Сегодня утром я снова услышала этот звук. Звук, которого не слыхала и не вспоминала много лет. Иногда случаются со мной удивительные вещи. Простой, самый обыденный звук или предмет, на который другие и внимание бы никакого не обратили, может одним махом вызвать в моей памяти такой мощный, яркий поток воспоминаний, картин прошлого, ассоциаций… Что защемит сердце, захватит дыхание и… и я неожиданно открою для себя какую-нибудь очень важную истину. Истину, помогающую глубже понять и саму себя, и великий мир. Вернее то, на чем он стоит.
Так было и в этот раз. Я проснулась ранним утром. Было еще совсем темною декабрь. Светает поздно. За окном снег сверкает в лучиках фонарей. Деревья и кустики вдоль проспекта все окутаны белым инеем. Видать мороз трещит. Красота. Новый год скоро. Месяц тоненький в небе горит. Замечать все это в наше время тоже дар Божий. И во всем ощущается какое-то таинственное ожидание. В детстве это звалось приближением к сказке. Подобные мысли мгновенно промелькнули в моей голове. Но в следующий момент я уже привычно подошла к кроватке сынишки и сунула руку к нему под одеяльце, чтобы проверить, сухи ли его ползунки и не нужно ли его переодеть. И вдруг! Этот звук. Он донесся с улицы. Снизу. С тротуара, идущего вдоль нашего дома. И был так отчетлив, будто я не с шестого этажа его слышала, а стояла где-то там, внизу, рядом. Звук издавала снеговая лопата. Обычная дворницкая фанерная лопата, которой сгребали в сугробы выпавший ночью снег. Но я! Я словно остолбенела, услышав его. И так несколько минут стояла, прислушиваясь к поскребыванию снеговой лопаты, как к забытой красивейшей мелодии. Как к известно, где запевшей скрипке. И, глядя на спящего сынишку, я думала, что обязательно расскажу ему обо всем, сто вспомнила сейчас. Вот только пусть еще немного подрастет. И сделаю это так.
Когда твоя мама была маленькой девочкой, она жила в старинном петербургском доме с высокими потолками, украшенными лепными плафонами и бордюрами, с узкими окнами, верхняя часть которых была полукруглой. Поэтому девочка думала, что раньше, давным-давно, дом ее был замком, и жила в нем какая-нибудь заколдованная принцесса, которой не разрешалось выходить в свет, и никто не смел, пробраться к ней в замок. Недаром дома были такие толстые каменные стены. Девочка вообще очень любила мечтать и фантазировать. Она уродилась на свет со слабым здоровьем. И оттого все время проводили вдвоем с бабушкой, учительницей на пенсии. Чтобы внучке было не скучно, бабушка, сидя с нею дома, или прогуливаясь во дворе, читала ей вслух много разных сказок и интересных историй. А девочка слушала и воображала себя все, о чем шла речь. Став постарше, девочка и сама начала выдумывать разные удивительные рассказы, героиней которых была она. Выдумывание стало главным ее занятием. Она не любила общаться со сверстниками, не любили шумных игр. Даже в куклы она играла не так, как обычно играют девчонки. Она не нянчила их, не наряжала, а, взяв куклу в руки, садилась с нею в уголок дивана и начинались удивительные приключения какой-нибудь бедной сиротки или смелой красавицы принцессы, из демократических убеждений сбежавшей из дворца к разбойникам, бесконечные диалоги, волшебные перевоплощения… И, конечно же, победа добра в финале.
А по ночам порою странное ощущение охватывало девочку. Это могло быть и во сне и наяву. Ей вдруг начинало казаться, что стоит ей завтра утром выйти из дому, перейти через улицу в сквер, где стояла старая школа, а возле нее, слева, маленький, чудом уцелевший от сноса, деревянный бревенчатый домик, где еще доживали свой век, какие-то старушки… Стоит ей только выйти в этот сквер, завернуть за старую школу и маленький домик, раздвинуть руками ветки корявых яблонь, и там… Там она найдет нечто, что нельзя объяснить никакими словами. Это будет какая-то волшебная грань бытия, черта, перешагнув через которую, она сразу окажется в каком-то другом, совершенно другом мире. Что это за мир, она не могла рассказать, потому, как и сама четко не понимала. Она чувствовала всею душой только одно. В этом замечательном, великолепном мире царит радость, мягкий теплый свет, любовь всего ко всему, ласка и красота. И всему этому там нет конца. Там бесконечно хорошо, несказанно радостно, но, в то же время, тихо и спокойно. Тамошние радость и восторг не результат какого-то празднества, веселого гуляния, как это бывает здесь, в нашем мире. Там они присутствуют всегда, разлиты во всем. И никогда не уходят. Настолько ясно, настолько живо чувствовала девочка возможность существования этого мира. Настолько сильно притягивал он ее к себе. Что хотелось ей прямо тут же, ночью, вскочить с кровати и бежать, бежать из квартиры прямо туда, в сквер за старую школу и маленький бревенчатый домик. Она буквально физически ощущала место, где находится та заветная черта, ее только перешагни и … Но, когда, дождавшись дня, она бежала к тому таинственному месту, заворачивала за маленький домик, вместо заветной черты она видела там свалку старого хлама и мусорные бачки. Однако, разочарование ее продолжалось недолго. Скоро ей снилось уже другое тайное место, в котором находится ее заветная грань. И она вновь искала ее. Что это было? Откуда бралось это ощущение, эта уверенность? Теперь, спустя много лет, я склонна думать, что это были воспоминания детской души о том мире, в котором она находилась до прихода своего в мир материи. Воспоминания о небытие. Душа ребенка, должно быть, бессознательно искала утраченные неземные свет и счастье. Искала и не могла найти. Но не теряла надежды обрести их вновь. Быть может так и должно быть всегда с человеком. Но в детстве это ощущается яснее и естественнее: не мешают грехи.
Но вот наступал декабрь. Время самое сказочное в году. Время, когда даже самые скептические взрослые люди ощущают в себе ожидание, если не чуда, что хотя бы какой-то новизны. Для маленькой же мечтательницы это время было самым волшебным и любимым. Выпадал первый снег. Проснувшись, раним зимним утром, когда еще совсем темно, а за окном трещит мороз и все деревья и кустики вдоль проспекта окутаны инеем, девочка, лежала в своей постели, слышала, как дворничиха тетя Настя сгребает большой фанерной лопатой сугроб на тротуаре возле подъезда. И прислушиваясь к этому мерному, однообразному звуку, девочка замирала от радости. Радость была вызвана тем, что наконец-то выпал чистый первый снег. Что можно будет завтра покатиться по нему кубарем. Можно ехать вдоль по улице на саночках, которые бабушка повезет за веревку. И, сидя в них, воображать, что едешь на больших настоящих санях и запряжена в них лошадь Дичок, про которую бабушка девочке так много рассказывала. Эта лошадка принадлежала когда-то девочкиному прадеду справному новгородскому крестьянину, бабушкиному отцу. Был Дичок до того умным и добрым другом своим хозяевам, что девочка искренне верила: Дичок, конечно же, являлся заколдованным царевичем и, несомненно, имел какую-то связь с тем чудесным миром, вход в который она так страстно желала отыскать.
Еще была радость от того, что скоро папа принесет домой большую ароматную елку. Наденет на нее гирлянды разноцветных лампочек. А под елку поставит игрушечный бревенчатый домик. Внутри домика тоже загорится маленькая лампочка. И девочка сможет, как в прошлом году, забираться под елку и, усевшись возле игрушечного домика, думать, будто она вовсе не девочка под новогодней елкой, а настоящая добрая колдунья. Молодая прекрасная фея, живущая одна в дремучем лесу, в маленькой избушке под огромной елью. Дорогу к этой избушке могут отыскать только хорошие люди. А плохим лес путь заступает, елки лапами по глазам стегают, ноги в их корнях заплетаются. Добрым же людям, приходящим к ней, она помогает во всем. Исцеляет их прикосновением рук. Помогает отыскать друг друга. Дарит замечательные подарки. И все они ее любят и дружат с ней и с ее любимыми зверями, которых у нее много, много. И имя у нее тоже какое-нибудь особенное, необыкновенное. Скажем, Одетта, как у прекрасной девушки-лебедя. Или Карина, как называется та замечательная фортепианная пьеса Шумана, пластинку с которой иногда заводит ей бабушка на старинном проигрывателе.
Радость вызывалась еще и тем, что к Новому Году приедет к ним в гости из новгородской деревни баба Груша. Маленькая, сухонькая и бойкая старушка, говорящая, как положено новгородке, на «о». Она приходилась девочкиной бабушке невесткой, женою покойного старшего брата. Знала баба Груша множество русских сказок, забавных деревенских историй и мастерски умела их передавать в лицах. Девочка впитывала все это как губка. Ибо натура ее была глубоко русской, и она подсознательно тянулась к своим истокам, еще знала баба Груша священную историю в народной интерпретации. Долгими святочными вечерами рассказывала она девочке о том, как матушка Богородица Пресвятая младенца Христа в яслях овечьих породила: «а была она сама-то девушка молоденькая. А Иосиф праведный, хоть и мужем ее звался, а вроде ей за место отца. Породила она сыночка, прижала его к своей груди и сказала: «Спи, дитя рожоное. Знаю, когда вырастешь, покинешь меня, матерь твою, пойдешь служить миру и не спросишься у меня. Но пока могу прижимать Тебя ко груди своей, пока могу прикрывать Тебя своим телом, спи, ничего не бойся – я матерь Твоя». Рассказывала баба Груша как пришли поклониться младенцу Христу пастухи и волхвы восточные, и пела рождественский тропарь: «Рождество Твое, Христе божий наш, возсия мирови свет разума; в нем бо звездами служащии звездою учахуся…». А девочка затаивала дыхание и удивлялась, почему взрослые говорят, что это неправда? Разве может быть неправдой то, от чего так светло и радостно на душе? Светло и радостно, как в том чудесном мире, который она так стремилась отыскать.
Вспоминала баба Груша и о святочных гаданиях в деревне, когда она была молодой. Рассказывала, как однажды увидала, заглядывая через правое плечо гадалки в обручальное колечко, опущенное в блюдце с водой, (как в телевизоре) своего суженого Ивана Николаевича и свою будущую свекровь Наталью Ивановну, сидящую возле окна в избе, в которою Грушу после и выдали замуж. Девочка, слушая это с восторгом, убеждалась в своей правоте относительно веры в чудеса.
Все это грядущие зимние события и предвкушала девочка, лежа раним темным утром в постели и слушая поскребывание снеговой лопаты на улице. Даже сама дворничиха тетя Настя казалась ей в эти минуты необыкновенной. Несмотря на ее толстую кургузую фигуру, неуклюжий грязный ватник, на голову, повязанную грубым шерстяным платком, хриплый голос и привычку к крепким русским выражениям. Девочка представляла себе как дворничиха одна среди морозной пустой улицы сгребает сугроб. А мимо нее, выныривая из мрака, проносится снежная королева в своих белых санях с упряжкой вьюжных коней, сверкающих ледяными копытами. А она, дворничиха, вовсе ее не пугается, да еще и крикнет в след, погрозив лопатой: «Эй ты, легче на поворотах! Я те долгополой покажу как людям дороги заметать, да мальцов похищать!».
Вот какая феерия воспоминаний может возникнуть в моей памяти, благодаря самому, казалось бы, обычному и заурядному бытовому звуку. Впрочем, в наши дни он не так уж и обычен. И откуда только взялся в это утро под нашими окнами дворник с фанерной лопатой, сейчас, когда чистить городские улицы вовсе не принято? Быть может, он ниспослан мне специально. Для того, чтобы я вспомнила все то, о чем не думала много лет, но о чем обязательно должна рассказать тебе, мой сын. Наверное, это так есть.
Когда мечтательная девочка стала взрослой, она утратила свое живое ощущение близости заветной черты, грани, которую стоит только перешагнуть и обретешь чудесный светлый тихий мир любви, куда так стремится душа. Но одно взрослая девочка знала твердо. Она обретет это чувство вновь, когда рядом с ней появится другое детство – детство ее ребенка. Но детей у нее не было. Тянулись годы тоски, отчаяния, надежд, разочарований, лечения, операций. И вот однажды в кабинете врача она услышала два слова. Два заветных слова, ожидаемых столько лет. Взглянув на нее поверх очков, врач произнесла привычным дежурным тоном: «Вы беременны». Врач говорила эти слова каждый день несколько раз за свой прием. Она привыкла к тому, что большинство ее пациенток реагировали на них с досадой, некоторые со страхом, некоторые равнодушно, только немногие с радостью. Такова страшная действительность нашего времени. Но для взрослой девочки эти слова были примерно тем же, чем для пришедшей к Гробу Господню Марии Магдалины известие о воскресении Христа, изреченное молниеподобным ангелом. И, взглянув на ее лицо, меланхолическая врач улыбнулась и сказала уже совсем другим тоном: «Вы беременны. Наконец-то. Слава Богу. Поздравляю».
И вот, ты спишь передо мною в кроватке, мой сын! Для меня самый прекрасный и талантливый ребенок. Теперь твоя очередь мечтать и радоваться жизни. Мы будем вместе с тобой искать заветную черту, перешагнув которую можно очутиться в чудесном светлом тихом мире любви и добра. Что же касается меня, то для меня этот мир – мири твоего детства. Мир, который я буду оберегать для тебя. Я не знаю, кем ты станешь, когда вырастешь, как будешь служить миру здешнему, не спросясь у меня. Но пока я могу держать тебя на руках и прижимать к своей груди, пока могу прикрывать тебя своим телом, ничего не бойся. Я с тобой. Я твоя мать.