Митя шел по пестрой сквозной аллее, сплошь усыпанной большими желтыми листьями. Одни книжными страницами висели на ветках, облепливали стволы, другие, оторвавшись, неспешно и грациозно ложились на сухой сиреневый асфальт. И Мите казалось, что он тоже крупный пожелтевший лист, падающий откуда-то сверху. Чувство досады не проходило с самого утра, и он носил его до вечера, как жевательную резинку, прилипшую к подошве. Растерянно шарил глазами по сторонам, качал головой, пытаясь найти причину. Пока Митя искал ее, ноги сами собой привели его к знакомому подъезду. Дверь открыла бывшая жена. – Привет, Аня, - сказал он насколько возможно веселым голосом: – Я не стал открывать дверь своим ключом, чувствовал - ты дома! - Как, всегда!- улыбнулась Аня. Улыбка показалась Мите подозрительной. Странными показались и глаза самой Ани. С того дня, как он ушел, глаза ее не просыхали, и Мите приходилось прикладывать немало усилий, чтобы утешить ее. Ну разве он виноват, что встретил и полюбил другую женщину?
Любовь к Нине заставила его взглянуть на жизнь совсем другими глазами. Нина вытащила его из тесного, ограниченного мирка. Рядом с нею Митя чувствовал себя невероятно раскованным, независимым и даже казался себе выше ростом. «Я люблю тебя, - говорила Нина, вороша соломенные Митины волосы, - но я никогда не стану посягать на твою свободу! Мне нравится Запад, у них совсем иная психология. Там полная свобода, нравов, любви. Даже чувство ревности у них вообще отсутствует. Мы же контролируем каждый шаг друг друга, изводим подозрениями, упреками, требуем преданности. Мы все еще провинция и психология у нас провинциальная!
- Ты знаешь,- успокаивал Митя плачущую жену, это в тебе говорит психология провинциалки. Ты рада подчинить меня полностью, повесить ошейник и водить за собой на поводке. Тебя даже не заботит, нравится ли мне это? Я просто задыхась от твоей опеки! Да, Аня сама виновата в том, что Митя ушел от нее. Сколько раз она буквально съедала его. – Посиди возле меня на кухне, – просила она, когда Митя возвращался из командировки. – Целых три дня не виделись, а ты сразу к телевизору! - Сейчас же программа «Время» будет!
Митя часто засиживался допоздна у своих друзей. – Моя еще не спит, – смотрел на часы. – Небось ищет уже!
И, действительно, еще издалека видел Митя освещенные окна. Аня не спала.
- Митя, где ты был? Я так волновалась, думала что-то случилось, хотела уже в милицию звонить! Митя испытывал сладковатое чувство в груди, однако начинал возмущаться: - Нельзя же о каждой мелочи докладывать! У меня были дела. Да, трудно будет ей с ее провинциальной психологией.
И как мог перевоспитывал жену. – Ты думаешь, на Западе разводов нет? Там современные, трезвые взгляды на вещи. Ребятишки ходят к разведенным родителям и не чувствуют себя ущемленными. А ты? Целыми днями ты плачешь, и Димка, глядя на тебя, тоже расстраивается.
Димка, подняв голову от листка, мусоля карандаш, усиленно вслушивался в смысл отцовских слов. – Я все понимаю, – рыдала Аня, повиснув на его плече, - а жить без тебя не могу! Не уходи , останься, Митенька!
– Да, ты заведи себе кого-нибудь! – великодушно советовал он. Он по-прежнему ходил к друзьям, теперь он не боялся, что дома будут упрекать. Окно, когда он подходил своему новому подъезду было темным, и Нина спокойно спала. Новая жена часто уезжала в командировки. – Предоставляю тебе полную свободу! – говорила она.
Свободы вокруг Мити становилось все больше и больше, она просто росла в геометрической прогрессии, и скоро Мите стало казаться, что сам он находится в середине огромного пустого шара, бессмысленно перемещающегося в пространстве. Иногда его оболочка лопалась и выбрасывала Митю в бывшую квартиру. Он открывал дверь своим ключом. Приоткрыв крышку кастрюльки, черпал неразогретый суп. Приходила Аня.
– Как у тебя дела? - спрашивала она, испытующе глядя ему в глаза.
– Прекрасно! – пожимал плечами Митя. Аня подносила ему ужин к телевизору, поправляла воротничок.
Однажды он застал у Ани подругу с невысоким коренастым мужчиной. – Аня, хорошая, – говорил он Виктору, когда они курили на лоджии. – И верная жена, и хозяйка что надо.
Он хвалил Аню и упивался собственным великодушием – ни намека на ревность. Много говорил о внешней и внутренней свободе человека, удивляясь высоте своих убеждений и своему внезапному красноречию.
К себе он пришел в возбужденном, возвышенном состоянии. Нина сидела в кресле и читала только что полученное письмо. Конверт лежал рядом. «От кого?» -хотел спросить Митя, но вовремя сдержался. Уместно ли задавать этот вопрос? Он ждал, когда Нина сама заговорит о письме. – Ужинать будешь?– спросила она. – Нет, я сыт, – ответил Митя с некоторым вызовом. – У своей был? – Нет, у знакомых!,– почему-то соврал Митя. Неприятно подмывающее чувство то ли ревности, то ли любопытства мучило его. Нина давно уже спала, а он все ворочался с боку на бок. Когда он поднялся, Нины уже не было, конверта тоже. Только через несколько дней подавил он в себе невыносимо раздражающее чувство. Как-то вечером пришел домой и застал Нину за чемоданом. – В командировку опять? – спросил он. – Нет, отпуск на недельку взяла, хочу к матери съездить. – Почему ты мне не сказала? Я бы тоже может поехал с тобой! - обиделся он. – У меня там сын, соскучился по мне, мама пишет.
Митя поразился: – Мы с тобой живем шесть месяцев, а я ничего не знаю о твоем сыне! – Какая разница, Митя, ведь у тебя тоже есть сын, и он не живет с тобой. Не будем ссориться по пустякам! - и она поцеловала его. Квартира без Нины и вовсе стала чужой и враждебной. Голубые портъеры не висели мягкими складками, а раздражающе топорщились. Полосатое кресло вместе с Митей стояло прямо на дороге перед мчавшимися с бешенной скоростью мотоциклистами во всю стену на фотообоях. Цвет кресла не сочетался ни с горчичного цвета ковром, ни с обоями. Мите казалось, что все вещи и предметы стоят в каком-то вызывающем беспорядке и упорно вытесняют его.
– Проходи в зал, – махнула рукой Аня и ушла на кухню. Он вяло прошел в зал, включил телевизор. Шла прграмма «Время». Новости казались невыносимо скучными и пустыми. Мите вдруг захотелось, чтобы Аня позвала его, спросила о чем-нибудь, близко заглядывая в глаза.
– Я тебе не мешаю?- спросил он выходя на кухню.
– Нет, конечно, но только я привыкла, что ты всегда в зале.
– А Димка где? – Гуляет с Виктором. Должны сейчас вернуться. Митя услышал шум в передней. – Кто к нам пришел! – произнес Виктор, протягивая руку. – Папа с Запада пришел! - выдохнул Димка. Мите стало не по себе. – Как дела в садике? - спросил он Димку. – Нормально! – за Димку ответил Виктор, выходя из ванной и вытирая руки полотенцем. Аня подала ему скалку. – Лепить не очень люблю, а вот катать тесто обожаю! – И, к удивлению Мити, он стал быстро раскатывать кружочки. – Подсаживайся! – освободил место за столом Виктор, и Мите ничего не оставалось, как неуклюже залепливать края пельменей. Аня, быстрая и какая-то праздничная, порхала по кухне. – Ради такого гостя и по сто грамм не грех! – подмигнул Виктор и вынул из холодильника бутылку «Столичной». Он поставил перед Митей блюдо с дымящимися пельменями, по–хозяйски расставил рюмки. Митя почувствовал себя маленьким и каким–то глупым. Он будто ослабел и оглох.
Нарастала щемящая тревога. Скрывая внутреннее состояние, Митя отчаянно пытался изобразить на лице добродушие, с готовностью улыбался на шутки Виктора, даже принимал немного развязные позы. – Мить, - вдруг сказала Аня, – ты, пожалуйста, ключ от квартиры отдай Виктору, а то он подумает чего! Митя изменился в лице.
– Да ты не кипятись,– успокаивал Виктор его, – я тебе верю, но, знаешь, мне будет так спокойней. Я страшно ревнивый. Что мое, то уже мое!
– Так что, мне и к Димке не приходить? – вспыхнул Митя и полез в карман за шоколадкой, которую забыл отдать сыну. Руки его дрожали. – Нет, нет, – поспешила успокоить его Аня. - Димку бери, когда хочешь! – Да, когда хочешь! –поддержал Виктор Аню. – Только сам не приходи – прошу, будь другом!
– Ну и психология у вас!–дрогнувшим голосом сказал Митя. – Сплошная провинция! – Прости, – Аня подала куртку, – ты прав, мы с Виктором действительно оказались провинцией. Но мне с ним хорошо и спокойно!
«Провинция!» - шептал Митя в темноте натыкаясь на кусты, заглушая нарастающее чувство растерянности. Он вдруг ощутил вокруг себя страшную пустоту, какую-то черную воронку вокруг и ясно почувствовал, что именно сегодня он потерял что-то несказанно дорогое, без чего теперь нельзя будет жить. И вся его пропаганда свободы стала такой жалкой и блеклой, и сам себе он казался где-то по ту сторону свободы, как бы выброшенным из нее. Лицо Мити было бледным, глаза его заслезились, но в ночной тьме никто этого не видел.