Пень

Марина Силина
        Раскидистые ветви деревьев в полупоклоне над тротуаром касались друг друга, образуя настоящую арку, которая летом всегда спасала прохожих от жары и ослепительно-яркого солнца, в холодные дни – от ветра, а зимой – ещё и от снега и колючего холода.
    Но, когда сюда приходила весна, начиналось настоящее блаженство! Улица за несколько дней превращалась в цветущий сад! Яблони–невесты в праздничных платьях стояли вдоль центральной улицы, дружно переплетаясь ветвями над тротуарами, демонстрируя любимым горожанам свой самый лучший наряд! Отстояв в нём чуть больше недели, они сыпали свой цвет на головы прохожих. А те, поднимая вверх лица, с грустью отмечали, что вот и в этот раз не насладились, как следует, цветением весны, и твёрдо обещали себе исправиться на будущий год. Яблони, будто верили им, понимающе кивали и, склоняясь, продолжали сыпать вслед вечно спешащим людям нежные розовато-белые лепестки…
    За яблоней тут же зацветала яркая, солнечная акация, навевая свой аромат, неповторимый и загадочный. Чуть позже она выдавала развлечение для ребятишек, которые срывали только что появившиеся после цветения стручки, делая из них свистки, издававшие то ли свист, то ли писк, знакомый всем взрослым с детства.
 - Надо же, - говорили они, -  уже и акация отцвела…
     Акация и потом, в июле, старалась обратить на себя внимание треском созревающих стручков и осыпающихся семян. Бывало, заслышит прохожий этот треск, вроде и испугается поначалу. Оглянется в недоумении, потом только до него дойдёт: «Акация созрела!»
     А липы!? Стройные красавицы: все как на подбор изящные, гладкоствольные и высокие. Они росли почти в самом начале улицы. Их медовый запах привлекал к себе не только множество пчёл. Особо чувствительные прохожие резко прерывали свой постоянный бег, останавливались, будто удивлённые приятной новостью, - и непроизвольно делали несколько шагов назад: туда, где слабый июльский ветерок напоминал им о лете, даря один из самых сладостных, самых нежных его ароматов.
    Не за горами была и осень. Какие краски находила она для своих любимцев! Где ещё так щедро могла применить свои способности, как не на деревьях!? Расцвечивала каждый листочек по-особому: от нежного золота до тёмно-вишнёвого цвета - все краски были в её распоряжении!
    Потом приходил листопад. И листья сыпались – сыпались на землю, укрывая собой тротуары, дороги ярким ковром. Догоняя прохожих, летели им под ноги. Люди грустно и задумчиво шуршали разноцветием, будто пытаясь найти под ним солнечное лето, присаживались на скамейки, ещё согретые тёплым солнцем. Вынимали из волос, снимали с одежды зацепившихся маленьких бесстрашных паучков и пускали пикировать их дальше по тёплому воздуху бабьего лета.
     Приходила зима. Казалось бы, скучное и унылое время года? Нет же! И тут деревья не были обижены матушкой зимой! Не только снежки и санки - детишкам! Накануне – оттепель. Ребята в снегу валяются,  в снежки играют, за деревья прячутся! Сколько раз такие снежки попадали и в деревья…
 - Бац! Ба – бах!
 - Что это?
     Смех, визг, веселье, - а наутро деревья склоняются в подмороженном за ночь воздухе в роскошном наряде инея - все ослепительно красивые. Где ещё найти такой вот наряд!? Разве что невеста или яблоневый сад могут претендовать на первенство! Но сколько надо невест! А яблонь? А тут каждая веточка, каждая уснувшая маленькая почка, каждый оставшийся зимовать на ветке листочек не остался без внимания зимы. Да что деревья? Травинки-былинки – и те, словно королевы в зимней сказке!
- Ой! Да, что же это такое? – пень, стоящий рядом с тротуаром, открыл, наконец-то, глаза и ахнул. Да, действительно, была зима, была оттепель, дети играли в снежки! Но где деревья? Родные и такие до боли знакомые: он их только что видел! Видел?
 - Да – да, - грустно размышлял он, получив без особой радости очередной снежок. – А то, что я видел – стало быть, снова сон…
- Смотрите! Смотрите! Ёжик плачет! – воскликнула маленькая девочка, и ватага ребятишек тут же окружила пень плотной стеной.
 - Да, не-е-ет. Это снег тает, - разочарованно протянул курносый кареглазый мальчишка.
 - А, о каком они еже-то? – разволновался пень, - Это они обо мне что ли?
     Тут подошла учительница, и дети пошли дальше. А пень стал вспоминать: что же произошло? Куда делись деревья? И вспомнил! Вспомнил, как срубили их уже давно: весны три или четыре с тех пор миновало…
     Вспомнил, как с утра до вечера, надсажаясь, визжали истошно пилы, как от них, въедливых, со всех деревьев в феврале падали на землю огромные ветви. Они падали, а прохожие боялись даже наступить на них, как на живых, потому что у многих из спиленных ветвей почему-то полопались почки, и маленькие клейкие нежные листочки яркими зелёными пятнышками пестрели на снегу, будто, проснувшись, спрашивали всё тех же прохожих: «Что это с нами?»  Над ними стояли деревья, вернее, то, что осталось от них: голые стволы. Из их открытых ран сочился, стекал и капал-капал на землю последний сок. И зима не бралась морозить эти последние слёзы…
    Вспомнил пень, как пришли потом трактора, выкорчёвывая остатки деревьев с корнями. Но, когда дошла очередь и до него, рабочие ушли на обед. Остался один молодой человек. Был он на все руки мастер. Вот и решил, видимо, забавы ради показать своё искусство. Пока все отдыхали, он выпилил ежа! Да – да! И даже пипочку на носу! Забавную такую! Все ещё смеялись! Тогда же и подкрасили её в чёрный цвет. Тут один из рабочих сказал: - А что? в этом что-то есть! Можно оставить, как память о том, какие здесь деревья огромные росли!
     И оставили…
    …С тех самых пор так и грустит одиноко ёж- пень на центральной улице, как живой свидетель прошлого, как память о городе–парке.
2014г.