(начало повести "Собаки в садике (Из жизни пятиклассника)" читайте здесь: http://www.proza.ru/2014/05/26/1656)
а её предыдущую часть здесь: http://www.proza.ru/2014/06/02/848)
19. РАМА
Но тогда я не знал, что мои открытия, сделанные в пятом классе, будут столько лет радовать меня. Я просто стоял над плевком Руслана, когда он, неожиданно для всех подобревший от искренних восторгов, вдруг сказал совершенно не свойственные для себя слова: «Да это же легко, каждый сможет, даже Рама». Потом не удержался и, ухмыляясь, добавил в мою сторону: «Это же только пугливые Серёга и Профессор свои страхи нам навязывали».
Раму его слова воодушевили необычно. Он вечно помалкивал за спинами других и даже на заданный вопрос старался отвечать «незнающим» поднятием плеч. И какой-то задабривающей улыбкой, похожей больше на жалобную кислую гримаску. Про каждого из пацанов или многих людей, встреченных позже, я мог бы написать повесть или длинный рассказ, но на Раму мне хватило бы одной страницы. Как и Акакий Акакиевич, Рама был настолько неприметен, что описать его жизнь мог бы только Гоголь. Или Достоевский. Хотя, лучше - Глеб Успенский. В скучной книжке про Растеряеву улицу.
Но все они, при всей своей любви к «маленькому человеку», не снизошли до интереса к ташкентскому пятикласснику Раме, оставив его без достойного жизнеописания. А поскольку я им не конкурент, будучи всего лишь психологом, дерзнувшим записать корявыми словесами свои детские страхи и радости, то останетесь вы в неведении о жизни бедного Рамы.
Хотя эти минуты из его жизни достойны вашего внимания.
Услышав от Руслана про себя, Рама застыл и быстро побледнел, пожирая Руслана расширившимися глазами, а затем неожиданно для всех впервые громко крикнул. Это было слово «Да-а-а!», но прозвучало оно как-то мрачновато. Мне было явно слышно, что с жаждой прорыва из приниженного унылого состояния в голосе соседствует и впервые услышанная нами от него горечь за своё существование.
Привычка осмыслять чужое поведение не покинула меня и в этот момент, заставив подумать с грустью: «Разбередил его Руслан, теперь ему горше жить будет». Но случилось неожиданное: Рама подпрыгнул на месте, оскалился и, побоксировав в воздухе, ещё раз крикнул: «Да-а-а!», побежал на забор. От него этого не мог ждать никто, нигде и никогда. Поэтому все смотрели на него с раскрытыми ртами, онемев от изумления.
Он неуклюже взгромоздил своё рыхлое тело на забор, напоминая то, как Санчо Панса залезал на осла. Затем перевалился и плюхнулся на землю. Но, стукнув косточкой правой лодыжки о наш сук, запрыгал на другой ноге, мыча от боли.
Мне так хотелось, чтобы Рама воспрял духом, пройдя свой путь в садике, чтобы он перестал быть неприятной размазнёй, на которого никогда нельзя положиться. Но начало его похода не располагало к оптимизму. Скривившись, он осторожно поставил правую ногу на землю за арыком и перешагнул за него.
20. ПАНИКА
Я стоял над плевком метрах в трёх от забора и из-за столпившихся у просвета в деревьях пацанов больше ничего не видел. Они молчали, но вскоре Колька крикнул: «Ой, собака бежит сбоку вдоль забора». Бедный Рама не смог больше сдерживать напряжение и побежал назад даже не с криком, а с визгом.
Я ничего не видел, и решил, что собака уже вцепилась ему в ногу. Перед глазами опять мелькнули страшные образы того, как меня рвут на куски. Те кошмары, которые ещё каких-то полчаса назад гнули моё тело в дугу, заставляя скорчившееся тело висеть на подбородке. Тот же ужас ударил в голову, и я ринулся к забору, растолкав пацанов.
Как и следовало ожидать, Рама в панике забыл про сук и пытался перелезть через забор, отталкиваясь от земли и только царапая верх бетонного забора локтями. Охваченный паникой, он то ли скулил, то ли верещал, и не понял бы мои слова про сук. Да он уже и сил перелезть был лишён. Это было написано на совершенно белом лице этого всегда смугловатого мальчика.
В школьные годы какой-то зуд изнутри заставлял меня влезать во всевозможные переделки, но до того я никогда не видел такого предельно искажённого ужасом лица. Глаза стали почти круглыми, рот тоже был распахнут до предела, а нижняя челюсть мелко подрагивала, словно подключённая к мотору. От него пахнуло такой подчинённостью страху, что я невольно отшатнулся от забора, похолодев сам. Я уже не помнил о собаке, настолько его вид и звуки вгоняли в свои недавние страхи.
Я отшатнулся от его головы, торчавшей с плечами над забором, но вдруг его рот медленно закрылся, а глаза стали становиться меньше. Сначала я не понял, отмахиваясь от своих страхов, а потом дошло – он перегорел и впадал в обморок. В мозгу мелькнуло, что упавшего мы не вытащим от собак, которые прибегут к нему.
Но Лёвка, молодчина, уже начал действовать, рявкнув: «Не стой, баран, цепляй руку!» Тут же все страхи исчезли, и я схватил рамины правую руку и подмышку. Лёвка был самый высокий, да и старше нас на год и, когда он схватил левую, то я передал правую подмышку Рамы Витьке, а сам сунул свою ступню в украшательную дырку забора и поднялся над ним, встав уже в две дырки. Рядом так же сделал и Лёвка, отдав правую руку Рамы Шухе. Когда-то в первом классе моя бабушка водила на плавание со мной и Лёвку и Витькой, и они качали силу, но, как и все, бросили утомительные поездки на тренировки.
Вытаскивать Раму у нас получилось. Правда, он ехал грудью и животом по верху бетонного забора, из которого торчали обломки камешков. Рубаха его с треском порвалась, сам он, расцарапанный, жалобно кричал.
Но нас это не сильно смущало, потому что он орал и до нашей спасательной операции. Мы вдвоём сверху тянули его за руки, трое пацанов с земли тянули за туловище, и бедняга двигался к свободе.
Но тут я услышал сзади крик. Метрах в двадцати от забора стояла пожилая склочница из второго подъезда. Меня она не любила особенно за то, что каждый раз на все её нападки я пытался подробно объяснить правдивый смысл того, что мы делали. Как-то на её вопли вынуждена была выйти моя мама и негромко, но твёрдо сказала той: «Позвольте нам самим воспитывать своего сына».
С того времени тётка только кривилась, видя меня. Теперь же она выкрикивала какое-то возмущение. Стоя на заборе, я представил, как наша компашка выглядит со стороны, её глазами: я-негодник с другим неслухом залезли на забор и вместе с остальными шалопаями заталкиваем в детсад несчастного рыдающего мальчика. Наверное, на съедение злобным псам.
Мне стало так смешно, что я начал слабеть. Рука Рамы проскользнула в моей кисти от его подмышки почти до его локтя, и справа он немного сполз назад в сад. Его перекосило, пацаны снизу закричали, а видевший меня Лёвка в итоге завопил: «Ка-азёл!»
Но я и без «козла» уже испугался за Раму, вцепился в него ещё сильнее и изо всех сил дёрнул на себя.
Он заорал особенно трагично. Оказалось, что он ехал по верху забора уже передним местом. Живот уже был расцарапали торчащими камешками. Спустя годы он долго не встречался с девчонками, но когда женился на своей полной копии, то она подарила ему сына. Судя по нраву его жены, я был уверен, что обошлось там без рогов, и что последствия того моего дёргания были не очень долгими.
21. ВОЗВРАЩЕНИЕ В РЕАЛЬНОСТЬ
Мы тянули Раму все вместе, и было радостное чувство единения. Поэтому перед тем, как окончательно выдернуть из забора ноги Рамы, я, чувствуя потерю своего равновесия, крикнул: «Меня ловите, щас упаду!» Рама был на руках троих снизу и уже спрыгнувшего к ним Лёвки. Я сверху дёрнул Раму за пояс и сам полетел спиной вперёд.
И вдруг ударился о землю. Больно правой булкой и несильно правым плечом и затылком. Сначала от полёта у меня в голове и так опустело, а затем стало больно. Я сел, не понимая ничего, и оглянулся. Меня никто не ловил. Руслан и Колька просто стояли у моей головы. Я гневно закричал: «Вы чё делаете, гады?!» и услышал: «А будто ног нету, что ли, самому спрыгнуть? Цирк нам тут устраиваешь».
Только что мы были вместе, в мире верности и взаимовыручки, как в любимых книгах. А теперь я вмиг вернулся в привычную реальность. Как я любил, когда вырос, участвовать во всяких спасательных мероприятиях, когда все сплачивались и проявляли лучшие качества!
И ведь как мне повезло, что упал на землю туда, где не было камней!
Но тут же другая мысль вытеснила этих гадов. Всё время что я стоял на заборе, фоновой мыслью было опасение, что подбежавшая сбоку собака вцепится в мой кед, торчавший из дырки с той стороны забора. Никто не вцепился, и никакой собаки я не услышал. Чтоб понять, куда она делась, пришлось вскочить и подбежать к забору. Но там никого не было. Все они четверо лежали на своём месте у круглого бассейна.
«А что было с собакой?» - спросил я у пацанов. Они стали как-то отводить взгляды и от меня, и от лежавшего на земле тяжело дышавшего исцарапанными грудью и животом Рамы. И только Витька мрачно выдавил: «А не было никакой собаки. Её Колька придумал, чтобы над Рамой посмеяться».
Вначале я просто не мог ничего сказать, настолько стремительно разрушился только что пережитый мир взаимовыручки. Было горько, что я не Тимур, который не пускал в свою команду разных Мишек Квакиных. У нас же все были вместе, и только это было реальной жизнью. Я посмотрел на несчастного, судорожно всхлипывавшего на земле Раму, и ненависть захлестнула мозги.
И тогда я закричал Кольке: «Наши шли в бой, а сзади из леса фашистские снайперы стреляли им в спину!» Колька с Русланом стали возмущённо махать руками, но я повторял: «В спину, в спину, в спину!» И тут посмотрел в глаза Руслана и вспомнил, что я у него на плевке. Сейчас повесит его на мне, а потом затормозит меня на час перед кабинетом директора школы. Это остудило мой обличительный пыл, хотя по инерции я ещё добавил шёпотом: «и когда в разведку шли, то им в спину стреляли…»
Сколько раз я потом встречал этих Кольку и Руслана в разных обличиях. И все они равнодушно говорили людям: «Объявление об отключении было заблаговременно вывешено на столбе в соседнем дворе. Вам не полагается пенсия, так как вы не там ставили подпись. Наш курьер звонил вам в дверь, но вы сами виноваты – не открыли ему…»
Затем, опережая Руслана, я громко сказал: «Пацаны, Колька испугал Раму, а я с плевка побежал к вам на помощь. Не считается же за уход?» Лёвка закричал: «Конечно, не считается, совсем оборзели, а если бы он там лежал под забором, то Колька бы фиг полез в садик за ним!» Пацаны загудели одобрительно, и я, используя момент слабости позиции Руслана, вежливо спросил его: «Пока здесь такие события, можно я достою потом во дворе оставшиеся у меня двадцать пять минут?»
Последнее было принципиально важно – то, что я – не нарушитель правил, который заслуживает наказания. Шуха тут же вступился: «Чё за фигня? А если пожар будет? То наказывать, что не остался стоять на месте?» Руслан не собирался восстанавливать народ против себя, поэтому кивнул мне: «Да, ладно, после уж, во дворе».
(Продолжение читайте здесь: http://www.proza.ru/2014/06/04/1205)