(или сказ о покаянии Лампадовны)
Народная мудрость облекла жизнь человека в формулу «Родился – женился – умер». Впрочем, это далеко не единственная формула о жизненном пути человека. Но на какую бы из них не направил слух – обязательно ущипнёт за сердце слово последнее: «умер». И душе становится неуютно, особливо в ночи: то ли душенька просится на волю, то ли ещё хочет поглубже спрятаться от предстоящей волюшки. Кто её знает…
К чему я об этом? Приболела моя Лампадовна, что случается с ней редко. Просит приехать. Тут надо заметить, не любительница она гостей принимать, но раз уж зовёт – еду.
– Неприлично наговаривать на себя, Лампадовна. Выглядишь ты – в здравии,
да и, видится мне, в согласии с собой, – как можно спокойнее произнесла
я, обнимая в дверях милую говорунью. Её осовелый взгляд, бледность лица
сразу сказали, что она далеко не здорова.
– Знаю твою святую ложь. Выживу – спасибо небесным, нет – тоже
благодарствую. Пожила, и пожалиться не на что, видит Бог, – начала было
Лонгина, но вдруг взяла паузу.
– Выкладывай, зачем звала. Помогу чем могу, – тихонько произнесла я,
чувствуя её тревогу.
– Не поможешь. Пришла пора повиниться перед миром. Итог подвести да
покаяться, а то и Там достанется мне место «бугор да яма», как и здесь…
Как ты думаешь, что Там первым делом спросят? – удивила таким началом
Лампадовна.
– Не ведаю, не приходилось ещё Там бывать, – произнесла я, пытаясь
отшутиться, а заодно отвлечь её от столь грустных мыслей. – Но вот
недавно прочла такую древнеегипетскую притчу: «Боги, встречая души у
ворот рая, задают вновь прибывшей душе два вопроса:
а) Нашёл ли ты радость в жизни?
б) А твоя радость принесла радость другим?»
Глубокая МУДРОСТЬ заключена тут. Если душа готова ответить
положительно, значит, не зря жила, – думается мне.
– «Радости» мои начались в первые дни Великой Отечественной, когда мне было
два годика. Враги, зайдя в село, жгли всё и всех. Это ныне немцы
шелковисто-гладкие да культурные. А тогда, придя на нашу землю, детей
штыками кололи за то, что русские, что появились на свет. Из моей семьи
не осталось никого, кроме меня. Видно, со страху мой голос исчез,
молчала, в кустах спряталась, свернувшись калачиком, уснула. Ночью
партизаны на меня наткнулись – в лес унесли. Нянчили, отдавая мне свой
последний сухарь. Потом – детские дома, тёплые, родные для нас, сирот.
Нас любили.
Государство и образование дало: философский факультет окончила,
защитилась. Сама начала студентам читать лекции о марксизме-ленинизме. Да
получалась у меня какая-то несусвязность с МИРОМ – ушла из той
замудрёности на агрономический факультет. Получила живую профессию, да
так и жила в полях, постигая тайны земли-матушки и всего, что на ней
растёт. Обнародилась среди вечных тружеников: животноводов, пахарей. Их
речь стала моей. Их заботы – мои заботы. Богу некогда было поклониться.
Вот ведь в чём дело… Что ты молчишь? – обратилась вдруг ко мне
рассказчица.
– Наша Русь-матушка столько горя исхлебала за свою историю и столько
Небушку поклонов отдала, что стала ХРАМОМ, а деревня – её алтарём. Твой
пожизненный труд на земле есть неустанная МОЛИТВА, – я считаю.
– Как ты высоко о Руси да о труде… Признаюсь, тяжело прощалась я с
деревней, с полями, съезжая в городскую старость, будто расставалась с
РАДОСТЬЮ, о которой спросят Там, правда. – Только вот на земле я давно
одна: муж и дочка на мотоцикле погибли.
– Не печалься. Думается мне, ОДИНОЧЕСТВО – естественное состояние разумного
человека, поскольку человек в эту жизнь приходит ОДИН и уходит из неё
ОДИН. Жаль, но так.
– А как же любимые? По твоей теории им места нет. Не согласная тут…
– Отчего же – места нет? Есть, и самое значительное. Любовь даётся, как
факел во тьме, чтобы осветить ОДИНОЧЕСТВУ дорогу, дабы ему не сбиться с
пути. Проверено жизнью, дорогая моя Лампадовна…
– Может, и так. Моя любовь к Ивану (мужу) и дочке поныне в сердце. Так и не
отпустила меня больше замуж, а звали. Мне же – больше работа по сердцу.
Наше русское поле стало мне спокойным приютом, где глаз радуется и душа
поёт. Жаворонок над весенним полем – «чрр-ик – чрр-ик» , а затем как
зальётся звонкой трелью в солнечной высоте. Сердце от восторга замирает…
А перепела все секреты о себе рассказывают: «ва-вва – ва-вва» (ищут
пару), «подь-поди – подь-поди» (знакомятся), а затем – «спать пора –
спать пора» (гнездо вьют в густой ржи). Колосится рожь, радуясь
поселенцам, к небу тянется, чуть склоняясь под тяжестью колосьев. ..
Докторскую по Злаковым защитила. Но так и «гуляла» среди хлебных
полей, до самой пенсии. Выходит, нашла я свою РАДОСТЬ в этой жизни и
оставила её людям, чья судьба без земли немыслима.
Знаешь, мысль приходит в голову: если Бог награждает каким-то
ТАЛАНТОМ, то отнимает ЛИЧНОЕ; если обогрел ЛИЧНЫМ – оставляет без царя в
голове. Иначе редко бывает. Согласна? – закончила свои размышления
Лампадовна.
– А что? Ведь ничто из ниоткуда не берётся и в никуда не девается: где-то
прибавилось, значит, где-то убавилось. Ой, зафилософствовались мы с
тобой, Лонгина. Что звала-то?
– Перед уходом надо бы по-христиански покаяться за всё неправедное,
открыться кому-то. Тебе доверяюсь.
– Извини, Лонгина, но я – не священник. Взять такое на себя не могу, хотя и
слушаю тебя.
– Перед священниками-то как раз я и не умею каяться. Я – перед людьми
должна… Их, быть может, где обидела: словом ли крепким русским (грешна),
за правду – опять же до народных выражений, мужиков – немилыми словесами,
когда безропотных жён гнобят, – искренне исповедовалась моя говорунья.
– Милые обиды… Дай Бог всем таких обидчиков, – заметила я, понимая её
характер.
– Это далеко не всё. Грех, что я копейки за всю жизнь не скопила: получку
взаймы людям раздам и забуду… На дом погорельцам сберкнижку вытряхнула, а
они, оказывается, сами хату-гнилушу сожгли, чтоб страховку сорвать… Новый
дом возвели, а я и рада: их детям светло да просторно.
А ещё, сама кур да уток рубила: лапшу, видите ли, люблю… Вот тебе и
«не убий»!
– Милая Лонгина Лампадовна, с таким набором «грехов» любой священник тебе
отпустит ещё по меньшей мере лет двадцать, и Бог сие поприветствует. Так
что живи и РАДУЙСЯ, чтобы по-прежнему РАДОВАТЬ вокруг себя людей.
Слава Богу, не перевелись ещё на земле нашей шукшинские «чудики». Одна из них – Лонгина Лампадовна. Люблю я их, «чудиков-то",
светлые они, добрые.
31.05.2014 г.