Если читатель помнит о необыкновенном свойстве пуговицы от старого матросского бушлата, то объяснять ничего не требуется. Надо только раскрутить пуговицу подобно волчку и тем самым возвратиться в весьма давние времена.
Заметки бывшего судомоделиста
Лишь много лет спустя я понял, что судомоделисту не следует быть нетерпеливым. Пример тому – многострадальная моя «Эспаньола». Днище у корпуса модели было плоским, поэтому я прорезал его вдоль посередине и вставил в прорезь фанерный киль. Две мачты выстругал из верхушек новогодних сосенок, и получились они довольно толстые. Паруса кроились тоже из малоподходящей ткани. Так что остойчивость суденышка обеспечивалась лишь за счет свинцового балласта, прикрепленного к похожему на шверт плоскому килю. Причиной столь небрежного, торопливого исполнения рангоута и палубных надстроек было желание скорее увидеть «Эспаньолу» с вылепленными из пластилина пиратами на борту, стоящую на якоре в тихой речной заводи.
И только в классе шестом, седьмом я взялся за книгу «Морской моделизм». Как выяснилось, начало судомоделизма историки связывали с обрядовыми церемониями. Выполненные из серебра модели гребных судов иногда обнаруживали внутри египетских пирамид. Судомодели использовались и как украшения в древних храмах. Я же представлял себе появление первой судомодели так.
Первая контурная модель
Невольники на галерах в свободное от гребли время не оставались без работы. Орудуя парусной иглой, они латали паруса, шили тенты. Одного такого гребца на галере «Солнце», принадлежащей венецианскому купцу Перуччо, звали Алим. Марроконец по происхождению, Алим, в молодости зарабатывал на жизнь тем, что резал из кости рукояти для ножей и кинжалов, потом служил матросом на двухмачтовом арабском доу, доставлявшим индийский жемчуг и китайский шелк к восточным берегам африканского континента. А после того, как доу захватили пираты, пленник Алим был препровожден на остров Крит и продан на невольничьем рынке венецианскому купцу Перуччо.
Несмотря на тяжелый, каторжный труд Алим не забыл навыков резчика, приобретенных им в молодости. В редкие свободные минуты парусная игла в его руке превращалась в резец ваятеля. А поскольку путь галеры «Солнце», следующей из Венеции к Британским островам, был не близким, и плавание растянулось на долгие месяцы, то редкие минуты складывались в часы, и валек весла Алима постепенно украшался затейливыми узорами, перевитыми диковинной формы листьями и невиданными соцветиями. Комит – надсмотрщик – смотрел на такое занятие невольника, как говорится, сквозь пальцы, потому что Алим был лучшим загребным во всей шиурме. А хорошие загребные среди галерников попадались не часто и пользовались даже во время средневековья кое-какими привилегиями.
Итак, галера «Солнце», груженная тюками парчи и бархата, кубками и вазами венецианского стекла, следуя вдоль берегов Далмации и Македонии, вышла из Адриатического моря. Далее, пройдя в виду Отранто, она миновала Тарантский залив и, обогнув Апеннинский полуостров, взяла курс к Геркулесовым столбам. Выйдя в океан, галера «Солнце» повернула на северо-запад и, держась все время в виду берега, достигла, наконец, Ла-Манша. Отсюда было совсем недалеко до Корнуольского полуострова – самой южной оконечности Британии. Здесь, в глубоководной гавани, окаймленной меловыми утесами, предстояло обменять доставленный галерой груз на тюки шерсти, бочки ворвани и китовый ус.
Во время разгрузочно-погрузочных работ осколок от пластины китового уса попал случайно в руки гребца Алима. Был он светло-желтоватого, почти золотистого цвета, четырехугольной формы, плоский и довольно тонкий. Для изготовления ножа осколок не годился из-за хрупкости и малой толщины. Но все равно Алим решил его припрятать: втиснул в щель между рундуком и банкой.
В обратный путь галера «Солнце» отправилась ранним туманным утром. Увлекаемое отливом судно выскользнуло из гавани и подгоняемое размерными взмахами семнадцати пар весел стало набирать ход. Когда на горизонте обозначился затянутый дымкой оранжевый диск дневного светила, с северо-запада потянул легкий ветерок. Вскоре ветер раздулся до свежего, и комит распорядился «сушить весла». На обеих мачтах галеры подняли треугольные паруса. Рейс начинался весьма удачно.
В полдень из смотровой бочки донесся крик дозорного: «Вижу парус!». Рожок протрубил сигнал: «к бою». Воины на галере стали торопливо облачаться в доспехи, вооружаться короткими мечами, шпагами. Однако тревога оказалась ложной. Парусник – неф,– идущий параллельным курсом был, судя по флагу, тоже из Венеции. Флаг, флагом, но капитан галеры «Солнце» приказал налечь на весла, и расстояние между судами стало быстро увеличиваться. (Средневековые мореходы имели все основания, держаться подальше от любых судов. Пираты тогда часто пользовались теми или иными флагами для маскировки).
А встреченный галерой трехмачтовый парусник с наполненными ветром парусами запомнился Алиму. Как-то вечером, когда на каждом весле работало только по два гребца, Алим, оказавшийся «в резерве», достал пластину из китового уса и принялся парусной иглой прорисовывать контуры трехмачтового нефа. Работал самозабвенно. Придерживая пластину левой рукой, он продавливал линии иглой, держа ее почти вертикально, с небольшим наклоном от себя. И хотя работал Алим при тусклом свете палубного фонаря, результат, который он рассмотрел утром, ему понравился. Через несколько дней на пластине из китового уса появилась мастерски выполненная гравировка, парусник с рубкой на носу и кормовой трехярусной надстройкой. После этого Алим, орудуя все той же иглой, вырезал рисунок по контуру, оставив под днищем парусника довольно широкую полосу для подставки. Теперь оставалось лишь выдержать это произведение искусства несколько дней в воде. Тогда материал станет достаточно мягким и можно будет отогнуть подставку под прямым углом.
Модель кораблика приглянулась комиту. Он выдал Алиму обрывок тонкого пенькового троса, чтобы тот завершил свою работу, предварительно размочив суденышко из китового уса в забортной воде.
– Смотри, привяжи покрепче игрушку, – предупредил комит Алима. – Если утопишь, прощайся с жизнью.
Привязав костяное суденышко к тросу, Алим опустил его за борт, а свободный конец троса прикрепил к уключине, и всю ночь плыл кораблик, буксируемый галерой. А на рассвете за галерой погнались два пиратских галиота.
Ветра не было. Просмоленные пиратские паруса обвисли, но подгоняемые ударами весел узкие, как дамасский клинок галиоты, быстро приближались. На галере «Солнце» ударил барабан, зарубил рожок. Плетки надсмотрщиков загуляли по спинам гребцов. Галиоты все ближе. Воины на палубе галеры, вооруженные аркебузами, приготовились. И вот – дружный залп. На таком расстоянии не спасут от пули даже доспехи-латы. В ответ целый град стрел обрушился на защитников галеры. Вопли раненных, командные возгласы, лязг оружия слились в дикую какофонию.
А галиоты уже поравнялись с галерой, обходят ее, один по левому, другой по правому борту. Взметнулись абордажные крючья, и атакующие двумя лавинами хлынули на палубу галеры. Теперь уже венецианским аркебузерам нельзя было действовать своим смертоносным оружием. Защитники и нападающие смешались в единую ревущую массу. Сражавшиеся падали, натыкаясь на тела поверженных, поднимались и, выкрикивая проклятия, нападали, защищались.
Но силы были слишком неравные. Алжирские пираты захватили «приз» – купеческую галеру. Оставшихся в живых пленников заперли в кормовой надстройке на галере и приставили вооруженных широкими тесаками часовых. Гребцов расковали, часть из них пополнила пиратскую команду, другие попросили высадить их на ближайшем берегу. Алим стал у пиратов оружейником. А суденышко, вырезанное Алимом из китового уса, возвратилось в родную стихию: пеньковая веревка, которой кораблик был привязан к уключине, перетерлась во время абордажной схватки…
Как уже упоминалось в первой части повествования, контурные судомодели, т. е. выпиленные лобзиком из фанеры силуэты кораблей, врядли могут привлечь внимание судомоделистов-романтиков. Но изготовление корпуса объемной модели лично для меня оказывалось весьма сложной задачей. Мне, например, не ясно, как, пользуясь рекомендациями судомодельной литературы, мальчишка может изготовить изящный корпус, скажем, парусника – галеона. Допустим, набор шаблонов из картона, изображенных в книге, вырезать несложно. Но как из деревянного бруса с помощью пилы, рубанка и рашпиля получить корпус модели с требуемыми симметричными обводами? Что же касается наборных корпусов, то выпиливание из фанеры многочисленных шпангоутов и обшивка их рейками или тонкой, как тогда говорили, авиационной фанерой, оказывалось весьма трудоемким, кропотливым делом.
Так что если бы в детстве мне не попал уже готовый корпус моей «Эспаньолы», то, наверное, не было бы упомянутых в первой части событий. Правда, у судомоделистов, особенно «единоличников», в мое время была возможность собрать плавающую модель, например, яхты, швертбота, бронекатера или подводной лодки из недорогих наборов (так называемых «посылок»), время от времени появляющихся в магазинах.
Что же касается дальнейшей истории судомоделизма, то можно обратиться к модель-камере Петровских времен.
Морской музеум
Печальной оказалась участь корабля «Ореол», погибшего в одной из волжских проток. Но в «Оружейной палате» в Москве осталась его модель, и моделью этой заинтересовался юный царь Петр. Он разыскал в каретном сарае небольшой старый ботик, а один голландец из отставных матросов, проживавший в Немецкой слободе, под Москвой, приладил к суденышку мачту с косоугольным парусом. Управляться с парусом царь учился на реке Яузе, а когда увидел модель трехмачтового «Орла», решил устроить настоящую верфь на берегу большого озера у города Переяславля. Здесь были заложены три судна одновременно: небольшой корабль, галера и яхта. К сожалению, все суда, построенные, на Переяславльской верфи оказались весьма неудачными. Они не обладали достаточной остойчивостью, а несовершенная парусная оснастка не позволяла лавировать. И тем не менее первый опыт судостроителя оказался весьма полезным для молодого царя. О своей «потешной флотилии» он всегда помнил, а по окончании Северной войны распорядился даже все переяславльские суда хранить в специально устроенных амбарах в назидание потомкам. Всем известно, что Петр I обучался корабельному делу в Голландии, Англии. В ту пору его учителя – западные кораблестроители – не знали, как обеспечить достаточно узкому корабельному корпусу надежную продольную устойчивость. Поэтому и Петр I вначале проектировал корабли, длина корпуса которых не превышала ширины более чем в четыре раза. Позднее он же вместе со своими однодумцами сочинил трактат: «Определение пропорций кораблей в консилии корабельных мастеров совместно с Петром I».
Царь Петр всегда интересовался достижениями зарубежных судостроителей, не оставлял он без внимания и опыт корабельщиков-поморов и других талантливых русских самоучек. Стремясь сохранить опыт отечественных кораблестроителей, Петр I издал указ, которым обязал мастеров-корабельщиков перед постройкой нового судна изготавливать его точную копию в уменьшенном виде – модель. По завершении постройки судна эта модель передавалась на хранение в модель-камеру, учрежденную Петром I в 1709 году в Петербургском адмиралтействе. Смысл такого нововведения состоял в том, чтобы с помощью моделей построенных судов можно было бы в дальнейшем избежать некоторых ошибок, которые могли обнаружиться во время эксплуатации этих судов-новоделов. А в случае, если таковые недостатки не проявятся, то модель должна быть использована как образец для целой серии подобных судов.
Модели-образцы со всем вооружением и оснасткой вначале доставлялись из-за границы (через Архангельск в Петербург). О том какая забота и внимание проявлялись при доставке этих моделей, свидетельствует сохранившийся в архиве архангельского губернского правления документ, подписанный архангельским вице губернатором Курбатовым в 1713 году: «По указу Великаго Государя образцовый карабликъ который привезенъ къ городу Архангельску изъ Англiи иноземцемъ Менвариномъ отъ города отпустить въ Санктъ-Петербурхъ Архангелогородскаго гварнизока съ сержантомъ и двъмя солдатъ. И велеть имъ дорогою ъхать тихо и бережно, и тотъ корабликъ хранить въ ухабахъ и косогорахъ и съ горъ спустать и въ лъсахъ и на переправахъ беречь и отвесть въ целости, а буде какимъ небрежнiемъ (отъ чего сохранитъ Богъ) поврежден будетъ, и за то учинена имъ будетъ смертная казнь, и о томъ дать имъ наказъ. А прiъхавъ въ Санктъ-Петербурхъ, оный корабликъ объявить генералъ-адмиралу кавалеру и губернатору и президенту Адмиралтействъ и тайному советнику графу Федору Матвеевичу Апраксину, а буде его адмирала въ Санктъ-Петербурхъ не прилучится оставить въ Адмиралтейской канцелярiи адмиралтейскому советнику Александру Васильевичу Кикину. А подъ тотъ корабликъ и сержанту и солдатамъ дать три подводы и на нихъ прогонный деньги по указу, въ зачетъ опредъленнаго числа отпуску адмиралтейскаго приказа нынъшняго 1713 г., и объ томъ къ расходчику послать указъ».
Со временем, по мере увеличения числа судов Балтийского флота, значение модель-камеры стало все более соответствовать цели, предсказанной Государем. Кроме судовых моделей, в ней появились модели эллингов, доков, портовых мастерских.
А после учреждения в 1805 году Морского министерства во главе с адмиралом П.В. Чичаговым, модель-камера вместе с библиотекой и чертежной стала называться «Морской музеум», для которого отведено было соответствующее помещение в здании Главного Адмиралтейства.
Собственно судомоделизмом, как мы его понимаем сейчас, стали по-настоящему заниматься только в начале ХХ столетия. Но самоходные модели парусников, например, изготавливали на верфи в Бостоне уже в середине ХIХ столетия.
В рукописных записках «Восточная война 1853-56 годов», хранящихся в севастопольской Морской библиотеке имеется заметка одного из участников Крымской кампании о высадке французских экспедиционных войск под командованием маршала Сент-Арно. Среди транспортных судов, доставивших десант на Крымский полуостров, упоминается четырехмачтовый клипер «Грэйт Репаблик».
Клипер этот водоизмещением почти в пять с половиной тысяч тонн был построен на верфи Дональда Мак-Кея в Бостоне. Парусник предназначался для доставки крупных партий чая из китайских портов. Необходимость быстрой транспортировки ценного скоропортящегося груза и конкуренция среди оптовых торговцев требовали от кораблестроителей создания не только крупнотоннажных, но и быстроходных судов. Поэтому, для выбора наиболее оптимальной формы парусника на верфи Доналда Мак-Кея, была создана мастерская, изготавливающая самоходные модели.
Модели строились двухметровой длины с полной парусной оснасткой, надстройками и палубным оборудованием. Испытание моделей представляло довольно впечатляющее зрелище и привлекло большое количество зрителей. Обводы и пропорции модели, оказавшейся самой быстроходной, были использованы при проектировании клипера «Грейт Репаблик». И работа судомодельщиков не пропала даром. В первом же рейсе из Нью-Йорка в Ливерпуль у клипера была зарегистрирована скорость 22 узла.
История игрушечного парохода
В весьма далекие от наших дней перестроечные времена я, не очень известный автор книжек для детей, отправил в издательство «Детская литература» сборник рассказов «Корабельные истории». Сборник открывался рассказом «Сказание о днепровском «Варяге».
Издательство рукопись возвратило, мотивируя свой отказ пересмотром ключевых идеологических положений, обусловленных начавшейся в стране перестройкой. Далее мне сообщалось, что бандформирование, атаковавшее старый буксирный пароход, не являлось по сути дела преступным. Подобного рода замечания касались и некоторых других рассказов.
Переделывать рукопись я не стал, устроился на работу сменным мастером в промышленной котельной. Но в скором времени это предприятие прекратило свою деятельность то ли из-за отсутствия топлива, то ли по причине приватизации. Тогда, оставшись не удел, я стал изучать объявления в газетах, главным образом раздел «Предлагаю работу». И по одному из объявлений познакомился с предпринимателем Семеном Антощуком. Какой именно бизнес обеспечил этого Антощука стартовым капиталом, я не знал. При личном знакомстве я узнал лишь, что он весьма лихо управляет своим новеньким «BMW» и снимает цифровой видеокамерой (весьма дорогой по тем временам штучки) какие-то что ли документальные, уличные сценки. А далее монтирует из этого материала ролики. Но такое хобби, похоже, предпринимателю надоело, и он, решив пригласить к сотрудничеству сценариста, дал объявление в газете.
Сценарий, который я предложил Антощуку назывался:
«Не плюй в колодец»
Кабинет начальника. Андрей протягивает начальнику трубку, говорит: «Я сказал жене, что приглашаю вас на день рождения. Сейчас она с вами переговорит».
Начальник подносит трубку к уху. Голос жены Андрея из трубки: «очень надо звать этого старого козла!»
Андрей выходит из двери с табличкой: «Отдел кадров». В руках у него листок: «Приказ. Уволить по собственному желанию».
Андрей в офисе. «Крутая» девица объявляет ему: «Вы нам не подходите».
Андрей разговаривает с «крутым» мужиком. «Крутой»: Будешь гулять с моей собачкой за полста в месяц».
Огромный разъяренный дог набрасывается на Андрея, выбегающего из квартиры «крутого».
Перед Андреем восседает здоровяк в камуфляже. Здоровяк: «В охранники вы не годитесь».
Андрей объясняется с женой. Жена: «Хватит сидеть на моей шее!»
Андрей: «Как-то перебьемся. Пока не устроюсь, попробую ловить и продавать рыбу».
Андрей со спиннингом. Вытаскивает прицепившейся к блесне рваный ботинок.
Андрей вытаскивает большую щуку.
Андрей со щукой возле входа на рынок. К нему подходит пожилая покупательница: «А как насчет радионуклидов в вашей рыбке? Справка имеется?»
Андрея прогоняет милиционер: «Здесь нельзя торговать. Идите на рынок».
На рынке. От рыбного прилавка к Андрею подходит здоровенный торговец: «Убирайся отсюда. Пока не набили морду!»
Андрей на кухне потрошит щуку и находит у нее в брюхе кольцо с камнем.
Андрей показывает кольцо жене. Жена: «Кольцо похоже из нержавейки. А камень – простая стекляшка».
Андрей у ювелира. Ювелир внимательно рассматривает кольцо: «Я готов заплатить за это колечко три тысячи».
Андрей: «Три тысячи гривней?»
Ювелир: «Нет, три тысячи условных единиц».
Андрей с женой на кухне. Перед ними на столе кольцо. Жена: «Дорогой, я всегда говорила, что ты молодец! Надо выпить шампанского. Тем более, сегодня я получила зарплату».
На столе бутылка шампанского, фужеры. Жена: «Наконец-то переведем нашего Юрку в лицей. Я куплю себе шубку».
В приоткрытую форточку заглядывает ворона. Жена: «А ты смотаешься в Польшу или Турцию и, как все люди, откроешь собственное дело».
Летящая ворона над столом. В клюве у нее кольцо. Из перевернутой бутылки льется на пол шампанское.
Андрей с женой пытаются схватить ворону, но та исчезает в форточке вместе с кольцом.
Расстроенный Андрей сидит за столом, опустив голову. В дверях появляется сын Юрка, держа в руке пневматическое ружье. Жена: «Этого еще не хватало! Где ты взял ружье?»
Юрка стоит посреди кухни: «Да вы не бойтесь, это же воздушка. Мне Генка дал пострелять».
Андрей: «Немедленно верни ружье своему Генке!»
Юрка выходит из кухни. Жена обращается к Андрею: «Подыскивай побыстрее работу. В следующем месяце твоя очередь платить за квартиру».
В дверях снова появляется Юрка. В одной руке у него ружье, в другой убитая ворона.
Ружье лежит на табуретке. Юрка достает из кармана кольцо: «Подстрелил ворону, а кольцо она выронила из клюва. Может кольцо настоящее?»…
Сценарий вроде бы Антощуку понравился, и он даже поинтересовался на какой гонорар я рассчитываю. Мне было известно, что за сценарий полутораминутного ролика телекомпании тогда платили от ста до ста пятидесяти долларов, и я, несколько помедлив, назвал цифру: восемьдесят условных единиц.
В ответ предприниматель сначала неопределенно хмыкнул, потом сказал «хорошо» и оттер клетчатым платком пот со своей не столько могучей, сколько толстой шеи. После этого разговора предприниматель на связь не выходил, а когда я через пару недель пришел к нему, то оказалось, что после наезда налоговиков, Антощуку не осталось иного выхода, как освобождать офисное помещение, и именно этим он как раз и занимался. Объяснив мне в двух словах ситуацию, Антощук добавил, что сможет заниматься реализацией лишь таких телепроектов, которые не требуют денежных затрат. Т.е. работать придется бесплатно и актерам и сценаристу. Что же касается вознаграждения, то его можно будет получить только в том случае, если отснятый и смонтированный материал купит какая-либо телекомпания.
Обдумав предложение предпринимателя и посоветовавшись со своим другом – талантливым актером и поэтом Дмитрием Пономаревым, – решил я выступить в роли администратора и бутафора моноспектакля «Алые паруса». Дело в том что Пономарев еще в добрые старые времена написал поэму по мотивам феерии Александра Грина «Алые паруса» и с огромным успехом прочитал ее на одном из своих творческих вечеров. Поэма начиналась так.
Вы все, ребята, слышали, наверно,
Про фантазерку – девочку Ассоль,
Как жители родной ее Каперны
Стремились причинить девчушке боль.
Но принц, любовь, внимание и ласка, –
Все то, о чем мечтается во снах, –
Приходит к девочкам не только в сказках,
Их унося на алых парусах.
Отец девочки – бывший матрос с трехсоттонного брига «Орион» мастерил игрушечные парусники, пароходы, яхты, зарабатывая тем самым на пропитание. И для съемки монооспектакля у меня как раз и оказались собранные давным-давно из «посылок» яхта и швертбот. Переоснастить яхту парусами их алого шелка было не сложно. А с пароходом пришлось повозиться.
Была у нас с сынишкой модель торпедного катера, кстати тоже из «посылки». Я снял торпедные аппараты, носовое орудие, а на палубе центральной надстройки – рубке приладил склеенную из полуватмана дымовую трубу черного цвета с двумя поперечными красными полосками. Для гребных колес подошла пара катушек от ниток, а красные лопасти вырезал из картона. Борта и палуба суденышка были покрыты так называемой шаровой краской на олифе, а днище – темно-красной, под сурик.
На экране все это выглядело весьма прикольно и оператору-предпринимателю понравилось. Понравились ему и большеформатные акварели парусников, когда-то выполненные по моим эскизам профессиональным художником. Эти акварели я предложил использовать при монтаже в качестве фона.
Съемка моноспектакля с учетом многочисленных дублей заняла часов восемь. Моему другу, актеру Дмитрию, читавшему текст от автора, игравшего капитана Грэя и собирателя легенд, приданий и сказок Эгля, помогала замечательная молодая актриса – Ассоль. После съемок Антощук привез нас троих к себе домой. И мы часа за полтора выбрали для монтажа самые удачные дубли.
Через пару недель Антощук, он же, как помнит читатель, предприниматель, сообщил мне по телефону, что уже смонтировал первую сцену. Я сразу же приехал посмотреть: как по мне, так получилось здорово. Но спустя неделю Антощук прекратил монтировать отснятый материал, а мне предложил поискать вместо рисованных парусников какой-либо иной фон.
Я попробовал подобрать несколько вариантов, но все они предпринимателю почему-то не подошли.
А еще через месяц Антощук предложил мне купить у него за пятнадцать долларов отснятый материал, потому как ему понадобилась кассета для иных съемок, (вроде у него не нашлось пятнадцати долларов, чтобы купить новую). К сожалению, в тот момент у меня – безработного – такой суммы не было. Не оказалось денег и у моего друга-актера: в театре зарплату не платили.
Пароходик с гребными колесами из катушек пролежал еще год на балконе. А потом приладил я в пароходном трюме эллектромоторчик от портативного магнитофона, батарейку КБС на четыре с половиной вольта и получилась интересная для ребятишек игрушка. Пускали они его в озерце возле огорода, на котором мы, как и многие в то время горожане, пытались выращивать картошку. Пароходик уверенно разрезал зеркальную гладь и, деловито шлепая красными лопастями, распугивал озерных лягушат…
Три «Острова сокровищ»
1. Литературный конкурс
Когда в Днепровском пароходстве еще числилось несколько колесных пароходов, а на пассажирском пароходе можно было за пару суток добраться из Киева до Херсона, причем за символическую плату, советский журнал «Вокруг света» объявил конкурс на литературное произведение – продолжение романа Р.Л. Стивенсона «Остров сокровищ». И я, тогда начинающий литератор, решил принять участие в этом конкурсе.
Напомню, что первое мое знакомство с этой замечательной книгой, состоялось где-то еще в начальной школе. Причем перечитывал я ее столько раз, что мог цитировать наизусть чуть ли не целые ее главы. Позднее, когда выяснилось, что Р.Л. Стивенсон все придумал, и не было никаких таких пиратов, юнги Хокинса, капитана Смоллетта и других героев, интерес к творению знаменитого писателя несколько поостыл. И только лишь лет десять спустя, когда я понял, что воображение – одно из главных качеств писателя, «Остров сокровищ» вновь стал моей настольной книгой. Тогда казалось, что продолжить творение Р.Л. Стивенсона не так и сложно. Тем более, что вдохновение было откуда черпать. Еще золотились не слишком замусоренные песчаные пляжи от одесской «Черноморки» до Килии, рыбачьи баркасы под просмоленными парусами бороздили горьковато-соленую воду лиманов, а где-то уже совсем на краю света по ультрамариновым океанским водам, плавно раскачиваясь на крутой зыби, шли трудяги-пароходы, попыхивая мазутным, а кое-где и угольным дымком. Примерно такие же пароходы дымили и знаменитым кардиффским углем в то время, когда сын строителя маяков Р.Л. Стивенсон писал свою, ставшую всемирно известной, книгу.
Итак, первые фразы повести или романа – предполагаемого продолжения «Острова сокровищ» – звучали приблизительно так: «Вопреки предположению капитана Смоллетта пиратам удалось переправить девятифунтовую пушку с «Эспальолы» на остров. Песок скрипел под колесами лафета и на зубах взбунтовавшихся матросов, тащивших пушку по прибрежной отмели». Однако дальше дело не двигалось ни на йоту, и из моей авторской задумки так ничего тогда и не получилось.
2. «Приключения Бена Ганна» и «Остров сокровищ»
Но вот минуло несколько лет после объявления конкурса, и журнал «Вокруг света» начал публиковать повесть английского автора Р.Ф. Делдерфилда «Приключения Бена Ганна». Предварялось это произведение следующим вступлением: «Написано в 1805 году Джейсом Хокинсом, сквайром. В его доме в поместье Оттедон, графство Девон…»
Но повесть «Приключения Бена Ганна» оказалась все же не продолжением, в строгом смысле этого слова, «Острова сокровищ». Да, там были почти все те же действующие лица, что и у Р.Л. Стивенсона, но повествовалось в ней, главным образом, о событиях, будто бы имевших место до того, как Хокинс обнаружил в сундуке Билли Бонса карту острова сокровищ. И хотя идея построения повести по такому принципу кажется весьма оригинальной, но, к сожалению, в какой-то мере и упрощающей задачу последователю великого писателя.
Автору практически мало чего удалось добавить к характеристикам Стивенсоновских героев. Читатель и так прекрасно рассмотрел их на страницах романа. Например, эпизодический персонаж – слепой Пью, а как он реален: «В тихом морозном воздухе пронесся звук, от которого кровь застыла у меня в жилах: постукивание палки слепого по мерзлой дороге. Стук приближался, и мы прислушивались к нему, затаив дыхание. Затем раздался громкий удар в дверь трактира, после этого ручка задвигалась и лязгнул засов – нищий пытался войти. Наступила тишина внутри и снаружи. И, наконец, опять послышалось постукивание палки. К нашей неописуемой радости оно теперь удалялось и скоро замерло».
Такой колоритный персонаж, как Джон Сильвер, похож на издателя и критика Хенли, который был близким другом Р.Л. Стивенсона. Именно этого талантливого и мужественного человека писатель будто бы в шутку сделал грабителем и убийцей, что в общем-то, может, и не корректно, но получилось здорово, а победителей не судят.
Весьма возможно, что многих своих персонажей Р.Л. Стивенсон «срисовал» с маячных смотрителей, капитанов и матросов, с которыми он встречался в детстве, объезжая вместе с отцом маяки, установленные на северном побережье Великобритании. Достоверно известно: отец писателя мечтал, чтобы сын пошел по стопам предков, стал строителем маяков. И хотя мечта отца не осуществилась, но потомственное влечение к морской стихии сказывается в целом ряде произведений Р.Л. Стивенсона и, в первую очередь, в «Острове сокровищ».
А теперь снова вернемся к «Приключениям Бена Гана». В «Острове сокровищ» вскользь упомянут один персонаж по имени Аллардайс, тот самый, из скелета которого стараниями капитана Флинта получилась указательная стрелка для кладоискателей. (Кстати, некоторые литературоведы считают, что скелет в виде указательной стрелки Р.Л. Стивенсон позаимствовал у Э. По, но это не совсем так. У Э. По в качестве указателя использован череп, укрепленный на столетнем дереве. Вернее глазница этого черепа, через которую следовало пропустить привязанную на шнуре пулю, чтобы определить место, где закопан клад). И вот этот-то Аллардайс, медик по профессии, становится главным действующим лицом в «Приключениях Бена Ганна». Но он не так запоминается читателю, как, скажем, герои «Острова сокровищ» Джим Хокинс или Джон Сильвер. А причина здесь, пожалуй, в том, что слишком уж он положительный для пиратского врача. И пострадал то он из-за того, что заступился за бедняка-браконьера, и во время пребывания на пиратском фрегате часто проявлял свое, никем из окружающих (кроме Бена Гана) не замеченное благородство.
Герои же Р.Л. Стивенсона вообще-то не такие уж романтики. Они отправляются в путешествие, чтобы, завладев сокровищами, еще более обогатиться. Их мало волнуют проблемы, связанные с борьбой за справедливость. Им даже не «суждены благие порывы», не прельщает романтика морских путешествий. А Джим Хокинс в последних строках романа вполне резонно восклицает: «Теперь меня ни чем не заманишь на этот проклятый остров. До сих пор мне снятся по ночам буруны, разбивающиеся о его берега, и я вскакиваю с постели, когда мне чудится хриплый голос Капитана Флинта: «Пиастры! Пиастры! Пиастры!» Р.Л. Стивенсон не перегружает свой роман морской атрибутикой. Он справедливо полагает, что никакой антураж и даже никакие реальные исторические факты не помогут создать достоверные, навсегда запоминающиеся образы. И действительно, кто их прочитавших «Приключения Бена Ганна» запомнил Пьер ле Бона – пиратского капитана, француза по национальности с фрегата «Пава» или боцмана по имени Оксли с торгового брига «Ласточка». Другое дело – Джон Сильвер, слепой Пью или Билли Бонс со своей просмоленной косичкой и ставшей хрестоматийной песней про сундук мертвеца и бутылку рома. (Кстати, по непроверенным сведениям «Сундук мертвеца» существовал на самом деле. Так будто бы назывался небольшой скалистый островок в Флибустьерском море, на который высаживали провинившихся пиратов). Имена этих Стивенсоновских героев хорошо известны не одному поколению читателей Европы, Америки, Азии. Они психологически достоверны, не однозначны, хотя изображены лишь крупным планом, без особых психологических тонкостей, но со строго индивидуальными чертами.
И еще, читатели «Острова сокровищ» можно сказать, объективно видят происходящее на страницах книги. А достигается это тем, что об одних и тех же событиях повествуют разные лица. Вот, например, как описывает обстрел пиратами частокола из корабельной пушки доктор Ливси: «Они обстреливали нас из пушки весь вечер. Одно ядро проносилось у нас над головами, другое падало перед частоколом, третье взрывало песок возле самого сруба. Но пиратам приходилось брать высокий прицел: ядра теряли силу и зарывались в песок. Рикошета мы не боялись. И хотя одно ядро пробило у нас крышу и пол, мы скоро привыкли к обстрелу и относились к нему равнодушно, как к трескотне сверчка».
А вот как об этом рассказывает Джим: «В течение часа остров сотрясался от пальбы, и ядра носились по лесу, сокрушая все на пути. Я прятался то тут, то там, всюду мне казалось, что ядра летят прямо в меня. Мало-помалу ко мне вернулось утраченное мужество. Однако я все еще не решался подойти к частоколу, около которого ядра падали чаще всего. Двигаясь в обход к востоку, я добрался наконец до деревьев, растущих у самого берега».
Подчеркивают достоверность событий и великолепные Стивенсовские детали. Вот только некоторые из них. «…но кортик зацепился за большую вывеску нашего «Адмирала Бенбоу». На вывеске, внизу, на самой раме, до сих пор можно видеть след от него». «Едва нос нашей шлюпки коснулся берега, я ухватился за ветку, выскочил и кинулся в чащу». «В проливе было две с половиной сажени глубины, и мы видели, как блестит озаренная солнцем сталь на чистом песчаном дне». «…другой огонек был, в сущности, заслонен от меня: это светилось кормовое окно корабля, повернутого ко мне носом. Я видел только световое пятно озаренного им тумана».
Изредка встречающиеся у Р.Л. Стивенсона морские термины не требуют специального словаря. Читателю, даже не искушенному в морском деле, вовсе не обязательно знать назначение того или иного устройства на парусном судне, потому что он с напряжением следит за персонажами. «Внезапный крен корабля сделал дальнейшую беготню на палубе невозможной. Нужно изобрести другой способ спасения, изобрести, не теряя ни секунды, потому, что мой враг сейчас кинется на меня. Ванты бизань-мачты висели у меня над головой. Я уцепился за них, полез вверх и ни разу не перевел дыхания, пока не уселся на салинге». Что означают слова «ванты», «бизань», «салинг» читателя в этот момент в общем-то и не интересует.
И, наконец, перед тем как прейти к книге еще одного последователя Р.Л. Стивенсона вспомним высказывание Конан Дойля – современника и земляка создателя «Острова сокровищ»: «Главная особенность Стивенсона заключается в удивительной чуткости, с какой он на малом пространстве размещает как раз те немногие слова, которые создают впечатление, неизгладимо отпечатывающиеся в сознании читателя. Он заставляет увидеть предмет яснее, чем если бы мы сами увидели его».
3. Приключения Долговязого Джона
Сегодня, наверное, многим читателям известна еще одна книга, повествующая подобно «Приключениям Бена Ганна» о событиях, якобы происходивших задолго до того, как сын трактирщика Хокинс «познакомился» с Билли Бонсом и другими пиратами. Вот что написано об авторе, назвавшем свою книгу «Приключение Долговязого Джона», в предисловии: «Дэнис Джед, историк по профессии, преподаватель колледжа, является автором двенадцати книг – биографий исторических личностей. Еще в юности Джед был очарован романом Р.Л. Стивенсона «Остров сокровищ». Его взволновала судьба героев этого удивительного романа, и он попробовал представить себе и изложить события, предшествующие описанным Р.Л. Стивенсоном. В предлагаемой читателя книге Дэнис Джед с отличным знанием эпохи, быта и нравов пиратов и работорговцев рассказал о молодых годах и приключениях одного из героев романа – Джона Сильвера».
Книга начинается с того, что Джим Хокинс, встречается с тяжело больным, отошедшим от дел Джоном Сильвером. И с первых же страниц звучат Стивенсовские интонации: «…На меня смотрело круглое плоское лицо Долговязого Джона Сильвера, темно-коричневое от тропического солнца. Да, это был именно он! Вот только волосы стали совсем седые, а левую щеку изуродовал широкий шрам, но голубые глаза все также светились умом и лукавством. Он узнал меня и усмехнулся.
– Садись, Джим,– сказал он и придвинул к себе стул.– Прошу прощения, наверное, мне следует обращаться к тебе с почтением, но ведь мы старые корабельные товарищи, и думаю, ты не станешь смотреть свысока на Долговязого Джона».
Сама книга построена как пересказ Джимом Хокинсом жизненного пути Сильвера, поведанного ему самим Долговязым Джоном. «Воспоминания так разволновали Сильвера, что мне не оставалось ничего другого, как слушать неудержимый поток слов, среди которых преобладали ругательства и маловразумительные восклицания. Но все же я много запомнил из его рассказа и теперь попытаюсь в более или менее благоприятном виде описать этого удивительного человека»,– пишет Дэнис Джед во второй главе книги.
Автор с непревзойденным мастерством показывает, как преступная деятельность Сильвера началась с неудавшейся карьеры контрабандиста. Далее, сбежав из тюрьмы, Сильвер поступает матросом на бриг, доставлявший чернокожих рабов на плантации Вест-Индии, потом сам оказывается проданным в рабство и, наконец, становится пиратом. Несмотря на целый ряд злоключений и неудач Сильвер на старости лет стал весьма состоятельным человеком, но часть его биографии, после побега с «Эспальолы» так и осталась не выясненной автором и, соответственно, белым пятном для читателей.
Приложение
Что касается пары сундуков с сокровищами капитана Флинта, то скорее всего лежат они вместе с обломками затонувшей баржи занесенные илом на страшной глубине под Батуриной горой. А от старого пирата Флинта остались только сухарики под названием «Флинт», которые очень любит детвора, но в большом количестве употреблять их не рекомендуется из-за вредных пищевых добавок.
А далее, как и было заявлено, – краткие сведения о дальнейшей судьбе некоторых литературных героев «Острова сокровищ».
Бывший юнга Джим Хокинс
Начну с Вечной книги, процитирую конец главы, называющейся «Доктор продолжает свой рассказ. Конец первого дня сражения»: «…Капитан сел на бревно и стал записывать в судовом журнале: «Александр Смоллетт – капитан, Дэвид Ливси – судовой врач, Абрахам Грей – помощник плотника, Джон Трелони – владелец шхуны, Джон Хантер и Ричард Джойс – слуги и земляки владельца шхуны – вот и все, кто остался верен своему долгу. Взяв с собой припасы не больше чем на десять дней, они сегодня высадились на берег и подняли британский флаг над блокгаузом на Острове сокровищ. Том Редрут, слуга и земляк владельца шхуны, убит разбойниками, Джим Хокинс, юнга…
Я задумался над судьбой бедного Джима Хокинса.
И вдруг в лесу раздался чей-то крик.
– Нас кто-то окликает,– сказал Хантер, стоявший на часах.
– Доктор! Свайр! Капитан! Эй, Хантер, это ты?– услышали мы чей-то голос.
Я бросился к дверям и увидел Джима Хокинса. Целый и невредимый, он перелезал через наш частокол».
И действительно Джим Хокинс и в дальнейшем остался целым и невредимым. Бывший юнга сошелся с дочкой старого бакенщика из Ясногорки, которая покинула своего Мыколу, польстившись на поклонника-иностранца.
Свидетельством тому – небольшая брошюра, которую я обнаружил при весьма странных обстоятельствах. Случилось это в осеннюю пору, когда навигация была уже закрыта. На автобус же, ходивший от пристани до станции «Переяславская» я опоздал и пришлось ночевать на старом, вытащенном на берег дебаркадере, как раз напротив Батуриной горы.
Ночь выдалась холодная, звездная, но в верхней рубке я обнаружил ржавую чугунную печку и изрядный запас брикетов из прессованного торфа. А среди предназначенных для растопки старых газет оказалась довольно потрепанная брошюра. Называлась брошюра «Памятка бакенщика». По возвращении домой я внимательно изучил столь оригинальное издание. На первой странице вверху было напечатано: «Гострансиздат обращается ко всем читателям с просьбой посылать свои замечания о брошюре «Памятка бакенщика» по адресу: Новая площадь, 14». Но в каком городе находится эта Новая площадь не было указано. А ниже, на этой же странице выцветшими зелеными чернилами было написано: «Моему зятю и благодетелю Д. Хокинсу с глубочайшим, как фарватер судового хода, почтением. И подпись: «Бакенщик обстановочного поста, с. Ясногорка 1995 год.
На некоторых страницах брошюры были сделаны, скорее всего Хокинсом, любопытные пометки. Вот несколько примеров.
«Бакен служит для указания границ судового хода и обозначения отдельных подводных препятствий (камней, коряг, затонувших судов и проч.)».
Слово «камней» зачеркнуто, а сверху надписано – «рифов».
«Крестовина с бакеном удерживается на месте посредством пеньковой или мочальной веревки, один конец которой зачаливается за крестовину, а к другому привязывают камень, опускаемый в воду».
Слова «пеньковой или мочальной веревки» предложено заменить словами «манильского троса».
«В местах особо сильного течения к крестовине добавляется бочонок, каковой своей плавучестью поддерживает крестовину с бакеном».
Слово «бочонок» зачеркнуто, а сверху надписано «анкерок из-под ямайского рома».
«Для производства работ по обстановке, а также для обслуживания ее и поддержания ее в исправности на посту необходимо иметь: лодку, крюк обмерный, рупор, флягу для керосина, лейку, запасные бакены, крестовины, фонари, топор, буйки».
Слово «обмерный» зачеркнуто и заменено на «абордажный».
Капитан Смоллетт и Том Морган
В свое время для взрывного дноуглубления и руслоочищения на внутренних водных путях был приспособлен бронекатер Днепрово-Припятской флотилии. На обоих бортах катера черной краской было написано «Ворон». Капитаном «Ворона» и начальником команды взрывной партии как раз и оказался Смолет (правда, уже с одним «Т»). А старый Морган числился на этой посудине палубным матросом.
Однажды капитан Смолет приказал Моргану обновить облупившуюся на бортах краску. Том Морган успешно справился с заданием и, кроме того, по собственной инициативе добавил в название катера слово «черный». Получилось «Черный Ворон».
По мнению весьма осторожного и бдительного капитана Смолета, от «Черного Ворона» до бунта на корабле было уже, как говорится рукой подать. И в тот же день Том Морган был окончательно и бесповоротно списан на берег.
Позднее след Моргана отыскался в предместье Киева. Ютились там в хатах-мазанках лодочники, матросы с барж и пароходов, кочегары, грузчики – в общем, речной народ. А бывший моряк Том Морган пристроился сторожем на причале Спасской пристани. Обитает он в каморке у вдовы – законной владелицы избушки под толевой крышей. Летом, в свободное от дежурства время, он ловит сомов в омуте, что напротив Чертороя.
На ловлю он отправляется ближе к полуночи, освещая себе дорогу самодельным керосиновым факелом. Трепещущее пламя факела освещает стену густого бурьяна и узкую, покрытую муравой тропинку, прихотливо извивающуюся среди покосившихся изгородей. Вот уже повеяло речной прохладой, послышался мелодичный перезвон мелкой волны, набегающей на каменистую стрелку. Рыболовов выбирает между прибрежными ивами подходящее место и втыкает в песок факел. На поверхности воды сразу же появляется овальное, цвета охры, пятно, в середине которого вспыхивает отражение мерцающего огня, а старый Морган начинает готовить снасти. Разматывает две удочки: прочные и длинные ореховые удилища с плетеной жилкой и большими коваными крючками. На конце каждого удилища – бубенчик, а наживка – пучок червей-выползков. Сомов Том караулит до тех пор, пока из-за противоположного низкого берега не покажется краешек дневного светила, и чаще всего возвращается с добычей – несет полупудового сома, рыбьим хвостом дорогу подметает.
Джон Сильвер
Жизнь бывшего одноногого пирата сложилась тоже более или менее удачно. Устроился он, можно сказать, но своей второй специальности барменом в ресторане «Ривьера». То было весьма экзотичное заведение, размещенное в гроте, прорытом на обрывистом склоне над широкой многоводной рекой.
Одет был долговязый Джон в поношенный мичманский китель, из под которого виднелась полосатая тельняшка. Свой костыль, которым, если помнит читатель, был убит честный моряк с «Эспаньолы», он заменил весьма удобным протезом. Днем, когда посетителей было немного, Сильвер сидел перед входом на выкрашенной синей масляной краской скамье, рассматривая пассажирские суда, буксирные катера и пароходы с вереницами барж.
По вечерам, когда спадала дневная жара, и влажный речной ветер шелестел листвой густо разросшихся на склонах кустов бузины и сирени, а на фарватере загорались красные и белые огни бакенов, картина становилась для бывшего пирата еще более привлекательной. Однако к этому времени ресторан наполнялся табачным дымом и публикой, в основном почему-то офицерами с нарядными, накрашенными подругами, Сильверу приходилось работать, как говорится, не за страх, а за совесть, которой, как известно, у него никогда не было.
И, наконец, о попугае Сильвера по прозвищу «Капитан Флинт». Есть у него попугай и сейчас, правда, не большой и разноцветный, а зеленый, волнистый. И кричать «Пиастры!» он конечно же не умеет, потому что никогда не видел, как вылавливают груз – триста пятьдесят тысяч пиастров – с затонувших галеонов.