказать: даром получится. Лес-то можно свой взять.
               – Как это – похоронят? – опешил хозяин.
               – Так ведь когда-то же похоронят. Или без разницы – где и как?
               Ну, если без разницы – тогда другое дело. А так… Часовня Михаила Архангела… Звонко звучит.
               – Это… Ты, Дмитрий Алексеевич, подожди… Подожди… Как это? – Василий налил себе в стакан и выпил его залпом.
               – Да очень просто! Взял – построил. Долгогривые приехали – освятили. Они за деньги чёрта с рогами освятят. Всё по закону. Твоя земля, твой лес – что хочешь то и строишь. Свобода! Потом не спеша иконы в неё закажешь… Друзья надарят ещё… Дело такое… За честь почтут, чтоб их иконы в твоей часовне стояли…
               – Стоп, стоп… Дай сообразить. Это где ты предлагаешь её поставить?
               – Так на взгорке! Ближе к лесу. Вон там, – Дмитрий махнул рукой в сторону окна.
               – Моя будет часовня-то?
               – А чья? Частная собственность. В честь бати твоего – Михаила Алексеевича. Помнит его народ-то. Спасибо скажет. Да и для деревни подарок – своя часовня. Не каждый в город по нужде выберется. А ты хочешь – пустишь помолиться, хочешь  – не пустишь…
               Твоя! Как не поверни – собственность. А ты – хозяин!
               – А это… Если пускать буду, то дешевле, говоришь, на сколько?
               – Смотреть надо. Считать. Думаю, что по-соседски можно сговориться…
               …Да, раза в два дешевле срубим, чем другим. Если проход откроешь.
               – В два раза дешевле, чем другим? Не врёшь? – Василий встал.
               – Василий Михайлович… как это «не врёшь»?..
               – А… ну, да… В два раза? А больше?
               – Так считать надо! Может и даже больше, чем в два.
               Нарисовать надо сначала. Прикинуть. Может и ещё дешевле… Соседи всё-таки…
               – Своя часовня! Да! Подумать надо. Подумать… Не слыхал, чтоб у кого-то была своя часовня… Подумать надо… Тут ведь и деньги на это найти можно… – Василий, чуть нахмурившись, встал, подошёл к окну и молча стал смотреть на взгорок, изредка прикладываясь к стакану.
               – Да-а-а-а… А я вообще-то по другому делу хотел Вас видеть, – Василий был серьезен и сосредоточен.
               Дмитрий внимательно посмотрел на него, удивляясь переменам в хозяине.
               – Тут такое дело… – тот замялся, – да, и не дело-то в общем… но…
               Дмитрий продолжал рассматривать Василия.
               – Ворон. Птица есть такая. Это не ворона. Ворон.
               Так вот если его с птеничества… в смысле если его… ну, когда ещё птенец, начать учить говорить, то он будет говорить на человеческом языке…
               Василий вздохнул и замолк. Дмитрий молчал.
               – Ну, в смысле, как попугай будет, только он – ворон. Чёрный и огромный. И говорить будет на человеческом языке, – добавил Василий, откинулся на спинку кресла, взял стакан и замолк. 
                Оба, молча, пригубили, глядя друг на друга.
               – Что говорить? – Дмитрий поставил стакан.
               – А чему научишь – то и будет говорить, – оживился Василий.
               – «Чему научишь…» Понятно, – сказал Дмитрий. – И что?
               – Найди мне птенца, а? Тут же летает один. Я с детства помню его. Значит и гнездо есть. А Вы лес знаете, как никто… Найдёте. Я уверен. А я заплачу. Хорошо заплачу. Очень хорошо. А?
               – Сколько? – спросил Дмитрий.
               – Пятнадцать тысяч! Это пятьсот баксов! Хорошая цена. Авансом дам!
               – А не получится? Вдруг в этом году у них нет птенцов? Как быть? – Дмитрий потянулся к стакану с остатками вина, но Василий, перехватив взгляд, успел повернуть бутылку и долить стакан до половины.
               – Вернёшь. Ну, уж извини… плюсом десять процентов. Если пятнадцать возьмёшь, то шестнадцать с полтиной возвращать придётся. Так вот! Правила…
               – А когда у них птенцы-то? – Дмитрий взял стакан и сел поудобнее.
               – А я знаю? Может сейчас. Может летом. До осени… думаю, – Василий, довольный, тоже сел поудобнее.
               – Значит на первое сентября – либо птенец, либо шестнадцать с полтиной. Так?
               – Так! – Василий взял сигару и прикурил.
               – Согласен! –  Дмитрий  встал. – Идти мне надо.
               – О чем базар? – вскочил и Василий. – Понимаю. Сейчас, сейчас…
               Он приподнял часы, стоящие на камине, и вынул деньги. Отсчитав, протянул часть Дмитрию. Тот сложил их и сунул  в задний карман джинсов.
               Проводив гостя, Василий сел в кресло и, довольно потирая руки, пропел: «…сидит ворон на дубу, он играет во трубу, во серебряную…» Пригубил стакан, поглядел в окно: «Ни у кого нет! Восстановление культурного наследия… А и то – расшвыриваем деньги кому не попади, мимо рук текут. А так отдать епархии – пусть вложится. Не обеднеют…
               …Вот дурак – этот Димка, про похороны ещё речь завел… Право слово – «дурак»».
               Василий встал, потрогал правый бок, взял стакан и пошёл к окну.
               …Дмитрий знал этого ворона.
               Мальчишкой был – отец показал на него и сказал: «Хозяин! Карл! Хозяин…»
               «Почему Карл?» – спросил тогда Димка.
               «Не знаю! Отец говорил, что так его зовут!» –  батя помолчал и добавил – «Может быть! Они по триста лет живут!» Ещё помолчал и сказал: «А может и дольше…»
               Когда Карл прилетал – отец всегда с ним здоровался, а потом спрашивал: «Случилось что? Может, помощь нужна?» Если же в лесу  раздавалось его простуженное и хриплое «Кар-р-р-р…» Тогда отец говорил: «Свои! Свои!»
               Однажды они с отцом видели их двоих. Высоко, почти на самой макушке огромной ели. Отец сказал, что это к большой удаче в жизни – увидеть семью воронов. Ещё сказал, что «гнёзда они вьют на самой высокой ёлке, не иначе, как к дому своему подпустили».
               Димка опять вспомнил отца, маму. Вспомнил, как отец рассказывал ей, как вороны сидели и молчали, а они с Димкой смотрели. Тогда мама сказала: «Спаси их Господи!»
               Почему она так сказала?..
               «Я не согласился бы – нашёл бы Васька идиота. Настырный! А ну, как у того получится?.. Пусть уж так! К осени перебесится! Жалко, конечно, отдавать полторы тысячи, но так как-то спокойнее».
               Дойдя до околицы, Дмитрий увидел сидящего на придорожном камне Лёшку. Тот встал, взял с камня свою вязаную шапочку, на которой сидел, лихо хлопнул ей по колену, напялил её на голову и, улыбаясь, пошёл навстречу.
               – Чё хотел-то Буржуин? А я это… Ты от своей доли-то отказался, так я это… Докупил и закуски взял… У меня-то нельзя… Давай к тебе, а?.. Как-никак  с работой опять на год, а?.. Чё хотел-то Удав-то? Конечно, не ахти какой заработок, так и работа-то не пыльная, а?..
               – Дал деньги на пруд. Пятнадцать тысяч. «Копайте», – говорит, пока время есть, – неожиданно для себя сказал Дмитрий.
               – Врёшь! – выпалил Лёха и встал, как вкопанный.
               Димка достал и показал деньги.
               – С ума сойти! Помнишь, как этот жмот за лист железа мордовал Петруху… Чудеса!..
               – Правильно делал, что мордовал. Какой бы не был Васька, но не воровать же у своих, – насупился Дмитрий, вспомнив, как когда-то тот, избив Петьку, притащил его к магазину и орал, трясясь, что если у него кто-нибудь ещё что-то украдёт, то он сожжёт деревню. Помнил, как Петька, молча,  стоял в пыли на коленях и вытирал рукой кровь, размазывая её вперемешку с пылью по лицу, а люди отворачивались, не зная, что делать, что сказать.
               – Ты куда? – Лёха остановился, увидев, что Дмитрий резко  свернул налево в прогон.
               – До Андрюхи дойти надо.
               – Я с тобой, – согласился Лёха и пошёл рядом.
               Андрюхи не было дома, он ушёл к своему двоюродному брату – Володьке и Дмитрий, развернувшись, пошёл туда. Лёха шел рядом, о чём-то с увлечением рассказывая.
               – Привет, братовья! –  окликнул, под голос заистерившей собаки, Дмитрий братьев, возившихся во дворе с мотоплугом.
               – Изыди, окаянный, – рявкнул Владимир на пса. Тот, беззлобно тявкнув для порядка, отошёл к крыльцу и лёг.
               – Пахать? – кивнул Дмитрий на тракторишко.
               – Так: посмотреть, проверить, – Владимир вытер руки и поздоровался вслед за Андреем сначала с Дмитрием, потом с Лёхой. – Надо. Не в город же за картошкой?..
               – И правильно. А я по делу, – сказал Дмитрий, садясь на лавочку у стены.
               Братья встали напротив, а Лёха сел рядом
               – Пока все не разбежались на работы, давайте, пруд восстановим. Намедни был в Новках, смотрю у брательника вашего – Витьки у дома «Владимирец» стоит. Буржуин дал пятнадцать штук, мы ещё сбросимся – кто сколько сможет. На соляру хватит, ещё и останется. Витька после ремонта и зимы машину опробует. Кто чем может – подсобит. «Беларусь» Ванюха на подмогу подгонит – глядишь осилим?
               …Год-то сухой. Когда ещё такой будет. Народ кликем. Пока огороды не начались – откликнутся.
               …Да и Осиновке подмога. Мелеет бедолага…
               Все молчали, поглядывая друг на друга.
               – Гатить возможно придётся. Не утопить бы экскаватор? – сказал Владимир, – На всякий случай надо бы хотя бы машину горбыля. А то и две…
               – Откликнутся! Моя Любаха первая, – хмыкнул Андрей. – Она и сейчас нет-нет к ветле ходит. Ой, почудили мы там перед армией-то…
               Баб поднимать надо. Без них на мужиков управы не будет…
               – Да, чтой-то не будет?.. – заступился Лёха за мужиков. – Придут. Придут. Может, кто из молодняка подтянется. Мотопомпу бы надо на всякий случай или «бочку», а то Осиновка учудит что-нибудь. Опозоримся. Наковыряем и бросим. Стыдоба.
               – Стыдоба! – согласился Дмитрий. – Ну, как, мужики?
               – Да, надо бы сделать. Мы не сделаем – некому боле. Да и пацанята растут без воды – не дело. Помните, дед Витя всё ходил туда карасей таскать. И крупные попадались. А я там линя завалил. Красивый, чёрт, был… – Владимир сел на крыльцо, потрепал пса за ухом и закурил.
               – Больше трёх не собираться! – Анна – его жена вышла и стала оглядывать собравшихся.
               – Нюр! Думаем: может пруд восстановить? А? – Владимир подвинулся, уступая жене место рядом.
               – Хорошо бы! Только какая же прорва денег нужна?.. Хорошо бы. Внуков бы научили плавать. Дети должны уметь плавать. Обязаны не бояться воды... И родителям так спокойнее. Да и им по жизни... Да и сами бы нет-нет… – присевшая было рядом, Анна встала и вернулась в дом.
               – Давай, Дим, командуй.  Я сегодня до Витьки доскачу – спрошу, когда экскаватор на ход поставит. У Ванюхи «Беларусь» бегает. Нож поставить – минутное дело. Хоть и «пукалка», а всё не животом, не руками. Ванюха с пилорамой сам договорится насчет горбыля. Там у него тесть заправляет. Как Витька скажет о готовности – так и будет.
               Ох, стрёмное дело… Как подступиться?.. Пруд-то деды копали, а нашим-то никому не приходилось. Накосячим… – Андрей подсел на крыльцо к брату.
               – С другой стороны, такой сухой весны долго может не быть, – Дмитрий посмотрел на братьев.
               – И то – правда! Может случай и не преставится. Либо мы – кто где, либо там болотина. Может зимой лучше? – Андрей посмотрел на Владимира, а потом на Дмитрия.
               – Может и лучше!
               …А может и хуже! Пока руки чешутся – делать надо! За день надо успеть. Иначе Осиновка «даст дрозда» нам всем. Пацаны будут вслед пальцем показывать. Хоть потом в деревню глаз и не показывай, – Владимир опять закурил.
               – До майских надо успеть. Там огороды. Потом кто-куда… Да и погоду не просчитать. Так ли? – Дмитрий поднялся. – Людей надо. Дамбу вручную придётся править. Поднимем ли народ?
               – Надо! – подтвердили братья и Лёха. – Поднимем!
               – Пинками загоним, как на строительство Петербурга. Пусть хоть что-то в жизни сделают, – вдруг ни с того, ни с сего разозлился Лёха. 
               Вечером перед назначенным днём у ветлы стояли два трактора и экскаватор. Люди подходили, смотрели на низинку, начинающую зеленеть рогозом, вздыхали, с сомнением покачивая головами.
               – Ладно, мужики, до зорьки, – сказал Дмитрий и пошёл домой.
               –…А мне плевать, где ты его найдёшь! Хоть роди! Я тебе уже днём сказал и могу повторить… Тебе повторить?.. Близко к тендеру на ремонт дорог не подпущу. Близко… Понял? Если утром у меня под окном не будет «Челябинца» или чего-то подобного… О-о-о-й!  О-о-о-о… если у меня под окном утром не будет «Челябинца»… Дед Пихто платить будет! Тебе повторить: кто будет платить? За что платить?... – Василий отключил телефон, подошёл к камину и крутанул большую квадратную бутылку.
               – Одни идиоты кругом! – сказал он кому-то и сделал глоток. Потом что-то вспомнив, опять взял телефон. – Людмила Сергеевна! Тут у нас на сходе народ решил восстановить пруд к Дню труда и Празднику Победы… Исключительно инициатива снизу. Администрация, безусловно, поможет. Безусловно… Надо осветить данное мероприятие должным образом… Нет! Район здесь не причём – исключительно инициатива снизу, нашедшая отклик и понимание в областной администрации и у губернатора… Исключительно снизу… Работы начнутся с рассветом. Думаю, что у вас есть корреспонденты и телевизионщики, которые рано встают?.. Да! Да! Кто рано встаёт – тем не только Бог подаёт…
               Василий подошёл к окну. Заходящее солнце освещало красным опушку за взгорком.
               – Одни идиоты кругом! – повторил он, грустно. – Что за жизнь?.. Без поводыря шагу ступить не могут!
               Прищурившись, ещё раз глянув на взгорок,  вернулся к камину, сел в кресло, с удовольствием вытянув ноги к теплу.
               …После обеда Василий пошёл на звук рокочущих моторов.  «Владимирец» уже стоял на дороге, рядом с огромным прицепом, устало опустив ковш. Внизу урчал огромный жёлтый трактор. Рядом суетились два «Беларуся». Он посмотрел на ветлу, вздохнул и собрался, было, возвращаться домой, как к нему подбежал довольный Лёха: – Василий Михайлович! Через час-два будем дамбу вскрывать. Народ решил, что вы команду должны дать…
               – Не блажи! «Народ решил!» Нужен я вам, как собаке пятая нога. На, вот, дойди до магазина лучше. А то пьёте без причины, как сапожники. Тут хоть повод есть, – он вынул из кармана несколько купюр и протянул Алексею. – Хоть вместе побудете в кои веки. Отходники…
               – Вот бы ещё лестницы две-три, – Леха взял деньги.
               – Какие лестницы? – остановился Василий.
               – А как в многоэтажках. Чтоб в воду опустить. А то скользко будет… – Лёха улыбался. – К старости-то…
               – Будут вам лестницы. «Как в многоэтажках»…
               «Хорошо у них получилось», – думал Василий, идя к дому. – «А если часовню поставить у дороги за ветлой, то будет, как у Покрова на Нерли… Умеют, когда захотят! А не захотят… Хоть на дыбу поднимай. Что за народ?.. «Команду им дать». Идиоты! Кругом одни идиоты!»
               Жёлтый трактор выбрался на дорогу и остановился у прицепа, заглушив мотор. Стало тихо. Оба «Беларуся» встали по краям дамбы. Все притихли. Смотрели на Дмитрия.
               – Давай! Не томи людей, – Андрей хлопнул его по плечу.
               Дмитрий поднял руку, подержал её и  резко бросил вниз. Трактора стали выбирать перемычки.
               – Ура! Ура! – закричал какой-то пацанёнок, увидев, как Осиновка устремилась в чашу.
               – Ура! – подхватили все, глядя, как река с двух сторон стала заполнять песчаное ложе, облизывая и расширяя себе проход в плотине.
               – Ну, вот и всё! – сказал Дмитрий.
               – Пойдём на поляну, там Анна с девками стол накрыла, – Владимир положил руку на плечо Димки и кивнул в сторону Большой Ракиты.
               – Давай, уж, дождёмся! ...А то перед Осиновкой неудобно, – Дмитрий смотрел, как вода наполняет пруд. – Надо бы ещё черенков  по дамбе и по берегу понатыкать. Закрепить, как-никак…
               – Сделаю! Мне тут рядом. Сделаю. Время есть. Приживутся. У ветлы возьму, – сказал Лёха. – Сделаю! У меня времени, как у дурака махорки… А не маловат мы его размахнули? А?
               – Может и маловат. Но больше, чем был-то. Тогда и народу в деревне было в раз пять больше, – всем хватало. Нормально… Вон и полянка нетронутая сгодилась, – Дмитрий кивнул на полянку у ветлы рядом с прудом, на которой суетился народ вдоль целлофановых, расстеленных по земле столов, откуда от костра потягивало запахом жареного мяса.
               Осиновка, завоевав новое пространство, успокоилась.
               – Сбегай до Василия! Пригласи к столу, – Дмитрий повернулся к Лёхе.
               – Я говорил. Не пойдёт!
               – А ты добеги. Ещё раз пригласи, – повторил Дмитрий.
               Лёха кивнул и заспешил к дому.
               –…Василий Михайлович! Народ зовёт, – выпалил он с порога.
               – Так уж и зовёт? – откликнулся тот из кресла, не поворачиваясь.
               – Зовёт!
               Василий, раздумывая, посмотрел на окно, потом оглядел зал.
               – Ну, пошли, раз зовёт, – поставил стакан, встал, огляделся. – С пустыми руками, вроде как, не положено.
               Он подошёл к высокому дубовому шкафу и достал огромную бутылку.
               – Из Португалии. Портвейн. Самый настоящий португальский портвейн. Был там – купил. Там ведь такую бутылку никто не купит. Жмоты. Да и…  А я… Вот умеют они его делать. Умеют… Черти! На, неси эту тягу. А то, небось, жёнам ничего к столу не купили.  Жлобы! Пьёте эту водку, как воду… Отрава, ведь…
               …Разошлись от пруда, когда начало темнеть.
               Василий пришел домой, не включая свет, постоял у окна, покурил и лёг спать.
               Дмитрий посидел на крыльце, вспомнил Карла.
               «Видел ли – что наворочали за день? Вот чё не показался?» Ещё подумал, что тот все-таки все видел и рад, что восстановили пруд.
               Потом подумал, что и отец, и мама были бы рады, что всё так ладно и гладко, на удивление,  получилось.
               Вдруг стало почему-то тревожно из-за того, что давно не слышал  хриплое «Кар-р-р-р…» и решил, что, действительно, надо бы сходить в лес. Пройтись по знакомым полянкам, авось где пошли сморчки, строчки…  Авось и с Карлухой дороги пересекутся…
               «А Ветла-то рада… Давно всех вместе не видела…», – улыбнулся Дмитрий, вспомнив недавнее застолье у пруда.