( прошу читателей извинить за редкие и помалу обновления - летняя непись, вероятнее всего)
Итак, как я вам, видимо, доказал, меня не особенно удивило то, что вы, Уотсон, объявлены наследником. А вот другие фигуранты заинтересовали больше. Например, Красовская… Допустим даже, дело в том, что они были знакомы в молодости, и чувство не совсем умерло в его груди. Но обделять жену и дочь в пользу немощной старухи, к тому же, отнюдь не бедной… Вам это не кажется странным? Или наш третий сонаследователь – сестра Мур?
- Возможно, это – чувство благодарности за уход, за медицинскую помощь, - неуверенно предположила Мэри.
- В таком случае, Тиверий Стар – очень благодарный человек. Вот только почему именно сестра Мур? Ни врачу, ни другим работникам санатория не перепало ни единого гроша.
- Вы думаете… - медленно проговорил я, – это тоже может быть плата за что-то?
- За то же самое, - сказала вдруг Мэри. – За то же самое, если в дело замешана Красовская. Послушай, Джон! Мистер Холмс прав – мы должны всё рассказать ему.
Вот тебе раз! Теперь получалось, что скрытничать перед Холмсом – моя идея, а не её просьба. Я даже опешил слегка от неожиданности и потерянно пробормотал:
- Ну да… да… пожалуй…
- Ну, конечно! – возбуждённо продолжала Мэри, не обращая внимания на моё замешательство. – Это – плата за молчание и за содействие.
ШЕРЛОК ХОЛМС
Я видел, что Уотсон удивлён и, пожалуй, даже обескуражен предложением Мэри рассказать мне о том, о чём скрытничал Тиверий. Именно по этому обескураженному выражению лица я понял, что тайна не его, и до сих пор он хранил молчание, пожалуй, по просьбе самой Мэри.
- Рассказывайте тогда вы, - повернулся я к ней. – Вы знаете об этом больше.
Должно быть, мой голос прозвучал чересчур требовательно и резко, потому что Мэри посмотрела на меня чуть ли не испуганно и заговорила холодно, сжато, по существу. Понадобилось не больше минуты, чтобы я уяснил, каким целям должно было послужить наследство.
Ну что ж, в истории о незаконнорожденном ребёнке не было ничего нетривиального – за мою бытность частным детективом я, кажется, слышал сотни подобных историй. Но здесь речь шла о крупном наследстве, и беспокойство Тиверия за благополучие незаконного сына было, надо полагать, достаточной мотивацией для его скрытности. Вот только кого он боялся? От кого скрывал ребёнка? Я вспомнил тихую безответную Еву, вспомнил недалёкую миссис Стар, и обе кандидатуры как-то не уложились в схему. Ещё меньше в неё укладывалось опекунство Уотсона – они не были близки, разве что посредничеством Мэри. Но тогда мне и Мэри верить не следовало – простое знакомство едва ли обеспечивает такой уровень доверия. Они, определённо, были близки. Или же Мэри продолжала что-то скрывать.
Я посмотрел на Уотсона – его говорящим лицом я нередко пользовался, как барометром, при разговоре со свидетелями. Ничего – ни тени недоверия. Хотел бы я так же читать по лицу Мэри.
Смерть Тиверия Стара, а затем смерть Евы. Как ни по-разному они произошли, почерк чувствуется один – попытка выдать убийство за несчастный случай, но притом такая неуклюжая, что убийство проглядывает сквозь неё, как луна сквозь тучи. А так ли уж неуклюж наш злоумышленник? И ещё этот выстрел с крыши средь бела дня, который чуть не попал… А может, не «чуть»? Может быть, стрелок был, напротив, очень даже искусным и совсем не собирался лишать жизни кого-то из нас? Это напоминало игру в кошки мышки, и ещё это напоминало… да, это напоминало игру, начатую со мной во Франции – сначала покушение, а потом бесконечные записки, угрозы, булавочные уколы, от которых… - тут поток моих мыслей прервался, перебитый каким-то вопросом – я очнулся и увидел, что и Мэри, и Уотсон смотрят на меня вопросительно.
-Что? – переспросил я. – Вы что-то спросили?
- Всего лишь, что вы собираетесь делать с полученным знанием? Честно говоря, я пока и сам слабо представляю, что с ним делать. На меня, не спрашивая, взвалили заботу о ребёнке – мне это кажется дикостью и чем-то совершенно непонятным. Честно говоря, я даже ещё не проникся осознанием этого до конца, - Уотсон невесело усмехнулся. – Одному мне такое кажется не в порядке вещей? Мэри, определённо, не кажется. Ну а вам, Холмс?
- Подождите, - я попытался поймать ускользающее ощущение какой-то нити, самого кончика, показавшегося на миг из клубка. – Мэри, как, вы сказали, зовут мужа этой женщины, Лидки?
- Она очень давно не имела о нём известий, да и вряд ли он был хорошим мужем, как я поняла по рассказу Тиверия…
- Вы называли его фамилию.
- Да. Морган.
- Фамилия распространённая, но... Кажется, я говорил вам: того человека, который знал неуловимого главаря крупнейшей и опаснейшей шайки, человека, которого я подозреваю в покушении на меня, который бежал из тюрьмы и которого, как мне показалось, я видел здесь в виде этого мифического стража водопада, звали Морган.
- Холмс! Вы же не думаете, что…
- Да нет. Уотсон… - медленно проговорил я, глядя мимо него – туда, где за обрывом виднелось только небо в разорванных и растрёпанных ветром тучах. – Именно так я теперь и думаю. И Тиверий поручил своего ребёнка именно вам неспроста – он знал вас по вашим рассказам, знал вас, как моего спутника и он видел, что я поблизости. Мне кажется, он имел в виду привлечь к охране своего незаконнорожденного сына сыщика Холмса.
- Почему он прямо вам этого не сказал?
- Да он и вам ничего прямо не сказал. Со слов Мэри он составил представление о вас и своим завещанием попросту обязал вас – обязал надёжнее любого слова, любой клятвы.
- Это странно. Я ведь могу ещё отказаться от наследства.
- Но вы этого не сделаете. Тиверий Стар был торговец, коммерсант. Успешный коммерсант и, будьте уверены, как успешный коммерсант, он прекрасно умел вычислить, на какую наживку какую рыбу ловить. Вас – на жалость, ответственность и чувство долга, меня – на азарт и уязвлённое самолюбие, ну а вас, Мэри, на сострадание и участливость. Его можно поздравить – он всё сделал правильно.
- Что же мне делать? – растерянно спросил Уотсон.
- Думаю, прежде всего навести справки о ребёнке, поговорить с Лидкой и придумать, как организовать опекунство.
- Вы полагаете, я должен…
- Это вы так полагаете, - перебил я. – Сам я отказался бы от такой миссии, не моргнув и глазом и, наверное, поссорился бы с Мэри, действующей за моей спиной. Но я – не вы. Вы не откажетесь. А если и откажетесь, будете мучиться угрызениями совести до конца дней. Вы, Уотсон, добрый, и мягкий, и очень честный, до щепетильности честный человек. На то и был расчет Тиверия. И он оправдался. А мне теперь по пути с этой историей, и, по воле или нет, я уже вовлечён в расследование.
- Но, по крайней мере, - перебила нас с безмятежным видом миссис Уотсон, - теперь вы уже раздумали ссориться и уезжать, не так ли?