На просторном поле высится трёхэтажный дворец с заострёнными башенками, балюстрадой, и полукруглым фасадом с солидными колоннами. Кое-где в выстриженной траве мелькают белые дорожки из камня и низкие светильники для прогулок в вечернее время. Частная территория обнесена высоким забором, спрятанным густым кустарником, а за оградой шумит вековая дубрава вперемежку с сосновым бором.
Обладательница прекрасного замка нежится в постели, хотя солнце уже давно стоит в зените. Шёлковое бельё просторного ложа ласково обнимает хозяйку и не хочет отпускать. В кресле напротив софы вальяжно развалился персидский кот Арнольд, который внимательно смотрит на женщину одним голубым глазом, потом открывает второй – рыжий – и начинает потягиваться. Солнечный блик упал на один из драгоценных камней ошейника Арнольда, и бриллиант заиграл всеми цветами радуги. Людмила откидывает воздушное одеяло, сквозь дорогое полотно портьер просвечивает весеннее солнышко и на душе становится ещё светлее и лучше. Переливающиеся камушками сваровски домашние тапочки в восточном стиле с загнутыми носиками впускают ножки Люси, и она идёт в ванную комнату умываться. Вокруг роскошные аппартаменты в золоте и хрустале.
Умывшись, она будит мужа:
– Вставай, соня!.. Сегодня дети приедут, надо встретить.
– Не ты же будешь стоять у плиты, – зевая, отвечает он, и это замечание вполне может сойти за шутку.
– Всё равно хочется пораньше.
Как по команде собирается персонал и домочадцы. Никто не шумел, пока не встали сами. Сразу последовали распоряжения: садовнику, прислуге, повару, и началась обычная суета.
– Я сегодня недоступна, – предупреждает Людмила личного секретаря по телефону, – для международного общения в том числе, перенеси разговор на другое время. Сегодня у меня праздник, прошу не беспокоить.
– Будет сделано. Как прикажете, – рапортует он.
На лужайке рядом с фонтаном резвятся собаки. В японском саду в пруд запустили живую рыбу, вот радости-то будет ребятишкам!.. Людмила села в беседке, увитой душистыми цветами, посидела, прислушиваясь к радостной возне собак и приятному плеску воды фонтана, и произнесла тихо, но отчётливо:
– Господи, спасибо Тебе за всё, что Ты мне дал.
* * *
Поступив на работу в институт по распределению, я отрабатывала положенные три года. Первое место работы и жизнь в коллективе казались мне несколько странными. Отпечаток негатива вносил тот фактор, что институт имел статус полувоенного учреждения со степенью секретности, и пришлось привыкать к жёсткой дисциплине. Неблагоприятное впечатление создавалось также коллективом научно-технической библиотеки, в которой теперь должна была работать. В библиотеку я пришла не одна, а вместе с однокурсницей, и ей сразу стали отдавать предпочтение то в одном, то в другом. Ира жила в семье без отца вместе с братом и мамой, мама Иры явилась в институт и обрисовала всю тяжесть семейного положения. Я же воспитывалась в благополучной полной семье и была единственным ребёнком у родителей. За Ирину стали хлопотать и при первой же возможности прибавили зарплату, поручали более интересную и лёгкую работу, и дружно жалели. Меня никто не обласкивал, а если случались ошибки в работе, то их сваливали на меня. Пыталась оправдаться, но меня никто не слушал. Ира находилась в положении дочки, а я – падчерицы.
Отдушиной служили те короткие встречи по работе, которые случались за пределами библиотеки. В том числе иногда по рабочей надобности приходилось заходить в копировальный цех, где работала бойкая девушка Лена и пожилая Марья Ивановна.
Мне нравились многие авторы, и некоторые книги были для меня буквально настольными. Хорошие книги – дефицит, и поэтому высказывания великих писателей приходилось переписывать от руки. Сколько томов драгоценных записей пришлось тогда создать! Если бы знать, что наступят времена, когда можно будет купить любую книгу.
В нашей изобилующей запретами стране нельзя было копировать, и раньше я даже не знала, что на свете существуют аппараты специально для этих целей. На картинках в иностранных журналах копировальные машинки представляли из себя маленькие симпатичные ящички. Даже нынешние ксероксы достаточно громоздкие, нежели иностранные аналоги тех времён. Громоздкая машина-конвейер занимала приличное место – в метр шириной и высотой, и метра четыре в длину. Поскольку копировальный раствор, похожий на золу, засыпали вручную и на глаз – полагалось молоко за вредность. Работа была не из лёгких. Из большого мешка в машину засыпался чёрный раствор, мелкая невидимая взвесь ударяла в нос и глаза, девчонки при этом морщились. Засыпав раствор, приподнималась тяжёлая металлическая крышка, в первое отделение машины клали листок, измазанную чёрным раствором тряпочку, закрывали крышку, нажимали на кнопку, машина начинала шуметь, в ней что-то двигалось, как будто перемешивалось, раствор, видимо, придавливался к бумаге и таким образом создавался шрифт. Вынув бумагу, смахивали или сдували губами(!) лишний песок, вытирали тряпочкой грязные руки и клали страницу в следующий аппарат. 10 минут выдерживали в закрепителе, вынимали, и сушили 30 минут, развешивая листочки на прищепках, как бельё на верёвочках. Иногда следы порошка оставались на носу или щеке, девчонки как будто испачкались сажей. Сидели женщины в том же помещении, судя по всему, начальство не беспокоилось за здоровье работников... Сейчас ксерокс печатает за 1 минуту, прогресс налицо.
Через год работы в институте я обзавелась знакомыми, и уже не чувствовала себя так стеснённо, как раньше. За год пришли новенькие и среди них Людмила, которая заняла место ушедшей на пенсию Марьи Ивановны. Лена вздохнула с облегчением, потому что грузная Марья давала ей лишние поручения, чтобы иметь возможность лишний раз посидеть. С приходом молодой сотрудницы работа распределилась поровну, как и полагается. Обычно в институт приходила молодёжь, как и я, по распределению, либо переводом из близкой по профилю организации. Людмила пришла с улицы, и ей было уже лет 30. У неё сын-первоклассник и муж, злоупотребляющий традиционным русским напитком. Людмила соответствовала своему имени и на самом деле оказалась очень милой женщиной – скромной, тихой и немногословной. Внешне она тоже производила приятное впечатление: светлая шатенка с пухленькой фигуркой, нежными кудряшками и большими серо-голубыми глазами, немного навыкате, чувственными губами и красивым носиком. Движения женщины были неторопливые, и от неё веяло спокойствием и уравновешенностью.
В противовес Людмиле, “старожил” Лена была шумной и весёлой. Ей 23 года, она уже успела выйти замуж и родить сына. Лена с юмором говорила буквально обо всём и обо всех, могла и съязвить, поддеть человека, но на неё никто не обижался.
Поскольку работа начиналась в семь часов, а многим сотрудникам приходилось добираться с другого конца города или из пригорода (работа в таком заведении считалась престижной), то утром женщины косметику не накладывали. Когда приходили на работу, то начинали прихорашиваться у маленьких зеркал. В тесноте неуклюже доводили свой образ “до ума” и, поправив всё, что положено, садились за свои столы, доставали косметички и дружно, практически синхронно, начинали краситься. Мужчины, деликатно удалявшиеся вначале кто якобы в соседний отдел по делам, кто курить, а некоторые просто за компанию с курильщиками стояли на лестнице, возвращались на рабочие места. Женщины ещё 15 минут наводили красоту, накрасившись, шли пить чай, обменивались домашними новостями, и только после этого приступали к исполнению своих служебных обязанностей.
Внешность у Лены весьма неординарная: от природы она имела большие зеленоватые глаза с рыжими ресницами, бесцветные брови, пухлые, но невыразительные губы и маленький красивый носик. Рост у неё высокий, бюст маленький и красивые бёдра с длинными ногами – типаж нынешнего статуса красоты. Если бы ей сейчас было 20 лет, она завоевала подиумы Парижа за пять минут или титул “Мисс Вселенная”. В советское время высокие женщины считались некрасивыми, а непропорционально длинные ноги расценивались чуть ли не как уродство. Бесцветное лицо Лены преображалось после нанесения косметики. В 80-е годы было принято краситься вульгарно – броский макияж глаз, румяна, яркая помада и такой же кричащий маникюр. Сначала Лена, как и все, наносила тушь на ресницы, иголкой отделяя склеивающиеся реснички одну от другой, при этом глаза становились, как у куклы. Потом карандашом обводился контур вокруг глаз, и даже самые маленькие глазки становились большими, а уж Ленкины вообще огромными. Бледное веснушчатое лицо тщательно замазывалось крем-пудрой, а затем покрывалось обычной пудрой. Модницы ещё румянились. Некоторые женщины, и не только молодые, применяли ещё тени для век, абсолютно убойный вариант, как сейчас говорят “боевая раскраска”. Итак, Лена по всем правилам наводила красоту, подрисованные бровки взлетали вверх, а губы рисовала такой формы, что без сердцебиения пройти мимо невозможно. Довершал образ ярко-каштановый цвет волос, и всё вместе гармонично сочеталось. Преображение длилось полчаса и Ленка становилась необыкновенной красавицей. Когда красотка входила в столовую – все переставали есть, поворачивали головы в её сторону, и следили за каждым движением институтской красавицы. Полинститута мужчин сохло по ней.
Глядя на Лену, скромная Люда тоже стала чуть-чуть подкрашивать веки голубыми тенями под цвет глаз и как-то даже мазнула пухленькие губки бледно-розовой перламутровой помадой. Прошёл год, Люда к тому времени прижилась в коллективе и вполне освоилась.
В институт приезжал Дом мод, известные на всю страну манекенщицы, на которых мы раньше любовались в журналах, показали новую коллекцию одежды. В актовом зале соорудили подиум, по которому вышагивали статные светские дивы, высокомерно поглядывая на толпу.
К праздникам служащих снабжали заказами, чем славились институты нашего типа, так называемые “почтовые ящики”. Иногда заказы давали в обычные дни, но крайне редко. Отдел информации, в который входила библиотека, состоял из одиннадцати человек, среди которых переводчики с английского, немецкого и французского языков и 5 редакторов. В библиотеке работало 5 человек. На такую массу народа давали 3 заказа, вертлявая манерная Ирина Сергеевна, подруга заведующей библиотеки, рисовала на трёх бумажках крестики, а остальные бумажки по числу сотрудников оставались пустыми. Бумажки клали в мужскую шапку, перемешивали, и каждый тянул свою участь. Некоторым везло – подряд два раза вынимали бумажку с крестиком, но договор есть договор, все завидовали, но правило не меняли. В заказе находилась хорошая колбаса, консервы, гречка, ярко упакованное иностранное печенье, сгущённое молоко и в довесок что-нибудь обыкновенное. С продуктами в стране было плохо и этими заказами люди жили и были очень довольны.
Однажды приехали врачи с аппаратурой для обследований, и провели плановую диспансеризацию. Сцену в актовом зале, на которой стояли столы для докторов, едва прикрыли занавесками с зазорами между ними, а в зал иногда случайно заходили мужчины. По сцене мы ходили полураздетые, по двое гуськом друг за другом, от одного доктора к другому. С Людмилой мы случайно попали в пару и немного робели.
Москва готовилась к Олимпиаде-80. Как грибы после дождя, росли многоэтажные современные здания. Приводились в порядок дворовые территории в центре, убирался лишний хлам, насаживались деревья и кустарники, стало больше клумб. Город становился более красивым и нарядным.
Поскольку в нашей системе работал проверенный контингент (КГБ досконально изучало всех родственников до третьего поколения), то поступило предложение от Моссовета – тем, кто желает работать на Олимпийских объектах, подать заявления. Набор персонала осуществлялся в строящийся по соседству грандиозный гостиничный комплекс “Измайлово”. В гостиницу требовались: официанты, бармены, повара, горничные и работники в другие службы гостиницы. Обстановка в институте была настолько угнетающая, что я, набравшись смелости, подошла к Светлане Павловне, заведующей библиотекой, сухой как жердь рефлексирующей старой деве, и обратилась с просьбой отпустить меня. Заведующая устроила очередную истерику, сказав, чтобы я даже не надеялась на увольнение, 8 лет она ждала, когда пришлют молодых специалистов, поэтому ни за что не отпустит, тем более меня.
Одной из счастливчиков стала Лена – она хотела работать официанткой. Эта профессия исключительно подходила ей, эффектной и яркой девушке. Представляю, какую карьеру она сделает в гостинице! Образование у Лены 10 классов, в институте ей абсолютно ничего не светит, так и будет тягать металлические панели и дышать вредным раствором. О зарплате и говорить нечего – копейки.
Даже тихоня Людмила решила уйти! Она тоже без образования, но мне казалось, что Люда не соответствовала гостиничному антуражу. Тем более, женщина недавно пришла к нам и в таком возрасте прыгать с места на место вроде несолидно. Достижением можно считать даже то, что её взяли на работу в институт, с улицы в нашу систему попасть совсем непросто. Значит, это была её судьба, двигаться наверх, не обладая какими-либо ярко выраженными способностями. Она совсем простая женщина, даже напоминала лимитчицу. Коренные жители отличались от приезжих воспитанностью, образованием, манерой одеваться, грамотной московской речью. Почему Люда производила такое впечатление – может, излишней скромностью?
И cовсем наступил конец света, когда об уходе заявила Валентина Николаевна, отработавшая в системе 20 лет, c испуганным взглядом, замотанная домашними делами, всегда скромно одетая. Она явно не вписывалась в гостиничную атмосферу и её вряд ли манили огни гостиничного комплекса. Валентина ушла из духа противоречия. Образование у неё хорошее, но её засадили в дыру, дали мизерную зарплату и сказали, что кто-то должен занимать и это место. И сидит бедняжка в тесном помещении среди железных шкафов год, пять, десять лет. Ни слёзы, ни уговоры не помогали. Она немного занудлива, ну так кто из нас без недостатков? Институт навязывал работникам обязаловку – раз в несколько лет мы ездили на картошку, жили в нечеловеческих условиях, работали на тяжёлой физической работе. Раз в полгода даже академики ходили на овощную базу, где в грязной одежде (которой ни у кого нет, потому что мы интеллигенция), желательно, в фуфайке и кирзовых сапогах, нужно было перебирать гнилую картошку. Дышали смрадом, мёрзли, не обедали – элементарно негде. Над нами откровенно посмеивались рабочие базы, не отказывая себе в удовольствии поиздеваться над вшивой интеллигенцией, пусть повкалывает в грязи да на холоде и послушает простую народную речь без изысков… Так же можно поступить и с Валентиной – каждый из отдела мог по два-три года сидеть на том заколдованном месте. Все ахнули, когда Валентина объявила о своём решении покинуть институт, потому что пословица “Незаменимых людей нет” в данном случае не сработала. Найти желающих на “вакантное” место, естественно, не оказалось, зарплату прибавлять тоже не собирались. Всегда уравновешенный и улыбающийся начальник отдела Иванов проявил озабоченность, а его заместитель с птичьей фамилией Удод, несмотря на врождённую интеллигентность, начал повышать голос на подчинённых. Нервишки у начальства стали сдавать. Дамы напряглись и заволновались: неужели теперь каждый сотрудник отдела, как и в случае, когда нас, как закланных агнцев, посылали на картошку, должен будет некоторый срок отсиживать на том злополучном месте? Эта проблема обернулась головной болью для начальства, но на то оно и начальство, чтобы не только иметь привилегии, но и что-то решать, в том числе и с головной болью.
Наши девчонки прекрасно устроились в гостинице! Лена, как и хотела, работала официанткой, а Людмила и Валентина трудились в службе по приёму гостей. Перед Олимпиадой руководство института собрало коллектив и внушало – во время проведения Олимпийских игр лучше оставаться дома, возможны теракты. Мы тогда даже не знали, что это такое, поэтому не боялись. Сейчас на дворе 2007 год, столько произошло трагедий в Москве, сколько погибло людей. Светлая память. А пока страна жила при социализме, который мы поругивали на кухне и не знали, что для нашей специфической страны это и была, может быть, наиболее приемлемая форма правления за минусом зарвавшейся верхушки и тотального запрещения чего бы то ни было. Если бы страна постепенно пришла к демократическим основам, то не было бы нынешнего беспорядка. Приватизация в Чехословакии прошла намного эффективнее, чем в России, всё по-честному. Например, завод в Чехословакии стоимостью 346 тысяч, продавался за 346 тысяч, а не за 1 тысячу, как у нас. Без комментариев.
Летом в Москву пришёл праздник. Гости съезжались со всего света. Я гордилась за свою страну! В центре столицы много ярких иностранных новшеств. Поскольку я любила всё иностранное, то воспринимала это как личный комплимент. На улицах поставили киоски круглой формы с замысловатой формой крыши – ярко-жёлтого цвета с нарисованной большой железной банкой (тогда в железных банках ничего не продавалось), и на ней, синей, английскими буквами красным цветом написано “Кока-кола”. В меньшем количестве привезены были оранжевые киоски с “Фантой”. Мы много слышали о кока-коле, и нам очень хотелось испробовать вкус иноземного напитка.
В институте распределялись билеты по 3-4 рубля, скидка 70 процентов, реальная стоимость от 15 до 25 рублей. Представляю, сколько они будут стоить у спекулянтов! Но, вероятнее всего, билеты к ним не просочатся, потому что не продаются вообще, а распределяются только по предприятиям. Организации, наверняка, задействованы аналогичные институту, чтобы публика на трибунах сидела надёжная. Маразм – простой человек на Олимпиаду не попадёт. Даже из нас не все могли выложить такую сумму за билет.
В магазинах продавцы вдруг стали вежливыми. Вот ведь противная советская черта – показуха, – как будто продавцы всегда такие, мол, сервис не только на Западе, но и у нас. Товаров в магазинах стало как при коммунизме – глаза разбегаются, то ли из-за того, чтобы перед иностранцами повыпендриваться богатым ассортиментом, то ли иногородние остались дома, поскольку въезд в Москву накануне и во время Олимпиады им запрещён.
В центре благодать – свободно! В метро, на улицах, в магазинах – ау, люди! Только много милиции. Очереди есть, но маленькие, лица у москвичей радостные, ведь такого дефицита они 20 лет не видели. В обычное время трудовая Москва работает, москвичам некогда стоять в многочасовых очередях. Прилавки завалены дефицитом – столько всего красивого, модного, добротного, совершенно по сходной цене. Можно накупить на 20 лет вперёд, что, кстати, многие и делали… Эстрадники запели в западной манере, и ежедневно приходилось слышать что-нибудь этакое. Ну наконец-то, проснулась матушка-Рассея! Пугачёва почему-то пропала, Лещенко запел по-новому; тон задавала молодёжь – почти неизвестные Юрий Антонов и Валерий Леонтьев.
Cпортивные мероприятия мы посещали несколько раз. По комсомольской линии приобрела туристическую путёвку в Киев, и Олимпиада запечатлелась в памяти скорее как путешествие на благодатную Украину. Киев запомнился футбольными матчами и светскими обедами в элитном ресторане на территории Выставки народного хозяйства, аналога московской ВДНХ. Экскурсионная программа малость разочаровала. По приезде в Москву начались трудовые будни. По телевизору по всем программам с утра и до часу ночи транслировался сплошной спорт. Для советского телевидения это нонсенс, раньше передачи оканчивались в десять часов вечера. Наконец, Олимпиада подошла к концу. Пузатенький Мишка улетел в небо под песню “До свиданья, Москва, до свиданья!”.
Советская пресса освещала события Олимпиады, и в несколько строк промелькнуло сообщение о том, что по Красной площади прошли гомосексуалисты из Америки со своими лозунгами. Многие люди были в неведении, кто это такие.
Институтские коллеги в это время достойно трудились в гостинице. После окончания Олимпийских игр им предлагали возвратиться на прежние места, давали неплохую компенсацию, но никто так и не вернулся.
Через год мы с мужем решили сходить в ресторан гостиницы “Измайлово”, и зашли к Лене узнать, какой из многочисленных ресторанов гостиничного комплекса самый лучший, и где есть программа варьетте. У Лены был выходной, и я отправилась на поиски Людмилы и Валентины. Когда вошла в Отдел групповодов, то как будто попала в весёлый женский клуб. Все что-то оживлённо обсуждали, все были симпатичные, красиво одетые и доброжелательные. Под белы ручки меня подвели к двери, на золотой табличке которой значилось: “Начальник отдела групповодов Соловьёва Людмила Владимировна”, и чуть ниже табличка размером поменьше: “Заместитель начальника отдела групповодов Виноградова Валентина Николаевна”. “Ого! – подумала я, – Какие люди и без охраны”. Постучав в дверь, зашла в просторный кабинет и вдалеке за королевским местом увидела нашу скромницу Людмилу, а cлева у двери притулился стол Валентины Николаевны. Последняя обрадовалась мне, как старой знакомой, а Людмила, похоже, смутилась своего величия, и всё время отмалчивалась. Валентина Николаевна тоже чувствовала себя и смотрелась в современной обстановке, как инородное тело. Обе женщины совершенно не соответствовали образу руководителей, Людмила простовата, а Валентина чересчур добрая. Валентина Николаевна не вписывалась в имидж гостиничного работника ещё и потому что все сотрудники были молодые, модные, с яркой косметикой и дорогими духами, а она седая, c причёской 50-х годов, в строгой блузке архивного работника и скромной собственноручно связанной кофточке. Руководящие должности обеим дамам доверили явно из-за статуса института, но как они будут руководить? Врачей, например, специально учат быть убедительными, чтобы больные им верили. Общаться со мной Людмила не была настроена, может, комплексовала – весь её облик, скромный и неприметный, не сочетался с занимаемой должностью... Мне так захотелось работать вместе с весёлыми и симпатичными женщинами-групповодами! Непринуждённая обстановка гостиницы расслабляет, это похоже не на работу, а на удовольствие, за которое ещё и деньги платят...
Людмила по моей просьбе объяснила в двух словах, что представляет из себя работа. Оказалось, ничего сложного, тем более в сравнении с прежним местом. В разговоре с Валентиной, выяснилось, что она собирается увольняться. Быстрее всего, она обиделась, что начальником поставили Людмилу. Возраст и образование Валентины были серьёзным аргументом в её пользу, что ещё раз подтверждает, что Валентина как меченая, ну не везёт ей и всё! К тому же разница в окладе наверняка существенная. Пожаловалась на то, что её не устраивает характер занятий. Конечно, сидеть со всех сторон зажатой железными шкафами – лучше, и 20 лет ругаться с Ивановым за место под солнцем. Она ещё что-то говорила про выслугу лет, сколько она потеряла в связи с уходом. Началось занудство, но я поняла истинную причину, и ни при чём тут выслуга лет и всё остальное, здесь она тоже могла бы иметь в своё время выслугу лет. Тогда не надо было уходить вообще, ведь она предполагала, в какую систему идёт работать, это место просто не для неё. Я подумала, что очередное недовольство – обычная депрессия и она одумается. Ан нет, Валентина Николаевна всё-таки ушла из гостиницы и вернулась опять в холодные родные пенаты. Представляю, как её встретили и очень сочувствую, наши бездушные люди наверняка посмеялись: “Кому ты и что хотела доказать?”. Ей, наверно, говорили – куда тебе угнаться за молодёжью, посмотри на себя в зеркало. Она действительно странно выглядела, ведь была ещё не старой женщиной, а одевалась и причёсывалась, как пожилая. Конечно, это не самое главное в жизни, и она всё равно запомнилась мне очень душевным и чутким человеком.
А Людмила тем временем росла, росла, собрав воедино свои хиленькие возможности, и прорвалась к Олимпу. Весьма скромные данные не помешали вырваться вперёд, чего никто не ожидал. В институт она пришла простенькой, стеснительной, ни на что не претендующей женщиной. Эдакая серенькая мышка.
Через семь лет я, следуя примеру мужа, решила учиться, чтобы получить вторую специальность. Замечала за собой странную особенность: выбрав замечательную специальность библиотекаря, мне хотелось перепробовать ещё много других занятий. Почему человека ценят, когда он отработал на одном заводе 30 лет, что в этом хорошего? Скукотища! Мне хочется попробовать себя, например, в качестве театрального костюмера, или экскурсовода, воспитателя детского сада, учителя, медсестры, да мало ли кем я хочу быть ещё! Что, мягко говоря, не приветствуется. Подумают, что несерьёзный человек прыгает с места на место, или ещё хуже – что у человека невыносимый характер, и его отовсюду гонят. Руководителей тоже можно понять, кому нужны легкомысленные люди, разве можно на таких положиться, и кому нужны несговорчивые, нервы только трепать. Они тоже по-своему правы. Я блюду это внешнее приличие, хотя душа рвётся как-то ещё себя проявить. Вот и подошёл такой случай, и я озадачилась – что выбрать? Стала перебирать в памяти, чем бы хотела заниматься, и вспомнила приятный коллектив девчонок из гостиницы. О, гостиница, моя мечта, твои огни так и манят к себе, как маяки затерявшиеся в море корабли.
Училась восемь месяцев, с удовольствием погружалась в предмет, приобрела новых подруг. Хорошо сдала выпускные экзамены и на последний, по политической подготовке, для доступа к работе, потребовали характеристику с нынешнего места работы. Я работала за мизерный оклад в учебной библиотеке, и на моё место трудно было найти замену. Руководство в лице директора Чернышёвой Н.М. вступило со мной в конфронтацию. Предупредили, что характеристику напишут отвратительную, с которой ни одна нормальная организация на работу меня не возьмёт. Я не подозревала, что директор учебно-производственного комбината может пойти на такую подлость…
Когда члены экзаменационной комиссии утвердились в моём неплохом знании политической обстановки в стране и в мире, остался последний пунктик, то бишь, – окаянная характеристика. Члены комиссии читали её с улыбками, а я сидела и горела, как в огне. Когда стала оправдываться, меня остановили:
– Успокойтесь, милая барышня, нам всё понятно – вы такой незаменимый работник, что вас не хотят отпускать. У нас есть глаза и мы видим, что вы из себя представляете. Оценки у вас хорошие, во время учёбы вы проявили себя с положительной стороны, поэтому мы можем сразу предложить вам работу на ставку.
– Если на новом месте дело пойдёт успешно, тогда стану работать на ставку, – ответила я, – а пока планирую совмещать работу в библиотеке и гостинице.
Оповестили, что я не первая с такой характеристикой, и в подобных случаях они делают вывод, что человек востребован, что ещё больше повышает его авторитет. Получая распределение, предложили на выбор несколько самых лучших гостиниц, но я попросила “Измайлово”. Надеялась, попав в руки к Людмиле, сделать карьеру.
К тому времени Людмила стала уже большим начальством и находилась в администрации в другом корпусе, а я влилась в дружный и весёлый коллектив групповодов. Мнение о них не то что не ухудшилось (так иногда бывает), а наоборот. Место Людмилы теперь занимала Галина Алексеевна, миниатюрная симпатичная женщина с приятными манерами и всегда безупречно одетая и причёсанная. Её заместителем вместо ушедшей Валентины Николаевны была Любаня – яркая красивая молодая женщина с роскошной грудью, огромными карими глазами, шапкой пышных волнистых волос, и длинными ногтями со свежим блестящим маникюром. Любаня была счастливо замужем, и как муж мог отпускать такую красоту на работу, тем более в гостиницу – непонятно. Не влюбиться в неё мог только дуб. Она ругала человека так, как будто делала комплимент, и со всеми разговаривала ласково и задушевно, как с близким другом. Где вы найдёте такого начальника, который, зная, что через полтора часа подчинённому нужно выходить из дома, для того, чтобы встретить группу туристов на вокзале, и, позвонив ему домой, говорить сладким голоском, декламируя стихи Пушкина:
– Мороз и солнце, день чудесный Ещё ты дремлешь, друг прелестный? Проснись, красавица, проснись!... Заяц, ты ещё в постельке? Нет? Кофе пьёшь? Умничка. Я уточняю: 9.30, город Юрмала, Рижский вокзал, поезд 35, вагон 7. Всё, солнышко, счастливо!
Говорилось это в солнечный морозный денёк поутру. Волоокая красавица сама была тем солнышком, которое всех согревало.
……
Во время работы всего два раза случайно столкнулась с Людмилой, когда однажды руководство командировало с кипой документации в администрацию, и второй раз – в лифте. Людмила уже витала где-то в облаках, меня восприняла отчуждённо. Я ей обрадовалась и сообщила, что третий год работаю в гостинице внештатным сотрудником. Она смотрела на меня глазами чуть навыкате и молчала. Люда не расположена была вспоминать прошлое, может быть, вспоминала его, как дурной сон. Она располнела, стала делать более яркий макияж, на ней был дорогой костюм и солидные туфли на каблуке. Уже ничто не напоминало в ней прежнюю простушку.
…Началась перестройка и повсеместная безработица, я решила попытать счастья на прежнем месте. Отдел групповодов находился в разрухе. Денег в стране нет, туристы больше не приезжают. Групповоды разбежались, остались две самые стойкие, но и те рвут друг у друга работу, потому что она бывает крайне редко. Тогда я вознамерилась обратиться к Людмиле в надежде на её содействие в устройстве в любую службу гостиницы. В администрации сказали, что Людмила Григорьевна пошла на повышение, работает теперь в центре, ни телефона, ни адреса офиса у них нет. Кое-как я разыскала её домашний телефон и, пересиливая себя, позвонила. Люда не удивилась звонку, вспомнила меня сразу и на просьбу корректно ответила отказом – где она сейчас работает, вакансий нет, с прежней гостиницей она тоже никак не связана. Потом скромно добавила, что её семья скоро переедет на новую квартиру. Намёк я поняла и больше беспокоить не стала, пропасть между нами выросла такая, через которую перепрыгнуть уже не смогу.
Встречаясь иногда с бывшими сослуживцами, вспоминаем работу в институте, узнаём новости друг о друге. У Наташи умер 20-летний сын. Помню его маленьким и очень хорошеньким. Мальчик был болен диабетом, мать всю жизнь тряслась над ним с особой диетой и другими сложностями. Юра заболел гриппом, приехала “скорая”, сделала укол от высокой температуры, и парень сразу скончался. Удода, нашего руководителя, тоже уже нет, но он ушёл в преклонных летах. У Виктории Павловны, замечательной женщины, погиб младший сын. Вспоминаю, как она рассказывала о нём: в 8 классе он повязывал на шею платочек, как делают художники – настоящий франт. Вся надежда у матерей на старших детей, они теперь единственная радость и утешение. Заведующая библиотекой вместе со своей подружкой Ириной Сергеевной по-прежнему неразлучны и теперь моют полы в банке. Людмила работает в центральном офисе, который руководит всеми гостиницами Москвы. Как у неё это получилось, является загадкой со многими неизвестными. Такая скромная прелестница, тихая и неразговорчивая. Может быть, за счёт спокойного характера (она никогда ни с кем не ругалась), а может, она стояла у истоков цивилизованного гостиничного бизнеса, и новый для нашей страны западный опыт работы помог ей вырваться вперед. Думаю, больше всех она сама удивилась тем счастливым возможностям, которые открылись перед ней на новом месте. Никакой грязной возни, никакого блата, никаких презентов, жизнь сама вынесла её после шторма на благодатный берег. Сын наверняка поступил в институт, не пошёл же он после школы работать слесарем на завод. Карьера мальчика наверняка сложилась удачно. Муж протрезвел от такой жизни, стал смотреть жене в рот и носить по утрам кофе в постель. Весь мир теперь лежит у её ног, а как же иначе, если Людмила связана с туристическим бизнесом. У неё замок рядом с озером, прислуга, садовник, замечательные внуки. Скоро у Людмилы Григорьевны юбилей, представляю, с каким шиком она его отметит! Праздновать юбилей будет не обязательно в Москве, а может, в Лондоне или Париже.
А Лена, бедная, бедная Лена, если бы вы только знали, во что превратилась прекраснейшая из женщин! В ресторане она тоже делала карьеру и добилась неплохих результатов, но потом стала выпивать. Вероятно, кто-то её подсиживал, поскольку место престижное, хлебное. Нашли в девчонке слабинку и всё пошло кувырком. Её переводили всё ниже и ниже, как легко она взлетала вверх, так же быстро скатилась вниз. На последней стадии Лена работала уборщицей, но и оттуда её попросили за прогулы и пьянки. Никто не пришёл на помощь, та же Людмила могла прийти и сказать: “Девка, ты что творишь, опомнись!”. Но Людмила сразу отсекла от себя все бывшие контакты, не дай Бог острая на язычок Лена при сослуживцах ляпнет: “Кто ты такая, моя бывшая ученица, что ты нос дерёшь и строишь из себя начальство?”. По этой же причине Людмила не хотела общаться и со мной, мы знали, кем она была когда-то, а ей такие слухи по гостинице не нужны.
Лену я случайно увидела лет пять назад в том районе, где она раньше жила. Проходя мимо группы маргиналов, вдруг увидела среди них нечто, напоминающее Лену. Я узнала её по артикуляции и низкому тембру голоса, она как раз в это время говорила. Лицо женщины я памятью сфотографировала, и всю дорогу домой как мозаику, собирала – она или не она? Потому что узнать бывшую красотку теперь крайне трудно: фигура осталась прежней, но отёкшее серо-синее лицо и манеры выдают опустившегося и потерявшегося в жизни человека.
У меня защемило сердце. Я давно знала печальную историю бывшей сотрудницы и переживала – эх, Лена, Лена, а как хорошо всё начиналось! Муж не выдержал и ушёл от неё вместе с сыном. В молодости она хвалила супруга, говорила, что он хороший и спокойный мальчик из порядочной семьи. Такая у него доля, не повезло парню. До сих пор вижу её 25-летней – яркая, красивая, просто картинка, а не девчонка. Характер боевой, который позволит жизнь и карьеру взять за жабры и быть сейчас на пьедестале, а жизнь вон как повернулась – красоту и ум утопила девчонка в вине.
Зато серая мышка сейчас королева. Что значит Судьба, от неё не уйдёшь. Одного вознесёт непонятно за какие заслуги, а другого, как свинью, изваляет в грязи и смотрит – поднимется человек или нет?.. Жизнь распорядилась по-своему: заоблачная Людмила недогягаема, несчастная Лена скатилась вниз.
Но лучше о приятном…
Людмила откидывает воздушное одеяло, сквозь дорогое полотно портьер просвечивает весеннее солнышко. Переливающиеся камушками сваровски домашние тапочки в восточном стиле с загнутыми носиками впускают ножки Люси, и она идёт в ванную комнату умываться. Вокруг неё роскошные аппартаменты. Кот Арнольд с бриллиантовым ошейником на шее с важным видом провожает её до двери ванной комнаты и сидит, наблюдая за каждым движением обожаемой хозяйки…
Москва, 15 февраля 2007 года.
Синтюрина К.И. Здравствуй. - М.: Общество дружбы и развития сотрудничества с зарубежными странами, 2009. - 116 с.