К 69-й годовщине Великой Победы
Приключения бравого сержанта Юрьевой
в Великую отечественную войну
Вагон, назначенный 1-й батарее и впрямь оказался пассажирским. В нем даже был проводник, бдительно следивший, чтобы солдатики не испортили оборудование и служивший мишенью для однообразных шуток в стиле «принесите мне, пожалуйста, чаю». В бачках нашлась вода, напились. Начальство приказало занимать под спальные места багажные полки, так что разместились без комфорта. Только для командиров выделили два купе на шестерых и оба купе тут же начали конкурировать за Людочку, настойчиво предлагая ей четвертое место. Первое купе было престижней: там ехали замкомбат Афонин, замполит Ростовцев и старшина Засыпко. Четвертым должен был ехать Шурыгин, но его почему-то поселили в штабном вагоне. Зато второе купе, занятое командирами взводов, было намного веселее и ближе Людочке по возрасту. Кроме того, там был Облонский, что придавало будущему путешествию пикантную остроту. Людочка, при всей своей патриархальной скромности, весьма уважала обращенные на нее влюбленные взгляды и не собиралась отказывать себе в таком удовольствии. Остальные двое — весельчак и остроумец Зимин, добродушный увалень Кулешов — тоже обещали составить приятную компании. Все лучше, чем ехать сразу с тремя начальниками, двое из которых, по представлениям Людочки были почти стариками: Ростовцеву — сильно за тридцать, лысоватый, в очках, — да ну, в отцы годится, а Засыпке вообще сорок два, что ли... Недолго думая, Людочка вежливо отвергла лестное предложение начальства и сделала выбор в пользу куда более приятного общества лейтенантов.
Еще одно купе выделили под перевозку оружия. По гарнизонной привычке Засыпко, от греха подальше, собрал все карабины и запер их на ключ, только разведчикам оставил автоматы. Людочка хотела сдать и свой наган, который успела возненавидеть за время перехода, но его-то как раз Засыпко и не принял.
— Пистолеты положено с собой носить, не снимая. На фронт едем, красавица, не в пионерлагерь! А вдруг диверсанты в поезде?
Люда округлила глаза:
— Как, не снимая? И спать что ли, в нем? Вы хоть понимаете, что он может ногу прострелить, да еще и под таким углом, что непременно попадет в артерию?
Лейтенант Зимин с ощутимым чувством мужского превосходства заметил:
— У тебя, Юрьева, наган, а револьверы сами по себе не стреляют, если собачку не взводить и спусковой крючок нарочно не нажимать. Вот ТТ, он, — да, запросто, если на не на предохранителе.
С этими словами он вынул из кобуры свой новенький ТТ и пару раз щелкнул перед носом Людочки рычажком предохранителя. Людочка невольно отклонилась назад, Облонский в своем углу нахмурился и покачал головой.
— Не баловали бы Вы с оружием, товарищ лейтенант — выразил общее молчаливое мнение Засыпко — говорят, от таких игрулек больше народу погибло, чем от диверсантов. Я вот, например, диверсантов ни разу не видал, а двоих таких шутников хоронить довелось.
Зимин смутился, покраснел и, желая подчеркнуть свое ответственное отношение к оружию, отклонил пистолет в потолок, вынул магазин и проверил патронник. Затем, вернув магазин на место, звучно щелкнул предохранителем и, чтобы разрядить еще и обстановку, спросил:
— Люд, а что будет, если в артерию попадет?
— О! — кровотечения были любимой темой Людочки на курсах и в институте, — если открытая рана, то без жгута летальный исход за пару минут. А если закрытая, и замотать, то будет огромная гематома, опухоль, при малейшей задержке с хирургической помощью — ампутация.
— Оптимистичненько — байроническим голосом заметил из своего угла Облонский, невольно сдвигая кобуру по ремню чуть назад.
— Всех поваров в четвертый эшелон! — прокричал какой-то сержант, пробегая между составами — приказ комбрига! Всех поваров в четвертый эшелон!
— Черт знает что! Слыхали уже? Все полевые кухни оказались в четвертом эшелоне — возмутился Облонский — и сухие пайки там же. А у нас во всем поезде ни одного сухаря нет. Зато по два боекомплекта на орудие. Люди, пушки, снаряды — все вместе. Одно хорошее попадание — и рванем, как вулкан Везувий.
— Это плохое попадание — отозвался из своего угла Кулешов — хорошее, это когда мимо.
— Ну, на пустой желудок не так вредно — авторитетно заметил Зимин.
— Что не вредно?
— Взрываться не вредно, на голодный желудок. Зашивать легче и инфекция не такая сильная. Вообще, худых легче лечить. Правда, Людк?
Облонский недовольно посмотрел на Зимина, как бы не одобряя таких шуток, и в то же время не показывая неодобрения явно.
— Вообще-то, лучше всего лечить людей нормального веса и сложения. Даже немного избыточного — поспешила ответить Людочка, — у них и кровь лучше восстанавливается, и сил больше. А натощак только в ранения брюшную полость легче лечить, в остальных случаях лучше быть сытым.
— Золотые слова! Лучше быть сытым! — буркнул Облонский — начальству бы нашему в уши.
— Так штаб тоже в нашем эшелоне, впереди нас вагона на два. Небось, сами есть захотят, что-нибудь придумают — оптимистично предположил Зимин.
— Ага, для себя-то они придумают — буркнул Кулешов, — а вот для нас — не уверен.
Глава III.3
В штабе думали. Проблема питания личного состава возникла неожиданно, буквально из пустоты. Изначально было условлено, что составы будут формироваться так, чтобы иметь возможность принять бой «с колес». В каждом эшелоне размещались свои орудия, боеприпасы, стрелки с ПТР перемежались артиллеристами и минометчиками с таким расчетом, чтобы после разгрузки одного эшелона появилась возможность образовать полноценную боевую группу, своего рода мини-бригаду, способную к автономным боевым действиям. На этом жестко настаивал Рукосуев, подозревавший, что эшелоны могут прибыть в Касторное одновременно с немцами или вообще быть атакованы в пути. В рамках той же идеи об автономных эшелонах сочли, что обед вполне можно будет приготовить прямо на платформах, в полевых кухнях. Дрова и уголь имелись на паровозах, в каждом эшелоне имелись «старшинские» автомобили, загруженные, в том числе, несколькими сутко-дачами круп, комбижира и консервов. И вот так случилось, что все указания Рукосуева тыловики выполнили, эшелоны сформировали идеально, даже людочкины носилки положили — но с кухнями произошла накладка. Они хранились на отдаленных складах и задержались в пути, пропуская войсковые колонны. Три сформированных состава пришлось выпустить в Люберцы без кухонь, чтобы не занимать пути, необходимые для формирования новых эшелонов, а четвертый задерживали как могли, несмотря на матюки, крики и угрозы начальников, требовавших очистить пути. Наконец, появилась колонна грузовиков с долгожданным грузом: кухни закинули на платформы, кое-как расчалили и даже не стали накрывать брезентом.
В итоге, в Люберцах эшелон с полевыми кухнями прибыл самым последним и времени на его переформирование не оставалось. Когда началась погрузка личного состава, начпотыл первым делом приказал готовить обед, имея в виду раздать его сразу после начала движения, хотя бы в 15:00. И вот тут-то и выяснилось, что накормлен может быть только четвертый эшелон, а в остальных нет ни кухонь, ни продуктов. В тот самый момент от служб ВНОС Брянского фронта пришло сообщение о пролете большой группы немецких бомбардировщиков в направлении Москвы, и задержка даже на 10 минут могла поставить бригаду в смертельно опасную ситуацию. Поэтому был отдан приказ отправляться немедленно, чтобы устранить скопление поездов на станции. Паровозы окутались белым паром, раздались свистки и крики; солдаты, матерясь, вскакивали на подножки, подсаживая друг друга. Кто не успел сесть в вагоны и теплушки, лезли на платформы с техникой и потом долго искали свои подразделения. В пять минут посадка была завершена, составы, погромыхав на станционных стрелках, с полукилометровыми интервалами вытянулись по дороге в южном направлении. Стоявшая на перегоне тетечка в железнодорожной форме, воздев палочку, устало провожала глазами вагоны, зачехленные орудия, автомобили — за этот суматошный день мимо нее прогрохотало не менее сотни составов и все — туда, на юг. Неужто такая силища фашиста не одолеет?
— Поехали — закричала радостно Людочка — ура, поехали!
— Так, похоже, обеда не будет — саркастически заключил Облонский — пора начинать мечтать об ужине, товарищи!
— Ой, смотрите! Зимин, Облонский, Кулешов — смотрите! — не умолкала Людочка, опасно высовываясь из окошка — настоящий бронепоезд! Какой красивый, Вы только гляньте!
Действительно, на одном из путей стоял, приземистый, массивный, выкрашенный в цвет благородной бронзовой патины бронепоезд. Даже не один, а два. За неимением немцев поблизости от железной дороги, они своими мощными зенитными орудиями охраняли Люберцы от налетов авиации.
— Ой, а называется-то как смешно: «Борис Петрович»! А второй — «Бесстрашный». Ну и правда, а чего ему боятся, с такой-то бронищей!
Лейтенанты жадно прилипли к стеклам, разглядывая бронированные чудовища, степенно проплывавшие за окнами вагона.
— Да, вот это сила — не сдержал восхищения Зимин, — небось, броня потолще, чем у танка.
— Потоньше, — буркнул Облонский — обычный танковый взвод эту бестолковую железяку в пять минут уделает.
— Да ладно, не свисти — не поверил Кулешов, — штука полезная. Ты вообще какой-то злой сегодня. Не выспался, что ли?
— И это тоже. Но, главным образом, не наелся…
— А, ну тогда понятно. Я и сам того, уже близок к людоедству…
— Предлагаю с Юрьевой начать — небрежно заметил Кулешов, разглядывая свои ногти с самым невинным видом — она наверняка самая вкусная. Пока на бронепоезд засмотрелась, можно кое-что откусить.
Людочка вспыхнув от негодования, втянула голову обратно в купе и безотчетно поправила брюки, как будто они были юбкой. Торопливо повернувшись, она бросила на шутника испепеляющий взгляд и приготовилась сказать что-нибудь очень едкое, например, что первыми съедают самых бесполезных или нет, лучше вот так: самых остроумных, потому что их можно без перца есть... Если поймут, конечно… Намек, конечно, тонкий… Ситуацию спас Шурыгин, пробравшийся из штабного вагона в свою батарею проверить, как дела. Кулешов крикнул: «Товарищи командиры!» и все, стукаясь головой о полки, вскочили и вытянулись по стойке «смирно».
— Вольно! Это, что ж, «товарищи командиры» — бездельничаем?
— Никак нет, ждем указаний — нашелся Зимин.
— А что ждать? Вы свои уже пушки видели, Зимин? Под чехлы залазили? Ну-ка, доложите о порядке осмотра орудия! С чего нужно начать, согласно руководству службы?
— С осмотра ствола, товарищ капитан!
— Правильно, а дальше?
— Затвор, полуавтоматика, спусковой механизм!
— Так, а потом?
— Станок, люлька, противооткатные устройства, механизмы: наводки и уравновешивающий.
— Отлично, Зимин, не зря я Вас гонял по матчасти. Помните, как Чехов говорил, Антон Павлович? Надо из себя по капле начхима выдавливать. Вы давно уже артиллерист, соответствуйте! Берите командиров орудий, наводчиков и дуйте на платформу, проверяйте все по порядку. Если будете разбирать, брезент постелите, чтобы не потерялось ничего. Какие там руки у наших рабочих на ЗИСе, что комиссар говорил?
— Говорил, золотые руки, товарищ капитан!
— Ага, вот и посмотрим, что они там своими золотыми ручками наковыряли. Облонский, Вас тоже касается, проверяйте орудия своего взвода. А Вы, Кулешов, поднимите связистов, и пусть они осмотрят рации и телефонное оборудование, это в одном из грузовиков, сразу за пушечными платформами. Чтоб все пищало и трещало, как положено. Если какая неисправность, будем срочно требовать замены из материального резерва дивизии. Правильно я говорю?
— Так точно, товарищ капитан! — уныло отозвались лейтенанты, расстроенные перспективой скучной работы на голодный желудок.
— А что такие невеселые?
Лейтенанты замолкли, неловко переступая с ноги на ногу.
— Да как-то голодно, товарищ капитан — признался, наконец, Облонский — про обед что-нибудь слышно?
— Про обед слышно. А чтобы еще и видно стало, надо его сюда перетащить из четвертого эшелона?
— Так точно, товарищ капитан? Но как его перетащить?
— Вот это хороший, правильный вопрос! Верно поставленный вопрос — половина решения. Командование бригады сейчас над ним работает, лучше штабные умы. А у Вас своя работа — проверять технику. Чтоб все при деле были. Исполняйте, проверю. И Вы, товарищ санинструктор, тоже дело себе найдите, санитаров погоняйте, что ли… У Вас все проверено по оборудованию?
— Носилки только…
— Вот, походите по платформам, поищите Ваши носилки. Должно быть, в старшинском автомобиле.
— Есть искать носилки!
— Исполняйте!
С этими словами Шурыгин, покачиваясь в такт толчкам и наклонам поезда, направился в голову состава, где находился купированный вагон для старших офицеров.
— Что-то он больно веселый сегодня! — недоуменно заметил Зимин, когда за комбатом лязгнула вагонная дверь.
Облонский хмыкнул:
— Спирту выпил — вот и веселый. Ты что, запашок не заметил?
— А-а-а-а! Вон оно что! То-то я смотрю, добрый такой, с юмором.
— Да он нормальный дядька, вообще-то — доверительно сообщил Кулешов — злые люди, когда выпьют, злее становятся, а добрые — добрее. Вот у меня батька…
— Да Бог с твоим батькой, а может и нам спиртику добыть? — мечтательно протянул Зимин — сейчас, на голодное брюхо и кружечки на троих хватило бы. Приняли бы слегка, а там, глядишь, и пушки осматривать веселее будет.
Кулешов одобрительно кивнул головой.
— Это точно! У Засыпко всегда спирт есть, айда, спросим.
Облонский с Людочкой обменялись красноречивыми взглядами. Как только Кулешов и Зимин отправились на поиски старшины Засыпко, они оба начали давиться тихим смехом.
— Ну, сейчас будет потеха — прошептал Облонский — меня вместе с Засыпкой комполка битый час на крупной терке строгал за этот спирт. Сейчас старшина им такого спирту отольет…
Людочка, задыхаясь от смеха, вторила:
— Ага, только не спирта, а скипидара!
— Уксусной эссенции…
Кулешов и Зимин вернулись довольно скоро. Возмущенный голос Кулешова был слышен издали:
— Нет, ну, я вообще-то старше по званию! Чего он на меня матом орал-то? Да еще при рядовом составе! Мне чего теперь, рапорт на него писать?
— Ага, напиши: «просил старшину продать мне спирт для внутреннего употребления, а он меня матами покрыл». Только и радости, что на разных гауптвахтах сидеть будете.
— На фронте гауптвахт не бывает!
— Они везде бывают, по уставу положено.
— Что, в окоп, что ли, сажают?
— Ага! А на ночь за ногу к лафету привязывают. А ты как думал? Гауптвахта – основа воинской дисциплины!
— Нет, основа дисциплины — это тембр голоса. И вообще, командиров нужно в театральном училище обучать.
— Да, бери выше, — в оперном! Басам сразу полковников присваивать, баритонам – майоров.
— А лейтенант, значит, лирические тенора?
— Нет, лейтенанты — это молчаливый кордебалет. Начальство арии орет, а мы под них канкан танцуем.
—Канкан — это во французской армии. А у нас вприсядку под матерные частушки.
Люда и Облонский слушали этот диалог с нескрываемым удовольствием. Зимин сунулся в командирский закуток и хмуро позвал Облонского:
— Сашка, пойдем орудия осматривать?
— Что, без спирта? Ай-ай-ай, какая неудача…
— Зато с платформы не упадешь, во всем есть положительные стороны. Давай, пошли!
Облонский нехотя поднялся и пошел по вагону сгонять бойцов на работу. Людочка, хотя и получила неопределенное указание относительно санитаров, решила ничего не делать и, внимательно прислушиваясь к голодному урчанию живота, смотрела в окно. Там мелькали деревья, кусты, — все такое будничное, невоенное, что она вдруг вспомнила свои детские мечты о поездке на море, которая должна была начаться точно так же: с поезда и свежей летней зелени за вагонным окном. Несколько лет назад возник такой проект в семье Юрьевых, вывезти всех в Алушту на целое лето. Отцу тогда дали на работе путевку, полечить больные легкие в санатории; однако на жену и четверых дочерей выделили только два места. Николай Степанович ходил в профком, жаловался, потом пытался выкупить еще три путевки за свои деньги, снятые со сберкнижки. Ему не продали; он разволновался, раскашлялся и торжественно, при посторонних, послал председателя профкома куда подальше. Так никто никуда и не поехал — но мечта о море осталось, и была одной из самых сладких. Людочка закуталась в свою зеленую английскую шинель и стала с удовольствием перебирать в памяти детские «морские» фантазии: как необыкновенно шумят волны, какой у них ярко-синий цвет, какая прозрачная вода: вроде бы плывешь, а как будто летишь. Через пять минут она погрузилась в крепкий молодой сон, в котором все было, как наяву — и волны, и ракушки, и теплый ветерок.
Проснулась она от неожиданного топота и громких команд.
— Разведывательное отделение — на насыпь! Связисты, тоже к ним, помогайте!
Поезд стоял. По вагонному коридору бежали солдаты. Людочка вскочила, не понимая, что случилось. Может, немцы? Бой с колес, о котором предупреждал Шурыгин? Но выстрелов не было слышно: шум ветра, птицы.
— Несут, несут! — закричал кто-то, стоявший на насыпи рядом с вагоном.
— Осторожно, горячая!
— Ну, так, с горячей девкой и обниматься интересней — кидай, не дрейфь!
Людочка потянула окно вниз и выглянула наружу. Вдоль состава бежали солдаты, держа в обнимку какие-то цилиндрические предметы, закутанные в синие и зеленые армейские одеяла. Им навстречу с платформ спрыгивали батарейцы, радостно размахивая руками, помогали тащить. Двое остановились у входа в вагон.
— Держи! Наша! — крикнул разведчик Тетерин — рослый парень, разрядник-баскетболист, закидывая в вагон бидон с черной трафаретной надписью «1-я батарея». Это был обед. По приказу начпотыла бригады сваренный обед держали в котлах горячим, до оказии. Оказия случилась около 18:15, когда машинист остановился, завидев красный сигнал светофора. Тут же было приказано доставить бидоны с обедом вдоль составов по насыпи. Их, меняя друг друга, несли на себе выделенные от каждого эшелона команды солдат. Стояли около полутора часов, но этого едва хватило, чтобы разнести обеды по всей колонне, растянувшейся на несколько километров.
Нетерпеливо звеня котелками, батарейцы окружили бидоны, но тут выяснилось, что нет половника. Сан Петрович засучил рукав и вызвался черпать кружкой, обещая, что всем будет поровну. В отсутствие Шурыгина, обедавшего в штабном вагоне, всякая разница между офицерами и солдатами внезапно исчезла, все весело толкались, подставляя котелки и дурачились, как школьники на пикнике. Щи с рыбными консервами и перловая каша с комбижиром показались необыкновенно вкусными. Людочка, которой выделили самую первую порцию, сидела с котелком на коленях, жадно ела и разглядывала своих соседей счастливыми, безотчетно-влюбленными глазами. Они ехали на войну, навстречу приключениям; они были сыты и молоды. Что еще нужно для счастья? Даже хмурый в последнее время Облонский развеселился и разрумянился. «Нет у него никакой инфекции — решила Людочка окончательно — аппетит совершенно здорового человека». И она невольно залюбовалась как ловко он держит котелок и как элегантно, словно в ресторане, подносит ложку ко рту.
Все были настолько увлечены поглощением пищи, шутками и разговорами, что никто не заметил, вернее, не обратил внимания, на то, что состав тронулся. Никто не выглянул в окно, не увидел раскиданные по откосу тлеющие вагоны, пушки, автомобили, не обратил внимания на усталых людей, молча ходивших среди обломков и собиравших в носилки что-то грязное и бесформенное. Следы катастрофы быстро промелькнули и унеслись вдаль, в прошлое. Они весело и бездумно проехали мимо останков одного из эшелонов своего «близнеца», 4-й истребительной бригады. «Соседи» вышли несколькими часами раньше из Алабина и попали под бомбовый удар эскадрильи Юнкерсов-87, летевшей бомбить железнодорожную ветку наудачу, кого найдут. Одна бомба серьезно повредила железнодорожное полотно, что вызвало вынужденную остановку всей ветки. Пока, пользуясь неожиданной передышкой, по эшелонам 3-й бригады разносили суп и кашу, из Ефремова прибыли ремонтные дрезины с бойцами железнодорожного батальона, которые восстановили полотно, пустили дальше уцелевшие вагоны и паровоз, а все, что не могло двигаться, столкнули под откос, чтобы не затруднять движение. Эшелоны пошли дальше, и люди, двигавшиеся в них навстречу войне, за редким исключением не отдали себе отчета в том, что своей сытостью, весельем и хорошим настроением они обязаны трагедии, унесшей несколько жизней. Сами того не замечая, они пересекли границу войны, вошли в таинственное пространство, в котором самая мелкая выгода надежно выкупалась лишь одной валютой: чужими страдания, горем и смертью.