Есть ли загробная жизнь, нету ли? Об этом я с вами спорить не буду, потому что спорить бессмысленно. Пока вы еще живете, а вернее сказать, мучаетесь там в дымных городах и вымирающих деревнях, я со своими друзьями и знакомыми наслаждаюсь безграничной свободой и получаю кайф вне времени и пространства. Здесь такая красота, что ни один художник, ни один поэт описать не сможет. Это возможно только прочувствовать. Все цвета радуги переливаются в различных сочетаниях: то вспыхивают, то замирают, похлеще, чем у вас на Земле лазерные симфонии. А главное, мы сами — часть этих картин и красок, мы сами — симфония загробного мира.
Я помню, нас пугали адом кромешным. Так это все ерунда! Никакого ада нет. Все вместе купаемся мы, вернее, наши души, в бесконечном океане счастья, и никто не хотел бы вернуться обратно на Землю в телесной оболочке. Иногда, правда, накатывает что-то, хочется посмотреть, как там у вас, что нового. Тогда это запросто: в одиночку или с группой приятелей мы отправляемся будто бы на прогулку. Вот тут недавно решили мы с другом Серегой слетать в родные края. Давно уж не видели Землю: все как-то не хочется выпадать из доброй компании родственных душ. Но все же любопытство пересилило.
Пока мы летим, ориентируясь по звездам, немного обо мне.
Умер я от пьянки в 197… году. Пил часто и много. Работал я тогда инженером-конструктором в НИИ. Пили почти все мужики и в колхозах, и на стройке, и в институтах. В колхозах — самогон и бормотуху (плодово-ягодное вино), на стройках — водку и портвейн, в НИИ — тот же портвейн и спирт. Спирту в НИИ было — хоть залейся! Серега отбросил коньки позже меня лет на пять: врезался по пьянке в столб. А я сгинул от цирроза печени.
Это все спирт и портвейн виноваты. Бывало, придешь на работу со вчерашнего бодуна, голова болит — нет сил. Тяпнешь граммов семьдесят спирта и… хорошо. Спирта на лабораторию получали одиннадцать литров. Это и на макетные работы, и на протирку различного оборудования, и на всякие технологические процессы. В общем, на месяц хватало. На работе загрузишься, а после работы лачком покрасишь (то есть портвейном) и — по домам. Вот печень и не выдержала.
Теперь-то я об этом не жалею. Жаль только жену и сына. Они очень убивались по мне. Если бы они знали, как здесь прекрасно, им было бы легче.
…Приближалась наша старушка Земля. Это мы с Серегой чувствовали всеми атомами наших душ. Вон среди мириад всяких огоньков показалась на-ша ярко-голубая красавица! Она все ближе. Уже можно различить материки и океаны. Вообще, Землю очень легко отличить от других планет и разных космических тел. Все небесные тела звучат по-своему. Земля очень красива и звучит особенно: как-то радостно. Все так устроено, чтобы люди на ней жили счастливо до того, как переселиться на тот свет.
— Смотри, Серега, вот и Америка показалась! — произнес я.
Еще раз поясняю: видеть и говорить нам с Серегой нечем. Это я употребляю знакомые вам термины, чтобы вам было понятно. Мы чувствуем душой, но так, будто видим и слышим, и притом не хуже вас.
А еще мы все знаем. Да, да, мы знаем, что было и что будет. Мы знаем, что в Нью-Йорке террористы снесли две высотки Всемирного торгового центра, но хочется все увидеть «своими глазами».
— Гляди, Серега, вот это место! В-во Усама бен Ладен дал! Он показал Америке: не все же ей сучить кулаками, и она тоже может получить по морде. Это цветочки! Ягодки еще впереди. Через двадцать три года Америка станет совсем другой страной. И Россия тоже, и Китай. Больше войны не будет. Только мелкие стычки. А вообще, войны на Земле — это как забава. Воюй не воюй — все равно все будут здесь, на том свете. Война — это как игра, чтобы не было скучно.
Я вспомнил, как несколько лет назад души с Земли стали прибывать к нам большими партиями. Их было столько, что на некоторое время пространство, где мы находимся в радости, как-то даже пасмурнело, будто туманом его заволокло. А это от наплыва душ чуть померк свет. Это я говорю про атаки террористов на башни-близнецы. Но всё быстро рассосалось и пришло опять в радостное состояние.
Еще, когда бомбили Югославию, мы с месяц ощущали неудобства из-за тесноты. Но это всё — мелочи. Места здесь много, хватит всем, хотя время от времени случаются напряженки.
Что-то я все о наших проблемах… А где их не бывает!
Мы с Серегой, пролетев благополучную Европу, приближались к России. Я сказал «благополучная Европа», хотя несколько дней во Франции бывшие и нынешние гастарбайтеры крушили все подряд, освобождая свои души от ненависти к чужой цивилизации, к богатству, нажитому за счет тех колоний, откуда эти гастарбайтеры и приехали.
Мы же знаем, как постепенно и медленно складываются взаимоотношения людей, когда мы говорим о человеческих цивилизациях. Так же, как между различными видами в животном мире, между людьми и остальной природой. И это называется экологией. Когда же экологическое равновесие нарушается, все части целого бунтуют, ищут свою нишу, все приходит в движение. И когда наконец все притрется и успокоится — трудно себе представить.
А у нас, на том свете, за что сражаться? Нам не надо ни клочка земли, ни глотка воздуха, ни капли воды. Не надо золота и бриллиантов, и нет причин для раздора. У вас на Земле даже из-за Бога люди идут войной друг на друга. О чем речь-то? Что значит Бог? Это и есть тот свет, где всё в гармонии и где душа каждого обретет свой покой.
Да что я вам это объясняю? Сами скоро все увидите. А пока мы с Серегой подлетаем к родным местам. Вот уже показались подмосковные деревни. Боже мой, какая разруха! Поля заросли сорняками. Конюшни и коровники разбиты и превратились в развалины. Лишь кое-где среди полу-сгнивших изб стоят коттеджи из красного кирпича с башенками. Значит, кто-то нашел свое счастье среди несчастья других.
Летим мы с Серегой вдоль железной дороги. А мусора-то, мусора! Целые мусорные свалки. Что это вы тут развели такие помойки?!
А вон в лесочке у железной дороги среди коробок, полиэтиленовых пленок, газет и тряпья копошится какой-то сброд. То ли цыгане, то ли наши бомжи. Грязные и оборванные дети и взрослые, пропахшие гнилью и просмоленные дымом костров. Раньше мы такого не видели — скажи, Серега! Да уж, Земля меняется, и не в лучшую сторону…
Серега, ответь мне: зачем людям дан разум? Вот у животных его вроде бы нет, а природу они не портят. Рек не отравляют, лесов не вырубают, войн не ведут. Хорошо еще, у нас, на том свете, пока все в порядке!
Летим мы с Серегой дальше, вдоль шоссе. Домов-то понастроили, матерь Божья! Башни несуразной архитектуры — до неба! А магазинов!.. Один за другим, и все — в разноцветных огнях. И где только берётся столько электричества? Реклама светится и призывно мигает. А машины идут по шоссе сплошной огненной лавиной, и в каждой — всего-то по человеку, самое боль-шее по два. Машины мешают друг другу. Картина сверху: один большой светящийся муравейник. Если бы всех, кто едет в этих машинах, пересадить в автобусы — много места освободилось бы на дороге.
Смотри, Серега, сколько вдоль шоссе молоденьких девушек, и все полуодеты! Вон куртку расстегнула, а под ней — голые груди. Это настоящий базар голых тел. Ой, сколько их! Наверное, километра на три растянулась шеренга. Оказывается, торговля телом — древнейшая профессия. Вот так-то, едрена- матрена! Раньше, во времена нашей юности, это был большой порок. Кто бы тогда мог похвастаться: я, мол, путана? А теперь говорят: «Вот обеспечу себе безбедную жизнь и брошу это ремесло». А какое же это ремесло? Разве надо этому учиться в ПТУ или институте? Просто девушка вышла на дорогу без всего под курткой — и уже большой специалист. Такие, брат, дела!
Мы с тобой, Серега, от пьянки дуба дали, а теперь те же путаны и те, кто их покупает, наркотой балуются. И сколько их, совсем молоденьких, быстренько отправляется к нам на небеса! А еще, Серега, ты и сам знаешь, сколько разноцветных развелось. Раньше мы и не слышали про голубых да розовых, а теперь что ни артист или режиссер, то педик или гомик, а кто не педик, гомик или трансвестит, то стилист или визажист.
— Интересно, Серега, а души у них такие же, как наши, или тоже с выкидоном?
— Да нет, не должно! Души, наверное, все одинаковые, души чистые.
Ну да ладно! Хватит о всякой нечисти, об отморозках в законе. Слушай, Серега! Здесь мы с тобой расстанемся на время и посетим каждый свой дом и свою могилку. Мне-то уж совсем недалеко до дома. Мимо рынка, через две улицы мой дом.
А вот и рынок. А кто торгует-то на нашем рынке? Ой-ой-ой! Одни «чёрные». Батюшки мои, что случилось? Даже нашей картошкой они торгуют. Всё заполонили. Но картошка да помидоры — это прикрытие: вон под прилавком расфасована дурман-трава и другая дурь. Тут и дети их суетятся, помогают… Скоро «чурки» выживут всех наших с русской земли.
Но пора домой! Вот и улица, где я когда-то жил. Домов-то понастрои-ли — не узнать родного двора! А во дворе сплошь железные гаражи-
ракушки и машины, машины, машины. И у подъездов, и на газонах. Пищат, свистят и ревут на разные голоса сирены. Среди нагромождения ракушек и машин кучкуются девчонки и мальчишки в приспущенных штанах (мода такая), сосут из банок и бутылок пиво. Мат стоит несусветный — так и хочется дать по губам! Может, среди них и внуки мои болтаются, от безделья маются, пока отцы с матерями на работе…
А вон на лавочке, в сторонке, какая-то старушка пригорюнилась. Да это никак жена моя горемычная! Как же дать ей знать, что я здесь? Пролечу-ка я мимо легким ветерком, коснусь ее морщинистой щеки — может, и вспомнит она меня, моя голубушка дорогая! Ну, да что уж теперь… пора на кладбище, помянуть самого себя, да вместе с Серегой в обратный путь. Интересно, а Серега встретил своих?
Здесь все рядом. Вот и кладбище. И, как пел знаменитый бард «на кладбище все спокойненько!». А вот и могилка моя. Эх, Серёга, хорошо, что ты не видишь, как мне сейчас грустно! Я на том свете давно уже разучился печалиться. А иногда так приятно погрустить, пожалеть себя, глядя на голубое небо, на белую березку, склоненную над моей могилкой, на простые ромашки, что выросли рядышком с покосившимся крестом.
Наверное, если бы я мог плакать, то заплакал бы. Конечно, хорошо у нас там, на том свете, но я немного устал от всего прекрасного и с удовольствием присоединился бы к компании вон тех мужиков, что поминают дружка у соседней могилки. Выпил бы с ними горькой-прегорькой водочки, закусил бы хрустящим соленым огурчиком и склонил бы голову над усопшим другом, которому так хорошо сейчас там. Жаль все же, что ни выпить, ни обнять хорошенькую женщину ни ему ни мне не придётся!
Что со мной? Что я так раскис и расслабился? Где ты, Серега? Летим обратно к себе, в гармонию потустороннего мира!
Прощайте, родные места! Храни вас Бог!
та картина в серо-голубых тонах,