Начало сентября. Еще тепло, но над Балтикой уже проносятся первые сильные ветры, как бы предупреждая о приближающихся осенних штормах. Мы с друзьями на яхте возвращаемся из дальнего похода и, чтобы переждать царящую на море непогоду, принимаем решение на денек-другой зайти в немецкий порт Росток – чудесное место, где романтика средневековой Ганзы органически сочетается с удобствами и достижениями современного мегаполиса.
Какой-либо определенной туристической программы у нас не было, поэтому всем экипажем просто бродили по старому городу, наслаждаясь его шармом и очарованием. Прошлись по брусчатке Кропелинер-штрассе, где стилизованные под старину современные красно-кирпичные псевдоготические здания с размещенными внутри торговыми центрами и ресторанами удачно вписаны среди настоящих фахверковых домов. Побывали на Рыночной площади, полюбовались взметнувшимися в серое небо острыми шпилями Патрикскирхе и городской Ратуши.
О далекой старине напомнили и остатки некогда монументальной крепостной стены, хотя до наших дней сохранилась лишь небольшая ее часть с несколькими воротами. Внезапно хлынул ливень, и чтобы укрыться от него, мы попытались спрятаться в одних из этих ворот, выполненных в виде стрельчатой арки в почти двухметровой толщины стене. Вместе с нами, спасаясь от дождя, под арку зашел и высокий седой господин. Через пару минут он, кивнув в сторону льющих с небес потоков воды, вежливо улыбнулся одними глазами и сказал что-то по-немецки.
- Нихт ферштейн! – бодро ответили мы и тем самым исчерпали свой словарный запас в немецком.
- А, так вы туристы! Откуда? Поляки, итальянцы? – мужчина перешел на английский.
- Русские мы, из Калининграда.
- О, Калининград, Кенигсберг!.. Я тоже оттуда, только уехал очень-очень давно, - он, медленно подбирая слова, заговорил по-русски с сильным акцентом, но при этом речь была грамматически правильной.
Спросив, не возражаем ли мы, седой господин рассказал нам свою историю, которая вкратце такова.
Михаель Кюне, так звали нашего нового знакомого, родился в Кенигсберге. Когда советские войска штурмом взяли город, ему было десять лет. Отец погиб где-то на Восточном фронте еще в далеком 43 году, а они с матерью жили в подвале своего частично разрушенного дома на улице, которая у нас теперь носит имя Космонавта Леонова. Чтобы как-то прокормиться, они с матерью работали в воинской части, мать при кухне и прачкой, ну а он выполнял разные мелкие поручения - принести дров или угля, натаскать воды.
О советских солдатах у него сохранились только добрые воспоминания. Они постоянно подкармливали паренька и его мать сверх положенного пайка, а в свободное время учили мальчишку русскому языку. Через несколько лет была депортация и дальнейшее блуждание по разрушенной послевоенной Германии, затем учеба в морской школе. Получив специальность, он работал механиком на торговых судах, исходил вдоль и поперек всю Балтику и Северное моря, побывал по многу раз во всех портах, а вот в Калининград, по понятным причинам, зайти не удавалось. Попасть туда он смог лишь туристом в начале девяностых, когда город открыли для посещения иностранцами. Новый город ему, на удивление, понравился. Может быть потому, что в мальчишеской памяти Родина оставалась лишь обгорелыми руинами, торчащими из сплошных груд битого кирпича. Приезжал три раза, привозил с собой жену. Его дом не сохранился, а вот школа, в которую он успел походить несколько лет, уцелела, стоит, как и прежде, рядом с перекрестком современных улицы Леонова и проспекта Мира. Теперь годы уже не те, он не знает, сможет ли приехать еще раз навестить город своего детства, поэтому попросил передать привет Кенигсбергу-Калининграду.
Дождь закончился, и лишь отдельные капли падали с веток еще по летнему зеленых деревьев.
Господин Кюне пожелал нам доброго ветра, запаса воды под килем, и мы попрощались. Он пошел своей дорогой, а нам была пора возвращаться на лодку.
На следующее утро, урча и пофыркивая двигателем, наша яхта уже шла вниз по речке к Варнемюнде, чтобы выйти в море, поставить паруса и продолжить свой путь домой. Накрапывал мелкий дождик, и в его серой пелене за кормой плавно исчезали портовые сооружения, красные черепичные крыши, купола и шпили Ростока. Где-то там оставался и встреченный вчера Михаель Кюне. Человек, родившийся и выросший на той же земле, что и мы, ходивший по тем же самым улицам, но при этом в совершенно другом городе и в другом государстве. Можно ли было назвать его нашим земляком? Не знаю. Хотя в последнее время мне больше и больше кажется, что все мы немного земляки.