Мне было тогда лет шесть. Да нет, не лет шесть, а точно шесть лет.
Это был июнь тысяча девятьсот восемьдесят второго года, когда одним тёплым и нежным влажным вечером в лучах заходящего солнца я узнала, что осиротела - на одну бабушку и на одного дедушку в моей жизни разом стало меньше.
Точнее - полуосиротели мои родители, оба. Папа моего папы и мама моей мамы умерли почти одновременно – давати (дедушка) в начале июня, а бабушка Лия – в середине мая.
От меня это скрывали, хотя может и не скрывали, но не афишировали просто, вообще.
Бабушка умерла в одночасье – ничто не предвещало – собралась помыть полы и упала, замертво. Инфаркт.
Дедушка болел долго и мучительно. В начале прятал и смалчивал ото всех, а когда уже не стало сил терпеть и боли загрызли вконец – признался. В больнице сказали – поздно, слишком слишком поздно. Мочевой пузырь. Четвёртая степень. Рак.
На бабушку мои нити душевные были тогда не так тонко настроены, но я чувствовала, что и там что-то не так, а вот с дедушкой – с дедушкой у нас была связь сильнейшая. И в какой-то момент ощутилась мне какая-то печальная лёгкость и пустота. Глубокая пустота.
Это был тот самый серединно-июньский вечер.
Мы с мамой сидели в лучах заходящего солнца на поребрике возле нашего дома и о чём-то светло так говорили и спорили, и вдруг кто-то словно дёрнул меня за ту дедушкину ниточку и возник вопрос:
- Мам, а что Давати? Когда мы пойдём к нему? В больницу...
Лицо мамы и вздох из самых глубин ответили сильнее и ярче многих многих слов... на и про всё...
- Он что – умер?!!?
- Даа.. , - выдох и слёзы...
- И бабушка Лия – тоже?!!?
тут не было уже и слов – только текучие слёзы, дрожащие плечи, и голова и подбородок подрагивающие...
и тогда... тогда мы с мамой обнялись и заплакали обе в голос друг у друга на плече...
осиротевшая тридцатиоднолетняя она и осиротевшая шестилетняя я...
на завалинке у нашего дома...
в лучах заходящего солнца...
ю