- Что вы натворили, друг мой?
Проходя мимо сникшего Лафонтена, сидевшего на стуле, Мари-Мадлен положила руку на его голову.
- Что вы наделали, безумец?
Теперь, когда в доме остались только свои, они могут, наконец, поговорить.
То, что произошло, дурно не только потому, что результатом ссоры станет дуэль, запрещенная королевским эдиктом. Хуже этого причина. Оскорбление его величества карается смертной казнью.
Все собрались в кабинете.
Фуке занял место в кресле у стола. Лоре и Пелиссон расселись по сторонам. Они, - которые обычно полны остроумных шуток и искрящегося веселья, - теперь серьезны, как никогда.
Фуке окинул взглядом своего секретаря, жену, присевшую на небольшой диван, Гурвиля, примостившегося рядом. Наконец, остановился на Лафонтене.
Смотрел вопросительно. Молчал.
- Простите, - Лафонтен, протрезвевший, пришедший в себя, сконфуженно вздохнул. - Я тысячу раз виноват перед вами. Я оскорбил вашего гостя. Но, монсеньор, Бога ради! - он снова начал горячиться. – Что может вас связывать с этим человеком? С этим канальей! Я сожалею, что это произошло в вашем доме, но ничуть не жалею о сказанном.
Лоре и Пелиссон одновременно выдохнули.
- Глупо, мой дорогой. Очень глупо, - начал Пелиссон. - Теперь ваша жизнь всецело в руках Господа и человека, которого вы сегодня оскорбили - бессмысленно и беспричинно. Разве он один служит королю? И разве верность может быть порицаема?
- Кроме того, он, смею вас заверить, - подхватил Лоре, - оружием владеет лучше многих. Не говоря уже о том, что он может погубить вас, даже не касаясь эфеса собственной шпаги. Для подобных случаев вполне подходит эшафот.
- В самом деле, Франсуа, может быть, вы объяснитесь теперь? – устало вздохнул Фуке.
Лафонтен угрюмо пожал плечами.
- Мне нечего объяснять. Просто берегитесь его, господин Фуке!
Мари-Мадлен вздрогнула, расслышав последние слова Лафонтена. Она чувствовала то же. И готова была повторять эти слова мужу столько раз, сколько потребуется, чтобы он услышал. Но что-то в его взгляде останавливало ее теперь.
Лафонтен же не готов был остановиться.
- Я беспокоюсь за вас, Никола Фуке. Я боюсь, что вы доверитесь ему, а он вас погубит. Вы ведь в курсе того, что о нем говорят? – с жаром продолжил он.
- А что, собственно, говорят? - вмешался Лоре. - Разве есть что-то, чего мы все не знаем?
Лафонтен взбодрился, ожил. Ему есть что сказать!
- А разве не он играет при дворе ту же роль, что играл в судьбе Франции не так давно отец Жозеф? Разве не его людьми наводнен весь Париж? И не он мнит себя великим кукловодом? Говорят, наш король прислушивается к его мнению, как ни к какому другому. Не он ли дергает нас всех за ниточки и играет одному ему известную комедию? Не он ли? Кроме того, этот Мориньер нечист на руку. Я слышал, что он в большой дружбе с пиратами, и те отстегивают ему значительную часть своих прибылей. А откуда, думаете вы, может взяться богатство, позволяющее ему столько лет пренебрегать дарами его величества? Мне говорили: он богат, как Крез, и жесток, как Торквемада! А еще я слышал, он не терпит женщин. Кто из вас знает хотя бы одну, которая удостоилась бы его внимания? – Лафонтен победоносно оглядел собравшихся. - Маркиза д'Амфревиль утверждает, что Мориньер - сам дьявол во плоти.
- Маркиза д'Амфревиль – лицемерка, которой не удалось завлечь его в свои сети, - грустно усмехнулся Фуке. – Не кажется ли вам нелепым объявлять дьяволом всякого мужчину, отказавшегося потакать женским слабостям? Что же касается всего остального, то, мой милый Лафонтен, я думал, вы лучше знаете людей. Все прочее означает лишь, что король уважает мнение этого человека, что господин Мориньер в достаточной степени влиятелен, а также, что среди его друзей есть смелые люди, предпочитающие зарабатывать на жизнь собственными силами, хотя бы и не всегда праведными путями. Какое из перечисленных мною качеств имеет отношение к дьяволу?
- Зато я слышал, - вновь поднял голову Лоре, - что господин Мориньер довольно уверенно шагает совсем в ином направлении. Говорят, он имеет непосредственное отношение к тем, кто избрал себе девизом: patiens quia aeternus, - терпелив, ибо вечен. Но в свете этого скорее прослеживается его близость к Богу, отнюдь не к дьяволу.
- Вы так уверены? - скептически отозвался Лафонтен. - Именем этого общества творятся такие бесчинства, что, кроме девиза и названия, там мало что напоминает о Боге.
- Вы опасный человек, Лафонтен, - тихо засмеялся Пелиссон. - Я знаю вас так давно, но только сейчас понял, даже просто слушая вас, впадаешь в тяжкий грех.
- Дьявол он или нет, - заключил Лоре, - но вам предстоит с ним драться. И эта драка будет совсем не похожа на те дуэли, которые показывает в своих пьесах господин Мольер, и которыми так восхищается его величество. Я бы советовал вам потренироваться.
*
Фуке и Мориньер встретились в Берси в восемь утра.
Мориньер, в большинстве случаев предпочитавший поездки верхом, тем не менее, с легкостью согласился продолжить путешествие в экипаже, когда один из всадников, сопровождающих Фуке, передал приглашение суперинтенданта присоединиться к нему.
Взглянул коротко в сторону кареты, окруженной дюжиной рейтаров, взмахнул приветственно рукой, заметив выглядывающего из окна экипажа маркиза. Легко спрыгнул на землю, передал повод подскочившему слуге. Пока его коня привязывали позади кареты, неторопливо приблизился.
Фуке выглядел озабоченным. Он едва выдавил из себя несколько приветственных слов и вежливую улыбку, и это было тем более странно, что суперинтендант считался, и по справедливости, чрезвычайно учтивым человеком.
Так что Мориньеру не составило труда сделать вывод, что неприятности продолжали преследовать его теперешнего попутчика. Но спрашивать ни о чем не стал. Сел на скамью напротив, вытянул ноги, откинулся назад.
До Вильнев-Сен-Жорж карета неслась во весь опор. Дальше, к Мелену, темп сбавили, чтобы дать возможность отдохнуть лошадям, бока которых покрылись потом, а из ноздрей летела пена.
Почти всю дорогу Фуке и Мориньер провели в молчании.
Лишь в самом начале пути обменялись малозначительными фразами, да коснулись краем вчерашнего инцидента. Едва коснулись. Будто бы напомнили друг другу, что разговор об этом еще предстоит. После – молчали.
Только когда стали подъезжать, Фуке встрепенулся, улыбнулся Мориньеру смущенно:
- Простите, я задумался. В последнее время меланхолия стала мне подругой, – выглянул в окно. - Мы подъезжаем. Видите межевые столбы бывшей деревни Во? До имения уже – рукой подать.
Мориньер кивнул. Он давно наблюдал за дорогой. Точнее сказать, пытался наблюдать, так как пыль, поднятая их эскортом, застилала практически все вокруг.
Еще несколько минут они тряслись по проселочной дороге. И, наконец, выехали на аллею, обсаженную молодыми платанами.
Как только копыта лошадей зацокали по свежевыложенной брусчатке, лицо Фуке разгладилось.
Солнце на повороте заглянуло внутрь кареты, осветило утренними лучами сидящих в ней.
Фуке улыбнулся:
- Я люблю приезжать сюда. Здесь меня всегда ждут покой и радость.
Фуке, в самом деле, казался успокоенным.
Когда подъехали к огромным кованым воротам, украшенным гербом суперинтенданта, когда форейтор распахнул дверцу кареты и разложил подножку, когда они, наконец, вышли, ступили на землю, - он вздохнул, восхищенно любуясь через прутья решетки открывшимся видом.
- Разве он не великолепен? - выдохнул, наконец.
Мориньер улыбнулся.
- Признаюсь, дворец еще прекраснее, чем я думал. С того времени, как я видел его, он сильно переменился.
Фуке обернулся, засиял улыбкой.
- Пять лет, господин Мориньер! Пять лет бесконечных усилий всех самых лучших, самых талантливых архитекторов, садовников, величайших мастеров своего дела. Я так благодарен им, – каждому в отдельности, - за то, что они сделали и делают до сих пор для меня и моего замка.
Мориньер не успел ответить. Ворота распахнулись, и экипаж вместе с сопровождающими его рейтарами приготовился тронуться.
- Вы вернетесь в карету, монсеньор? – спросил форейтор.
- Нет, - махнул рукой Фуке. – Езжайте. Мы пройдемся пешком.
*
Они приступили к завтраку довольно поздно.
Фуке хотел поговорить с Мориньером о Лафонтене и предстоящей дуэли до того, как они усядутся за стол. Но не стал.
Смотрел на Мориньера, любующегося замком в лучах утреннего солнца, террасой, садом – и не мог заговорить о неприятном.
После – они завтракали в маленькой гостиной, расположенной в центральной части дворца. Говорили о погоде и искусстве, о новых приобретениях Фуке и талантах его мастеров, об архитектурных решениях д’Орбэ и революционных идеях Ленотра. Старательно обходили острые углы – не вспоминали о короле, не заговаривали о дуэли, не касались прочих дел.
Это было трудно. Более того, это было бессмысленно.
Когда слуги убрали со стола, оставив посреди только вазу с фруктами и вино, Фуке произнес, наконец:
- Я должен просить вашего прощения, господин Мориньер.
Мориньер усмехнулся.
- Для этого теперь самое время. Когда я сыт, я раздаю прощения направо и налево. Только в чем ваша вина, господин суперинтендант?
- Я во многом виновен в том, что произошло вчера. Друзья беспокоятся обо мне, и именно это их беспокойство привело к столь печальным последствиям, - грустно улыбнулся Фуке.
- Что ж… Поистине, вам можно позавидовать. Вы вызываете одинаково сильные чувства и у друзей, и у врагов.
Фуке заметил иронию, прозвучавшую в голосе гостя.
Поднялся. Подошел к застекленной двери, за которой открывался вид на большую террасу и великолепную лужайку за ней.
- Сударь, - сказал. - Я понимаю, что оскорбление, нанесенное его величеству в моем доме, накладывает вину и на меня. И я готов заплатить за все разом.
Мориньер поставил на стол наполненный вином бокал.
- Господин Фуке, - взглянул он на суперинтенданта, стоящего теперь спиной к нему. - Я не понимаю, о каком оскорблении величества вы сейчас говорите. У меня, знаете, случаются провалы в памяти. И, если я что-нибудь понимаю в людях, господин Мольер тоже предпочтет все забыть. Так что, единственное, что мне пока представляется неизбежным - встреча с господином де Лафонтеном. Если, разумеется, он не пожелает извиниться.
- Боюсь, что… - Фуке развел руками.
- Ну, так и не о чем говорить, – пожал плечами Мориньер.
Он протянул руку, достал из вазы персик, покрутил его в руке.
- Не волнуйтесь, господин Фуке, - усмехнулся. - Если ваш приятель при следующей нашей встрече будет более сдержан в речах, я не лишу Францию стихотворца.
Фуке вернулся к столу. Опустился напротив. Кивнул – я вам благодарен.
- Вас беспокоит что-то еще, кроме судьбы вашего вспыльчивого друга, - произнес Мориньер. Аккуратно разрезал персик, положил его на тарелку.
Фуке через силу улыбнулся.
- Да. Сегодня утром я обнаружил исчезновение некоторых документов – из тех самых ящиков, на которые вы мне указали.
Наступила пауза, в течение которой оба ждали, пока отойдет от стола слуга, принесший большую вазу со сладостями.
- Что за документы? - наконец спросил Мориньер.
- Векселя.
- Их подлинность может у кого-нибудь вызвать сомнение? - осведомился он, превосходно знавший самые разнообразные способы обогащения, используемые сообразительными людьми.
- Нет, - горько усмехнулся Фуке. - Они подлинные. И в этом и заключается настоящая ирония судьбы.
Он помолчал немного, будто раздумывая.
- Скажите, сударь, могу я надеяться, что они у вас?
Лицо Мориньера выразило вежливое удивление.
- Простите, я не понял вопроса.
Фуке сцепил нервным движением пальцы.
- Видите ли, господин Мориньер, вчера вы предупреждали меня… И я задал этот вопрос, рискуя собственной честью, потому что единственным для себя спасением считал, что… Я надеялся, что таким образом вы решили поучить меня больше заботиться о собственной безопасности. Увы, мои надежды рухнули.
- Поучить вас, выкрав из вашего дома документы?! - Мориньер покачал головой. - Помилуйте, господин Фуке! Даже для моей дурной репутации это слишком.
- Тогда я погиб, - Фуке побледнел.
На его висках выступила испарина.
Мориньер помолчал, осмысливая услышанное. Потом спросил:
- На какую сумму были векселя?
- Восемь миллионов ливров.
- Неплохие деньги. Кому они выданы и на что?
Фуке колебался всего несколько секунд.
- На покупку земель маркизом де Круасси.
- Круасси вхож в ваш дом?
- Он бывал в моем доме. Но я не видел его уже три месяца.
- Говоря «Круасси», вы должны отдавать себе отчет, что это означает «Кольбер».
- Я понимаю.
- Я не знаю, кто бы мог это сделать, - голос Фуке был мрачен. - Не знаю. Все слуги живут в моем доме десятилетиями, и я привык доверять им во всем.
- Тем сложнее будет вычислить того, кто оказался недостойным вашего доверия. К тому же искать вам придется не только среди слуг. Мой вчерашний пример доказывает, что проникнуть в ваш кабинет мог кто угодно.
Мориньер поднялся, вытирая руки о край салфетки. Поднялся вслед за ним и Фуке.
Они прошли к дверям, пересекли террасу, проследовали вниз по мраморным ступеням, мимо ряда огромных, наполненных водой чаш с небольшими фонтанчиками в центре.
- Я готов дать вам совет, если вы в нем нуждаетесь, - продолжил говорить Мориньер.
Фуке шел медленно, слушал.
- Я готов оказать вам любую помощь, если вы о ней попросите. Я привезу вам короля, но я говорю вам: «Это бесполезно». Более того, это опасно. Я знаю Людовика, и это знание не всегда радует меня. Вам следовало отказать его величеству, когда он намекнул вам об устройстве этого праздника.
- Я суперинтендант его величества! И никто не посмеет сказать, что у меня недостает денег, чтобы выполнить любое пожелание моего короля, - высокомерно произнес Фуке.
Мориньер скользнул взглядом по упрямо сжатым губам суперинтенданта.
- Я знаю, чего стоило вам добыть эти деньги. И знаю, кто дал вам их. Верьте мне, сударь, тот, кто дал вам деньги и, в придачу к ним, совет во что бы то ни стало выполнить повеление короля, навряд ли может считаться вашим другом.
- А вы мне друг, господин де Мориньер? - вдруг быстро спросил Фуке, впервые за время разговора, взглянув собеседнику в глаза.
Мориньер задержался с ответом лишь на мгновение.
- Нет, - ответил коротко. - Но мне приятно иметь с вами дело.
Они в молчании прошли по центральной аллее, по обеим сторонам которой уже через пару-тройку недель должны были взлететь ввысь струи прохладной голубоватой воды. Поднялись на холм. Остановились, чтобы рассмотреть великолепную панораму: дворец с раскинувшимися по сторонам крыльями, террасы, бассейны, лужайки, покрытые густой, как зеленый бархат, травой.
Узоры из цветов и травы на фоне красного гравия дорожек смотрелись бесценным ковром – столь же великолепным, как и те, что были расстелены в залах дворца в ожидании приезда его величества.
- Ну, что скажете, господин де Мориньер? Можно считать, что Во готов принять монарха? - вдруг дрогнувшим голосом спросил Фуке.
Мориньер скользнул в мимолетной ласке тонкой рукой по маленькой каменной белке, безбоязненно кувыркающейся в лапах большого, добродушного льва.
- Я скажу, что эта белка слишком доверяет внешней незлобивости царя зверей, - задумчиво ответил.
- Мне не однажды говорили об этом мои друзья, - снисходительно улыбнулся Фуке, которого открывающийся с холма вид в очередной раз привел в восторженное состояние. - Но король теперь так добр ко мне. Он даровал мне несколько аудиенций. Он доверил мне ведение дел, требующих особого умения и ловкости. Его величество так и сказал – никто кроме вас, господин Фуке! Наконец, он попросил добыть для него денег. Много денег. А вы ведь понимаете, что это, действительно, непросто в теперешней ситуации?
При последних словах бесстрастная прежде фигура Мориньера пришла в движение. Он мгновенно развернулся к Фуке всем корпусом.
- Вот как? – произнес напряженно. - В таком случае, я говорю вам, бегите. Бегите, не дожидаясь праздника. Пусть король веселится без вас.
Он посмотрел суперинтенданту в глаза. Проговорил сурово:
- Послушайте меня, господин Фуке. Нас не связывают узы дружбы, и то, что я говорю теперь, можно счесть изменой. Но деловые отношения для меня не менее важны отношений дружеских. Я буду откровенен. В качестве суперинтенданта вы меня устраиваете гораздо больше господина Кольбера, чью тень я давно наблюдаю вблизи вашего трона. Некоторое время назад я видел для вас возможность выпутаться из этой неприятной ситуации. Теперь такой возможности не осталось. И я говорю вам, бегите.
Фуке был бледен, но выражение бесконечного достоинства ни на мгновение не покинуло его лица.
- Я верю… и всегда верил вашей интуиции, господин де Мориньер. Ни разу наши предприятия не знали поражения. И я не сомневаюсь, что мы обязаны этому вашим способностям, вашей ловкости, вашим связям. Я верю вашему умению находить приличных, достойных доверия, людей даже среди отбросов общества. Я верю и вашему умению обнаружить среди признанно приличных людей тех, которые, отнюдь, таковыми не являются, тех, кого следует опасаться и кому не следует доверять. Но сегодня я не верю вам. Король не может быть вероломен, потому… потому, что он король.
Фуке горделиво вскинул голову.
- Людовик знает, что я всегда верно служил Короне. Все, что у меня есть, в конечном счете, принадлежит ему. Ему нужен Бель-Иль - я отдам его королю. Я подарю ему Во.
Он повернулся лицом ко дворцу, лежащему теперь перед ними как на ладони. Призвал Мориньера еще раз оглядеться:
- Смотрите, разве этот подарок не достоин монарха?
- Вы глупец, господин Фуке, - в голосе Мориньера явственно слышались нотки сожаления. - Если бы Во был не так великолепен… Если бы Бель-Иль был не так хорош… Наконец, если бы в вас было меньше щедрости и бьющего через край благородства - вы были бы в меньшей опасности. Но вернемся к вашим тратам.
- Мои траты? - облегченно засмеялся Фуке, - Вот они, все здесь. Здесь!
Он повел рукой, охватывая лежащее перед ними великолепие.
- Я отдал все, что имел, этой моей страсти. Помилуйте, господин де Мориньер, я не унесу это с собой в могилу. Что даст королю мое падение? Кого он посадит на мое место? Кольбера, говорите вы? Да разве может быть суперинтендантом человек, не умеющий ценить роскошь? Не деньги, спрятанные в сундуках, приносят счастье. А вот это! То, что ежедневно, ежечасно радует наш глаз!
Фуке задумался на мгновение. Повел плечом, махнул небрежно:
- Кольбер… - пробормотал, презрительно скривив губы. - Кольбер скареден. Быть ростовщиком - вот его удел, вот, что ему по нраву. Как «Скупой» он будет пересыпать золото из ладони в ладонь, не умея им воспользоваться. Иметь деньги и создавать впечатление нищего - разве это нужно нашему королю? Вы шутите, господин Мориньер, этот человек не может быть на моем месте!
- Прежде я сказал, что вы глупец, - пожал плечами Мориньер, которого, похоже, эта пылкая речь совершенно не впечатлила. - Теперь же я говорю вам, что вы слепы. Но давайте считать ваших врагов. Кого вы поставили бы на первое место?
- Кольбера, вероятнее всего, - улыбнулся Фуке. - Но он окажется и последним.
- Ошибаетесь, список гораздо длиннее, - серьезно сказал Мориньер. - Но пусть будет так. Начнем с Кольбера. Он знает о вас много того, что даже по отдельности способно доставить вам массу неприятностей. Собранные же воедино эти сведения могут погубить вас. Не думаю, что мои слова испугают вас, господин Фуке, но Кольбер метит слишком высоко, чтобы его устроила лишь ваша отставка. Он приложит все силы, чтобы не оставить вам ни одного шанса на возвращение.
- Бог с ним, - махнул рукой суперинтендант, здороваясь между делом с актерами, спешащими в глубину парка на репетицию пьесы. - Кого еще вы склонны считать моим врагом?
- Короля, доверчивый вы человек. И я, не настаивай вы на предыдущей кандидатуре, отдал бы пальму первенства именно ему, чье врожденное чувство справедливости в вашем случае подвергается слишком тяжким испытаниям.
Мориньер теперь не смотрел на Фуке. Он не сводил взгляда с великолепной скульптуры, расположенной посреди причудливой формы бассейна. Продолжал при этом говорить жестко и уверенно:
- Разве не ревнует король, видя вас богатым и удачливым? Разве уже тогда, пару лет назад, когда он впервые посетил Во, не было уязвлено его самолюбие? Разве не видели вы, насколько роскошь еще даже недостроенного вашего дворца противоречила тому состоянию, в котором находился сам Людовик? Разве не замечали, не чувствовали вы, как била она по глазам вашему королю, которому Мазарини не переставал повторять о бесконечных финансовых трудностях? Согласен, в этом было не так много вашей вины, но разве обиженный разбирает? Сможет ли он забыть собственные залатанные костюмы, над которыми так любили подшучивать молоденькие фрейлины королевы-матери, тогда как вы, монсеньор, ели из золотой посуды? И, наконец, разве не имеет теперь его величество права на ревность, когда совсем недавно вы так опрометчиво отправили письмо Лавальер, в котором было, осмелюсь заметить, совсем не достаточно почтения.
- Откуда вам об этом известно? - вздрогнул Фуке.
Его вопрос остался без ответа.
После короткой паузы Мориньер продолжил:
- Не было ли это письмо слишком пылко - что вовсе не подобает при общении с королевской любовницей? Хотя, конечно, вы можете сказать, что отправлено оно было несколько раньше - до того, как Лавальер удостоилась чести стать хранительницей королевской постели. Но разве сейчас это можно доказать? Да и кто станет этим заниматься?
- Ну, что ж, значит еще и король, - тихо сказал Фуке.
Мориньер обернулся, взглянул в лицо суперинтенданта:
- Этого вполне достаточно, полагаю? Но ведь вы еще забываете о королеве-матери?
Фуке в удивлении вскинул голову.
- Разве Анна Австрийская не ненавидит вас - человека, который слишком много знает о ее финансовых трудностях и ее долгах? Если я не ошибаюсь, вы даже как-то намекнули ее величеству, что в курсе не только ее долгов финансового плана, но знаете кое-что также о ее долгах интимного свойства. Не так ли?
- Согласен, это была моя ошибка.
Фуке больше не удивлялся осведомленности своего гостя. Стоял рядом, смотрел вперед – на блестящую водную гладь бассейна, на отражающиеся в ней облака, на группу рабочих вдали.
Мориньер кивнул – да, это была ошибка.
- Итак, продолжим? Есть еще ваш брат, Базиль Фуке, которого, кажется, не устраивает слишком маленькое жалованье, получаемое им на посту президента судебной палаты Арсенала. Есть генеральный адвокат Дени Талон, чья ненависть к вам зиждется на вовсе уж смехотворных причинах. Вы скажете: «Разве может вызывать ненависть человек, который виновен лишь в том, что слишком отличается от нас?» Как показывает опыт, еще как может. Дени Талон никогда не простит вам вашей блестящей внешности, ваших безупречных манер и, наконец, вашего безоговорочного успеха у женщин. Вот, кстати, мы подошли к последней, но отнюдь не малочисленной группе ваших врагов.
Он посмотрел на суперинтенданта, ошеломленного неожиданно большим списком, представленным ему на рассмотрение.
- О ком же вы говорите теперь? - слабо улыбнулся вельможа.
- А вы забыли о сонме обманутых мужей, которым вы с такой легкостью и таким блеском наставили рога? А брошенных вами женщин – тоже забыли?
- Вы закончили, господин де Мориньер? - лицо Фуке осветилось вдохновенной улыбкой. - Я любил женщин и не был с ними скуп. Разве это не извиняет моего непостоянства?
- Ваше счастье, что вас не слышат те, которых вы осчастливили своим вниманием, иначе я не дал бы за вашу жизнь ломаного гроша. Они разорвали бы вас на части. И сделали бы это с тем большей охотой, чем больше правды содержится в ваших словах.
- Вы победили, господин де Мориньер, - неожиданно засмеялся Фуке, чье настроение поднялось при воспоминаниях о его любовных победах. - Я, действительно, обречен.
- Вы еще упустили из виду Мазарини.
- Но он мертв.
- Да. Однако именно он ненавидел вас больше других. И именно он посеял те семена ненависти, что взошли сейчас такими плотными рядами.
- Но я всегда был его правой рукой, - возразил Фуке. - Он доверял мне.
- А разве не тех мы опасаемся более всего, кто владеет нашими тайнами? Разве не тех ненавидим, кому мы чем-то обязаны? Вы, господин Фуке, делали деньги Мазарини, а потому знали о нем все. Разве не понятно теперь его стремление уничтожить вас?
Фуке долго смотрел перед собой.
- А теперь еще эти векселя… - проговорил он.
- Да, - кивнул Мориньер, - возвращаясь к последним событиям, приходится признать, что утрата этих векселей может сильно ударить по вашей репутации. Восемь миллионов ливров – не шутка.
- Я выпутаюсь, - вскинул голову Фуке. – Я что-нибудь придумаю. Я сейчас по уши в долгах. И я беден теперь, беднее любого студента. Но я горжусь тем, что только за эти последние полгода, я добыл для короны двадцать миллионов ливров, которые банкиры дали мне в долг, полагаясь только на мое слово. И большую часть этих денег я уже сумел вернуть. Мне есть, чем гордиться. И я не унижусь до бегства. Даже если дело дойдет до ареста, я сумею оправдаться.
- Нет, вы глупец! - вздохнул Мориньер. - Будь вы только что родившимся младенцем, у вас и тогда было бы очень мало шансов убедить Людовика в своей безгрешности.