http://youtu.be/DzXzHKktX9A
Писать о Пушкине – такое занятие может показаться странным и лишённым оригинальности. Уже вроде столько писано, говорено, столько раздалось в адрес гениального поэта похвал.
Но при всём при том, главного до сих пор о внутренней пружине его творчества – о его вере и сомнениях, о его убеждениях так и не сказано.
Одни исследователи и критики представляют Александра Сергеевича каким-то небожителем, парнасцем, спокойным олимпийцем, идеальным, не омрачённым бурями жизни, классиком, жрецом чистого искусства.
Другие определяют поэта как выразителя настроений элиты дворянского правящего класса. Отмечали, правда интерес поэта к истории и общественной жизни т.н. простого народа, но осознаётся обычно это влечение лишь как некий характерный этнографизм, исходящий из его реалистической концепции восприятия мира.
Именно А.С.Пушкина, более чем кого-либо иного, принято представлять как стороннего наблюдателя мимотекущей жизни. И даже когда выносят суждение о его связи с декабристами, о критике им политики императора Александра I , тут же прибавляют обыкновенно, что в Николае I поэт видел для себя единственного собеседника при дворе и души в нём не чаял.
В советское время установилась прочная тенденция обвинять Александра Сергеевича в недостаточной революционности взглядов на преобразования в обществе – вплоть до прямых обвинений в недостаточной любви к ближним.
Очень часто приходится также слышать о непомерной любви поэта к прекрасному полу, о его южном африканском темпераменте, заставлявшем его против своей же воли менять один за другим предметы увлечений.
Молва светская и при жизни не щадила великого поэта, а уж после предустроенной «светом» безвременной гибели его ещё более усиливается окончательно очернить в глазах простого народа.
И поныне усердствует в нравственном порицании русского гения клир православной церкви, с которым у А.С.Пушкина не сложились отношения с самого раннего лицейского периода и до последних лет творческой жизни.
Возникает закономерный вопрос, почему же так тенденциозны и строги к поэту все, безо всякого исключения, казалось бы ценители и почитатели его? Чем Александр Сергеевич вызывает их раздражение и что в нём, как в человеке им никогда не будет понято и почему?
Понять – значит простить, а Пушкину не могут простить его отношения к жизни, ближним и Богу именно потому, что не понимают его до конца, и хотя и видят красоту и бесспорные вершины его поэтического дара, это ещё более заставляет недоумевать по поводу причин его возникновения, характера и мощи его.
Александр Сергеевич вроде бы не религиозен, не мистик и не философ, не посещает православный храм, разве что по особой нужде во избежание кривотолков.
С другой стороны дворянин Пушкин не демократ, не революционер, не просвещенец и не западник, как его приятель А.А.Чаадаев. Но о «барстве диком» и о самодержавии рассуждает без должного почтения.
С одной стороны «самовластительный злодей – тебя, твой трон я ненавижу», а с другой «где капля блага, там на страже уж просвещенье иль тиран».
В поэме «Цыганы» в монологе Алеко чтим: «презрев оковы просвещенья»…«и пышной суеты наук»…«когда б ты знала неволю душных городов»… «там люди в кучах за оградой (церковной?)… любви стыдятся, мысли гонят, торгуют волею своей, главы пред идолами клонят и просят денег да цепей»…
Великому поэту отказали в серьёзности его творчества и никто не догадался до сих пор указать на его религиозные истоки. А между тем Александр Сергеевич выражал своё религиозное мировоззрение неоднократно, постоянно и последовательно, но это современниками воспринималось как детская шалость, не более того.
И по сей день никто не решается дать оценку его «Гавриилиаде», «Сказке о попе и его работнике Балде»…
Можно с уверенностью утверждать, что не было ни одного года в жизни поэта, чтобы Александр Сергеевич не вспомнил в стихах и прозе, в письмах, исторических исследованиях и драматургии с нескрываемой иронией и сарказмом о церкви и не посвятил разоблачению её лицемерия свои искренние мысли и произведения.
С этого начал русский гений и этим кончил. Но между тем Александр Сергеевич искренно считал, что «Религия – создала искусство и литературу – всё, что было великого с самой глубокой древности; всё находится в зависимости от религиозного чувства… Без него не было бы ни философии, ни поэзии, ни нравственности»…
Если бы Пушкин был атеистом как поэты социального направления, или хотя бы как Вольтер и Руссо, а у нас Радищев, это было бы понятно. Но мы определённо знаем, что всё было как раз наоборот.
Тогда зададимся вопросом, почему же никому из тьмы почитателей великого русского поэта не пришло на ум поискать его пушкинскую богословскую концепцию в таком открытом для живого ума и непосредственного чувства, отлитых в безупречную форму творчества?
Зачем было вопреки очевидности создавать легенды о его любви к просвещению и страсти к революционно социальным преобразованиям с одной стороны, и о его умеренности во взглядах, любви к монарху и преданности православию с другой?
Ведь и о том и о другом направлении мыслей поэт высказывался весьма часто и определённо и до конца?
Что же причиной тому, что нахваливая и слева и справа литературную форму, гению отказывали и отказывают в глубине её содержания?
Первое, что приходит на ум – это банальная зависть… но такого объяснения явно не достаточно и ежели задуматься всерьёз, становится понятно, что пушкинская лоза не доступна лисьему хитрому социальному плоскому рассудку той самой литературной черни, которой Александр Сергеевич как и церкви посвятил немало обличительных строк.
Да, все они не видят для себя в нём пользы. И не видят именно потому, что пользы ищут именно и только для себя.
Русский простой народ без всякой пользы просто умеет любить своего поэта. Народ любит Александра Сергеевича хотя бы за то одно, что он никогда и нигде не лицемерил.
Не лице-мерил, т.е. не измерял своей личностью народную жизнь, но искренно любил её, восхищался ею, и если и бранил ближних своих, то из чувства досады за несовершенства Рода своего.
И вот именно эта глубина общения поэта со своим народом и рождает недоумение в «румяных критиках, насмешниках толстопузых».
«Где здесь глубина смысла, где точка зрения авторская, где личность?» - вопрошают они, - «где полёт мысли Гёте, правда характеров Шекспира, где страстное обличение Байрона, где романтическая страсть Шиллера?»…
Здесь есть иное понимание жизни, которая не делится на высокую и низкую. Здесь есть открытость искреннего и потому всегда покойного чувства. Здесь есть Свобода и полёт незамутнённого страстями воображения и Небесная Правда Слова и Истина, что «от земли воссияет» (Пс.84), выраженная простым и понятным делом на земле.
Здесь есть живое прикосновение к Тайне Неба, пространству и времени на земле, магия места и урочного часа. Но самое главное, что есть у Пушкина, это понимание Полноты Жизни в единении с отцами и матерями своими, приятие задач Рода и ответственности перед ним.
Наиболее точно и ёмко пишет о сути произведений Пушкина солдат Великой Отечественной войны еврей Д.С.Самойлов (Кауфман) в своём «Общем Дневнике»:
«…Недаром Пушкин, самый великий наш гений, всю жизнь занимался историей пугачёвщины, которая и есть история русского идеализма. В которой и содержится вся несовместимость русского идеализма с русским практицизмом. Русский бунт в форме Веры и Жертвы – вот что интересовало Пушкина. Пушкин со страстным приятием жизни, Гоголь со столь же страстным неприятием исследуют один и тот же вопрос. В «Истории пугачёвского бунта» и в «Мёртвых душах» Пугачёв и Манилов оказываются явлениями одного и того же порядка! Практическая идея всегда на втором плане, всегда – мечта. А на деле азиатская идея Веры и Жертвы. Литература – это не …самовитое, пусть хоть и тончайшее раскрытие личности – а Служение и Жертва и постоянное радостное обновление Духа, обновление его в форме опыта мысли и чувствования, и создание атмосферы обновления вокруг самой толщи народа, нации, человечества. Не было ли это всегда сутью нашего искусства с его рождения – с Пушкина?».
Так конгениально Пушкину пишет россиянин Давид Самойлов. Но как же право надоели все эти штатные и записные магистры и профессора словесности, все эти квартиранты «Пушкинского Дома – Академии Наук» (А.А.Блок) – все эти бесчисленные Эйхенбаумы, Айзенштоки, Эфросы, Гессены, Лотманы, Мейлахи, Смидовичи, Благие, Терцы, Синявские, Радзинские – все эти «бесы разны, бесконечны, безобразны в мутной месяце игре…закружились, завыли», сбивая нас , русских, с нашего Родового пути, раскрыли нечистые рты с жёлтыми корявыми зубами… и «не видно не зги»…только «звон колокольчика» ещё не оставил нас в полном одиночестве перед этими «кроткими и смиренными» «голубями зубастыми», воркующими над пушкинским необъятным наследием, надрывая русскую «языческую» и «дикую» азиатскую душу…
Это именно о них писал величайший русский поэт XX столетия, прозаик и философ Б.Л.Пастернак :
«Кому быть живым и хвалимым,
Кто должен быть мёртв и хулим, -
Известно у нас подхалимам
Влиятельным только одним.
Не знал бы никто, может статься,
В почёте ли Пушкин иль нет,
Без докторских их диссертаций,
На всё проливающих свет…».
И да не решатся они обвинять русскую литературу в шовинизме и национальной ограниченности лишь на том только основании, что россияне не хотят, чтобы привыкшие к деньгам, к презренной пользе липкие пальцы торгашей брались за перо, тревожа чистую светлую память нашего великого поэта! …
Нет, что ж, мы не против… «Будь жид и тоже не беда, беда, что скучен твой роман»…
Более того, надо признать, что именно евреи Д.Самойлов и Б. Пастернак дали нам самое глубокое понимание творчества нашего русского гения и с успехом продолжили искания его, проходя по Родовому пути им найденному. Дело не в национальном вопросе.
Просто сегодня нужно каждому мыслящему человеку иметь ясное представление о том, что у старых и нынешних «новых русских» торгашей и их западных идейных вдохновителей и учителей их же «ветхо» и «ново» заветной веры есть все основания и по смерти глубоко и страстно ненавидеть нашего великого поэта.
Так еврейский русскоязычный поэт В.Шали после перестройки по его же словам «стал чувствовать себя также уютно, как Дантес в России после убийства Пушкина».
И это наверно потому так для него стало уютно и хорошо, что нам, гражданам великой страны плохо стало. Здесь работает закон сохранения материи и энергии на социальном уровне, в точности также, как и на физическом, только и всего.
Как занимательно читать русскому человеку тонкие умные рассуждения о гениальности Пушкина великого Проспера Мериме!
Но почему мы позволяем кому бы то ни было рыться на страницах наших литературных журналов в исподнем нашего русского гения и более того откровенно лгать, сознательно и злонамеренно искажать его творчество, тем самым нанося нам – его потомкам и духовным чадам пощёчины?!
Что, мы их быдло купленное, точнее «искупленное» их «Господом» - «тираном несправедливым, еврейским богом, угрюмым и ревнивым» («Гавриилиада»)?
Ежели так, то тогда наше молчаливое согласие с ними понятно, но иначе ему нет оправдания.
Они довольны собой и своим, принадлежащим только им, «богоизбранным», Господом, коему как умеют рабски прислуживают в надежде на «мздовоздаяние велико» на Небеси, получая немалый ссудный процент от своей официальной, признанной и призванной к употреблению «веры» здесь, теперь и сейчас.
Что им А.С.Пушкин и Т.Г.Шевченко? Африканский мавр и крепостной! Мало были они наказаны за глупые революционные взгляды, негодные и непотребные властям увлечения и фантазии! За то, что они любили и были любимы, за то, что, не опасаясь очевидных последствий говорили правду в глаза, тогда, когда надо было «валять дурака только с домашними, запирая за собою двери» покрепче?!
О, многоликая, мудрохитрая, презренная и озлобленная чернь! С какой неутомимой страстью ты проклинаешь всё, что тебе недоступно, всё, на что ты не способна, с каким низменным злорадством копаешься ты в исподнем белье великих самодостаточных пророков, тщась выискать у них родные себе нечистоты и вдыхать их аромат полной грудью, определяя его для себя, яко «воню благоухания духовного»!
Эврика! Изнайшли! Вот оно в чём дело! Гении не только жрали и пили на пиру жизни, но и ходили в отхожее место… «Оказывается» именно там и проявилась их всечеловеческая сущность?! И как она похожа у пророков разных народов!
Но в таком случае они же ничем не отличаются и от нас, и мы, «бездарные, многие, думающие нажраться лучше как», можем без зазрения совести вытереть о них ноги в обличительном «творческом экстазе».
Но русский поэт и тут опередил их, «и Хвостова жёсткой одой трёт, хоть и морщится, свою грешную дыру», яко не согласен «баловать её детской модой» общеупотребительных социальных извращений.
Трёт и матерится, пишет эпиграммы, пародии, «ни перед кем не кланяется в пояс», любит живую смелую народную речь с такими сочными её определениями как «бл.дь», «ё» и протчая.
Какое право имеют не печатать и сейчас т.н. «непристойные» выражения гениального поэта на доступном всем «великом и могучем» русском языке? Что хотят быть «святей Папы Римского»?
Не хотят печатать стихи Великого Поэта – пусть не печатают, но разрушать и более того, совершенно сознательно осквернять его творческое наследие никому не позволено.
Стихи Пушкина покрываются бесчисленными отточиями, яко борцы за нравственность в русской литературе и по сей день хранят девственность поэта и его юных читателей.
А стоило бы во весь голос провозгласить, что только первый и единственный на Руси поэт А.С.Пушкин смело рифмовал слово «поп» со словом «ё.» и эту рифму находим вполне убедительной во всех отношениях и полноценной:
« Ты помнишь ли, как были мы в Париже,
И наш казак иль полковой наш поп
Морочил вас, к винцу подсев поближе,
И ваших жён похваливал да ё.?
Хоть это нам не составляет много,
Не из иных мы прочих, так сказать;
Но встарь мы вас наказывали строго,
Ты помнишь ли, скажи нам, бл.дь?»
И вот поймите нас, не знаем как вас назвать, чтобы вам понравилось, мы русские люди уверены, что употребляя сии хлёсткие слова А.С.Пушкин ни за что на свете не согласился бы ввести в литературную русскую речь такие ублюдочные словечки как «путана», «киллер», «брокер», «дистрибьютер», «шоп», «шоу», «бизнес», «тинэйджер», «евромайдан»…
Пушкин и Шевченко с пеной у рта не стали бы спорить как наша демократическая перестроечная интеллигенция на животрепещущую тему, чем отличается «порно» от «эротики», ибо есть сему «демократическому таинству» русское народное бытовое определение – бл.дство, вполне доступное пониманию всех и вся.
Всё это банально, но приходится упоминать об этом, потому как «сионские мудрецы» и их русские, «освящённые» чужеземной верой последователи всячески усиливаются извратить прямые смыслы и причины возникновения лёгкого жанра в наследии русских поэтов и вернуть славянским гениям брошенные в них копья и стрелы.
Пушкина хвалили. Но иная похвала хуже нецензурной брани. Ему определяли пребывание во втором эшелоне в «табеле о рангах» мировой словесности, «ставили его на место» - на полочку рефлектирующих по поводу, восхищались умением и ловкостью его откликаться на мелочи, перенимать чужой опыт, реагировать чутко на сиюминутные коллизии жизни.
И через много уже лет и Ф.М.Достоевский, немало сделавший для возобновления почитания памяти Пушкина, всё же видит основную природу его гения в основном во «всемирной отзывчивости»…
Из изображений Пушкиным отрицательных типов Достоевский выводит болезнь русской интеллигенции и даёт рецепт её лечения: он в смирении и в труде личности над собою, в усмирении самого себя – и только так де обретается свобода.
И тогда именно так многие и многие вслед за тонким русским психологом изображали Пушкина «либералом», «консерватором», «светским человеком», «монархистом», «поэтом-гуманистом» и даже «носителем идеи о достоинстве человеческой личности» (А.Н. Пыпин)… ??!
Но вот в начале XX века М.О.Гершензон «выявляет» в поэзии Пушкина «не сознаваемую им конечно систему идей» отрицающую личность, и строит на этом основании всю свою статью, называя её «Мудрость Пушкина».
«Сколько усилий было потрачено», - пишет Гершензон, - «чтобы забелить это чёрное варварство Пушкина! Печатали: «там на страже – Непросвещенье иль тиран», или «Коварство, злоба иль тиран», «Иль самовластье иль тиран», и в песне Алеко: «Не знает нег и пресыщенья». Но теперь мы знаем, что Пушкин написал именно так».
И вот, «формулируя имманентную философию» Пушкина и считая сие занятие «нашим законным правом – формулировать его умозрение, подобно тому как можно начертать на бумаге план готового здания», Гершензон приходит к выводу, что «личности Пушкин не знает и не видит её самозаконной (?) воли», что «Пушкину не было дано ни ангельской полноты, ни той, противоположной, которую он знал в Петре, Наполеоне, Байроне», что «Пушкин – язычник и фаталист», что «человек в глазах Пушкина – лишь аккумулятор и орган стихии, более или менее ёмкий и послушный»…
И не дано Гершензону понять, а почему такие же , как и он цензоры иудейско –христианского толка заменяли «непросвещеньем» - просвещенье, и готовы были скорее напечатать слова «коварство, злоба» и даже «иль самовластье» - это в самодержавной-то России!??, чем оставить гениальное пушкинское совмещение просвещения с тираниею:
«Мир опустел…Теперь куда же
Меня б ты вынес, океан?
Судьба людей повсюду та же:
Где капля блага, там на страже
Уж просвещенье иль тиран» (1824).
Явно с сожалением констатирует Гершензон, что Пушкин написал именно так, находя этому литературному феномену эзотерические объяснения, выкопанные им же из таинственных глубин варварской психики Пушкина.
Гершензону – сему «зверю тростному» (пс.67) – «книжнику скорописцу» - увы, не приходит в голову возможность усомниться вместе с великим поэтом в пользе просвещения , прав и свобод личности, которые «не дорого ценил» А.С.Пушкин и принять его концепцию Духовной Свободы, хотя бы как инструмента, временно пригодного для исследования творчества Пушкина.
И, ежели предыдущие критики, начиная от «лакея, болвана и семинариста» Надеждина, Фаддея Булгарина и Белинского тщились представить Пушкина самонадеянным эгоистом и мелким человеком, то теперь в нём захотели увидеть африканского дикаря с бурлящими и опустошающими языческими страстями, омертвившими в душе поэта волю и мысль, соделавшими его готовым на любую экзальтацию, даже самого постыдного для европейски развитой личности скотского чувства, лишь бы существовать любым способом, не чувствуя охлаждения души.
В этом направлении, указанном весьма талантливо М.О.Гершензоном немало потрудились над интерпретацией творчества Пушкина его еврейские русскоязычные сородичи им же несть числа: укажем Б.М.Эйхенбаума с его «Болдинскими побасенками Пушкина», В.В.Вересаева(Смидовича) «В двух планах»…
Так вот значит, где она - причина озлобления и неприятия Пушкина – это нежелание поэта самоутверждаться в просвещённой интеллигентско-европейской народническо-разночинской среде, просвещать свой Род русский сомнительными общеевропейскими (талмудическими точнее) социально-духовными демократическими ценностями, от которых у малоразвитых разночинцев «закружилась голова»?
Но всё же надо отдать должное превооткрывателю новой стихийно-огненной концепции творчества Пушкина. Гершензон по крайности оставил поэту «огненный треножник» и свободу. В заключение своей незаурядной статьи , Гершензон пишет:
«Неусыпно бушует в русской душе необъятная стихийная сила и хочет свободы, чтобы ничто не стесняло её, и в то же время томится по гармонии, жаждет тишины и покоя. Как примирить эти два противоположные желания?
Запад давно решил трудную задачу: надо обуздать стихию разумом, нормами, законами.
Русский народ, как мне кажется, ищет другого выхода и предчувствует другую возможность; неохотно, только уступая земной необходимости, он приемлет рассудочные нормы, всю же последнюю надежду свою возлагает на целостное преображение духовной стихии, какое совершается в огненном страдании, или в озарении высшей правдой, или в самоуглублении духа.
Только так, мыслит он, возможно полное сочетание свободы с гармонией. Запад жертвует свободою ради гармонии, согласен умалять мощь стихии, лишь бы поскорее добиться порядка. Русский народ этого именно не хочет, но стремится целостно согласовать движение с покоем.
И те, в ком наиболее полно воплотился русский национальный дух бились в этой антиномии. И Лермонтов, и Тютчев, и Гоголь, и Толстой, и Достоевский, они все обожают беззаконную, буйную первобытную силу, хотят её одной свободы, но и как тоскуют по святости и совершенству, по благолепию и тишине, как мучительно, каждый по иному, ищут выхода!
В этом раздвоении народного духа Пушкин первый с огромной силой выразил волю своей страны».
Браво, Гершензон! Только вот Запад жертвует свободою не ради гармонии, законов и порядка общественной жизни, как это уже ныне всем известно, но ради пользы и денег, как это ясно в простоте душевной поведал задолго до Гершензона Пушкин!
Запад согласен умалять своё человеческое достоинство, отказаться и от чести и совести, но не ради общественной Справедливости и Законов Рода, и не ради общественного порядка даже, но ради власти над себе подобными и присвоения личностью материальных благ.
Но милейший Гершензон лукаво ошибается, когда именует первородную силу беззаконной! Буйной таковая сила может быть, но беззаконной - никогда и никак!
Именно эту Высшую Правду чувствует русская душа, ей озаряется – ищет в Ней углубление Духа, принимает страдания, предчувствуя Преображение духовной стихии в целостном согласии движения личности с покоем Родовых отношений, принимая праведный путь на Родовой стезе.
Да, мы русские, в отличие от европейцев, «только уступая земной необходимости принимаем рассудочные нормы», и это воистину так потому, что «нормы» европейского( еврейского точнее) рассудка изначально греховны по своей сути и необходимы лишь для тех, кто ради личного эгоизма или общественного этатизма готов на любые нечестивые приёмы подавления Свободы естества, данные Отцом Небесным: свободы личной и народной.
Свобода западного субъекта права, свобода личности была у пушкинского Мазепы, но она ничего общего не имеет со Свободой естественного и природного Богом данного существования:
«Не многим, может быть известно,
……………………………………….
Что он не ведает Святыни,
Что он не помнит Благостыни,
Что он не любит ничего,
Что кровь готов он лить как воду,
Что презирает он Свободу,
Что нет Отчизны для него»
У тех, кто «презирает Свободу», и у кого и для кого «нет Отчизны», несмотря на философскую эрудицию, которую конечно нельзя отнять и у Гершензона, никогда не будет, и в принципе и не может быть понимания сочинений нашего великого поэта.