Две недели спустя почтальон части вручил ему телеграмму, где было сказано, что она прилетает сегодня в 14.00. Клочок сложенного пополам бланка с небрежно наклеенными полосками из плохо пропечатанных слов отослал его в сладостный нокдаун.
На ведь этого быть не может! Быть не может! Как она решилась? Значит, она все же думала о нем , никак не проявляя себя все эти три месяца. Ближайший катер только в час. Черт, он не успевает. Но не улетит же она назад? В Североморск ее не пустят, значит, она будет ждать его в Мурманске. Неужели он увидит ее сегодня?
Полчаса ушло на оформление командировки. Как назло, Бабаджанян с утра уехал на объекты. Шамсутдинов, исполняющий обязанности начальника штаба, выписывая документ, не стал вдаваться в подробности, но оскалил белые зубы в хитрой усмешке
- На пропихнин собрался? - понимающе подмигнул целеустремленный, делающий стремительную карьеру ровесник в морской форме капитан-лейтенанта. - Держи. Но, только на один день, туда и назад, на больше дать не могу. А Бачо только после обеда придет.
«Неужели так будет всегда? - подумал он, глядя на невысокого, худощавого, светловолосового сослуживца с энергичными жестами и мимикой. - «Пропихнин… Неужели тебя так и будут всю жизнь мять, лепить под себя… Шамсик, я отнюдь не ханжа, но не всю же дорогу подстраиваться под ваш жаргон, под ваши идеалы, вкусы, мировоззрение…да еще и ходить под вашим началом? Неужели так будет всегда?».
Но он был уже в другой жизни. С того момента, как он получил известие о ее приезде, на него, как благодать, сошло то перевоплощение, когда он более всего становился самим собой. Окружающая реальность уже не имела решающего значения.
В Североморске он взял такси, но только в три смог оказаться на привокзальной площади в Мурманске, куда приходили автобусы из аэропорта Килп-Ярве. Площадь пустовала, автобус ,привезший пассажиров с рейса, указанного в телеграмме, пришел сорок минут назад и укатил обратно…
«Но это нормально. - успокаивал он себя, пытаясь заткнуть пробоину в обещанном ему счастье. - Так было всегда - ты приходил, а ее не было, и надо было ждать ее появления. Вспомни, как наугад ждал ее у дверей Дворца культуры на шестнадцатой линии, где она вела занятия, уроки музыки, и прождав час на улице, не будучи уверен, что она в этот день на работе, вошел вовнутрь и на мраморной лестнице столкнулся с ней, спускавшейся к выходу. Увидев его, она не удивилась, словно заранее зная, что рано или поздно он сюда придет, и спокойно спросила: «А если бы меня встречал Костя сегодня? Он обычно заезжает за мной после работы»…
В полной растерянности он стоял на площади, соображая, что же делать дальше - продолжать ждать здесь, ехать в аэропорт или может быть назад в Североморск, на причал? Хотя у нее нет и не могло быть пропуска. Ее не пропустили бы на КПП перед въездом в город. Но она могла об этом и не знать, что нужен пропуск. Вряд ли… все знают, что Североморск - закрытый город, он сам ей как-то говорил об этом.
Повалил снег. Он подумал, что, может быть, нелетная погода и самолет не прилетел… Но подошел очередной рейсовый автобус - нет, самолеты из Ленинграда летали. Он сбегал на вокзал, осмотрел залы ожидания, кафе, потом ближайшие магазины, почту… ее не было нигде. Он уговаривал себя не паниковать, но по мере того, как впустую уходило время, нарастающее отчаянье становилось все нестерпимее. Торчать дальше на площади не имело никакого смысла. В итоге он все-таки допустил, что она могла уехать в Североморск, и решил искать ее там - других вариантов просто не было.
В такси уютно стрекотал счетчик, дальний свет фар высвечивал знакомую дорогу, расчищенную от снега с наметенными сугробами по обочинам. Вдали , по правую руку, в наступающих сумерках виднелись заснеженные сопки, покрытые прореженным хвойным лесом, как черной, небритой щетиной. Монотонность снежного пейзажа подчеркивала необозримость побережья и одновременно всю безнадежность поиска человека, затеряйся он на этих просторах.
Доехав почти до Сафоново, он понял, что допустил промах - ему следовало сначала обзвонить все мурманские гостиницы, и уж потом решать, что делать дальше. Шофер посмотрел на него, как на умалишенного, когда услышал требование развернуться и ехать назад в Мурманск, на переговорный пункт.
… Позвонив в «Полярные Зори» и осведомившись, не останавливалась у них такая-то, он услышал в трубке, как портье говорит кому-то: «Простите, девушка, это кажется вас…».
Они встретились на ступеньках гостиницы.
- В таких случаях принято просить ущипнуть, - выдавил он из себя, чувствуя, как от волнения дрожат губы. Она была умопомрачительно хороша в длинной светлой дубленке, с выбившейся из-под ворота полосой оренбургского платка вокруг шеи, с непокрытой головой и потрясающим дневным макияжем. Он почувствовал, как же он отвык от ее красоты, от ее реального облика.
- Ну, здравствуй, - насмешливо произнесла она, довольная произведенным эффектом, протягивая руку для рукопожатия. - Извини, что я, как снег на голову…
- Я искал тебя по всему побережью… Это - чудо, что мы встретились.
- Наверное.
- Что ты наделала - после того, как вновь тебя увидел, я не смогу служить дальше.
- Вот на это мне наплевать - на твою военную карьеру. Впрочем, я не успею тебе вскружить голову - завтра вечером улечу в Ригу. По легенде- для всех я в Прибалтике по туристической путевке.
Его охватил страх, что именно сейчас она увидит и поймет, как он глуп и неинтересен на самом деле и , что она сделала большую ошибку, ради него прилетев в Мурманск.
- Мы так и будем здесь стоять? Если в твои планы входит провести со мной ближайшие сутки, пора позаботиться о каком-нибудь пристанище.
- Мне, чтоб поселиться в гостинице, нужна отметка комендатуры в моем командировочном предписании, а оно выдано только на сегодняшний день. В сущности, кончилась уже моя командировка.
- Что ж, переночуем на вокзале. Или ты предпочитаешь вариант с веревочной лестницей - я селюсь в гостинице, а ты ночью, по отвесной стене… в шинели тебе будет неудобно.
- У нас нет веревочной лестницы, - перебил он, чувствуя, как уходит время. - А у тебя нет пышных кос, как у той девочки, заточенной в башню, по которым я мог бы взобраться. Кроме того, я боюсь высоты. Знаешь, зайдем все-таки в комендатуру, что-нибудь наплету…Мне везет сегодня.
- Я помню эту сказку, - она тряхнула головой, освобождаясь от снежинок. - Девочку звали Рапунцель. И еще так зовется трава, из которой можно приготовить салат. Кстати, неплохо было бы чего-нибудь перекусить - я голодная-я-я…А комендатура твоя далеко?
- Рядом. Совсем близко.
Свернув в безлюдную улицу, они поцеловались, забыв обо всем на свете.
Когда-то он в первый раз ощутил невыразимую сладость ее слюны, и сейчас это повторилось, он вновь упивался тем, что было возможно ощутить только с ней и ни с какой другой женщиной.
Он долго не отпускал ее из своего онемелого, неуклюжего объятия. В меховой дубленке она казалась бесплотной. Открыв на секунду глаза, он увидел, что ее глаза закрыты и она не почувствовала, что он тайно любуется ею.
В комендатуре все прошло гладко. В тот момент, когда он протянул свое предписание в окошечко, дежурного офицера позвали к телефону, а сержант, не разглядывая даты, шлепнул штамп. Только после этого спало напряжение всего сегодняшнего дня.
- Ну, как? - она ждала его у входа.
- Порядок. Никто не поинтересовался на какой срок выписана командировка.
- Поразительная халатность. А, ели бы ты был шпион?
- Маловероятно - шпионов сопровождают блондинки, а ты… Кстати, как называется цвет твоих волос? Никак не могу определить… Цвет, дожившего до золотой осени кленового листа…
- Потрясающе. Но мне, как всякой женщине, не хочется олицетворять собой осень. Придумай что-нибудь весеннее. Ну, и куда мы теперь? Только не обратно в «Зори», там мне не понравилось, да и название чересчур поэтичное.
- Камень в мой огород? Хорошо, обратимся к прозе. Надеюсь, лаконичные географические координаты не вызовут у вас неприятных ассоциаций?
…Мурманск погружался во тьму. Падающий снег засыпал холмы города с вечерними огнями. Троллейбус катил их к долине «Уют», где находилась недавно построенная гостиница «69 параллель».
«Как быстро все произошло. Оба они, независимо друг от друга, решили миновать, пропустить традиционный и обыкновенно достаточно долгий этап в развитии взаимоотношений, пренебрегли им, как чем-то не существенным, не обязательным. Всего несколькими фразами она дала это понять. Ну, и фактом своего приезда, конечно. Или ему только показалось?».
Подгоняемый светом прожектора снежный вихрь кружился вокруг высокого флагштока перед входом в гостиницу. В просторном холле никого, кроме них, не было в этот час.
На стойке портье горели настольные зеленые лампы, как в читальном зале библиотеки. Женщина, оформлявшая документы, не торопилась и, видимо, находила удовольствие в своей аккуратной медлительности. На просьбу поселить их в один номер, ответила категорическим отказом. Наверное, ее работе не были чужды психологические изыски. «Парочка… У них на лицах все написано. Отдельный номер… Как же, сейчас! Здесь не бордель, мои милые. У фифы-то обручальное кольцо… Сняла бы хоть, постыдилась. Вот возьму и нарочно поселю на разных этажах!».
В лифте он еще раз поразился тому, что она сейчас рядом с ним и это наяву.
Ему достался двухместный номер в самом конце коридора, по счастью второе место было не занято. Она ушла искать свой, такой же, этажом выше. Вскоре она вернулась.
- Как ты устроился?
- Я здесь один пока.
- А у меня соседка… Какая-то толстая тетка с телевиденья. Приехала вести репортаж со старта лыжного марафона. Дежурная сказала, что ожидается массовый заезд лыжников…
- Пропади они пропадом… вместе со своими высокопоставленными болельщиками. Наши правители все - заядлые болельщики, обожают спорт и, выбирая между строительством стадиона или больницы, всегда выберут стадион. Я вижу - ты валишься с ног от усталости. Соберись с силами сейчас спустимся в ресторан. Но тебе придется примириться , что рядом с тобой будет сидеть вздыхатель с невзрачными погонами старшего лейтенанта.
- В этом качестве ты мне неинтересен, ты прав. - она с непривычной для нее серьезностью посмотрела на него. - Ты думаешь, я могла оставаться спокойной после того как прочла то, что ты написал мне? Я допускаю, что это понравилось мне больше, чем ты мог ожидать. Если тебе нужно более простое объяснение, то можешь считать меня шлюшкой, которой просто нравятся мужики с зелеными глазами. Именно такого мнения обо мне придерживается моя старая подруга и твоя приятельница - Карина. Пойдем. - она горестно осмотрелась в комнате. - Меня начинает давить тишина.
Просторный зал ресторана пустовал перед закрытием. Оркестр не играл. Несколько посетителей были такими же постояльцами, спустившимися поужинать.
Им довольно быстро принесли заказ и, когда она утолила первый голод, к ней вернулось хорошее настроение и она снова улыбалась охотно и просто, искренне радуясь всему, что в этот момент происходило вокруг нее. Они могли смотреть друг на друга вдоволь, впервые ничего не опасаясь и никуда не спеша. Они интуитивно считали себя достойными друг друга, подходящими друг другу и то, что они сейчас рядом, воспринималось ими , как свершение какой-то справедливости, как правота. Их встреча - не сейчас, а вообще, не была следствием личного жизненного кризиса или усталости от обыденности, или семейного разлада. И у него, и у нее жизнь протекала вполне благополучно, если понимать под этим хорошо отлаженный компромисс с действительностью. Наоборот - это их сближение грозило им катастрофой, если загадывать далеко вперед, но им было так хорошо сейчас, в настоящем, что гадать или даже мечтать о будущем не хотелось. Она уже раз сказала ему, когда он заговорил на эту тему: «Это словоблудие. Давай его прекратим».
На ней был светло-серый костюм из плотной ткани с рисунком похожим на арабеску. Над застегнутой верхней пуговицей - стоячий воротничок белого трикотажного свитера. «Как училка». - подумал он, и тут же спохватился, а кем она была, как ни учительницей - только музыки. «И еще офицерской женой… Это уж совсем смешно».
- Первая в моей жизни авантюра… В Ленинграде тоже шел снег. Когда нас посадили в самолет, выяснилось, что он обледенел и вылет задержали. Потом подогнали какую-то специальную машину и стали обдувать крылья теплым воздухом.
- Старый двигатель.
- Наверное. Такая ревущая турбина… Наконец, влетели. Сосед - капитан первого ранга угощал меня шоколадкой и уговаривал переезжать жить на север: «Здесь люди добрее, шире… Совсем другая жизнь». Что, действительно так?
- Не знаю. Не мне - гостю, об этом судить.
- Красиво, когда пролетали над Хибинами! Как над другой планетой - такой квадратный, горный нарост под снегом, геометрически безукоризненный. Красиво… И вскоре мы приземлились… - тут она о чем-то задумалась. - Вот и все. Как твоя работа здесь?
- В профессиональном отношении на мне можно поставить крест. Но я полон творческих замыслов - у меня в лазарете лежит солдат с абсцессом плеча, каждый раз во время перевязки я вижу татуировку: «Любовь - это ты, Зина», и ниже голубок. Хочу себе сделать такую же наколку, только имя поменяю.
- Совсем ничего не оперируешь? - она решила пропустить мимо ушей его очередное признание. - Ты говорил, что у вас там есть госпиталь.
- Есть. Не про нашу честь. Да им самим там делать нечего. Ургентная хирургия в минимальном объеме. Что потяжелее отправляют во флотский госпиталь в Североморск.
Всякий раз, когда она подносила к губам бокал, он смотрел на ее руку, пытаясь понять, красивая ли она сама по себе или именно потому, что это ее рука - холеной бы он ее не назвал - рука замужней женщины, умеющая стирать, готовить, ласкать ребенка.
- И чем же ты заполняешь свой досуг?
- Ну, «жизнь армейского офицера известна»… Пью, философствую, режусь в преферанс… Много сплю. Перед сном долго размышляю о смысле бытия. Я пришел к выводу, что дар жизни безусловно должен воплотиться в счастье. Но все дело в том, что от индивида, от субъекта ни то, ни другое не зависит - только от других. Все мы должны заботиться о счастье других, а другие о моем счастье. Я не могу быть автором своего счастья, понимаешь? Сам для себя я его не могу сотворить - по определению.
- Равно, как и горе?
- Совершенно верно. Равно, как и горе.
- По-моему, это уже где-то было.
- Не важно. Дело не в приоритете. Важно, что я это понял.
- Тебе никогда не приходило в голову стать священником? Еще не поздно.
- Есть одна заминка… Я тут попробовал усы отрастить - так такая жиденькая гадость получилась, рыжеватая. А батюшка без окладистой бороды - сама понимаешь - ни виду, ни авторитету.
- Ты меня предупреждаешь? Хочешь, чтобы я приняла это к сведению? - она взглянула на него так славно, с таким лукавым прищуром… Хорошо, а что мы будем делать завтра?
- Завтра… - он немного поразмышлял, глотнув шампанского. - мы встанем попозже, и пойдем завтракать в «Дары моря». Закажем шашлык из зубатки. Нежные, тающие во рту, поджаренные до золотистой корочки, кусочки рыбы на коротких алюминиевых шампурах. Выпьем бутылку вина. Ты будешь обворожительна в лучах утреннего солнца. Мы сядем не так, как сейчас - визави, а рядом, чтоб я мог целовать твои волосы, когда буду больше не в силах себя сдерживать. А ты, защищаясь, будешь колоть меня вилкой под столом. Не видя этого, соседи по столику будут завидовать моему счастью. Подгулявшие, шальные рыбаки вечно ошиваются там и, влюбившись в тебя, начнут сорить деньгами, изливать душу…
- А потом?
- Потом мы будем бесцельно бродить по городу и восхищаться здешней жизнью. Пополудни мы будем восхищаться успехами всесоюзных лыжников, которые в любую минуту могут ввалиться сюда и испортить нам встречу.
- Но не отравить, верно? А я думала мы будем кататься на оленьих или собачьих упряжках. Сани опрокинутся и мы будем барахтаться в сугробах, осыпая друг друга пушистым снегом, как это делают Кардинале и Марцевич в «Красной палатке».
- На самом деле это не так пошло, как кажется на первый взгляд. На самом деле и «Страдания юного Вертера» вовсе не пошлая книга…
- Надеюсь, ты не сомневаешься в том, что я ее не читала. Давай закажем еще шампанского и возьмем его с собой в номер. Или это тебя разорит?
- Обижаешь. Я получаю больше, чем если бы заведовал кафедрой: капитанская должность, погоны, «северные», пайковые, да еще две «полярки» и не за горами третья! Вот только за бездетность высчитывают.
«А вот последнего не стоило говорить. Сейчас она уйдет в себя. Ведь чувствовал, что она старательно избегает разговора о статусе. Она эти сутки хочет быть свободной от всего, неужели непонятно?!».
Но она ничего не заметила.
- Ты умеешь гадать на кофейной гуще? - она перевернула свою выпитую чашечку, поставила ее на блюдце, и подождав минуту, открыла. Поворачивая чашку в руке, с разных позиций внимательно осматривала ее, плавно наклоняя в разные стороны и целиком погрузившись в это занятие. Он любил , когда она опускала голову и тогда короткая, слегка закругленная стрижкой прядь волос спадала с виска, частично пряча самое красивое на ее лице - глаза. Губы ее усмехнулись.
- Взгляни. Что тебе это напоминает?
На дне чашки образовался причудливый иероглиф из коричневых, местами слипшихся точек, как это бывает при определении групповой принадлежности крови, когда происходит агглютинация эритроцитов в несовместимых группах.
- Двух мнений и быть не может - фигурка человечка на лыжах…
Снег падал всю ночь. Проснувшись под утро он сначала увидел снегопад в освещении фонаря, горевшего выше этажом и потом, что ее больше нет рядом. Она встала раньше и ушла к себе в номер.
«Не надо сейчас думать о ней. Ночь кончилась и уже ничего не случится сверх того, что было. Строго говоря - дальше жить страшно. Ты уже не сможешь переносить ее отсутствие в своей жизни. Все другое обречено быть фальшью. Любой другой вариант будет с приставкой - эрзац. Преодолеть участь… для этого надо быть либо гением, либо подлецом. Он - ни то, ни другое. Думай не думай - опять получается безысходность… Она не хотела второго ребенка. В консультации сказали, что аборт делать не нужно, так как у нее гипертонус матки и все равно она не сможет сохранить беременность, что будет выкидыш. И ошиблись, а сроки прошли. И вот проснулась в луже крови, преждевременные роды… Спасли и ее и ребенка. Теперь у нее два сына. И это зачеркивает все для него, и для нее разумеется в первую очередь. «Толстой, ты доказал с терпеньем и талантом, что женщине не следует гулять ни с камер-юнкером, ни с флигель-адъютантом, когда она жена и мать».
«Не возжелай жены ближнего своего»… Бог не мог сказать такого, когда он сам ниспослал нам чудо любви. Эту заповедь люди сами придумали, основываясь на своем опыте». Ночью был момент, когда ему показалось, что они занимаются любовью в каком-то хрустальном гробу, в заточенье. Остро прочувствованный декаданс…Может, потому что оба молчали, не отрываясь друг от друга, добровольно загнав себя в тесное, строго ограниченное, колдовское пространство, где вытянувшимся переплетенным телам не нужна свобода.
В номере было чисто - накрахмаленные простыни, полированная мебель, прикроватный коврик. После казармы - рай, без всякой натяжки; словно камикадзе, которому накануне вылета предоставили возможность насладиться жизнью. Он подумал, что хорошо было бы хоть раз в месяц позволять себе бытовые передышки и приезжать в Мурманск, останавливаться в гостинице, чтоб просто выспаться в нормальной постели, принять душ, пообедать в кафе среди незнакомых людей…зная, что никто не будет барабанить в дверь среди ночи, требуя доктора, что не заявится в поздний час очередной приятель, скучающий во время дежурства по части с целю почесать язык и выпросить стопку спирта. Здесь в гостинице он демобилизован - вот что.
А лыжников так и не подселили. Вероятно, это была милость со стороны той женщины - портье. «Их любовь нравилась окружающим больше, чем им самим». Красиво сказано, но так не бывает. Надо будет коробку конфет купить, отблагодарить, когда будем уезжать. Да, они простятся уже сегодня. И ни ты, ни она ничего не сможете изменить, даже пытаться не будете. И опять, как всегда, верх возьмет второстепенное, а не главное в жизни.