Он сидел на кровати и ждал номеров выигрышных билетов. Ритуал, традиция, называйте как хотите, но это то немногое, что давало ему хоть какой-то смысл прожить следующую неделю и встать в воскресенье пораньше.
С ним можно столкнуться в метро, через минуту обнаружить пропажу бумажника, а еще через пять не вспомнить даже цвета волос и роста. Таких не зовут на корпоративы и дни рождения. Небольшие залысины и постепенно увеличивающийся живот указывали, что он просто самый обычный представитель офисного планктона без надежд на то, чтобы когда-нибудь стать большой акулой.
Характер не сильно уступал от внешности. Уже лет с двадцати о каких-то приключениях не могло быть и речи, а потом спокойная работа со стабильной, хоть и небольшой зарплатой и ипотека постепенно затянули еще глубже.
Размеренность и отсутствие потрясений всегда выступали определяющими факторами при любом мало-мальски значимом выборе. Крошечный городишко в холмах, однообразие будней и ленивое течение выходных за телевизором и бутылкой пива – все вокруг просто говорило: «Расслабься и ничего не предпринимай».
Друзей к своим тридцати у него так и не появилось. Новых он так и не завел, а те, что были в детстве, разъехались покорять большие города, и он был даже благодарен им за то, что они избавили его от необходимости придумывать жалкие оправдания своему образу жизни, который и оправдывать то, по правде говоря, не было никакого желания. Все общение с коллегами сводилось к рабочим поручениям и пинте раз в две-три недели. Все свежие сплетни, если такие случались, кончались очень быстро, а когда и пиво подходило к концу, уже как минут десять или висело неловкое молчание, поэтому все, что оставалось – это побыстрее попрощаться и спокойно отправиться домой.
В размеренности такой жизни постепенно тонули все детские мечты и стремления. Ежемесячный журнал с фотографиями дальних уголков мира вполне мог заменить любое путешествие, о которых он когда-то грезил. К тому же тропические болезни и крокодилов в мутной воде никто не отменял.
С вершины самого высокого холма города открывался вид на всю гряду, тянувшуюся далеко за горизонт, но чего-то принципиально нового там не было, поэтому эта кочка превратилась в своеобразное подобие Эвереста для него, после которого дальнейшее покорение вершин становилось абсолютно бессмысленным.
Но одна мечта все-таки была. Она возникла в нем в тот самый первый раз, когда он осмысленно поднял ночью глаза к небу в далеком детстве, или, по крайней мере, ему так казалось. Он буквально грезил полетами в космос, представляя себя бесстрашным астронавтом, спасающим терпящих бедствие незадачливых космических туристов и любующимся планетой с орбиты. В его спальне на потолке были приклеены фосфорные звезды, которые светились по ночам, а всю стену занимала огромная распечатка фотографии далекой Земли, светящейся в темноте космоса.
С другой стороны, даже эту мечту нельзя было назвать Мечтой с большой буквы. Все дело в том, что он давно уже смирился, что с его физической формой, знаниями и доходами космос ему светит максимум со страниц детского учебника астрономии. Единственным шагом, который давал хоть призрачную надежду, была национальная Космическая Лотерея, которая предлагала орбитальный полет на новейшем космическом корабле в качестве джек-пота. Еженедельная покупка билетика в течение почти двадцати лет была своеобразным пятничным ритуалом, который не изменялся ни при каких обстоятельствах. Покупка этого маленького кусочка бумаги была такой же традицией, как поход на работу или субботние реалити-шоу, поэтому особого расстройства от того, что каждую неделю называли не его номера, он не испытывал.
Диктор в белой накрахмаленной рубашке сосредоточенно зачитывал желанные кем-то числа. Пот проступил у него на лбу, и даже грим не мог это скрыть. Восемь, шесть, восемнадцать, тридцать четыре, восемьдесят пять, тринадцать.
Шок пришел только неделей позже, когда уже в прямом эфире Космической Лотереи он что-то лепетал в ответ на вопросы ведущего. Тогда же пришло и осознание того, что его главная мечта жизни постепенно начинает воплощаться в реальность.
Чтобы не облажаться и быть допущенным к полету, который стоил как его зарплата веков за пять, пришлось бросить курить и отказаться от пива на какое-то время. Первые дни в лагере подготовки казались сущим адом, серьезно расходясь с его мечтами о профессии астронавта по всем фронтам. Приходилось выкладываться по полной, чтобы хоть как-то привести себя в форму, а даже самый простейший инструктаж по работе корабля приводил его в библиотеку на несколько часов.
Но вот уже второй месяц подходил к концу, осталась неделя последних испытаний и тестов, которые он с горем пополам умудрился сдать. Врачи нашли его состояние здоровья удовлетворительным, а страховые агенты долго и методично пытались разузнать, точно ли у него не было никаких осложнений на органы после ангины в двенадцать лет и еще кучу всего, что он уже успел давным-давно забыть, если когда-нибудь даже знал.
В последний вечер перед полетом его познакомили с сопровождающими пилотом и инженером, за плечами каждого из которых было уже как минимум по дюжине таких мешков на орбите, как он. Не сказать, чтоб они ему сильно понравились, но могло быть и хуже. Единственное, что действительно бесило, так это то, что инженер никогда не выпускал из зубов постоянно дымящийся окурок сигары, который напоминал о том, что он сам за последние два месяца курил всего три раза, да и то украдкой. Последний день подготовки подошел к концу, всех развезли по своим комнатам и пожелали спокойной ночи, завтра ранний подъем, потом легкий завтрак и отбытие на орбиту почти на сутки.
Он сам не понял, как оказался внутри ракеты. Были вспышки, камеры, много народу, кто-то тянул руки, кто-то что-то кричал, пока будущих астронавтов везли к ракете. Все это было словно во сне, в каком-то неправдоподобно ярком карнавале, который не мог вызвать других чувств, кроме тошноты.
И вот он сидит в ракете, напротив него иллюминатор, а внизу толпа людей, вспышки, кажущиеся теперь взрывающимися где-то далеко сверхновыми на бескрайнем асфальтовом горизонте. Проверка состояния ракеты казалась вечной. Судя по всему, вид у новоявленного героя нации был крайне плачевный, поэтому инженер обернулся со своего кресла и, подмигнув, сказал:
- Не дрейфь, не ты первый, не ты последний.
Даже здесь он не расставался со своим потухшим окурком в уголке рта. Вдалеке послышался гул двигателей, и ракета плавно оторвалась от земли. Люди превратились в черных муравьев, потом в маленькую волнующуюся лужицу, а потом и вовсе исчезли из виду. Все окружающее становилось крошечным и незначительным – поля, холмики, какой-то город на горизонте. Выше и выше, земля все меньше и меньше. Вот и море на горизонте, скоро можно будет увидеть соседний континент и, если повезет, даже горную гряду, о которой он читал в последнем номере журнала. Но море продолжалось, а земли на горизонте все не было.
С такой высоты, на которой находилась ракета, Земля уже должна была начать округляться, но что-то было явно не так. Земля под ними и море вокруг были абсолютно плоскими. А потом он увидел его. Край земли. Ту полосу, где море встречалось с космосом и, не находя себе больше опоры, падало с обрыва вниз в черную пустоту. Там, где он никогда не был, потому что слишком боялся выйти за пределы зоны комфорта в своем крошечном мирке.
Земля была круглой и абсолютно плоской, а море переливалось как чай через края блюдца куда-то в неизвестность. Пилот с инженером спокойно сидели неподвижно на своих местах, глядя вперед. Никто не отозвался на его жалкое блеяние, а ракета в это время поднималась все выше и выше, навстречу какому-то странному белому сиянию, невесть откуда взявшемуся в черноте космоса, и постепенно скрывавшему все, что было вокруг. Он в последний раз обернулся на Землю, но различить уже толком ничего не смог, поэтому он просто крепко зажмурился и решил, что будь что будет.
Постепенно тряска ракеты замедлилась, а потом и вовсе исчезла. Внутренности ракеты тоже пропали. Он сидел в своем кресле, все еще пристегнутый ремнями безопасности, посреди того белого сияния, в которое провалилась ракета и которое теперь казалось вполне осязаемым. Напротив него на небольшой кушетке полулежала незнакомая женщина, оценивающе оглядывая его.
- Привет, я твой бог, - как бы нехотя выдавила она.
Но она был совсем не похожа на то, что привыкли изображать люди: суровый мужик с бородой, слон с шестью руками или, на худой конец, нечто неосязаемое, что-то вроде вселенского разума, который образует пространство вокруг. Богиня была миловидна, но от нее совсем не веяло мудростью и строгостью, скорее скукой и какой-то обреченностью. Из-под густо подкрашенных бровей она внимательно изучала своего гостя, который просто смирно сидел, выпучив глаза.
- А ты вблизи интереснее, чем кажешься там, - богиня неопределенно мотнул головой.
- Где там? – испуганно переспросил он, пытаясь совладать с голосом, но вышло не очень убедительно.
- Вон там – она лениво оторвала руку от своего кресла и протянула ее по направлению к какому-то объекту, чернеющему на фоне белизны окружающего.
Большой серо-коричневый постамент, казалось, стоял в углу пространства, хотя никаких углов, по крайней мере, видимых, не было. Основанием постаменту служила большая черепаха, вырезанная из камня, на которой лежали три кита, смотрящих в разные стороны. На спинах этих китов лежало большое блюдо, через край которого лилась вода. В самом центре плавало что-то, что смутно напоминало островок, над которым мирно висели облака. В очертаниях суши угадывалось что-то знакомое, но испуга или от рассеянности не мог вспомнить, что именно.
- Базовый набор, - богиня зевнула, но в ответ на вопросительный взгляд продолжила, - это твой дом, да-да. Мне всегда хотелось завести своих подопечных, создать их по образу и подобию, но пока что хватило только на тебя. Но это ничего, если немного подождать, может быть, подселю к тебе кого-нибудь на постоянной основе. Как тебе последняя девчонка, понравилась?
Звуки проплывали мимо, отражаясь в пространстве, как будто он просто задремал в каком-то пустом кинотеатре на показе чрезвычайно глупого фильма.
- Как никого? А другие? Люди. Коллеги. Друзья?
- Декорации. Ты вообще хоть представляешь, сколько сейчас стоит одна душа, чтобы создать человека?! – богиня закатила глаза, - так что в своем мире ты, можно сказать, единственный и уникальный.
Она немного помолчала, потом достала сигарету и закурила.
- А друзья? Не льсти себе, у тебя их нет. Мне то можешь не врать, я все про тебя знаю.
Последнюю фразу он пропустил мимо ушей.
- В своем мире?
- Да, я же говорю, базовый комплект, такие наборы есть у всякого мало-мальски увлеченного строительством жизни бога. У меня вроде бы получается даже более-менее неплохо, но пока о результатах говорить рано, посмотрим, когда твоя душа пойдет на второй круг переселения.
- Второй круг?
- Ну да, ты же не думаешь, что она одноразовая? Может, в следующий раз получится сделать что-то более достойное, чем офисный клерк, например, актриса или гениальный физик, страдающий клаустрофобией. Кого-нибудь интересного.
Богиня уже даже не ждала ответа или встречного вопроса, ей надо было выговориться, поэтому она просто рассуждал вслух:
- Но тебе со мной еще повезло, поверь. У одного из местных мажоров проснулась какая-то паталогическая страсть к нравоучениям. Он купил себе огромный набор, целый шар, висящий в пространстве, а к нему в комплекте довольно много душ, не скажу точно, но гораздо больше, чем я себе могу позволить. Богатый ублюдок! – она выдохнула аккуратную струйку дыма, - Так вот, он один раз даже потоп устроил, поубивал почти всех и отправил на второй круг перерождения, с кем-то беседовал лично, одному бедняге так промыл мозги между делом, что тот возомнил себя его сыном. Тот, конечно, плохо кончил, не помню уже как. Так вот, иногда мы меняемся, ну, ты понимаешь, вами. Всегда интересно посмотреть, что натворил твой сосед. И эти бедняги с его шара так помешались, что перенесли всю эту заразу еще в несколько наборов, с тех пор с ним и еще с несколькими такими же никто больше не хочет меняться. Никому не хочется выкидывать свой набор, а работать в таком бардаке совершенно невозможно.
Повисло молчание, богиня вздохнула и закинула ногу на ногу, все еще внимательно изучая своего гостя.
- Зачем я здесь? – еле слышно спросил он.
- Не знаю, - легкомысленно ответила богиня, - мне просто стало скучно, хотелось с кем-то поболтать, посмотреть на труды своего творения, так сказать. Ты же когда-то в детстве вытаскивал хомяка из его стеклянного аквариума, чтобы понаблюдать за ним поближе. Вот и сейчас примерно то же самое. Азарт естествоиспытателя, если можно так выразиться.
Богиня вздохнула еще раз. Она уже выговорилась, и ей становилось скучно.
- Ладно, ты мне надоел, все-таки я была неправа, наблюдать за вами сверху гораздо веселее, хотя чего-то осмысленного я все равно пока что не увидела. Но я не расстраиваюсь, может, подселю к тебе еще кого-нибудь, посмотрим. А вообще, - еще одно облачко дыма, - мне пора. Счастливо.
Он сидел и молчал, пока богиня встала со своей кушетки, потянулась и медленно пошла куда-то прочь.
Пиво разлилось по полу. Он поднял голову от дивана. Воскресенье, утро. Квартира, телевизор, за окном идет дождь. Все как всегда.
Осмотревшись, он тряхнул головой и побрел к холодильнику. Еще одна бутылка, уже четвертая за сегодня. Хлоп! Пробка отлетела и спикировала вниз.
Диктор в белой накрахмаленной рубашке сосредоточенно зачитывал желанные кем-то числа. Со лба стекла струйка пота, оставив на гриме темный шрам. Восемь, шесть, восемнадцать, тридцать четыре. Потом еще какие-то два.
Пивная пробка шла по полу медными шагами, пока не решила остановиться где-то далеко под диваном.