НА СНИМКЕ: Владимир Потапович Можин (1929-1996). В 1966 году он был кандидатом экономических наук и работал в Институте экономики СО АН. В 1972 г. ом стал доктором экономических наук, а в 1982 – академиком ВАСХНИЛ. В конце 80-х и до роспуска КПСС в 1991 г. был заместителем заведующего отделом экономики ЦК КПСС. При Ельцине много лет работал в Комиссии по изучению производительных сил и природных ресурсов (КЕПС), был её председателем.
Когда в январе этого года на очередной партийной конференции Советского района сменился первый секретарь райкома - Юрий Николаевич Абраменко покинул этот пост (вскоре его назначили директором Новосибирской ГЭС)и на пленуме был избран первым секретарем старший научный сотрудник Института экономики к.э.н. Владимир Потапович Можин, мы расценили этот шаг как усиление влияния академика Лаврентьева.
Все же Абраменко был выходцем из числа строителей Новосибирской ГЭС. Он был толковым инженером и прекрасным общественным деятелем, но был далек от жизни научных коллективов. К чести его он и не пытался вмешиваться в эту жизнь. Он был тактичен и, я бы сказал, мягок. Я никогда не слышал, чтобы он с кем-либо грубо разговаривал.
Можин, тем более, всегда был спокоен, доброжелателен, улыбчив.
Вспоминая историю с попыткой исключения меня из партии в связи с эпидемическим характером заболевания детей в пионерлагере дизентерией, я могу отметить только что он тогда выполнял спущенную ему директиву первого секретаря Обкома КПСС Горячева: «Снять мерзавца с работы и отдать под суд!». Но, не осмелившись ослушаться, он не действовал грубо и беспардонно: не было с его стороны издевательских подковырок или тенденциозных нравоучений. Он и в этом достаточно сложном эпизоде оставался человеком. Подневольным, – да, но человеком.
Разница между Абраменко и Можиным состояла в том, что не мог я прийти к Абраменко и поделиться с ним мыслями о развитии культурной среды, об интеллектуальном одиночестве некоторых ученых, о пользе дискуссий, в том числе и политических, и по другим подобным вопросам. В лучшем случае, он меня бы не понял. А к Можину мог придти с любым вопросом.
Признаться, я сразу «признал» его своим. Можин был на 5 лет старше меня, выглядел молодо, не заносчиво и по-простому. Улыбчивое интеллигентное лицо. Понимание юмора. До поры, до времени мне казалось, что и мысли его крутятся в унисон с моими.
Я знал, что он занимается экономикой сельского хозяйства, хотя и не понимал, как можно было что-то делать в последние 10 лет «волюнтаристских» метаний Хрущева, особенно в сельском хозяйстве. Тем более, после отстранения Хрущева, когда начали ругать взятые им на вооружение «агрогорода».
Можин окончил два института, и у него было юридическое и экономическое образование. Он уже успел поработать в финансовом институте Минфина и защитить кандидатскую диссертацию.
В Академгородок его пригласили в 1962 году, и когда его избрали первым секретарем, меня попросили посодействовать в получении им полнометражной квартиры. Такая просьба означала, что я не должен выступать против в Центральной жилищной комиссии, которая работала на паритетных началах, а я, к тому же был ее председателем. Так что, очень скоро, получив полнометражную квартиру, он стал жить в одном дворе со мной, и я его начал встречать утром у мусорной машины.
Мы вскоре познакомились. Владимир Потапович внешне мало чем отличался от моих сверстников. Разговаривая, он улыбался доброй свойской улыбкой. Речь у него была интеллигентная, спокойная.
Он внимательно слушал меня, задавал вопросы по-существу, просил аргументировать. В общем, располагал к себе. И уже после первого разговора-знакомства я вернулся к себе окрыленным – теперь у нас будет поддержка в райкоме, и работать станет проще.
И действительно, поначалу все было замечательно. Он не вмешивался в нашу работу, хотя некоторые события были, мягко скажем, неординарными. Например, дискуссии в Интеграле иногда выходили за рамки идеологических установок ЦК КПСС, причём это всегда встречалось аплодисментами. Массовые мероприятия в ДК «Академия» типа масленицы тоже были на грани дозволенного, да и само проведение такого праздника считалось проявлением религиозной пропаганды, поэтому масленица маскировалась под «проводы русской зимы».
Но пока что на нас мало обращали внимания, больше интересуясь проявлениями вольнодумия в НГУ.
И осенью 1966 года ни Владимир Потапович Можин, ни Рудольф Григорьевич Яновский, занимавший кресло 2-го секретаря райкома, т.е. ответственного за идеологию, не имели к нам претензий. Или имели, но никто со мной на эту тему не разговаривал.
Продолжение следует: http://www.proza.ru/2014/07/06/280