К дому Леры подъехали на двух машинах, когда было уже совсем темно. Она предложила зайти, но я вежливо отказался, остался ждать внизу. Только знакомства с родителями мне сейчас и не хватало. Все полчаса, пока она собиралась, я крутил в руках пачку Davidoff и тренировал силу воли. Курить хочется нереально! Но эта девочка определенно стоит того, чтобы потерпеть. Ну, или вообще бросить. Кстати, да, а почему бы не бросить?
Лера появилась на улице с двумя большими пакетами. Я вышел и помог убрать их в багажник.
- Какая у тебя большая машина! Удобно парковаться то? – спросила она, сев на переднее сиденье и пристегнувшись. Настроение у неё отличное, судя по задорному голосу.
- Не жалуюсь. Я уже несколько лет на подобных машинах езжу – привык.
Мы выехали со двора и погнали в сторону центра. Машин на дорогах, к моему глубокому удивлению, море для столь позднего времени суток. Причем в обе стороны. И если плотный поток машин в центр легко объясняется вечером пятницы, то пробка в сторону окраин – загадка. Всю дорогу она рассказывала мне разные истории, а я раз за разом пытался поймать её взгляд, отвлекаясь от дороги. Где-то на третьей истории подъехали к моему дому, но перебивать не хотелось, поэтому я просто развернулся и стал любоваться её забавной мимикой и нереальной красотой в тусклом вечернем свете уличных фонарей, лениво пробивающихся сквозь огромное лобовое стекло Крузера.
- Так вот, и ты представляешь, она достает из сумочки… - Лера сделала значительную паузу и улыбнулась, - одноразовый шприц и какой-то антибиотик старинный, который ещё в бумажку заворачивали, помнишь такой? – Я кивнул. – Так охранник её сразу схватил, руки за спину вывернул и к стене прижал. Мы потом полчаса ещё пытались объяснить, что Маринка медсестрой в больнице работает, а не наркотиками торгует!
- Да, смешно, - я рассмеялся.
- Сейчас и мы смеемся, вспоминая ту историю, а в тот момент совсем не до смеха было.
- Мы приехали, кстати, - я ткнул пальцем в дом через дорогу.
- Так что же ты молчишь?
- Не хотел тебя перебивать – чудесно рассказываешь.
- Да ну, брось ты, - она рассмеялась и махнула рукой.
Не брошу. Ни за что.
Поднялись на площадку. Держа в одной руке пакеты, свободной открыл дверь и жестом показал, чтобы Лера проходила вперед. В квартире темно и ничего не видно, лишь тусклый свет от ламп с площадки слегка освещает прихожую. Она сняла балетки и шагнула в темноту комнат. Положив пакеты на пол, включил свет в прихожей, затем снял ботинки и пошел следом, на ходу зажигая освещение в длинном широком коридоре, который ведет в гостиную. А Лера по-хозяйски ходит по квартире, заглядывая во все комнаты, рассматривает интерьеры, наверное. Я же остался стоять в коридоре, наблюдая за любопытной девочкой. Когда все комнаты были проинспектированы, она подошла и встала напротив. Какое-то время пристально смотрела мне в глаза, загадочно прищуриваясь.
- Скажи честно, ты внебрачный сын Абрамовича или Путина?
Я отрицательно покачал головой, улыбнувшись.
- Ты снимаешь её?
- Нет – моя.
- Тогда я что-то вообще перестала понимать, что творится в мире. – Лера уперла руки в бока. – Попробуй объяснить, как безработный может позволить себе такую квартиру? Ты – киллер? Или наркотиками торгуешь?
- Нет, нет, и ещё раз нет. Тут нечего понимать. Я ведь не всю жизнь безработный. Всего пару недель назад ещё был в бизнесе, так что ничего удивительного. В современном мире заработать денег не проблема, куда проблематичнее дела обстоят с нормальными людьми.
- Да я же шучу, Славочка, - она обняла меня и поцеловала в щеку. – Я же знаю, что ты умничка.
- Чай будешь?
- Можно, - она задумалась, потом улыбнулась мило и добавила: - Перед сном.
- Да, кстати! Ты ложись в моей спальне, а я – в гостиной. Свежее белье я дам.
- Не получится, - она опустила глаза в пол, старательно изображая смущение. – Я боюсь спать одна.
Я растерялся, не нашел, что ответить. Да она все прочитала в моих глазах, поэтому сразу поменяла тему.
- А у тебя есть кот дома? А то я что-то не заметила.
- Да, есть. Кот Бегемот, как у Булгакова.
Набрав чайник, стал доставать кружки и прочую чайную атрибутику из шкафчика над раковиной. Лера ходит по гостиной, рассматривая книги на полках. Потом подошла к моему любимому подоконнику и взяла в руки скучающую без дела пачку сигарет.
- А я всегда считала, что Давыдоф – женские сигареты.
- Если так, то я уже несколько лет женщина.
Курить захотелось с новой силой, стоило только посмотреть на манящую блестящую пачку. Терпи, Славик!
- Тебе крепкий сделать? – я достал из упаковки последний пакетик чая.
- Да. Если можно, то сделай покрепче, а то меня уже спать тянет. – Лера сделала ещё круг по гостиной, после чего села на диван и спросила: – У тебя совсем нет фотографий?
- Были где-то, но они в альбоме. И все старые. Не люблю фотографироваться, если честно. Стараюсь не хранить воспоминаний – от них часто осадок на душе.
Пришлось налить себе растворимого кофе, который уже неизвестно сколько стоит в шкафчике. Надеюсь, не траванусь. Подставив стул к дивану, поставил на него кружки и сахар.
- Только у меня ничего к чаю нет, Лерочка.
- Это ничего, я бы все равно отказалась – в столь поздний час вредно есть. Присаживайся уже, хватит бегать.
Сел рядом. Странное ощущение легкого волнения. Трудно объяснить, но меня почему-то даже трясти начинает от одного только нахождения с Лерой наедине. Раньше такое если и случалось, то когда-то очень давно, ещё в зеленой юности. Лера заметила это и обняла меня.
- Слав, что с тобой? Ты дрожишь.
- Стыдно признаться, но я не на шутку разволновался что-то.
- Да что ты? Это так мило, - она поцеловала меня, отчего озноб усилился многократно. – А ты всегда такой стеснительный? Что-то я раньше за тобой подобного не замечала.
- Я тоже. Тут вот в чем дело, ты – первая девушка, которую я действительно боюсь потерять. И ты вызываешь у меня амбивалентные чувства, от которых рвет на части.
- Это плохо?
- Нет, напротив. Я просто пытаюсь найти объяснение этому своему волнению и робости. У меня было много девушек, целая коллекция. Но никогда ничего подобного я не испытывал. Я даже сейчас не об этом волнении говорю, а обо всем комплексе ощущений, которые испытываю с первой минуты нашего общения. И это очень круто, серьезно! И я безумно рад, что все так получается, но вместе с этим, усиливается чувство тревоги, что я могу сделать что-то не так и потеряю тебя.
- Не потеряешь, Славочка. Не думай об этом, и все будет хорошо.
Мы стали пить чай. Лера старалась всячески отвлекать меня, давая расслабиться – рассказывала про своих подружек, потом про сестру, про родителей. И вдруг спросила:
- А где твои родители? Почему ты о них никогда не рассказываешь?
- Ты и не спрашивала.
- Нет, нет, спрашивала, но ты тему быстро сменил. Не хочешь говорить о них?
- Просто это очень долгая история. И вряд ли интересная.
- Мне очень интересно все, что с тобой связанно, особенно если это хоть как-то затрагивает тему семьи. Знаешь ведь, что отношение мужчины к семье - определяющее для женщины. Я и так о тебе мало знаю, ты ничего мне не рассказываешь.
Желания делиться воспоминаниями, тем более такими, нет никакого, но и скрывать от Леры ничего не хочу.
- Честно говоря, я никому ещё этого не рассказывал - все последние годы я методично избавлялся от этих воспоминаний, вычеркивал прошлое, старался жить только настоящим и будущим. Но вечно бежать от себя невозможно, поэтому обо всем по порядку. У меня была отличная семья. Как у Толстого: все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Вот и мы были счастливы, по-настоящему счастливы. По вечерам, после школы и работы, мы постоянно проводили время вместе: ездили в зоопарк, Летний сад или просто гуляли по Невскому втроем. А на выходные обычно катались в ближайшие пригороды: смотрели фонтаны в Петергофе, зубров в Токсово, или Новгородский кремль. Жили, конечно, небогато, но нам хватало. Мама с папой тогда работали на заводе: мама трудилась в бухгалтерии, папа – инженером. Денег часто не хватало, зарплаты задерживали, поэтому маме пришлось пойти работать бухгалтером в частную коммерческую фирму, которой владел тогдашний криминальный авторитет по кличке Фима. Мама стала хорошо зарабатывать, дорого одеваться, но все больше времени проводила на работе, часто задерживалась и выходные случались все реже. А однажды, придя домой около полуночи, мама закрылась с отцом в комнате, они долго о чем-то говорили. А когда вышли, усадили меня за стол в кухне и налили большую кружку молока. А потом сказали, что мама уходит к другому мужчине, этому бизнесмену Фиме, и подает на развод. Мне тогда было уже четырнадцать, но я все равно не выдержал и заплакал. Большим уже мальчиком был, но все равно разрыдался, как девка какая-нибудь. В тот вечер наша идеальная семья в одночасье перестала существовать – на замену закадычной троице пришли три абсолютно независимых человека. А дальше, как в плохом фильме с дерьмовой концовкой. Я какое-то время жил вдвоем с папой, помогал ему не пасть духом, ведь он безумно любил маму и переживал из-за их расставания, но потом приехала мама и сказала, что она переезжает вместе с этим бандюгой в Москву. Они решили за меня, что в столице мне будет лучше, чем в Питере – мол, там из меня сделают настоящего человека, образованного, целеустремленного и обеспеченного. А все из-за того, что папа мало зарабатывал. Мне пришлось оставить все, что у меня тут было: друзей, приятелей, любимую девочку, спорт. И самое ужасное, что пришлось оставить папу. Сказали, что он будет приезжать ко мне раз-два в месяц, но он так и не приехал ни разу. То ли оттого, что не было денег, то ли из-за этого Фимы. Скорее всего, второе. Так я стал жить в Москве, вместе с мамой и Геннадием Владимировичем – Фимой. Чтоб он провалился, мудило. Новый мамин муж меня сразу невзлюбил, у него было ещё несколько детей от предыдущих браков, плюс мама довольно быстро забеременела от него. И так я ушел на задний план, став нежелательным багажом новой бандитской пассии. Чтобы не мешался под ногами, меня отдали учиться в закрытый интернат для золотой молодежи, богатеньких сынков преуспевающих родителей. Везде блеск, лоск и деньги, деньги, деньги. Жили там всю неделю, а на выходных забирали домой. И чем больше времени проходило, тем чаще меня стали забывать забирать на выходные. Да я особо уже и не хотел в ним ехать – у мамы родился сын, и она практически забыла обо мне, постаралась вычеркнуть меня из своей новой богатой жизни. Попросила называть её Светой, а не мамой, представляешь? А через год мне позвонил дядя Миша, старый папин друг, и рассказал, что отец умер. Полгода назад умер! Я прибежал в слезах к матери, она лишь пожала плечами и сказала, что в жизни всякое бывает. Сказала, что знала об этом, просто забыла мне об этом сказать.
У меня вдруг перехватило дыхание, и я замолчал. Лера смотрит на меня, сочувствующе хлопая своими прекрасными глазками. А у меня вновь поперек горла встал проклятый комок, который мешает говорить. Я ещё никому этого не рассказывал, и каждое слово дается с великим трудом.
- Славочка, мне так жаль твоего папу, - она взяла меня за руку и поцеловала пальцы, потом прижала мою ладонь к своей щеке. – А как ты снова в Питере оказался?
- Сейчас расскажу, только в туалет схожу, - я поцеловал её и встал с дивана.
В туалет, конечно, не хочется, но нужно перевести дыхание и постараться прогнать комок из горла, который делает меня слабым. Я встал перед зеркалом и, включив воду, прополоскал горло и умыл лицо. Не очень помогает. Посмотрев на свое отражение, снова вспомнил папу, на которого так сильно похож. Как мне его не хватает все это время. Отдышавшись, как следует, вернулся в гостиную.
- На чем остановился?
- На том, как ты снова в Питере оказался.
- Да, точно. Так вот, когда я окончил школу, меня решили отправить учиться в Чехию – видимо, чтобы вообще как можно реже видеть. Тогда я пришел к отчиму и прямо сказал, что ни в какую Чехию не хочу ехать, на что он ответил, мол, тут ты никому не нужен, так что лучше вали, пока есть такая возможность. И я решил бежать. Тем летом мы поехали с мамой в Питер, чтобы продать квартиру. Целый день мы ездили по нотариальным конторам и управляющим компаниям, по адвокатам и юристам. И сколько я не просил маму съездить на кладбище к папе, она отказывала. Говорила, что опаздываем, и ничего не успеем тогда. Вечером, когда возвращались в аэропорт, я попросил остановить у кафе в центре, чтобы сходить в туалет. Я взял рюкзак, в котором были вещи и паспорт, и вышел из машины. Зайдя за угол, я побежал так быстро, как никогда ещё в своей жизни не бегал! Бежал от всего того прошлого, которое легло на душе тяжелым булыжником и тянуло ко дну с каждым днем все сильнее. Бежал от этого бандюги, который разрушил нашу идеальную семью. Бежал от мамы, которая предала нас с папой. Не помню, сколько бежал, но остановился я только в тот момент, когда ноги стало сводить от дикой боли. Тогда я сел на скамейку под деревом и заплакал…
Я замолчал. Нужно дать Лере минутку переварить все, да и мне нужно перевести дыхание, горло смочить, а то проклятый комок и не думает уходить – только увеличивается в размерах, затрудняя дыхание. Сделал пару глотков уже остывшего растворимого кофе и поморщился – удовольствие то ещё.
- Так… и что ты делал? Один. – Видно, что она очень близко к сердцу восприняла мой рассказ. Такое чувство, что она вот-вот заплачет. Не хотелось бы.
- В тот момент я вдруг понял, что теперь могу рассчитывать только на себя. Это было летом, вечером. Первую ночь своей новой жизни я провел на той самой лавочке под деревом. Было очень страшно и дико от всего того, что происходило вокруг – много пьяных, бездомных, темень. В белые ночи было бы не так страшно. Ещё и комары искусали с ног до головы, заразы. Всю ночь я рыдал, обдумывая дальнейшие свои перспективы. Вспоминал отца. Пытался спросить у него, как дальше быть, но он не отвечал. Под утро, я перестал плакать и пообещал себе быть настоящим мужчиной, самостоятельным и сильным, как мой папа. Кстати, это был последний раз, когда я плакал. Рассвет я встретил уже взрослым, многое переосмыслив в ту ночь. На следующий день стал искать старых школьных друзей, но за три года многое изменилось – друзьям я оказался не нужен, и лишь Макс тогда согласился приютить меня ненадолго, у него как раз родители переехали жить загород, а он остался в городе, в институт поступал. Через несколько дней позвонил дяде Мише, он показал мне отцовскую могилу. Сказал, что пытался много раз до меня дозвониться, чтобы сообщить о папиной смерти, но меня никогда не звали к телефону. Рассказал, что отец после нашего отъезда в столицу начал сильно пить, от тоски и безысходности. Потом ещё и завод приватизировали, и всех сократили – так он вдобавок и без работы оказался. Кстати, дядя Миша хорошо мне помогал первое время, давал деньги и помогал с поступлением в институт. Он связался с Москвой, с Геннадием Владимировичем, чтобы забрать мой школьный аттестат. Так Фима через дядю Мишу передал, чтобы я больше ни одной ногой в Москву больше не совался, иначе он мне бошку открутит. Не знаю, что он маме там наговорил, но она даже не пыталась меня найти – вычеркнула полукровку сына из своей новой блестящей жизни столичного бомонда. Вот и вся история о моих родителях. Считай, что их у меня с четырнадцати лет не было. Во всяком случае, сиротой я себя считаю с тех пор, как про папу узнал. А иногда мне снова снятся те времена, когда мы были счастливы втроем. Когда веселились и улыбались. Когда мама не думала о столичных деньгах и жизни в блеске софитов, а папа ещё был с нами. Как светились от счастья его глаза, когда он видел нас с мамой. Если честно, у меня до сих пор сердце кровью обливается, когда его вспоминаю. Даже сейчас внутри все скребет со страшной силой… я ведь так по нему скучаю. Иногда хочется вернуться в прошлое и просто сказать: я люблю тебя, папа. – Я тяжело выдохнул и сделал очередное усилие, чтобы прогнать уже надоевший комок из горла, поселившийся в начале моего рассказа. И, как бы не было трудно, я улыбнулся. – Вот, собственно, и вся история – обычная и невеселая.
Лера вытирает рукой крупные слезы, катящиеся из её больших, невероятно красивых глаз. Какая же она милая! Я обнял её, и она уткнулась носом в мое плечо, крепко обняв руками. Плачет, а я молчу, чтобы самому не расплакаться от накативших эмоций. Нужно быть сильным – ты же мужчина! Стоит признать, что стало заметно легче после того, как выговорился.
- Пошли отдыхать, Лерочка. Уже поздно, - тихо сказал, гладя её по мягким волосам, словно боясь потревожить слишком громким голосом. – Завтра сложный день, нужно поспать.
- Прости меня, Слав, - сказала она тихо-тихо, но я все равно услышал.
- За что простить?
- За то, что заставила тебя все рассказать, но я же не знала…
- Не ты меня заставила, а я сам все рассказал. И мне действительно стало легче, так что это тебе спасибо, моя хорошая. Пойдем спать.
Когда Лера вышла из ванной и пришла в комнату, я уже лежал под легким одеялом. То волнение, что я испытывал прежде, оставаясь с ней наедине, ушло, испарилось – видимо, оттого, что я, наконец, открылся. Никогда никому не открывался, но ей запросто, ведь она – особенная. И вдруг пришло какое-то внутреннее спокойствие, словно в её лице я снова обрел семью, близкого человека, который никогда не обидит. Ради этого воскресшего чувства дома и тепла стоило прожить последние пятнадцать лет. Она легла рядом и прижалась ко мне всем телом.
- Обними меня, Славочка.
Я обнял её, и мы уснули. И это определенно круче любого секса - когда души ближе, чем переплетенные тела.
ПРОДОЛЖЕНИЕ: http://www.proza.ru/2014/06/03/356