Волков в округе развелось множество. За годы войны , когда в деревнях жили одни женщины, они размножились невероятно. А, может быть, они набежали с мест, где шли бои и прижились в густых лесах Нижегородчины. Мужиков с войны пришло мало, ружье купить редко кто мог, бедность была невероятная в деревнях. Да, и охотиться времени не было: надо хозяйство поднимать. Работал народ с утра до ночи. Вот, серые хищники и заполонили леса. Летом часто сталкивались с ними грибники да ягодники, но сытые звери не нападали на людей. А вот с приходом холодов совсем распоясались.
Почти каждое утро жители нашей деревни обсуждали новости. Снова волки были в деревне. У того - овцу сожрали, у того-поросенка. Жрали животных прямо в хлевах. Соломенные крыши, с прогнившими за войну слегами, не могли задержать налетчиков. Звери прыгали на крышу, падали в хлев, а там раздолье. Бери, кого хочешь. Когда Шура спросила отца, почему волки не сжирают всех животных в хлеву сразу, папа ответил, что волк-зверь умный: оставляет пищу на следующие дни. Да, обожравшиеся звери из хлева выпрыгнуть бы и не смогли. Шура удивилась, что звери такие умные. Папа сказал, что надо быть осторожнее, чтобы во время гулянья не встретиться с этими умниками. Встретиться же можно было легко. Девочка жила в третьем доме от края деревни. На краю деревни был очень глубокий, густо заросший овраг. Папа говорил, что в нем волки и выводят волчат. Мужики часто находили их, убивали, но разве всех убьешь. На берегу оврага следов волков было много и даже дорожки протоптаны. Но в овраг никто не совался. Волков боялись все. Собак в деревне не было. Чем кормить собаку, если сами голодали? Кое-кто пытался завести охранника, но волки их просто съедали. На всю деревню была одна немецкая овчарка- Серко. Хозяин привез щенка с войны. Серко был умен и страшен. Его боялись не меньше волков. Хозяин-нелюдимый человек разговаривал с ним, как с человеком и утверждал, что пес все понимает. Наверное, это была правда. Шура с папой один раз была в доме Романа. Папа ему санки делал. Хозяину санки понравились, и он угостил папу чаем. Серко лежал у порога, слушал разговор. Шура смотрела на него, и ей казалось, что овчарка улыбается,когда мужчины говорили что -то смешное. Окончательно она поверила в ум собаки, когда хозяин сказал, что девочке чай пить неудобно, лавка низка. Овчарка поднялась, пошла к кровати и принесла подушку. Ее подложили на лавку, и сидеть стало удобно. Даже папа ахнул от увиденного. Серко бы с волком справился, но Роман был без ноги, на охоту идти не мог по глубокому снегу, а чужих- Серко не признавал.
Волки наглели. Следы были уже в деревне. Люди ночами слушали вой , не спали. А, ну, в окно прыгнут. Надо было что-то делать. Из района привезли патроны, раздали тем, у кого были ружья. Мужиков собирали в одну деревню и они устраивали облаву. На другой день- в другую. Убито было несколько зверей, но остальные стали еще наглее. Они овец резали в хлевах уже не по одной.
Вот после облавы и произошло то, что Шуру заставило окончательно утвердиться в уме волков. А еще в их благородстве, что ли. Утром мама пошла, как всегда, управиться по хозяйству. Она быстро вернулась, нарвала тряпок, взяла хлеба и снова ушла. Шура поняла, что волк ранил овцу или, не дай Бог, корову. Папы дома уже не было. Ходил колоть дрова бабушке-соседке. Он часто так делал. Одинокие старушки знали, что папа не откажет. Да и вдовам он помогал в работах, чем мог. Мама, конечно, ругалась, но отец твердо стоял на своем.
"Мужики жизни положили на фронте, а ты не сочувствуешь бабам,- часто повторял он маме. -Кто же им поможет, если не мы-живые" Вот, до работы, по темноте он и ходил помогать соседкам. Когда он пришел, мама сказала, что под стогом у дома лежит раненый Серко. Ранен в ногу и бок оборван. Видно, при облаве ранили собаку. Она его перевязала, хлеба дала и пойло коровье поставила. Надо Роману сказать, чтобы забрал его. Не все собаке его возить, пусть он Серко прокатит. Папа пошел посмотреть собаку. Шура- следом.
Под стогом лежала собака, но это был не Серко. Мама ошиблась. Папа вдруг повернулся и побежал в хлев и выскочил с вилами в руках. Собака, перевязанная тряпками, поднялась. На снегу алела кровь. Папа занес вилы над собакой...и, вдруг, отпустил. " Иди уж, раз жена перевязала, я тебя не трону. Иди. Раненых мы не добиваем, не фашисты, чай."
Собака пошла. Шла она как-то странно, волоча ногу. Зад был странно опущен, хвост - тоже. На снегу оставалась дорожка следов , а рядом- дорожка из капель крови. Пошла собака не в деревню, а к оврагу. Отойдя метров на десять, животное повернулось. Не повернуло головы, а повернулось всем телом. Зверь посмотрел на папу и, развернувшись, побрел дальше.
"Папа, это не Серко"
"Нет, конечно, дочка. Это волк."
"Зачем ты его отпустил? Убивать их надо"
"Надо. Но раненого , даже зверя, я убить не могу. Мать его спасала, а я-убью. Нет, дочь, не всегда убивать надо. Надо и жалость иметь". С этими словами он воткнул вилы в сено и пошел домой . Шура постояла. Как же так? Волков специально убивают, а папа отпустил зверя. Она этого не могла понять. Какая жалость к волку?
Последствия оказались неожиданными. Волчьи следы появились возле дома через несколько дней. Их было очень много. Вокруг стога они были особенно густыми. Мама сказала, что теперь звери порежут всю скотину. Хлев у них был очень плох. Это и хлевом-то назвать нельзя. Они в деревню только переехали, двора не было совсем, и папа сделал временный. К столбам он прибил доски, старые, полусгнившие. Обшил их рубероидом снаружи. Накрыл соломой. К зиме лапником закрыл и снегом постоянно заваливал. Волку , особенно не одному, такой хлев даже развалить можно, если постараться. Следы были у стога всю зиму. Старые заваливало снегом, но следы упорно появлялись. У них даже направление не менялось: всегда от оврага к стогу, вокруг него и назад в овраг.
Сколько волки порезали живности в ту зиму в деревне- страшно сказать. Но в их дворе они не тронули никого. Кроме одного следа, других даже не было. Бабы в деревне говорили, что раненый волк запретил на их двор нападать в благодарность за жизнь. Папа смеялся над этими речами, а мама верила, что так и было. Шура тоже верила.