О жизни и творчестве Виктора Тарбеева

 
 
                Владимир Голдин

            О жизни и творчестве поэта Виктора Тарбеева.

Когда исследователь занимается одной и той же темой многие годы, рано или поздно, судьба выводит его на интересный материал. Я не могу сейчас вспомнить, когда и при каких обстоятельствах мы познакомились с Татьяной Викторовной Тарбеевой – дочерью уральского поэта Виктора Тарбеева.

Виктора Григорьевича уже давно нет среди нас. Его помнит только старшее поколение, и всегда некоторые из них отзываются о нем как-то свысока, и даже с приставкой – графоман. В этом слове ощущается какой-то привкус болезненного медицинского диагноза. В Х1Х веке это слово не бытовало в речи среди русских литераторов. По крайне мере, этого слова нет  в «Толковом словаре» В. Даля.

Но вот производное слово - «графомания», по С. И. Ожегову, действительно, медицинское заключение в адрес любого человека, занимающегося литературным творчеством: «болезненное пристрастие к сочинительству». Почему-то человеку, занимающемуся наукой, живописью, даже хлебопашеством, с «пристрастием», люди не придумали обидных  эпитетов. Слово «графоман», с уничижительным оттенком, придумали, скорей всего, люди с элементами зависти в их характере.

Люди, исчерпавшие на определенном этапе  своей жизни творческий потенциал и удерживающие свой «авторитет» приклеиванием ярлыков своим соперникам.
Но хватит филологической философии. Мне больше по нраву в этом слове корень – граф, а это уже совсем другое значение.

Вернемся к В. Тарбееву. Вся жизнь, а, значит, и творчество его были связаны с революционными действиями и лозунгами эпохи. Тарбеев родился в Екатеринбурге в 1906 году. Эта дата напоминает нам о революционных событиях. Демократически настроенная русская интеллигенция высмеивала  в то время на страницах журналов «Гном» и «Рубин» царских чиновников и местных бюрократов, расшатывала острым печатным словом, существующий тогда режим.

Представители Российской социал-демократической партии большевиков, в то же время, не ограничивалось только организацией забастовок, митингов и демонстраций, создавали боевые группы и открыто, среди бела дня, убивали стражей порядка и проводили экспроприации у состоятельных людей, оправдывая свои бандитские действия классовой борьбой. Та же мотивировка была впоследствии и у советской власти.

Политические лозунги и призывы наполняли сознание многих поколений советских людей. Эти лозунги славили партию и существующий строй. Идеологическая сознательность и выверенность поступков стала со временем основной чертой характера советских людей.

Виктор Тарбеев не стал исключением в этой среде обитания. Плыть против течения всегда трудно, а плыть против политического советского течения было опасно для жизни. Это осознание пришло Виктору Тарбееву не только через идеологическое воспитание, которому подвергался каждый советский человек, но и через советы отца.

Отец поэта имел известную в Екатеринбурге купеческую фамилию – Рязанов. После октябрьского переворота купца Рязанова раскулачили, изгнали из родовой усадьбы и, в конечном счете, надежно и безвозвратно упрятали в лагеря.

Именно по совету отца молодой парень взял себе фамилию матери и ушел из дома.
С 13 лет В. Тарбеев трудится по найму: разносит газеты, чистит сапоги, расклеивает афиши, таскает на стройках кирпичи – становится рабочим по факту жизни.

Тяга к знаниям у В. Тарбеева появилась в юношеском возрасте, как  у большинства его сверстников, но постоянная забота о скромном заработке для поддержания жизни не оставляла времени для систематического образования.  Поэтому основные знания В. Тарбеев добывал самообразованием. В комсомольской ячейке, куда он записался, была подходящая среда для расширения кругозора.

Здесь он впервые услышал мотив стиха и здесь сделал первую попытку сочинительства. Первый блин всегда комом, - гласит русская пословица. Малограмотный начинающий поэт не избежал этой участи. В 20-е годы прошлого столетия в газетах и журналах в правом нижнем углу существовал так называемый «почтовый ящик», где редакция во весь голос своего тиража отвечала своим корреспондентам. Так, в одном из журналов «Товарищ Терентий» за 1924 год читаем: «В. Тарбееву. «Первомайская радость» очень слаба. Не для печати». Первая неудача не сломила начинающего автора, поскольку в другом «почтовом ящике» читаем: «… по всей вероятности, будет использовано либо в настоящем издании, либо в другом екатеринбургском издании. Нужно только потщательней работать над стихом. Внимательнее изучайте, как пишут другие. Больше читайте».

Вскоре появилась первая публикация, и она показала не по годам политическую зрелость начинающего поэта.

Во-первых, автор сразу начинает свое творчество с политической тематики «На смерть Ленина», «Комсомолец». Тарбеев осознанно или под влиянием политического воспитания понял, что для советского руководства не нужна лирическая тоска, а нужно громкое и твердое восхваление строя. Во-вторых, под своим стихотворением он поставил не просто свою фамилию, а с дополнением «Тарбеев-Комсомольский». В те годы многие молодые люди меняли родительские имена и фамилии на новые советские клички.

Первые публикации стихов в 1924 году ставят имя В. Тарбеева в список одного из первых советских пиитов г. Екатеринбурга-Свердловска.
Но как относиться к пожеланиям редакции журнала «Товарищ Терентий» «больше читать», «внимательнее изучать». Это вопрос не простой для молодого человека начала 20-х годов ХХ столетия.

В Екатеринбурге-Свердловске, так уж получилось, Пролеткульт не смог широко развернуть своей деятельности. Но его теоретические постулаты были известны на Урале не только из журнальных статей, но и из устных выступлений представителя московского Пролеткульта Малкова, будущих руководителей Российской ассоциации пролетарских писателей – Авербаха (работал секретарем парткома Уралмаша), и Ермилова, редактора газеты «На смену!».

Теоретики Пролеткульта очень настороженно относились к изучению литературного опыта прошлых поколений, отдавали  предпочтение классовому содержанию, отрицали профессионализм: «Мы отрицательно относимся к профессионализму, с глубоким убеждением, - писал В. Плетнев, - что при его посредстве мы рискуем получить блестящих, может быть, по технике, но мало глубоких со своему классовому содержанию художников». И еще А. Богданов в статье «Наша критика» писал: «Надо учиться у больших мастеров, но и то с осторожностью с оглядкой, чтобы, соприкасаясь с ними не набраться зародышей гнили». Такие теоретические установки внесли не мало путаницы в головы начинающих авторов. И чтобы закончить с образованием В. Тарбеева скажем, что он окончил только курсы «военной журналистики» при полковой школе во время службы в армии в довоенное время.

В средине 20-х годов ХХ столетия в Свердловске стихи публиковали не только в газетах «Уральский рабочий», «На смену!», «Областной крестьянской газете», но и в журналах «Юный пролетарий Урала», «Рабочий журнал», «Студент-рабочий», «Товарищ Терентий», «Колос», «Уральская новь», «Работник связи Урала», «Уральский охотник». Молодому начинающему поэту было, где выразить свои творческие возможности.

В декабре 1925 при молодежной газете «На смену!» стихийно сложилась литературная группа начинающих поэтов и прозаиков, руководителем которой стал молодой журналист и прозаик Павел Стародумов. (Прошу читателя обратить внимание на поэтические воспоминания В. Тарбеева о литературной группе «На смену», помещенные в этом сборнике).

В. Тарбеев - один из первых активных участников заседаний этой группы. В эти годы он много пишет и публикуется, его стихи, конечно, подражательны, чувствуется влияние и Маяковского и Есенина, кумиров молодежи того времени, но они искренни, привлекают читателя своей авторской свежестью подачи материала, знанием и радостным упоением жизни.

              Седлай коня, седлай коня,
              Лети под ветра вой!
              Родной Урал встречай меня,
              Я – сын твой трудовой!

Критики называли его «напористым и радостным поэтом полей и сельскохозяйственного труда, который через воспевание природы придет и уже приходит к песням о красоте жизни и новой стройке»,  где:

Плотник машет топором,
Стружки бойко пляшут.
Вырастает светлый дом
Все стройней и краше.

Начинающий поэт стремится к знаниям, но к знаниям своей эпохи, своего времени и как он идет к ним он излагает в стихотворении «Девичьи песни и политэкономия»:

Темень в избе. Свет на книгу.
Зрачки в строчки. В атаку ум.
Снова в память. Буквам фигу. –
Вот мой рабфак и техникум.

Поэт Тарбеев в те годы ведет активный образ жизни, выступает вместе с членами литгруппы «На смену» в рабочих и сельских аудиториях, участвует в конкурсе под девизом «Урал должен иметь новые песни», где ему присуждают читатели газеты «На смену!» третье место за текст песни «Уральская песня». Этот факт имел большое значение в будущей творческой жизни поэта. Газета «На смену!» публикует его две статьи: «Литературные беседы», где он призывает начинающих авторов учиться у Жарова и Безыменского и «Вот так я стал поэтом».

Это, несомненно, успех молодого автора. Но вместе с признанием приходит зависть коллег и определенное зазнайство, да и в стихах «Полевая радость», «Урал суровый и прекрасный», «Деревня», «Про отца», «Две сосны», «Тополя» уже не слышны идеологические нотки. Такой поворот в творчестве не мог пройти мимо внимания руководства Уральской ассоциации пролетарских писателей, тем более, что критике подвергся не один В. Тарбеев. «Увенчанный в былое время ореолом «лирической славы» Макаров, - читаем в статье Б. Иньвина «Факты без прикрас», - закончил, кивнув в пространство последние слова:

И начальникам из милиции
Примелькалось имя твое.

Богемствующий Тарбеев, когда-то возведенный в «деревенские боевики», в уральские «Доронины», сейчас исключен из УралАПП. Жизнь Тарбеева – сплошное скитание по редакциям с просьбой дать пятирублевый аванс и … уголовное преступление.
«Подающий надежды» романтик Васильев, тоже не дающий ничего нового, перешедший на стихи «со страстями».
В первые дни своего творчества они, может быть, были не плохими ребятами, идейными комсомольцами, но сейчас их испортили хвалебные «оргии» и пролетписательские рецензии.

И Тарбеева, и Васильева, и Макарова оторвали от трудовой жизни, от завода, от рабочей молодежи. Их вытащили из шахты, из деревни и ни с того, ни с сего повесили ярлык «пролетарский писатель». А между тем им всем надо учиться, учиться, учиться, чтобы быть пролетарскими писателями.
Мы хотим, чтобы вся организационная работа УралАПП была направлена на воспитание в молодых пролетарских писателях марксистского мировоззрения, на решительный отпор правых настроений».

Длинная цитата, но она раскрывает противоречие и сущность творческой жизни того времени. С одной стороны, призыв учиться - это верно и правильно но учиться не однобоко, и не только в рамках «марксистского мировоззрения». А если учащийся в процессе учебы находит, что мир знаний шире этого мировоззрения, это не значит, что он «набрался зародышей гнили». Не нужно его подвергать критике и гонениям, как произошло в реальной жизни со многими.

Достаточно сказать, что Сергей Васильев был исключен из УралАПП и уже не стал популярным поэтом Урала, каким он был в 20- годы, а Василий Макаров, по доносу ревнителей «мировоззрения», казнен в 1937 году. При этом надо подчеркнуть, что ни Тарбеев, ни Васильев, ни Макаров, никогда не были антисоветчиками, антимарксистами, всегда были патриотами своей родины и существующего тогда строя.

Неприятности у Тарбеева были связаны не только с поэзией, но и с работой в качестве корреспондента журнала «Округ» (1928 г.). Здесь также был открытый «почтовый ящик», где было опубликовано заявление редакции: «За заведомо неправильное освещение фактов, злоупотребление доверием редакции, выразившемся в самовольном ознакомлении и использовании не подлежащих оглашению редакционных материалов… Тарбеев, Виктор Григорьевич, исключен из числа корреспондентов «Округа».

После такого заявления в «почтовом ящике» захотелось ознакомиться с самими очерками автора. Сейчас в ХХ1 веке содержание очерков не кажется секретным материалом, а тогда было большой партийной тайной, что среди сборщиков налогов и податей с крестьян были пьяницы коммунисты, которые сами не платили налогов вовремя, что и огласил В. Тарбеев.

Тучи над поэтом Тарбеевым стали резко сгущаться. Бдительные руководители УралАПП, по-видимому, начали прощупывать социальные корни происхождения набирающего силу автора. По-видимому, это чувствовал и сам Тарбеев, боязнь, что могут раскрыть его действительное социальное происхождение, страх быть арестованным ни за что, толкали его на частую смену места жительства. В довоенные годы Виктор Григорьевич часто меняет места жительства и работы, нигде не задерживается более двух лет. В его послужном списке мелькают города: Верхняя Салда, Нижний Тагил, Ревда, Казань, Верещагино, Кудымкар.

В Кудымкаре его все-таки настигла кара «советского правосудия». За  неуплату во-время долга в размере 1050 рублей его осудили на два года лишения свободы (за мошенничество), а следствие вели по статье подделка документов. В Кудымкаре В. Тарбеев написал сборник стихов «Преданность», где отразил некоторые стороны жизни коми-пермяцкого народа. До этого поэт имел некоторый удачный опыт перевода стихов с коми-пермяцкого языка. Во многих газетах и отдельным оттиском был издан текст «Песни товарищу Сталину» на слова местного поэта М. Лихачева, в переводе В. Тарбеева, положенной на музыку композитором В. Трамбицким.

По-видимому, эта удача и воодушевила Тарбеева написать сборник стихов, но здесь против него ополчились местные пииты, которые и подвели его под суд. Сейчас читаешь рецензию на неопубликованный сборник стихов «Преданность» и придаешься веселью, но тогда было не до этого, из-за таких ревнителей и оберегов советского строя люди теряли жизнь. Приведу лишь один пример и заключительную фразу из четырехстраничной рецензии, набранной на пишущей машинке без интервалов: «А над знатными нашими людьми – женщинами-орденосцами, Тарбеев, фривольно насмехается – называя их по старинке «бабами», а у агронома женщины «цвели на щеках помидоры» - в рецензии десятки таких «убедительных обвинений». Но самое главное, по мнению рецензента: «Во всем сборнике ни слова не говорится о классовой борьбе, о вредительстве и т.д., у автора все гладко, спокойно и без борьбы. О колхозной жизни также ничего нет».

Эта рецензия и была главной причиной ареста, и в приговоре ему первым пунктом обвинения записали то, что, «заключая договор с Коми-пермяцким окружным издательством на издание сборника стихов, он не имел писательского документа». Полтора года отсидел В. Тарбеев в тюрьме, но благодаря стараниям его жены Анны Степановны Сорокиной и обращениям в Верховный Суд РСФСР, его выпустили в январе 1939 года, «не найдя состава преступления».

В конце 30-х годов Виктор Григорьевич сделал самый важный и самых счастливый поступок в своей жизни - женился на девушке Анне. Она стала для него главной опорой в жизни, главной музой и ангелом хранителем на войне.

В 1939 г., при содействии Муссы Джалиля в Казани выходит первый сборник стихов В. Тарбеева «Выше гор». В его творчестве появляется любовная лирика, но не как тема вообще, а любовная адресная лирика, и вдохновителем нового направления в творчестве поэта стала его жена:

Нежная, милая женушка,
Счастье с тобою пришло!
Ты – словно ясное солнышко
Светишь и греешь тепло.

Для счастливого поэта в любимой женщине прекрасно все: ее фигура, ее лицо, ее поступки, ее имя:

Аня, Анечка, Анюта!
В этом имени неброском
Для меня таится чудо,
Как весною сок в березке.

Или еще:

Аня – имя женское по-русски.
Ани – по-татарски значит мать.
Это слово светлое, как музыка,
Будто песня (надо понимать!).

Влюбленный поэт создает поэму «Так сбылась мечта», где свою любовь сравнивает с китайской яблоней, которую надо вырастить в суровых условиях вечной мерзлоты. Шаг за шагом он идет к своей мечте и побеждает:

Зацвела золотая китайка.
Зацвела по лесам, по садам молодым, невоспетым,
Застилая глаза заревым нежно-розовым цветом.
… И бушуют ветра над широким таежным простором.

Богата примерами любовная лирика, но в одних случаях она скоротечна и не подтверждена испытаниями жизни, в других создана напоказ и, скорей, выражает позу автора, а не его глубинные переживания.

Любовь Виктора Григорьевича к жене, к семье испытана самым тяжким образом – войной. Свою военную и любовную лирику поэт создает не в уютном тихом кабинете, вымучивая строки, закатывая глаза под потолок и бормоча что-то под нос, вдохновляя себя мерным шагом по мягкому ковру, фиксируя вымученные слова на бумаге. Его поэзия экспромт, мгновенная фиксация на бумаге того, что пришло в голову в военном эшелоне, на привале, в бою.

Его поэзия плакатно-фотографична. Она зафиксировала для потомков миг военного переживания, военного настроения, которое мгновенно стирается из памяти другими не менее значимыми событиями, которое могло быть через доли секунды уничтожено вместе с автором.

В первый же день войны Виктор Тарбеев был призван в ряды Красной Армии, это событие застало его в г. Верещагино Пермской области. С этого момента и открывается для него нескончаемая до конца дней тема войны и разлуки с близким человеком.

Семья Тарбеевых, как и все семьи граждан Советского Союза, была подавлена, взволнована, озабочена трагическим объявлением о начале войны. Многие мужчины переживали те минуты и дни молча, сжигая тысячи самокруток, подавляя в себе слезы и боль расставания навсегда, многие поэты потеряли дар речи и не оставили потомкам своих впечатлений. Сознание поэта Тарбеева также было хаотично переполнено патриотическими чувствами, нежностью к жене, заботами о семье, мыслями о своей жизни. Но в этой ситуации он не молчал, он писал каждый день,  и уже 23 июня 1941 года в тесном душном солдатском вагоне воинского эшелона для себя наметил:

Беспощадным буду я в бою:
За жену родную, за детей
Честь и ярость в пули отолью –
Угощу непрошенных гостей!

В отдельных стихах поэт сомневается, останется ли он живым в ходе этой бойни, но он всегда и везде уверен в своей любви, в своей жене, в победе, и, по-видимому, эта глубокая вера сохранила ему жизнь и хотя исковеркала физически тело, но закалила душу.

Виктор Тарбеев познал все тяготы отступления от западных границ до Москвы, был тяжело ранен и контужен, мог бы воспользоваться этим фактом и комиссоваться, но он остался в строю.  Об этом лучше всего сказано в «Боевой характеристике»: «Тарбеев работал в редакции в качестве военного корреспондента и армейского поэта. После тяжелой контузии, полученной в боях, годный к нестроевой службе только в тылу, движимый чувством советского патриотизма старший сержант  Тарбеев добровольно остался на фронте, в боевом строю Действующей армии, т.е. там, где трудно, там, где опасно. В коллективе походной редакции, в трудовых фронтовых условиях, порой под огнем противника Тарбеев занимался творческой работой: писал боевые стихи и песни, которые печатались в газете, были проникнуты верой в победу, звали бойцов вперед на запад. Переложенные на музыку песни о героях-фронтовиках исполнялись Ансамблем красноармейской песни и пляски нашего соединения. Лирические, задушевные куплеты любили и распевали бойцы в часы досуга».

За первые шесть месяцев войны (июль-декабрь 1941) он написал 1273 стихотворения. Это своеобразный дневник, фотоальбом в стихотворной форме. Говорить, что это все шедевры, это значит – лукавить. Разумеется в этой массе строк много литературного брака. Но разве в дни боев от поэта требовался шедевр – нет, требовался стих-плакат, стих-призыв, стих-агитка.

Его творчество, его стихи и выполняли эту роль. В. Тарбеев торопился зафиксировать факт, его поразивший, в конкретных условиях, в конкретное время:

Бензина нет – остановились самоходки,
И танки, и машины грузовые,
А люди шли усталою походкой
В пыли дорожной в дали грозовые.
А люди шли на собственном горючем,
Чтоб защитить родимые просторы,
Без хлеба шли, угрюмые, как тучи,
Сердца боев надежнее моторов!

Разве это не шедевр? Здесь вся отечественная организации войны: нет бензина, не хватает боеприпасов, нет хлеба, но солдат идет «на собственном горючем». Знаток рифмы, техники стиха заунывным голосом будет утверждать: - «Если бы сюда добавить некоторые детали, развить сюжет, то это стихотворение заиграло бы интересными гранями…». Но ведь это военное время, не до деталей, здесь уже должно включаться воображение читателя.

Друзья поэта – бойцы «В беде и трудностях не ноют, /Не знают слова, не могу», они идут на помощь сослуживцу, выручая его ценой своей жизни. Поэта поражают такие моменты войны, которые также не понятны и любому солдату, вот погиб комбат «простреленный навылет», а его часы «на левой обескровленной руке» исправно шли «не подчиняясь действиям войны». Мысли о смерти и жизни неразрывны с сознанием солдата на войне, и его всегда искренне поражает то, что предметы созданные людьми (часы) легко переживают их создателя, а еще больше хрупкий цветок:

Василек! Солдатский путь далек;
Я иду в огонь, а ты цветешь.
Неужели, скромный василек,
Ты в степи меня переживешь?

Письма и посылки от родных и близких на фронте, сколько радости они приносили бойцам. Их разделяли не только тысячи километров, их разделяла невидимая фронтовая граница жизни и смерти:

Заветный треугольник от жены
Я получил – в пути не затерялся, -
Как будто извещение с Луны,
Как весточку с Венеры или Марса.

И впечатление от письма было соответствующим:

Обыденные женские слова,
Какой-то ток незримый излучают,
От них чуть-чуть кружится голова,
Как у больного после кружки чая.

Но при любых условиях, выполняя грязную, тяжелую и кровавую военную работу Виктор Григорьевич не забывал своей любимой жены, «китайской яблони», которую он взрастил в себе:

Я бы считал за великую милость
Беспощадной солдатской судьбы,
Если б ты, в перерыв от стрельбы,
Мне в холодной землянке приснилась.

Анна Степановна отвечала своему мужу взаимностью, это видно по стихам: «Письмо», «С килограммчик малины сушенной», «Фото», «Посылка».
По стихам Виктора Григорьевича прослеживается вся его жизнь. Закончилась война и он делится своими впечатлениями о дне Победы. Многие солдаты после окончания войны покинули Германию, а его задерживают. Закончились бой и он вспоминает о родном Урале.

Пришла очередь демобилизации и армейскому поэту. Каким он возвращается:

Не героем, в армии известным,
Я смущенно встретился с женой –
Инвалидом слабым и болезным,
Жутко искалеченным войной.

Многие солдаты вернулись инвалидами с войны, от многих жены отказались, что толку замалчивать реалии жизни, а многие продлили свою жизнь, будучи инвалидами, еще на десятилетия, благодаря своим женам. Любовь Тарбеевых развивалась в детях, к двум дочерям добавилось еще три.

Война уходила в прошлое, отделялась от фронтовиков покрывалом десятилетий, но не мог изжить из памяти военные годы армейский поэт. На родине, на Урале, стихи поэта публиковали редко и неохотно, чего на него обращать внимание, если он получил оценку, которая превратилась почти в кличку – графоман.

Стихи Виктора Григорьевича охотно публиковали в армейских газетах, в районных газетах, в тех городах, где он прошел с боями вместе с бойцами легендарной первой гвардейской танковой армии. О нем помнили и писали в книгах его фронтовые друзья: А Вязников. «Записки военного художника-корреспондента: 1941-1945». – Л., 1968; А. Г. Журавлев. «Крепче брони». – М., 1974; И. Э. Ладыгин, Н. И. Смирнов. «На Ржевском рубеже». – Ржев, 1992.
Там же в Ржеве в 2002 году, друзья поэта по собственной инициативе издали сборник:  Виктор Тарбеев «Фронтовые стихи».

Поэт, хоть и прикованный в последние годы жизни ранами к постели,  жил творческой, насыщенной жизнью, вел переписку с пионерами следопытами, сотрудничал с рядом газет. Но его угнетал червь непризнания. Он прошел всю войну с первого до последнего дня, но не имел даже медали «За победу над Германией», хлопоты по этому поводу тонули в тиши и равнодушии чиновничьих кабинетов, рецензенты отказывали в публикации и не хотели выслушать его мнения.

Другой бы согнулся под тяжестью равнодушия, но Виктор Тарбеев остался до конца верным своей клятве, которую он дал себе в самом начале творческого пути в стихотворениях «Клятва» и «Служу стиху».

Пусть поэт Виктор Тарбеев не добился большого признания среди читателей, на то были свои причины, но стихи его искренни, честны, они впитали в себя и отразили суть той эпохи, в которой пришлось ему жить, и потому они имеют право быть донесены до читателя и услышаны им.