5 Марта.
Нюрочка очень ослабела. Даже книжку в руках держать не может. Просила меня еще раз показать ей все картинки. Они с Жоржиком остановились на том, как журавли прилетели в Египет, и я стала рассказывать ей все, что знаю о египетских древностях, пирамидах, сфинксах, фараонах и папирусах. Я даже взяла листок бумаги, чтобы мы могли придумать собственные иероглифы: сердце - любовь, рукопожатие - дружба, книга - знание, следы - прошлое, дорога - будущее…
И тут она посмотрела на меня и спросила:
- Шура, а что вы думаете о смерти?
Я растерялась. Честно говоря, я вообще об этом не думаю. У меня всегда было такое чувство, словно я не могу умереть.
- Шура, - сказала Нюрочка, - вы только не говорите ни маменьке, ни Жоржику, но я, наверное, скоро...
- Вот еще, - поспешно возразила я, но слезы сами навернулись на глаза и я отвернулась к окну, чтобы Нюрочка не заметила, что я плачу. - Откуда ты взяла?
- Из меня силы уходят, - ответила она,- мне иногда страшно становится… самого этого момента… когда все прекратится.
- А ничего и не прекратится, - сказала я. - Начнется другая жизнь. Вот ты открываешь дверь - а перед тобой цветущий сад, весна, птицы поют, солнце светит… а тебе только порог переступить… ты же не будешь этого бояться, правда?..
Тут мы обнялись и стали плакать вместе.
- Мне всех так жалко, - говорила Нюрочка, - я так всех люблю… не забывайте меня, Шура …
Я обещала, что никогда, никогда не забуду.
Потом мы стали мечтать о новой жизни, о том, как там будет замечательно интересно и красиво, о золотом городе, описанном в книге Откровения, о чудесных деревьях и цветах и о том, как встретим там своих родных и далеких предков, о которых ничего не знали… и самое главное, мы, наконец, увидим Бога… и все плохое сразу же забудется, как сон… и болезни больше не будет, и печали тоже...
Нюрочка повеселела и сказала, что постарается думать только о жизни.
Пелагея Семеновна принесла ей микстуру и очень обрадовалась, увидев Нюрочку в хорошем настроении.
- Вот и славно, - сказала она. - А то все грустишь и грустишь... Спасибо вам, Шурочка, что не забываете. К нам ведь никто не ходит...
Я вернулась домой, закрылась у себя в комнате и проревела весь вечер.
После вчерашнего разговора с Нюрочкой о жизни и смерти все, происходящее в школе, кажется мелким и глупым.
Ксенофонтов, он же «Митя», издал специальный антирелигиозный настенный выпуск журнала «Большевистская мысль» под красочным заголовком «Без Бога шире дорога». В качестве передовицы был использован рассказ Ивана Бесстрашного « У попа была собака» о том, как поп Паисий, жестоко обращавшийся со своим дворовым псом Полканом, закопал в огороде церковную утварь, подлежащую конфискации в пользу голодающих Поволжья, а Полкан, исполненный солидарности к трудовому народу, привел чекистов и красноармейцев прямо к нужному месту и даже стал рыть лапами притоптанную попом землю. Ценности были обнаружены, зловредный Паисий арестован, а Полкан получил корочку хлеба от веселого чекиста Васечкина и побежал за красноармейской подводой, радостно помахивая хвостом... А над полями широко разливалась разудалая песня:
Поглядите вы, буржуи, кулаки,
Как проходят пролетарские полки,
Это армия народная идет,
Власть советов никогда не пропадет.
Рассказ передрали из позавчерашней «Красной Коммуны».
Но это было не все.
Стенгаз содержал большую и довольно бездарную карикатуру «Комсомольцы и богомольцы». Сюжет был прост: слева - демонстрация с флагами и лозунгами, справа - крестный ход. Впереди «комсомольцев» - личность в буденовке, отдаленно напоминающая товарища Петю и тетенька в кожанке и красной косынке, скорее всего Ася Степенская, а сзади - рядовые комсомольцы несут портреты Троцкого и тома «Капитала».
«Богомольцы», как положено - с хоругвями и крестами, а над головой у каждого нимб с именем и фамилией. Галочка очень обиделась, что ее изобразили в платке, а не в капоре или шляпке. Была там и я - сходства никакого, зато с иконой в руках. Наверное, это знамение - нужно больше молиться. Думаю, что я не очень хорошая христианка и эта честь оказана мне авансом.
В «богомольцах» были все, отказавшиеся от участия в комсомольской Пасхе, за исключением Клани, а уж она-то должна была быть в первых рядах…
У стенгаза собралась большая толпа. Многие смеялись. Зига ужасно разозлился, потому что его снова поместили в одну процессию с православными.
На перемене какие-то пятиклассники стали показывать на меня с Галочкой пальцами и гнусаво завывать «миром Господу Богу помолимся!» Жоржик поймал одного, накостылял ему по шее и заставил извиняться. Тот сразу распустил сопли и чуть землю не ел, что больше не будет. А потом отбежал на безопасное расстояние и показал нам язык.
Из такого малявки запросто может вырасти настоящая сволочь.
За обедом к Клане подсели «Петя» с «Митей». Оба были веселы и болтали без умолку, а Кланя сидела, опустив голову и молча ковыряла ложкой просяную кашу. Это было жалкое зрелище.
Потом была алгебра. Машера немного опоздала на урок и зашла в класс с нарочито строгим лицом. Все встали, чтобы ее поприветствовать, но она уронила журнал на стол и неожиданно расхохоталась.Мы стали наперебой спрашивать, что же случилось, но она смеялась все громче и громче, а потом замахала руками, чтобы все замолчали и сели за парты.
Наступила тишина.
- Ребята, - сказала Машера, смахивая слезы, - бесшумно, на цыпочках выходите в коридор, посмотреть на стенгазету, пока ее не сняли. Через пять минут может быть поздно. Но только по одному и тихо, как мыши…
Посмотреть было на что.
Всем «комсомольцам» кто-то пририсовал рога и хвосты, а товарищу Пете в добавок - свиное рыло. Лозунгов у них тоже прибавилось. На одном было написано «Да здравствует пекло!» а на другом «Вперед, к чертовой матери!»
(продолжение следует)
http://www.proza.ru/2014/06/03/1631