Как-то там всё иначе, наверное, было. Потом задним числом подредактировали… Осталось – Ева, Адам, змей. И Он. Тот, кто Есть.
Она много думала об этом. Так пришлось. И сейчас. И ещё раньше. В Москве. Дружки московского мужа вывесили за окно, как рекламный баннер, вниз головой – за ноги:
- Где у него героин? "Герыч" – где?!
Где, где… Седьмой этаж. Тут, как тебя звать, и то не сразу вспомнишь.
- Говори, а то отпустим ведь…
Бог, если он есть на небе, молча удивлялся её стройным ногам.
Да, были же ноги когда-то…
После этакого приключения, женщина не сказочный Буратино, "крыша" поехала бы у любого, даже и бандита самого пробитого. В палате была Библия. Чёрный переплёт, коленкоровый. Тогда их много по стране гуляло, бесплатных библий от любящих сестёр и братьев во Христе, проживающих через границу…
Был там один в мужском отделении. Светлые волосы. И глаза светлые. Алёша Карамазов, да и только. Всё задавался вопросом:
- Если богатые уже получили награду? То… как это понимать?
Она сказала ему как-то:
- А ты богатый? Почему тебя так это беспокоит?
- Ну… в каком-то смысле богатый, наверное…
- Вот и награда твоя тоже – "в каком-то смысле"!
- Как это понимать?
Как, как… Не хочется дальше говорить.
Не змей там был у них. Змеи. Подружки Евины. О-о, это масть… такая, знаете… Чтобы понять – кто есть ху, надо, как у Гоголя: под стол её – и перекрестить…
Хотя, с тех времён, с "Пропавшей грамоты", змеиный выводок научился не паниковать перед крестом. Грамоту – украли, ворота – открыли, народ решил – свобода…
Не свобода, а… информация.
Информашка.
- Видела вчера твоего. Шёл с этой, пучеглазой, - в перекур выдала змея.
- Не обозналась?
- Ну, твоего трудно с кем-то спутать.
- Это правда, - сигарету отнести в длинных пальчиках, маникюр французский, и – дым колечками, колечками.
Это правда.
- Идут такие под одним зонтиком...
- Слу-ушай… я давно хотела спросить… А ты всё у этого стрижёшься, у Валентина?
- Валечка – бог. Стрижёт бесподобно. Если бы ещё укладывал…
- Странно, да, все самые лучшие мастера – педики?
- И не говори.
Вошла, стуча копытами, разъярённая, как вулканическая Помпея, вся в лаве:
- Николай Петрович, мне сегодня нужно пораньше!
- Пораньше, как пораньше?
- Прямо сейчас!
Он бывший военный. Отставной полкан. Всегда чисто выбрит, одеколон – "Тройной", зелёная рубашка, красный галстук.
- А завтра-то – придёшь, Наталья Васильевна?
- Конечно!
Унося полкана на спине и ниже, строевым – шагом… арш!
Так с Петровичем на спине и входим в бар, первый попавшийся.
- Пива. И красный LM.
- Красного нет.
- Тогда Marlboro. Котик, ты где? Здравствуй, солнышко! Не болеешь, что-то голос как будто не твой? Нет? Ну, ты береги себя там. Я? На работе… Спасибо, и пепельницу, будьте добры! Это мне пиво принесли. Я перезвоню. Пока-пока.
Сколько плакала тогда. Грозилась, или она – или я! Любимый смотрел честными глазами – рука к груди, мужественным жестом:
- Что ты! Ничего не было! Вообще не в моём вкусе!
Нет у тебя вкуса, скотина. Нет, и не было никогда. А вот в пиве есть вкус. Вы любите ли пиво, спросили раз ханжу. Люблю, он отвечал, в нём вкус я нахожу…
- Девушка, давайте – за наш столик! Вы одна, и мы одни… присоединяйтесь!
- Лучше пригласите другую… их вон сколько!
- Это для быдла.
- Да, милый! Да, а кто же? Пиво пью с двумя симпатичными мальчиками. Почему сразу "бандиты"? "К тебе всегда бандиты липнут"? Всё… Всё, я перезвоню.
- Это вы с кем говорили?
- Муж.
А может, и бандиты. Даже, скорее всего. Или менты, как вариант. Ого… А у них тут и варьете есть! Да… Такое только в сопровождении пива. Гарсон! Пива! Гарсон – парень? Что ты говоришь. Все вумные, как вутки. Так и чешут из "Криминального чтива".
О, а вот эта ничего. Я в молодые годы. Ну-ка, ну-ка… Кто ставил тебе этот танец, милочка? Найди себе приличного хореографа. А лучше му… жа. Ой. Самое трудное – это уход. Как я плакала. А теперь знаю: нужно уходить с предметом. Например, с телефоном.
- Да, киса. Да, я. Сижу. В туалете. Музыка? Это не здесь. Это в баре. Домой? А зачем? Ты вымыл посуду? Ах, ты ещё не ел? Значит, я должна тебе – всё приготовить, подать, убрать… Я перезвоню, а то стучатся уже.
Выхожу, выхожу. Один туалет на весь кабак. Это вообще… нонсенс.
- Пива принесите, пожалуйста. И LM, красный. Ну, тогда Marlboro.
А ведь я тогда ходила на волосок… Я же убить хотела её. Нашла киллера за три штуки баксов. Чтобы шлёпнул суку в подъезде. Уже и адрес дала, всё. Бог с неба дотянулся – схватил за руки… Отменила. Но деньги пропали. А надо было. Что я несу… бо-оже… Что они курят за тем столиком, это же "травка"!
- Парни, пришлите даме "косячок"… благодарю.
Какая "трава" хорошая.
- Сдачу оставьте, спасибо.
Да не звони ты хоть сейчас. Дай отдохнуть от тебя. Я же не звоню каждые пять минут.
- Да это муж. Да, мой. Беспокоится за меня. А мы куда едем? В гости… А к кому? А, к вам. Стойте, стойте, бл***, я же не расплатилась там. Поворачивай обратно, шофёр. Кто расплатился? Ах, вы… очень приятно. Да. Зайчик, в гости еду. А не знаю. Куда везут. Зайчик? Алё… Зая-а-а… Это у вас своя борода? Ну, мало ли. Вы на Карабас-Барабаса похожи!
Смех, возгласы одобрения…
- А он и есть Бас! Видишь, Коля? Правильное тебе тюрьма имя дала!
Тюрьма ошибается редко.
- А я тоже сидела! Честно-честно. Умею торт испечь зэковский.
- Вот приедем в адрес – испечёшь нам…
Кто может описать в немногих словах все мучения человека, жена которого ночует неизвестно где? Нет таких. Или – пьяные уже. И неудивительно: время-то – три часа ночи. Телефон не отвечает. Мужественный муж вынул из холодильника. Хватил стакан, загрыз яблоком. Свалился спать, не раздеваясь – а вдруг придётся бежать, спасать гулёну?
Гулёна, задавшись целью – испортить не только день и вечер, но все сутки, 24 часа по циферблату, позвонила в половине четвёртого.
Шепчет в телефон:
- Милый, спаси, спаси меня… Меня похитили. Не могу уйти из квартиры. Ой, ой… Солнышко, спаси…
- Где ты? Адрес! Всё, я в милицию звоню.
- Адрес не знаю. Тут стройка рядом. Кран. И вот ещё... Это я в ванной заперлась. Ой, стучат… Я перезвоню!
Она не сразу нажимает "отбой". Бедный муж слушает, как она переговаривается через дверь: "– Мужу звоню. – Хороший у тебя муж. – Не жалуюсь…". Голоса – как из-под земли. "Отбой".
Муж на кухне. Достал из холодильника. Стакан, как букет, в руке. Приблизился к окну... Тоже стройка. Кран…
Увидев свет на кухне, спавшие в разных местах кошки моментально выстроились в ряд на пороге, зевая, потягиваясь.
- А вы чего? Марш спать! Никому ничего не будет! Рано ещё.
- Ой, милый, это героин. Привезли партию. Расфасовали. Теперь люди приезжают, берут. Пока всё не заберут, никто не имеет права выходить из квартиры.
- ** твою мать, - закричал, распугивая животных, несчастный слушатель ночного канала для сумасшедших и готовящихся, - я сейчас с ОМОНом приеду, встречайте!
Сверху надсадно застучали в пол лыжной палкой…
- Послушайте, вы там что, уснули? У нас один туалет, между прочим!
"Да ладно тебе, Бас… Ты потерпи. Или в рукомойник… только покойник не ссыт в рукомойник!".
- Я по-большому хочу. Да что же это за ** твою мать?!
Наталья Васильевна, храбро:
- Хорошо, я открою! Н-но… если… я вас предупреждаю!
Щёлкает заложка на двери, Бас, обгоняя руки Натальи Васильевны, кидается к чаше Грааля:
- Да кому ты на хер сдалась… Вот же навязалась на мою голову. Ну что – так и будем смотреть, как я какаю?!
- Да! Да, солнышко… да, да, да…
Телефон прижат к уху, входит в комнату. За столом играют в "буру":
- Сыграем на раздевание? Или сама разденешься?
- Ну, что это за дела, - хмуро бурчит, вернувшись, Бас. – Кто это придумал?
На взбаламученной, всё перевёрнуто вверх тормашками, койке у стены Наталья Васильевна яростно отпихивается, руками и ногами: один из игроков, боком свалив её в серое убожество простыней, заворачивает платье, она снова разворачивает, скрывая бёдра и то, что выше.
- Пацаны… ну, пацаны?
- Ещё. Ещё… "Молодка".
- "Бура".
- А Генка, чё: проиграл, что ли?
- Ещё?
- Давай.
На раздёрганной, свисающей до самого пола койке проигравший Генка настойчиво склоняет Наталью Васильевну к измене.
- Всегда одно и то же, а интересно…
У неё бёдра плотные. Жёлтые. Как масло. Синяя татушка на ягодице. Рыбка.
- Правильно, так. Не давай, не давай ему.
- Геныч, мы с тобой, мысленно…
- Геныч, не срамись.
Привстала – завозила вытянутыми голыми ногами… И телефон. Под общий дружный смех… Я вас всех… я всех завалю!
Нашёл время… звонить…
Наталья Васильевна, ни на кого не глядя, направилась в санузел.
- Я думал, она не, это…
- Зачем же она ехала? В туалете отсиживаться? – резонно поправили Баса.
Наталья Васильевна идёт к стоянке такси. Дорожка подмёрзла за ночь. На середине пути Наталья Васильевна садится, со всего маху… Вот незадача-то. И как же она решается… А очень просто: так, и вот так, и вот так… И дальше…
- Я вас не повезу. Вы там, я видел, валялись. А я вас в салон?
- Девушка! Иди! Я отвезу! Иди!
Немолодой южанин улыбается:
- Попа почистим?
Любите вы наши попы. Наталья Васильевна – а куда денешься! – сносит экзекуцию.
- На винокуренный завод работаешь?
- Я была у подруги на дне рождения, - уже в машине, объясняет она. – Только у меня денег нет! Я из квартиры вынесу!
- "Вынесу"… "день рождения"… зачем? Договоримся…
Не доезжая, паркуется у обочины. Выходит, не глуша мотор. Когда рядом открывается дверца, задремавшая было Наталья Васильевна начинает говорить:
- Нет, нет, не надо…
- Ничего. Не бойся. Всё путём…
Мужик жадно мнёт груди и сопит… Побагровев, он валит Наталью Васильевну спиной на сиденье. Это "Волга". Всё путём…
- Купи мне пива в палатке. И красный LM.
- Пьяница! Курильщица ещё.
Но идёт и покупает.
Через полчаса одна из двух "Балтик", уже пустая, стоит на ступеньке, на расстеленной газетке… Рядом – начатая пачка сигарет. Вторая бутылка, побулькивая, замирая и падая в коленки, совершает действия, ведущие к опьянению.
Наталья Васильевна пьёт пиво и курит. Она сидит на лестнице, этажом выше своего. Домой она не пойдёт, там муж, кошки… Допить это, разбить – а потом острым краем, ломаным стеклом – вскрыться и уснуть. Когда больно, не плачем, нет. Мы никогда не умрём, к сожалению. Мы уснём и будем спать, всю-всю оставшуюся жизнь. Ну и что. Он меня ещё хуже. Ещё хуже… обманывал. А я его всё равно, всё равно…
- Да, милый! Да, солнышко. Да, я уже иду.
Что бы мы делали… без Александра Белла.
2014.