Реинкарнация18

    


                РЕИНКАРНАЦИЯ--18
               

               

Чумак, словно сомнабула, прошёл на кухню и открыл книгу. Он не хотел читать, так как ещё был под впечатлением предыдущей реинкарнации. И как мог оттягивал этот миг. Но видно, что это было выше его сил. Сначала он не мог понять ни слова из прочитанного, но постепенно до него начал доходить смысл. Жизнь, должно быть, чем-то похожа на школу. Он помню, как каждой осенью с волнением думал о первом дне в школе и как в конце учебного года не мог дождаться каникул.

                Г Л А В А  9

--Совершенно верно! Точно! Ты попал в точку. Все именно так. Только жизнь —это не школа.
--Так мы уже бнеседуем?,--удивлённоспросил Чумак.
--Конечно. И уже минут пять. Ты помнишь о чём мы беседовали?
--Да, я помню. Ты объяснял мне этот вопрос в первой книге. До того момента я думал, что жизнь была “школой” и что мы пришли в этот мир “выучить свои уроки”. В первой книге Ты мне очень помог понять, что это была ошибочная доктрина.
--Я рад. Именно это мы и пытаемся сделать в нашей трилогии—внести ясность в ваше понимание мира. Теперь тебе ясно, почему и как душа может радоваться после “смерти” и что ей совсем не обязательно сожалеть о “жизни”. Но чуть раньше ты задал более важный вопрос, и мы должны вернуться к нему.
--Прости?
--Ты сказал: “Если душа так несчастна в теле, почему она просто не покинет его?”
--Ах, да.
--Ну, так она его покидает. Я имею в виду не только “смерть”, как Я только что объяснил. Но она покидает тело не потому, что она несчастна. Скорее, потому что хочет возродиться, восстановить силы.
--Она часто так делает?
--Каждый день.
--Душа покидает тело каждый день? Когда?
--Когда душа жаждет более высокого опыта. Она находит его в восстановлении.
--Она просто уходит?
--Да. Душа покидает твое тело ежедневно. Постоянно. На протяжении всей жизни. Для этого Мы изобрели сон.
--Душа покидает тело во время сна?
--Конечно.
--Вот что такое сон.
--Время от времени на протяжении вашей жизни душа ищет восстановления, дозаправки, если хочешь, чтобы иметь силы дальше тащиться в своем неуклюжем транспорте, который вы называете телом. Думаешь, твоей душе легко обитать в твоем теле? Вовсе нет! Может быть, просто, но не легко! Это радостно, но это нелегко. Это самое трудное, что когда-либо делала твоя душа!
Душе известны легкость и свобода, которую ты не можешь себе представить, и она жаждет вернуться к этому состоянию, точно так же как ребенок, который любит школу, может с нетерпением ждать летних каникул. Точно так же как взрослый, который жаждет компании, может среди друзей хотеть одиночества. Душа стремится к истинному состоянию существа. Душа—это легкость и свобода. Она также мир и радость. Она бесконечность и блаженство; совершенная мудрость и совершенная любовь.
Она все это, и даже больше. Но, находясь с телом, она испытывает лишь крупицы этих состояний. Поэтому она договорилась сама с собой. Она сказала себе, что останется с телом так долго, как ей будет нужно, чтобы создать и испытать себя так, как она выбирает, —но только при условии, что она сможет покидать тело, когда захочет! Она покидает его ежедневно в те моменты жизни, которые вы называете сном.
--“Сон”—это состояние, когда душа покидает тело?
--Да.
--Я думал, мы спим, потому что телу нужен отдых.
--Ты ошибаешься. Все наоборот. Душа хочет отдохнуть, и поэтому заставляет тело “спать”. Душа буквально бросает тело (иногда прямо там, где оно стоит), когда устает от ограничений, тяжести и несвободы пребывания в теле. Она просто покидает тело, когда хочет “дозаправиться”; когда устает от всей неправды, ложной реальности и надуманных опасностей и когда она снова жаждет воссоединения, утешения, спокойствия и пробуждения ума.
Когда душа впервые избирает тело, она находит, что быть с ним чрезвычайно трудно. Для души это очень утомительно, особенно на первых порах. Поэтому младенцы так много спят. Когда душа преодолевает первичный шок оттого, что она снова привязана к телу, она начинает развивать толерантность к нему. Она остается с ним дольше. В то же время та часть вас, которую вы называете умом, погружается в забвение —как и должно быть. Даже уходы души из тела, которые теперь происходят реже, но все же ежедневно, не всегда возвращают уму память.
На самом деле в такие периоды душа может быть свободна, но ум иногда пребывает в замешательстве. Поэтому все ваше существо спрашивает: “Где я? Что я здесь создаю?” Эти поиски могут вылиться в судорожные, даже пугающие путешествия. Вы называете эти путешествия “кошмарами”. Иногда происходит обратное. Душа приносит великое воспоминание. Теперь уму предстоит пробуждение. Оно наполнит ум миром и радостью, которые вы испытаете в своем теле, когда в него вернетесь.
Чем больше утешения испытывает все ваше существо от такого воссоединения —то есть чем больше оно помнит, что оно делает и что должно делать с телом, —тем реже ваша душа будет расставаться с телом, потому что теперь она знает, что она соединилась с телом по определенной причине и с определенной целью. Теперь ее желание—продолжать свою работу и использовать время, которое она проводит с телом, как можно лучше.
Человек большой мудрости мало нуждается в сне.
--Ты имеешь в виду, что можно сказать, насколько развит человек, по тому, как много он спит?
--Почти. Почти можно так сказать. Иногда душа выбирает покидать тело просто ради самого удовольствия. Она может не искать пробуждения для ума или омоложения для тела. Она просто может выбирать воссоздавать чистый экстаз познания Единства. Поэтому не всегда обоснованно утверждать, что чем больше человек спит, тем он меньше развит. И все же не простое совпадение, что со все большим осознанием человеком задачи для тела и с ростом понимания, что он—не тело, но то, что находится с телом, его душа все больше хочет и может проводить времени со своим телом, и таким образом создается впечатление, что “человеку нужно меньше сна”.
Некоторые существа выбирают испытывать одновременно забвение, которое дает пребывание с телом, и единение, которое дает душа. Такие существа могут научить часть себя не отождествляться с телом, пока они находятся в нем, таким образом они испытывают экстаз знания того, Кто Они Действительно Есть, оставаясь в бодрствующем теле.
--Как они это делают? Как я могу это сделать?
--Это вопрос осознания, достижения состояния абсолютного осознания, как Я уже говорил. Нельзя достичь абсо лютного осознания, можно только пребывать в состо-янии абсолютного осознания.
--Как? Как? Должны быть хоть какие-то инструменты, которые Ты мне можешь дать.
--Ежедневная медитация—один из лучших инструментов, при помощи которых создается этот опыт. Благодаря медитациям можно поднять жизненную энергию к высшей чакре... и даже покинуть свое тело, пребывая в состоянии “бодрствования”. Во время медитации можно привести себя в состояние готовности испытать абсолютную осознанность, когда тело находится в пробужденном состоянии. Состояние готовности называется истинным бодрствованием. Для того чтобы испытать его, не обязательно сидеть в медитации. Медитация — это просто метод, “инструмент”, как ты выразился. Но тебе не обязательно нужно выполнять сидячую медитацию, чтобы испытать это состояние.
Тебе следует знать, что сидячая медитация —не единственный существующий вид медитаций. Есть медитация остановки. Медитация ходьбы. Медитация действия. Сексуальная медитация.
--Это состояние истинного бодрствования.
--Чтобы оказаться в этом состоянии, просто остановись на ходу, перестань идти туда, куда шел, перестань делать то, что делал, просто остановись на мгновенье и просто “будь” точно там, где ты есть, и ты станешь точно тем, кто ты есть. Остановка даже на мгновенье может стать благословением. Ты осматриваешься кругом, медленно, и замечаешь вещи, которые не замечал, проходя мимо. Глубокий запах земли сразу после дождя. Завиток волос над левым ухом твоей возлюбленной. Как по-настоящему хорошо видеть играющего ребенка. Чтобы испытать все это, тебе не нужно покидать тело. Это состояние истинного бодрствования.
Когда ты идешь в этом состоянии, ты вдыхаешь каждый цветок, летишь с каждой птицей, чувствуешь каждый хруст под ногами. Ты находишь красоту и мудрость. Ибо мудрость находится там, где образуется красота. А красота образуется везде, изо всего в жизни. Тебе не нужно ее искать. Она сама придет к тебе. И, чтобы испытать все это, тебе не нужно покидать тело. Это состояние истинного бодрствования.
Когда ты “действуешь” в этом состоянии, ты превращаешь все, что делаешь, в медитацию, и таким образом —в дар, подношение от себя своей душе, и от своей души—Всему. Моешь посуду—ты наслаждаешься теплотой воды, ласкающей твои руки, и восхищаешься чудом воды и теплоты. Работая за компьютером, ты видишь, как возникают слова в ответ на команды твоих пальцев, и радуешься власти над умом и телом, когда они выполняют твои приказы. Готовишь обед —и чувствуешь любовь Вселенной, которая дала тебе эту пищу, и, как твой ответный дар, вплетаешь в приготовление еды любовь твоего существа. Не важно, насколько необычна или проста эта еда. С любовью суп можно превратить в нечто восхитительное.
Чтобы испытать все это, тебе не нужно покидать тело. Это состояние истинного бодрствования. Когда ты в этом состоянии испытываешь обмен сексуальной энергией, ты знаешь высочайшую истину о том, Кто Ты Есть. Сердце твоей любимой становится твоим домом. Тело твоей любимой становится твоим телом. Твоя душа больше не считает себя отдельной ни от чего.
Чтобы испытать все это, тебе не нужно покидать тело. Это состояние истинного бодрствования. Когда ты готов, ты бодрствуешь. В таком состоянии твоих губ может коснуться улыбка. Просто улыбка. Просто остановись на одно мгновенье и улыбнись. Просто так. Просто потому, что тебе хорошо. Просто потому, что твое сердце знает секрет. И потому, что твоя душа знает, что это за секрет. Улыбнись этому. Улыбайся часто. Улыбка вылечит все, что причиняет тебе боль.
Ты просил Меня об инструментах, и Я даю их тебе. Дыши. Это еще один инструмент. Дыши продолжительно и глубоко. Дыши медленно и легко. Вдыхай мягкое, сладкое ничто жизни, так наполненное энергией, так наполненное любовью. Ты дышишь Божьей любовью. Дыши глубоко, и ты ее сможешь почувствовать. Дыши очень, очень глубоко, и любовь заставит тебя плакать. От радости. Ибо ты встретил твоего Бога, и твой Бог познакомил тебя с твоей душой. Стоит только раз испытать это состояние, и жизнь больше никогда не будет прежней. Люди сравнивают его с пребыванием на горной вершине или с соскальзыванием в чистое блаженство. Их бытие изменилось навсегда.
--Спасибо. Я понял. Это простые вещи. Простые действия —и самые чистые.
--Да. Но знай вот что. Некоторые люди медитируют годами и ничего подобного не испытывают. Все зависит от того, насколько открыт человек, насколько он хочет этого. И также насколько он способен отказаться от ожидания любых результатов.
--Следует ли мне медитировать каждый день?
--Как и во всем, тут нет никакого “следует” или “не следует”. Вопрос не в том, что тебе следует делать, а в том, что ты выбираешь делать. Некоторые души стремятся двигаться в бодрствовании. Некоторые видят, что в этой жизни большинство людей двигаются во сне, бессознательно. Они идут по жизни неосознанно. Души, которые идут осознанно, выбирают другую дорогу. Они выбирают иной путь. Они стремятся испытать весь мир и радость, безграничность и свободу, мудрость и любовь, которую приносит Единство, не только тогда, когда бросают тело и оно “падает” (в сон), но и тогда, когда они пробуждают тело.
О душе, которая создает такой опыт, говорят: “Он пробужденный”. Другие, последователи так называемого движения “Нью Эйдж”, называют это процессом “поднятия сознания”. Не важно, какие названия вы используете (слова—самая ненадежная форма общения), все сводится к жизни в осознании. А потом все становится абсолютным осознанием. И что же вы в итоге абсолютно осознаете? Вы в конечном счете абсолютно осознаете, Кто Вы Есть.
Ежедневная медитация—один из способов достижения такого осознания. Но она требует настойчивости, преданности и решения искать внутренний опыт, а не внешнее вознаграждение. И помни, в молчании хранятся тайны. И поэтому самый сладкий звук —это звук тишины. Это песня души. Если ты веришь шуму мира больше, чем молчанию твоей души, ты проиграешь.
--Значит, ежедневная медитация — хорошая идея.
--Хорошая идея? Да. И все же помни то, что Я только что сказал. Песню души можно петь по-разному. Сладкий звук тишины можно услышать не раз. Некоторые слышат молчание в молитве. Некоторые поют песню в своей работе. Некоторые ищут секреты в тихом созерцании, другие в менее созерцательном окружающем их мире. Когда достигается мастерство—или хотя бы ощущается время от времени,—шумы мира могут быть приглушены, отвлекающие вас обстоятельства усмирены, даже когда вы находитесь среди них. Все в жизни становится медитацией. Все в жизни и есть медитация, в которой вы созерцаете Божественное. Это состояние называется состоянием истинной иробужденности, осмысленности, осознанности.
Все в жизни, испытанное таким образом, становится благословенным. Больше нет борьбы, боли и тревоги. Есть только опыт, который вы можете назвать, как пожелаете. Вы можете захотеть назвать его совершенством. Так что проживайте как медитацию всю вашу жизнь и все события в ней. Ходите в бодрствовании, а не во сне. Двигайтесь осмысленно, не бессмысленно, не застревайте в сомнении и страхе, в чувстве вины или самобичевании, но обитайте в постоянном великолепии в уверенности, что вас бесконечно любят. Вы всегда Одно со Мной. Вас всегда рады видеть. Рады видеть дома.
Ибо ваш дом в Моем сердце, а Мой дом—в вашем. Я предлагаю вам увидеть это при жизни так, как вы, несомненно, увидите это в смерти. Тогда вы узнаете, что смерти нет и что переживания, которые вы называете жизнью и смертью, являются частью одного и того же бесконечного опыта.
--Мы—все, что есть, все, что было, и все, что когда-либо будет в бесконечном мире.
--Аминь.

               Глава 10

--Я люблю Тебя, Ты знаешь это?
--Да. И Я люблю тебя. Ты знаешь это?
--Я начинаю узнавать. Я правда начинаю.
--Хорошо.

             Глава 11
--Расскажи мне о душе, пожалуйста.
--Конечно. Я попытаюсь объяснить, хотя это нелегко в вашей ограниченной сфере понимания. Но не позволяй себе расстраиваться, если некоторые вещи не будут “иметь смысла” для тебя. Постарайся помнить, что ты принимаешь эту информацию через уникальный фильтр—фильтр, созданный тобой для того, чтобы не давать тебе вспомнить слишком много.
--Напомни мне опять, зачем я это сделал.

--Игра закончилась бы, если бы ты все вспомнил. Ты пришел сюда по определенной причине, и твоя Божественная Цель была бы разрушена, если бы ты понял, как устроен этот мир. На этом уровне сознания некоторые вещи навсегда останутся тайнами, и это правильно. Поэтому не пытайся раскрыть все тайны. По крайней мере, не все сразу. Дай Вселенной шанс. Она развернется перед тобой в свое время. Наслаждайся опытом становления. Торопись не спеша.
--Точно. Мой отец часто так говорил.
--Твой отец был мудрым и чудесным человеком.
--Немногие сказали бы о нем так.
--Немногие его знали.
--Моя мать знала.
--Да, знала.
--И она любила его.
--Да, любила.
--И она прощала его.
--Да, прощала.
--Несмотря на все те случаи, когда он причинял ей боль.
--Да. Она понимала, и любила, и прощала, и в этом она была и есть прекрасным примером, благословенным учителем.
--Да. Итак... Ты расскажешь мне о душе?
--Расскажу. Что ты хочешь знать?
--Давай начнем с первого—и очевидного—вопроса. Я уже знаю ответ, но он дает нам отправную точку. Есть ли такая вещь, как человеческая душа?

--Да. Это третий аспект вашего существа. Вы являетесь тройственными существами, состоящими из тела, ума и духа.
--Я знаю, где мое тело; я это вижу. И, думаю, я знаю, где у меня ум—он в той части моего тела, которая называется головой. Но я не уверен, что представляю, где...
--Погоди минуту. Остановись. Ты кое в чем не прав. Ум не в голове.
--Нет?
--Нет. Твой мозг находится в черепе. Но ум нет.
--Тогда где же он?
--В каждой клетке твоего тела.
--Ого...
--То, что вы называете умом, на самом деле—энергия. Это... мысль. А мысль—это энергия, а не предмет. Ваш мозг—предмет. Это физический, биохимический механизм. Самый большой, наиболее сложный, но не единственный механизм человеческого тела, при помощи которого тело переводит, или преобразовывает, энергию вашей мысли в физические импульсы. Мозг—это преобразователь. Так же, как и все тело. В каждой вашей клетке есть крохотный преобразователь. Биохимики очень часто замечали, как отдельные клетки —например, кровяные —часто ведут себя так, словно у них есть собственный интеллект. Он у них действительно есть.
Это правдиво не только о клетках, но и о больших частях тела. Каждый человек на земле знает, как иногда какая-то часть тела словно живет своим собственным разумом... Да, и каждая женщина знает, как нелепо ведут себя мужчины, когда позволяют определенной части тела влиять на свои желания и решения.
--Некоторые женщины используют это знание, чтобы контролировать мужчин.
--Несомненно.
--А некоторые мужчины контролируют женщин благодаря их желаниям и решениям, принятым под таким влиянием.
--Несомненно. Хочешь знать, как прекратить этот цирк?
--Безусловно!
--Именно об этом шла речь раньше, когда мы говорили о подъеме энергии жизни через все семь чакр. Когда твои желания и решения происходят из более значительного места, чем тот ограниченный сектор, о котором ты упомянул, женщины не могут контролировать тебя, и ты сам никогда не будешь стремиться контролировать их. Единственная причина, по которой женщины обращаются к такому средству манипуляции и контроля, состоит в том, что, по-видимому, других средств нет. По крайне мере, столь эффективных. А без каких-нибудь средств конт роля мужчины часто становятся... ну, неконтролируемыми.
Но если бы мужчины чаще проявляли свою высшую природу и если бы женщины чаще обращались к этой стороне мужчин, так называемая “битва полов” закончилась бы. Как и большинство любых других битв на вашей планете.
Как Я уже говорил, это не означает, что мужчины и женщины должны отказаться от секса или что секс —часть низшей природы человеческого существа. Это означает, что сексуальная энергия сама по себе, если ее не поднять к высшим чакрам и не соединить с другими энергиями, которые составляют целостного человека, приводит к решениям и последствиям, которые не отражают всего человека. И эти решения часто далеки от великолепия.
Ваше Целостное Существо—это само великолепие, но все, что далеко от Целостного Существа, все это далеко от великолепия. Так что, если вы хотите быть уверены, что примете далеко не великолепное решение и получите такое же последствие, делайте ваш выбор только с позиций нижней чакры. И посмотрите на результаты.
Они весьма предсказуемы.
--Гм... Думаю, я знал это.
--Конечно, знал. Самый большой вопрос, стоящий перед человеческой расой, не в том, когда вы научитесь чему-либо, а в том, когда вы начнете действовать на основании того, что вы уже выучили.
--Значит, ум есть в каждой клетке...
--Да. А в вашем мозге больше клеток, чем в какой-либо другой части тела, поэтому вам кажется, что ум размещается там. Это просто главный, но не единственный центр обработки данных.
--Хорошо. Мне ясно. А где же душа?
--А где она, по-твоему?
--За Третьим Глазом?
--Нет.
--Внутри грудной клетки, справа от сердца, как раз под грудиной?
--Нет.
--Ладно, я сдаюсь.
--Она везде.
--Везде?
--Везде.
--Как ум.
--Эй, погоди минуту. Ум не везде.
--Разве нет? Мне казалось, Ты только что сказал, что он в каждой клетке тела.
--Это не “везде”. Есть промежутки между клетками. На самом деле ваше тело на 99 процентов состоит из промежутков.
--В них и находится душа?
--Душа везде в тебе и вокруг тебя. Ты в ней заключен.
--Погоди минуту! Теперь Ты погоди минуту! Меня всегда учили, что тело заключает в себе мою душу. А что же случилось с выражением “Тело—это храм души”?
--Фигура речи.
--Она полезна, потому что помогает людям понять, что они не просто тело, они нечто большее.
--Так и есть. Буквально. Душа больше тела. Она не содержится в теле, но содержит тело в себе.
--Я слушаю Тебя, но мне все еще тяжело представить себе все это.
--Ты когда-нибудь слышал об ауре?
--Да. Да. Это и есть душа?
--Это самый подходящий образ, который мы можем найти в вашем языке, в вашем понимании, чтобы создать у вас представление об огромной и сложной реальности. Душа—это то, что сплачивает вас в одно, точно так же как Душа Бога —это то, что заключает в себя Вселенную и сплачивает ее в одно.
--Вот это да! Это полностью противоречит тому, что я думал раньше.
--Держись, сын Мой. Противоречия только начинаются.
--Но если душа, в каком-то смысле, “воздух вокруг нас” и если у каждого из нас такая душа, где тогда заканчивается одна душа и начинается другая?
О нет, только не говори мне...
--Вот видишь? Ты уже знаешь ответ! Нет такого места, где другая душа “заканчивается” и моя “начинается”! Точно так же как нет места, где воздух из гостиной “кончается” и воздух из столовой “начинается”. Это все тот же самый воздух. Это все та же самая душа!
--Ты только что открыл секрет Вселенной. И если Ты заключаешь в себе Вселенную, точно так же как мы заключаем в себе наши тела, тогда нет места, где Ты “заканчиваешься” и мы “начинаемся”!
--Кхм...
--Ты можешь прочищать горло, сколько угодно. Для меня это чудеснейшее откровение! Я хочу сказать, я знал, я всегда понимал это —но теперь я понимаю это!
--Это здорово. Разве это не здорово?
--Видишь ли, в прошлом моя проблема была в том, что я считал тело изолированным контейнером. Так что можно было различать “это” тело и “то” тело, и, поскольку я всегда думал, что душа помещается в теле, я делал различие между “этой” душой и “той” душой.
--Да, естественно.
--Но если душа находится везде внутри и снаружи тела, в своей “ауре”, как ты выразился, тогда где одна аура “заканчивается”, а другая—“начинается”? А теперь я понимаю, впервые в жизни, по-настоящему, с позиций физики, как может быть так, что одна душа не “заканчивается”, а другая не “начинается”, и физически доказано, что Мы Все Одно Целое!
--Ура! Это все, что Я могу сказать. Ура!
--Я всегда думал, что это метафизическая истина. Теперь я вижу, что это физическая истина! Боже правый, религия только что стала наукой!
--Не утверждай, что Я тебе этого не говорил.
--Но постой. Если нет такого места, где одна душа заканчивается, а другая начинается, означает ли это, что индивидуальной души нет?
--Ну... и да, и нет.
--Ответ, достойный Бога.
--Спасибо.
--Но, честно говоря, я надеялся на более ясный ответ.
--Дай мне передышку. Мы движемся слишком быстро, твоя рука болит от писания.
--Скорее, от яростного царапанья.
--Да. Так что давай переведем дыхание. Всем расслабиться. Я вам все объясню.
--Ладно. Продолжай. Я готов.
--Ты помнишь, Я уже много раз говорил с тобой о том, что Я называю Божественной Дихотомией?
--Да.
--Это одно из ее проявлений. Фактически, величайшее.
--Понимаю.
--Важно знать о Божественной Дихотомии и отчетливо понимать ее, если вы хотите жить в нашей Вселенной в благости. Божественная Дихотомия предполагaет, что две видимо противоречивые истины мoгyт сосуществовать одновременно и одном пространстве. На вашей планете людям трудно это принять. Они любят порядок, и все, что не вписывается в картину их представлений, автоматически отвергается. И вот, когда начинают проявляться две реальности и кажется, что они противоречат друг другу, незамедлительный вывод таков, что одна из них неправильна, ошибочна, ложна. Нужно быть очень зрелым, чтобы увидеть и принять, что они обе могут быть правильными.
Но в сфере абсолютного—в отличие oт сферы относительного, в которой вы живете,—ясно, что единая истина, которая ecть Все Сущее, иногда производит эффект, который, если его paccматривать с позиции относительности, выглядит как противоречие. Это называется Божественной Дихотомией, и это—совершенно реальная часть человеческого опыта. И, как я сказал, практически невозможно жить благостно, не приняв эту Дихотомию. Человек постоянно недоволен, сердит, он мечется в напрасных поисках "справедливости" или упорно пытается примирить противодействующие силы, которые никогда и не должны примиряться, но которые, в силу самой природы напряжения между ними, дают нужный эффект.
Фактически, вся сфера относительного существует благодаря этим напряжениям. Для примера возьмем напряжение между добром и злом. В конечной реальности нет ни хорошего, ни плохого. В сфере абсолютного все любовь. Но в сфере относительного вы создали опыт, который называете "злом", и сделали вы это по вполне разумной при чине. Вы хотели испытывать любовь, а не просто “знать”, что любовь есть Все Сущее. Но невозможно испытать что-то, если нет нечего, кроме этого. Поэтому вы создали в вашей реальности (и продолжаете создавать каждый день) полярность между добром и злом, чтобы при помощи одного вы могли испытать второе.
В этом и заключается Божественная Дихотомия —две видимо противоречащие истины сосуществуют одновременно на одном пространстве. А именно: Существует добро и зло. Существует только любовь.
--Благодарю Тебя за объяснение. Ты касался этого и раньше, но спасибо, что Ты помог мне понять Божественную Дихотомию еще лучше. Пожалуйста, продолжай.
--Итак, как Я сказал, сейчас перед нами величайшее проявление Божественной Дихотомии. Есть только Одно Существо, и, соответственно, только Одна Душа. И в Одном Существе есть много душ. Так работает Дихотомия: только что Я объяснил тебе, что нет отдельных душ. Душа—это энергия жизни, которая существует внутри и снаружи (как аура) всех физических объектов. В некотором смысле, она “держит” все физические объекты на своих местах. “Душа Бога” содержит в себе Вселенную, а “душа человека” содержит в себе тело каждого конкретного человека.
--Тело не контейнер, не “дом” для души; душа —контейнер для тела.
--Правильно.
--И все же между душами нет “разделительной линии”, нет места, где “одна душа” заканчивается, а “другая” начинается. Таким образом, на самом деле одна душа содержит все тела.
--Верно.
--Но одна душа "чувствует себя" группой индивидуальных душ.
--Она и чувствует.
--Я чувствую--по замыслу. Ты можешь объяснить мне,как это работает?
--Да. В то время как на самом деле души не отдельны, истинно также и то, что вещество, из которого состоит Единая Душа, проявляется в физической реальности с разной скоростью, таким образом создавая плотность разной степени.
--Разная скорость? Когда мы начали говорить о скорости?
--Все в жизни--вибрация. То, что вы называете жизнью (точно так же вы могли бы называть ее Богом),--это чистая энергия. Эта энергия постоянно вибрирует. Она двигается волнами. Волны колеблются с разной скоростью, создавая плотность, или свет, разной степени. Это, в свою очередь, создает, в ваших терминах, разные "эффекты" в физическом мире - фактически, разные физические объекты. Но все же, хотя объекты и разные и изолированные, энергия, из которой они созданы, та же самая.
--Давай вернемся к твоему примеру с воздухом между гостиной и столовой.
--Ты хорошо воспользовался образом, который вдруг пришел тебе на ум.
--Вдохновение. Угадай, откуда оно.
--Да, Я дал eго тебе. Ты сказал, что между этими двумя секторами физического мира не было мecтa, где “воздух из гостиной” заканчивался, а “воздух из столовой” начинался. И это правильно. Но все же есть такое мест, где “воздух из гостиной” становится менее плотным. То есть он рассеивается, становится “разреженным”. То же самое правдиво и о “воздухе из столовой”. Чем дальше oт столовой ты отходишь, тем меньше чувствуешь запах обеда!
Но воздух в доме —это тот те самый воздух. Heт “отдельного воздуха” в столовой. И все же воздух в столовой несомненно кажется “другим”. xотя бы потому, что он пахнет по-другому! Итак, из-за того что воздух приобрел иное качество, кажется, что это иной воздух. Но это не так. Это все тот же воздух, который кажется другим. В гостиной пахнет камином, а в столовой — обедом. Можно даже зайти в одну комнату и сказать: “Ах, как здесь душно. Давайте впустим сюда немного воздуха”. Как будто в комнате воздуха нет совсем. Но, конечно, воздуха достаточно. Вы хотите просто изменить его качество. Поэтому вы впускаете воздух с улицы. Но это тот же самый воздух. Есть только один воздух, он движется внутри, вокруг и сквозь все.
--Это круто. Я полностью “вник”. Мне нравится, как Ты объясняешь строение Вселенной словами, в которые я полностью “вникаю”.
--Ну что ж, спасибо. Я старался. Позволь теперь Мне продолжить.
--Пожалуйста.
--Как и воздух в твоем доме, энергия жизни —мы будем называть ее Душой Бога —приобретает разные качества, когда окружает разные физические объекты. Фактически, энергия сгущается особенным образом, чтобы образовать эти объекты. Когда фрагменты энергии сгущаются, чтобы образовать физическую материю, они становятся очень концентрированными. Они сжимаются. Уплотняются. И начинают “выглядеть”, даже “ощущаться” как отличные друг от друга соединения. То есть они начинают казаться “разными”, “отдельными” от всей остальной энергии. Но это одна и та же энергия, которая ведет себя по-разному.
Именно разное поведение энергии дает возможность Тому, Что Есть Одно, проявляется как То, Чего Много. Как Я объяснял в первой книге, То, Что Есть, не могло испытывать Себя как То, Что Оно Есть, пока у него не развилась способность дифференцироваться. Таким образом, То, Что Есть Все, разделилось на То, Что Есть Это, и То, Что Есть То. (Я пытаюсь все объяснить очень просто.) Сгустки энергии, которая уплотнилась и образовала изолированные объекты, заключающие в себе физические существа,--это и есть то, что вы называете душами. Мы говорим здесь о тех частях Меня, которые стали множеством Вас. Вот Божественная Дихотомия: Нас только Один. Нас много.
--Ух, ты! Здорово!
--Это ты Мне говоришь? Мне продолжать?
--Нет, остановись.
--Мне скучно.
--Да, продолжай!
--Хорошо. Как Я сказал, когда энергия сгущается, она становится очень концентрированной. Но чем дальше двигаться oт точки этой концентрации, тем более рассеянной становится энергия. “Воздух становится более разреженным”. Аура тускнеет. Энергия никогда полностью не исчезает, потому что это невозможно. Из нее состоит все. Она —Все Сущее. Но она может стать очень, очень разреженной, очень тонкой, так что кажется, будто “ее нет”. Потом, в другом месте (читай: в другой части Себя) она может снова сгуститься, снова “слипнуться” и образовать то, что вы называете материей и что “выглядит” как изо лированный объект. Теперь два объекта кажутся отдельными друг от друга, хотя в действительности нет никакой отдельности.
Вот это--в очень, очень простых и элементарных терминах--объяснение строения всей физической Вселенной.
--Boт это да! Но правда ли это? Откуда мне знать, что я только что не выдумал все это сам?
--Ваши ученые уже oткрывают, что строительные кирпичики всего в жизни одинаковые. Они привезли с Луны камни и нашли в них тот же материал, который они находят в деревьях. Они исследуют дерево и находят тот же материал, который находят в тебе. Я скажу тебе: Мы все —из одного и того же материала.
Мы все —одна и та же энергия, сгущенная, сжатая разными способами, чтобы образовать разные формы и разные вещества. Ничего не имеет значения в самом себе и само по себе. То ecть ничто не может стать материей само по себе. Отец всего—это чистая мысль. Эго энергия жизни. Именно это вы решили называть Абсолютной Любовью. Это Бог и Богиня, Альфа и Oмeгa, Начало и Конец. Эго Все во Всем, Недвижимый Движитель, Изначальный Источник. Именно это вы стремитесь понять с начала времен. Великая Тайна, Бесконечная Загадка, вечная истина. Есть только Один из Нас, и это ТОТ, КТО ЕСТЬ ТЫ.
                Глава 12

--Я прочитал эти слова с благоговейным трепетом и глубоким почтением. Спасибо Тебе за то, что Ты избрал такой способ быть со мной. Спасибо Тебе, что Ты со всеми нами. Потому что миллионы читают слова этого диалога, а еще миллионы хотят их прочесть. И, когда Ты входишь в наши сердца, мы, затаив дыхание, принимаем от Тебя этот дар.
--Дорогие Мои—Я всегда в ваших сердцах. Я рад, что теперь ты по-настоящему почувствовал, что Я здесь. Я всегда с вами. Я никогда вас не оставляю. Я —это вы, а вы —это Я, нас никогда не разделить, никогда, потому что это невозможно.
--Но иногда я чувствую себя ужасно одиноким. Бывают минуты, когда я чувствую, что веду это сражение один.
--Это потому, что ты оставляешь Меня, дитя Мое. Ты отказываешься Меня осознавать. Осознавая Меня, ты не можешь быть одинок.
--Как же мне сохранять это осознание?
--Неси свое осознание другим. Не стараясь обратить их в свою веру, но собственным примером. Будь источником любви. Стань для них источником любви, каким являюсь Я. Ведь то, что ты даешь другим, ты даешь и себе. Потому что существует только Один из Нас.
--Спасибо. Да, Ты уже давал мне этот ключ раньше. Быть источником. Что бы ты ни захотел испытать на себе, говорил Ты, должно стать источником этого опыта в жизни других людей.
--Да. Весь секрет в этом. Эго священная мудрость. Во всем как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними. Все ваши проблемы, все ваши конфликты, все ваши трудности в создании жизни на этой планете мира и радости—результат вашей неспособности понять этот простой наказ и следовать ему.
--Этот наказ сформулирован в еврейской Торе.
--Совершенно верно. А разве не Тора дала возможность оформить христианство и мусульманство? Это великая Книга.
--Я понимаю. Ты еще раз говоришь это мне так ясно, так четко, что я понимаю. Я постараюсь никогда больше не “потерять” этого.
--Ты не можешь “потерять” того, что отдаешь. Всегда помни об этом.
--Спасибо. Moгy я теперь задать Тебе еще несколько вопросов о душе?
--Я хотел бы сделать еще одно общее замечание относительно жизни, которую ты ведешь.
--Будь добр.
--Ты только что сказал, что иногда тебе кажется, что ты один ведешь это сражение.
--Да.
--Какое сражение?
--Это фигура речи.
--Думаю, что нет. Я думаю, это показатель того, как ты (и многие другие) воспринимаешь жизнь. Ты предполагаешь существование “сражения”, то есть ты допускаешь, что происходит какая-то борьба.
--Да, иногда мне это представляется именно так.
--Но не это лежит в основе жизни, и ты никогда не должен так думать.
--Прости меня, но мне трудно в это поверить.
--Именно поэтому это не может стать твоей реальностью. Для тебя реально то, что ты считаешь реальным. И все же Я говорю тебе: никогда не предполагалось, что твоя жизнь будет борьбой, и она не должна быть ею—ни сейчас, ни когда бы то ни было. Я дал тебе средства, чтобы создавать прекраснейшую реальность. Ты просто решил не пользоваться ими. Или, если быть более точным, ты неправильно их используешь. Средства, о которых Я говорю,—это три средства творения. Я часто говорил о них во время этих наших бесед. Ты знаешь, что это такое?
--Мысль, слово и действие.
--Хорошо. Ты помнишь. Однажды Я вдохновил Человека, посланного Мною, сказать: “Вы рождаетесь с творческими силами Вселенной на кончике вашего языка”. Смысл этой фразы удивителен. Точно так же как и смысл истины, высказанной другим Моим Человеком: “По вере вашей да будет вам”.
Эти два изречения относятся к мысли и слову. А вот высказывание еще одного из Моих Людей—о действии: “Начало есть Бог. Конец есть действие. Действие есть творение Бога —или пережитое Богом”.
--Это сказал Ты, в Книге 1.
--Книга 1 передана тобой, сын Мой, подобно тому, как все великие учения внушены Мною и переданы людьми. Те, кто дал ход этим идеям и кто бесстрашно и не скрывая их разделяет,—Мои величайшие Учителя.
--Я не уверен, что могу отнести себя к этой категории.
--Слова, которые были внушены тебе и которыми ты делишься с другими, затронули миллионы людей. Миллионы, сын Мой. Они обошли весь мир. Какой мерой определяешь ты статус великого учителя?
--Его поступками, а не словами.
--Это очень мудрый ответ.
--Мои же поступки в этой жизни ничего хорошего обо мне не говорят и уж наверняка не характеризуют меня как учителя.
--Ты только что с легкостью описал половину когда-либо живших учителей.
--Что Ты сказал?
--Я говорю то же, что говорил всем своим Ученикам: Ты учишь тому, чему вынужден учиться. Ты согласен, что, прежде чем учить, как достичь совершенства, ты должен сам его проявить? И, внося свою долю в то, что ты называешь ошибками...
--больше чем вношу свою долю...
--ты также проявляешь большое мужество, передавая этот разговор со Мной.
--Или большое безрассудство.
--Почему ты упорно умаляешь свои заслуги? Вы все это делаете. Каждый из вас! Отрицая свое собственное величие, ты отрицаешь, что Я существую в тебе.
--Не я! Я никогда не отрицал этого!
--Что?
--Хорошо, не на этот раз...
--Говорю тебе, прежде чем прокричит петух, ты трижды от Меня отречешься. Всякая мысль о том, что ты меньше, чем ты есть на самом деле,—это отречение от Меня. Всякое слово о себе, которое тебя умаляет, —это отречение от Меня. Всякое исходящее от твоего Я действие, которое играет роль “не-достаточного-хорошего”, или его отсутствие, или неспособность любого рода —это отречение от Меня.
--Я действительно...
--...Не позволяй своей жизни быть ничем другим, кроме грандиознейшей версии самого прекрасного из всех своих представлений о том, Кто Ты Есть. Итак, какое самое грандиозное представление возникало у тебя о себе? Разве не представление о том, что придет день и ты станешь великим учителем?
--Хорошо...
--Да или нет?
--Да.
--Значит, так и должно быть. И так и есть. Пока ты опять когда-нибудь не станешь это отрицать.
--Я больше не буду это отрицать.
--Не будешь?
--Нет.
--Докажи это.
--Доказать?
--Докажи.
--Как?
--Скажи, прямо сейчас: “Я —великий учитель”.
--Ох...
--Продолжай, скажи это.
--Я... видишь ли, дело в том, что все это должно быть опубликовано. Я понимаю, что все, что я пишу в этом блокноте, когда-нибудь будет напечатано. Жители большой страны будут это читать.
--Большой страны! Ха! Попробуй добавить к ней Пекин!
--Хорошо, Китая. Вce дело в этом. He успело пройти и месяца после выхода Книги 2, и люди стали спрашивать меня —они не дают мне прохода—о Книге 3! Я пытаюсь объяснить им, почему на это требуется столько времени. Я хочу, чтобы они поняли, что значит вести этот диалог, зная, что весь мир следит за этим, ждет. с книгой и книгой 2 было совсем иначе. В них описаны беседы, которые проходили в пустоте. Я даже не знал, будут ли они опубликованы.
--Нет, ты знал. В самой глубине души ты знал.
--Хорошо, может быть, я надеялся, что это произойдет. Но сейчас я знаю, и это все меняет.
--Потому что теперь ты знаешь, что любой сможет прочесть, каждое написанное тобою слово.
--Да. И теперь Ты хочешь, чтобы я сказал, что я великий учитель. Это трудно сделать, перед всеми этими людьми.
--Ты хочешь, чтобы Я попросил тебя сказать об этом по секрету? Я прошу те6я объявить об этом публично именно потому, что здесь ты находишься перед лицом публики. Сама идея в том, чтобы застaвить тебя сказать это публично. Публичное заявление —высшая форма представления о себе. Жизнь—грандиознейшая версия самого высокого из всех твоих представлений о том, Кто Ты Eсть. Начинай эту жизнь, объявив об этом.
--Публично.
--Сказать об этом — первый шаг на пути к тому, чтобы сделать ее такой.
--А как же скромность? Как правила хорошего тона? Разве подобает объявлять о своем грандиозном представлении о самом себе первому встречному?
--Каждый великий мастер делает это.
--Да, но не так бесцеремонно.
--Что “бесцеремонного” ты видишь в том, чтобы сказать “Я есть жизнь и пyть”? Тебе это кажется бесцеремонным? Ты только что сказал, что никогда не отречешься от Меня опять, а последние десять минут только тем и занимаешься, что пытаешься оправдать отречение.
--Я не отрекаюсь oт Тебя. Здесь мы говорим о моем самом высоком представлении обо мне.
--Твое самое высокое представление о себе есть Я! Кто Я Есть! Отрекаясь от самой значительной своей части, ты отрекаешься от Меня. И я говорю тебе: прежде чем наступит рассвет, ты сделаешь это трижды.
--Пока я этого не делаю.
--Пока ты этого не делаешь. Это правда. И только тебе решать. Только тебе выбирать. А теперь скажи, знаешь ли ты хоть одного великого учителя, который был бы великим учителем по секрету! Моисей, Будда, Иисус, Кришна, Магомет—все учили открыто, не так ли?
--Да. Но есть великие учителя, которые не пользуются столь широкой известностью. Одним из таких учителей была моя мать. Ты уже это говорил раньше. Чтобы быть великим учителем, совсем не обязательно пользоваться широкой известностью.
--Твоя мать была предвестником. Тем, кто готовит путь. Она подготовила тебя для этого пути, показывая тебе путь. Однако ты тоже учитель. И твоя мать, как хороший учитель, без сомнения, никогда не учила тебя отрекаться от себя. И этому ты должен учить других.
--О, я так этого хочу! Именно это я хочу делать!
--Ты не должен “хотеть”. Ты можешь не получить того, что ты “хочешь”. Ты только заявляешь, что ты этого “хочешь”, и именно это ты должен оставить —ты должен оставить хотение.
--Хорошо! Ладно! Я не “хочу”, я выбираю\
--Это уже лучше. Это значительно лучше. Итак, что ты выбираешь?
--Я выбираю учить других никогда не отрекаться от себя.
--Хорошо, и чему ты еще выбираешь учить?
--Я выбираю учить других никогда не отрекаться от Тебя—от Бога. Ведь отрекаться от Тебя—значит отрекаться от себя, а отрекаться от себя—значит отрекаться от Тебя.
--Хорошо. И ты выбираешь учить этому вслепую, “по случаю”? Или ты выбираешь учить этому всерьез, намеренно?
--Я выбираю учить этому намеренно. Всерьез. Как делала моя мать. Моя мать учила меня никогда не отрекаться от себя. Она учила меня этому каждый день. Она была моим величайшим вдохновителем. Она ушла меня верить в себя и в Тебя. Я дол-жен быть таким учителем. Я выбираю быть таким учителем всей великой мудрости, которой учила меня моя Мама. Она учила всей своей жизнью, не только с помощью слов. Именно это делают великие учителя.
--Ты прав, твоя мать была великим учителем. Прав ты и в большем. Чтобы быть великим учителем, человек не должен быть широко известен. Я “испытывал” тебя. Я хотел посмотреть, к чему ты придешь.
--И я “пришел” к тому, к чему “предполагалось, я приду”?
--Ты пришел к тому, к чему приходят все великие учителя. К собственной мудрости. К собственной истине. Это то место, к которому ты должен идти всегда, поскольку это то место, где ты должен развернуться и идти оттуда, когда ты учишь мир.
--Я знаю. Это я знаю.
--И в чем состоит твоя собственная глубочайшая истина относительно того, Кто Ты Есть?
--Я есть...
... великий учитель.
--Великий учитель вечной истины.
--Здесь ты попал. Мягко говоря, здесь ты попал. Ты знаешь эту истину в своем сердце, и ты должен говорить только своим сердцем. Ты не гордишься этим, и никто не услышит в этом гордыни. Ты не хвастаешься, и никто не услышит в этом хвастовства. Ты не бьешь себя в грудь, ты открываешь свое сердце—и в этом разница. Каждый в своем сердце знает, Кто Он Есть. Великая балерина, великий адвокат, великий артист или великий бейсболист. Великий детектив, великий работник прилавка, великий родитель или великий архитектор; великий поэт или великий лидер, великий строитель или великий целитель. И все они, каждый из них— великий человек.
Каждый в своем сердце знает, Кто Он Есть. Мир тех, кто открывает свое сердце, делится с другими желаниями своего сердца, воплощает в жизнь прочувствованную им истину, полон великолепия. Ты великий учитель. И, как ты думаешь, от кого ты получил этот дар?
--От Тебя.
--А значит, когда ты признаешь, Кто Ты Есть, ты только признаешь, Кто Есть Я. Всегда признавай, что Источник—это Я, и никого не будет волновать то, что ты признаешь себя великим.
--Но Ты всегда настаивал, чтобы Источником я признавал себя.
--Ты и есть Источник—всего, источником чего являюсь Я. Великий учитель, с которым ты лучше всего знаком в своей жизни, сказал: “Я семь жизнь и путь”.
--И это опять возвращает нас к человеческой душе. Могу я теперь задать Тебе еще несколько вопросов о душе?
--Задавай.
--Хорошо. Сколько здесь душ?
--Одна.
--Да, в более широком смысле. Но сколько здесь “индивидуализации” Одного, Который Есть Все?
--Послушай, мне нравится здесь это слово. Мне правится, как ты используешь это слово. Энергия Одного—это Энергия Всего, индивидуализировавшаяся во множестве различных частей. Мне это нравится.
--Я рад. Так сколько же индивидуализации Ты создал? Сколько здесь душ?
--Я не могу ответить на этот вопрос, используя понятные для тебя представления.
--Постарайся. Это постоянное число? Изменяющееся? Бесконечное? Создаешь ли Ты “новые души” после “исходной партии”?
--Да, это постоянное число. Да, это изменяющееся число. Да, это бесконечное число. Да, Я создаю новые души, и нет, Я этого не делаю.
--Я не понимаю.
--Знаю.
--Так помоги мне.
--Ты действительно это сказал?
--Что?
--“Так помоги мне, Господь”?
--Ловко. Хорошо, я собираюсь понять это, даже если это будет последнее, что я сделаю, так что помоги мне, Господь.
--Я помогу. Ты полон решимости, поэтому я помогу тебе—хотя Я предупреждаю, что трудно ухватить или понять бесконечное сточки зрения конечного. И все же мы сделаем попытку.
--Круто!
--Да, круто. Хорошо, начнем с того, что твой вопрос подразумевает существование такой реальности, как время. В действительности же такой реальности не существует. Есть только один момент, и это вечный момент Сейчас. Все, что когда-либо происходило, происходит Сейчас, и все, что когда-либо произойдет, случается в этот момент. Ничего не происходило “прежде”, потому что нет никакого прежде. Ничего не произойдет “после”, потому что нет никакого после. Есть всегда и только Прямо Сейчас.
В Прямо Сейчас Я постоянно изменяюсь. Поэтому количество способов Моей “индивидуализации” (мне нравится твое слово!) всегда разное, и всегда одинаковое. При условии, что существует только Сейчас, число душ всегда постоянное. Но при условии, что тебе правится представлять Сейчас с помощью сейчас и потом, оно постоянно изменяется. Мы касались этого раньше, когда говорили о реинкарнации, о низших формах жизни и о том, как души “возвращаются обратно”.
Так как Я постоянно меняюсь, число душ бесконечно. Xoтя в любой заданный "момент времени" оно оказывается постоянным. Да, существуют "новые души" в том смысле, что они позволили себе, достигнув конечного осознания и объединения с конечной реальностью, нарочно все "забыть" и “на-чать сначала” —они решили переместиться в новое место Космического Колеса и при этом некоторые выбрали опять быть “молодыми душами”. И тем не менее все души —часть исходной партии, поскольку все они создаются (создавались, будут создаваться) в Единственный Момент Сейчас.
Так что число конечно и бесконечно, оно меняющееся и неизменное—в зависимости oт того, как ты на это по-смотришь. В связи с такой характepистикой конечной реальности Меня часто называют Неподвижной Движущей силой. Я—то, что Всегда в Движении и Всегда Неподвижно, Всегда Изменяется и Всегда Неизменно.
--Хорошо. Я уловил это. У Те6я нет ничего абсолютного.
--Если не считать, что абсолютно все.
--Пока не перестанет быть таким.
--Совершенно верно. Именно так. Ты действительно “уловил это”! Браво.
--Дело, я думаю, в том, что я всегда понимал эту штуку.
--Да.
--Кроме тex случаев, когда я этого не понимал.
--Правильно.
--Пока не переставал понимать.
--Совершенно верно.
--Тот, кто был первым.
--Heт, первое было Что, Кто —второй.
--Вот это да! Итак, Ты—Аббат, а я —Кастелло, и все это просто космический водевиль.
--Кроме тex случаев, когда это не так. Существуют моменты и события, которые ты можешь воспринимать очень серьезно.
--Пока не перестану воспринимать cepьезно.
--Пока не перестанешь. Итак, вернемся опять, к разговору о душах Мой мальчик, это название большой книги... “Разговор о душах”.
--Быть может, мы создадим такую книгу.
--Ты шутишь? Мы ее уже имеем.
--Пока не перестанем ее иметь.
--Это правда.
--Пока она не перестанет ею быть.
--Ты никогда не узнаешь.
--Ты знаешь
--Вот видишь? Ты это уловил. Теперь ты вспоминаешь, как оно есть на самом деле, и это тебя забавляет! Сейчас ты возвращаешься к тому, чтобы “жить светло”. Ты светлеешь. Именно это называют просветлением.
--Холодно Очень холодно. Что означает, что ты горячий!
--Да. Это называется “жизнь среди противоречий”.
--Ты говорил об этом много раз.
--Теперь вернемся к разговору о душах: в чем разница между старой душой и молодой душой? Тело энергии (то есть часть Меня) может воспринимать себя как “молодое” или как “старое”, в зависимости от того, что оно выберет после достижения конечного осознания. Вернувшись в Космическое Колесо, некоторые души выбирают быть “старыми” душами, а некоторые выбирают быть “молодыми”.
В действительности, если опыта, называемого “молодым”, не существует, никакой опыт не может быть назван “старым”. Поэтому некоторые души “по собственной инициативе” решают называться “молодыми”, а некоторые—“старыми”, так, чтобы Единая Душа, которая на самом деле есть Все, Что Существует, могла полностью себя познать.
Подобным образом, некоторые души выбирают называться “хорошими”, а некоторые “плохими”, по той же самой причине. Вот почему ни одна душа никогда не несет наказания. С чего бы Единая Душа стала наказывать Часть Себя за то, что она кусочек Целого? Все это прекрасно объясняется в сборнике сказок для детей “Маленькая душа и солнце”, где все изложено просто, чтобы было понятно ребенку.
--Ты умеешь излагать вещи так выразительно, так ясно формулируя невероятно сложные концепции, что даже ребенок может понять.
--Спасибо.
--Перейдем к другому вопросу о душах. Существует такая вещь, как “души-партнеры”?
--Да, но не в том смысле, как вы себе это представляете,
--В чем же разница?
--Вы романтизируете “родственную душу”, понимая под этим “другую половинку себя”. В действительности же человеческая душа—Моя “индивидуализи- ровавшаяся” частица—значительно больше, чем ты можешь себе представить. Другими словами, то, что я называю душой, больше того, что я под этим подразумеваю. Значительно больше. Это не воздух в одной комнате. Это воздух в целом доме. И в этом доме много комнат. “Душа” не ограничена одной личностью. Это не “воздух” в столовой. Точно так же душа не “разделилась” между двумя людьми, которых называют родственными душами. Это не объединение “воздуха” гостиной с “воздухом” столовой. Это “воздух” во всем большом доме.
А в Моем королевстве много больших домов. И хотя тот же воздух омывает эти дома, входит внутрь и проходит через каждый дом, воздух в комнатах одного дома может восприниматься как “более близкий”. Ты можешь войти в эти комнаты и сказать: “Они мне ближе”. Ты должен понять, что существует только Единая Душа. И тем не менее то, что ты называешь индивидуализировавшейся душой, огромно, оно кружит сверху, входит внутрь и проходит через сотни физических форм.
--В одно и то же время?
--Такого понятия, как время, не существует. Ответить на твой вопрос я могу, только сказав “Да и нет”. Некоторые из физических форм, окутанные твоей душой, “живут сейчас”, в твоем понимании. Другие индивидуализировались в формы, которые сейчас являются тем, что вы называете “мертвыми”. А некоторые окутывают формы, живущие в том, что вы называете “будущим”. Все это, конечно, происходит прямо сейчас, и все же ваше изобретение, называемое временем, служит инструментом, который позволяет вам глубже ощутить жизненный опыт.
--И что, эти сотни физических тел, которые “окутывает” —интересное слово Ты используешь —моя душа, все они для меня родственные души”?
--Да, это ближе к тому, чтобы быть точным, чем тот смысл, который вы вкладываете в это понятие.
-- И множество родственных мне душ жили прежде?
--Да. Так, как ты описываешь это, да.
--Стоп! Остановись! Я думаю, я что-то здесь уловил! Могу ли я эти части меня, которые жили “прежде”, назвать своими “прежними жизнями”?
--Хорошая мысль! Ты это уловил! Да! Некоторые из этих “других жизней” ты прожил “прежде”. А некоторые нет. Некоторые части твоей души окутывают тела, которые будут жить в том, что ты называешь своим будущим. А другие воплощены в различные формы, живущие на вашей планете прямо сейчас. Заглянув в одну из них, ты сразу же почувствуешь родство душ. Иногда ты даже скажешь: “Должно быть, “прошлую жизнь” мы провели вместе”. И ты будешь прав. Вы действительно провели “прошлую жизнь” вместе. Либо в виде одной и той же физической формы, либо в виде двух форм в одном и том же Пространственно-Временном Континууме.
--Это потрясающе! Это все объясняет!
--Да, это так.
--Кроме одной вещи.
--Какой именно?
--Как получается, что, когда я точно знаю, что я провел с кем-то “прошлую жизнь”—я точно знаю это: я чувствую это своими костями,—и несмотря на это, когда я говорю ему об этом, он не ощущает ничего подобного? Как Ты это объяснишь?
--Это значит, что ты перепутал “прошлое” с “будущим”.
--Что?
--Ты проводишь с ним другую жизнь—просто это не прошлая жизнь.
--Это “будущая жизнь”?
--Совершенно верно. Все это происходит в Вечный Момент Сейчас, и ты осознаешь то, что, в некотором смысле, еще не произошло.
--Тогда почему же он тоже не “помнит” будущее?
--Это едва уловимые вибрации, и некоторые из вас более чувствительны к ним, чем другие. Кроме того, разные люди чувствительны к разным из них. Ты можешь обладать более высокой “чувствительностью” к пережитому в “прошлом” или “будущем” с одним человеком, чем к пережитому с другим. Это обычно означает, что вы провели это другое время как часть вашей огромной души, окутывающей одно и то же тело, тогда как, когда это ощущение, что “вы уже встречались”, не так сильно, это может означать, что вы делили одно и то же “время”, но не одно и то же тело. Возможно, вы были или должны стать мужем и женой, братом и сестрой, родителем и ребенком или влюбленной парой. Это прочные связи, и, вполне естественно, вы их чувствуете, когда “встречаетесь опять” в “первый раз” в “этой жизни”.
--Если то, что Ты говоришь, правда, это может объяснить явление, которого я никогда не мог объяснить,—когда в “этой жизни” несколько человек утверждают, что они помнят, что были Жанной д'Арк. Или Моцартом. Или кем-то еще из известных людей из “прошлого”. Я всегда думал, что это может служить хорошим доводом для тех, кто отрицает реинкарнацию, потому что как же несколько человек могут утверждать, что были раньше одним и тем же человеком? Но теперь я понимаю, почему это возможно! Просто несколько разумных существ, которые сейчас окутаны одной душой, “вспоминают” часть своей единой души, которая была (есть сейчас) Жанной Д'Арк опять становиться членом чего-то..
Боже мой, это снимает все ограничения и делает все возможным. Теперь, когда я буду ловить себя на том, что говорю “это невозможно”, я буду знать, что все, что я делаю, свидетельствует о том, что я многого не знаю.
--Это то, о чем стоит помнить. Очень стоит помнить.
--И если у меня может быть больше одной “родственной души”, это объясняет, почему мы на протяжении своей жизни испытываем это сильное “ощущение родственной души” по отношению к нескольким людям—и даже к нескольким людям одновременно!
--Безусловно.
--Значит, в одно и то же время возможна любовь более чем к одному человеку.
--Конечно.
--Нет-нет. Я имею в виду то глубокое, личное чувство, которое мы обычно приберегаем для одного человека—или, по меньшей мере, для одного человека в одно и то же время!
--Почему у тебя вообще возникает желание “приберегать” любовь? Почему тебе хочется держать ее “в резерве”?
--Потому что я не имею права любить больше одного человека “таким образом”. Это предательство.
--Кто тебе это сказал?
--Каждый. Это говорит мне каждый. Это говорили мне мои родители. Это говорит мне моя религия. Это говорит мне мое общество. Каждый говорит мне это! Это один из тех “грехов отцов”, которые переходят на сына.
--Твой собственный опыт учит тебя одной вещи: любить кого-нибудь изо всех сил—самая приятная вещь на свете. И несмотря на это, твои родители, учителя, священники говорят тебе совсем другое—что любить “таким образом” ты можешь одновременно только одного человека. И мы говорим сейчас не только о сексе. Когда ты так или иначе выделяешь одного человека из двух, у тебя часто возникает чувство, что ты предаешь другого.
--Точно! Именно так мы понимаем эту ситуацию!
-- Значит, ты испытываешь не подлинную любовь, а какой-то подложный вариант любви.
--До какой степени подлинная любовь может быть выражена в рамках человеческого опыта? Какие ограничения мы накладываем—на самом деле некоторые сказали бы должны накладывать—на ее выражение? Если дать неограниченную волю всем социальным и сексуальным энергиям, к чему это может принести? Является ли полная социальная и сексуальная свобода отказом от всякой ответственности—или ее вершиной?
--Любая попытка ограничить естественное выражение любви является отрицанием ощущения свободы—а значит, отрицанием самой души. Потому что душа есть персонифицированная свобода. Бог есть свобода по определению, потому что Бог беспределен, у Него нет никаких ограничений. Душа—это Бог в миниатюре. Поэтому душа восстает против наложения любых ограничений и, принимая внешние ограничения, всякий раз умирает заново.
В этом смысле само рождение есть смерть, а смерть есть рождение. Поскольку при рождении душа оказывается стесненной ужасными телесными рамками, а смерть—избавление от этих ограничений. То же происходит во время сна. Душа возвращается к свободе—и вновь испытывает радость выражения и ощущения своей истинной природы.
--Но может ли она выражать и ощущать свою истинную природу, пребывая с телом?
--Это тот вопрос, который ты задал, и он подводит нас к причине и цели самой жизни. Если жизнь с телом—не что иное, как тюрьма или ограничение, то какая от этого может быть польза и в чем ее смысл или хотя бы оправдание?
--Да, я думаю, это именно то, что я хотел спросить. И я спрашиваю это от имени всех существ, живущих повсюду, которые ощущают ужасную ограниченность человеческого существования. И я говорю сейчас не о физических ограничениях...
--...Я знаю, что не о них...
--...а об эмоциональных и психологических.
--Да, знаю. Понимаю. Но тебя волнует все, что с этим связано.
--Да, конечно. Только дай мне закончить. Всю жизнь меня глубоко огорчает то, что мир не может позволить мне любить любого человека именно так, как я хотел бы его любить. Когда я был молод, мне не разрешали разговаривать с незнакомыми людьми или говорить не то, что следует. Помню, как однажды мы с отцом проходили мимо бедного человека, просившего милостыню. Я сразу пожалел его и хотел отдать ему несколько пенни, которые были у меня в кармане. Отец остановил меня и поскорее повел дальше. “Подонок,—сказал он.—Это просто подонок”. Так отец называл тех, чья жизнь не соответствовала его представлениям о том, каким должен быть достойный человек.
Потом я вспоминаю жизнь своего старшего брата, который не только не жил с нами, но его не пустили в дом даже в канун Рождества из-за каких-то разногласий с моим отцом. Я любил брата и хотел, чтобы в этот вечер он был с нами, но отец остановил его у двери и преградил вход. Мать была удручена (это был ее сын от первого брака), а я был просто в недоумении. Как мы можем не любить или не хотеть видеть брата в пред-рождественский вечер из-за каких-то разногласий?
Что это за ужасные разногласия, если они могут испортить Рождество, когда прекращаются даже войны и объявляется перемирие на 24 часа? Став старше, я понял, что излиться любви мешает не только гнев, но и страх. Именно поэтому мы не должны были разговаривать с незнакомыми людьми—а не только потому, что мы были беззащитными детьми. То же самое, когда мы стали взрослыми. Я узнал, что нехорошо открыто и радостно встречать и приветствовать незнакомых людей и что существует некий этикет, который необходимо соблюдать по отношению к людям, с которыми тебя только что познакомили, —ни в том, ни другом я не видел смысла. Я хотел знать все об этом новом человеке и хотел, чтобы он знал все обо мне! Но нет. Правила предписывали подождать.
И теперь, в моей взрослой жизни, я знаю, что, когда в нее входит чувственность, правила еще более суровы и накладывают еще больше ограничений. И я до сих пор не понимаю этого. По-моему, я просто хочу любить и быть любимым—я просто хочу любить каждого так, чтобы это было для меня естественным, чтобы я чувствовал, что это хорошо. Но у общества свои правила на этот счет—и настолько жесткие, что даже если человек, к которому направлены твои чувства, соглашается на это, но общество не согласно, эту связь осуждают, называя ее “порочной”. Что это такое? В чем дело?
--Что ж, ты уже ответил. Страх. Все дело в страхе.
--Да, но разве этот страх оправдан? Может быть, все эти ограничения и рамки определяются поведением нашей расы? Например, человек встречает более молодую женщину, влюбляется (или просто испытывает похоть), бросает жену. В результате она в возрасте тридцати девяти или сорока трех лет, не имея никакой специальности, остается одна с детьми—или, еще хуже, в возрасте шестидесяти четырех лет ее покидает шестидесятивосьмилетний мужчина, увлеченный женщиной моложе ее дочери.
--И ты считаешь, что человек, которого ты описываешь, перестает любить свою шестидесятичетырехлетнюю жену?
--Да, безусловно.
--Нет. Это он не жену перестает любить и старается убежать от нее. Это он пытается убежать от ограничений, которые, как он чувствует, наложены на него.
--О, чепуха. Это просто похоть, в чистом виде. Просто старикашка пытается вновь пережить свою молодость и хочет быть с молодой женщиной, он не в силах обуздать свой ребяческий аппетит и сдержать обещание, данное той, кто была рядом с ним все нелегкие годы.
--Конечно. Ты прекрасно это описал. Но ничто из сказанного тобой не меняет того, что говорю Я. По существу, в любом случае этот человек не престает любить свою жену. Его бунт вызван теми ограничениями, которые налагает на него жена, или другая, более молодая женщина, не желающая иметь с ним дела, если он будет оставаться со своей женой.
Мысль, которую я пытаюсь объяснить, заключается в том, что душа всегда будет восставать против ограничений. Ограничений любого рода. Именно из-за них вспыхивают все революции в истории человечества—не только те, в результате которых мужчина бросает жену или женщина бросает мужа, что, между прочим, тоже случается.
--Но Ты, конечно, не будешь настаивать на полной отмене ограничений на поступки любого рода! Это была бы полная анархия. Социальный хаос. Ты же не станешь советовать людям заводить “романы” или —о, дай мне перевести дыхание—открытый брак!
--Я не советую или не “не советую” ничего. Я не “за” и не “против” ничего. Человечество по-прежнему пытается превратить меня в разновидность Бога “за” и “против”, а я к ней не принадлежу. Я только наблюдаю что и как. Я просто слежу за тем, как вы создаете свои собственные системы хорошего и плохого, “за” и “против”, и я надеюсь увидеть, какую службу сослужат вам эти ваши представления, принимая во внимание то, что, по вашим словам, вы выбираете или желаете как вид и как отдельные индивиды. Теперь к вопросу об “открытом браке”. Я не за и не против “открытого брака”. Ты или зависишь, или не зависишь от того, чего, как ты решил, ты хочешь от своего брака или вне его. И твое решение об этом определяет, Кто Ты Есть с точки зрения того опыта, который ты называешь “браком”. Потому что, как Я уже говорил тебе, каждый акт— это акт самоопределения.
Принимая любое решение, важно быть уверенным, что это ответ на правильно поставленный вопрос. Например, вопрос относительно “открытого брака” —это не вопрос о том, “будет ли брак открытым, когда дозволены сексуальные контакты обоих партнеров на стороне?”. Это вопрос о том “Кто Я Есть —и Кто Мы Есть —в отношении опыта, называемого браком?”.
Ответ на этот вопрос следует искать в ответе па самый важный жизненный вопрос: Кто Я Есть—пауза —в отношении чего бы то ни было, во взаимоотношениях с чем бы то ни было; Кто Я Есть и Кем Я Действительно Выбираю Быть? Как я постоянно повторяю на протяжении этого диалога, ответ на этот вопрос является ответом па любой вопрос.
--Боже, это разочаровывает меня. Потому что ответ на этот вопрос должен быть настолько широким и общим, что вообще не сможет ответить ни на какой другой вопрос.
--В самом деле? Тогда каким же будет твой ответ на этот вопрос?
--Согласно этим книгам—согласно тому, что Ты должен был бы сказать в этом диалоге,—Я есть “любовь”. Вот Кто Я Есть На Самом Деле.
--Великолепно! Ты обучаешься! Это правильно. Ты есть любовь. Любовь есть все, что существует. Так что ты есть любовь, Я есть любовь, и нет ничего, что не было бы любовью.
--А как же страх?
--Страх--это то, чем ты не являешься. Страх есть Ложное Явление, Принимаемое за Действительное. Страх —это противоположность любви, которую ты создаешь в своей действительности, чтобы узнать на опыте То, Что Ты Есть. Вот правда относительного мира вашего существования: при отсутствии того, чем ты не являешься, того, чем ты являешься... не существует. Да, да, мы не раз приходили к этому во время нашего диалога.
--Но, мне кажется, Ты хочешь уклониться от ответа на выраженное мною недовольство. Я сказал, что ответ на вопрос Кто Мы Есть (который означает любовь) настолько широк, что его можно истолковать как его отсутствие—что он вообще не является ответом —почти на любой другой вопрос. Ты говоришь, что это ответ на любой вопрос, а я говорю, что он не является ответом ни на один—и меньше всего на такой конкретный вопрос, как “Должен ли наш брак быть открытым браком?”.
--Если ты так это понимаешь, значит, ты не знаешь, что такое любовь.
--Никто не знает? Человечество пытается это постичь с начала времен.
--Которого не существует.
--Да, да, которого не существует, я знаю. Это просто фигура речи.
--Давай посмотрим, смогу ли Я, используя ваши “фигуры речи”, найти какие-то слова и какие-то способы объяснить, что такое любовь.
--Великолепно. Это замечательно.
--Первое слово, которое приходит на ум, —безграничный. То, что представляет собой любовь, безгранично.
--Хорошо, мы сейчас там, где были, когда начинали эту тему. Мы ходим по кругу.
--Круги—хорошая вещь. Не стоит их бранить. Продолжай ходить по кругу; продолжай ходить по кругу вокруг вопроса. Ходить по кругу —это правильно. Повторять —это правильно. Правильно пересматривать заново, опять начинать сначала.
--Я иногда становлюсь нетерпеливым.
--Иногда? Это очаровательно.
--Ладно, ладно, продолжай то, о чем Ты говорил.
--Любовь—это то, что не имеет границ. У нее нет ни начала, ни конца. Ни до, ни после. Любовь всегда была, всегда есть и всегда будет. Любовь есть вечно. Это вечная реальность. Теперь вернемся к другому примененному тобой слову—свобода. Поскольку любовь безгранична и существует всегда, значит, любовь есть... свобода. Любовь—это то, что совершенно свободно. Сейчас в человеческой реальности вы постоянно ищете возможности любить и быть любимыми. Вы всегда стремитесь к тому, чтобы эта любовь была безграничной. И вы всегда хотите иметь возможность выражать ее свободно. Вы ищете свободы, безграничности и вечности в каждом выражении любви. Вы не всегда способны это понять, но это именно то, что вы ищете. Вы знаете это, потому что вы все есть любовь и, выражая любовь, вы стремитесь узнать и испытать, Кто и Что Вы Есть. Вы есть жизнь, выражающая жизнь, любовь, выражающая любовь, Бог, выражающий Бога.
--Значит, все эти слова—синонимы.
--Думай об этом как об одном и том же: Бог Жизнь Любовь Безграничный Вечный Свободный Все, что не есть одно с этими понятиями, не есть ни одно из этих понятий. Ты—все эти понятия, и рано или поздно ты будешь стремиться испытать себя как все эти понятия.
--Что значит “рано или поздно”?
--Это зависит от того, когда ты избавишься от своего страха. Как Я уже говорил, страх—это Ложное Явление, Принимаемое за Действительное. Это то, чем ты не являешься. Ты будешь стремиться испытать То, Какой Ты Есть, испытывая то, каким ты не являешься.
--Кто же хочет испытать страх?
--Никто не хочет—вас научили. Ребенок не испытывает страха. Он думает, что может делать все. Ребенок также не испытывает отсутствия свободы. Он думает, что может любить каждого. Точно так же ребенок не испытывает недостатка жизни. Дети верят, что они будут жить вечно —и люди, которые поступают как дети, думают, что ничто не может причинить им вред. Ребенок не знает никаких ужасов—пока его не научат ужасным вещам взрослые. Поэтому дети спокойно бегают обнаженными и обнимают каждого, ничего не думая об этом.
 --Если бы только взрослые могли делать то же самое. Что ж, дети делают это с красотой невинности. Взрослые не могут обрести вновь эту невинность, ведь стоит обнажиться взрослому, сразу возникают эти сексуальные примочки.
--Да.
--А Бог, конечно, запрещает, чтобы “эти сексуальные примочки” были невинными и человек их свободно испытывал.
--По существу, Бог их действительно запретил. Адам и Ева были совершенно счастливы, гуляя обнаженными в Райском саду, пока Ева не вкусила плод с дерева—с Древа Познания Добра и 3ла. После этого Ты приговорил нас к нашему теперешнему состоянию, поскольку мы все виновны в первородном грехе.
--Я не делал ничего подобного.
--Я знаю. Но я привожу здесь домысел организованной религии.
--Старайся, если можешь, этого избегать.
--Да, постараюсь.
--У организованных религий слишком мало чувства юмора.
--Ты опять уходишь.
--Извини. Я говорил... вы, как вид, будете прилагать все усилия к тому, чтобы испытать любовь, неограниченную, вечную и свободную. Институт брака —это ваша попытка создать вечность. Принимая его, вы соглашаетесь стать партнерами на всю жизнь. Но этого мало для создания любви, которая была бы “безграничной” и “свободной”.
--Почему нет? Если брак заключен в результате свободного выбора, разве это не проявление свободы? И решение проявлять свою любовь через секс только со своим супругом, и ни с кем другим,—это не ограничение, а выбор. А выбор не может быть ограничением, он является проявлением свободы.
--До тех пор, пока он продолжает быть выбором,—да.
--Но он должен им быть. Это было обещано.
--Да —и здесь начинаются трудности.
--Помоги мне в этом.
--Пойми, может прийти время, когда ты захочешь испытать во взаимоотношениях что-то совсем особое. Не то чтобы один человек был для тебя особым по сравнению с остальными, но способ, который ты выберешь, чтобы выразить с одним человеком всю глубину твоей любви ко всем людям—и к самой жизни, —.был бы единственным в своем роде только по отношению к этому человеку.
Фактически, единственным в своем роде является способ проявления любви к каждому человеку, которого ты действительно любишь. Не существует двух людей, любовь к которым ты проявлял бы одинаково. Потому что ты—создание и создатель самобытности. Все, что ты создаешь, самобытно. Невозможно точно повторить ни одну мысль, ни одно слово, ни один поступок. Ты не можешь повторять, ты можешь только создавать заново.
Знаешь, почему не существует двух похожих снежинок? Потому что это невозможно. “Творение” — это не “повторение”, и Создатель может только создавать. Вот почему нет ни двух одинаковых снежинок, ни двух одинаковых людей, ни двух одинаковых мыслей, ни двух одинаковых взаимоотношений и вообще—ничего одинакового. Вселенная—и все в ней—существует в уникальном виде и действительно не имеет ничего себе подобного.
--Это опять Божественная Дихотомия. Все уникально и все—Одно.
--Совершенно верно. Каждый палец твоей руки отличается от остальных, и в то же время все они—одна и та же рука. Воздух в твоем доме—это тот же воздух, что и повсюду, и в то же время воздух в каждой комнате не тот же самый, всегда ощущается заметная разница. То же можно сказать о людях. Все люди—Одно, и в то же время нет двух одинаковых людей. Поэтому ты не можешь любить двух людей одинаковым образом, даже если будешь очень стараться —и ты никогда не захочешь этого, поскольку любовь — это единственная в своем роде реакция на то, что единственно в своем роде.
Поэтому, проявляя свою любовь к одному человеку, ты проявляешь ее так, как не мог бы выразить по отношению к кому бы то ни было другому. Твои мысли, слова и поступки—твои реакции—невозможно повторить в буквальном смысле слова, они единственные в своем роде... как и тот, к кому ты испытываешь эти чувства.
Если приходит время, когда ты хочешь этого особого проявления только с одним человеком, ты, как ты говоришь, делаешь свой выбор. Объявляешь об этом, объясняешься в любви. Только пусть это объяснение каждую минуту будет выражением твоей свободы, а не постоянной обязанностью. Ведь истинная любовь всегда свободна, и в пространстве любви не существует никаких обязанностей.
Если в своем решении выражать свою любовь конкретным образом по отношению только к одному конкретному человеку ты видишь священное обещание, которое никогда нельзя нарушить, может настать день, когда ты почувствуешь, что обещание превратилось в обязанность—и это будет тебя возмущать. Если же ты относишься к этому решению не как к обещанию, которое дается только раз, а как к свободному выбору, который может быть сделан вновь и вновь, такой день никогда не придет.
Запомни: существует только одно священное обещание—это обещание говорить и жить в соответствии с твоей правдой. Все другие обещания— лишение свободы, а это никогда не бывает священным. Быть свободным —это быть тем, Кто Ты Есть. Лишаясь свободы, ты лишаешься своего Я. А это не священно, это богохульство.
--А…я..хотел…бы….спросить……………..







       
               






                Г Л А В А  1

--Существует  ли  такая  вещь, как           реинкарнация? Сколько у  меня   было жизней в прошлом? Кем я тогда был? «Кармический долг»--это реальность? Трудно поверить в то, что по этому поводу все еще возникает вопрос, Я с трудом  могу себе это  представить. Было  так много сообщений  о вспоминании прошлых  жизней  из  исключительно  надежных   источников.   Некоторые  люди поразительным  образом воскресили в  памяти  подробные  описания событий,  и доказано, что при этом была исключена всякая возможность того, что они могли каким-то   образом   выдумать   или   изобрести   что-то,   чтобы   обмануть исследователей или своих близких.
        --У тебя было  654 прошлых жизней, раз уж ты настаиваешь на точной цифре. Это  твоя 655 -я. В  других ты был  всем. Королем, королевой, рабом.  Учителем, учеником, мастером.  Мужчиной, женщиной.Воином, пацифистом. Героем, трусом. Убийцей, спасителем. Мудрецом, глупцом. А сейчас детективом и будешь им долго, пока самому не надоест. Всем этим ты бы
 --Я иногда  чувствую себя экстрасенситивом. Существует ли вообще такая вещь,  как «ясновидение»? Есть  ли  оно  у меня?  Находятся ли люди, которые называют себя экстрасенсами, «в сговоре с дьяволом»?
--Да, такая вещь, как ясновидение, существует. У тебя оно есть. Оно  есть у каждого. Нет человека, у которого не  было  бы  способностей,  которые  ты называешьэкстрасенситивными, есть только люди, которые их не используют.  Применять ясновидение и другие подобные способности -- это не более чем пользоваться шестым чувством. Очевидно, что это не означает  «быть  в сговоре с дьяволом», иначе я бы не дал тебе это чувство.  И  конечно,  нет никакого дьявола, с которым можно было бы сговориться.
               
       (Уолш. «Беседы с Богом»)
Это Вот  ВВВВ
В этот вечер поезд на Глазго, отправляющийся в 9.15, отошел от Юстона на полчаса позже, ибо во время посадки пассажиров завыли сирены. С их звуком тусклые голубые фонари на платформе погасли. Бурлящая, толкающаяся, проклицающая все на свете толпа, в основном люди в хаки, под оглушительный рев железных моторов металась в темноте по платформе, задевая друг друга вещевыми мешками и чемоданами.
Пытался в этой толпе отыскать свой спальный вагон и молодой профессор истории из Глазго. Нельзя сказать, что он чего-то боялся. Было только 1 сентября, и воздушные атаки на Лондон еще не начались. Тогда для нас, слишком молодых, воздушные тревоги означали лишь неудобство, создаваемое монотонным гулом одиночного бомбардировщика, прорвавшегося сквозь цепь противовоздушной обороны.
Профессор истории Берт Кларк магистр искусств
Оксона, доктор философии Гарварда, бегал вдоль состава, забыв о своей академической рассеянности. Спальный вагон оказался в начале длинного состава. Он заметил носильщика с огромной грудой багажа, чиркаюшего спичками у открытых дверей вагона, возле которых на пластмассовых табличках были карандашом написаны фамилии пассажиров.
Чиркнув спичкой, Берт Кларк увидел, что все таб-
лички заполнены, а ему отведено купе номер четыре. Берт поднялся в вагон и в полумраке отыскал свое купе. А открыв дверь, почувствовал себя почти что дома. В смысле комфорта поезд был первоклассныЙ. Купе представляло собой крохотную, отдельную кабинку с зелеными стенами. Единственная койка, никелированный умывальник, высокое зеркало на двери, соединяющей с соседним купе. Окно затемнено скользящей шторой, плотно прилегающей к раме. В купе было тесно и жарко, но над койкой Берт заметил вентилятор, который можно включить, чтобы освежить воздух.
Берт засунул чемодан под койку и сел на нее. Рядом положил прихваченное на дорогу чтение: роман, опубликованный издательством «Пингвин», и номер «Санди уотчмен». Просмотрев газету, молодой человек задохнулся от гнева.
--Чтоб он сгорел на медленном огне!--вслух произнес Берт, имея в виду своего единственного врага.--Чтоб он ...--Однако быстро взял себя в руки, вспомнив, что не должен портить себе настроение. В конце концов, у него неделя отпуска, и хотя миссия ему предстоит не из приятных, все же это время для отдыха.
Берт Кларк был шотландцем, никогда не бывав-
шим в Шотландии. По правде сказать, за исключением
нескольких лет в американском Кембридже и нескольких визитов на континент, он вообще редко покидал пределы Англии. Начитанный, серьезный, не лишенный чувства юмора, профессор истории был хорош собой, хотя в свои тридцать пять лет уже обнаружил склонность к полноте. Его представления о Шотландии черпались из романов сэра Вальтера Скотта или, если он был во фривольном расположении духа, Джона Бьюкена. Он имел лишь
смутное представление о граните, вереске и соленых шотландских шутках, которые терпеть не мог, а потому в душе и не считал себя настоящим шотландцем! Но теперь он все это увидит своими глазами! Если только ...
В дверь постучал проводник, затем просунулась его голова.
--Мистер Кларк?--спросил он, сверившись с ма-
ленькой табличкой у двери купе.
--Доктор Кларк!--скромно поправил Берт. Он был еще слишком молод и очень гордился своим титулом.
-- Когда утром вас разбудить, сэр?
--А когда мы прибываем в Глазго?
--Должны в половине седьмого, сэр!
--Тогда разбудите меня в шесть.
Проводник закашлялся, и Берт корректно уточнил.
-- Разбудите меня за полчаса до прибытия.
--Хорошо, сэр. Вам принести утром чай с бисквитом?
--А в поезде нельзя плотно позавтракать?
--Нет, сэр. Только чай с бисквитами.
У Берта засосало под ложечкой. Он так торопился на поезд, что не успел пообедать, и сейчас его желудок сжался, как концертино. Проводник все понял по его несчастному лицу.
--На вашем месте, сэр, я сейчас выскочил бы и что-нибудь перехватил в буфете.
--Но поезд отходит через пять минутl
--Не волнуйтесь, сэр! По моему разумению, мы тронемся еще не скоро.
Да, лучше поесть сейчас! Берт, волнуясь, вышел из вагона, торопливо пробрался сквозь толпу на темной платформе и миновал билетный контроль. Стоя в буфете с чашкой чая и засохшим сандвичем с тонким, полупрозрачным ломтиком ветчины, он снова уперся взглядом в «Санди уотчмен». И снова ощутил прилив желчи.
Берт считал, что у него на свете есть только один враг. И в самом деле, он не мог вспомнить, чтобы еще кого-нибудь так же сильно не любил, не считая мальчика, с которым они в школьные времена нередко дрались, поочередно награждая друг друга синяками и разбитыми носами, что, впрочем, не помешало им впоследствии стать лучши-
ми друзьями. Человек, о котором писала газета, тоже носил фамилию Кларк, хотя Берт надеялся и верил, что они не родственники. Тот Кларк жил в зловещей берлоге в Харпендене графства Хартфордшир. Берт никогда его не видел и даже не знал, кто он такой. И все же ненавидел его всем сердцем!
Мистер Беррил заметил, что не бывает конфликтов более ожесточенных, более непримиримых, а для сторонних наблюдателей более забавных, чем конфликты между учеными мужами из-за каких-то мелочей, которые не стоят выеденного яйца! Мы все иногда весело наблюдали, как это происходит. Кто-то пишет в уважаемую газету или журнал, что Ганнибал, пересекая Альпы, прошел близ деревушки Вигинум. И вдруг другой эрудированный читатель возражает, что деревня называлась не Вигинум, а Бигинум. На следующей неделе первый корреспондент мягко, но едко оплакивает невежество второго и приводит дополнительные доказательства, что деревня называлась Вигинум. Тогда
второй корреспондент выражает сожаление, что в дискуссию закралась саркастическая нота и именно это, безусловно, заставило мистера такого-то забыть о хороших манерах. Но необходимо заметить ...И на этом всё обрывается! Хотя иногда спор продолжается два-три месяца.
Нечто подобное перевернуло безмятежную жизнь Берта Кларка. Добрая душа, он не собирался никого обижать. Иногда писал обзоры исторических трудов для «Санди уотчмен», газеты очень похожей на «Санди таймс» и «Обсервер». В середине июня эта газета прислала ему книгу «Последние дни Карла Второго», увесистый том, в котором рассматривались политические события, происходившие между 1680-м и 1685 годами. Автором книги был  В. Кларк, магистр искусств Оксона. Обзор Берта напечатали в следующее воскресенье, и допущенная им крамола заключалась в следующих словах в конце статьи:
«Нельзя сказать, что книга мистера Кларка внесла что-то новое в рассматриваемую тему, и она не лишена мелких недостатков. Мистер Кларк, конечно, не может считать, что Уильям Рассел не знал о Заговоре Ржаного Дома. Барбара Виллерс, леди Каслмейн, стала герцогиней Кливленд в 1670-м, а не в 1680 году, как написано в книге. И зачем мистеру Кларку нужно было подчеркивать, что эта леди была маленькой и рыжеволосой?»
Берт  послал рукопись в пятницу и забыл о ней. Но в номере, вышедшем через девять дней, появилось письмо автора из Харпендена, Хартфордшир. В заключение в нем говорилось:
«Позволительно ли мне заметить, что авторитетом в этом «невероятно сложном», по мнению автора обзора, вопросе является Стайнманн, личный биограф этой леди? Если Ваш обозреватель не знаком с его работой, то, полагаю, визит в Британский музей поможет ему восполнить этот пробел».
Берт не на шутку рассердился и написал:
«Прошу прощения за то, что привлек внимание к столь незначительному факту, и благодарю мистера Кларка за напоминание о книге, которую я, несомненно, знаю. Тем не менее полагаю, что визит в Британский музей будет для меня менее полезен, чем визит автора в Национальную портретную галерею. Там мистер Кларк найдет портрет Лили, этой красивой мегеры. Волосы у нее черные как уголь, да и размеры довольно внушительные. Можно, конечно, предположить, что художник польстил своей модели, но невозможно представить, чтобы он превратил блондинку в брюнетку и изобразил придворную
даму толще, чем она была на самом деле».
Он полагал, что выразился достаточно точно. И вовсе не обидно. Но змей из Харпендена нанес удар ниже пояса. Поразмышляв о портрете, В. Кларк заключил:
«Ваш обозреватель случайно назвал эту леди мегерой. Какие он имеет основания для этого? А причина, похоже, в том, что она обладала твердым характером и любила тратить деньги! Если мужчину приводят в неописуемый ужас два таких качества женщины, позволительно спросить, был ли он когда-нибудь женат?».
Это окончательно добило Берта. И дело не в оскорбительном намеке на невежество в области истории. Дело в намеке на его незнание женщин, что фактически было правдой!
В. Кларк, решил Берт, избрал неверный путь и
знает это. Теперь, как обычно, он старается запутать дело несущественными вопросами. Его ответ оскорбляет газету, тем более что спор захватил и других читателей. Письма полились рекой. Майор из Челтенгема сообщал, что его семья в течение многих поколений хранит произведения искусства и что герцогиня Кливлендна имеющемся у них ее портрете изображена светлой шатенкой. Одна ученая дама предложила определиться с терминологией и установить, что следует подразумевать под определением «полная» в свете современных стан-
дартов.
Редактор «Санди уотчмен» был очень доволен словесной потасовкой, возникшей на страницах его газеты. «Это самое интересное, что мы имеем со времен стеклянного глаза Нельсона! Пусть сражаются!»--заявил он.
Препирательства продолжались весь июль и август. Несчастная любовница Карла Второго стала фигурой столь же печально популярной, как во времена Сэмюэля Пеписа. Ее анатомическое строение обсуждалось во всех подробностях. В спор вступил даже не слишком известный ученый, а на деле и вовсе не учёный, некто Грег Чаумек, который, каза- лось, испытывал злобное удовольствие от промахов обоих Кларков и общей свары. (Чумак—а это был именно он, не помнил, как его занесло сюда, но был рад поучаствовать в научном споре, хотя никогда не считал себя историком. Просто любил читать исторические романы и имел собственное мнение по поводу тех или иных исторических событий и персонажей. Он конечно не знал, что будет лично участвовать в расследовании дела о смерти, но понимал, что его недаром забросило Приведение в эту страну и в эту эпоху).
Наконец, сам редактор положил конец этой дискуссии. Прежде всего, потому, что обсуждение анатомических подробностей вышло за рамки дозволенного, а во-вторых, потому, что участники диспута настолько запутались, что уже не помнили, кто что сказал!
Но у Берта осталось чувство, что он с удовольствием поджарил бы В. Кларка на медленном огне! Дело в том, что В.Кларк появлялся в газете
каждую неделю, как снайпер, по-прежнему терзая Берта. Молодой человек начал приобретать смутную, но определенную репутацию не слишком галантного человека, злословящего над умершей женщиной, а кто знает, может быть, он также будет глумиться и над любой знакомой леди? В последнем письме В.Кларка содержался более чем прозрачный намек на это.
Коллеги Берта по факультету шутили над ним. Он подозревал, что и студенты тоже посмеиваются. Дошло до того, что в его адрес начали доноситься слова «ничтожество» и «борзописец»! Профессор истории пробормотал молитву облегчения, когда дебаты завершились. Но даже сейчас, попивая
жидкий чай и поглощая сухой сандвич в окутанном па-
ром привокзальном буфете, напрягался, переворачивая страницы «Санди уотчмен». Берт боялся, что его взгляд снова наткнется на какое-нибудь упоминание о герцогине Кливленд и имя В.Кларк опять появится на га- зетной странице.
Нет. Ничего. По крайней мере, хорошее предзнаменование для начала путешествия! Стрелки часов над буфетом показывали без двадцати
десять. Вспомнив о поезде, Берт  заторопился. Залпом проглотив чай (когда торопишься, всегда кажется, что чая еще четверть стакана и это чистый кипяток), он побежал к поезду. Во второй раз ему понадобилось несколько минут, чтобы найти билет перед контролером: обыскал все карманы, пока не нашел его в первом. Затем он пробрался сквозь толпу и багаж, с трудом нашел свою платформу и
подошел к вагону как раз в тот момент, когда двери во
всем поезде начали закрывать и прозвучал гудок.
Медленно дернувшись, поезд тронулся. Что ж, вперед к приключениям! Берт, снова доволь-
ный жизнью, стоял в тускло освещенном коридоре, переводя дыхание. В его голове вертелись некоторые слова из письма, которое он получил из Шотландии: «Замок Шира, в Инверэри, на Лох-Файн».
«Замок Шира, в Инверэри, на Лох-Файн». Звучит музыкально, почти магически. Он смаковал эти слова. Затем подошел к своему купе, открыл дверь и остановился на пороге. На койке лежал открытый чемодан, но не его. В нем находилась женская одежда. Склонившись под чемоданом, в нем рылась девушка лет двадцати семи-двадцати восьми. Открывшаяся дверь чуть не придавила ее, вы-
прямившись, она уставилась на вошедшего.
Берт бесшумно охнул. Сначала он подумал, что, может быть, ошибся купе и вагоном. Но, взглянув на дверь, понял, что попал к себе. На пластмассовой табличке было написано карандашом его имя.
--Простите,--произнес профессор.--Но вы не...
ошиблись?
--Нет, не думаю,--ответила девушка, потирая руку и холодно глядя на него.
Даже в этой неловкой ситуации он заметил, как она привлекательна, хотя на ее лице было очень мало пудры и помады. Круглое лицо выражало решительность и строгость. Ростом она была в пять футов два дюйма, хорошо сложена. Голубые глаза, чуть широко расставленные, красивый лоб и полные губы, которые она старалась держать плотно сжатыми. На ней был твидовый костюм, голубой
джемпер, желтовато-коричневые чулки и туфли на низких каблуках.
--Но это,--пояснил он,--четвертое купе!
--Да. Я знаю.
--Мадам, я хочу обратить ваше внимание на то, что это мое купе! Моя фамилия Кларк. Оно написана на табличке.
--Моя фамилия тоже Кларк,--резко ответила де-
вушка.--И я вынуждена настаивать, что это мое купе! Не будете ли вы любезны удалиться?--Она показала на чемодан.
Берт посмотрел на него еще раз. Поезд с дребезгом проносился мимо станции, раскачиваясь на стыках и набирая скорость. И молодой человек не сразу осмыслил значение слов, написанных на табличке, прикрепленной к чемодану: «В. Кларк. Харпенден».
Эмоции и недоверие в душе Берта постепенно уступали место чему-то совершенно иному. Он откашлялся и твердым голосом произнес.
--Могу ли я спросить, что означают инициалы «К. Кларк»?
--Витолина Кларк, разумеется. Но не будете ли вы любезны ...
--Нет!--возразил Алан, держа в руках газету.--А могу ли я спросить, не принимали ли вы участие в постыдной дискуссии в «Санди уотчмен»?
Мисс В Кларк поднесла руку ко лбу, словно же-
лая заслонить глаза. Другой рукой она ухватилась сзади за край умывальника. Поезд дребезжал и двигался резкими толчками. В голубых глазах вдруг возникло подозрение, потом все более полное понимание.
--Да,--сказал Берт,--я Б.Кларк из универси-
тетского колледжа в Хайгейте.
Верный своей гордой и мрачно-зловещей манере поведения, он мог бы добавить: «Я саксонец!«.
Но вдруг ему пришло в голову, что в этой ситуации есть что-то смешное. Берт решительно наклонил голову, бросил газету на койку и скрестил руки. Однако девушка восприняла этот жест по-своему.
--Скотина! Пройдоха! Червяк!--громко выкрикнула
она.
--Принимая во внимание, мадам, что я не имею чести быть представленным вам официально, эти определения указывают на близкое родство, которое ...
--Вздор!--выкрикнула В.Кларк.--Мы троюродные брат и сестра! Но у вас нет бороды!
Берт инстинктивно поднес руку к подбородку.
--Разумеется, у меня нет бороды и никогда не было! С чего вы взяли, что у меня должна быть борода?
--Мы все считали, что у вас борода! Вот такая!--
выкрикнула девушка, приложив руку к талии.--И боль-
шие очки с двойными линзами! Да еще мерзкая, сухая, насмешливая манера говорить! Впрочем, так оно и есть! В довершение всего вы врываетесь в мое купе и хотите меня ...--Она снова начала потирать руку. --Из всех отвратительных, ехидных, надменных обзоров, когда-либо написанных, ваши ...
--Здесь, мадам, сказывается недостаток вашего понимания! Мой долг профессионального историка заключается в том, чтобы указывать на некоторые ошибки, вопиющие ошибки ...
--Ошибки?--возмутилась девушка.--Вопиющие
ошибки?
--Именно! Я не говорю о таком банальном и малозначительном факте, как цвет волос герцогини Кливленд! Я имею в виду реалии! Ваша трактовка выборов 1680 года, простите за грубость, рассмешила бы даже кошку! Ваша трактовка лорда Уильяма Рассела совершенно неверна! Я не говорю, что он был таким же плутом, как ваш любимый герой Шафтесбери. Рассел был просто болваном: как было сказано в суде, он «плохо понимал ситуацию;
его, если хотите, можно пожалеть, но не выставлять предателем».
--Да вы просто гадкий тори!--возмутилась В.Кларк.
--В ответ я процитирую вам не кого иного, как доктора Джонсона: «Мадам, по моему разумению, вы гнусная виги!»
Некоторое время они стояли, молча глядя друг на друга. Обычно Берт не разговаривал подобным тоном, особенно с дамами. Но сейчас он был так
разъярен, а его достоинство так глубоко задето, что он мог бы поколотить самого Эдмунда Берка.
--И вообще, кто вы такая?--наконец спросил он, немного придя в себя.
Тут оказалось задетым достоинство Витолины Кларк. Она поджала губы и выпрямилась во всем величии своего небольшого росточка.
-- Хотя я не считаю себя обязанной отвечать на подобный вопрос,--начала она, нацепив на нос очки в черепаховой оправе, сделавшие ее еще более хорошенькой,--я скажу вам, что преподаю на историческом отделении женского колледжа в Харпендене!
--О!
--Да. И не хуже, если не лучше любого мужчины знаю рассматриваемый нами период! А теперь, будьте любезны, оставьте мое купе! Хотя бы из элементарной вежливости!
--Да будь я проклят, если сделаю это! Это не ваше купе!
--А я говорю, что мое!
--А я говорю, это не ваше!
--Доктор Кларк, если вы немедленно не выйдете вон, я вызову проводника!
--Пожалуйста! Если не вызовите вы, вызову я!
Проводник, прибежавший на звон двух колокольчиков, обнаружил двух величественных, но нечленораздельно тараторящих преподавателей, каждый из которых старался объяснить суть дела.
--Простите, мэм,--сверившись со списком пассажиров, произнес проводник.--Простите, сэр, но, кажется, произошла ошибка! Здесь записана только фамилия Кларк без указания «мисс» или «мистер». Не знаю, что и сказать!
Берт выпрямился.
--Ничего. Я ни за что не лишу эту леди постели, хоть и добытой нечестным путем! --высокомерно заявил он.--Отведите меня в другое купе!
Виталина буквально заскрежетала зубами.
--Ни в коем случае, доктор Кларк! Я не приму ни-
каких поблажек только потому, что я женщина! Отведите меня в другое купе!
Проводник развел руками.
--Простите, мисс! Простите, сэр! Но это невозможно! В поезде нет другого спального вагона. И если уж на то пошло, свободных сидячих мест тоже нет! Можно только в третий класс, стоячий!
--Ничего!--огрызнулся Берт, немного помолчав.--
Позвольте мне лишь забрать мой чемодан, и я всю ночь простою в коридоре!
--Не будьте безумцем!--сказала девушка, немного
смягчаясь.-- Вы не должны этого делать!
--Повторяю, дайте мне ...
--Вы будете стоять всю дорогу до Глазго? Это невозможно! Не дурите! Она села на край койки и добавила.
--Выход только один--поедем вместе в этом купе, сидя всю ночь!
Проводник с нескрываемым облегчением вздохнул.
--Это очень любезно с вашей стороны, мисс. Джентльмен это оценит. Не так ли, сэр? Если вы не возражаете, я уверен, что общество столь любезной дамы вам не повредит! Очень любезно с ее стороны, не так ли, сэр?
--Нет, не любезно! Я отказываюсь ...
--В чем дело, доктор Кларк?--с ледяной вежли-востью спросила Виталина.--Вы меня боитесь? Или просто не осмеливаетесь столкнуться лицом к лицу с историческим фактом?
Берт повернулся к проводнику. Будь здесь свободнее, он бы театральным жестом указал на дверь, подобно тому, как в дешевой мелодраме разгневанный отец выставляет на улицу беспутного сына. А так лишь стукнул рукой по вентилятору. Но проводник понял.
--Тогда все в порядке, сэр. Спокойной ночи.--Он
улыбнулся.--Должно быть, будет не так уж плохо, не
правда ли?
----Что вы хотите этим сказать?--резко спросила Виталина.
--Ничего, мисс. Спокойной ночи. Спите ... я хочу сказать, спокойной ночи!
Оба преподавателя взглянули друг на друга и неожиданно отскочили в разные концы койки. Если до того они были довольно красноречивы, то теперь, оставшись вдвоем, оба смутились. Поезд шел медленно, часто почти останавливаясь, вероятно из-за воздушных налетов. Заработал вентилятор,
в купе стало прохладнее. Первой напряженное молчание нарушила Виталина. Высокомерная улыбка на ее лице сменилась усмешкой, а потом веселым смехом. Берт присоединился к ней.
--Ш-ш-ш,--повелительно прошептала она.--Потревожим нашего соседа. Но ведь мы были немного смешны, да?
--Я отрицаю это. И в то же время ...
Виталина сняла очки и сморщила гладкий лоб.
--Зачем вы едете на север, доктор Кларк? Или я
должна называть вас кузеном Берт?
--Полагаю, за тем же, что и вы. Я получил письмо от человека по имени Бриан Смит, который носит впечатляющий титул присяжного стряпчего.
-- В Шотландии,--с язвительной снисходительнос-
тью пояснила Виталина,--присяжным стряпчим называется адвокат. Право, доктор Кларк, что за невежество! Неужели вы никогда не были в Шотландии?
--Нет. А вы?
--Не была... с детства. Но я стараюсь быть в курсе, особенно когда речь идет о кровных родственни:ках. Говорилось ли в письме что-нибудь еще?
--Только то, что старый Сэм Кларк умер неделю назад, что немногие члены его семьи, которых удалось найти, информированы и не мог бы я при ехать в замок Шира, в Инверэри, на семейный совет? Он ясно дал понять, что речь идет не о наследстве, но это будет не совсем то, что мы подразумеваем под семейным советом. Я воспользовался этим, как благовидным предлогом, для того, чтобы уехать в необходимый мне отпуск.
Виталина фыркнула.
--Ну и ну, доктор Кларк! Ведь речь идет о вашем
кровном родственнике!
И Берт снова почувствовал приступ раздражения.
--Ах, оставьте! Да я никогда даже не слышал об Сэме Кларке. Но, отыскав его на очень сложном генеалогическом древе, выяснил, что это кузен моего отца. Только я никогда не знал его и ничего о нем не слышал. А вы?
--Ну ...
--Вообще-то и о замке Шира я никогда не слышал. Кстати, а как мы туда доберемся?
--В Глазго сядем на поезд до Гаурока. В Гауроке--на паром в Дунун. В Дунуне наймем машину и поедем, огибая Лох-Файн, в Инверэри. Обычно из Дунуна в Инверэри добирались по воде, но с тех пор, как началась война, пароходы больше не ходят.
--И что же там? Горы или долины?
На этот раз Виталина бросила на него испепеляющий взгляд. Берту не хотелось продолжать разговор на эту тему. У него были смутные представления о географии Шотландии. Лучшее, что он мог сделать,--это провести линию на карте Шотландии посередине и определить, что в верхней части находятся горы, а в нижней долины. Но
теперь он почему-то чувствовал, что все, может быть, не так просто.
--Слушайте, доктор Кларк! Это же северо-запад-
ная Шотландия!
--Этот замок Шира,--продолжил он, позволив (пусть и неохотно) разыграться своему воображению,--что-то вроде обнесенной рвом фермы, полагаю?
--В Шотландии,--пояснила Виталина,--замком может называться что угодно. Но нет, это замок, хотя и не такой большой, как был у герцога Аргайлла. По крайней мере, судя по фотографиям, у меня сложилось такое впечатление. Он стоит у входа в Глен-Шира, недалеко от Инверэри, на берегу залива. Довольно неряшливое каменное здание с высокой башней. Но у него есть история. Вы, как историк, разумеется, ничего об этом не знаете. Но вот что
интереснее всего: как умер Сэм Кларк ...
--Что? И как он умер?
--Покончил с собой,--спокойно ответила Виталина.--Или был убит.
Пингвиновский роман, который Берт захватил с собой, был переплетен в зеленое, как криминальный триллер. Он нечасто читал такие вещи, по иногда считал своим долгом расслабляться подобным образом. С книги Берт перевел взгляд на Виталину и почти выкрикнул.
--Он был ... что?
--Убит. Вы, конечно, и об этом не слышали? О боже! Сэм Кларк выбросился или был выброшен из окна верхнего этажа башни!
Молодой профессор попытался взять себя в руки.
--Но разве не было дознания?
--В Шотландии не проводят дознания. В случае подозрительной смерти проводят то, что называется публичным следствием, под руководством человека, который называется прокурором. Но если считается, что произошло убийство, публичное следствие не проводится вовсе. Вот почему я каждую неделю читаю «Глазго геральд» и не вижу ни одной заметки о следствии. Конечно, это не обязательно что-то значит.
В купе было почти прохладно. Берт протянул руку и повертел регулятор вентилятора, свистевшего у него над ухом. Потом опустил руку в карман.
--Сигарету?--предложил он, вынимая пачку.
--Спасибо! Я не знала, что вы курите. Думала, вы нюхаете табак!
--Почему это вы решили, что я нюхаю табак?--сурово спросил Берт.
--Да он у вас на бороде.--С нескрываемой неприязнью ответила Виталина.--И просыпался повсюду! Это было ужасно. Да еще эта пышногрудая девица!
--Пышногрудая девица? Кто?
--Герцогиня Кливленд.
Берт, удивленно моргая, уставился на собеседницу.
--Насколько я понимаю, мисс Кларк, вы очень
симпатизируете этой леди. Почти два с половиной месяца публично поливали меня грязью, считая, что я клевещу на нее!
--Ну да! Мне казалось, что вы имеете на нее зуб! Вот я и вступилась за нее!
Он продолжал удивленно смотреть на нее.
--И это называется честностью интеллектуала!-- наконец воскликнул Берт, хлопнув себя по колену.
--А честно ли со стороны интеллектуала измываться над книгой, зная, что она написана женщиной?
--Но я не знал, что она написана женщиной! Я все время обращался к вам как к мистеру Кларку! И ...
-- И только сбивали людей с толку!
--Знаете,--продолжил Берт, дрожащей рукой поднося спичку к ее сигарете и к своей,--я ничего не имею против женщин-ученых. Некоторые из ученых, с которыми я знаком,--женщины!
--Боже, каким снисходительным тоном вы это говорите!
--Дело в том, мисс Кларк, что для меня безразлично, кто написал книгу, мужчина или женщина. Но ошибки есть ошибки, кто бы их ни совершил!
--В самом деле?
--Да. И ради истины, может быть, вы признаетесь, конечно, строго между нами, что ошиблись, назвав герцогиню Кливленд маленькой и рыжеволосой?
--Разумеется, нет!--возмутилась Виталина, снова надевая очки и становясь суровой.
--Послушайте!--воскликнул Берт.--Посмотрите же
на доказательства! Позвольте мне привести фразу, которую я вряд ли мог процитировать в газете. Я имею в виду историю Пеписа ...
Похоже, Виталина была шокирована.
--Хорошо, доктор Кларк! Вы претендуете на зва-
ние серьезного ученого, но в то же время ссылаетесь
на историю, которую Пепис услышал от своего парик-
махера?
--Нет, нет, нет, мадам! Вы упускаете главное! А оно в том, достоверна ли эта история или нет. Главное, что Пепис, часто видевший эту леди, мог в это поверить! Прекрасно! Он пишет, что Карл Второй и герцогиня Клив-ленд (тогда она еще была леди Каслмейн) стоили друг друга! «и она, будучи беременной, выглядела полной». Он вспоминает, что Карл хоть и был худощавым, но имел шесть футов роста и хорошую мускулатуру, а это лишний раз доказывает, что леди имела прекрасную фи-
гуру!
--Но существует рассказ о ее шуточной свадьбе с Фрэнсис Стюарт, в которой она играла роль жениха. Фрэнсис Стюарт не была малышкой. Но можно ли предположить, что роль ее жениха играла женщина ниже ростом и более легковесная?
--Ну, это лишь предположение!
--Но предположение, подтвержденное фактами! Потом уместно и заявление Рересби...
--Стайнманн говорит ...
Рересби ясно дает понять ...
--Эй!--прервал их дискуссию раздраженный голос из соседнего купе, подкрепленный стуком в металлическую дверь.--Эй!
Оба спорщика мгновенно замолчали. Воцарилась долгая, виноватая тишина, нарушаемая лишь стуком и дребезгом колес.
--Давайте выключим свет!--прошептала Виталина. --Поднимем штору и посмотрим, что делается снаружи!
--Правильно!
Щелчок выключателя, похоже, удовлетворил возмущенного соседа.
Задев в темноте чемодан Виталины, Берт придвинулся к окну и поднял затемняющую штору. Поезд несся сквозь замерший мир, абсолютно темный, если не считать лучей прожекторов, пляшущих вдоль линии уже пурпурного горизонта. Белые, тонкие, как бобовые ростки, линии сновали туда-сюда, похожие на танцовщиц, исполняющих какой-то безумный танец. Они не слышали никаких звуков, говорящих о приближении бомбардировщика, только стук колес.
--Думаете, он летит за поездом?
--Не знаю.
Бернта Кларкак охватило чувство близости, неловкое, но волнующее. Оба прильнули к окну. Две сигареты, догоревшие до середины, отражались в стекле, пульсируя и тускло вспыхивая. Он смутно видел лицо Виталины. Почему-то оба смутились. И одновременно заговорили шепотом.
--Герцогиня Кливленд…
--Лорд Уильям Рассел…
Поезд набирал скорость.

 

               






                Г Л А В А  2

В три часа следующего дня, когда в Шотландии стояла самая золотая пора, Виталина и Берт Кларк поднимались по холмистой, единственной улице Дунуна, Аргайллшир. Поезд, который должен был привезти их в Глазго в половине седьмого утра, прибыл сюда только к часу дня. К этому времени они оба проголодались уже как волки, но так и не позавтракали. Приветливый носильщик, чью речь оба Кларка едва понимали, сообщил, что поезд на Гаурок отходит через пять минут. Они сели на него, так и не успев позавтракать, и двинулись вдоль Клайдсайда к побережью.
Для Берта Кларка, проснувшегося утром растре-
панным и небритым, было немалым потрясением обнаружить на своем плече головку хорошенькой спящей девушки! Вспомнив прошлый вечер, он решил, что это очень приятно. Предвкушение приключения, резко вторгшегося в его закосневшую душу, пьянило молодого человека. Ничто так не помогает преодолеть скованность, как ночь с девушкой, пусть и платоническая! Взглянув в окно, Берт был удивлен и разочарован: тот же пейзаж, что и в Англии. Ни гранитных скал, ни вереска... А ему так хотелось процитировать Бернса!
Под аккомпанемент непрекращающегося спора о политике финансовых преобразований графа Данби в 1679 году, который не могли заглушить ни закрытая дверь, ни звук текущей воды, они умылись И переоделись. Оба умело скрывали голод, даже в поезде на Гаурок. Но когда на приземистом пароходе, переправлявшем их через залив в Дунун, обнаружилось. что внизу можно поесть, тотчас
жадно набросились на шотландский бульон и жареного
барашка.
Дунун, белый и серый, с серовато-коричневыми кры-
шами, протянулся вдоль серой, как сталь, воды, защищен-
ный от внешнего мира низкими, сиреневыми холмами.
Это выглядело хорошей версией всех плохих изображе-
ний шотландских пейзажей, развешанных по многим до-
мам, кроме одной детали: на них обычно присутствует
олень, а здесь его не было.
--Теперь я понимаю,--заявил Берт,--почему так
много этой мазни! Плохой художник не может сопротив-
ляться Шотландии. Она дает возможность нанести сире-
невую и зеленую краски, а по контрасту с ними написать
воду.
Виталина заявила, что это ерунда. Когда пароход подошел к причалу и ударился о него боком, она также ска-
зала, что если он не прекратит насвистывать «Лох-Ломонд», то сведет ее с ума. Оставив чемоданы на причале, они пересекли дорогу и подошли к туристическому агентству, чтобы нанять машину, которая могла бы отвезти их в Ширу.
--Шира, да?--заметил чем-то удрученный клерк, го-
воривший как англичанин.--Это место становится весь-
ма популярным.--Он бросил на них странный взгляд,
который Берт запомнил надолго.--Сегодня в Ширу от-
правляется еще одна машина. Если вы не возражаете
ехать вместе, это обойдется вам дешевле.
--Бог с ними, с ценами,--произнес Берт свои пер-
вые слова в Дунуне00 И все же мы не хотим показаться высокомерными. Полагаю, это еще один из Кларков?
--Нет,--ответил клерк, заглянув в блокнот,--фами-
лия этого джентльмена Блумберг. Шон Блумберг. Он прихо-
дил сюда пять минут назад.
--Никогда о нем не слышал.--Берт посмотрел на Виталину.--Это, случайно, не наследник поместья?
--Чушь!--возмутилась Виталина.--Наследником яв-
ляется доктор Давид Кларк. Брат Сэма.
Клерк взглянул на них еще более странно.
--Да. Мы его вчера туда отвезли. Очень достойный
джентльмен. Так как, сэр, вы поедете в одной машине с мистером Блумбергом или возьмете другую?
Вмешалась Виталина.
--Разумеется, мы поедем с мистером Блумбергом, если он не будет возражать. Тоже мне! Швыряться деньгами! Когда мы отъезжаем?
--В половине четвертого. Возвращайтесь сюда примерно через полчаса, машина будет готова. До свидания, мадам. До свидания, сэр. Спасибо.
Счастливые, они вышли на мягкий солнечный свет и пошли по главной улице, заглядывая в витрины. В основном это были сувенирные лавки, и везде глаз ослепляло обилие шотландки: галстуки и шарфы из шотландки, книги в переплетах из шотландки, расписанные под шотландку чайные сервизы, шотландка на куклах, шотландка на пепельницах ...
Берта начала одолевать страсть к покупкам, которой страдают и самые стойкие путешественники. Виталина всякий раз отговаривала его, пока они не оказались возле галантерейной лавки на правой стороне улицы, где в витрине красовались шейные платки с шотландскими гербами (Кларков из Аргайлла, Маклаудов, Гордонов, Макинтошей, Маккуинов), макеты которых висели на стене.
Они покорили даже Виталину.
--Платки очаровательны,--признала она.--Зайдем.
Они позвонили в дверь, но из-за шумного разговора, происходящего между дамой за прилавком и каким-то покупателем, их звонок не был услышан. Строгая маленькая женщина стояла за прилавком, скрестив на груди руки. Перед ней возвышался довольно длинный худой человек в возрасте далеко за тридцать, в мягкой шляпе, надвинутой на лоб. Перед ним на прилавке лежал ворох шейных платков из шотландки.
--Они очень славные,--вежливо говорил он.--Но
это не то, что мне надо. Я хочу шейный платок с гербом клана Макхольстеров. Неужели вы не понимаете? Макхольстеров. Мак-холь-сте-ров. Макхольстеров! Неужели вы не можете мне показать платок с гербом клана Макхольстеров?
--У нас нет никакого клана Макхольстеров,--ответила хозяйка.
--Послушайте.--Молодой человек, опершись локтем о прилавок, поднес к ее лицу тонкий указательный палец.--Я канадец, но в моих жилах течет шотландская кровь, и я горжусь этим. Еще когда я был ребенком, отец мне говорил: «Шон, если ты когда-нибудь попадешь в Шотландию, если когда-нибудь попадешь в Аргайллшир, отыщи клан Макхольстеров. Мы происходим из клана
Макхольстеров, мой дед говорил это много раз».
--Я еще раз вам повторяю: у нас нет никакого клана Макхольстеров!
--Но здесь должен быть клан Макхольстеров!--взмолился покупатель, разводя руками.--Здесь должен быть клан Макхольстеров, не так ли? В Шотландии так много кланов и людей! Может же здесь быть клан Макхольстеров?
--Клан Макхольстеров здесь может быть, но его нет!
Замешательство и подавленность покупателя были настолько очевидны, что хозяйка сжалилась над ним.
--Как вас зовут?
--Шон Блумберг!
Она подняла глаза к потолку и задумалась.
--Шон ... Должно быть, это Маккуины.
Мистер Шон незамедлительно ухватился за эту догадку.
--Вы хотите сказать, что я состою в родстве с кланом Маккуинов?
--Понятия не имею, Может быть, да, а может, и нет. Некоторые Блумберги состоят.
--У вас есть их герб?
Хозяйка показала ему шейный платок с гербом. Это был, несомненно, замечательный платок, в нем преобладал богатый пурпурный цвет, и он сразу понравился мистеру Блумбергу.
--Вот это мне уже нравится!--весело сообщил он и, повернувшись, обратился к Берту.--Вы не находите, сэр?
--Восхитительно! Правда, несколько кричаще, вы согласны?
--А мне он нравится,--задумчиво произнес мистер
Блумберг, держа платок в вытянутой руке, как художник, разглядывающий перспективу.--Да, этот платок для меня! Я возьму дюжину.
Хозяйка удивилась.
-- Дюжину?
--Конечно. Почему нет?
Хозяйка предупредила.
--Они стоят три фунта и шесть пенсов штука!
--Все в порядке! Заверните! Я их беру.
Хозяйка вышла в подсобное помещение лавки, а Блумберг с доверительным видом повернулся к Виталине и сиял шляпу, обнажив копну курчавых волос цвета красного дерева.
--Знаете,--тихо признался он,--в свое время я не-мало путешествовал, но это самая необычная страна из всех, какие мне довелось повидать!
--Да?
--Да. Здесь, похоже, люди шатаются без дела и рассказывают друг другу типично шотландские анекдоты! Я зашел в бар местного отеля, где актер развлекал всех этими анекдотами. И еще. Я пробыл в этой стране всего несколько часов--приехал сегодня утром лондонским поездом,--но уже в четырех местах слышал один и тот же анекдот!
--Нам не удалось услышать ни одного!
--А мне удалось! Они услышали мою речь, понимаете? И каждый спрашивал: «Вы американец, да?» Я отвечал: «Нет, канадец». Но это их не останавливало, и они спрашивали: »A вы не слышали о моем брате Ангусе, который не дал бы следа ищейке?»--Блумберг выжидательно помолчал, потом спросил.--Вы что-нибудь поняли? Не даст ищейке и цента! Ц-е-н-т, с-л-е-д.
--Смысл очевиден,--ответила Виталина,--но ...
--О, я не говорил, что это смешно!--поспешно заверил ее Блумберг.--Я просто говорю, как странно это звучит! Нигде не найдешь тещ которые друг другу рассказывают анекдоты про тещ! Нигде не найдешь англичан, рассказывающих друг другу анекдоты про англичан, не понимая при этом смысла анекдота!
--А что,--с интересом спросил Берт,--об англича-
нах действительно так думают?
Блумберг немного покраснел.
--Ну, в Канаде и Штатах их именно такими и пред-
ставляют! Не обижайтесь. Вы же все понимаете! «Нельзя забить гвоздь губкой, как бы хорошо вы ее ни смочили» подается как: «Нельая забить гвоздь губкой, какой бы мокрой она ни была»! Погодите! Я же не сказал, что это смешно! Я лишь ...
--Ничего,--отозвался Берт,--я только хотел вас
спросить: вы тот самый мистер Блумберг, который сегодня в агентстве нанял машину, чтобы доехать до Ширы?
На худощавом лице Блумберга появилось любопытно-уклончивое выражение. Вокруг глаз и рта образовались тонкие морщинки. Похоже, он занял оборонительную позицию.
--Да. Это правда. А что?
--Мы тоже едем туда и хотим спросить, не будете ли вы возражать, если мы составим вам компанию? Меня зовут Кларк, доктор Кларк, а это моя кузина, мисс Виталина Кларк!
Блумберг раскланялся, и лицо его подобрело.
--Ни в коем случае не могу возражать! Буду очень
рад!--радушно заявил он, заморгав светло-серыми гла-
зами.--Значит, вы родственники?
--Дальние. А вы?
Уклончивое выражение снова появилось на лицеБлумберга.
-- Ну, поскольку вам известно мое имя и что я состою в родстве с Макхольстерами и Маккуинами, не стоит притворяться, будто я ваш родственник, не так ли?--Его тон стал более доверительным.--Что вы можете сказать о мисс или миссис Элла Кларк?
Берт покачал головой, но Виталина пришла на помощь.
--Вы имеете в виду тетушку Эллу?
--Боюсь, я ничего о ней не знаю, мисс Кларк!
--Тетушка Элла,--продолжила Виталина,--на самом деле не тетя, и фамилия ее не Кларк, хотя ее все так называют. Никто не знает, кто она и откуда. Элла появилась здесь лет сорок назад и с тех пор живет в Шире. В некотором смысле она--хозяйка Ширы. Ей должно быть под девяносто, и, наверное, эта женщина ужасна. Впрочем, я ее никогда не видела!
--А ...--только и сказал Блумберг.
Хозяйка лавки принесла пакет с платками, и он расплатился.
--Вынужден напомнить,--произнес Блумберг,--что нам следует поторопиться! Машина, наверное, уже ждет нас!
Вежливо распрощавшись с хозяйкой, он изысканным жестом распахнул дверь перед ними.
--Путь туда, должно быть, не близкий, а я хочу вернуться засветло. Я там не останусь. Полагаю, здесь тоже действует затемнение? Хоть сегодня хочу как следует выспаться, в поезде мне это не удалось.
--Вы не можете спать в поездах?
--Дело не в этом. В соседнем купе одна супружеская пара всю ночь говорила о какой-то даме из Кливленда, и я не мог сомкнуть глаз.
Берт с Виталиной обменялись быстрыми, смущенными взглядами, но Блумберг был слишком занят своими переживаниями.
--Я  сам жил в Огайо и хорошо его знаю, поэтому слушал. Но ничего не понял. Речь шла о каком-то малом по фамилии Рассел и о другом, по имени Чарльз. Но была ли эта дама в родстве с Расселом, Чарльзом или мужем этой женщины, так и не разобрал. Слышно было достаточно хорошо, но ничего не понятно. Я постучал в дверь, но даже, выключив свет, они ...
--Доктор Кларк!--предостерегающе вскричала Виталина.
Но он уже выдал себя.
--Боюсь,--сказал Берт,--это были мы!
--Вы?--переспросил Блумберг. Он резко остановился на горячей яркой сонной улице и откровенно посмотрел на левую руку Виталины, на которой не было кольца. Будто что-то регистрировал или записывал. А затем очень резко сменил тему.--Смотрите, они, похоже, не испытывают трудностей с продуктами! Только гляньте на витрины этих лавок! Вот это хаггис. Он ...
Лицо Виталины стало пунцовым.
--Мистер Блумберг,--резко проговорила она-- разрешите вас заверить, что вы ошибаетесь! Я преподаю на отделении истории в женском колледже в Харпендене ...
--Я впервые вижу хаггис, но не могу сказать, что его вид мне нравится. Он выглядит просто как сырое мясо. А это блюдо под названием ольстерское жаркое похоже на тонко нарезанные кусочки копченой болонской колбасы. Оно ...
--Мистер Блумберг, не соизволите ли вы уделить мне немного внимания? Этот джентльмен--доктор Кларк из университетского колледжа в Хайгейте. Мы оба можем вас заверить ...
Блумберг снова резко остановился, оглянулся, словно желая убедиться, что их не подслушивают, и только после этого заговорил тихо, быстро и серьезно.
--Послушайте, мисс Кларк, я человек широких
взглядов. И немного понимаю в таких вещах. Простите, что я вообще поднял этот вопрос.
--Но ...
--А насчет того, что я лишился сна, вздор! Я заснул сразу же, как только вы выключили свет, и потом уже ничего не слышал. Так что давайте забудем все, что я говорил, ладно?
--Вероятно, это будет самое лучшее,--согласился
Берт.
--Берт Кларк, вы осмеливаетесь ...
Блумберг  примиряющим жестом указал вперед. У туристического офиса стояла комфортабельная голубая пятиместная машина, а возле нее--шофер в фуражке, униформе и гетрах.
--А вот и золотая колесница!--воскликнул Блумберг.--У меня есть путеводитель. Идемте. Развлечемся.

Машина на большой скорости промчалась мимо крошечной верфи, затем мимо Холи-лох, возле тяжелых, обсаженных деревьями холмов, поднялась на Хитер-Джок и выехала на прямой участок возле глубокого Лох-Эк.
Пассажиры тотчас же разговорились с водителем. Это был дородный, краснолицый, словоохотливый, жизнерадостный человек с необыкновенно яркими голубыми глазами. Блумберг сел впереди рядом с ним, а Берт и Виталина сзади. Блумберг сначала удивился акценту водителя,
а в конце концов начал его имитировать. Указав на струйку воды, текущую по склону холма,
шофер сказал, что это «крошечный обман». Блумберг ухватился за эти слова как за очень удачные. Отныне вода в любом виде, даже горный поток, способный снести дом, стал крошечным обманом: Блумберг привлекал к нему внимание и в качестве эксперимента выговаривал букву «р» как предсмертный хрип или особенно длительное буль-
канье.
Он делал это к сильному неудовольствию Берта, но согласия Берта и не требовалось. Водитель не возражал. Это выглядело так, словно сэру Седрику Хардуику пришлось услышать, как его чистый английский язык с удовольствием коверкает мистер Скнозал Дьюранте. Слышали бы это эти двое, которых шотландцы считают угрюмыми и некоммуникабельными, наш разговор, думал Берт. Заставить шофера замолчать было невоз-
можно. Он подробно рассказывал о всех местах, мимо которых они проезжали, и, что самое удивительное, как выяснилось позже из путеводителя Блумберга, точно.
Водитель сообщил, что еще он водит катафалк, и со скромной гордостью какое-то время развлекал их описанием многих пышных похорон, на которых ему выпадала честь везти покойников. Блумберг тотчас же воспользовался предоставившейся возможностью.
--А не случалось ли вам вести катафалк на похоронах примерно неделю назад?
Слева от них среди холмов простирался залив лох-эк, похожий на старое, потускневшее зеркало. Вода в нем была абсолютно спокойна: ни брызг, ни плеска. Склоны скал, поросшие пихтой и сосной до самых обнаженных макушек, были совершенно безжизненны. Сознание угнетала мертвая тишина и ощущение барьера, ограждающего от всего мира. Эти безмолвные, безжизненные холмы казались прочным, косматым щитом.
Водитель долго молчал, с силой сжимая руль большими красными руками. Пассажиры даже подумали, что он не слышал вопроса или не понял его. Но вдруг заговорил.
--Это, должно быть, старый Кларк из Ширы?
--Точно,--подтвердил Блумберг.
Это было заразно: Берт собирался сказать то же самое.
--И вы, думаю, тоже Кларк?
--Эти двое--да.--Блумберг резким движением показал на сидящих сзади.--А я из Макхольстеров, их еще иногда называют Маккуинами.
Водитель повернулся и очень сурово посмотрел на него. Но Блумберг говорил совершенно искренне.
--Я вчера вез одного из них,--нехотя сообщил водитель.—Давида Кларка. Он такой же шотландец, как я француз, потому что говорил как англичанин.--Его лицо помрачнело, и он продолжил.--Такого вздора и чуши я еще никогда не слышал! Атеист и не стыдится об этом говорить! Спорю на что угодно, но Шира неприятное место! И никогда не было приятным.
Снова воцарилось тяжелое молчание, только шуршали шины.
--Полагаю, скорее жутковатое,--заметил Берт,--чем приятное?
--Ага.
--А почему Шира неприятное место? Там водятся призраки?
Водитель еще крепче сжал руль.
--Я не говорил о призраках. И не знаю почему. Говорю, что это неприятное место, значит, так оно и есть.
Блумберг, присвистнув сквозь зубы, открыл свой путеводитель. Пока машину трясло, а долгий, окрашенный золотом день стал клониться к вечеру, он открыл раздел, посвященный Инверэри, и прочитал вслух.
 «До того, как въехать в город по главной дороге, путешественник должен посмотреть влево на замок Шира. Это здание не представляет никакого интереса с точки зрения архитектуры. Оно было построено в конце шестнадцатого столетия, но с тех пор неоднократно перестраивалось. Его можно узнать по круглой башне с конической шиферной крышей, находящейся в юго-восточном углу. Предполагается, что эта башня, высотой в шестьдесят два фута, была первой на схеме здания, от постройки других позже отказались. После массового убийства
в Гленкоу в феврале 1692 года, согласно преданию ...».
Блумберг прервался и вдруг воскликнул, потирая подбородок.
--Стойте! Я вспоминаю о массовом убийстве в Гленкоу, о котором слышал, когда учился в школе в Детройте ... Что же, черт возьми, там произошло? Эй!
Водитель, к которому, похоже, вернулось хорошее настроение, затрясся над рулем в таком сильном пароксизме молчаливой радости, что на глазах у него выступили слезы.
--В чем дело, хозяин?--спросил Блумберг.--Что-то не так?
Водитель задохнулся. Его внутреннее веселье казалось пыткой.
--Я думал, вы американец,--заявил он.--Скажите
мне вот что: вы слышали о моем брате Ангусе, который не даст следа ищейке?
Блумберг ударил себя по лбу.
--Нет, приятель, вы поняли? У вас есть чувство юмора? Ц-е-н-т, цент; с-л-е-д, след!
--Довольно любопытно,--откликнулся Блумберг,--но я понял. И я не американец, а канадец, хоть и учился в школе в Детройте. Если сегодня ко мне снова кто-нибудь пристанет со своим братом Ангусом, я его убью! Впрочем, я кое-что вспомнил. Перестаньте фыркать, будьте любезны. Сохраняйте хваленую шотландскую серьезность! Так вот, насчет массового убийства в Гленкоу, Давно, еще в школе, мы играли пьесу. Кто-то кого-то убивал. Не могу только припомнить, Макдональды Кларков или Кларки
Макдональдов? 
Виталина подсказала.
--Разумеется, Кларки убивали Макдональдов. В этих краях это общеизвестный факт, не так ли?
Водитель, смахнув слезы с глаз и снова став суровым, заверил ее, что она права.
Блумберг снова открыл книгу.
«Предание гласит: в 1692 году, после массового
убийства в Гленкоу, Иан Кларк солдат отряда Кларка в Гленкоу, настолько мучился угрызениями совести, что покончил с собой, выбросившись из самого высокого окна башни и разбив голову о камни мостовой».
Блумберг поднял взгляд.
--Не это ли произошло на днях и со стариком?
--Ага.
«Далее предание утверждает, что это самоубийство было вызвано не угрызениями совести, а «присутствием» одной из жертв, чье искалеченное тело преследовало его из комнаты в комнату до тех пор, пока у него не осталось возможности избежать соприкосновения с ним, кроме кaк. .. ».--Блумберг с шумом захлопнул книгу.--По-моему, достаточно,--мягко произнес он, прищурившись.--Кстати, что произошло? Старик же не жил на верхнем этаже баш- ни, правда?
Но водителя не так-то легко было разговорить. Казалось, всем своим видом он говорил: не задавайте вопросов, если не хотите услышать в ответ ложь.
--Еще немного, и вы увидите Лох-Файн, а затем
Ширу,--сказал он.--А! Вот, смотрите!
Доехав до перекрестка, они повернули направо, на Страчар. Перед ними простиралась блестящая вода. Из груди путешественников вырвались восхищенные возгласы. Переливающийся на солнце залив казался длинным, широким, а к югу, налево от них, и бесконечным. Там он извивался между высокими берегами, а через несколько миль соединялся с устьем реки Клайд.
На севере залив сужался, окруженный вечно безмятежной сушей, и приобретал форму клина на протяжении примерно трех миль. Покатые холмы, черные или темно-сиреневые в тех местах, где одинокие лучи солнца высвечивали заросли вереска, темно-зеленые сосны и ели окружали его и придавали воде странный коричневый цвет. На далеком противоположном берегу, в просветах между деревьями, смутно виднелись тянущиеся вдоль берега
белые дома города. Они заметили колокольню церкви, а на самом высоком холме строение, похожее на наблюдательную башню. Воздух был изумительно чистым, и Берт готов был поклясться, что даже издалека видит белые дома, отражающиеся в неподвижной воде.
Водитель указал рукой.
-- Инверэри!
Машина помчалась дальше. Блумберг, очевидно, был так увлечен, что даже забыл показывать очередные «крошечные обманы». Дорога--очень хорошая, как и все дороги, по которым им довелось проехать,--бежала вдоль берега залива на
север. Чтобы добраться до Инверэри, расположенного на противоположном берегу, им нужно было обогнуть залив и повернуть на юг.
По крайней мере, именно так думал Берт. Инверэри, казалось, находился совсем близко, особенно когда они подъехали к узкому участку залива. Когда же машина резко остановилась и водитель вышел, Берт с удовольствием откинулся назад и стал любоваться видом больших, мощных холмов.
--Вылезайте,--улыбаясь, пригласил водитель.--Ду-
маю, у Эдвара Стамера найдется свободная лодка!
Пассажиры в недоумении уставились на него.
-- Вы сказали, лодка?--взорвался Блумберг.
--Ага.
--А зачем, черт возьми, вам нужна лодка?
--Переправить вас.
--Но здесь же есть дорога, разве нет? Неужели вы
не можете просто подъехать к Инверэри с другой сто-
роны?
--Тратить бензин, когда у меня есть руки?--ужаснулся водитель.--Не дурите! Вылезайте! По дороге здесь пять-шесть миль.
--Что ж,--улыбнулась Виталина, едва сдерживаясь от откровенного смеха,--я не прочь прокатиться на лодке!
--Я тоже,--уступил Блумберг,--только если грести будет кто-нибудь другой. Но боже мой!--Он всплеснул руками.--Что за гениальная идея? Это же не ваш бензин, да? Он принадлежит компании, да?
--Ага. Но у меня свои принципы! Залезайте.
Тяжело нагруженная лодка с весело гребущим водителем в тишине раннего вечера благополучно переправилась через залив. Виталина с Бертом, поставив в ноги свои чемоданы, сидели на кормовой части лодки. Это был тот час, когда вода кажется светлее и яснее, чем небо, и в некоторых местах
появляются тени.
--Брр!--произнесла наконец Виталина.
--Замерзли?
--Немного. Но дело не в этом.--Она посмотрела на
водителя, ставшего гребцом.--Это там, да? Там, где на-
ходится маленькая пристань?
--Ага,--согласился водитель, обернувшись под рав-
номерный скрип уключин.--Глядеть там особенно не на что. Говорят, старый Сэм Кларк покинул этот мир
быстрее, чем взмах палочки.
Они молча смотрели на приближающийся замок
Шира. Он стоял в некотором удалении от города, фасадом к заливу. Построенный из старинного камня и кирпича, окрашенного серой краской, с покатой крышей из шифера, замок одиноко возвышался на берегу. Берту вдруг вспомнилось слово «неряшливый», сказанное Виталиной.
Больше всего выделялась башня. Круглая, из серого камня, в некоторых местах покрытая мхом, она завершалась конической покатой крышей. На стороне, выходящей на залив, было только одно окно. Довольно большое, с двумя факелами, укрепленными возле крыши. От него до неровных плит, мостивших землю перед домом, было, должно быть, футов шестьдесят.
Берт представил себе, каково прыгнуть из этого окна, и невольно поежился.
--Полагаю,--заколебалась Виталина,--в замке все устроено несколько ... ну, примитивно?
--Вот еще!--пренебрежительно сказал водитель.--У них электричество есть!
--Электричество?
--Ага. И ванная тоже, хотя в этом я не уверен.--Он снова посмотрел через плечо, и лицо его помрачнело.
--Видите, у маленького причала стоит человек и смотрит на нас? Это и есть доктор Давид Кларк, о котором я вам говорил. Практикует в Манчестере или в каком-то другом захолустье.
Фигура возле причала почти сливалась с серым и коричневым цветом пейзажа. Это был низенький, но очень широкоплечий и дородный человек с угрюмо и резко поднятыми плечами. На нем была охотничья куртка, вельветовые бриджи и гетры. Руки он держал в карманах. Берт впервые за много лет видел доктора с бородой и усами. Коротко подстриженные, они тем не менее, как и волосы, казались небрежными и косматыми. Волосы у него были неопределенного коричневого цвета, в них мелькали желтые, а скорее всего, седые волосы. Давиду Кларку, первому из двоих младших братьев Сэма, было далеко за шестьдесят, но выглядел он моложе.
Доктор критически пронаблюдал, как Берт помог Виталине выйти из лодки, а Блумберг выбрался сам. И хотя его нельзя было назвать недоброжелательным, все же он казался чем-то рассерженным.
--И кто бы это мог быть?--произнес Давид густым басом.
Берт всех представил. Доктор вынул руки из карманов, но до рукопожатия дело не дошло.
--Ну что ж,--сказал он,--пойдемте! Почему бы нет?
Все в сборе: судебный исполнитель, стряпчий, человек из страховой компании, дядюшка Оскар Робинсон и все остальные. Полагаю, это дело рук Бриана Смита?
--Поверенного?
--Стряпчего,--поправил Давид со свирепой улыб- кой, которая Алану даже понравилась.--В Шотландии
говорят «стряпчего». Да. Я именно его имел в виду.--Он повернулся к Блумбергу, и его косматые брови сдвинулись над львиными глазами.--Как, вы сказали, ваша фамилия? Блумберг? Блумберг? Не знаю никаких Блумбергов!
--Я приехал,--пояснил тот, словно собираясь с силами,--по просьбе мисс Эллы Кларк.
Давид удивленно взглянул на него.
--За вами послала Элла?--проревел он.--Элла? Боже мой! Я не верю!
--Почему?
--Потому что, кроме доктора или священника, она никогда в жизни ни за кем и ни за чем не посылала! Единственные, кого и что она всегда хотела видеть, был мой брат Сэм и лондонская «Дейли флудлайт»! Боже мой! Старушка окончательно выжила из ума! Читает «Дейли флудлайт» от корки до корки; знает имена всех постоянных сотрудников; говорит о джазе, танцах и бог знает о чем еще.
--»Дейли флудлайт»?--с праведным презрением переспросила Виталина.--Эту грязную бульварную газетенку?
--Эй! Полегче!--запротестовал Блумберг.--Вы говорите о моей газете!
Все повернулись и уставились на него.
--Ведь вы не репортер?--вырвалось у Виталины.
Блумберг успокоил ее.
--Послушайте,--очень серьезно произнес он.-- Все в порядке. Я не собираюсь обнародовать этот маленький эпизод в поезде, если не придется. Я только ...
Давид прервал его неожиданным гортанным смехом. Затем плюнул себе под ноги, присел на корточки и, казалось, обратился ко всей вселенной.
--Репортер? А почему бы нет? Почему не рассказать эту историю всему Манчестеру и Лондону? Сделайте одолжение! И что это за история о двух историках? Они что, безобразничали в поезде?
-- Говорю вам ...
--Больше ни слова! Вы мне нравитесь! Господи боже мой! Как приятно видеть в молодом поколении немного дерзости, такой же, как у нас. Боже мой!--Он хлопнул Берта по спине, положил тяжелую руку ему на плечо и встряхнул его. Его дружелюбие было столь же мощно, как и его свирепость. Потом, пророкотав все это в вечерний воздух, заговорщически понизил голос.--Боюсь, мы не сможем поселить вас в одной комнате! Надо соблюдать правила приличия. Впрочем, вы будете жить в смежных комнатах. Но только не говорите об этом тетушке Элле!
--Послушайте! Ради ...
--Она строго придерживается условностей, хотя сорок лет была любовницей Сэма; и, во всяком случае, в Шотландии она сейчас имеет прочный статус сожительницы. Проходите! Не стойте здесь с такими постными лицами! Проходите! Брось чемоданы, Джон, и смотри за ними в оба.
--Меня зовут не Джон,--отозвался гребец и запрыгнул в лодку, рискуя перевернуться.
Давид выпятил заросший подбородок.
--Если я говорю Джон,--отрезал он,--значит, Джон! Заруби это себе на носу, приятель. Ты денег хочешь?
--Не от вас. Меня зовут ...
--Что ж, хорошо,--сказал Давид, взяв по чемодану в каждую руку, как пакеты,--потому что будь я проклят,
если знаю, должен ли я тебе что-нибудь.--Он повернулся к остальным.--Ситуация такова. Если Сэма убил Ангел Ротнер или кто-то другой или он случайно выпал из этого окна, тогда мы с Эллой богаты. Но если Сэм покончил с собой, говорю вам, мы остались без пенни!

          


       
        Г Л А В А  3


--Но я не понял ...--начал Берт.
--Зато вы поняли, что старый скряга был богат! Да! И все остальные тоже поняли. Но это старая история.--Следующие замечания Давида были совсем таинственны.--Мороженое!--сказал он.--Тракторы! Золото Дрейка! Верь скряге, выдающему себя за простака, когда он считает, что может стать богаче. Впрочем, не то чтобы Сэм действительно был скрягой. Он был свиньей, но приличной свиньей, если вы понимаете, что я имею в виду. Он помог мне, когда я в этом нуждался, помог бы также и другому нашему брату, если бы кто-нибудь знал, где найти этого прохвоста после того, как с ним случилась неприятность. Слушайте, чего ради мы все здесь
стоим? Пройдемте в дом! Вы ... где ваш чемодан?
Блумберг, тщетно пытавшийся вставить слово, отказался от этого, как от безнадежной затеи.
--Я не остаюсь, спасибо,--ответил он и повернулся к водителю.
--Вы меня подождете?
--Ага, подожду.
--Тогда договорились,--пророкотал Давид.--Ты ...
Джон! Сбегай-ка на кухню и попроси там дать тебе полпинты. Любимое виски Сэма. Остальные следуйте за мной.
Покинув человека, страстно возражавшего, что его зовут Джон, они вслед за Давидом направились к арочной двери. Блумберг, похоже, желая что-то сказать, дотронулся до руки Колина.
--Послушайте,--сказал он.--Это, конечно, не мое
дело, но уверены ли вы, что поступаете правильно?
--Поступаю правильно? О чем вы?
--Ну,--Блумберг сдвинул на затылок мягкую серую шляпу,--я, конечно, слышал, что шотландцы любят выпить, но это превзошло все мои ожидания. Полпинты виски за один прием--здесь обычная норма? Да он же не увидит дорогу!
--Полпинты виски, несчастный англичанин, очень
маленькая доза! А вы!--Давид зашел за спину Виталины и Берта и пропустил их вперед.--Вы должны что-нибудь поесть. Вам надо подкрепиться.
Холл, куда он их провел, был просторным и затхлым; в нем стоял запах старого камня. В полумраке они мало что смогли рассмотреть. Давид открыл дверь в комнату слева.
--Вы двое, подождите здесь!--велел он.--Блумберг, приятель, идемте со мной. Я вам разыщу Эллу! Элла! Эллаl Где ты, черт возьми, Элла? А! Если вы услышите
разговор в соседней комнате, это всего лишь Смит,
стряпчий, и Ричард Куртис из страховой компании «Геркулес»!
Берт и Виталина оказались в длинной комнате с низким потолком, в которой пахло влажной клеенкой. От вечернего холода спасал затопленный дровами камин. При свете камина и более слабом свете, пробивающемся сквозь два окна, выходящие на залив, они разглядели мягкую мебель, набитую конским волосом, многочисленные картины в больших золоченых рамах и красный выцветший
ковер.
В стороне на столике лежала огромная семейная Библия. На каминной доске, на красной, украшенной кисточками салфетке, стояла фотография в резной рамке с траурной лентой. Сходство человека, изображенного на ней, с Давидом, несмотря на то что он был гладко выбритым и седым, не оставляло сомнения, кто это такой.
В комнате не было никаких часов. Берт и Виталина инстинктивно заговорили шепотом.
--Берт Кларк,--прошептала она с красным, как
леденец, лицом.--Да вы просто животное!
--Почему?
--Ради бога, неужели вы не понимаете, что они о нас думают? И эта ужасная «Дейли флудлайт» напечатает все, что угодно! Вам это не претит?
Берт задумался.
--Если честно,--к немалому своему удивлению,
ответил он,--нет! Сожалею только о том, что это не-
правда.
Виталина отпрянула назад и, словно для поддержки, положила руку на стол с семейной Библией. Однако он заметил, что цвет ее лица темнее обычного.
--Доктор Кларк! Какого черта на вас нашло?
--Не знаю,--честно признался он.--Не знаю, всегда ли Шотландия так действует на людей...
--Надеюсь, нет!
--Но я чувствую себя старым распутником! Кстати, вам когда-нибудь кто-нибудь говорил, что вы очень привлекательная девица?
--Девица? Вы назвали меня девицей?
--Это классическая терминология семнадцатого столетия.
--Но конечно, не имеющая ничего общего с вашей драгоценной герцогиней Кливленд,--отрезала Витолина.
--Признаюсь,--Берт смерил ее оценивающим взглядом,--у вас не те формы, которые вдохновили бы Рубенса. И в то же время ...
--Шшш!
--В конце комнаты напротив окна находилась приоткрытая дверь. Из соседней комнаты вдруг послышались два голоса, заговорившие одновременно, словно после долгого молчания. Один из них был сухим и явно принадлежал пожилому человеку, другой--моложе, бодрее и вкрадчивее. Говорившие извинились друг перед дру-
гом. Молодой человек продолжил
--Дорогой мистер Смит, вы, похоже, переоценива-
ете мое положение. Я лишь представитель страховой компании «Геркулес». Мой долг расследовать этот иск...
--И расследовать справедливо.
--Конечно. Расследовать и дать совет моей фирме, удовлетворить иск или оспорить его. Здесь нет ничего личного! Я бы сделал все, что в моих силах, чтобы вам помочь. Я знал покойного мистера Кларка и любил его.
--Вы знали его лично?
--Да.
Пожилой человек глубоко вздохнул, затем заговорил, словно после прыжка.
--Тогда позвольте задать вам вопрос, мистер Куртис.
--Да?
--Вы можете назвать мистера Кларка нормальным человеком?
--Да, конечно.
--Человеком, скажем так,--говоривший фыркнул, его голос стал более сухим и высоким,--знающим цену деньгам?
--Безусловно.
--Так. Хорошо. Очень хорошо. Так вот, мистер Куртис, кроме страхового полиса вашей компании, мой клиент имел два полиса других компаний!
--Я ничего не знал об этом.
--Вот я вам и говорю, сэр!--огрызнулся пожилой человек, слегка стукнув костяшками пальцев по дереву.--У него были крупные полисы страховой компании «Гибралтар» и компании «Планета».
--Да что вы?
--Да. Теперь страховка составляет все его имущество, мистер Куртис! Все, сэр! Это единственная собственность, которую он никогда не решился бы вложить в свои финансовые предприятия. В каждом из этих полисов существует раздел о самоубийстве ...
--Естественно.
--Согласен. Естественно. Но внимание! За три дня до смерти мистер Кларк получил еще один полис вашей компании на три тысячи фунтов. Представляю, какие огромные суммы предназначались ему в его возрасте!
--Естественно, они высоки. Но наш доктор считал, что у мистера Кларка отличное здоровье и он проживет еще лет пятнадцать!
--Прекрасно! Итак,--продолжал мистер Бриан Смит, стряпчий и поверенный,--общая сумма страхо-
вок составляет 35 000 фунтов.
-- В самом деле?
-- И в каждом полисе есть пункт о самоубийстве. Нет, дорогой мой сэр! Мой дражайший сэр! Вы, как светский человек, можете представить себе хоть на мгновение, чтобы через три дня после получения дополнительного полиса Сэм Кларк умышленно покончил с собой, тем самым сделав юридически недействительными все свои полисы?
Наступило молчание. Берт с Виталиной, без зазрения совести подслушивавшие этот разговор, услышали медленные шаги в комнате. Они
представили себе печальную улыбку адвоката.
--Ладно, сэр! Ладно! Вы англичанин, но я-то шотландец, как и прокурор ...
--Я признаю ...
--Вы должны признать это, мистер Куртис!
--На что вы намекаете?
--Убийство!--быстро ответил стряпчий.--И вероят- но, совершенное Ангелом Ротнером. Вы слышали об их ссоре. Вы знаете, что Ротнер был в замке в ту ночь, когда умер мистер Кларк. Вы слышали о таинственном чемодане, или, как его называют, собачьей переноске, и пропавшем дневнике.
Снова воцарилось молчание. Медленные шаги по
комнате создавали впечатление тревоги. Наконец мистер Ричард Куртис, агент страховой компании «Геркулес», заговорил другим голосом.
--Но, черт возьми, мистер Смит! Так больше не может продолжаться!
--Нет?
--Нет. Хорошо говорить: «Сделал бы он это или нет?» Но ведь все доказывает, что он это сделал! Не возражаете, если я поясню?
--Ничуть.
--Прекрасно! Итак, мистер Кларк обычно спал в комнате на верхнем этаже башни. Так?
-- Совершенно верно.
--В ночь его смерти все видели, что он, как обычно, в десять часов поднялся к себе и запер дверь изнутри на засов.
--Принято.
--Его тело нашли рано утром у подножия башни. Он умер от перелома позвоночника и множественных повреждений, вызванных падением.
--Да.
--Вскрытие показало, что он не подвергался воздействию наркотиков или других медикаментозных препаратов. Поэтому случайное падение из окна исключено!
--Я ничего не исключаю, дорогой сэр! Но продолжайте!
--Теперь об убийстве. Утром обнаружили, что дверь по-прежнему закрыта на засов изнутри. Окно-- вы не можете отрицать это, мистер Смит,--абсолютно недоступно снаружи. Мы вызывали из Глазго верхолаза, чтобы осмотреть его. Оно находится в пятидесяти восьми с четвертью футах от земли. Других окон на этой стороне башни нет. Внизу гладкие камни мостовой. Наверху коническая покатая крыша. Верхолаз готов поклясться, что
никто, даже с помощью веревки или других приспособ-
лений, не мог ни залезть в окно, ни вылезти из него. Если хотите, я расскажу подробнее ...
--В этом нет необходимости, дорогой сэр!
--Но ведь кто-то забрался в это окно, сбросил вниз мистера Кларка и снова вылез! Или даже спрятался в комнате, а после вышел, но, как нам известно, никто там не прятался. И то и другое исключено!--Он замолчал.
Но мистер Бриан Смит ни смутился, ни проявил
признаков потрясения.
--В таком случае,--спросил он,--как в комнату по- пала эта собачья переноска?
--Простите?
Мрачный голос продолжил.
--Мистер Куртис, позвольте оживить вашу память! В половине десятого вечера произошла шумная ссора с Енгшелом Ротнером, который ворвался в дом, а потом в спальню мистера Кларка. Его с трудом... выгнали.
-- Верно.
--Позже мисс Элла Кларк с горничной Брендой Тейлер испугались, что Ротнер вернулся и спрятался в
доме, желая причинить какой-то вред мистеру Кларку. Еще до того, как мистер Кларк ушел спать, они с
горничной обыскали спальню мистера Кларка, даже
стенной шкаф. Даже по женской привычке заглянули под кровать, но ничего там не нашли. Вы говорите, там никого не было! Но отметьте этот факт, сэр! Когда на следующее утро дверь в спальню мистера Кларка взломали, под кроватью нашли кожано-металлическую коробку, похожую на большой чемодан, с проволочной сеткой на торце. В таких чемоданах во время путешествий обычно перевозят собак. Обе женщины клянутся, что, когда они
осматривали спальню, никакого чемодана под кроватью не было!--Человек сделал тмногозначительную паузу.--И теперь я спрашиваю, мистер Куртис, как туда попал этот чемодан?
Страховой агент застонал.
--Повторяю, сэр. Я просто задал вопрос. Если вы пойукдете со мной и побеседуете с мистером Фогтом,
прокурором ...
За дверью послышались шаги. В тускло освещенную комнату вошел высокий человек, пригнувшись в довольно низком проеме двери, и дотронулся до выключателя. Вспыхнул свет. Берт с Виталина попались! Большая медная люстра, предназначенная для шести лампочек, а горела всего одна, висела прямо над их головой. Составленные Бертом словесные портреты Бриана Смита и Ричарда Смита были почти верны, только стряпчий оказался выше и худощавее, а страховой агент ниже и толще, чем он предполагал.
Адвокат был сутулым, немного близоруким, с большим кадыком и седыми волосами вокруг бледной лысины. Ворот его рубашки был ему слишком велик, но черная куртка и полосатые брюки производили глубокое впечатление.
Куртис, свежий, моложавый, в модном двубортном пиджаке, обладал учтивыми манерами. Однако он был чем-то встревожен. Его светлые, гладко причесанные волосы блестели на свету. Он был из тех, кто во времена молодости Сэма Кларка отрастил бороду в двадцать один год и не расставался с нею до конца своих дней.
Увидев Берта и Виталину, Смит заохал и удивленно заморгал.
--Вы ... не ... видели здесь мистера Фогта?
--Нет. Не думаю,--ответил Берт и начал было пред- ставляться.--Мистер Смит, мы ...
Стряпчий перевел взгляд на другую дверь, ту, что находилась напротив двери холла.
--Смею предположить, дорогой сэр,--продолжал он, обращаясь к Куртису,--что он поднялся на башню. Не будете ли вы любезны последовать за мной?-- Уходя, Смит оглянулся на Берта и Виталину.--Как поживаете?--вежливо спросил он.--Добрый день!--И, не сказав больше ни слова, он открыл перед Куртисом другую дверь.
Они прошли, и дверь закрылась. Виталина изумленно смотрела им вслед.
--Ну и ну!--взорвалась она.--Ну и ну!
--Да,--признался Берт,--похоже, он немного не от мира сего, пока не заговорит о деле. Но если честно, это именно тот адвокат, которого хочется иметь. Я бы в любое время мог понадеяться на такого человека.
--Но, доктор Кларк ...
--Пожалуйста, перестаньте называть меня. «доктор Кларк»!
--Хорошо, если вы настаиваете, Берт.--В глазах Виталины блестели интерес и изумление.--Ситуация ужасна, и все же ... Вы слышали, что они говорили?
--Естественно.
--Он не мог покончить с собой, и тем не менее он не мог быть убит! Это...--Она умолкла, потому что в этот
момент из холла вошел Шон Блумберг.
Но это был Блумберг, в котором проснулся журналист. Обычно пунктуально следящий за своими манерами, он до сих пор не удосужился снять шляпу, каким-то таинственным образом держащуюся у него на самом затылке. А ступал Блумберг осторожно, как по яичной скорлупе.
--И это история?--задал он чисто риторический во-
прос.--И это история? Господи ... кто-то откуда-то пры-
гает! Не думал, что в этом есть что-то захватывающее! Но мой городской редактор--здесь это называется редактор новостей--решил, что из этого можно сделать конфетку! Считаете, что он был прав?
--Где вы были?
--Беседовал с горничной. Всегда сначала надо идти к горничным, их легче загнать в угол. А теперь смотрите.--Блумберг оглядел комнату, чтобы убедиться, что они одни, и понизил голос.--Доктор Кларк, я имею в виду Давида, только что откопал старую леди. Ее ведут сюда, чтобы представить меня ей.
--Вы с ней еще не виделись?
--Нет! Но я должен произвести хорошее впечатление, чего делать не умею. Правда, это пустяк, потому что старая леди имеет правильное мнение о «Дейли флудлайт», которое другие,--тут он очень сурово посмотрел на них,--похоже, не разделяют. Но новость дня из этой истории получится хорошая. А чего доброго, старая леди пригласит меня остаться в доме! Как вы думаете?
--Думаю, могла бы. Но ...
--Значит, садись, Шон Блумберг, и сочиняй свои писульки!--изрек Блумберг, словно произнося молитву.--Нам в любом случае придется поддерживать с ней хорошие отношения, потому что она, похоже, правит здесь бал. Садитесь, леди и джентльмены! Сейчас доктор Кларк ее приведет.
Блумбергу не было необходимости предупреждать, потому что голос тетушки Эллы уже слышался за полуоткрытой дверью.
Давид Кларк говорил приглушенным рокочущим
басом. Он явно кого-то тихо уговаривал, но не было
слышно ни слова. А вот тетушка Элла, у которой был
особенно пронзительный голос, не трудилась его понизить.
Она говорила.
--Смежные комнаты! Разумеется, я не дам им смежных комнат!
Медный рокот, словно протестующий или предостерегающий, стал совсем неясен. Но тетушка Элла была непреклонна.
--Это элементарные правила приличия и богобоязненности, Давид Кларк, и твои грешные манчестерские штучки ничего не изменят! Смежные комнаты! Кто жжет мое электричество в это время дня?
Последние слова были произнесены необыкновенно суровым тоном в тот самый момент, когда тетушка Элла появилась на пороге. Это была среднего роста, угловатая женщина в темном платье, и она почему-то казалась толще, чем была на
самом деле. Виталина предполагала, что ей «под девяносто», но Берт понял, что она ошиблась. Тетушке Элле было лет семьдесят, и для своего возраста она очень хорошо сохранилась. У нее были острые, беспокойные и проницательные черные глаза. Под мышкой она держала экземпляр «Дейли флудлайт», и ее платье шуршало при ходьбе.
Блумберг поспешил погасить свет, чуть не сбив при этом почтенную леди. Тетушка Элла не слишком благосклонно взглянула на него.
--Включите снова свет!--коротко распорядилась она.--Здесь ничего не видно. Где Берт Кларк и Виталина Кларк?
Давид, ставший дружелюбным, как домашний ньюфаундленд, показал на них. Тетушка Элла долго, молча и неприветливо разглядывала их, едва шевеля веками. Наконец она кивнула.
-- Да! Это Кларки. Наши Кларки!
Она прошла к дивану, стоящему возле стола с Библией, и села. Очевидно, на ней были ботинки, и не маленькие!
--Того, кто ушел,--продолжала она, взглянув на фотографию с траурной лентой,--десять тысяч раз можно было назвать Кдарком, нашим Кларком! Да, чернил ли он лицо, говорил ли на иностранном языке, Сэм всегда оставался самим собой!--Она надолго замолчала, не сводя глаз с гостей, затем резко спросила.--Берт Кларк, какую религию вы исповедуете?
--Англиканскую ... полагаю.
--Ах, полагаете? А точно не знаете?
--Ну хорошо. Англиканскую.
--А вы тоже исповедуете эту религию?-- обратилась она к Виталине.
--Да!
Тетушка Элла кивнула, словно подтвердились ее самые мрачные подозрения.
--Вы не ходите в церковь! Я так и знала!-- дрожащим голосом произнесла она и внезапно разозлилась.--Католическое отродье! Позор вам, Берт Кларк, позор всем вашим родственникам, ежедневно предающимся греху и разврату в доме блудницы в пурпуре.
Блумберг был в шоке от этой речи.
--Нет, мадам, я уверен, он никогда не посещает такие места! И кроме того, разве эту молодую леди можно назвать ...--возразил журналист, защищая Берта и Виталину.
Тетушка Элла повернулась к нему.
--А это кто такой?--спросила она, указывая пальцем на Блумберга.--Вы, который жжет мое электричество в это время дня?
--Мадам, я не ...
--Кто вы такой?
Сделав глубокий вздох, Блумберг улыбнулся самой покоряющей улыбкой и шагнул к ней.
--Мисс Кларк, я представляю «Дейли флудлайт»,
газету, которая у вас в руке. Мой редактор был очень рад получить ваше письмо, рад, что у нас по всей Этой огромной стране есть благодарные читатели. Итак, мисс Кларк, в своем письме вы сообщили, что у вас есть какое-то сенсационное сообщение осовершенном здесь преступлении ...
Давид Кларк, что-то рявкнув, повернулся к тетуш-
ке Элле и уставился на нее.
--Мой редактор прислал меня из Лондона взять у вас интервью. Я был бы очень рад услышать все, что вы хотите рассказать, с записью или без нее!
Заложив руки за голову, тетушка Элла слушала его не мигая. Наконец, заговорила.
--Значит, вы американец, да?--Ее глаза заблестели.--Вы слышали ...
Это было уже слишком! Но Блумберг взял себя в руки и улыбнулся.
--Да, мисс Кларк,--терпеливо произнес он.--Мо-
жете не рассказывать. Я слышал о вашем брате Сэме, который не дал бы ищейкам и цента!--Блумберг замолчал. Похоже, он понял, что совершил промах, и его версия анекдота не совсем верна.--Я имею в виду ...--начал он.
Берт с Виталиной с любопытством глядели на него. Но самым эффектным зрелищем была тетушка Элла. Она почти улеглась на диване и уставилась на Блумберга. Он решил, что тетушка неотрывно смотрит на его шляпу, которую он так и не удосужился снять, и быстро сорвал ее с головы.
Наконец Элла заговорила. Ее слова, медленные и весомые, как приговор судьи, падали размеренно и значительно.
--А почему Сэм Кларк должен был давать ищей-
кам цент?
--Я имел в виду ...
--Не так уж много было от них проку, да?
--Я имею в виду цент!
--Что?
--Ц-е-н-т, цент!
--По-моему, молодой человек,--произнесла тетушка Элла после долгой паузы,--вы просто сумасшедший! Ищейки и то умнее вас!
--Простите, мисс Кларк! Не обращайте внимания! Я пошутил!
Из всех неудачных слов, которые он мог произнести при тетушке Элле, это было самое неудачное. Даже Давид осуждающе поглядел на него.
--Пошутили, да?--начала Элла, постепенно распа-
ляясь.—Сэм Кларк еще не успел остыть в гробу, а
вы уже оскорбляете вашими безбожными шутками дом, пребывающий в трауре? Я этого не потерплю! Вы мошенник, и вообще, вы не из «Дейли флудлайт»! Кто такая Красотка Эмма?--набросилась она на него.
-- Простите?
--Кто такая Красотка Эмма? А! Вы и этого не зна-ете!--закричала тетушка, размахивая газетой.--Вы не
имеете ни малейшего понятия, что пишется в вашей собственной газете! И не трудитесь извиняться! Как ваша фамилия?
--Макхольстер.
--Как?
--Макхольстер,--повторил потомок этого несущест- вующего клана, которого тетушка Элла настолько вы-
вела из себя, что привычное веселое расположение духа покинуло его.--Я хочу сказать Маккуин. Нет, на самом деле Блумберг, Шон Блумберг, но я происхожу от Макхольстеров или Маккуинов ...
Тетушка Элла не стала выяснять подробности. Она просто указала на дверь.
-- Но говорю вам, мисс Кларк ...
--Вон отсюда!--изрекла тетушка.--Я не стану по- вторять дважды!
--Вы слышали, что она сказала, молодой человек?--вмешался Давид, засунув большие пальцы в проймы жилета и свирепо глядя на Блумберга.--Видит бог, я хотел быть гостеприимным, но есть вещи, над которыми в этом доме не шутят!
--Но клянусь вам ...
--Вы выйдете в дверь,-- осведомился Давид, выни-мая руки,==или в окно?
Сначала Берту показалось, что сейчас Давид действительно схватит Блумберга за шиворот и подтяжки и выставит его из дома, как вышибала из паба. Но Блумберг бормоча проклятия, достиг двери раньше Давида. Все слышали его быстро удаляющиеся шаги. Это произошло так быстро,
что Берт едва осознавал случившееся, а вот Виталина чуть не расплакалась.
--Что за семья!--вскричала она, сжав кулаки и топнув ногой.--О господи, что за семья!
--А вас что угнетает, Виталина Кларк?
Виталина оказалась борцом.
--Хотите знать, тетушка Элла, что я действительно
думаю?
--Ну?
--Я думаю, что вы очень глупая старуха, вот что я думаю! А теперь выставляйте и меня!
К удивлению Берта, тетушка Элла улыбнулась.
--Может быть, не такая уж и глупая, дорогая моя,--
самодовольно улыбнулась она, разгладив юбку.--Может быть, не такая уж и глупая!
--А вы что думаете, Берт?
--Я, разумеется, не считаю, что следовало вот так его выгонять. По крайней мере, не попросив его показать журналистское удостоверение. Парень совершенно искренен. Но он напоминает персонажа Шоу из «Дилеммы доктора»--совершенно не способен точно передать, что видит или слышит. Он может доставить большие хлопоты.
--Хлопоты?--спросил Колин.--Как?
--Не знаю, но у меня есть подозрения.
Давид лаял явно гораздо страшнее, чем кусал. Он провел рукой по своей лохматой гриве, почесал нос и прорычал.
--Послушайте, думаете, мне стоит пойти и вернуть
парня? Принести сюда восьмидесятилетнее виски, от которого и осел запоет? Мы его сегодня разопьем, Берт, приятель! Если мы напоим его этим ...
Тетушка Элла со спокойным, непреклонным, как гранит, высокомерием топнула ногой.
--Я не потерплю в моем доме мошенника!
--Я знаю, старушка, но ...
--Говорю тебе: я не потерплю в моем доме мошенника! Все. Я снова напишу редактору.
Давид пристально посмотрел на нее.
--Да, вот об этом я и хотел тебя спросить. Что за вздор насчет таинственных секретов, которые ты расскажешь газетам, но не расскажешь нам?
Элла упрямо сжала губы.
--Ну же!--потребовал Колин.--Выкладывай!
--Давид Кларк, делай, что я тебе говорю!--мед- ленно, с расчетливой мстительностью приказала Элла.--Отведи Берта Кларка на башню и покажи ему,
как встретил свой конец Сэм Кларк. Напомни ему
о Священном Писании. А вы, Виталина Кларк, сядьте
со мной.--Она похлопала по дивану.--Вы ведь, конеч-
но, посещаете безбожные танцевальные залы в Лондоне?
--Разумеется, нет!--ответила Виталина.
--Так вы никогда не видели джазовых танцев?
Чем закончился этот душеспасительный разговор, Берт так и не узнал. Давид потащил его к двери, за которой некоторое время назад исчезли Смит и Куртис. Дверь открывалась в комнату на цокольном этаже башни. Это была большая, круглая, мрачная комната с каменными отштукатуренными стенами и каменным полом. Можно было предположить, что когда-то ее использовали как конюшню. На южной стороне башни находи-
лась деревянная двустворчатая дверь с цепью и висячим замком, ведущая во двор.
Сейчас дверь была открыта, и через нее в комнату проникал свет. Рядом с ней в стене оказалась другая низкая арочная дверь, открывающаяся на винтовую каменную лестницу, ведущую на верхние этажи башни.
--Кто-то всегда оставляет эту дверь открытой,--про-
ворчал Давид.--Снаружи тоже есть висячий замок, если в это только можно поверить! Любой, у кого есть дубликат ключей, может... Слушайте, приятель! Старушка что-то знает! Господи боже мой! Она не сумасшедшая, вы же это видели сами. Но она что-то знает! И все же держит рот на замке, несмотря на 35 000 фунтов страховки!
--Она не скажет даже полиции?
Давид фыркнул.
--Полиции? Приятель, она не может вежливо разговаривать даже с прокурором, что уж говорить о простой полиции! У нее с полицейскими когда-то произошла ссора--из-за коровы или чего-то еще,--и она убеждена, что все они воры и злодеи. Потому-то, полагаю, и написала в газету.--Давид достал из кармана вересковую трубку и клеенчатый мешочек. Набил трубку, закурил. Огонь спички осветил его косматую бороду, усы и свирепые глаза, несколько искоса глядящие на горящий табак.--Что касается меня... впрочем, это не так уж важно! Я ста-
рый боевой конь. У меня есть долги, и Сэм это знал, но я смогу как-нибудь выкрутиться. По крайней мере, надеюсь, что смогу. Но Элла! У нее же за душой нет и ломаного гроша! Господи!
--Как разделены деньги?
--При условии, что мы их получим, хотите вы сказать?
--Да.
--Это просто. Половина мне, половина Элле.
--Учитывая ее статус гражданской жены?
--Шшш!--вскрикнул спокойный Давид, быстро обернувшись и помахав собеседнику обгоревшим концом спички.--Оговорка. Она никогда не станет претендовать на статус его гражданской жены: можете поставить на это свои ботинки. Старушка питает почти болезненную страсть к респектабельности. Я вам это говорил.
--Мне в любом случае следовало это понять.
--Она и через тридцать лет не признается, что была ему больше чем родственницей. Да и Сэм, при всей своей откровенности, никогда не намекал на это публично. Нет, нет, нет! Деньги--это прямое наследство, которого мы, похоже, никогда не получим! --Он отбросил догоревшую спичку, расправил плечи и кивнул в сторону лестницы.--Ну! Идемте! Если, конечно, хотите. В башне пять этажей, и наверх ведут 104 ступени. Но пойдемте. Осторожно голову.
Берт был слишком потрясен, чтобы беспокоиться о количестве ступеней. Но они показались ему бесконечными, как всегда на винтовых лестницах. Лестница через определенные интервалы освещалась с западной стороны, то есть со стороны, противоположной заливу, довольно большими ок- нами. В башне стоял затхлый, спертый запах, и аромат табака, который курил Давид, отнюдь не улучшал атмосферу.
Идти по выщербленным каменным ступеням становилось все труднее, и они поднимались, держась за стену.
--Но ваш брат ведь не всегда спал наверху, правда?--осведомился Берт.
--Всегда. Каждую ночь, вот уже много лет. Любил открывающийся оттуда вид на залив. И говорил, что там воздух чище, хотя я так не считаю. Боже мой! Я больше не в состоянии!
--А в других комнатах кто-нибудь жил?
--Нет. Там полно всякого хлама. Напоминание о хитроумных проектах Сэма.--Задохнувшись, Давид остановился на предпоследней площадке.
Берт выглянул из окна. Закатное солнце окрасило деревья призрачно-красным цветом. Отсюда казалось, что они находятся очень высоко, хотя поднимались не очень долго. Внизу на запад шло основное шоссе на Инверэри. На лесистой долине Ширы и дальше, где долина Аррей холмами спускалась к Далмалли, виднелись участки, замусо-ренные серыми, сгнившими деревьями. Это, как объяснил Давид, след сильнейшего урагана, пронесшегося над Аргайллширом несколько лет назад. В этом лесу все было мертвым, даже деревья.
К югу, над остроконечными соснами, вдалеке был виден огромный замок Аргайлл с четырьмя высокими башнями, крыши которых меняли цвет после дождя. За ним находилась контора поместья, некогда здание суда, где Джеймс Стюарт, опекун Аллана Брека Стюарта, был осужден за убийство Аппина. Эта земля буквально дышала именами, песнями, преданиями и суевериями.
--Доктор Кларк,--тихо спросил Берт,--как умер
старик?
Из трубки Давида посыпались искры.
--Вы меня спрашиваете? Я не знаю! Кроме того, что он никогда не совершил бы самоубийства. Сэм убил себя? Чушь!--Опять искры из трубки.--Я вовсе не хочу, чтобы повесили Ангела Ротнера,--недовольно добавил он,--хотя он этого заслуживает! Он разбил сердце Сэма!
--Кто такой этот Ангелш Ротнер?
--О, это тип, который поселился здесь, слишком много пьет и считает себя гениальным изобретателем! Они с Сэмом вместе работали над одним проектом. Результат сотрудничества обычен: скандал! Ротнер обвинил Сэма в обмане. Вероятно, так и было.
--Значит, Ротнер пришел сюда и затеял ссору в ночь ... убийства?
--Да. Пришел прямо сюда, в спальню Сэма, и хотел все выяснить. Возможно, он был пьян.
--Но его выгнали, не так ли?
-- Выгнали. Вернее, выгнал Сэм. Он был не из слабаков, несмотря на возраст и вес. Потом вмешались женщины, и им пришлось обыскать спальню и даже другие комнаты, чтобы убедиться, что Ангел ушел.
--И он, вероятно, действительно ушел.
--Верно. Потом Сэм закрыл дверь ... и запер ее на засов. А ночью что-то произошло.--Если бы ногти Давида были длиннее, он начал бы их грызть.--Полицейский хирург определил время смерти не ранее десяти часов и не позднее часа ночи. А что толку? А? Мы и так знаем, что он умер не ранее десяти часов, потому что до этого времени все видели его живым! Но полицейский хирург не мог определить точнее. Он сказал, что полученные увечья не
могли мгновенно убить Сэма, он был некоторое время жив, но находился без сознания. Во всяком случае, мы знаем, что Сэм уже лег спать, когда все произошло!
--Откуда это известно?
Давид раздраженно пожал плечами.
--Потому что, когда его нашли, он был в ночной рубашке. И кровать была смята. Кроме того, он выключил свет и убрал с окна затемнение.
Берта словно что-то остановило.
--Знаете,--пробормотал он,--я почти забыл, что идет война и что существует затемнение. Но взгляните!--Он махнул рукой в сторону окна на лестнице.--Эти-то окна не затемнены!
--Нет. Сэм не мог подниматься и спускаться в тем-
ноте. И вообще, считал затемнение пустой тратой денег. Однако свет из этой проклятой комнаты виден за много миль, и это должен был признать даже Сэм. Господи боже мой, не надо так много вопросов! Пойдите и сами посмотрите комнату!
Он выбил трубку и, как неуклюжий бабуин, взбежал по оставшимся ступеням.


         
            Г Л А В А  4

Бриан Смит и Ричард Куртис продолжали спор.
--Дорогой мой сэр,--сказал высокий, сутулый адвокат, размахивая пенсне, словно дирижируя оркестром,--сейчас уже, конечно, очевидно, что речь идет об убийстве?
--Нет.
--Но чемодан, сэр! Чемодан, или собачья переноска, который нашли под кроватью после убийства?
--После смерти!
--Может быть, ради ясности, мы все-таки скажем
»убийства»?
--Хорошо. Я человек без предубеждений. Но я хочу знать, мистер Смит, все об этой собачьей переноске. Она ведь была пуста! Собаки в ней не было. Микроскопическое исследование в полиции показало, что в ней во- обще ничего не было! Что это доказывает?
При появлении Давида и Берта оба замолчали.
Комната на верхнем этаже башни была круглой и про-
сторной, но с непропорционально низким потолком по
сравнению с ее диаметром. Замок единственной двери, выходящей на маленькую площадку, был вырван из дверной коробки; скоба засова, ржавый след от которой виднелся на дереве, болталась свободно.
Единственное окно, напротив двери, действовало на Берта угнетающе. Оно было шире, чем казалось с земли. Это было двустворчатое окно с зеркальными стеклами, открывающееся наружу, как двери, сделанные по французской моде. Это было современное дополнение, так как первоначальное окно расширили; и находилось оно, подумал Берт, на опасно низком расстоянии от пола.
В сумерках в комнате, где царил совершенный беспорядок, этот светящийся проем действовал гипнотически. Но это окно было единственной приметой данного времени, за исключением электрической лампы на письменном столе и электрического обогревателя возле него.
У круглой стены стояла огромная, старинная дубовая кровать с двойной периной и лоскутным стеганым одеялом. Дубовый шкаф в стене доходил почти до потолка. Комнате постарались придать более веселый вид, оклеив стены обоями с голубыми завитками и желтыми прожилками. На стенах висели портреты, в основном семейные фотографии годов 50-х или 60-х. Каменный пол покрывала соломенная циновка. Туалетный столик с мраморной сто-лешницей и высоким зеркалом теснился рядом с большим шведским бюро, набитым бумагами. Груды корреспонденции лежали вдоль стен и неровными углами торчали из кресла-качалки. Торговых журналов было много, но книг, за исключением Библии и альбома с открытками, ни одной.
Это была комната старика. Под кроватью сиротливо стояли ботинки Сэма на пуговицах, потерявшие форму из-за шишковатых косточек на ногах. И Колин, казалось, кое-что вспомнил.
--Добрый вечер,--почти сердито сказал он.--Это
Берт Кларк из Лондона. Где прокурор?
Бриан Смит надел пенсне.
--Боюсь, ушел домой,--ответил он.—Я подозреваю, что он избегает тетушки Эллы. Наш юный друг,--печально улыбнувшись, он протянул руку и похлопал Куртиса по плечу,--тоже бежит от нее как от чумы и даже не подходит к ней.
--Никогда не знаешь, как с ней себя вести! Я глубоко сочувствую ей и все такое, но к черту все это!--Стряпчий выпрямил сутулые плечи и мрачно взглянул на Берта.-- Мы раньше не встречались, сэр?
--Встречались. Некоторое время назад.
--А! Да! Мы ... беседовали?
--Да. Вы сказали «здравствуйте» и «до свидания»!
--Ах!--пожал плечами стряпчий.--Если бы все свет- ские отношения были такими простыми! Как пожива-
ете?--Он слабо пожал руку Берта костлявой ладонью и
вспомнил.--Разумеется! Я вам писал! Очень хорошо, что вы приехали!
--Позвольте поинтересоваться, мистер Смит, зачем вы мне написали?
--Простите?
--Я очень рад, что оказался здесь. Я понимаю, что мне давно следовало бы познакомиться с этой ветвью семьи. Но ни Виталина Кларк, ни я не имеем никаких целей! Что именно вы понимаете под семейным советом?
--Я объясню вам.--Смит говорил быстрее обычно-
го и почти весело.--Но сначала позвольте представить
вам мистера Куртиса, агента страховой компании «Геркулес»! Упрямый господин, доложу вам!
--Мистер Смит и сам упрямец!--улыбнулся Куртис.
--Мы имеем чистый факт несчастного случая или
убийства,--продолжал стряпчий.--Вы знакомы с под-
робностями смерти вашего несчастного родственника?
--В общих чертах,--ответил Берт,--но...--Он подо-
шел к окну.
Обе створки были приоткрыты. Между ними отсут-
ствовала вертикальная перекладина, поэтому при полностью открытых створках величина оконного проема достигала примерно трех футов в ширину и четырех в высоту. Темная вода залива и пурпурно-коричневые холмы являли глазу незабываемый пейзаж, но Берт не обращал на него внимания.
--Могу я задать вопрос?--спросил он.
Давид поднял к небу глаза, словно хотел сказать: «Еще один!». Но Куртис вежливо кивнул.
--Безусловно!
За столом на полу стояло приспособление для затемнения--клеенчатое полотно, натянутое на деревянную раму, подогнанную под размеры окна.
--Как вы считаете, мог ли он случайно выпасть из
окна, снимая затемнение?
--Вам известно все, что знаем мы. Прежде чем лечь в постель, мы выключаем свет, а уж потом нащупываем раму затемнения, снимаем ее и открываем окно. Если случайно слишком сильно нажать на стекла, отодвигая задвижку, то вполне можно выпасть из окна. В нем же нет перегородок!
К удивлению Берта, Смит раздосадовался, а Куртис улыбнулся.
--Обратите внимание на толщину стены,--предло-
жил страховой агент,--она достигает трех футов--на-
стоящая крепостная стена! Нет! Скорее всего, он не мог этого сделать, если не был сильно пьян или не накачан наркотиками! Но посмертное исследование показало, как признает даже мистер Смит...--он вопросительно посмотрел на стряпчего, который фыркнул,--показало, что ни алкоголя, ни наркотиков в его крови не было. Покойный обладал острым зрением, твердо стоял на ногах и находился в здравом уме!--Куртис сделал паузу.-- И теперь, джентльмены, раз уж вы все здесь, я могу объяснить вам, почему это не может быть ничем иным, как самоубийством! Первый вопрос я хотел бы задать брату
мистера Кларка.
--Слушаю!--резко отозвался Давид.
--Правда ли, что мистер Сэм Кларк был джентль- меном старой закалки? То есть он всегда спал с закрытыми окнами?
--Да, это правда!--признал Давид, засунув руки в
карманы охотничьей куртки.
--Признаться честно, я этого не понимаю!--заявил
Куртис, надувая губы.--Если я сплю в комнате с закры-
тым окном, наутро у меня раскалывается голова! Но мой дед всегда так делал: не оставлял ни щелочки для свежего воздуха! Так поступал и мистер Кларк. Он убирал затемнение ночью только для того, чтобы не проспать утром. Теперь я вас спрашиваю, джентльмены! Когда мистер Кларк в тот вечер отправился спать, окно, как обычно, было закрыто и заперто на задвижку. Это подтверждают мисс Кларк и Бренда Тейлер. Позже полиция нашла на стеклах отпечатки пальцев мистера Кларка, и только мистера Кларка. Совершенно ясно, что он сделал. В начале одиннадцатого он разделся, надел ночную рубашку, снял затемнение и, как обычно, лег в постель.--Куртис показал на кровать.--Сейчас кровать застелена, но тогда она была смята.
Бриан Смит фыркнул.
--Это,--сказал он,--дело тетушки Эллы. Она счи-
тает, что правила приличия требуют приводить комнату
в порядок.
Куртис жестом призвал к тишине.
--В промежуток времени между началом одиннадцатого и часом ночи он встал, подошел к окну, открыл его и умышленно выбросился из него. Черт возьми, я обращаюсь к брату мистера Кларка! Моя фирма хочет поступить правильно. Я тоже хочу поступить правильно. Как я говорил мистеру Смиту, я лично знал покойного мистера Кларка. Он приходил в наш офис в Глазго за последним полисом. В конце концов, знаете ли, это не мои деньги! Не я их выплачиваю. Если бы я мог дать своей фирме совет, как правильно поступить в этом случае,
то сделал бы это незамедлительно. Но можете ли вы честно сказать, чем подтверждаются ваши подозрения об убийстве?
Воцарилось молчание. Куртис закончил на этой красноречивой ноте. Потом взял со стола свой портфель и котелок.
--Собачья переноска...--начал Смит.
Куртис покраснел.
--К черту эту собачью переноску!--произнес он не-
терпеливо, что не свойственно людям его профессии.--Вы, сэр, или кто-нибудь из вас можете хоть отдаленно
предположить, какое отношение к делу имеет собачья переноска?
Давид Кларк, рассердившись, подошел к постели,
сунул вниз руку, вытащил пресловутую переноску и гадливо посмотрел на нее. Она была размером с большой чемодан, только несколько шире, сделана из темно-коричневой кожи, имела на верхней стороне две металлические застежки и ручку. На одном из торцов была вставлена проволочная решетка, чтобы животное, которое в ней переносили, могло дышать.
»Животное, которое в ней переносили ... »
В голове Берта Кларка закружились какие-то ужасные фантазии, и он почувствовал присутствие в башне духа зла.
--Не думаете же вы,--услышал Берт свой собствен-
ный голос,--что он выбросился из окна, потому что его
напугали?
Его собеседники резко повернулись к нему.
--Напугали?--переспросил адвокат.
Берт уставился на переноску.
--Я ничего не знаю об этом Ангеле Ротнере,--продолжил он,--но, похоже, он довольно неприятный человек!
--И что же, дорогой сэр?
--Предположим, Ангел Ротнер принес с собой эту переноску, когда пришел сюда. Она похожа на обычный чемодан. Предположим, он пришел сюда якобы для того, чтобы разобраться с Сэмом, а на самом деле для того, чтобы оставить здесь переноску. Он отвлекает внимание Сэма и засовывает переноску под кровать. Взбудораженный ссорой, Сэм и не вспоминает о чемодане. Но ночью кто-то вылезает из переноски ...
Даже Бриану Смиту стало не по себе. Куртис глянул на Берта с интересом, который не могла скрыть его скептическая, недоверчивая улыбка.
--Ах, посмотрите!--запротестовал он.--Что именно
вы предполагаете?
Берт стоял на своем.
--Пожалуйста, не смейтесь! Но я почему-то подумал о... ну, большом пауке или какой-нибудь ядовитой змее. Вспомните, в ту ночь ярко светила луна!
Воцарившаяся тишина казалась бесконечной. В комнате стало так темно, что уже почти ничего не было видно.
--Это невероятно,--пробормотал адвокат тонким, сухим голосом.--Момент!
Он поискал что-то во внутреннем кармане куртки и извлек оттуда потрепанный кожаный блокнот. Поднес его к окну и, надев пенсне, вскинул голову, чтобы рассмотреть одну из страниц.
«Отрывки из показаний Бренды Тейлор, гор-
ничной»,--прочитал он и прочистил горло.—В переводе
с местного диалекта на английский это звучит так: «Мистер Кларк сказал мне и мисс Кларк: «Идите спать
и не болтайте ерунды. От этого идиота я избавился. Кстати, вы видели чемодан, с которым он приходил?». Мы сказали, что не видели, так как пришли уже после того, как мистер Кларк выгнал мистера Ротнера из дома. Мистер Кларк сказал: «Держу пари, он уезжает из страны, чтобы убежать от своих кредиторов. Но я хочу знать, куда он дел чемодан? Когда он уходил, то хотел ударить меня и действовал при этом обеими руками!»--Смит посмотрел поверх пенсне.--И как вы это про комментируете, дорогой сэр?--спросил он.
Страховой агент ничуть не удивился.
--А вы не забыли, о чем сами мне рассказывали? Обыскав комнату до того, как мистер Кларк ушел
спать, мисс Кларк и горничная не нашли под крова-
тью никакого чемодана.
Смит потер подбородок. При этом свете он был бледен, как труп, а его волосы с проседью напоминали проволоку.
--Верно,--признал он.--Верно. И в то же время...--
Он покачал головой.
--Змеи!--фыркнул Куртис.--Пауки! Доктор Фу-
Манчу! Скажите, пожалуйста! Вы можете себе предста-
вить змею или паука, которые могли бы вылезти из этой коробки, а затем аккуратно захлопнуть застежки? Ведь на следующее утро обе застежки были найдены закрытыми.
--Это, конечно, может оказаться камнем преткновения,--согласился Смит.--И в то же время ...
--А что потом случилось с этой тварью?
--Было бы не слишком приятно,--усмехнулся Давид Кларк,--если бы эта тварь оказалась где-нибудь в этой комнате.
Мистер Куртис поспешно надел свой котелок.
--Я должен идти,--сказал он.--Простите, джентль- мены, но уже поздно, а я должен вернуться в Дунун. Вас подвезти, мистер Смит?
--Вздор!--прорычал Давид.--Вы останетесь к чаю. Оба.
Куртис взглянул на него.
--Чай? Черт возьми, когда же вы обедаете?
--Обеда не будет, приятель! Но к чаю будет подано множество закусок, и он будет обильнее большинства обедов, на которых вы когда-либо бывали! И у меня есть очень крепкое виски, которым мне не терпится кого-нибудь угостить, начиная с проклятого англичанина. Что скажете?
--Простите. Это очень любезно с вашей стороны, но я должен идти.--Куртис одернул пиджак, всем своим
видом выказывая раздражение.--А что касается змей и
пауков...да в довершение всего и сверхъестественного ...
Если потомок Макхольстеров не мог выбрать более неудачного слова, чем «шутка», обращаясь к Эллле Кларк, Куртис не мог выбрать более неудачного слова, чем «свершестественное». Давид вдавил свою большую бороду в широкие плечи.
--А кто сказал, что там было что-то сверхъестественное?--тихо спросил он.
Куртис засмеялся.
-- Естественно, не я! Это вне сферы деятельности
моей фирмы. Но местные жители считают, что здесь водятся привидения или, по крайней мере, что здесь что-то нечисто.
--Вот как?
--И пожалуйста, не обижайтесь,--сверкнул глазами страховой агент,--но они не слишком высокого мнения о людях, живущих здесь. Они называют их негодяями или чем -то в этом роде.
--Мы негодяи? Господи боже мой!--не без гордости вскричал доктор-атеист.--Да разве это кто когда-либо отрицал? Только не я! Но привидения! Из всех... Послушайте! Уж не думаете ли вы, что Ангел Ротнер пронес в собачьей переноске привидение?
--Если честно, я вообще не думаю,--отрезал Куртис,--что кто-то что-то пронес в этой коробке.--Он снова встревожился.--И все же я бы чувствовал себя увереннее, если бы мы могли поговорить с этим мистером Ротнером.
--Кстати, а где он?--спросил Берт.
Стряпчий, который до этого, закрыв блокнот, слушал с сухой, спокойной улыбкой, вмешался.
--Это несколько необычно! Даже мистер Куртис признал что-то подозрительное—слегка подозрительное--в поведении Ангела Ротнера. Потому что, видите ли, Ангел Ротнер исчез!
--Вы думаете,--спросил Берт,--что он убежал от своих кредиторов?
Смит помахал пенсне.
--Клевета. Нет, я лишь констатирую факт. Или он где-нибудь веселится, что тоже возможно. Все равно, это странно. А, дорогой мой Куртис? Странно?
Страховой агент глубоко вздохнул.
--Джентльмены,--сказал он,--боюсь, я больше не
могу спорить на эту тему. Я собираюсь уйти отсюда до
полной темноты, чтобы не сломать шею на этих ступе-
нях! Это все, что я сейчас могу вам сказать. Завтра я переговорю с прокурором. Он, наверное, уже решил, самоубийство это, несчастный случай или убийство. От его действий неизбежно зависят наши действия. Ну, можно ли говорить еще честнее?
--Спасибо. Нет, этого нам достаточно. Мы просим
только немного времени.
--Но если вы уверены, что это убийство,-- вмешался Берт,--почему ваш прокурор не предпримет каких-нибудь реальных шагов? Например, почему он не позвонит в Скотленд-Ярд?
Смит посмотрел на него с неподдельным ужасом.
--Вызвать в Шотландию Скотленд- Ярд? Дорогой сэр!
--По-моему, им здесь самое место,--сказал Алан.--
Почему нет?
--Ни в коем случае, дорогой сэр! Шотландские законы предусматривают другую процедуру!
--Да, черт возьми!--заявил Куртис, хлопнув портфелем по колену.--Я здесь всего пару месяцев, но уже столкнулся с этим.
--Тогда что вы собираетесь делать?
--Пока вы все,--заметил Давид, выпячивая свою огромную грудь,--бездельничали и болтали, некоторые не сидели сложа руки. Я не скажу вам, что собираюсь делать. Я скажу вам, что уже сделал.--Судя по его взгляду, всех ждала неприятная неожиданность.--Я послал за Грегом Чампеном!
Берт задумчиво прищелкнул языком.
--Это человек, который полимезировал со мной в газете?
--Я не знаю с кем он или вы полимезировали, но он мой хороший друг.
--А вы подумали о ... расходах?—поинтерисовался Смит.
--Господи, неужели вы не можете хоть пять секунд не думать о расходах? Хоть пять секунд? Во всяком случае, вам это не будет стоить ни пенни. Он приедет сюда в качестве моего гостя, вот и все. Если вы предложите ему деньги, будут неприятности.
Адвокат быстро заговорил.
--Нам всем известно, дорогой мой Давид, что пребрежение к материальной стороне жизни иногда ставит вас в затруднительное положение. - Он многозначительно
взглянул на Колина. - Однако вы должны предоставить
мне заботу о фунтах, шиллингах и пенсах. Некоторое время назад этот джентльмен ...--он показал на Берта, --спросил, зачем собирается семейный совет. Я вам скажу. Если страховые компании откажутся платить, будет возбуждено уголовное дело. А это может потребовать немалых расходов.
--Вы хотите сказать,--казалось, глаза Давида вылезли из орбит,--что вы привезли этих двоих прямо из Лондона лишь в надежде, что они внесут свой вклад в общую лепту? Боже мой, вы хотите, чтобы я свернул вам вашу проклятую шею?
Смит побелел.
--Я не привык, чтобы со мной говорили подобным образом, Давид Кларк!
--Да, но я говорю с вами именно таким образом, Бриан Смит! И что вы на это скажете?
В голосе стряпчего впервые появилась личная нотка.
--Давид Кларк, я сорок два года верой и правдой
служу вашей семье ...
-- Ха, ха, ха!
--Давид Кларк ...
--Все! Я сказал все!--запротестовал Куртис, пере-
ступая с ноги на ногу от испытываемого чувства нелов-
кости.
Берт вмешался, положив руку на дрожащее плечо Давида. Он боялся, что Давид может еще кого-нибудь выставить из дома за ворот и подтяжки.
--Простите,--произнес Берт,--но отец оставил
мне неплохое состояние, и если я что-нибудь могу сде-
лать ...
--Вот как! Ваш отец оставил вам неплохое состо-
яние?--переспросил Давид.--И вы прекрасно знали об
этом, не так ли, Бриан Смит?
Адвокат что-то бессвязно забормотал. Насколько Берт мог догадаться, он хотел сказать: «Вы хотите, чтобы я умыл руки?»
На самом деле он проговорил.
--Вы моете, чтобы я хотел руки?
Но и он, и Давид были настолько рассержены, что не заметили оговорки.
--Да,--отозвался Давид.--Именно это мне и не тер-
пится увидеть. А теперь, может быть, сойдем вниз?
В тишине, спотыкаясь и с трудом нащупывая дорогу, все четверо спустились по предательским ступеням, стараясь сохранить достоинство. Куртис попытался прояснить ситуацию, спросив Смита, не подвезти ли его, и, получив согласие, сделал некоторые замечания по поводу погоды.
Все было безуспешно. По-прежнему молча они прошли через пустую гостиную на цокольном этаже и вышли в переднюю дверь. Давид и стряпчий пожелали друг другу спокойной ночи с достоинством соперников, которым завтра утром предстоит драться на дуэли. Дверь закрылась.
--Элла и малышка Виталина,--со сдерживаемым недовольством произнес Давид,--собираются пить чай.
Идемте.
Столовая Берту понравилась, и понравилась бы еще больше, если бы он не был так раздражен.
Под низко висящей лампой, ярко освещавшен белую скатерть, под треск огня в камине тетушка Элла и Виталина сидели за столом, на котором стояли колбаса, ольстерское жаркое, яйца и огромное количество тостов, намазанных маслом.
--Элла,--произнес Давид, с угрюмым видом ото-
двигая стул,--Бриан Смит снова предупредил об
увольнении.
Тетушка Элла вонзила нож в масло.
--Да ладно, это не в первый и не в последний раз, --философски заметила она.--Он уже предупреждал меня неделю назад.
Берт стал успокаиваться.
--Вы хотите сказать, что дело ... не так серьезно?--
спросил он.
--О нет! Утром он будет в порядке,--ответил Давид
и, неловко пошевелившись, сердито взглянул на обильный стол.--Знаешь, Элла, у меня отвратительный характер. Хотелось бы научиться его контролировать.
Тут тетушка Элла набросилась на него с бранью.
Она заявила, что не потерпит такого грубого языка,
особенно при ребенке. Под ребенком она, скорее всего, подразумевала Виталину. Далее отчитала их за опоздание к чаю в таких выражениях, которые были бы слишком сильными, даже если бы они пропустили две трапезы подряд, а во время третьей вылили на нее суп.
Берт слушал невнимательно, Тетушка Элла уже сама поняла, что ее взрыв был несправедлив. Ей всегда приходилось бороться, чтобы добиваться своего; а теперь, когда необходимость в этом отпала, привычка осталась. Дело былo даже не в дурном характере; дело было в автоматизме. Стены столовой украшали чучела оленьих голов, а над
каминной доской висели два скрещенных клеймора. Они привлекли внимание Берта. Чувство благополучия охватило его, когда он проглотил жаркое и запил его крепким чаем. Давид глубоко вздохнул, отодвинул стул, потянулся и похлопал себя по животу. Его лицо блестело под бородой и косматыми волосами.
--Вы,--неуверенно спросила Виталина,--что-нибудь
выяснили? Там, в башне? Или что-нибудь решили?
Давид воткнул в бороду зубочистку.
--Нет, киска, не выяснили.
--Пожалуйста, не называйте меня киской! Вы обращаетесь со мной как с ребенком!
--Подумаешь!--сказала тетушка Элла, бросив на
нее уничижительный взгляд.--А ты и есть ребенок!
--Мы ничего не решили,--продолжил Давид, по-прежнему Похлопывая себя по животу.--Но в этом и нет необходимости. Завтра здесь будет Грег Чаумек. Вообще-то, увидев сегодня вашу лодку, я решил, что это Чаумек. А когда он приедет сюда ...
--Вы сказали Чаумек?--воскликнула Виталина.--Это не детектив Чаумек?
--Он.
--Не тот ужасный человек, который пишет письма в газеты? Вы же знаете, Берт!
--Он очень увлекающийся наукой человек и может заткнуть за пояс многих »выдающийся» ученых, киска,--пояснил Давид,--и тебе следовало бы снять перед ним свою крошечную шляпку! Его увлечённость наукой не распространяется
на успехи в раскрытии преступлений!
Тетушка Элла поинтересовалась, какую религию он исповедует. Давид ответил, что не знает, но это не имеет ни малейшего значения. Тетушка Элла, напротив, заявила, что это имеет очень большое значение, добавив не- сколько замечаний, из которых слушателям стало совершенно ясно, какова, по ее мнению, будет судьба Давида в загробной жизни. С подобными высказываниями Эллы Берту мириться было труднее всего. Теологию она понимала по-детски. Ее знание истории даже покойный
епископ Бернет счел бы неточным. Но воспитание за-
ставляло его молчать до тех пор, пока он не смог задать уместный вопрос.
--Я только не очень хорошо понял,--заметил он,
насчет дневника.
Тетушка Элла перестала изрыгать проклятия направо и налево и отпила чая.
--Дневника?--переспросил Давид.
--Да. Я даже не уверен, что правильно расслышал; это может относиться к чему-либо еще. Но когда мистер Смит и джентльмен из страховой компании беседовали в соседней комнате, мы слышали, как мистер Смит упомянул о пропавшем дневнике. По крайней мере, я так понял.
--И я тоже,--подтвердила Виталина.
Давид сердито взглянул на них.
--Насколько я понимаю ...--он покатал по скатерти
салфеточное кольцо,--его кто-то стащил, вот и все.
--Что за дневник?
--Дневник Сэма, черт возьми! Он аккуратно вел его из года в год, а в конце года сжигал, чтобы никто никогда не узнал, что он на самом деле думает!
--Осторожный!
--Да. Так вот, он делал записи каждый вечер перед тем, как лечь спать. Никогда не про пускал. На следующее утро дневник всегда лежал на столе. Но в то утро... по крайней мере, так мне сказали ... его там не было. А, Элла?
--Пей свой чай и не болтай глупости!
Давид выпрямился.
--Какие же это, черт возьми, глупости? Ведь дневника там не было, правда?
Осторожно, с изысканностыо истинной леди, имеющей представление о хороших манерах, Элла вылила чай на блюдечко, подула на него и выпила.
--Проблема в том,--продолжал Давид,--что пропажу
дневника заметили только через много часов. Поэтому
любой, кто знал о его существовании, мог за это время стащить его. Я хочу сказать, нет никаких доказательств, что его стащило привидение-убийца. Это мог быть кто угодно. А, Элла?
Тетушка Элла, некоторое время полюбовавшись на пустое блюдечко, вздохнула.
--Полагаю,--смиренно произнесла она,--вы хотите
виски, нет?
Давид вспыхнул.
--Ну вот,--страстно пророкотал он,--именно здесь,
в этой заварушке, заключается идея, которую все ждут!--Он повернулся к Берту.--Приятель, не хотели бы вы попробовать шотландского виски, от которого у вас голова пойдет кругом? Нет?
В столовой было уютно и тепло, хотя снаружи поднялся ветер. Как всегда в присутствии Виталины, Берт чувствовал себя решительным и мужественным.
--Было бы очень интересно,--ответил он, откидываясь назад,--найти виски, от которого у меня голова может пойти кругом!
--Ого! Вы так думаете?
--Вы должны помнить,--не без гордости сказал Берт,--что я три года провел в Соединенных Штатах во
времена сухого закона. Тому, кто пережил подобное испытание, нечего бояться спиртного, изготовленного на винокуренном заводе ... или в домашних условиях.
--Вы так думаете, да?--задумчиво произнес Давид. --Вы так Думаете? Ну что ж, Хорошо! Элла, тут понадо- бятся героические меры. Принеси »Рок Кларков»!
Элла без протеста поднялась.
--Ладно,--сказала она.--Я и раньше видела, как это
бывает. Когда я уйду, это случится снова. Я могла бы налить всем по крошечной порции, ночь будет холодная.
Она удалилась и вернулась с графином, почти до краев заполненным темно-коричневой жидкостью, отливающей на свету золотом. Давид нежно поставил его на стол. Элле и Виталине он налил мизерную дозу, а себе и Берту по четверти стакана.
--Как вы будете пить, приятель?
--По-американски. Не разбавляя и запивая водой.
--Хорошо! Прекрасно!--пророкотал Давид.--Вы не хотите портить напиток! Пейте же! Давайте! Пейте!
Все, особенно Берт и Элла, смотрели на него с нескрываемым интересом. Виталина с подозрением понюхала содержимое своего бокала, но, очевидно, решила, что оно ей нравится. Давид покраснел, и от сильного нетерпения взгляд его стал веселее.
--За более счастливые дни!--провозгласил Берт, поднял бокал, осушил его и почти зашатался. Голова у него не пошла кругом, но на секунду он подумал, что так и будет. От такого крепкого зелья даже военный корабль мог изменить курс! Казалось, вены у него на висках разорвутся; зрение помутилось; и он решил, что именно такова должна быть смерть от удушья. Потом, через некоторое время, казавшееся бесконечным, он открыл глаза и словно сквозь плывущую дымку увидел Давида, глядящего на
него с гордостью и ликованием.
Потом случилось что-то еще. Когда алкогольная бомба взорвалась и Берт снова смог дышать и видеть, все его существо охватило неземное чувство возбуждения и благодати. Первоначальный звон в голове сменился чувством кристальной ясности,
чувством, которое, наверное, испытывали Ньютон или
Эйнштейн, приближаясь к решению сложной математической задачи. Он сдержался от кашля, и все прошло.
--Ну?--спросил Давид.
Гость в ответ только ахнул.
--И за более счастливые дни также,--прогрохотал Давид и осушил свой бокал.
Эффект, вероятно, был тот же, только Давид пришел в себя немного быстрее и улыбнулся во весь рот.
--Нравится?
--Нравится!
--Не слишком крепко для вас?
--Нет.
--Еще хотите?
--Спасибо. Не откажусь.
--Хорошо!--смиренно произнесла тетушка Элла.--Хорошо!


       


         Г Л А В А  5



Берт Кларк открыл один глаз. Его душа с трудом возвращалась в тело подземными коридорами сознания откуда-то издалека, окутанная какими-то звуками. Ее преследовала какофония звонких молоточков и сверкающих огоньков. Затем он проснулся.
Когда Берт открыл один глаз, ему стало не по себе. Но открыть второй стоило таких усилий, что он поспешно закрыл его. Берт заметил, сначала без любопытства, что лежит на кровати в комнате, которую никогда раньше не видел, что на нем пижама, а все вокруг залито солнечным светом.
Его беспокоили чисто физические неудобства. Голова словно по спирали медленно взлетала к потолку; желудок испытывал адские муки, из пересохшего горла раздавался хрип, и все его существо пронизывали тонкие, острые проволочки. А все было просто: Берт Кларк проснулся в полдень с сильнейшим похмельем, поэтому некоторое время лежал и страдал.
Наконец, он попытался вылезти из постели, но, почувствовав тошноту, снова лег. Однако вскоре смог мыслить ясно и стал лихорадочно вспоминать, что же с ним случилось вчера вечером. И ничего не смог вспомнить. Берт заволновался. Перед ним простиралась щирокая перспектива всех
гнусностей, которые он мог сказать или сделать, но которых он уже не помнил. Вероятно с этим не могут сравниться никакие муки. Он знал или предполагал, что по-прежнему находится в замке Шира и что его соблазнили выпить с Давидом «Рок Кларков», но это было все, что удалось вспомнить.
Дверь комнаты открылась, и вошла Виталина. На подносе она несла чашку черного кофе и рюмку для
яйца с отвратительной на вид микстурой. Девушка была полностью одета, но болезненная бледность ее лица, как ни странно, его утешила. Виталина подошла и поставила поднос на столик у постели.
--Ну, доктор Кларк,--ободрила она его,--и вам
не стыдно?
Все эмоции Берта вылились в затяжной, страстный стон.
--Видит бог, я не имею никакого права вас упрекать,--проговорила Виталина, дотронувшись руками до головы.--Мне было почти так же плохо, как и вам. О господи, я чувствую себя ужасноl--Она вздохнула и покачнулась.--Но я, по крайней мере, не ...
--Что не?--прохрипел Берт.
--А вы не помните?
Он ждал, что сейчас всплывет какое-то страшное преступление.
--Сейчас…нет. Ничего.
Она показала на поднос.
--Выпейте сырое яйцо в уксусе. Я понимаю, выглядит оно отвратительно, но вам сразу станет лучше.
--Нетl Скажите, что я сделал? Я был очень пьян?
Виталина с сожалением взглянула на него.
--Не так пьян, конечно, как Давид. Но когда я собралась уйти, вы с Давидом фехтовали на клейморах!
-- Что?
--Фехтовали на настоящих мечах! В столовой, в холле и на лестнице. А вместо шотландки взяли кухонную скатерть. Давид говорил на гэльском языке, а вы цитировали «Мармиона» и «Владычицу озера». Только вы, кажется, не могли решить, кто вы: Родерик Дью или Дуглас Фэрбенкс.
Берт плотно зажмурил глаза и стал бормотать молитву. Сцены из старинной жизни, как щелочки света в темноте, наплывали на него, а затем отступали в безнадежном замешательстве. Все огни расплылись; все голоса стали тише.
--Постойте!--сказал он, прижав руку ко лбу.--Дело
же не в Элле, да? Я ведь не оскорбил Эллу? Я, кажет-
ся, припоминаю ... --И он снова закрыл глаза.
--Дорогой мой Берт, хорошо только одно: вы стали
любимчиком тетушки Эллыl Она считает вас, после по-
койного Сэма, лучшим членом всей семьи!
--Что?
--А вы не помните, как примерно с полчаса читали ей лекцию о Священной лиге, монастырях и рассказывали историю шотландской церкви?
--Погодите! Кажется, смутно ...
--Она ничего не поняла, но вы ее очаровали. Она заявила, что человек, знающий имена стольких святых, не может быть таким безбожником, каким она вас себе представляла. Потом вы настояли, чтобы она выпила полстакана этого мерзкого пойла, и тетушка удалилась спать, как леди Макбет. Разумеется, это было еще до фехтования. А потом ... вы не помните, что Давид сделал с беднягой Блумбергом?
--Блумбергом? Тем Блумбергом, из Макхольстеров?
--Да.
--Но что он здесь делал?
--Дело примерно было так, хотя я тоже помню смутно. После того как вы кончили фехтовать по всему дому, Давид захотел выйти наружу. Он сказал: «Берт, старина, сегодня ночью надо сделать одно грязное дело. Давайте пойдем поищем Стюартов». Идея вам пришлась по душе. Мы вышли на дорогу. Первое, что мы увидели при ярком лунном свете, был мистер Блумберг, стоящий и глядящий на дом. Не спрашивайте меня, что он там делал! Давид завопил.
«Вот кровавый Стюарт!»--и пошел на него с клеймором. Мистер Блумберг заметил его и со всех ног побежал по дороге. Давид припустил за ним, а вы-- за Давидом. Я не вмешивалась, так как дошла до стадии, когда могла лишь стоять и хихикать. Давид никак не мог догнать мистера Блумберга, но ему удалось несколько раз ткнуть его в ... в ...
--Да?
--...перед тем, как упасть навзничь. А мистер Блумберг убежал. Затем вы оба с песнями вернулись в дом.
Очевидно, Виталина что-то недоговаривала. Она смотрела в пол.
--Полагаю, вы не помните,--добавила она,--что я провела здесь ночь?
--Вы провели здесь ночь?
--Да. Давид ни о чем не хотел слышать. Он запер нас здесь.
--Но мы не ... я имею в виду?
--Что «не»?
--Вы знаете, что я имею в виду.
Судя по тому, как Виталина покраснела, она знала.
--Ну... нет. Во всяком случае, мы оба были слишком пьяны. Меня так тошнило и я была так слаба, что даже не протестовала, когда вы декламировали что-то вроде стихов о пьянстве. Потом вы вежливо сказали: «Извините», легли на пол и заснули!
До Берта вдруг дошло, что на нем пижама.
--А это на меня кто надел?
--Не знаю. Должно быть, вы проснулись ночью И надели ее сами. Я проснулась часов в шесть, чувствовала себя отвратительно, но умудрилась вытолкнуть ключ из двери. Он упал снаружи, и я затащила его под порог на куске бумаги. Я пробралась в свою комнату, но не думаю, что Элле ничего об этом неизвестно. Но когда я проснулась и увидела вас ...-- Ее голос поднялся почти до причитания. - Берт Кларк, что, черт возьми, с нами произошло? С нами обоими? Может быть, нам следует скорее убраться из Шотландии, пока она не купила нас с потрохами?
Берт протянул руку к яйцу в уксусе. Как ему удалось это проглотить, он не понимал, но проглотил и почувствовал себя лучше. Помог и горячий черный кофе.
-- Мне так было плохо,--заявил он,--что я до конца
моих дней больше не притронусь к спиртному! Но Давид! Надеюсь, он испытывает адские муки. Надеюсь, у него такое похмелье, что…
--У него нет похмелья.
--Нет?
--Он чист как стеклышко. Говорит, что от хорошего виски никогда ни у кого не бывает головной боли. Это ужасно! Только что приехал Грег Чаумек. Вы можете спуститься к завтраку?
Берт заскрежетал зубами.
--Попытаюсь,--ответил он,--если вы все-таки со-
блюдете элементарные правила приличия и выйдете, пока я буду одеваться.

Полчаса спустя, побрившись и приняв душ в примитивной ванной, он спустился вниз, чувствуя себя значительно лучше. Из приоткрытой двери гостиной доносились два голоса, Давида и Чаумека, звуки
которых вызвали у него острую головную боль. За завтраком он не смог съесть ничего, кроме тоста. Потом они с Виталиной виновато пробрались в гостиную.
Чаумек сидел на диване, сложив руки на трости
с набалдашником. Широкий черный шнурок его пенсне шевелился при смехе. Большая копна волос с проседью падала ему на глаз, и по мере того, как его удивление разгоралось, у него появлялось два подбородка. Он, казалось, заполнял собой всю комнату. Сначала Берт едва мог поверить своим глазам.
--Доброе утро!--прогремел Чаумек.
--Доброе утро!--прогремел за ним Давид.
--Доброе утро!--пробормотал Берт.--А обязатель- но так кричать?
--Чушь! Мы не кричим,--заявил Давид.--Как вы себя чувствуете?
--Ужасно!
Давид посмотрел на него.
--У вас не болела голова?
--Адски!
--Чушь!--фыркнул Давид неистово и безапелляци- онно.--От хорошего виски голова никогда не болит!
Кстати, это заблуждение на севере считается почти доктриной. Берту не хотелось спорить. Чаумек встал и  поклониться.
-- К вашим услугам, сэр,--произнес Чаумек и
поклонился Виталине.--И к вашим, мадам.--В его глазах мелькнул озорной огонек.--Надеюсь, вам уже удалось уладить между собой досадный вопрос о волосах герцогини Кливленд? Или я могу сделать вывод, что сейчас вас больше интересует собачья шерсть?
--А у меня, знаете ли, возникла не такая уж плохая идея!--оживился Давид.
--Нет!--взревел Берт, от чего у него тотчас же заболела голова.--Я больше никогда не притронусь к этой гадости, ни при каких обстоятельствах! Кончено!
--Это вы сейчас так думаете,--спокойно усмехнулся Давид.--Я сегодня собираюсь угостить Чаумека рюмочкой. Предлагаю, приятель: хочешь ли ты попробовать шотландского виски, от которого у тебя голова пойдет кругом?
Грег Чаумек хихикнул.
--Интересно бы,--ответил он,--найти виски, от ко- торого у меня голова пойдет кругом!
--Не говорите так!--предупредил Берт.--Позволь-
те мне заранее предостеречь вас: не говорите так. Я тоже так говорил. Это фатально.
--А стоит ли вообще говорить об этом?--спросила
Виталина, глядя на Чаумека с глубоким подозрени-
ем, на которое он ответил улыбкой, сделавшей его похожим на сияющий рождественский шар.
К немалому ее удивлению, Чаумек стал серьезен.
--Как ни странно, я думаю, было бы уместно поговорить об этом. Вполне возможно, этот
вопрос имеет какое-то отношение к...--Он заколебался.
--К чему?
--К убийству Сэма Кларка!--заявил доктор Чаумек.
Давид присвистнул, и воцарилась тишина. Бормоча себе под нос, Грег Чаумек, казалось, начал что-то жевать, и этого не могли скрыть даже его бандитские усы, которые он отпускал время от времени.
--Вероятно,--начал он,--мне следует все объяснить. Я был очень рад, получив приглашение моего друга Давида Кларка. Меня очень заинтересовали подробности дела, о котором он написал. Сунув в карман моего рюкзака одежду и зубную щетку, я сел на поезд, идущий на север. По дороге перечитывал высказывания доктора Джонсона об этой стране. Вам, несомненно, известно, что он ответил, когда его упрекнули в излишней строгости к Шотландии, которую, в конце концов, сотворил Бог? «Сэр, сравнение отвратительно, но Бог сотворил и ад!»
Давид нетерпеливо поерзал.
--Не важно! Так что было дальше?
--Я приехал в Дунун вчера ранним вечером и попытался взять машину в туристическом агентстве ...
--Мы его знаем,--не удержалась Виталина.
--Но там сказали, что единственную машину уже взяла группа людей, уехавшая в Ширу. Я спросил, когда она вернется. Клерк ответил, что сегодня она не вернется; ему только что звонил из Инверэри шофер по фамилии Макборни...
--Это Джон!--повернулся к остальным Давид.
--Шофер сообщил, что один из пассажиров, а именно мистер Блумберг, решил заночевать в Инверэри и попросил сохранить за ним машину и водителя, чтобы утром вернуться в Дунун. Договорились о цене, на том и порешили.
--Чертова ищейка!--пророкотал Давид.
--Минутку! Клерк заявил, что, если я приду в агентство сегодня в половине десятого утра, машина будет готова отвезти меня в Ширу. Ночь я провел в отеле, а утром пошел в агентство. На главном шоссе увидел необычное зрелище: по дороге ехала машина, а в ней перед задним сиденьем стоял человек в серой шляпе и с очень ярким шейным платком из шотландки.
Давид Кларк опустил голову и сердито уставился
в пол. На лице Грега Чаумека появилось удовлетворенное, мечтательное выражение. Его взгляд был устремлен на потолок. Откашлявшись, он продолжил.
--Заинтересовавшись, почему этот человек едет стоя, я подошел к агентству и, когда машина остановилась перед ним, спросил, в чем дело.Человек довольно грубо ответил, что ему больно сидеть. Потребовалось немало времени и умения, чтобы выудить из него всю историю! Нет, правда, он просто кипел! Тьфу ты!
Берт застонал. Грег Чаумек поверх очков посмотрел сначала на него, потом на Виталину и тяжело засопел. Наконец, с деликатностью спросил.
--Могу я узнать, вы помолвлены?
--Разумеется, нет!--вскричала Виталина.
--Тогда советую вам: поженитесь поскорее! Ради бога! Вы оба занимаете видное положение, но то, что вы, наверное, прочтете о себе в сегодняшнем номере «Дейли флудлайт», может не понравиться ни университету Хайгейта, ни колледжу в Харпендене! Вы рискуете быть опозоренными! Потрясающая история охоты на Блумберга с клейморами при лунном свете, когда леди подбадривала, а два головореза гнались за ним, не поддается сравнениям!
--Я никогда никого не подбадривала!-- запротестовала Виталина.
Грег Чаумек с любопытством взглянул на нее.
--Вы уверены, мадам?
--Ну ...
--Боюсь, ты кричала, киска,--заметил Давид, все еще глядя в пол.--Но это моя вина! я ...
Грег Чаумек жестом остановил его.
--Не важно. Я вовсе не об этом хотел рассказать вам. Заинтригованный возрождением старинных горских обычаев, я разговорился с водителем, мистером...
-- Ну и?
--И теперь серьезно хочу спросить вас: кто-нибудь
вчера ночью поднимался на башню? Кто-нибудь из вас?
Наступила тишина. Из окон, выходящих на залив, был виден ясный, прохладный, приятный день. Все переглянулись.
--Нет,--резко ответила Виталина.
--Нет,--подтвердил Давид.
--Вы вполне в этом уверены?
--Определенно.
--Мистер Блумберг,--продолжил сыщик с непри- ятной для Берта настойчивостью,--говорит, что видел
двух ряженых.
--О, это глупо и ужасно!--воскликнула Виталина.--Во всем виноват Берт. Они были совсем не ряжеными! Просто накинули на плечи клетчатые скатерти вместо пледов, вот и все!
--Больше ничего?
--Нет.
Грег Чаумек вздохнул. Его лицо оставалось настолько серьезным, что никто не решился заговорить.
--Повторяю,--продолжил Чаумек,--я расспра- шивал водителя. Получить от него информацию было
труднее, чем дергать зубы. Но кое-какую информацию он мне все-таки дал. Сказал, например, что Шира «неприятное» место.
Давид нетерпеливо заворчал, но Грег Чаумек поставил его на место.
--И он говорит, что готов в этом поклясться.
--Почему?
--Вчера вечером, после того, как они остановились в Инверэри, Блумберг попросил отвезти его обратно в Ширу. Он собирался еще раз попытаться встретиться с мисс Эллой  Кларк. А теперь посмотрим, уловил ли я географические подробности. Дорога на Инверэри проходит вдоль задней части дома, не так ли?
--Да.
--А передняя дверь, как мы видим, выходит на залив. Блумберг попросил водителя объехать дом и постучать в переднюю дверь, словно он принес какое-то известие, а сам остался в тени. Водитель так и сделал. Луна светила ярко, помните?
--Ну?
--Он как раз собирался постучать в дверь, но вдруг посмотрел на окно в башенной комнате. И увидел в этом окне кого-то или что-то!
--Но это невозможно,--вскричала Виталина.--Мы
были ...
Грег Чаумек поглядел на свои руки, сложенные на рукоятке трости, поднял глаза и произнес.
--Водитель клянется, что видел кого-то в горском костюме, с отсутствующей половиной лица! И этот кто-то глядел на него!
Хорошо быть твердолобым! Все мы твердолобы, даже несмотря на головную боль и расшатанные нервы. Но кто не ощутит в такой момент суеверного ужаса?
--Вы помните,--спросила Виталина,--события, кото-
рые происходили после убийства в Гленкоу? По преда-
нию, призраки жертв преследовали человека по фамилии Кларк, который...--Отчаявшись найти слова, она жестом изобразила прыжок.
Выражение лица Давида стало свирепым.
--Призраки!--прорычал он.--Призраки! Послушай-
те! Во-первых, никакого такого предания никогда не было! Оно придумано для лживого путеводителя, чтобы привлекать туристов. В те времена профессиональные военные не были так точны в исполнении приказов. Во-вторых, в этом доме не водятся привидения. Сэм спал там каждую ночь годами и никогда их не видел. Вы ведь не верите в этот вздор, правда, Грег?
Чаумек оставался невозмутимым.
--Я просто,--мягко произнес он,--пересказываю то,
что мне рассказал шофер.
--Чушь! Джон тебя разыгрывал.
-- И все же, знаете,--Чаумек почесал нос,--он мне не показался человеком, склонным к подобным вы-
думкам. Обычно шотландцы шутят над чем угодно, только не над призраками. Кроме того, по-моему, вы не уловили основной сути истории.
--Но когда это произошло?--осведомился Берт.
--Ах да! Это произошло как раз перед тем, как два головореза вместе с леди вышли из задней двери и напали на Блумберга. Водитель, кстати его фамилия, если вы не забыли—Макборни, в конце концов, так и не постучал в переднюю дверь. Услышав крики, он побежал к задней. Завел машину и в конце концов подхватил Блумберга на дороге. Но говорит, что ему было не по себе. Рассказывает, что несколько минут после того, как увидел фигуру в окне, стоял при лунном свете точно загипнотизированный. Не могу сказать, что не верю ему.
Виталина заколебалась.
--Как она выглядела?
--Шляпа, плед и это лицо. Вот все, что он разглядел.
--Килта на ней не было?
--Килта он не мог увидеть. Он видел лишь верхнюю половину фигуры. Говорит, что она выглядела истлевшей, словно тронутая молью, и у нее был только один глаз.--Чаумек снова шумно прочистил горло.--Но не в этом суть! Кто, кроме вас троих, был вчера вечером в доме?
--Никого,--ответила Виталина,--кроме тетушки Элллы и Бренды, горничной. Но они ушли спать.
--Я же говорил тебе, что это чушь!--рявкнул Давид.
--Что ж, если хочешь, можешь сам поговорить с Джоном. Он сейчас на кухне.
Давид поднялся, чтобы найти Джона и покончить с этим вздором, но не успел. В комнату вошли Бриан Смит, а вслед за ним терпеливый, но усталый Ричард Куртис в сопровождении Бренды, горничной,--девушки
с испуганными глазами и тихим голосом, почти незаметной из-за своей природной скромности.
Адвокат ни словом не упомянул о ночной стычке с Давидом. Он был очень напряжен.
--Давид Кларк ...
--Послушайте,--проворчал Давид, засунув руки в карманы, втянув шею в ворот и напоминая ньюфаундленда у кухонного шкафа.--Черт возьми, я приношу вам извинения. Извините, я был не прав. Вот.
Смит выдохнул.
--Я рад, сэр, что у вас хватило порядочности это признать. Только долгая дружба с вашей семьей позволяет мне закрыть глаза на грубость, столь неожиданную и столь чудовищную.
--Эй! Погодите! Погодите! Я не говорил ...
--Тогда забудем об этом,--заключил адвокат.
У Давида опять заблестели глаза. Смит кашлянул, показав, что личное закончилось и начинаются дела.
--Я решил, мне следует сообщить вам,--продолжил он,--что Ангела Ротнера, кажется, нашли.
--Вот это да! Где?
--Доложили, что его видели в домике в Гленкоу.
В разговор вступил страховой агент Куртис.
--А это нельзя проверить?--предложил он.--На-
сколько я понимаю, Гленкоу недалеко отсюда. Мы могли бы съездить туда во второй половине дня. Почему бы нам не съездить на моей машине и не повидаться с ним?
Благожелательный и спокойный, как труп, адвокат возразил.
--Терпение, дорогой приятель! Терпение, терпение, терпение! Пусть сначала полиция убедится, что это Ангел. О нем, если вы помните, сообщали и раньше. Один раз из Эдинбурга, второй--из Эра.

--Ангел Ротнер,--поинтересовался Чампен,--это
тот зловещий тип, который заходил к мистеру Кларку
в тот вечер, когда он умер?
Вошедшие повернулись к нему. Давид поспешно представил их.
--Я о вас слышал,--сказал Смит, разглядывая Грега Чаумека через пенсне.--Признаться, я приехал
сюда отчасти в надежде увидеться с вами. Мы здесь, конечно, имеем самый настоящий случай убийства,-- улыбнулся он.--Но до сих пор находимся в некотором замешательстве. Вы можете разгадать эту загадку?
Некоторое время Грег Чаумек молчал и, хмуро уставившись в пол, водил по ковру кончиком трости.
--Гм,--сказал он, вдоволь наигравшись с нею.--Я искренне верю, что это убийство. Если нет, то меня это дело не интересует. Но ... Ангел Ротнер! Ангел Ротнер! Ангел Ротнер!
--А что?
--Так вот, кто такой Ангел Ротнер? Кто он такой? Я бы хотел знать о нем гораздо больше. Например, какова была причина его ссоры с мистером Кларком?
--Мороженое,--ответил Давид.
--Что?
--Мороженое! Они собирались делать его по новой технологии в огромном количестве. И оно должно было быть окрашено в различные цвета шотландки. Нет, я совершенно серьезно! Сэм давно был одержим этой идеей. Они построили лабораторию, использовали искусственный лед--очень дорогое химическое новшество, влезли в долги и изобретали яркие цвета. Еще одной идеей Сэма
был новый вид трактора, который будет и сеять, и жать. Он также финансировал людей, которые собирались найти золото Дрейка и сделать всех участников этой авантюры миллионерами.
--Что за человек этот Ангел Ротнер? Где он работает? Чем занимается?
--О, у этого парня, конечно, есть какое-то образование. Но он, как и Сэм, помешан на деньгах. Худой, смуглый, угрюмый. Не дурак выпить. Прекрасный велосипедист.
-- Хм, прекрасно.—Грег Чаумек указал тростью.
--Полагаю, это фотография Сэма Кларка?
--Да.
Грег Чаумек поднялся с дивана и подошел к камину. Взяв фотографию с траурной лентой,
поднес ее к свету, надел очки и, сопя, стал разглядывать.
--Нет, это не лицо человека, способного на самоубийство!--заключил он.
--Конечно нет!--улыбнулся адвокат.
--Но мы не можем ...--начал Куртис.
--Вы тоже Кларк, сэр?--вежливо спросил сыщик.
Куртис безнадежно развел руками.
--Я вовсе не Кларк. Я представляю страховую ком-
панию «Геркулес» и должен вернуться в свой офис в Глазго, иначе бизнес прогорит. Послушайте, мистер Чаумек! Я слышал о вас. Говорят, вы беспристрастный человек. И я спрашиваю вас: как можно обсуждать, «способен» человек или «неспособен», когда совершенно очевидно, что он уже совершил это?
--Очевидность,--заметил сыщик,--палка о двух концах! В этом и проблема.
Он подошёл к камину и поставил фотографию на
место. На лице его было выражение крайнего беспокойства. Пошарив в карманах, он извлек исписанный листок бумаги.
--Из восхитительно ясного письма Давида Кларка, --продолжил он,--и из сведений, которые он дал
мне сегодня утром, я попытался составить ясную картину известных нам фактов или фактов, о которых мы думаем, что они нам известны.
--И что же?--нетерпеливо спросил адвокат.
--С вашего позволения,--грозно нахмурился Чаумек,--я бы хотел зачитать эти пункты. Если события представить схематично, кое-что может проясниться или хотя бы могут появиться какие-то предположения! Поправьте меня, если я ошибусь.
«1. Сэм Кларк всегда ложился спать в десять часов вечера.
2. Он привык закрывать дверь и запирать ее изнутри.
З. Он привык спать с закрытым окном.
4. Он привык каждый вечер перед сном делать запись в дневнике».
Грег Чаумек прищурился.
--Полагаю, никаких ошибок?
--Нет,--согласился Давид.
--Тогда перейдем к простым обстоятельствам, сопровождающим это преступление.
«5. Ангел Ротнер зашел к Сэму Кларку в половине десятого вечера того дня, когда было совершено преступление.
6. Он пробрался в дом и поднялся в спальню Сэма.
7. В это время ни одна из женщин его не видела».
Грег Чаумек потер нос.
--Спрашивается, как Ротнеру удалось туда пробраться? Не взламывал же он входную дверь?
--Можешь выйти из этой комнаты и посмотреть
сам!--ответил Давид.--Эта дверь ведет на цокольный
этаж башни, а там имеется двустворчатая дверь, ведущая во двор. Считается, что она должна быть закрыта на висячий замок, но большую часть времени эта дверь открыта. Вот так Ротнер и проник в башню, никого не побеспокоив!
Чаумек записал на бумажке.
--С этим все ясно. Замечательно! Теперь у нас есть оружие против моря неприятностей!
«8. В это время Ангел Ротнер нес предмет, похожий на чемодан.
9. Он поссорился с Сэмом, и тот его выгнал.
10. Ротнер ушел с пустыми руками.
11. Элла Кларк и Бренда Тейлер видели,
как его выгоняли.
12. Они испугались, что Ротнер может
вернуться. Это понятно, потому что башня изолирована, в нее есть вход снаружи и пять пустых этажей.
13. Они обыскали пустые комнаты и спальню Сэма.
14. В то время под кроватью в комнате Сэма ничего не было».
--Все верно?--поднял голову Грег Чаумек.
--Нет, неверно,--раздался высокий, резкий, повелительный голос, заставивший всех вздрогнуть.
Никто не заметил, как в комнату вошла Элла. Она стояла, полная достоинства, скрестив на груди руки.
Сыщик, прищурившись, посмотрел на нее.
-- Что неверно, мадам?
--Неправду вы говорите, что собачьей переноски не было под кроватью, когда мы с Брендой туда заглядывали! Она была там!
Все шестеро ошеломленно уставились на нее, а потом возбужденно заговорили. Только законная власть Смита могла утихомирить всплеск эмоций.
--Послушайте, Элла Кларк! Вы сказали, что там
ничего не было!
--Я только сказала, что там не было чемодана! Ни о чем другом я не говорила!
--Значит, вы утверждаете, что собачья переноска была под кроватью до того, как Сэм закрыл дверь и запер ее на засов?
--Ага.
--Элла,--произнес Давид, уверенно взглянув на нее,--ты лжешь! Господи боже мой, ты лжешь! Ты же говорила, что под кроватью ничего не было! Я сам слышал!
--Я говорю чистую правду, и Бренда может подтвердить!--Она обвела всех злобным взглядом.-- Обед скоро будет готов, а для вашей банды у меня мест нет!--Непоколебимо поставив всех на свои места, она вышла из комнаты и закрыла дверь.
»Вопрос в том,--размышлял Берт,--меняет ли это что-нибудь? Он был согласен с Давидом, что Элла лжет. Но она настолько привыкла лгать и обманывать (как она считала, во спасение), что трудно было понять, лжет ли она сейчас или говорит правду».
На этот раз разговор прервал Грег Чаумек.
--Мы выяснили суть и продолжаем! Следующие пункты прямо и просто определяют нашу проблему.
«15. Сэм закрыл дверь и заперся изнутри.
16. Молочник нашел его тело у подножия башни в шесть часов утра следующего дня.
17. Он умер от многочисленных увечий, вы-званных падением.
18. Смерть наступила между десятью
часами вечера и часом ночи.
19. Он не подвергался воздействию наркотиков или чего бы то еще.
20. Дверь была по-прежнему закрыта и заперта изнутри. Поскольку засов заржавел, его трудно открывать, а так как он твердо сидит в пазу, любая возможность того, что им воспользовались, чтобы проникнуть в комнату, исключена».
Берт вспомнил взломанную дверь, которую видел вчера вечером. Вспомнил ржавый засов и неподатливую скобу, вырванную из двери. Манипуляции с пружиной или каким-нибудь другим приспособлением явно исключались. Картина стала еще более неясной, когда сыщик продолжил.
«21. Доступа снаружи к окну не было. Мы узнали об этом от верхолаза.
22. В комнате никто не прятался.
23. Постель была смята».
Грег Чаумек надул щеки, нахмурился, похлопал по записям карандашом и сказал.
--Теперь мы подходим к моменту, когда я должен задать еще один вопрос. В письме об этом не говорится. Когда утром его нашли, на нем были тапочки и халат?
--Нет,--ответил Давид.--Только шерстяная ночная
рубашка.
Сыщик сделал еще одну запись и стал читать
дальше.
«24. Его дневник пропал. Однако это могло про-
изойти и позже.
25. Отпечатки пальцев Сэма, и только его, нашли на шпингалете окна.
26. Под кроватью обнаружили корзинку, похожую на те, в которых носят собак. Она была не из этого дома; предположительно ее принес Ротнер; но предыдущей ночью ее там точно не было.
27. Эта корзинка была пустой». Следовательно, мы вынуждены сделать вывод…
Сыщик замолчал.
--Продолжайте!--резко крикнул Бриан Смит.--
Какой вывод?
Грег Чаумек вдохнул через нос.
--Господа, мы не можем этого избежать. Мы вынуждены сделать вывод: или Сэм Кларк намеренно покончил с собой, или в этом ящике было что-то такое, что заставило его обратиться в бегство, спасая свою жизнь, и при этом выпасть из окна.
Виталина слегка содрогнулась. Но Куртис остался спокойным.
--Я знаю,--произнес он.--Змеи, пауки, Фу-Манчу. Это мы сегодня уже обсуждали. И ни к чему не пришли.
--Вы можете опровергнуть мои факты?—спросил Чаумек, лохлопав по записям.
--Нет. Но вы можете опровергнуть мои: змеи, пауки ...
--И наконец,--усмехнулся Давид,--призраки!
--Что?
--Пустомеля по имени Джон Макборни,--объяснил
Давид,--заявил, что прошлой ночью видел кого-то у окна в одежде горца, с половиной лица и этот кто-то смотрел на него одним глазом.
Куртис побледнел.
--Я ничего об этом не знал,--сказал он.--Но с таким же успехом могу поверить в призрака, как в проворного паука или змею, которая смогла бы потом снова закрыться в чемодане. Я англичанин. Я практичен. Но это странная страна и странный дом; и говорю вам, я не возражал бы провести ночь в той комнате!
Давид поднялся с кресла и плавно прошел по комнате.
--Но дело сделано,--пророкотал он, переведя дыхание.--Теперь всему крышка!
Грег Чаумек, прищурившись, с мягким упреком посмотрел на него. Лицо Давида было залито краской, а на его толстой шее вздулись вены.
--Послушайте,--продолжил он, сдержанно сглот-
нув.--С тех пор как я здесь живу, все пугают меня привидениями. И мне это надоело. С этим дурачеством надо покончить, и сделаю это я. Я вам скажу, что собираюсь делать. Сегодня же перенесу свои вещи в башню и отныне буду спать там! Если какой-нибудь призрак покажет свою уродливую голову, если кто-то попытается заставить меня выпрыгнуть из окна...--Его взгляд упал на се-
мейную Библию. Атеист Давид посмотрел на нее и положил на нее руку.--Итак, клянусь в течение следующих двенадцати месяцев ходить каждое воскресенье в церковь. Да, и на молитвенные собрания!--Он рванулся к двери холла, открыл ее и проревел.--Ты слышишь, Элла?--Вернувшись, снова положил руку на Библию.--Каждое воскресенье и молитвенные собрания по средам. Призраки! Привидения! Колдуны! Да остался ли в этом
мире хоть один разумный человек?
Его голос раздавался по всему дому. Можно было вообразить, что это эхо. Но не было необходимости заставить его замолчать. Давид уже успокоился. Всеобщее внимание переключилось на Бренду Тейлер. Она просунула голову в дверь и произнесла почти с неподдельным ужасом.
Репортер вернулся!

          


              Г Л А В А  6

Давид открыл глаза.
--Не тот ли парень из «Дейли флудлайт»?
--Он.
--Скажите ему, что я его приму.--Давид расправил
ворот и глубоко вздохнул.
--Нет!--возразил Берт.--В вашем теперешнем со-
стоянии вы, вероятно, вырвете у него сердце и съедите
его! Позвольте мне увидеться с ним.
--Да, пожалуйста!--вскричала Виталина, повернув-
шись к Давиду.--Если он осмелился вернуться, не мо-
жет быть, чтобы он написал о нас в газете что-нибудь
ужасное. Неужели вы не видите: это наш шанс извиниться и все уладить миром? Пожалуйста, пусть Берт встретится с ним!
--Ладно,--согласился Давид.--В конце концов, вы
же не тыкали ему в зад клеймором! Может быть, вам удастся умаслить его!
Берт прошел в холл. За входной дверью, явно не зная, как начать разговор, стоял Блумберг. Берт вышел наружу и закрыл за собой дверь.
--Послушайте,--начал он,--я искренне сожалею о
том, что произошло вчера вечером. Ума не приложу, что на нас нашло! Мы были ...
--Это вы говорите мне?--скорее с любопытством, чем с гневом спросил Блумберг.--Господи, что вы пили? Тротил или обезьяньи гланды? Я сам быстро бегаю, но с тех пор, как Нурми уехал в Финляндию, я не видел такого быстрого бегуна, как этот приземистый старик!
--Что-то вроде этого.
Поняв, что теперь он имеет дело с совершенно трез-вым человеком, Блумберг стал более строг.
--А теперь послушайте,--внушительно проговорил
он,--вы ведь понимаете, что я могу призвать вас к отве-
ту за причиненный ущерб?
--Да, но ...
--И что, будь я злобным человеком, я без труда мог бы замарать ваше имя в прессе?
--Да. Но ...
--Так благодарите вашу счастливую звезду, доктор Кларк, что я не злобный человек! Это все, что я хочу сказать!--И Блумберг многозначительно кивнул.
Берт заметил, что на нем был новый светло-серый костюм и галстук из шотландки. И снова мрачная серьезность Блумберга сменилась любопытством.
--Да и вообще, что вы за профессор? Разъезжаете с преподавательницами колледжей и останавливаетесь в домах с блудницами ...
--Эй, ради ...
--Не отрицайте!--перебил его Блумберг, показывая пальцем на лицо Берта.--Я слышал, как мисс Элла Кларк говорила при свидетелях, что именно этим вы и занимаетесь.
--Она говорила о римской католической церкви. Так ее называют старики.
--Там, откуда я родом, старики называют это иначе! В довершение всего вы все напились и начали гоняться по шоссе за уважаемыми людьми с саблями в руках! Вы и в Хайгейте ведете себя так же, доктор? Или только во время отпуска? Мне действительно интересно!
--Клянусь вам, это недоразумение! В этом все дело! Мне не важно, что вы напишете обо мне, но, ради бога, оставьте в покое мисс Кларк!
Блумберг задумался.
--Ну не знаю,--ответил он, многозначительно покачав головой, как бы намекая, что если он и промолчит, то только по доброте душевной.--У меня, знаете ли, долг перед читателями!
--Вздор!
--Сейчас скажу, что я сделаю!--предложил Блумберг, словно только что принял решение.--Чтобы доказать, что я порядочный человек, я вам предлагаю сделку!
--Сделку?
Блумберг понизил голос.
--Этот малый там, это и есть Грег Чаумек?
--Да.
--Я понял это только тогда, когда он ускользнул от меня! А когда позвонил в редакцию, там пришли в бешенство. Мне сказали, что везде, где он появляется, пахнет сенсацией, и велели зацепиться за него. Послушайте, док! Я должен написать очерк! Я уже понес большие расходы: нанял машину, которая мне очень дорого обходится. Если не напишу очерка, мне не возместить расходы. Я просто вылечу в трубу!
--Вот как?
--Вот что мне от вас надо! Держите меня в курсе, вот и все! Сообщайте обо всем, что происходит в этом доме! В обмен на это ...--Блумберг внезапно замолчал, увидев Давида Кларка, выходящего из дома.
Давид изобразил виноватую улыбку и постарался быть любезным, слишком любезным, безгранично любезным.
--В обмен на это,--продолжил Блумберг,--я обещаю забыть все, что знаю о вас и мисс Кларк, и ... --тут он обернулся к Давиду,--о том, что вы сделали, рискуя нанести мне серьезные увечья! Я поступлю как честный человек и докажу, что не имею на вас зла! Что скажете?
Лицо Давида посветлело от облегчения.
--Я скажу, что это достаточно справедливо! И чертовски честно с вашей стороны, молодой человек! Чертовски благородно! Я был пьян и приношу мои извинения! А вы что скажете, Берт, старина?
На лице Берта появилось доброжелательное выражение.
--Я тоже считаю, что это достаточно справедливо! Выполняйте условия сделки, и вы не пожалеете! Если что-то произойдет, вы первым узнаете об этом!--Он почти забыл про головную боль. Прекрасное чувство облегчения оттого, что все уладилось, вновь охватило Берта.
Блумберг поднял бровь.
--Значит, договорились?
--Договорились,--подтвердил Давид.
--Договорились,--согласился Берт.
--Что ж, хорошо!--облегченно вздохнул Блумберг, но с ъмрачным видом добавил.--Только помните, делая вам одолжение, я нарушаю мой долг перед публикой! Так что не забывайте об условиях и не пытайтесь ...
Над головой заговорщиков с треском раствори-
лось окно. Содержимое большого ведра, направленное с удивительной точностью, блестящей струей вылилось на голову Блумберга. Он, можно сказать, на мгновение исчез! В окне показалось злобное лицо тетушки Эллы.
--Вы можете, наконец, заткнуться?--спросила она. --Я говорила, чтобы вы шли своей дорогой, и дважды повторять не стану! С меня довольно!
С той же аккуратностью, почти лениво, она подняла второе ведро и вылила его на голову Блумбергу. Затем окно с шумом закрылось. Блумберг ничего не сказал. Он стоял неподвижно и лишь
смотрел. Его новый костюм медленно чернел. Шляпа напоминала кусок мокрой промокашки, и из-под ее обвисших полей глядели глаза человека, медленно сходящего с ума.
--Приятель дорогой!--взревел Давид с неподдель-
ным ужасом.--Старая ведьма! Я ей сверну шею! Помо-
гите мне, я ей сверну шею! Приятель, вы не ранены?
Блумберг начал, медленно набирая скорость, пятиться от него.
--Приятель, постойте! Стойте! Вам надо переодеться в сухое!
Блумберг продолжал пятиться.
--Идите в дом, дорогой приятель! Идите...
Тогда Блумберг обрел дар речи.
--Идти в дом?--заорал он, отходя еще дальше.--Чтобы вы украли мою одежду и снова выгнали меня? Нет, ни за что! Не подходите ко мне!
--Осторожно!--пронзительно закричал Давид.--
Еще один шаг--и вы в заливе! Осторожно ...
Берт оглянулся. В окнах столовой он заметил заинтересованную группу наблюдателей, состоящую из Смитв, Куртиса и Грега Чаумека. Но любопытнее всего было искаженное ужасом лицо Виталины. Блумберг спасся каким-то чудом, остановившись на самом краю причала.
--Думаете, я пойду в этот сумасшедший дом?-- бессвязно забормотал он.--Вы компания сумасшедших психов, вот вы кто, и я вас выведу на чистую воду, я ...
--Приятель, вы не должны так говорить! Вы простудитесь и умрете! Идите же в дом!--настаивал Давид.--Кроме того, вы попадете на место преступления, не правда ли? Окажетесь в центре событий вместе с Грегом Чаумеком!
Это, похоже, заставило Блумберга задуматься. Он заколебался. По-прежнему истекая водой, как бьющий фонтан, он дрожащей рукой смахнул с глаз капли и с подлинной мольбой оглянулся на Давида.
--Я могу на это рассчитывать?
--Клянусь, можете! Старая карга устроила с вами такое, но я ей покажу! Идемте!
Журналист, казалось, обдумывал, как ему поступить. Наконец, позволил взять себя за руку и подвести к двери. Проходя под окном, он быстро увернулся, словно опасаясь, что теперь ему на голову выльют расплавленный свинец.
Внутри произошла сцена замешательства. Адвокат и страховой агент поспешно удалились. Давид, что-то кудахча своему подопечному, проводил его наверх переодеваться. В столовой удрученный Берт нашел Виталину и сыщика.
--Я полагаю, сэр,--с величавой вежливостью заметил Грег Чаумек,--вы хорошо знаете, что делаете. Но скажите честно, вы действительно считаете, что разумно вот так восстанавливать против себя прессу? Что вы на этот раз сделали с этим малым? Окунули в бочку с водой?
--Мы ничего не делали. Это Элла. Она вылила на
него из окна два ведра воды.
--Но он!..--воскликнула Виталина.
--Блумберг пообещал, что, если мы будем держать его в курсе о том, что здесь происходит, он не скажет о нас ни слова. По крайней мере, так обещал. А что готов сделать сейчас, сказать не могу.
--Держать его в курсе?--резко переспросил Грег Чаумек.
--Предположительно о том, что здесь произошло, самоубийство или убийство, и что об этом думаете вы. --Берт помолчал.--А кстати, что вы об этом думаете?
Грег Чаумек перевел взгляд на дверь в холл, чтобы убедиться, что она плотно закрыта. Он надул щеки, покачал головой и, наконец, снова сел на диван.
--Если бы только факты не были столь дьявольски просты!--проворчал он.--Их простота вызывает у меня недоверие. У меня такое чувство, будто в них есть какая-то ловушка. Я бы очень хотел знать, почему мисс Элла Кларк изменила свои показания и клянется, что собачья переноска находилась под кроватью до того, как комнату заперли.
--Вы полагаете, вторая версия правдива?
--Нет, черт возьми, нет!--Чаумек постучал тро-стью по полу.--По-моему, правдива первая. Но от этого
наша проблема запертой двери лишь обостряется. Если только ...
--Если только что?
Чаумек проигнорировал вопрос Виталины
--По-видимому, нет смысла снова и снова перечислять эти двадцать семь пунктов. Повторяю: все слишком просто. Человек тщательно закрывает свою дверь. Отправляется в постель. Встает среди ночи без тапок (заметьте!), выбрасывается из окна и мгновенно умирает. Он ...
--Кстати, это не совсем точно.
Грег Чаумек поднял голову, выпятив верхнюю губу.
--Да? В чем дело?
--Ну, если вы настаиваете на точности, Сэм умер не мгновенно,--заметила Виталина.--По крайней мере, так сказал мне Давид. Полицейский хирург не смог точно установить время смерти. Он сказал, что Сэм мог еще некоторое время после падения оставаться живым, но без сознания.
Чаумек прищурил глаза. Тяжелые вздохи прекратились. Казалось, он хочет что-то сказать, но сдерживается.
--Теперь мне определенно не нравится настоятельное решение Колина ночевать в этой башенной комнате,--наконец пробормотал он.
--Не думаете ли вы, что опасность осталась?--поинтересовалась Виталина.
--Дорогое мое дитя! Разумеется, опасность осталась!--ответил Чаумек.--Она всегда остается, когда какая-то неизвестная нам сила убивает человека. Разгадайте эту тайну, и все в порядке. Но пока непонятно...--Он задумался.--Вы, вероятно, заметили, что именно то, чего мы так стараемся избежать, всегда случается. Вспомните сагу, рассказанную Блумбергом. Но здесь в наиболее уродливом виде мы видим то же самое вращающееся колесо и ту же самую возвращающуюся опасность.  Что могло быть в этой собачьей переноске? Что-то, не оставившее следов? И почему один торец забран решеткой? Очевидно, чтобы что-то могло дышать сквозь нее. Но что?
В голове Берта проплыли искаженные, бесформенные картины.
--А вы не думаете, что коробка может быть ложным следом?
--Может! Но если так, все дело рушится, и нам пора отправляться в постель. Нет, коробка должна иметь какое-то значение!
--Там сидело животное?--предположила Виталина.
--Которое закрыло за собой застежки?--парировал  сыщик.
--Это не так трудно,--заметил Берт,--если оно дос-
таточно мало, чтобы пробраться сквозь решетку. Нет,
черт возьми, не получаетсяl--Он вспомнил, как выгля-
дели чемодан и решетка.--Решетка такая мелкая, что самая маленькая на свете змея вряд ли могла бы пробраться сквозь нее.
--Тогда,--продолжал Чаумек,--есть еще горец
с половиной лица!
--Уж не верите ли вы в эту историю?
--Я верю, что Джон Макборни видел то, о чем говорит. Это не обязательно был призрак. В конце концов, такой трюк при лунном свете да еще на высоте шестидесяти футов не очень сложен. Старая шляпа, шотландский плед, немного грима ...
--Но зачем?
Сыщик широко открыл глаза. Он нетерпеливо
дышал, пытаясь уловить суть.
--Точно. Именно. Зачем? Мы не должны упускать из виду важность истории: дело не в том, было ли это чем-то сверхъестественным, а то, зачем это было сделано. То есть были ли у кого-то причины делать это.--Он задумался.--Найдите содержимое собачьей переноски, и мы нападем на след. В этом-то и заключается наша задача. Кое-что, конечно, сделать легко. Вы уже догадались, кто украл дневник?
--Естественно,--незамедлительно ответила Виталина.--Элла, разумеется.
Берт уставился на нее. Грег Чаумек с широкой, довольной улыбкой посмотрел на Виталину так, словно она оказалась более интересным человеком, чем он ожидал, и рассмеялся.
--Восхитительно! Талант дедукции, развитый в целесообразных исторических изысканиях, может быть применен и в детективной работе! Никогда не забывайте об этом, моя дорогая! Я усвоил это в раннем возрасте. Это уже удача. Ставлю вам пять, это Элла!
--Но почему?-- осведомился Берт.
Виталина снова сделала строгое лицо, словно они вернулись к спору, происходившему два вечера назад. Ее тон буквально испепелял.
--Дорогой мой доктор Кларк,--начала она. --
Вспомните, что нам известно. В течение многих, многих лет она была для Сэма Кларка несколько больше, чем домоправительницей.
--Ну?
--Но она ужасно, просто патологически блюдет свою нравственность и даже не верит, что кто-то догадывался о ее истинном положении в доме!
Берт хотел сказать »как вы», но сдержался и только кивнул.
--Да.
--Сэм Кларк был прямым человеком и вел днев-ник, куда мог записывать все самое сокровенное, это вам известно.
--Ну и что?
--Ладно. За три дня до смерти Сэм оформляет еще один страховой полис, чтобы позаботиться о своей старой любовнице на случай смерти. А записывая, что он оформил страховой полис, Сэм наверняка должен был объяснить, почему он это сделал!—Виталина помолчала, затем, подняв брови, продолжила.--Так вот, Элла украла дневник, испугавшись, что всем станет известно, чем она занималась много лет подряд. Неужели вы не помните, что случилось вчера вечером, Берт? Как она повела себя, когда вы с Давидом заговорили о дневнике? Сначала она приказала Давиду пить чай и не болтать
глупостей, а потом и вовсе всех отключила, предложив этого отвратительного виски! Вот и все.
Берт присвистнул.
--Ей-богу, по-моему, вы правы!
--Премного благодарна, дорогой! В следующий раз, когда вам придется напрягать мозги, чтобы сделать пару выводов, можете обращаться...-- заметила Виталина, на- морщив хорошенький носик.
Берт остановил ее холодным, сердитым взглядом. Он хотел было упомянуть о герцогине Кливленд и о той паре выводов, которую сумела сделать сама Виталина Кларк, но решил оставить эту несчастную придворную даму в покое.
--Значит, дневник на самом деле не имеет никакого отношения к делу?
--Хотел бы я знать,--произнес сыщик.
--Очевидно, тетушке Элле что-то известно,--заме- тила Виталина.--И скорее всего, из дневника. Иначе зачем она писала в «Дейли флудлайт»?
--Да.
--А так как она туда написала, можно предположить, что в дневнике не было ничего, от чего могла бы пострадать ее репутация. Тогда почему она молчит? Если в дневнике содержится хоть какой-то намек на то, что Сэм может быть убит, почему она об этом не скажет?
--Если, конечно,--добавил Берт,--в дневнике не го-
ворится, что он намеревался покончить с собой!
--Берт, Берт, Берт Не говоря уже о других полисах, Сэм оформляет последний полис, делает страховой взнос, а затем пишет, что собирается покончить с собой? Это же ... противоестественно, вот и все!
Берт мрачно согласился.
--Тридцать пять тысяч фунтов!--выдохнула Виталина.--И она на них не претендует. Почему никто ее не переубедит? Почему вы ее не переубедите, сыщик Чаумек? Все остальные, кажется, боятся.
--Буду счастлив,--просиял Грег Чаумек.
Он повернулся на диване, надел очки и, прищурившись, посмотрел на Эллу Кларк, стоящую в дверях с выражением то ли гнева, то ли боли, то ли неуверенности, то ли страха перед проклятием. Все лишь мельком уловили это выражение, которое мгновенно исчезло, сменившись уверенно сжатыми челюстями и гранитной непоколебимостью.
На Грега Чаумека это не про извело никакого впечатления.
--Итак, мадам,--бесцеремонно осведомился он.-- Вы действительно украли дневник, не так ли?


В сгущающихся над Лох-Файном сумерках они спустились между серыми, призрачными упавшими деревьями и повернули на север вдоль шоссе на Ширу. Во второй половине дня Берт почувствовал здоровую и приятную усталость. Виталина, в твидовом костюме и туфлях на низких каблуках, порозовела, её голубые глаза весело блестели. Ни разу во время разговора она не надела очков, даже когда ее уличили в незнании убийства Рыжей Лисы, Брайана Кларка, в 1752 году, который был застрелен неизвестно кем, но за что Джеймс Стюарт предстал перед судом в Инверэри.
--Проблема в том,--заявил Берт, когда они с трудом спускались по холму,--что Стюарт обладает столь сильными чарами, что мы склонны забыть, кем на самом деле был этот «герой» этот знаменитый Джеймс Стюарт. Мне часто хотелось, чтобы для
разнообразия кто-нибудь принял сторону Кларков!
--Опять честность интеллектуала?
--Нет. Просто из интереса. Но самая невероятная версия инцидента представлена в экранизации «Похищенного». Джеймс Стюарт, Дэвид Бэлфур и с ними совершенно лишняя женщина бегут от «красных мундиров». Замаскированные до ушей, они едут на телеге по наводненной войсками дороге и распевают песню, а Джеймс Стюарт шепчет: «Теперь они нас ни за что не заподозрят!». Мне хотелось встать и крикнуть: «Обязательно заподозрят, если вы будете петь якобинскую песню!» Это примерно все равно, как если бы группа британских секретных агентов, переодетых в гестаповцев, запела «Англия будет всегда»!
Виталина уловила суть.
--Значит, женщина была лишней, да?
--Что?
--Женщина, заявляете вы с высоты своего положения, была совершенно лишней! Конечно!
--Я лишь хотел сказать, что в оригинале ее не было и она лишь исказила истинную историю! Неужели вы хоть на пять минут не можете отвлечься от этой войны полов?
--Это вы всегда ее затеваете!
--Я?
--Да, вы! Не знаю, что с вами делать! Вы можете иногда быть очень милым... если постараетесь!--Она отпихнула ногой опавшие листья и неожиданно рассмеялась.--Я вспомнила прошлую ночь!
--Не напоминайте мне!
--Но вы были просто очаровательны! Помните, что
вы мне сказали?
Берт думал, что этот досадный инцидент благополучно забыт. Но ошибался.
--И что же я сказал?
--Не важно! Мы снова опаздываем к чаю, и тетушка Элла будет беситься, как вчера вечером.
-- Тетушка Элла,--сурово произнес он,--тетушка
Элла, как вам прекрасно известно, не спустится к чаю. Она закрылась в своей комнате и бьется в истерике или пребывает в скверном расположении духа.
Виталина остановилась и безнадежно развела руками.
--Знаете, я так и не могу решить, нравится ли мне старуха или я с удовольствием убила бы ее! Чаумек
пытается вытянуть из нее что-нибудь о дневнике, а она
взрывается и орет, что это ее дом, что ее не запугать, что собачья переноска была под кроватью ...
--Да, но ...
--По-моему, она просто хочет настоять на своем! Думаю, она ничего никому не скажет только потому, что этого от нее добиваются! А она твердо решила остаться хозяйкой! Взбеленилась же она потому, что Давид пригласил в дом этого бедного, безобидного Блумберга!
--Юная леди, не уходите от вопроса! Что я сказал вам вчера вечером?
Маленькая лиса, подумал он, она нарочно дразнит меня! Ему не хотелось доставлять ей удовольствие своим любопытством, но он ничего не мог с собой поделать. Они вышли на шоссе лишь в полдюжине ярдов от Ширы. Виталина в сумерках обратила к нему притворно скромный, но озорной взгляд.
--Если вы не можете вспомнить,--невинным тоном
произнесла она,--я не могу вам этого повторить! Могу
только сказать, что я ответила бы, если бы ответила!
--И что же?
--Ну, вероятно, я сказала бы что-то вроде: «В таком случае, почему вы этого не делаете?»--И она убежала.
Он догнал ее только в холле, где они уже ничего не могли больше обсуждать. Даже если бы не заметили в приоткрытой двери Давида, все равно шум голосов предупредил бы их о происходящем. Яркий свет освещал уютный стол. Давид, Грег Чаумек
и Шон Блумберг уже успели обильно подкрепиться. Тарелки были сдвинуты в сторону, а в центре стола красовался графин с темно-коричневым напитком. Перед сыщиком и Блумберглом стояли пустые стаканы, а по их лицам было видно, что они уже изрядно порезвились со спиртным.
Давид подмигнул Берту и Виталине.
--Проходите! Садитесь! Ешьте, пока не остыло! Я сейчас дал нашим друзьям попробовать «Рок Кларков»!
Необыкновенно серьезное лицо Блумберга периодически искажалось легкой икотой, но он выглядел торжественным и, похоже, погруженным в глубокие мысли. Одет он был весьма любопытно. Рубашка Давида была слишком широка для него в плечах, но рукава едва доставали до локтя. Поскольку в доме не нашлось пары брюк соответствующего роста, ему дали килт расцветки Кларков: темно-зеленый с голубым, в тонкую желтую и белую полоску.
--Вот те на!--бормотал Блумберг, глядя на пустой стакан.--Вот те на!
--Замечание,--сказал Чаумек, проводя рукой по розовому лбу,--вполне обоснованное!
--Например?
--Ну ...--сказал Блумберг.
--Еще? А вы, Берт? А вы, киска?
--Нет.--Берт был очень тверд.-- Я хочу есть. Может быть, попозже и выпью этого зелья, но немного и не сейчас!
Давид потер руки.
--Ну, конечно! Мы все еще выпьем. Как вам нравится вид нашего друга Блумберга? Замечательно, а? Это я отыскал в шкафу лучшей спальни. Оригинальная шотландка клана Макхольстеров.
Блумберг помрачнел.
--Вы меня разыгрываете?
--Клянусь небом,--Давид поднял руку,--это шот-ландка Макхольстеров, клянусь небом.
Блумберг успокоился. В самом деле, он, казалось, наслаждался жизнью.
--Забавное чувство,--поделился он, разглядывая
килт.--Словно идешь на людях без брюк. Вот те на, одно слово! Кто бы мог подумать, что я, Шон Блумберг из Торонто, надену настоящий килт в настоящем шотландском замке и буду пить старинное шотландское виски, как член клана! Я должен написать об этом моему отцу! Будет
очень любезно, если вы мне позволите остаться так на всю ночь.
--Разумеется! Ваша одежда в любом случае будет готова только к утру. Еще?
--Спасибо. Не возражаю.
--А ты, Грег?
--От такого предложения, или, скорее, вызова,--фыркнул сыщик,--я редко отказываюсь. Спасибо. Но ...
--Но что?
--Мне интересно,--сказал Чаумек, с заметным усилием положив ногу на ногу,--последует ли за тепе-
решним возлиянием разумное воздержание? Выражаясь более изысканно, не затеваете ли вы еще один кутеж? Или вы уже раздумали спать сегодня в башне?
Давид напрягся. Старая комната наполнилась неясной, беспокойной атмосферой неловкости.
--А почему я должен раздумать спать в башне?
--Именно потому, что я не знаю, почему ты не должен,--честно ответил Чаумек,--мне не хотелось
бы, чтобы ты это делал.
--Чушь! Я полдня ремонтировал там замок и засов и отнес туда свои пожитки. Не думаешь ли ты, что я собираюсь покончитьс собой?
--Ну а предположим, ты это сделаешь?-- отозвался Грег Чаумек.
Чувство неловкости усилилось. Даже Блумберг, казалось, его ощутил. Давид чуть не взбесился, но Чаумек его остановил.
--Один момент! Просто предположим такое! Или, точнее, предположим, что завтра утром мы найдем тебя мертвым у подножия башни при тех же обстоятельствах, что и Сэма. Э ... не возражаете, если я покурю, пока вы едите, мисс Кларк?
--Нет, конечно нет,--разрешила Виталина.
Грег Чаумек извлек пенковую трубку с резной ножкой, наполнил ее табаком из толстого мешочка и раскурил. Затем откинулся на спинку кресла, приготовившись к спору. Несколько искоса глядя из-под очков, он наблюдал за дымом, вьющимся под ярким светом лампы.
--Ты считаешь,--продолжил сыщик,--ты считаешь,
что твоего брата убили, не так ли?
--Считаю! И от души надеюсь, что это так! Если его убили и это будет доказано, я унаследую 35 000 фунтов!
--Да. Но если Сэма убили, тогда та же сила, что убила Сэма, может убить и тебя! Ты об этом подумал?
--Хотел бы я видеть силу, которая сможет это сделать! Господи, хотел бы!--огрызнулся Давид.
Но спокойствие Чаумека возымело эффект. Давид заговорил значительно мягче.
--А если все же с тобой что-то случится,-- продолжил сыщик,--что станет с твоей долей в 35 000 фунтов? Достанется ли она, например, Элле Кларк?
--Нет, разумеется, нет! Она останется в семье. Перейдет к Роберту. Или к наследникам Роберта, если его нет в живых.
--Роберт?
--Наш третий брат. Много лет назад он попал в передрягу и бежал из страны. Мы даже не знаем, где он, хотя Сэм всегда пытался его найти. Мы знаем, что он женился и у него родились дети. Он единственный из нас троих женился. Роберту было бы сейчас... почти шестьдесят четыре года. Он на год моложе меня.
Грег Чаумек продолжал курить, размышляя и глядя на лампу.
--Видите ли,--тяжело дыша, произнес он,--предпо-
ложив, что это убийство, мы должны искать мотив. А мотив, по крайней мере финансовый, найти очень трудно. Предположим, Сэма убили из-за его страховых денег. О, только не пытайся вцепиться мне в горло! Или Элла. А может быть, Роберт или его наследники. Однако ни один здравомыслящий убийца при подобных обстоятельствах не спланирует преступление так, что оно сойдет за
самоубийство, и тем самым лишит себя денег, являющихся мотивом убийства. Итак, вернемся к личностям. Этот человек Ангел Ротнер... Полагаю, он мог убить Сэма?
--О господи, конечно!
--Гм. Скажи мне вот что. У него есть против тебя зуб?
Давид удовлетворенно надулся.
--Ангел Ротнер,--ответил он,--ненавидит меня почти так же, как ненавидел Сэма. Я высмеивал его планы. А если есть что-то, чего эти мрачные типы не переносили,--так это насмешек. Впрочем, я никогда не питал неприязни к этому малому.
--И все же, ты признаешь, что то, что убило Сэма,
может убить и тебя?
Давид сгорбился и протянул руку к графину с виски. Затем налил по очень большой порции Грегу Чаумеку, Блумбергу, Берту и себе.
--Если ты пытаешься убедить меня не спать в башне ...
--Пытаюсь.
--Тогда к черту! Потому что я буду спать в башне. 
Давид возбужденно осмотрел лица присутствующих.
--Да что с вами со всеми?--пророкотал он. --Вы все сегодня умерли? Вчера вечером было веселее. Пейте! Я не собираюсь кончать с собой, обещаю. Так что пейте, и хватит дурачиться!
Когда немного позже десяти часов все отправились спать, никто из этой компании не был трезвым. Но на всех напиток подействовал по-разному. Блумберг явно хватил лишнего и теперь едва держался на ногах, а Грега Чаумека, казалось, ничто не могло сбить с ног. Давид Кларк определенно был пьян, хотя ею выдавали лишь красноватые глаза. В отличие от вчерашнего вечера, он не настолько забылся, чтобы хихикать и вопить.
Никто не напился до полной бессознательности. Это был один из тех вечеров, когда даже табачный дым становился затхлым и мрачным. Упрямые мужчины выпили по последней, что было совершенно не обязательно. Когда, не дождавшись и десяти часов, Виталина ушла к себе, никто не стал ее останавливать.
На Берта алкоголь подействовал странно. Нейтрализуя усталость его расслабленных мускулов, он не снял общей усталости, но и не усыпил. Мысли скользили в голове, как карандаш по грифельной доске; они не исчезали и не оставляли его в покое. Спальня Берта находилась на первом этаже и выхо-
дила на залив. Он чувствовал необыкновенную легкость в ногах, когда поднимался по лестнице, предварительно пожелав спокойной ночи Чаумеку, который, как ни удивительно, отправился в свою комнату с журналами под мышкой.
Легкость в ногах, гудение в голове и сильный дискомфорт не способствовали хорошему сну. Берт с трудом добрался до своей комнаты. То ли из экономии, то ли из-за непрочности затемнения в люстре не было электрических лампочек, и для освещения предназначались только свечи. Берт зажег свечу на бюро. Слабый огонек усилил царящую в комнате темноту и сделал его лицо, отражающе-
еся в зеркале, совершенно белым. Ему казалось, что он пошатывается. Берт жалел, что совершил глупость, снова притронувшись к этому зелью, потому что на этот раз оно не принесло ему ни возбуждения, ни бодрости.
Его мысли вертелись и вертелись, перескакивая с одного на другое, как горные козы. А раньше люди учились при свете свечей! Просто удивительно, как они не слепли. А может быть, большинство из них и слепли? Он подумал о мистере Пиквике из Ипсвича. Подумал о Скотте, потерявшем зрение от работы при «газовом свете». Подумал о ... Нехорошо! Он не мог заснуть!
В темноте Берт с трудом разделся, надел тапочки и халат. Часы его тикали. Половина одиннадцатого. Без четверти одиннадцать. Ровно одиннадцать. Одиннадцать пятнадцать ... Берт сел в кресло, обхватил голову руками, и ему нестерпимо захотелось что-нибудь почитать. Он заметил, что в Шире очень много книг. Грег Чаумек сообщил ему сегодня, что привез с собой «Босуэлла». Каким утешением и успокоением был бы сейчас «Босуэлл»! Переворачивать эти страницы и беседовать с док-
тором Джонсоном, пока тебя не сморит сон, наверное,
было бы сейчас высшей радостью. Чем больше он об этом думал, тем больше ему этого хотелось. А может быть, Чаумек одолжит ему книгу?
Он встал, открыл дверь, неслышно прошел по холодному холлу к комнате сыщика и чуть не вскрикнул от радости, увидев свет под его дверью. Берт постучал, и его пригласили войти, но голос вряд ли принадлежал Грегу Чаумеку. Когда Берт увидел лицо сыщика, у него волосы на голове от ужаса встали дыбом. Сыщик сидел за комодом, на котором горела свеча. На нем был старый пурпурный халат, большой, как шатер. Из уголка его рта торчала пенковая трубка. Вокруг кресла были разбросаны журналы, письма и какие-то бумаги, напоминающие счета. Сквозь завесу табачного дыма в непроветренной комнате Берт увидел испуганные, отрешенные глаза сыщика и открытый рот, в котором чудом держалась трубка.
--Слава богу, вы здесь!--громко произнес Чаумек,
внезапно очнувшись.--А я уже собирался послать за вами.
--Зачем?
--Я знаю, что было в той коробке!--заявил сыщик. --Я знаю, почему трюк удался. Я знаю, что напало на Сэма Кларка!
Пламя свечи слегка колебалось между тенями. Чаумек протянул руку к своей трости и отчаянно по-
шарил рукой, пока ее не нашел.
--Необходимо, чтобы Давид ушел из этой комнаты,--продолжил он.--Может быть, опасности и нет; вполне вероятно, что ее нет; но, черт возьми, мы не можем рисковать! Теперь я могу ему рассказать, как было дело, и он должен меня выслушать! Вот!--Пыхтя и тяжело дыша, он поднялся.--Однажды я уже намучился, поднимаясь по башенной лестнице, а сейчас я чувствую себя не совсем здоровым, так что второго раза я не вынесу! Может быть, вы подниметесь и вытащите оттуда Давида?
--Конечно.
--Только постарайтесь никого не разбудить! Просто стучите в дверь, пока он вас не впустит, и не принимайте никаких отказов! У меня есть маленький фонарик. Поднимаясь по лестнице, заслоните его чем-нибудь, иначе вас могут увидеть. Скорее!
--Но что ...
-- Мне некогда объяснять! Поторопитесь!
Берт взял фонарик и посветил перед собой тонким, бледным лучом. Затем вышел в холл, где пахло старыми зонтиками, и спустился вниз. Его лодыжки обдало холодным ветром. Пройдя по нижнему холлу, он вошел в столовую. Луч фонаря высветил стоящую на каминной доске
фотографию Сэма Кларка. На его белом, мясистом
лице читалось знание какого-то секрета. Дверь, ведущая на цокольный этаж башни, была запер-
та. Берт дрожащими руками повернул скрипящий ключ и открыл ее.
Земляной пол показался ему ледяным. С залива проникала легкая дымка тумана. Арка, ведущая к башенной лестнице, мрачная дыра, отталкивала и несколько нервировала его. И хотя он начал взбираться по лестнице, опасность и усталость тянули его вниз. Первый этаж. Второй этаж, еще усилие. Третий этаж, и дыхание стало тяжелым. Четвертый этаж, а расстояние до верха казалось бесконечным. Маленький лучик света усиливал холод и клаустрофобию, вызванную этим замкнутым пространством. Было бы приятно неожиданно
встретить здесь человека в костюме горца с отстреленной половиной лица! Или, например, если бы нечто подобное выскочило из какой-нибудь башенной комнаты и схватило его сзади за плечо!
Если сейчас его кто-то преследует, здесь укрыться негде! Берт добрался до душной площадки без окна, на которой находилась самая верхняя комната. Дубовая дверь, несколько подгнившая от сырости, была закрыта. Берт потянул за ручку и понял, что она закрыта и заперта на засов изнутри. Он сильно постучал в дверь кулаком.
--Давид!--крикнул он.--Давид!--Ответа не последовало. Стук в дверь и звук его голоса адски и нестерпимо раздавались в этом замкнутом пространстве. Он чувствовал, что, должно быть, разбудил весь дом; да и весь Инверэри, если уж на то пошло. Но продолжал стучать и кричать. Ответа по-прежнему не было!
Берт толкнул дверь плечом, потом, опустившись на колени, попытался заглянуть под нее, но, кроме лунного света, ничего не увидел. Когда он снова поднялся, чувствуя облегчение после стольких усилий, подозрение, уже закравшееся в его душу, приобрело невероятные размеры. Конечно, после
такого количества виски Давид мог крепко спать. Но с
другой стороны ...
Берт развернулся и бросился вниз по предательским ступеням. Его дыхание напоминало скрипучую пилу, и несколько раз ему пришлось останавливаться. Он даже забыл про горца. Казалось, прошло полчаса, а на самом деле две-три минуты прежде, чем он добрался до подножия лестницы. Двойные двери, ведущие во двор, были закрыты, но
висячий замок открыт. Берт распахнул створки. Скрипучие, дрожащие доски, гнущиеся, как стрелы лука, царапали плиты.
Он выбежал во двор и, обогнув башню, оказался на стороне залива. Там он резко остановился. Он знал, что найдет, и нашел! Ему стало нехорошо. Давид Кларк--или груда в красно-белой пижаме, которая когда-то была Давидом,--лежал на плитах лицом вниз. В шестидесяти футах над его головой открытые
створки окна блестели при свете бледнеющей луны. Слабый белый туман, висящий над водой, оставил на лохматых волосах Давида капли росы.

       






         Г Л А В А  7

Рассвет из дымчато-пурпурного стал тепло-золотым, напоминая переливы мыльного пузыря. Окрашивая все небо, он занимался над долиной, когда Берт снова поднимался по башенной лестнице. В воздухе чувствовалось дыхание ранней осени. Но Берт находился не в том настроении, чтобы любоваться им.Он принес стамеску, дрель и пилу. За ним, легко шагая по ступеням, следовал нервный, напряженный Блумберг в уже высохшем сером костюме, когда-то модном, а теперь похожем на дерюгу.
--Вы уверены, что хотите туда войти?--поинтересо-
вался Блумберг.--Мне лично не очень-то хочется!
--Почему бы нет?--возразил Берт.--Сейчас уже
рассвело. Обитатель коробки не причинит нам никакого вреда.
--Что за обитатель?
Берт не ответил. Ему хотелось сказать, что Грег Чаумек уже знает правду, хотя еще не предал ее огласке, и что, по мнению Чаумека, опасности нет никакой. Но он счел за лучшее пока не делать это достоянием прессы.
--Держите фонарь,--потребовал он.--Не понятно,
почему на этой площадке не сделали окна? Давид, если вы помните, вчера ремонтировал эту дверь. Теперь я постараюсь, чтобы ее еще долго нельзя было привести в порядок!
Блумберг взял фонарь, и Берт принялся за работу. Он медленно, неуклюже орудуя дрелью, просверлил вокруг замка ряд отверстий, почти соприкасающихся друг с другом. Закончив сверлить и удалив оставшиеся перегородки стамеской, начал медленно пилить вдоль линии отверстий.
--Давид Кларк был хорошим малым!--вдруг с
напряжением заметил Блумберг.--По-настоящему хорошим малым!
--Почему вы говорите «был»?
--Теперь, когда он умер ...
--Но он не умер!
Повисла значительная пауза.
--Не умер?
Пила визжала и скрипела. Вся сила облегчения Берта, вся болезненная реакция на то, что он увидел, вылилась в его атаке на дверь. Он надеялся, что Блумберг замолчит. Ему очень нравился Давид Кларк, слишком нравился, чтобы сейчас поддаваться нездоровым сантиментам.
--Давид,--продолжил он, не оглядываясь на Блумберга,--сломал обе ноги и таз. А в его возрасте это не шутка. Есть еще что-то, чем очень взволнован доктор О-Хабер. Но он не умер и, похоже, не умрет.
--Но такое падение ...
--Это иногда случается. Вы, вероятно, слышали, что люди падали и с большей высоты, и иногда даже без особых увечий. А если вы еще и выпили, как Давид, это тоже помогает.
--Но он определенно выпрыгнул из окна?
--Да.
Наконец работа была закончена. Под дверью образовался тонкий слой опилок Берт толкнул внутрь выпиленную квадратную панель, и она упала на пол. Он протянул руку, нашел ключ и ржавый язык засова, неподвижно лежащий в пазу. Повернул ключ и не без некоторого опасения открыл дверь. При ясном, свежем свете зари комната казалась не-
прибранной и почему-то зловещей. Одежда Давида была разбросана на стульях и по полу. Часы на комоде тикали. Было видно, что в комнате спали: покрывало валялось в стороне, а на подушках сохранилась вмятина от головы.
От дуновения ветра скрипнули широко открытые
створки окна.
--Что вы собираетесь делать?--спросил Блумберг, просунув голову в дверь и наконец решившись войти.
--То, о чем меня просил сыщик Чаумек.
Хотя он говорил достаточно легко, ему пришлось призвать всю свою волю прежде, чем опуститься на колени и поискать под кроватью. Он вынул кожаную собачью переноску, в которой, как предполагалось, был обитатель.
--Не собираетесь же вы возиться с этим?--спросил Блумберг.
--Чаумек велел ее открыть. Он сказал, что на
ней нет никаких отпечатков пальцев, поэтому о них можно не беспокоиться.
--Вы слишком полагаетесь на слово этого малого. Но если вы знаете, что делаете,--открывайте!
Это было самым трудным. Большими пальцами Берт отодвинул задвижки и поднял крышку. Как он и ожидал, коробка оказалась пустой. И все же
его воображение могло рисовать и рисовало всевозможные неприятные сюрпризы, которые могли там быть.
--Что этот малый велел вам делать?--осведомился
Блумберг.
--Просто открыть коробку и убедиться, что она пуста.
--Но что в ней могло быть?--взревел Блумберг.-- Господи, я cxожу с ума, пытаясь это выяснить! Я ...-- Блумберг замолчал. Его глаза расширились, затем сузились. Он указал пальцем на шведское бюро.
На краю бюро, полускрытая под бумагами, но на том месте, где ее вчера вечером, безусловно, не было, лежала маленькая кожаная книжечка карманного размера, на обложке которой золотыми буквами было написано: «Дневник, 1940 год».
--Вы же не это искали, правда?
Оба рванулись к дневнику, но Берт успел схватить его первым. Имя Сэма Кларка было написано на форзаце мелким, неровным детским почерком, и Берт заподозрил артрит в его пальцах. Сэм тщательно внес в таблицу разнообразную информацию, такую, как размер своего ворота, номер обуви (почему авторы подобных дневников полагают, что мы забудем размер их ворота, остается тайной!), а возле «номера паспорта на машину» написал «нет».
Но Берта беспокоило не это. Дневник был полон записей, сделанных одна за другой до самого низа страницы. Последняя запись датировалась вечером смерти Сэма, в субботу, 24 августа. Увидев ее, Берт Кларк почувствовал, как у него сжалось горло и тяжело забилось сердце.
»Суббота».Банк оплатил чек. О'кей. Элла снова нездорова. Запомнить: инжирный сироп. Написал Давиду. Ангел Ротнер сегодня здесь. Считает, что я его надул. Ха, ха, ха! Сказал ему, чтобы не возвращался. Он ответил, что не вернется, нет необходимости. В комнате сегодня стоит странный, затхлый запах. Запомнить: написать в военное ведомство насчет трактора. Польза для армии. Сделаю это
завтра».
Далее шли незаполненные листы, что означало: жизненный путь пишущего завершился. Берт снова взглянул на страницы. Он не стал читать
другие записи, хотя заметил, что в одном месте вырван целый лист. Он подумал о низеньком, массивном человеке с носом картошкой и седыми волосами, пишущем эти слова, в то время как за ним кто-то следил.
--Гм,--сказал Блумберг.--Это нам не очень-то поможет, не так ли?
--Не знаю.
--Ну, если вы увидели то, что хотели увидеть, или, вернее, то, что вы не видели, спустимся обратно, ладно? Ничего особенного в этой комнате нет, но меня все же бьет нервная дрожь!
Берт засунул дневник в карман, собрал инструменты и вышел из комнаты. В столовой внизу они нашли Грега Чаумека, полностью одетого в старый черный костюм из альпака и при галстуке. Берт с удивлением заметил, что его плащ с бантовой складкой и шляпа лежат на диване, тогда как вчера они висели в холле.
Грега Чаумека, казалось, не на шутку заинтересовал прескверный пейзаж, висящий над пианино. Когда они вошли, он повернул к ним простодушное лицо и обратился к Блумбергу
--Я вот что хочу сказать. Не возражаете ли подняться в так называемую комнату больного и проведать пациента? Не позволяйте доктору О-Хаберу себя запугивать. Я хочу выяснить, не пришел ли Давид в сознание и не сказал ли он что-нибудь.
--Я тоже,--охотно согласился Блумберг и так проворно бросился прочь, что картины на стенах закачались.
Грег Чаумек поспешно взял свой плащ, с видимым усилием накинул его на плечи и закрепил маленькую цепочку на шее.
--Возьмите шляпу, приятель,--обратился он к Берту.--Мы отправляемся в небольшую экспедицию. Присутствие прессы, несомненно, стимулирует, но иногда определенно мешает. Мы можем улизнуть так, чтобы наш друг Блумберг не заметил нас?
--А куда мы отправляемся?
-- В Гленкоу.
Берт уставился на него.
--В Гленкоу? В семь часов утра?!
--Сожалею,--вздохнул Чаумек, вдыхая запах жарящейся яичницы с беконом, распространяющийся по всему дому,--что мы не сможем дождаться завтрака. Лучше пропустить завтрак, чем испортить весь бульон!
--Да, но как, черт возьми, мы доберемся до Гленкоу в такой час?
--Я позвонил в Инверэри и вызвал машину. В этих
местах не такие ленивцы, как у вас, приятель! Помни-
те, Смит вчера говорил, что Ангела Ротнера нашли или, по крайней мере, думают, что нашли, в домике близ Гленкоу?
--Ну и что?
Чаумек состроил гримасу и помахал своей тро-стью с набалдашником.
--Может быть, это и неправда. Может быть, нам даже не удастся найти домик; впрочем, я получил у Смита подробное описание этого места, а поблизости оттуда мало кто живет. Но, черт возьми, мы должны рискнуть! Если я могу сделать для Давида Кларка хоть что-то хорошее, то должен добраться до Ангела Ротнера прежде, чем до него доберется кто-либо другой или полиция. Берите вашу шляпу!
В комнату быстро вошла Виталина Кларк, натягивая на ходу твидовый жакет.
--О нет, не надо!--попросила она.
--Что не надо?
--Не уезжайте без меня! Я слышала, вы вызывали по телефону машину. Тетушка Элла и так всюду командует, но в комнате больного ее власть просто невыносима! Ах!--Она сцепила руки.--Я больше ничем не могу здесь помочь! Пожалуйста, возьмите меня с собой!
Грег Чаумек в знак согласия галантно кивнул.На цыпочках, как заговорщики, они прошли в заднюю часть здания. Блестящая четырехместная машина ждала за оградой, отделявшей Ширу от шоссе. Берту не хотелось бы, чтобы сегодня попался болтли-
вый шофер, и желание его исполнилось. Водитель оказался грубым маленьким человечком, открывшим им дверцы с недовольным ворчанием. Только проехав Далмалли, они поняли, что он английский кокни.
Берт находился под слишком сильным впечатлением от недавнего открытия, чтобы думать о присутствии свидетеля. Он вынул дневник Сэма и протянул его Чаумеку. Несмотря на голодный желудок, тот набил свою трубку и закурил. Машина была открытой, и, по мере того как они поднимались по холму, влажный бриз беспокоил Грега, грозя сорвать с него шляпу, а табачный дым дул ему прямо в лицо. Однако он внимательно, до последней страницы, прочел дневник.
--Хм, да!--нахмурившись, произнес он.--Схо-
дится! Все сходится! Ваши выводы, мисс Кларк, были
резонны. Его украла Элла!
--Но ...
--Смотрите!--Он указал на место, где была вырва-
на страница.--Внизу предыдущей страницы написано:
«3лла говорит, что Эмма Т.»--кто бы это мог быть?--
«безбожна и распутна. В молодости Элла ...». Здесь запись обрывается. Вероятно, дальше шел веселый рассказ о молодых днях Эллы, когда она не отличалась благочестием! Больше упоминаний о себе Элла не нашла. Внимательно прочитав его несколько раз, чтобы убедиться до конца, она вернула дневник туда, где его легче найти.
На Берта выводы Грега Чаумека не произвели впечатления.
--И все же, как насчет сенсационного заявления? Зачем Элле потребовалось связываться с прессой? Последняя запись в дневнике, может быть, и наводит на кое-какие предположения, но, безусловно, говорит нам не много!
--Разве?
--А вы считаете иначе?
Грег Чаумек с любопытством поглядел на Берта.
--Напротив, я сказал бы, что она говорит нам о многом! Но вы же не ожидали найти здесь какую-то сенсацию? Сэм просто отправился спать с легким сердцем и в прекрасном настроении. То, что напало на него, что бы это ни было, напало на него после того, как он кончил писать и выключил свет. Почему же мы должны ждать от последней записи чего-то интересного?
Берта словно током ударило.
--А ведь правда! И в то же ...
--Нет, мой мальчик! Собака зарыта здесь!--Чаумек быстро перебросил страницы дневника, как колоду карт.--В самом дневнике! В рассказе о его деятельности в этом году!--Нахмурившись, он еще раз посмотрел на дневник и сунул его в карман. На его лице вместе с непоколебимой уверенностью появилось огорчение.--К черту все!--сказал он, хлопнув себя по колену.--Это неизбежно! Элла крадет дневник и читает его! Не будучи дурой, она догадывается ...
--Догадывается о чем?
--Как на самом деле умер Сэм Кларк! Она всей душой ненавидит полицию и ни на грош не верит ей. Поэтому она пишет в свою любимую газету и планирует взорвать бомбу! И вдруг, когда уже слишком поздно, с ужасом понимает ...
Грег Чаумек замолчал. Лицо его немного смягчилось. Он с тяжелым вздохом откинулся на спинку сиденья и покачал головой.
--Знаете, это конец всему!--решительно добавил
он.--Это действительно конец всему!
--Лично я,--произнесла Виталина сквозь зубы,--что-нибудь точно разорву, если не закончится эта мистификация!
Грег Чаумек, похоже, огорчился еще больше.
--Позвольте мне в противовес вашему вполне естественному любопытству,--обратился он к Берту,--
задать один вопрос. Мгновение назад вы сказали, что
последняя запись в дневнике наводит на кое-какие предположения. Что вы имели в виду?
--Я имел в виду, что такую запись не мог сделать человек, собирающийся кончать жизнь самоубийством!
Грег Чаумек кивнул.
--Да,--согласился он.--А что вы скажете, если я
докажу, что Сэм Кларк действительно покончил с
собой?
--Я бы сказала, что меня просто обманывают!-- возмутилась Виталина.--Я понимаю, что мне не следует так говорить, но это правда! Вы так упорно заставляли нас искать убийцу, что мы не думали ни о чем больше!
Грег Чаумек снова кивнул, словно соглашаясь с этими словами.
--И все же, прошу вас подумать над моим резюме. Прошу заметить, что его подтверждают все известные
нам факты.--Он помолчал, затянувшись трубкой.--Да-
вайте сначала поговорим об Сэме Кларке. Это лов-
кий, практичный, ожесточенный, измученный старый
человек, довольно легкомысленный, но без памяти любящий свою семью. Сейчас он разорен, полностью разорен. Его далеко идущие проекты никогда не осуществятся. Он это понимает. Его брат Давид, которого он очень любит, по уши в долгах. Бывшая любовница Элла, которую он любит еще больше, не имеет за душой ни единого пенни. Сэм, как практичный северный человек, мог посчитать
себя ненужным препятствием. Он не может помочь своим близким, разве что только своей смертью! Но он здоровый старик и, как сказал ему врач из страховой компании, проживет еще лет пятнадцать. Но как их прожить, бог мой, как их прожить? Разумеется, если он должен был умереть сейчас ...—Грег Чаумек слегка покачал головой.--Но если он умрет сейчас, должно быть точно, абсолютно точно установлено, что это не самоубийство! Над этим придется попотеть. Сумма страховки огромна--35 000 фунтов! Полисы получены в разных серьезных страховых компаниях, настроенных в высшей степени подозрительно. В простой несчастный случай никто не поверит. Ему нельзя просто упасть со скалы в надежде, что это истолкуют как несчастный случай. Здесь может случиться всякое, а на волю. случая он полагаться
не может! Наверняка это смерть от убийства, хладно-
кровного убийства. Это легко доказать и не вызовет сомнений.
Грег Чаумек снова замолчал. Берт, воспользовавшись паузой, иронически засмеялся.
--В таком случае, сэр, я воспользуюсь вашим же оружием!
--И как же?
--Вчера вечером вы спросили, зачем человек, намеревающийся совершить убийство ради страховых денег, обставляет его как самоубийство? Так вот, зачем Сэму планировать самоубийство, выглядящее точно как самоубийство?
--А он и не планировал!
--Простите?
Грег Чаумек наклонился вперед и очень решительно похлопал Берта, сидевшего на переднем сиденье, по плечу. Сыщик был одновременно нетерпелив и рассеян.
--В этом все и дело. Он этого не делал. Видите ли, вы еще не поняли, что находилось в собачьей переноске. Вы еще не поняли, что туда намеренно положил Сэм. И я говорю вам,--Грег Чаумек торжественно поднял руку,--я говорю вам, что, если бы не один маленький непредвиденный случай, неудача была бы исключена, шансы были бы миллион к одному, что Сэм был убит! Говорю вам: Ангел Ротнер сейчас бы уже сидел в тюрьме, и страховые
компании вынуждены были бы заплатить.
Они подъезжали к Лох-Оуэ, жемчужине, притаившейся в раковине глубокой горной долины. Но никто на нее не смотрел.
--Вы считаете,--на одном дыхании произнесла Виталина,--что Сэм собирался убить себя и намеренно нанял для этой работы Ангела Ротнера?
--Именно так. А вы находите это неправдоподоб-
ным?—Грег Чаумек затянулся дымом и продолжил.--В
свете этой теории рассмотрим известные факты. Вот Ангел Ротнер, ожесточенный человек, имеющий на Сэма большой зуб. Идеальный козел отпущения! Ротнер тем вечером приезжает--читай «вызван»--к Сэму. Он поднимается в башенную комнату. Там происходит ссора, и Сэм намеренно делает так, чтобы ее слышал весь дом. Итак, был ли у Ротнера тогда «чемодан»? Заметим, женщины этого не знают. Они увидели Ротнера только тогда, когда его выгоняли. Кто единственный видел чемодан? Сам Сэм. Он тщательно привлекает их внимание к тому факту, что у Ротнера был чемодан, и подчеркивает, что Ротнер, должно быть, его оставил. Следите за моей мыслью? Кар-
тина, которую хотел представить Сэм, выглядит так:
Ротнер отвлек его внимание и засунул чемодан под кровать, где Сэм никогда его не заметит, но откуда то, что находилось в чемодане, могло позже сделать свое смертоносное дело.
Берт задумался.
--Любопытно,--произнес он,--что позавчера я сам
пришел к этому же объяснению, а именно что убийца--Ротнер. Но меня никто не слушал.
--И все-таки я повторяю,--сказал Грег Чаумек,--
если бы не совершенно непредсказуемый случай, Ротнера немедленно прижал и бы к ноггю как убийцу.
Виталина поднесла руки к вискам.
--Вы хотите сказать,--вскричала она,--что Элла
заглянула под кровать до того, как Сэм на ночь закрыл дверь, и увидела, что никакой коробки там нет?
Но, к их удивлению, сыщик помотал головой.
--Нет, нет, нет, нет! Тут есть, конечно, еще один момент. Но это несерьезно. Сэм, вероятно, и не думал, что она заглянет под кровать и что-то заметит. Нет, нет, нет! Я говорю о содержимом коробки/
Берт закрыл глаза.
--Полагаю,--сдержанно произнес он,--было бы неприлично попросить вас сказать, что находилось в коробке?
Грег Чаумек стал еще более торжествен, даже угрюм.
--Очень скоро, надеюсь, мы увидим Ангела Ротнера. Я собираюсь задать ему вопрос. А пока прошу вас подумать об известных нам фактах; подумать о торговых журналах в комнате Сэма; подумать о том, чем он занимался в последний год, и посмотреть, не сможете ли вы сами прийти к решению. А сейчас давайте вернемся к гранди- озному плану. Ангел Ротнер, разумеется, не приносил ни чемодана, ни чего-нибудь еще. Коробка (уже приготовленная самим Сэмом) находилась в одной из нижних комнат. В десять часов Сэм отделался от женщин, тайком спустился вниз, взял коробку, засунул ее под кровать, после чего снова закрыл дверь и запер ее на засов. Это, признаю, единственное объяснение того, как коробка попала в прочно закрытую комнату. Наконец, Сэм
сделал запись в дневнике. Следует обратить внимание на многозначительные слова, что он велел Ротнеру не возвращаться, а тот ответил, что в этом нет необходимости. Потом Сэм разделся, выключил свет, залез в постель и с мрачным хладнокровием приготовился ждать того, что произойдет. А теперь следите за тем, что происходит на следующий день. Сэм оставил свой дневник на самом видном месте, чтобы его нашла полиция. Но его находит
Элла и уносит к себе. Она подозревает, что Сэма
убил Ангел Ротнер, а пролистав дневник, находит тому доказательство. На это и рассчитывалсам Сэм. Она поймала Ангела Ротнера, убийцу! Элла пишет в «Дейли флудлайт». Только отправив письмо, она вдруг осознает свою ошибку. Если это сделал Ротнер, он должен был засунуть коробку под кровать до того, как его выгнали. Но Ротнер не мог этого сделать! Ведь она сама заглянула под кровать, а коробки не увидела; и, что самое ужасное, она уже рассказала об этом полиции! Эта женщина прожила с Сэмом Кларком почти сорок лет. Она знала его как свои пять пальцев. Она видела его насквозь почти с патологической ясностью, знала все его причуды и глупости. Ей
не потребовалось много времени, чтобы понять, в чем заключался подвох. Это сделал не Ангел Ротнер, а сам Сэмl Нужно ли объяснять дальше? Вспомните ее поведение! Вспомните, как она изменила показания насчет коробки! Вспомните, как она искала предлог, чтобы вспылить и выгнать из дома газетчика, которого сама же пригласила! Вспомните всеl Подумайте о ее положении. Если она скажет правду, то останется без единого пенни. С другой стороны, если она свалит вину на Ангела Ротнера, она приговорит свою душу к вечному горению в аду!
Подумайте об этом, господа, и не судите Эллу Кларк слишком строго! Она и так жестоко наказывает сама себя!
Личность той, кого Виталина недавно назвала сумасшедшей старухой, начала резко меняться в ее глазах. Берт тоже испытывал противоречивые чувства.
--И что же?--не выдержал он.
--Так вот! Она не может принять решение и возвращает дневник обратно в спальню Сэма,-- пояснил Грег Чаумек.--Практически Элла отдает себя в наши руки!
Машина подъезжала к более высокой, безлесной местности. Пустынные нагорья, защищенные от возможного вторжения ветра уродливыми скалами, коричневыми пятнами выделялись на фоне гранитных гор. Небо заво-
локло тучами, а в лицо путникам дул влажный ветер.
-- Согласны ли вы,--продолжил Грег Чаумек,--что
это единственное объяснение, с которым совпадают все известные нам факты?
--Тогда, если мы не ищем убийцу ...
--Ах, дорогой мой сэр!--воскликнул Грег Чаумек.--Мы ищем убийцу!
Все, как по команде, уставились на него.
--Зададимся еще несколькими вопросами! Кто и зачем изображал горца? Кто и зачем искал смерти Давида Кларка? Вспомните, если бы не счастливый случай, Давид сейчас был бы мертв!—Грег Чаумек задумался, посасывая трубку.--Портреты иногда наводят на потрясающие мысли,--добавил он. И тут, похоже, впервые осознал, что говорит при постороннем. Он заметил в зеркале заднего вида глаза маленького шофера, молчавшего на протяжении всего пути. Грег Чаумек кашлянул, фыр-
кнул, отряхнул пепел с плаща и,оглядевшись,спросил.
--Хм, ах да. Итак, когда мы приедем в Гленкоу?
Водитель сквозь зубы ответил.
--Это и есть Гленкоу!
Все оживились. «Какие дикие горы!--подумал Берт.--Я всегда представлял их именно такими». Больше всего к этому месту подходило определение «забытое Богом», и это были не просто слова, а неоспоримый факт. Долина Коу была невероятно длинной и широкой, хотя Берт представлял ее
себе тесной и узкой. По ней шла прямая как стрела дорога. Долину с обеих сторон обрамляли горные кряжи, где серые, где пурпурные, но везде гладкие, словно полированные. От них не веяло добротой, словно природа иссохла и ополчилась на человека. По горным склонам бежали ручейки, но они были так далеко, что только блеск воды обозначал их присутствие. Гробовая тишина подчеркивала холодность и пустынность долины. Изредка
по дороге встречались пустые, крошечные, побеленные домики. Грег Чаумек показал на один из них.
--Мы ищем,--обратился он к шоферу,--домик на левой стороне дороги, у подножия холма, среди елей, как раз за водопадом Фоллс. Вы, случайно, не знаете его?
Водитель немного подумал и наконец ответил, что вроде бы знает.
--Это недалеко отсюда,--добавил он.--Через мину-
ту-другую будем у Фоллс!
Дорога поднялась и начала извиваться вокруг круглого холма. Глухой, раскатистый рокот водопада доносился до узкой дороги, на которую они свернули. Проехав немного по ней, шофер остановил машину, откинулся на спинку сиденья и молча указал пальцем. Путники вылезли из машины на обдуваемую ветром
дорогу. Небо уже темнело. Гром водопада раздавался в ушах. Со склона можно было только скатиться, поэтому Берт помог Виталине спуститься с него. Грег Чаумек с трудом перебрался через ручей по
гладким, отполированным водой черным камням.
Грязный домик с давно побеленными стенами и соломенной крышей стоял за ручьем. Домик был крошечным, и, похоже, в нем была всего одна комната. Дверь оказалась закрытой. Труба не дымила. Далеко за домиком заходящее солнце окрасило горы в светло-пурпурный и ярко-розовый цвета. Около домика никакого движения, лишь метался бес-
приютный пес-дворняга.
Увидев людей, пес забегал кругами. Он рванулся к домику и начал царапать когтями закрытую дверь. Звук этого царапанья хватал за сердце, усиливая чувство одиночества и подавленности в зловещей тишине Гленкоу. Пес сел перед дверью и зарычал.
--Все в порядке, старик!--успокоил его Грег Чаумек.
Уверенный голос несколько ободрил животное. Он снова начал царапать дверь, потом подбежал к сыщику и запрыгал вокруг него, пачкая лапами его плащ. Берта испугал страх в глазах собаки. Чаумек постучал в дверь, но безуспешно. Потом
подергал ее, но что-то держало ее изнутри. В передней части домика окон не было.
--Мистер Ротнер!--громко позвал сыщик.--Мистер
Ротнер!
Что-то бормоча себе под нос, Грег Чаумек проковылялк боковой стене дома, Берт пошел за ним. Их шаги раздавались на кремнистом щебне. На этой стороне дома они нашли небольшое оконце, забранное ржавой металлической решеткой изнутри. За решеткой можно было разглядеть приоткрытые створки окна с грязными, закопченными стеклами. Защитив глаза руками, Берт с Грегом Чаумеком при-
жались к решетке и заглянули внутрь. Из комнаты шел запах затхлости, винного перегара, керосина и рыбы. Постепенно глаза привыкли к темноте, и предметы в комнате начали приобретать очертания.
Стол с грудой грязной посуды был сдвинут в сторону. В центре потолка торчал большой металлический крюк для лампы. Наконец Берт разглядел, что висело на крюке и раскачивалось каждый раз, когда пес царапал дверь. Берт опустил руки, отвернулся от окна и прижался к стене. Ему стало нехорошо. Через некоторое время он вер-
нулся к двери домика, где стояла Виталина.
--В чем дело?--Он слышал ее, словно издалека, хотя Виталина почти кричала.--Что-то произошло?
--Вам лучше уйти отсюда,--сказал он.
-- В чем дело?
Грег Чаумек, утративший обычный румянец, тоже подошел к двери. Некоторое время он тяжело дышал, потом заговорил.
--Дверь довольно тонкая. Вы могли бы выломать ее. И я думаю, вам следует ее выломать!
Дверь изнутри была закрыта на маленький новый крепкий засов. Тремя мощными толчками, в которые он вложил всю силу своих мускулов и души, Берт вырвал скобу из дерева. Он не горел желанием заходить внутрь. Лицо покойника было повернуто к нему, и оно выглядело не столь ужасным, как показалось из окна. Из комнаты хлынул запах еды, винного перегара и керосина. На покойнике был длинный, очень грязный халат.
Один конец пояса халата был завязан скользящей петлей на его шее, другой--плотно привязан к крюку в потолке. Труп висел, и его пятки раскачивались футах в двух от пола. Под ним валялся пустой бочонок, вероятно, из-под виски. Неистово завывая, дворняга промчалась мимо них,
закружилась вокруг покойника, отчаянно пытаясь до-
прыгнуть до него, от чего покойник снова закачался.
Грег Чаумек осмотрел сломанный засов и зарешеченное окно. В этой пропитанной злом комнате его голос прозвучал особенно тяжело.
--О да,--сказал он.--Еще одно самоубийство!

         
        Г Л А В А  8

--Полагаю,--пробормотал Берт,--это Ангел Ротнер?
Грег Чаумек указал тростью на стоящую у стены
складную кровать. На ней лежал открытый чемодан, заполненный грязным бельем с инициалами «А. Р.». Потом подошел к висящей фигуре и осмотрел лицо. Берт стоял в стороне.
--Описание совпадает. За неделю отросла борода. По всей вероятности, у него была десятилетняя депрессия.—Грег Чаумек отошел к двери, загородив своей фигурой вход от Виталины, которая, совершенно белая, стояла под открытым облачным небом в нескольких футах от входа в домик.--Где-то поблизости должен быть телефон. Если мне не изменяет память, в миле-другой должна быть деревня с гостиницей. Свяжитесь с инспектором Дональдсоном из полицейского участка в Дунуне и сообщите ему, что Ангел Ротнер повесился. Вы сможете это сделать?
Виталина быстро, но неуверенно кивнула.
--Он покончил с собой, да?--спросила она почти шепотом.--Это ... не что-нибудь другое?
Чаумек не ответил. Виталина, еще раз кивнув, быстро повернулась и ушла. Квадратный домик, длина каждой стены которого достигала примерно дюжины футов, имел толстые стены, каменный пол и примитивный камин. Вероятно, Ротнер использовал его как убежище. Из мебели, кроме складной кровати, были стол, два кухонных стула, умывальник
с чаном и кувшином и книжная полка с заплесневелыми книгами.
Дворняга наконец прекратила выть, за что Берт был ей очень признателен. Пес лег невдалеке от висящей фигуры, подняв обожающий взгляд на изменившееся лицо хозяина. Время от времени он вздрагивал.
--Я задам тот же вопрос, что и Виталина,-- проговорил Берт.--Это самоубийство или убийство?
Грег Чаумек подошел к Ротнеру и пощупал его руку. Пес напрягся и угрожающе зарычал.
--Спокойно, мальчик!--приказал ему сыщик.--
Спокойно!--Он вынул из кармана часы и посмотрел на
них. Кряхтя и ворча, перегнулся через стол, на дальнем краю которого стоял керосиновый фонарь «молния» с крюком и цепочкой для подвешивания к крыше. Кончиками пальцев взял фонарь и потряс его.-- Пустой,--констатировал он.--Весь керосин выгорел, но им, безусловно, пользовались.--Потом указал на тело. --Окоченение не полное. Это, несомненно, случилось рано утром, вероятно, часа в два или три. Время самоубийств! Посмотрите сюда!--Теперь он показывал на пояс халата, обвязанный вокруг шеи покойника, и, нахмурившись, заявил.--Любопытно! Обычно настоящий самоубийца принимает самые невероятные меры, чтобы оградить себя от малейшего дискомфорта! Например, вешаясь, никогда не
использует для этого проволоку или цепь, чтобы не натереть себе шею! Даже под веревку обязательно что-нибудь подкладывает. Посмотрите! Ангел Ротнер выбрал мягкий пояс от халата, да еще подложил под него носовой платок! Достоверный признак самоубийства или ...
-- Или что?
--Поистине гениального убийства!--Чаумек наклонился и осмотрел бочонок из-под виски. Потом просунул палец в прутья оконной решетки, потряс ее и убедился, что она прочно закреплена. Наконец, вернулся назад и тщательно осмотрел засов двери, не притрагиваясь к нему.
Через несколько минут, тщательно оглядев комнату, сыщик топнул ногой. Его голос зазвучал глухо, как в подземелье.
--К черту все! Это самоубийство! Это должно быть
самоубийством! Бочонок как раз такого размера, чтобы с него можно было спрыгнуть, и лежит на соответствующем месте. Никто не мог ни войти, ни выйти через  это зарешеченное окно или в эту крепко запертую дверь!--Он с некоторой тревогой посмотрел на Берта.--Видите ли, за мою многолетнюю практику я приобрел кое-какие знания о фокусах, проделываемых с окнами и дверями. Они меня ... постоянно преследовали! Но я не могу понять, какой фокус можно проделать с болтом, если нет
скважины, а дверь так плотно подогнана, что на полу остаются следы. Вроде этих!--И он показал их, досадливо сдвинув шляпу на затылок.--И я не могу понять, какие фокусы можно проделать с окном, забранным стальной решеткой, закрепленной изнутри, как здесь. Если Ангел Ротнер ... Вот это да!

Книжная полка была немного отодвинута от стены и стояла под углом к камину. Грег Чаумек заметил это, подойдя к камину, чтобы осмотреть его. Он обнаружил, что дымоход слишком узок и забит сажей, чтобы кто-нибудь мог пролезть в него. Выпачкав руки, повернулся к полке. На книгах стояла портативная пишущая машинка без чехла, а из-под каретки выглядывал листок бумаги. На
нем нечетким шрифтом было напечатано несколько слов.
«Я убил Сэма и Давидов  Кларков тем же, чем они
обманывали меня! Что вы скажете по этому поводу?»
--Вот видите,--уверенно произнес сыщик,--
это типичный тон самоубийцы. Окончательное прикос-
новение! Мазок мастера! Повторяю, сэр, это должно быть самоубийством! И все же... что ж, если это самоубийство, я сам пойду в Бедлам!
От запаха в комнате, от висящего трупа с почерневшим лицом, от скорбящего пса--словом, от всего этого у Берта внутри начало все переворачиваться. Он чувствовал, что обстановка становится для него невыносимой. И все-таки он отразил удар.
--Не понимаю, почему вы так говорите!--заявил он. --В конце концов, неужели вы не в силах признатъ,
что можете ошибиться?
--Ошибиться?
--Относительно того, что смерть Сэма самоубийст- во!--В мозгу Берта созрела твердая уверенность.--Ротнер действительно убил Сэма и хотел убить Давида. Все говорит за это. Никто не мог сюда проникнуть и выйти отсюда, вы сами в этом убедились. А признание Ротнера ставит на всем точку. Он предавался здесь раздумьям, пока не повредился рассудком, как наверняка произошло бы и
со мной, не будь я религиозен! Он избавился от обоих братьев, или думал, что избавился, а сделав свое дело, покончил с собой. Вот и доказательство! Что вам еще нужно?
--Истина,--упрямо произнес Чаумек.--Я старомоден, хочу докопаться до истины!
Берт заколебался.
--Я тоже старомоден и, кажется, припоминаю, что вы приехали сюда, чтобы помочь Давиду! Поможет ли Давиду или тетушке Элле, если сыщик, которого пригласили, чтобы он доказал, что Сэм был убит, заявит, будто это было самоубийство? И это после того, как мы нашли признание Ангела Ротнера?
Грег Чаумек, прищурившись, внимательно посмот-
рел на Берта.
--Дорогой мой сэр!--изумленно произнес он, надев очки и уставившись на молодого ученого.--Уж не вообразили ли вы, что я намерен сообщать полиции мои умозаключения?
--А как же иначе?
Грег Чаумек огляделся, чтобы убедиться, что их не
подслушивают.
--Мой послужной список,--признался он,--неверо-
ятно темен. Брр! В некоторых случаях я настолько запутывал показания, что убийцу освобождали. Не так давно я превзошел самого себя, поджегши дом! Между нами говоря, моя цель заключается в том, чтобы надуть страховые компании, позволив тем самым Давиду Кларку до конца его дней наслаждаться хорошими сигарами и «огненной водой» ...
--Что?
Грег Чаумек ухмыльнулся.
--Это вас шокирует? Фу-ты ну-ты! Именно это я и собираюсь сделать. Но черт возьми, приятель!--Он раз-
вел руками.--Из простого человеческого любопытства я хочу знать правду!
Он вернулся к книжной полке и осмотрел пишущую машинку, не прикасаясь к ней. На верхнем ряду книг стояла рыболовная корзина и в ней блесны для лосося. На третьем ряду лежали велосипедный гаечный ключ, велосипедный фонарь и отвертка.
Грег Чаумек профессиональным взглядом прошелся по книгам. Это были научные труды по физике и химии, по дизельным моторам, практическому строительству и астрономии. Встречались также каталоги и торговые
журналы. Еще тут были словарь, энциклопедия в шести тома. Последние доктор сыщик осмотрел с особым интересом.
--Вот это да!--воскликнул он.--Интересно, читает
ли кто-нибудь сегодня Хенти? Если бы люди знали, что теряют, они бы побежали в библиотеки! А я с гордостью говорю, что до сих пор с восторгом его читаю. Кто бы заподозрил, что у Ангела Ротнера романтическая душа?--Он почесал нос.--И все же ...
--Послушайте,--настаивал Берт.--Что заставляет
вас думать, что это не самоубийство?
--Моя теория. Мое упрямство, если вам так понятнее.
--И согласно вашей теории, Сэм совершил само- убийство?
--Да.
--Но Ротнер был убит?
--Точно.
Грег Чаумек прошел на середину комнаты. Осмотрел неопрятную складную кровать с чемоданом и пару рези- новых сапог под ней.
--Приятель, я не верю этой предсмертной записке. Я никоим образом ей не верю. И у меня есть веские причины ей не верить. Уйдем отсюда. Вдохнем свежего воздуха.
Берт был рад уйти. Пес поднял голову с лап и бросил на них бешеный, ошеломленный взгляд, потом снова с рычанием опустил голову и с несказанным терпением лег под покойником, Издалека доносился гул водопада. Вдыхая прохладный, влажный воздух, Берт почувствовал, что его пробирает дрожь. Сыщик, закутавшись в плащ, оперся руками о трость.
--Тот, кто написал эту записку,--сообщил он,-- Ангел Ротнер или кто-то другой, знал хитрость, которая использовалась при смерти Сэма Кларка. Это первый факт, на котором стоит заострить внимание. Так вот! Вы догадались, что это была за хитрость?
--Нет. Не догадался.
--Даже увидев эту мнимую записку? Ну, приятель! Подумайте!
--Вы можете просить меня думать обо всем, о чем хотите. Может быть, я тупой; но если вы можете в это поверить, то я до сих пор не понимаю, что заставляет людей в середине ночи выскакивать из кровати и выбрасываться из окна.
--Начнем с того факта, что в дневнике Сэма гово-
рится о его деятельности за последний год,--напомнил
Чаумек.--Об этом иногда пишут в дневниках.
И так, черт возьми, чем же в основном занимался Сэм за последний год?
--Ввязывался во всевозможные рискованные планы делания денег.
--Верно. Но если не ошибаюсь, Ангел Ротнер был замешан только в одном плане?
--Да.
--Хорошо. И что же это был за план?
--Идея производства какого-то мороженого с клетчатым рисунком. По крайней мере, так говорил Давид.
--И, делая свое мороженое,--продолжил Грег Чаумек,--какой замораживающий реагент использовали они в огромных количествах? Это Давид тоже говорил!
--Он рассказывал, что они использовали искусственный лед, который назвал «очень дорогим химическим новш…»--Берт резко замолчал. На него вдруг нахлынули полузабытые воспоминания. Он с ужасом вспомнил школьную лабораторию и слова, произнесенные с кафедры. Их отдаленное эхо снова вернулось к нему.
--А знаете ли вы,--поинтересовался Грег Чаумек,--
что такое на самом деле это химическое новшество в виде искусственного льда?
--Белое вещество, похожее на настоящий лед, только непрозрачное. Он ...
--Если быть точным, это не что иное, как сжиженный газ со смертоносными добавками. А вы знаете, какой газ превращается в твердый кусок «снега» и его можно резать, перемещать? Как он называется?
--Двуокись углерода,--ответил Берт. И хотя он по-
прежнему находился под действием каких-то чар, пелена вдруг спала с его глаз, и он прозрел.
--А теперь предположим,--сказал Грег Чаумек,-- что вы вынули кусок такого вещества из герметичного цилиндра. Большой кусок, достаточно большой, чтобы вместить его в чемодан или, еще лучше, в какую-нибудь коробку с отверстиями. Ведь необходимо, чтобы туда хорошо проникал воздух! Что произойдет?
--Он будет медленно таять.
--А тая, распространяться по комнате и выделять что?
--Судя по всему, какой-нибудь смертоносный и быстродействующий газ.
--Предположим, вы положили искусственный лед в открытую коробку под кровать в комнате, где окно плотно закрыто? Что случится? С вашего позволения, я расскажу вам сам. Это все равно что вы поставили одну из самых надежных и смертоносных ловушек, когда-либо изобретенных. Случится одно из двух: или спящая жертва, надышавшись этим концентрированным газом, умрет в постели, или же человек почувствует, как слабый, но едкий газ попадает ему в легкие. Заметьте, он не будет вды-
хать его долго. Как только гaз начинает действовать, он и самого сильного человека заставит зашататься, упасть. Человеку захочется воздуха--воздуха любой ценой! Тогда, если он в силах это сделать, встанет с постели и попытается подойти к окну. При этом может настолько ослабеть, что будет еле стоять на ногах. А если окно низкое, достающее ему лишь до колен, если оно состоит из двух створок, открывающихся наружу, и он к нему прислонится ...--Чаумек быстро вынул руки из-под плаща.
Берт ясно представил себе вялое, неповоротливое тело в одной ночной рубашке, падающее из окна и летящее вниз.
--Разумеется, искусственный лед улетучится, не оставив ни малейшего следа в коробке. А так как окно уже открыто, газ в комнате в конце концов развеется. Теперь вы, надеюсь, улавливаете, почему план самоубийства Сэма был столь надежен? Кто, как не Ангел Ротнер, воспользовался бы искусственным льдом, чтобы убить своего партнера по бизнесу? Сэм вовсе не собирался выпрыгивать или выпадать из окна! Нет, нет, нет! Он надеялся быть найденным мертвым в своей постели, отравленным угле-
кислотой. Будет вскрытие. В крови безошибочно найдут «след» этого газа. Станут читать и истолковывать дневник. Вспомнят все обстоятельства против Ангела Ротнера, которые я привел. И страховые деньги будут получены. Это так же точно, как то, что завтра взойдет солнце!
Берт, посмотрев на ручей, кивнул.
--Но в последний момент, полагаю ...
--В последний момент,--согласился сыщик,--как многие самоубийцы, Сэм дрогнул и не смог посмот-
реть в лицо смерти. Ему понадобился воздух. Он почувствовал, что умирает. И в панике подбежал к окну. В этом-то, мой мальчик, и заключается один шанс на миллион, о котором я говорил. Миллион к одному, что или газ убил бы его, или мгновенно убило бы падение, если бы он выпал из окна лицом вниз. Но ни того ни другого не произошло. Сэм получил смертельные увечья, но умер не мгновенно. Помните?
Берт снова кивнул.
--Да. Об этом мы уже говорили несколько раз.
--До того, как Сэм умер, он еще дышал, поэтому его легкие и кровь освободились от газа. Таким образом, при вскрытии не обнаружилось никаких следов отравления. Если бы он умер мгновенно или даже быстро, следы остались бы. Но их не было. Поэтому мы имеем лишь ничего не говорящую нам картину: старый джентльмен встает с постели, чтобы выброситься из окна!—Грег Чаумек все
больше распалялся, ударяя по земле наконечником трости.--Говорю вам ...--начал он.
--Погодите!--сказал Берт, словно внезапно что-то
вспомнив.
--Да?
--Вчера вечером, поднявшись в башенную комнату, чтобы вытащить Давида, я наклонился и попытался заглянуть под дверь. Выпрямившись, почувствовал, что у меня закружилась голова. И когда спускался, меня покачивало. Может, на меня тоже подействовали пары этого вещества?
--Конечно. Комната была им наполнена. Вы вдохнули лишь очень малое количество и то почувствовали неладное. Это подводит нас к финальной точке. Сэм аккуратно написал в своем дневнике, что «в комнате сегодня стоит странный, затхлый запах». Ну, это же чистой воды вздор! Если бы он почувствовал присутствие газа, которым его хотел отравить кто-то другой, то никогда не закончил бы дневник и не лег бы в постель! Нет, это был
всего лишь артистический трюк, предназначенный для того, чтобы повесить Ангела Ротнера!
--А я его неправильно истолковал,--проворчал Берт.--Подумал о каком-то животном.
--Но вы видите, к чему ведет нас все это?
--Нет, не вижу. Разумеется, к неприятностям, но, кроме этого ...
--Единственное возможное объяснение вышеупомянутых фактов,--сообщил Грег Чаумек,-- заключается в том, что Сэм покончил с собой! А если Сэм покончил с собой, значит, Ангел Ротнер его не убивал. А если Ангел Ротнер его не убивал, то у него не было причин наговаривать на себя. Поэтому версия самоубийства Ротнера тоже ложная. До сих пор, видите ли, мы имели самоубийство, которое все считали убийством. Теперь наоборот: мы
имеем убийство, которое все могут счесть за самоубийство. Надо еще раз все обдумать и поискать узкие места. Все дороги ведут в психиатрическую больницу. У вас нет никаких идей по этому поводу?
Берт помотал головой.
--Никаких. Полагаю, и «необычная» болезнь, поразившая Давида и так встревожившая доктора О-Хабера,--это отравление смертоносным газом?
Сыщик что-то проворчал в знак согласия, потом
снова вынул пенковую трубку, закурил.
--Это,--проговорил он между затяжками, как Дух
Вулкана,--прямиком ведет нас к неприятностям. Мы не
можем винить в этом Ангела Ротнера. Но и смертонос-
ная коробка не наполнилась снова сама искусственным льдом. Кто-то, кто знал, что Давид собирается спать в башне, расставил эту ловушку, заранее принес туда лед. Кто-то, кто знал каждое движение Давида, побывал в комнате раньше его. Давид был пьян и не потрудился заглянуть под кровать в коробку. Жизнь ему спасло только то, что он спал с открытым окном и вовремя проснулся. Вопрос: кто и зачем это сделал? И последний вопрос:
кто, как и зачем убил Ангела Ротнера?
Берт с сомнением помотал головой.
--Вы по-прежнему не уверены, что Ротнера убили, мой мальчик?
--Если честно, нет. Я до сих пор не понимаю, почему Ротнер не мог убить двух других или решить, что убил, а потом покончить с собой? Логика? Или вы принимаете желаемое за действительное?--Берт был честен и прям.--Может быть, немного и то и другое. Помимо денежного вопроса, мне очень неприятно думать, что старый Сэм был такой свиньей, что пытался отправить на виселицу невинного человека!
-- Старый Сэм,--возразил Грег Чаумек,--не был ни
свиньей, ни честным джентльменом-христианином. Он был реалистом, который видел только один способ обеспечить тех, кого любил. Я его не защищаю. Но неужели вы осмелитесь сказать, что вы его не понимаете?
--Дело не в этом. Я не могу понять, почему он снял с окна затемнение, если был твердо намерен покончить с собой...--Берт замолчал, так как по выражению лица сыщика понял, что попал в точку. Чаумек уставился на него, округлив глаза и чуть не выронив трубку изо рта.
--О господи! О, моя старая шляпа!--тихо
произнес он.--Затемнение!
--В чем дело?
--Первая ошибка убийцы!--пояснил Грег Чаумек. --
Идемте со мной!--И, быстро развернувшись, он неуве-
ренным шагом направился обратно в хижину.
Берт не без отвращения пошел за ним. Чаумек
принялся судорожно обыскивать комнату. Вскоре он издал торжествующий возглас, когда нашел на полу возле кровати лист толя, прибитый к легкой деревянной раме. Он поднес эту раму к окну, и она подошла.
--Мы сами можем свидетельствовать,--уверенно продолжил он,--что, когда мы сюда приехали, никакого затемнения на этом окне не было. А?
--Верно.
--Однако лампа,--указал он, - очевидно, горела долго, допоздна. Мы до сих пор чувствуем запах жженого фитиля.
--Да.
Грег Чаумек пристально посмотрел в пустоту.
--Каждый дюйм долины всю ночь патрулируется войсками местной обороны. Лампа-вспышка дает сильный свет. Когда мы приехали, на окне не было даже занавески, не говоря уже о затемнении. Почему же никто не заметил этот свет?
Возникла пауза.
--Может быть, его просто не увидели?
--Дорогой мой приятель! На этих холмах даже узенькая полоска света видна за несколько миль и, несомненно, привлекла бы внимание местной обороны. Нет, нет, нет! Не пойдет.
--Так, может быть, Ротнер, прежде чем повеситься, погасил лампу и убрал затемнение? Окно открыто, вы же видите. Хотя я не понимаю, зачем это надо было делать.
Грег Чаумек снова покачал головой.
--Снова привожу вам привычки самоубийц. Они никогда не расстанутся с жизнью в темноте, если есть хоть малейшая возможность сделать это при свете. Я не анализирую психологию: я лишь констатирую факт. Кроме того, в темноте Ротнер не смог бы подготовиться. Нет, нет, нет! Это фантастика!
--Так на что же вы намекаете?
Грег Чаумек приложил руки ко лбу и некоторое время оставался в таком положении, слегка посапывая.
--Я намекаю на то,--ответил он, опустив через некоторое время руки,--что после того, как Ротнер был убит и повешен, убийца сам погасил фонарь. А оставшийся керосин вылил, чтобы создавалось впечатление, будто он догорел. Теперь посмотрите на затемнение.
--Но какого черта он так сделал? Почему бы не оставить затемнение на месте, а фонарь догорать?
--Очевидно, потому, что ему пришлось бежать через окно.
Это была последняя капля.
--Посмотрите сюда,--терпеливо сказал Берт, прой-
дя через комнату.--Посмотрите на это проклятое окно!
Оно закрыто железной решеткой, прочно прикрепленной изнутри! Вы можете хоть отдаленно предположить, как убийца мог пролезть через нее?
--Ну ... нет. Пока нет. И все-таки он это сделал!
Они посмотрели друг на друга, но, услышав вдали громкие мужские голоса, поспешили к двери.
К ним стремительно приближались Шон Блумберг и Бриан Смит. Адвокат, в плаще и котелке, выглядел бледнее, чем всегда, но весь, казалось, светился торжеством.
--По-моему, вы настоящий прохвост, если просто так убежали, хотя и обещали сообщать мне все новости!--набросился на Берта Блумберг.--Если бы не моя машина, мне пришлось бы туго!
Смит заставил его замолчать. Скривив губы в зловещей, довольной улыбке, он слегка поклонился Грегу Чаумеку и сообщил.
--Джентльмены, мы только что узнали от доктора
О-Хабера, что Давид Кларк пострадал от смертоносно-
го газа!
-- Верно,--согласился Грег Чаумек.
--Выделившегося, вероятно, из искусственного льда, взятого из лаборатории Сэма Кларка.
Грег Чаумек снова кивнул.
--Можем ли мы поэтому,--продолжил Смит, до-
вольно потирая руки,--иметь хоть какие-то сомнения в
том, как умер Сэм? И кто принес к нему в комнату лед?
--Не можем. Если вы потрудитесь заглянуть в этот домик,--пригласил Грег Чаумек, кивнув в сторону пост-
ройки,--то получите окончательное доказательство, за-
вершающее ваше дело.
Смит быстро вошел в дом и еще быстрее выскочил обратно. Блумберг, более решительный и более бесчувственный, глубоко вздохнул и тоже вошел. Стояла долгая тишина, пока адвокат собирался с духом. Над широким воротом его рубашки нервно плясал кадык. Он снял котелок и вытер лоб носовым платком. Затем, надев котелок и распрямив плечи, вновь заставил себя войти в домик, где рыскал Блумберг.
Вскоре оба, растерянные и испуганные, оказались на улице. Их преследовало рычание, становящееся все более диким. Пес, с налитыми кровью глазами, настороженно наблюдал за ними, стоя в дверях.
--Хорошая собачка!--промурлыкал Смит с таким
явным лицемерием, что пес опять зарычал.
--Не надо было его трогать!--сказал Блумберг.--Пес, естественно, рассердился. Мне нужен телефон. Вот это да, вот это сенсация!
К Смиту вернулось чувство собственного достоин- ства.
--Значит, это был Ангел Ротнер,--сказал он.
Грег Чаумек наклонил голову.
--Дорогой сэр,--продолжил адвокат, подходя к нему и горячо пожимая ему руку.--Я ... мы не знаем, как вас и благодарить! Смею предположить, что вы догадались, как он был убит, просмотрев торговые журналы и счета, взятые из комнаты Сэма?
--Да.
--Ума не приложу,--признался Смит,--как это нам сразу не бросилось в глаза! Хотя, конечно, когда на-
шли Сэма, газ испарился. Неудивительно, что застеж- ки собачьей переноски были защелкнуты! Когда я вспоминаю, как мы воображали змей, пауков и бог знает что еще, мне становится почти смешно. Все это так невероятно просто, если уловить общие черты ...
--Согласен,--сказал Грег Чаумек.--Черт все это по- брал, но я согласен!
--Вы ... э ... видели предсмертную записку?
--Видел.
Смит удовлетворенно кивнул.
--Страховым компаниям теперь придется прикусить язык. О том, чтобы не заплатить сполна, не может быть и речи!--И все же адвокат колебался. Очевидно, честность заставляла его волноваться по другому поводу.--Только одного я никак не пойму. Если Ротнер поставил собачью переноску под кровать прежде, чем Сэм его выгнал, как этот джентльмен,--он показал на Берта,--и намекал в понедельник, почему Элла и Бренда не заметили ее, когда заглянули туда?
--Вы забыли?--спросил Грег Чаумек.--Элла ее за-
метила и сама сказала нам об этом! Но мисс Элла Кларк педантична, как немка. Вы спросили, видела ли она чемодан, и она ответила, что нет, а насчет собачьей переноски ее не спрашивали! Вот и все!
Однако было бы ошибкой утверждать, что тревожное выражение исчезло с лица Смита. Он посмотрел на Грега Чаумека.
--Вы думаете, страховые компании примут эту по-
правку?
--Я думаю, полиция ее примет. Поэтому страховым компаниям придется ее принять, нравится им это или нет.
--Значит, дело закончено?
--Дело закончено!
--Мне тоже так кажется.--Смит приободрился.--Поэтому мы должны как можно скорее покончить с этим печальным фактом. Вы известили о нем полицию?
--Мисс Виталина Кларк пошла звонить. Должна вернуться с минуты на минуту. Нам, как видите, пришлось взломать дверь, но больше мы ничего не трогали. В конце концов, мы же не хотим, чтобы нас потом обвинили, что мы не сообщили о найденном трупе!
Смит засмеялся.
--Вас в любом случае не обвинят. В шотландском законе такого положения не предусмотрено.
--Вот как?—Грег Чаумек, вынув трубку изо рта, за-
думался, потом резко спросил.--Мистер Смит, вы ког-
да-нибудь были знакомы с Робертом Кларком?
В его словах было что-то настолько привлекающее внимание, хоть и необъяснимое, что все повернулись и посмотрели на него. Тихий шум водопадов Коу казался невероятно громким на фоне наступившей тишины.
--С Робертом?--переспросил Смит.--Третьим из
братьев?
--Да.
На лице адвоката появилось выражение брезгливой неприязни.
--Право, сэр, ворошить старые сплетни ...
--Вы его знали?--настаивал сыщик.
--Знал.
--И что вы можете о нем рассказать? Пока что мне удалось узнать только, что он попал в неприятную ситуацию и вынужден был покинуть страну. Что он сделал? Куда уехал? А самое главное, как он выглядит?
Смит нехотя обдумал вопрос.
--Я знал его в молодости.--Он бросил быстрый взгляд на Чаумека.--Роберт, если можно так выразиться, был самым умным и мозговитым из всей семьи. Но у него была склонность к ссорам, которая, по счастью, начисто отсутствовала у Сэма и Давида. У него возникли неприятности в банке, где он работал. Потом Роберт стрелялся из-за буфетчицы. Где он сейчас, я сказать не могу. Уехал за границу--в колонии, в Америку,--не знаю куда, ведь он бежал на корабле из Глазго. Уж не считаете ли вы, что
это имеет значение?
-- Нет, смею сказать, нет.
Его внимание отвлекли. Виталина Кларк с трудом спустилась с холма, перешла ручей и подошла к ним.
--Я связалась с полицией,--доложила она, задыхаясь и бросая пронзительный взгляд на Смита и Блумберга.--В деревне Гленкоу, милях в двух отсюда, есть гостиница. Номер телефона в Баллахулише--про износится Баллхулиш--сорок пять.
--Вы говорили с инспектором?
--Да. Он сказал, что всегда знал: Ангел Ротнер выкинет фокус. Еще сказал, что нам не обязательно дожидаться полицию.--Она взглянула на домик и тут же с тревогой отвела глаза.--Вам здесь точно нужно остаться? А нельзя ли нам съездить в гостиницу и что-нибудь поесть? Кроме того, ее хозяйка, как я поняла, прекрасно знала мистера Ротнера!
Грег Чаумек оживился.
--Вот как?
--Да. Она рассказала мне, что он был превосходным велосипедистом и мог преодолевать огромные расстояния с невероятной скоростью, сколько бы ни выпил.
Смит тихо охнул. Многозначительно кивнув ос-
тальным, он обошел домик. Все послушно последовали за ним. За домиком находилась пристройка, к стене которой был прислонен гоночный велосипед с приспособленной сзади багажной сеткой. Смит показал на него.
--Последнее звено, господа! Теперь нам ясно, как
Ротнер в любое время добирался отсюда до Инверэри и обратно. А что-нибудь еще ваша осведомительница сообщила, мисс Кларк?
--Не очень много. Сказала, что он приезжал сюда выпить, порыбачить и поработать над схемами вечного двигателя или чем-то еще. Сказала, что в последний раз видела его вчера в баре гостиницы. Когда бар закрывался во второй половине дня, его фактически пришлось выставить. Хозяйка считает, что он был плохим человеком, ненавидевшим все и всех, кроме животных.
Грег Чаумек медленно прошел вперед и взялся рукой за руль велосипеда. Берт снова с неловкостью заметил испуганное, озадаченное, почти идиотское выражение его лица, которое уже однажды видел. На этот раз оно стало сильнее.
--О господи!--пророкотал Чаумек, дернувшись, словно его ударило током.--Каким же я был бол-
ваном! Каким непроходимым тупицей! Каким ослом!
--Я не разделяю вашей точки зрения, но можно ли попросить вас ее изложить?--обратился к нему Смит.
Грег Чаумек, немного поразмышляв, повернулся к Виталине и сказал.
--Вы абсолютно правы. Мы должны поехать в эту гостиницу. Не только для того, чтобы заморить червячка, хотя, если честно, я голоден как волк. Но мне надо воспользоваться телефоном. Мне просто необходимо воспользоваться телефоном. Шансов, разумеется, миллион к одному, но иногда именно этот один шанс и становится выигрышным.
--На что миллион шансов к одному?--не без раздражения спросил Смит.--И кому вы хотите звонить?
--Командиру отряда войск местной обороны,--отве-
тил сыщик и тяжелой походкой так быстро прошел
за угол домика, что полы плаща разлетались за его спиной.

          Г Л А В А  9

--Берт,--спросила Виталина,--ведь на самом деле Ангел Ротнер не покончил с собой, правда?
Была уже поздняя ночь, и на улице лил дождь. Они сидели в креслах возле весело горящего камина в гостиной Ширы. Берт перелистывал страницы семейного альбома с бархатной обложкой и золочеными корешками листов. Виталина некоторое время молчала, опершись локтем о подлокотник кресла, а подбородком о руку, и глядела на огонь.
Ее вопрос возник ниоткуда и, как всегда, решительно.
--Почему фотографии, сделанные много лет назад, всегда так забавны?--отозвался Берт.--Можно взять любой семейный альбом и покатываться со смеху. А если в нем портреты тех, кого ты знаешь, эффект еще сильнее. Почему? Дело в одежде, выражениях лиц, в чем? Мы же на самом деле не были такими смешными, правда?--Не обращая на нее внимания, он перевернул страницу-другую.--Женщины, как правило, получаются лучше, чем мужчины. Вот молодой Давид. Он выглядит так, словно выпил около кварты «Рока Кларков» прежде, чем искоса посмотрел на фотографа. Тетушка Элла, напротив, на самом деле была интересной женщиной. Брюнетка с дерзким взглядом; в ней было что-то от миссис Сидон. А вот она в мужском костюме горца: мужская шотландская шляпа, перо, шотландка и тому подобное.
--Берт Кларк!
--А Сэм всегда старался выглядеть настолько величественным и задумчивым, что ...
--Берт, дорогой!
Он резко выпрямился. Дождь стучал в окна.
--Что вы сказали?--спросил он.
--Дело в том, что я вообще обращаюсь к вам,-- пояснила Виталина, подняв подбородок.--Или, по крайней мере... стараюсь как-то привлечь ваше внимание. Ангел Ротнер на самом деле не покончил с собой, правда?
--Почему вы так думаете?
--Я сужу по вашему виду,--решительно заявила Виталина, и у него возникло неприятное чувство, что она всегда будет это делать, не раз создавая для него критические ситуации.--Кроме того,--Виталина огляделась, чтобы удостовериться, что их не подслушивают, и понизила голос,--зачем ему было кончать с собой? Он, безусловно, не собирался убивать бедного Давида.
Берт неохотно закрыл альбом. Он вспомнил все события прошедшего дня: завтрак в гостинице Гленкоу, бесконечные рассказы Бриана Смита о том, как Ангел Ротнер совершил свои преступления
и повесился. Во время завтрака Грег Чаумек молчал, Виталина предавалась раздумьям, а Блкмберг послал в «Дейли флудлайт» заметку, которая, по его выражению, выглядела как конфетка.
--А почему,--спросил Берт,--Ротнер не мог убить Давида?
--Потому что он не мог знать, что Давид будет спать в башенной комнате!--пояснила ему Виталина.
Проклятье! И это от нее не ускользнуло!
--Разве вы не слышали, что сказала хозяйка гостиницы?--не унималась Виталина.--Ротнер вчера пробыл в баре гостиницы до самого закрытия. А Давид дал обет спать в башне как раз ранним вечером. Откуда, черт возьми, Ротнер мог об этом узнать? Это было внезапное решение, которое Давид принял экспромтом, И никто вне стен дома не мог о нем ведать!
Берт заколебался.
--О, я не собираюсь об Этом распространяться! Берт, я знаю, что думает Грег Чаумек. Когда мы шли к машине, он сказал, что, по его мнению, все-таки Сэм покончил с собой. Это ужасно, но и я в это верю. А сейчас, когда мы узнали об искусственном льде, верю еще больше.--Она содрогнулась.--По крайней мере, нам известно, что тут нет ничего... сверхъестественного. Когда мы строили
предположения о змеях, пауках, призраках и тому подобном, признаюсь, я чуть с ума не сошла от страха. А дело-то было всего-навсего в куске сухого льда!
--Ужасы в большинстве случаев именно таковы.
--Да? А кто тогда изображал призрака? И кто убил Ротнера?
Берт задумался.
--Если Ротнер был убит,--проговорил он, впервые почти признавая это,--мотив убийства ясен. Доказать,
что Сэм в конце концов был убит, что Давида тоже пы-
тались убить, обвинить Ротнера в обоих преступлениях и тем самым решить все дело.
--Получить страховые деньги?
--Похоже на то.
Дождь ровно стучал. Виталина бросила быстрый взгляд на дверь в холл.
--Но Берт! В таком случае ...
--Да. Я знаю, о чем вы думаете.
-- В таком случае, как могли убить Ротнера?
--Вы догадываетесь об этом не хуже меня. Грег Чаумек считает, что убийца выскочил в окно. Да, я знаю, оно закрыто решеткой! Как и торец собачьей переноски, если вы помните. Двадцать четыре часа назад я бы тоже поклялся, что из собачьей переноски ничто не может выбраться. Однако что-то выбралось!--Услышав шаги в холле, он замолчал и бросил предостерегающий взгляд на Виталину.
Когда в комнату вошел Блумберг, Берт снова перелистывал страницы альбома. Блумберг был таким же мокрым, как и после двух ведер воды, вылитых на него Эллой. Он тяжело прошел к камину и приложил к нему руки.
--Если я от чего-либо схвачу пневмонию до того, как все закончится,--сообщил журналист, переминаясь с ноги на ногу,--то ничего удивительного в этом не будет. Я выполнял приказ и пытался зацепиться за сыщика. Вы думаете, это легко?
--Да уж...--отозвался Берт
Лицо Блумберга ожесточилось.
--Так вот, это очень нелегко! Он уже дважды сегодня от меня отделался! У него какие-то дела с войсками местной обороны. По крайней мере, так было до того, как пошел дождь. Но какие именно, я выяснить не смог, да тут и сам Шерлок Холмс не догадался бы! Что-то произошло?
--Нет. Мы просто смотрели семейные портреты,-- пояснил Берт, продолжая перелистывать страницы. Он
пропустил одну фотографию, начал переворачивать страницу, но затем с интересом вернулся к ней.--Вот это да!--воскликнул историк.--Это лицо я где-то видел!
Это был портрет светловолосого человека с тяжелой, окладистой бородой, красивым лицом и усталыми глазами, датированный примерно 1906 годом. Впрочем, может быть, такое впечатление создавалось из-за поблекшего коричневого цвета фотографии. В нижнем правом углу выцветшими чернилами витиеватым почерком было написано: «Желаю удачи!».
--Разумеется, вы его видели,--подтвердила Виталина.--Это ведь Кларк. Все мы более или менее похожи друг на друга.
--Нет, нет. Я имею в виду ...--Берт вынул фотогра-
фию из альбома и перевернул ее. На обратной стороне тем же почерком было написано: «Роберт Кларк, июль
1905 года».--Так это и есть мозговитый Роберт?
Блумберга, заглядывающего через его плечо, явно заинтересовало что-то другое.
--Погодите минутку!--попросил он, быстро перевернув страницу.--Вот это да, какая красавица! Кто эта симпатичная женщина?
--Это тетушка Элла.
--Кто?
--Элла Кларк.
Блумберг заморгал глазами.
--Но это же не та старая карга, которая...--Он молча потрогал свой новый костюм, и лицо его исказилось.
--Ошибаетесь! Та самая, которая вас окрестила. Посмотрите еще на одну ее фотографию в костюме горца, тут она показывает свои ножки. Кстати сказать, очень красивые ножки, хотя, может быть, на нынешний вкус они несколько тяжеловаты и мускулисты.
Виталина не смогла сдержаться.
--Но разумеется,--презрительно усмехнулась она, --их не сравнить с ножками вашей драгоценной герцогини Кливленд!
Блумберг оживился.
--Послушайте,--возбужденно произнес он,--я не
хочу совать нос не в свое дело. Но ...--его голос возвысился,--кто такая эта дама из Кливленда? Кто такой Чарльз? Кто такой Рассел? И какое отношение вы к ним имеете? Я знаю, мне не следует об этом спрашивать, но я уже несколько ночей не сплю, потому что все время думаю об этом!
--Герцогиня Кливленд,--ответил Берт,--была лю-
бовницей Чарльза.
--Да, это я понял. Но она также и ваша любовница?
--Нет.  Более того, она умерла 200 лет назад!
Блумберг уставился на него.
--Вы меня разыгрываете?
--Нет. У нас был спор на историческую тему и ...
--Клянусь, вы меня разыгрываете!--повторил Блумберг с каким-то недоверчивым ужасом в голосе.--Должна же здесь быть настоящая женщина из Кливленда! Как я рассказал о вас в моем первом очерке в «Дейли флудлайт»... --Он замолчал, открыл рот и снова закрыл. Похоже, почувствовал, что допустил оплошность.
Две пары глаз неотрывно смотрели на него. Стояла зловещая тишина.
--И что же вы рассказали о нас в вашем первом очерке в «Дейли флудлайт»?--спросила Виталина.
--Ровным счетом ничего! Честное слово, ничего! Только немного пошутил, никакой клеветы ...
--Берт,--Виталина уставилась на потолок,--вы не считаете, что нам снова следует пустить в ход клейморы?
Блумберг инстинктивно стал отодвигаться, пока его спина не оказалась плотно прижатой к стене.
--В конце концов, вы же собираетесь пожениться! --начал оправдываться он.--Я подслушал, Грег Чаумек
сам говорил, что вам надо пожениться. Что тут такого?  Я не хотел причинить вам вреда.--Я только сказал ...
--Как жаль,--продолжила Виталина, по-прежнему глядя в потолок,--как жаль, что Давид не встает с постели! Но я слышала, он владеет дробовиком, как никто другой. А так как окна спальни выходят на шоссе...--Она замолчала, многозначительно задумавшись. И тут Бренда Тейлер распахнула дверь.
--Вас хочет видеть Давид Кларк!--сообщила она мягким, приятным голоском.
Блумберг изменился в лице.
--Кого он хочет видеть?
--Он хочет видеть всех вас.
--Но к нему же никого не пускают, не так ли?--вскричала Виталина.
--Не знаю. Он пьет виски в постели, вот!
--Итак, мистер Блкмберг,--произнесла Виталина, скрестив на груди руки.--Вы дали нам торжественное обещание, которое тут же нарушили; вы приняли под вымышленным предлогом гостеприимство этого дома; вы получили на блюдечке с голубой каемочкой, вероятно, единственную достойную историю за всю вашу жизнь и надеетесь получить еще больше. Теперь я спрашиваю вас: найдете ли вы в себе мужество увидеться с Давидом?
--Но вы должны посмотреть на это дело моими глазами, мисс Кларк!
--Да?
--Давид Кларк поймет! Он славный малый! Он ...--Похоже, Блумберга внезапно осенила идея, и он повернулся к горничной.--Послушайте! Он не того?
--Чего?
--Нализался! Наклюкался!--с опаской пояснил Блумберг.--Окосел! Назюзюкался! Нагрузился!
До Бренды наконец дошло. Она заверила журналиста, что Давид не нагрузился. Хотя действенность заверений Бренды несколько умалялась ее твердым мнением, что мужчина не считается нагрузившимся до тех пор, пока может без увечий пролететь два пролета лестницы. Но Блумберг не знал этого и поверил девушке.
--Я все ему расскажу,--очень серьезно заявил Блумберг.--А пока я спрашиваю вас обоих. Я приезжаю сюда, и что же со мной происходит?
--Ровным счетом ничего,--ответила Виталина,--по сравнению с тем, что еще произойдет! Но продолжайте!
Блумберг сделал вид, что не слышал ее.
--Меня прогоняют из дома, и мне причиняют серьезные увечья, которые грозили заражением крови! Ладно. На следующий день я возвращаюсь в совершенно новом костюме за десять гиней от Остина Рида, и эта психопатка выливает на меня два ведра воды! Не одно, заметьте, а два!
--Берт Кларк,--свирепо спросила Виталина,--вы
находите в этом что-нибудь забавное?
Берт ничего не смог поделать с собой. Он откинулся назад и буквально завыл.
--Берт Кларк!
--Я ничего не могу поделать,--ответил он, утирая слезы.--Мне просто кажется, что вам, в конце концов, придется выйти за меня замуж!
--Я могу сообщить об этом?--тотчас же осведомил-
ся Блумберг.
--Берт Кларк, что, черт возьми, вы несете? Я ни-
чего подобного не сделаю! Ну и идея!
--Вы ничего не сможете с этим поделать, моя девочка! Это единственное решение нашей проблемы! Я еще не читал «Дейли флудлайт», но представляю, что он там нагородил!
Блумберг ухватился за это.
--Я знал, что вы не рассердитесь! Клянусь, там нет ничего оскорбительного! Я ни словом не обмолвился, что вы регулярно посещаете публичные дома! Вот уж это действительно клевета ...
--Публичные дома?--встрепенулась Виталина.
--Простите, что упомянул об этом,--быстро отреагировал Блумберг.--Я ни за что не сказал бы этого при вас, мисс Кларк, просто вырвалось! Я лишь хочу пояснить, что мне пришлось в этом случае сыграть на публику!
--Вы идете?--спросила Виталина, терпеливо ожидающая в дверях.
Блумберг поправил галстук.
--Да, идем. Я знаю, Давид Кларк, самый славный
малый, когда-либо ходивший по земле, поймет меня!
--Надеюсь!--выдохнула Виталина.--О господи, надеюсь! Бренда, вы сказали, что он выпил виски, да?
Впрочем, на этот вопрос не требовалось ответа. Все трое поднялись за Брендой по лестнице, прошли по коридору, ведущему в заднюю часть дома, и Давид ответил им сам! Двери в Шире были очень толстыми и слабо пропускали звуки. Поэтому голос, доносившийся из комнаты, на лестнице был почти не слышен. Однако, подойдя к самой двери, они четко расслышали:
Я люблю свою милочку, мою ласковую, ласковую милочку!
Она чиста, как лилия в пруду,
Она нежна, как вереск на поляночке ...
Когда Бренда открыла дверь, пение резко прекратилось. В просторной спальне с дубовой мебелью Давид Кларк лежал на кровати, которая, несомненно, исполняла роль ложа страданий. Но по поведению крепкого, старого грешника догадаться об этом было трудно. Его тело до самого пояса было забинтовано. Одна нога в гипсовой повязке была поднята и уложена на специальную подпорку, отчего казалось, что сам он утопает в подушках почти вниз головой.
Хотя волосы и усы ему подстригли, он умудрялся выглядеть еще более косматым, чем прежде. С раскрасневшегося лица приветливо смотрели живые глаза. В непроветренной комнате стоял аромат винокуренного завода. Пользуясь привилегиями инвалида, Давид потребовал, чтобы в люстре горели все лампы. Они освещали его язвительную усмешку, цветастую пижаму и небрежно разбросанные вещи на столике, придвинутом к затемненному окну.
--Входите!--радостно воскликнул он.--Входите и составьте компанию старому калеке! Бренда, пойди принеси еще графин и бокалы! Пододвигайте стулья! Садитесь здесь, чтобы я мог вас всех видеть! Больше нечем заняться!
Последние слова относились к полупустому графину и легкому дробовику 20-го калибра, который он решил почистить и смазать!
--Киска, дорогая, как я рад видеть твое личико!--
продолжал Давид, глядя на Виталину через один из стволов дробовика.--Как ты без меня жила-поживала? Ты не хочешь мне что-нибудь показать, во что я мог бы выстрелить?
Блумберг взглянул на него, повернулся и кратчайшим путем направился к двери. Виталина моментально подскочила к ней, повернула ключ,
вынула его и, зажав в руке, вернулась к постели.
--Конечно, дядя Давид!--нежно промурлыкала она.
--Ах ты моя киска! А вы, Берт, как поживаете? А вы, Шон Блумберг как ваши дела? Я чувствую себя паршиво и не стесняюсь говорить об этом. Ограничен в движениях, как подрастающая китаянка, хотя даже они могли больше, чем я! Ах, если бы мне дали инвалидное кресло, я мог бы передвигаться!--Похлопав по казеннику, он опустил дробовик и поставил его возле постели. Потом продолжил.--Я рад! Может быть, радоваться и нечему, но я рад! Вы же слышали, что произошло со мной? Искусственный лед. Так же как и Сэм. В конце концов, это
было убийство. Но все же жаль старину Ангела Ротнера. Я никогда не испытывал к нему неприязни. Погодите! А где Грег? Почему здесь нет Грега? Что вы сделали с Грегом?
Виталина была настроена решительно.
--Он поехал к командиру отряда местной обороны, дядя Давид. Послушайте, мы кое-что должны вам рассказать! Этот проклятый репортер, пообещав ...
--Какого черта ему понадобилось в отряде местной обороны? Не собирается же он в парашютисты? Его же самого можно принять за парашют! Это безумие! Хуже--это чертовски
опасно!
--Дядя Давид, может быть, вы все-таки выслушаете меня?
--Да, конечно, дорогая! Вступить в отряд местной обороны! Никогда в жизни не слышал подобной чепухи!
--Этот репортер ...
--Он же ничего не говорил об этом, когда был у меня недавно! Он только задавал кучу вопросов о бедном старом Робби. Об этом мы и говорили в понедельник, сидя в башенной комнате. Кроме того, как он, англичанин, может служить в войсках обороны в Шотландии? Ты не поправишь мне ногу?
На лице Виталины было такое отчаяние, что Давид наконец заметил его. Он резко оборвал свою речь и уставился на нее из-под лохматых бровей.
--У тебя что-то случилось, киска?
--Случилось. Послушайте меня хоть немного! Вы помните, как этот мистер Блумберг обещал ни слова не писать в газете, если мы будем снабжать его сведениями о расследовании?
Давид сдвинул брови.
--Боже правый! Уж не напечатали ли вы скандальную новость, что мы вбили вам в задницу клеймор?
--Нет, господи помоги, нет!--ответил Блумберг мгновенно и с явной искренностью.--Я ни словом не обмолвился об этом. Я получил газету и могу это доказать.
--Тогда что же тебя угнетает, киска?
--Он говорил ужасные вещи об Берте и обо мне. Не знаю точно, что именно, а Берт, по-моему, даже не хочет этого знать, но что-то вроде того, что мы с Бертом вели себя аморально ...
Давид уставился на нее. Затем откинулся назад и разразился смехом. Смеялся он до слез.
--А что, ничего не было?
--Нет! Только из-за ужасного совпадения, только из-за того, что нам пришлось провести ночь в одном купе в поезде из Лондона ...
--Никто не заставлял вас проводить ночь в одной комнате в понедельник,--заметил Давид.--Но вы это благополучно сделали. А?
-- Они провели ночь в одной комнате?--быстро по-
любопытствовал Блумберг.
--Разумеется, провели!--взревел Давид.--Давай же, киска! Будь мужчиной! То есть, я хочу сказать, будь женщиной! Признайся! Имей мужество отстаивать свои убеждения. Чем же вы тогда занимались, если не приятно проводили время? Чушь!
--Видите ли, мисс Кларк,--оправдывался Блумберг,--мне надо было оживить очерк любовной историей, и это был единственный способ. Он понимает. Ваш приятель понимает. Вам не о чем волноваться, никоим образом.
Виталина посмотрела сначала на одного, потом на другого. На ее лице застыло выражение безнадежности и отчаяния. В глазах у нее появились слезы, и она опустилась на стул, закрыв лицо руками.
--Ну же! Полегче!--произнес Берт.--Давид, просто
я сказал Виталине, что ее репутация будет безнадежно скомпрометирована, если мы сейчас не поженимся. Я просил ее стать моей женой ...
-- Никогда не просили!
--Ну, так делаю это сейчас, при свидетелях. Мисс
Кларк, не окажете ли вы мне честь стать моей женой?
Виталина раздраженно подняла заплаканное лицо.
--Разумеется, идиот!--взорвалась она.--Но разве
нельзя было сделать это прилично, а не добиваться своего шантажом? Ведь я давала тебе сотню возможностей!
Давид широко открыл глаза.
-- Вы хотите сказать,--восторженно воскликнул он,--что будет свадьба?
--Могу я это напечатать?--тут же спросил журналист.
--На оба вопроса ответ: да,--откликнулся Берт.
--Дорогая моя киска! Дорогой мой приятель! Боже мой!--заорал Давид, потирая руки.--Мы устроим та-
кой праздник, какого эти стены не видели с той самой
ночи, когда в 1900 году пала добродетель Эллы! Госпо-
ди! Интересно, есть ли в доме волынка? Я уже много лет не пробовал, но то, что я мог бы сделать, вас порадует.
--Вы на меня не сердитесь?--с тревогой поинтересовался Блумберг.
--На вас? Черт возьми, нет! За что? Подходите, старина, садитесь!
--Тогда для чего,--не успокаивался Блумберг,-- вам нужна эта игрушка?
--Игрушка? Игрушка?--Давид схватил дробовик.--
А вы знаете, что обращение с этой игрушкой требует гораздо больше искусства и точности, чем с ружьем 12-го калибра? Не верите, да? Хотите, покажу?
--Нет, нет, нет! Я верю вам на слово.
--Вот так-то лучше. Подходите и выпейте. Нет, у нас нет бокалов! Где же Бренда? И Элла? Нам нужна Элла! Элла!
Виталине пришлось отпереть дверь. Блумберг с облегчением вздохнул, сел и вытянул ноги, словно у себя дома. Но с появлением Эллы снова тревожно вскочил. Однако Элла с ледяной откровенностью проигнорировала его. Она окинула всех, минуя Блумберга, непроницаемым взглядом. Веки у нее распухли, покраснели, а губы были крепко сжаты. Берт попытался уловить хоть какое-то сходство между ней и женщиной со старой фотографии, но все куда-то ушло.
--Послушай, старушка!--обратился к ней Давид, протянув руку.--У меня великолепная новость! Славная новость! Эти двое,--он указал на Виталину и Берта,--решили пожениться!
Элла промолчала и лишь пристально поглядела на Берта. Потом ее взгляд переметнулся на Виталину. Она подошла к девушке и быстро поцеловала ее. Как ни удивительно, из глаз Эллы полились слезы.
--Ну вот!--Давид неловко пошевелился и уставил-
ся на собравшихся.--Это самый старинный обычай,--
ворчливо пожаловался он.--Когда кто-то собирается
жениться, всегда льются слезы! Это же счастье! Прекрати, черт возьми!
Элла оставалась неподвижной, но было видно, что она с трудом сдерживает слезы. Лицо ее морщилось и дергалось.
--Если ты не прекратишь, я в тебя чем-нибудь запущу!--заорал Давид.--Неужели ты не можешь сказать «поздравляю» или что-нибудь подобное? Кстати, в этом доме есть хоть одна волынка?
--Никакого безбожного веселья тебе здесь не будет, Давид Кларк!--огрызнулась Элла, с трудом выговаривая слова. Однако затем всех удивила, потому что произнесла.--Я благословляю вас, если благословение старой, уродливой тетки что-то для вас значит!--и посмотрела сначала на Виталину, а потом на Берта.
--Ну что ж, тогда мы, по крайней мере, можем выпить виски! Надеюсь, ты не откажешься выпить за их здоровье?--проворчал Давид.
--Ага. Сегодня я, так и быть, выпью! И пусть дьявол попляшет на моей могиле!--Элла содрогнулась.
--В жизни еще не встречал такой брюзги,-- проворчал Давид, но просиял, когда появилась Бренда с графином и бокалами.--Еще один бокал, девочка! Постой! А может быть, и еще один графин, а?
--Момент!--остановил его Берт, искоса взглянув на
дробовик.--Уж не собираетесь ли вы устроить сегодня
еще одну попойку?
--Попойку? Чепуха!--возразил Давид, наливая себе немного и осушая залпом бокал прежде, чем налить всем.--Кто говорит о попойке? Мы пьем за здоровье и счастье невесты и жениха, в конце концов! Вы же не будете возражать против этого, правда?
--Я не могу,--улыбнулась Виталина.
--Я тоже,--поддержал ее Блумберг.--У меня великолепное настроение! Я прощаю всех! Я прощаю даже мадам,--он запнулся, так как явно побаивался Эллу,--за испорченный костюм, стоивший мне десять гиней!
Давид заговорил, стараясь убедить Эллу.
--Послушай, Элла! Мне жаль Сэма, но его боль-
ше нет. И все обернулось к лучшему. Хотя ему и при-
шлось умереть, я охотно признаю, что его смерть выта-
щила меня из огромной финансовой дыры! Знаешь, что я собираюсь сделать? Только не лечиться в Лондоне! Я собираюсь нанять кеч и отправиться в круиз по южным морям! А ты, Элла, можешь заказать дюжину больших портретов Сэма и любоваться ими весь день! Или поехать в Лондон и посмотреть на танцы под джаз! Ты в безопасности, старушка!
Элла побелела.
--Да,--сверкнув глазами, отозвалась она,--а ты знаешь, почему мы в безопасности?
--Спокойно!--воскликнул Берт.
Несмотря на доброе и веселое расположение духа, он понял, что сейчас произойдет. Поняла это и Виталина. Оба они подошли к Элле, но та не обратила на них никакого внимания.
--Моя совесть больше не вынесет этой проклятой
лжи! Ты знаешь, почему мы в безопасности?--Она по-
вернулась к Блумбергу. И, впервые обратившись к нему, спокойно сообщила, что Ангус покончил с собой. Затем выложила ему всю историю, приведя веские доказательства своей правдивости. И каждое слово в этой истории было правдой!
--Это очень интересно, мадам!--заключил Блумберг, уже выпив бокал виски и собираясь налить еще. Похоже, ему льстило внимание Эллы.--Так вы больше не сердитесь на меня?
Элла уставилась на него.
--Сердиться на вас? Вот еще! Вы слышали, что я рассказала?
--Да, конечно, мадам,--примирительно ответил Блумберг,--и, разумеется, понимаю, как это вас расстроило ...
-- Да вы никак мне не верите?
Блумберг откинул голову и рассмеялся.
--Мне очень неприятно спорить с леди, мадам! Но
если вы поговорите с полицией, сыщиком Чаумеком или с кем-нибудь из присутствующих здесь, вы поймете, что или кто-то обманывает вас, или вы обманываете себя! Разве вам не сказали, что Ангел Ротнер покончил с собой, оставив записку с признанием в убийстве мистера Кларка?
У  Эллы перехватило дыхание. Сморщив нос, она
взглянула на Давида.
-- Это правда, Элла! Знай это. Где ты была весь день?
Берт не мог без боли смотреть на нее. Старая женщина с трудом подошла к креслу-качалке и села. Из-под гневной маски, за которой до сих пор скрывалось ее лицо, вдруг проступило лицо человека, чувствующего, живого, испытывающего боль.
--Вы не обманываете меня?--спросила она.--Кля-
нусь ...--И вдруг, раскачиваясь на качалке, засмеясь так, что стали видны все ее еще красивые зубы. Лицо Эллы озарилось и стало светлее. Создавалось впечатление, что она с радостью благодарит Бога.
Сэм не совершал греха самоубийства! Его душа не попала в ад! И Элла, Элла, чьей фамилии никто не
знал, раскачивалась в качалке и смеялась от счастья!
Давид, не обращая на нее внимания, продолжал вы-
полнять обязанности бармена.
--Вы же понимаете,--сияя, объяснил он,--ни Грег Чаумек, ни я, мы ни минуты не сомневались, что это самоубийство. Однако хорошо, что все встало на свои места. У меня даже мысли не было, что ты не знаешь, иначе я приполз бы из этой кровати и рассказал тебе! А теперь будьте умницами! Я знаю, что в доме траур. Но, учитывая обстоятельства, как насчет того, чтобы принести волынку?
Элла встала и вышла из комнаты.
--Клянусь Юпитером! Она пошла за ней! Что тебя угнетает, киска?
Виталина неуверенно, блестящими глазами смотрела на дверь. Прикусив губу, она перевела взгляд на Берта и произнесла.
--Не знаю. Я счастлива ... и все же у меня какое-то непонятное, смешанное чувство.--Потом повернулась к старику Кларку.--Дядя Давид, не сделаете ли вы мне большое одолжение?
--Все, что угодно, дорогая!
-- Не нальете ли вы мне еще?—Виталина протянула ему бокал.
--Вот теперь я узнаю мою киску!--взревел Давид.--Вот. Достаточно?
--Еще немного, пожалуйста.
--Еще немного?
--Да, пожалуйста.
--Вот это да!--пробормотал Блумберг, который под влиянием «Рока Кларков» возбудился и стал словоохотлив.--Вы, два преподавателя, друг друга стоите! Не понимаю, как вам это удается? Может быть, кто-нибудь хочет попеть?
Блаженно откинув голову на подушки, словно восседая на троне, Давид поднял дробовик и помахал им в воздухе, как бы управляя оркестром. Его бас способен был сокрушить стекла.
«Я люблю свою милочку, мою ласковую, ласковую милочку ... »
Блумберг, глубоко втянув подбородок в ворот, принял торжественно-напыщенный вид. Предварительно откашлявшись, он нашел правильную тональность, плавно поднял бокал и присоединился.
 «Она чиста, как лилия в пруду!»
Берта, собиравшегося поднять тост за Виталину, охватило чувство, будто все идет к лучшему и утро вечера мудренее. К радости быть влюбленным и просто смотреть на Виталину прибавилось удовольствие от крепкого напитка у него в руке.
 «Она нежна, как вереск на поляночке ...»
У него был хороший, громкий баритон, а у Виталины еле слышное сопрано. Их квартет наполнил комнату звуками. Тетушке Элла, вернувшейся с волынкой, которую она решительно протянула Давиду и которую он, не прерывая песни, с готовностью схватил, должно быть, показалось, что вернулись старые времена.
--Ну и ну!--удивленно произнесла тетушка Элла. –Ну и ну!

 


                Г Л А В А  10

Берт Кларк открыл один глаз. Откуда-то издалека, недоступная ни для зрения, ни для слуха, его душа по подземным коридорам болезненно возвращалась в его тело. Ему казалось, что он смотрит альбом с семейными фотографиями и снова видит лицо, которое только сегодня где-то видел ...
Потом он проснулся. Открытый глаз нестерпимо болел. Но, открыв второй, он почувствовал страшную боль в голове и сразу осознал, что с ним произошло: он снова перехватил этого зелья!
Берт лег и стал смотреть на трещины в потолке. Комната была наполнена солнечным светом. У него невыносимо болела голова, а в горле пересохло. Но его вдруг осенило, что чувствует он себя совсем не
так плохо, как в первый раз. Это породило неприятные
сомнения. Овладело ли им адское зелье? Был ли это, (как говорится в брошюрах о воздержании) коварный яд, действие которого с каждым днем становится все слабее и слабее?
Затем им овладело другое чувство, обнадеживающее или приводящее в уныние, в зависимости от того, как посмотреть на это питье. Порывшись в памяти, он не смог ничего вспомнить,
кроме неясных сцен, в которых преобладал звук волынки и образ Эллы, с блаженством раскачивающейся взад-вперед в кресле-качалке.
Однако его не угнетало ни чувство греха, ни чувство вины, ни чувство тяжкого преступления. Он знал, что вел себя так, как подобает вести себя джентльмену, даже в тапочках. Странное, но реальное ощущение. Он даже не испугался, когда неожиданно вошла Виталина. Она, наоборот, выглядела сегодня виноватой и затравленной. Виталина принесла на подносе две чашки черного кофе и, поставив поднос на столик, посмотрела на Берта. Потом, откашлявшись, сказала.
--Я знала, что ты в отвратительном состоянии и проспишь далеко за полдень. Полагаю, ты ничего не помнишь о вчерашнем вечере, да?
Он попытался сесть, чтобы облегчить головную боль.
-- Ну, нет. Э ... я не ...
--Нет, нет. Берт Кларк, на всем свете не было та- кого чванливого ничтожества, как ты! Ты сидел и сиял словно тебе принадлежит весь мир. Мало этого, взялся еще за поэзию! Когда ты начал читать Теннисона, я не знала, что думать. Ты прочел всю «Принцессу» и почти всю «Мод». А когда нагло процитировал: «Положи свою нежную ручку на мою и доверься мне», а затем похлопал меня по руке ... вот так. ..
Отвернувшись, он потянулся за кофе.
--Понятия не имел, что знаю столько из Теннисона.
--А ты на самом деле и не знаешь! Когда не мог вспомнить слова, просто заменял их на «трам-пам, трам-пам» и продолжал!
--Ничего. По крайней мере, мы были в порядке?
Виталина, сделав глоток, опустила чашку. Она звякнула, коснувшись блюдца.
--В порядке?--переспросила Виталина, широко открыв глаза.--Только этот негодяй Блумберг сейчас, вероятно, в больнице!
У Берта затрещала голова.
-- Мы не…?
--Нет, не ты. Дядя Давид.
--Боже мой, неужели он снова напал на Блумберга? Но они уже большие мальчики! Не мог же он снова напасть на Блумберга! Что произошло?
--Ну, все было в порядке, пока Давид не выпил пятнадцатую порцию «Рока» и Блумберг, который тоже был, как он сказал, «подшофе», не пересказал написанную им статью. У него с собой была газета, но он пожелал не показать опубликованную статью, а пересказать ее. Вдруг она нам не понравится?!
--Да?
--На самом деле статья оказалась не так уж плоха. Я это признаю. Все написано правильно, кроме момента, как Давид решил спать в башенной комнате.
--Да?
--Блумберг изложил этот инцидент примерно так. Ты же помнишь, что он подглядывал в окно столовой? Так вот, он написал: «Доктор Давид Кларк, глубоко религиозный человек, положил руку на Библию и поклялся, что не войдет в церковь до тех пор, пока семейный призрак не прекратит бродить по замку Шира». Секунд десять Давид удивленно смотрел на него. Затем показал на дверь и заорал: «Вон!«. Блумберг не понял. Тогда Давид побагровел и
опять крикнул: «Вон из этого дома и больше сюда ни ногой!». Затем схватил дробовик и ...
--Он не…?
--Не тогда. Блумберг бросился к лестнице, Давид приказал: «Выключите свет и уберите затемнение. Когда он пойдет по дороге, я подстрелю его из окна!». Его кровать стоит у окна, помнишь?
--Не хочешь ли ты сказать, что Давид попал Блумбергу в зад, когда тот бежал в Инверэри?
--Нет,--ответила Виталина.--Не Давид. я.--Ее голос
стал глухим как стена.--Берт, дорогой, мы должны уб-
раться из этого коварного места! Сначала ты, теперь я!
Не знаю, что на меня нашло, правда, не знаю!
У Берта еще больше разболелась голова.
--Но погоди! А где же был я? Я не вмешался?
--Ты даже не заметил. Ты рассказывал Элле «Сэра Галахада». Дождь уже перестал--это было в четыре часа утра,--и появилась луна. Я, видишь ли, разозлилась на Блумберга. А он как раз шел по дороге. Должно быть, он услышал, как открылось окно, и заметил дробовик, освещенный лунным светом, потому что припустил так, как не бежал даже в понедельник вечером! И тут я попросила: «Дядя Давид, позвольте выстрелить мне!». Он ответил: «Ладно, только пусть отбежит подальше, мы же не
хотим причинить ему вред!». Вообще-то я боюсь оружия и не могла бы попасть даже в дверь сарая! Но проклятое зелье сделало свое черное дело! Я слепо направила ружье и метко выстрелила из второго ствола! Берт, ты думаешь, меня арестуют? И не смей смеяться!
--Помпилия, ты дашь им убить меня?--пробормо-
тал Берт. Он сел, выпил кофе и постарался остановить
плывущий вокруг мир. Потом сказал.--Не беспокойся!
Я пойду и поговорю с ним.
--Но если я ...
--Ты не могла серьезно его ранить! Стреляла издалека, ружье всего лишь 20-го калибра, да еще с облегченным зарядом. Он ведь не упал, правда?
--Нет, только бежал с трудом.
--Тогда все в порядке.
--Но что мне делать?
--«Положи свою нежную ручку на мою и доверься мне!»
--Берт Кларк!
--Разве это не самое верное решение?
Виталина подошла к окну и поглядела на тихие воды залива, сверкающие на солнце.
--Но это,--тихо произнесла она,--еще не все.
--Боже мой, Виталина ...
--Нет, нет, нет! Подобных неприятностей больше не было! Сегодня утром я получила письмо. Меня отзывают.
--Отзывают?
--Из отпуска. Колледж. Сегодня же утром я видела утренний номер шотландской «Дейли экспресс» Похоже, начинается настоящая травля!
Солнечный свет заливал холмы, окрашивая их в золотой и сиреневый цвета. Берт вынул из прикроватной тумбочки пачку сигарет, закурил и глубоко затянулся. Голова у него шла кругом, но он спокойно созерцал залив и курил.
--Значит, в нашем отпуске наступил антракт, --наконец произнес он.
--Да,--не оборачиваясь, подтвердила Виталина.-- Берт, ты любишь меня?
--Ты же знаешь, что люблю!
--Тогда какое нам до этого дело?
--Никакого!
Наступила тишина.
--Когда ты должна ехать?--спросил он наконец.
--Боюсь, сегодня вечером. Так требуют в письме.
--Тогда,--живо заявил он,--не будем терять время! Чем быстрее я соберусь, тем лучше. Надеюсь, нам удастся взять два купе рядом. Здесь мы, во всяком случае, сделали все, что могли, да и могли-то не слишком много! Официально дело закрыто. Хотя, конечно, мне хотелось бы узнать, чем все это кончится, если кончится вообще!
--Еще сможешь узнать!--сказала Виталина, отвернувшись от окна.
--Что ты имеешь в виду?
Она сморщила лоб. Ее нервное состояние объяснялось не только событиями прошлого вечера.
--Видишь ли,--продолжала она,--здесь Грег Чаумек! Когда я поставила его в известность, что должна сегодня вечером уехать, он сообщил, что, вероятно, тоже уедет. Я спросила: «А как же сами знаете что?»--а он ответил: «Полагаю, все обойдется». Но по его тону я поняла: что-то еще произошло. Что-то ужасное! Он вернулся только на рассвете и, кстати, хочет увидеться с тобой!
--Я моментально оденусь! А где все остальные?
--Давид еще спит. Элла и Бренда куда-то ушли. В доме никого нет, кроме нас с тобой и Грега Чаумека. Берт, дело не в похмелье, не в Блумберге и не в нервах! Но ... мне страшно! Пожалуйста, спустись вниз как можно скорее!
Порезав при бритье лицо, Берт сказал себе, что это из-за вчерашнего питья, что все его страхи вызваны взбудораженным желудком и злоключениями Блумберга. Шира пребывала в абсолютной тишине. Даже звук лыощейся из крана воды разносился по всему дому. Спустившись в столовую, Берт застал там Чаумека. Он, в старом черном костюме из альпака и при галстуке ленточкой, сидел на диване. Солнце освещало его теплым светом. Зажав неизменную трубку зубами, он отрешенно глядел куда-то вдаль. У него был вид
человека, обдумывающего какое-то опасное дело и не
совсем уверенного в его исходе. Полы жилета мерно шевелились от его сопения. Большая копна тронутых сединой волос закрывала один глаз.
Берт с Виталиной выпили кофе и съели по тосту. Говорили немного. Никто не знал, что делать. У всех было чувство, которое испытывает ученик, не знающий, вызовут его к директору или нет. Но обстановка разрядилась сама собой.
--Доброе утро!--раздался чей-то голос.
Берт с Виталиной ринулись в холл. У двери стоял Бриан Смит в летнем, почти кокетливом коричневом костюме. В руках у него были шляпа и портфель. Адвокат поднес руку к звонку, словно желая на что-то указать.
--Похоже, здесь никого нет,--произнес он приятным, но несколько раздраженным голосом. Берт посмотрел направо. В открытую дверь столовой
он увидел, как Грег Чаумек пошевелился, фыркнул и
поднял голову, словно пробудившись ото сна. Берт снова перевел взгляд на высокую, сутулую фигуру адвоката, четко вырисовывающуюся на фоне сверкающего залива.
--Могу я войти?--вежливо спросил Смит.
--Пожалуйста, входите,--заикаясь, пригласила Виталина.
--Спасибо!
Смит робко вошел, подошел к двери столовой, за-
глянул туда и издал возглас не то удовлетворения, не то досады.
--Пожалуйста, входите!--пророкотал Грег Чаумек.--
Входите все и закройте за собой дверь!
Ворвавшийся воздух не смог уничтожить затхлую атмосферу комнаты с привычным запахом мокрой клеенки, старого дерева и камня. Из резной рамки на камине на собравшихся смотрел с фотографии Сэм, все еще с траурной лентой. Солнце поблескивало на безвкусных картинах в золоченых рамах и бессовестно обнажало потертости на ковре.
--Дорогой сэр,--произнес адвокат, положив шляпу и портфель на стол, где лежала Библия, и выговаривал слова так, словно диктовал письмо.
--Пожалуйста, садитесь!--пригласил его Грег Чаумек.
Смит слегка сморщил высокий лоб.
--Я пришел сюда по вашему телефонному звонку.--Он капризно пожал плечами.--Смею заметить, сэр, что я занятой человек! Последнюю неделю я почти каждый день бывал в этом доме, по тому или иному поводу. Сейчас вопрос разрешен, как бы ни был он серьезен ...
--Он не разрешен!--заявил Грег Чаумек.
--Но ...
--Сядьте все!--приказал Чаумек.
Выбив из трубки пепел, он откинулся назад, сунул пустую трубку в рот и затянулся. Пепел разлетелся по его жилету, но он не стал его стряхивать. Чаумек долго смотрел на собравшихся, и неловкость Берта начала превращаться в нечто вроде страха.
--Господа и мисс Кларк,--начал Грег Чаумек,
шмыгнув носом.--Вчера, если вы помните, я говорил об
одном шансе на миллион. Я не смел ожидать столь многого. И все же в деле Сэма Кларка выпал именно этот шанс, и я надеялся, что с Ротнером он тоже выпадет. Так и случилось.--Помолчав, он добавил тем же невозмутимым тоном.--Теперь я имею инструмент, которым, в некотором смысле, был убит Ангел Ротнер!
Всего на несколько секунд в комнате воцарилась мертвая тишина, и только табачный дым струился в солнечных лучах, исчезая в накрахмаленных кружевных зававесках.
--Убит?--взорвался адвокат.
--Именно.
--Простите, если я предположу, что ...
--Сэр,--перебил его Грег Чаумек, вынув трубку изо
рта,--в глубине души вы знаете, что Ангел Ротнер был
убит, так же как и то, что Сэм Кларк покончил с собой! Ну, разве не так?
Смит быстро огляделся.
--Все в порядке,--заверил его сыщик.--Нас в доме
только четверо. Я позаботился об этом. Можете гово.рить свободно.
--Я вообще не намерен говорить.--Голос Смита звучал отрывисто.--Вы пригласили меня только для того, чтобы сказать это? Ваше предположение противоречит здравому смыслу!
Грег Чаумек вздохнул.
--Интересно, назовете ли вы его таким уж противоречащим здравому смыслу,--сказал он,--если я скажу вам, какое предложение я намерен сделать.
--Предложение?
--Сделка. Дело, если хотите.
--О сделке не может быть и речи, дорогой сэр! Вы сами говорили, что дело простое, которое только начать и кончить. Полиция считает так же. Сегодня утром я виделся с мистером Колином Фогтом, прокурором.
--Да. Это часть моей сделки.
Смит чуть не вышел из себя.
--Не скажете ли вы мне, сэр, чего вы от меня хо-
тите, если вообще чего-то хотите? И вообще, откуда у вас это порочное и поистине опасное представление, будто Ангел Ротнер был убит?
Выражение лица Грега Чаумека осталось безучастным.
--Я получил его, во-первых,--ответил он, надув ще-
ки,--из куска материала затемнения, толи на деревянной раме, который должен был быть на окне в домике Ротнера, но которого там не было. Ночью затемнение было на окне, иначе свет фонаря увидела бы местная оборона. А фонарь (если помните показания) горел. Однако по какой-то причине потребовалось погасить фонарь и убрать с окна
затемнение. Зачем? В этом и заключалась проблема! Я и тогда не понимал, почему убийца, уходя, просто не оставил фонарь зажженным, а затемнение на окне? На первый взгляд это казалось невероятно сложной проблемой. Очевидно, для того, чтобы показать нам, что убийца снял затемнение, поскольку хотел бежать через окно, а поставить его на место не смог. Если следовать этой версии, она наводит на размышления. Мог ли он, например, каким-то образом пробраться через стальную решетку и потом каким-то образом вернуть ее на место?
Смит фыркнул.
--Но ведь решетка прикреплена изнутри!
Грег Чаумек очень серьезно кивнул.
--Да. Прикреплена. Так что убийца не мог этого сделать. Или мог?
Смит встал.
--Мне очень жаль, сэр, что я не могу остаться и дальше слушать эти нелепые измышления! Сэр, вы меня шокируете! Сама мысль, что Ротнер...
--Вы не хотите выслушать мое предложение?--обратился к нему Грег Чаумек и помолчал.--А оно вам понравилось бы.--Он снова помолчал.--Очень понрави-
лось бы.
Взяв со столика шляпу и портфель, Смит опустил
руки, выпрямился и снова посмотрел на Грега Чаумека. Его лицо было неестественно белым.
--Боже правый!--прошептал он.--Вы намекаете ... а ... что я убийца, да?
--Нет, нет,--ответил Грег Чаумек.--Фу-ты, фу-ты! Конечно нет!
Берт задышал легче. Ему в голову пришла та же идея, которую скрытые намеки Грега Чаумека делали еще более зловещей. Смит провел пальцем по внутренней части своего свободного воротника.
--Я рад,--сказал он, стараясь говорить сухо,--я рад,
по крайней мере, это слышать. А теперь давайте, сэр!
Выкладывайте ваши карты! Что у вас за предложение,
способное заинтересовать меня?
--Предложение, касающееся благополучия ваших клиентов. Короче, семьи Кларков.—Грег Чаумек лениво выбил пепел из трубки.--Видите ли, я в состоянии доказать, что Ангел Ротнер был убит.
Смит уронил на стол шляпу и портфель, словно обжегшись о них.
--Доказать? Как?
--Дело в том, что у меня имеется инструмент, которым, в определенном смысле, его убили.
--Но Ротнера повесили на поясе халата!
--Мистер Смит, если вы изучите труды лучших специалистов в области криминологии, то поймете, что они сходятся в одном. Нет ничего более сложного, чем определить, был ли человек повешен, или его сначала задушили, а потом повесили, чтобы симулировать повешение. Именно это и случилось с Ротнером. На него напали сзади и задушили. Не знаю чем. Шейным платком. Вероятно, шарфом. Потом убийца, хорошо знающий свое дело, мастерски организовал все уловки. Если такие вещи сделать тщательно, результат будет не отличить от настоящего самоубийства. Этот убийца допустил только одну неизбежную, но роковую ошибку. Спросите себя снова, принимая во внимание зарешеченное окно ...
Смит протянул руки, словно в мольбе.
--Но что это за таинственное доказательство? И кто этот таинственный убийца?--Его взгляд стал резким.--Вы знаете, кто это?
--О да,--ответил Грег Чаумек.
--Вы не в состоянии доказать,--сказал адвокат, по- стучав костяшками по столу,--что Сэм Кларк по-
кончил с собой?
--Нет. Однако, если доказано, что Ротнер был убит, тогда и его признание следует считать ложным. Признание, предусмотрительно напечатанное на машинке, признание, которое могло быть написано кем угодно, а фактически написано убийцей. Что тогда подумает полиция?
--Так что же именно вы мне предлагаете?
--Значит, вы все же выслушаете мое предложение?
--Я выслушаю все, если вы откровенно расскажете мне все!--заявил адвокат. Подойдя к креслу, он сел и сцепил костлявые руки.--Так кто убийца?
Грег Чаумек посмотрел на него.
--А у вас нет никаких идей?
--Клянусь, никаких! И ... я ... по-прежнему оставляю за собой право не верить ни одному вашему слову! Кто убийца?
--Откровенно говоря,--ответил Грег Чаумек,--я думаю, убийца уже в доме и с минуты на минуту будет здесь!
Виталина бросила на Берта безумный взгляд. В комнате было очень тепло. Поздняя муха жужжала
у оконного стекла за накрахмаленной занавеской. В тишине ясно послышались чьи-то шаги. Похоже, кто-то
шел через холл.
--Это, должно быть, наш друг,--невозмутимо сооб-
щил Грег Чаумек и громко крикнул.--Мы в столовой!
Идите сюда!
Шаги на минуту затихли, но потом приблизились к двери комнаты. Смит нервно вскочил, крепко сжав руки. Берт слышал, как хрустнули его суставы. С тех пор, как они впервые услышали шаги, и до того,
как ручка повернулась и дверь открылась, прошло, вероятно, секунд пять-шесть. Берту они показались бесконечными. Каждая доска в доме, казалось, скрипела и трещала сама по себе; ожидание было таким же живым, чутким и настойчивым, как монотонно гудящая муха возле оконного стекла.
Дверь открылась, в комнату вошел человек.
--Это убийца!--произнес Грег Чаумек и показал на
мистера Ричарда Куртиса из страховой компании.
Яркий солнечный свет с головы до ног озарил внезапно появившегося Куртиса. Короткая, плотная фигура, облаченная в темно-синий костюм. Светлые волосы, свежий цвет лица, необычайно светлые глаза. В одной руке--котелок, другая теребит шейный платок Голова наклонена набок, словно от чего-то отстраняясь.
--Простите?--спросил он несколько визгливым го-
лосом.
--Я сказал входите, мистер Куртис,--ответил Грег Чаумек.--Или я должен сказать мистер Кларк? Ведь
ваша настоящая фамилия Кларк, не так ли?
--О чем, черт возьми, вы говорите? Я вас не понимаю!
--Два дня назад,--продолжил Грег Чаумнек,--когда
я впервые вас увидел, вы стояли на том же месте, что и сейчас. Я находился у этого окна (помните?) и рассматривал фотографию Сэма Кларка. Нас не представили. Я оторвался от фотографии и был настолько поражен бросившимся мне в глаза сходством, что спросил вас: «Вы тоже Кемпбелл, сэр?».
Берт это помнил. В его воображении короткая, плотная фигура, стоящая перед ним, превратилась в короткую, плотную фигуру Давида или Сэма Кларков.
Светлые волосы и усталые глаза стали светлыми волосами и усталыми глазами с фотографии Роберта Кларка из семейного альбома. Все это колебалось, изменялось и искажалось, как отражение в воде, но вместе складывалось в стройный образ стоящего перед ними человека.
--Теперь он вам кого-то напоминает, мистер Смит?--осведомился Грег Чаумек.
Адвокат бессильно опустился в кресло. Или, скорее, его длинные, худые ноги сложились, как рама для сушки белья. Он ощупью нашел подлокотники кресла.
--Робби Кларк!--выдохнул он.
Это был не возглас, не вопрос, не какое-то выражение эмоций, это была просто констатация факта.
--Вы сын Робби Кларка,--сказал Грег Чаумек.
--Я должен настаивать ...--начал мнимый Куртис, но Грег Чаумек его перебил.
--Внезапное сопоставление фотографии Сэма и лица этого человека навело меня на предположение, которое некоторые из вас, наверное, пропустили. Позвольте же мне освежить вашу память.--Он посмотрел на Берта и Виталину.--Думаю, Элла рассказала вам, что Сэм Кларк обладал сверхъестественным чутьем на семейное сходство, мог определить представителя своего рода, даже если человек «зачернит лицо и будет говорить на
иностранном языке». Таким же чутьем, правда, в меньшей степени, обладает и сама Элла.--На этот раз Грег Чаумек взглянул на Смита.--Поэтому мне показа-
лось очень любопытным и интересным, что, как вам уже говорили, мистер Куртис всегда держался подальше от Эллы и никогда, ни при каких обстоятельствах не приближался к ней. Показалось, что тут есть над чем поразмыслить. Шотландская полиция не может воспользоваться источниками Скотленд-Ярда. Но мне через моего друга, суперинтендента Мак-Кенли, это удалось. Мне понадо-
билось всего несколько часов, чтобы узнать правду о мистере Ричарде Куртисе, хотя официальное подтверждение нашего разговора с Мак-Кинли я получил только сегодня утром.--Вынув из кармана неразборчиво надписанный конверт, Грег Чаумек бросил на него взгляд, затем надел очки и посмотрел на Куртиса:--Ваше настоящее имя
Ричард Кларк. Вы обладаете или обладали паспортом номер 609348 Южно-Африканского Союза. Восемь лет назад вы приехали в Англию из Порт-Элизабет, где до сих пор живет ваш отец, Роберт Кларк, уже больной и немощный. Вы изменили фамилию Кларк, поскольку фамилия вашего отца вызывает неприятные
ассоциации в страховой компании «Геркулес», в которой вы работали. Два месяца назад (как вы сами говорили) вы переехали из Англии, чтобы работать в одном из нескольких отделений вашей фирмы в Глазго. Там, разумеется, вас опознал Сэм Кларк.
Ричард Куртис облизал губы. На его лице застыла скептическая улыбка. Однако он быстро взглянул на Смита, словно желая посмотреть, как все это воспринимает тот, и возразил.
--Но это же полный абсурд!
--Вы отрицаете эти факты, сэр?
--Даже если я и изменил часть моего имени по причинам, касающимся только меня, то что же я наделал, скажите мне, ради бога?--спросил Куртис, ослабляя туго затянутый ворот. При этом он слегка подскочил, и тут все вспомнили о Давиде. --Я бы также хотел знать, сыщик Чаумек, почему вы и два офицера разбудили меня вчера ночью? Только для того, чтобы задать какие-то дурацкие вопросы о страховке? Но это ладно. Повторяю: что, вы предполагаете, я сделал?
--Вы помогли Сэму Кларку спланировать само-
убийство,--ответил Грег Чаумек.--Попытались убить
Давида Кларка и убили Ангела Ротнера!
Куртис побелел.
--Абсурд!
--Вы не были знакомы с Ангелом Ротнером?
--Разумеется, нет.
--Вы никогда не бывали поблизости от его домика у водопадов Коу?
--Никогда.
Грег Чаумек закрыл глаза.
--В таком случае вы не будете возражать, если я вам расскажу, что, по моему мнению, вы сделали? Как вы сами сказали, Сэм пришел в ваш офис в Глазго, когда оформлял последний полис. Полагаю, он видел вас и раньше. Сэм сразу определил, что вы сын его брата; вы это отрицали, но в конце концов вынуждены были признаться. Сэм, конечно, решил, что это дает ему тройную защиту. Он ничего не оставлял на волю случая. Он знал вашего отца как отъявленного негодяя; а хорошо разбираясь в людях, сразу понял, что яблочко от яблони недалеко падает. Поэтому, оформляя последний полис, в котором и особой необходимости-то не было, как предлог, чтобы постоянно бывать у вас, он подробно объяснил вам
свои намерения. Вы должны были приехать и расследовать тщательно спланированную смерть. Если бы случился какой-либо промах, вы его прикрыли бы, сказав, что это убийство, хотя и знаете, что на самом деле произошло. У вас было множество побудительных причин помочь Сэму. Он мог вам напомнить, что вы помогаете своей семье. Что с его смертью только шестидесятипятилетний старик Давид является для вашего отца и в конечном счете, разумеется, для вас препятствием на пути
к наследованию почти 18 000 фунтов. Он мог взывать к вашей преданности семье, единственному фетишу, которому Сэм слепо поклонялся. Но для вас это не было фетишем, мистер Куртис-Кларк! Вы вдруг увидели, что можете сыграть в собственную игру. Со смертью Сэма, а также Давида...—Грег Чаумек помолчал.--Видите ли,--добавил он, обращаясь к остальным,--после попытки убийства Давида стало совершенно ясно, что наш друг стал главным подозреваемым. Разве вы не помните,
что именно мистер Куртис, а не кто другой, заставил Давида спать в башне?
Бриан Смит встал, но снова сел. В комнате было жарко, и по лбу Куртиса потекла тонкая струйка пота.
--Вспомните, пожалуйста, два разговора. Один произошел в башенной комнате в понедельник вечером, и мне о нем сообщили. Второй в этой комнате во вторник, и я при нем присутствовал. Кто первым произнес слово «сверхьестественное»? Слово, которое всегда действует на Давида как красная тряпка на быка? Мистер Куртис, если помните, в башне, в понедельник вечером, намеренно, даже некстати; завел об этом разговор, хотя раньше
никто ни о чем подобном даже не эаикался. Давид поклялся, что никаких призраков не существует. Так что нашему изобретательному другу, разумеется, пришлось дать ему призрака! Я все думал: зачем надо было организовывать весь этот спектакль с призраком горца с провалившимся лицом, который появлялся в башенной комнате в понедельник вечером? Ответ напрашивается сам собой. Чтобы убедить в этом Давида Кларка. Сыграть маскарад было несложно. Башня находится в изолированной части дома. На цокольном этаже она имеет выход во внешний двор, так что посторонний может войти и выйти когда угодно. Этот вход обычно открыт; даже если не
открыт, обыкновенный ключ от висячего замка сделает свое дело. С помощью шотландки, мужской шотландской шапочки, а также небольшого количества воска и краски призрак «явился» Джону Макборни. Не будь Макборна, сгодился бы кто угодно другой.
--А потом?
--Рано утром в среду мистер Куртис был готов. История о призраке стала распространяться. Он приехал сюда (разве не помните?) и своими разговорами о призраках буквально довел бедного Давида до белого каления. Одни его хитрые слова-- «Это странная страна и странный дом;
и говорю вам, я бы не возражал провести ночь в этой комнате»,--чего стоили! Давид взорвался и поклялся отныне спать в башне.
В памяти Берта снова ожила эта сцена. Выражение лица Куртиса было то же, что и раньше. Но теперь в нем появилось и нечто вроде отчаяния.
--Ему было совершенно необходимо,--продолжил Грег Чаумек,--заставить Давида спать в башне. Правда,
фокус с искусственным льдом сработал бы где угодно. Но Куртис не мог осуществить его где угодно! Он не смог бы пробраться через весь дом к спальне Давида. Гораздо проще это было сделать в изолированной башне с выходом наружу, через который он мог бы исчезнуть. Как раз перед тем, как Давид рокочущим голосом пожелал всем спокойной ночи и принялся, шатаясь, подниматься по лестнице, Куртис сумел положить коробку со льдом и сбежать. Позвольте мне кратко резюмировать. До этого Куртис, разумеется, не мог ни на секунду выдать, что он догадывается,
как умер Сэм. Куртис должен был делать вид, что озадачeн так же, как и остальные. Он должен был по-прежнему говорить, что, по его мнению, это самоубийство и что тут есть над чем подумать. Естественно, пока ни словом нельзя было упоминать об искусственном льде. Пока. Иначе тайна была бы выдана, и ему не удалось бы заманить Давида спать в башне. Поэтому он продолжал говорить, что Сэм, должно быть, умышленно покончил с собой, без всякой причины выбросившись из окна. И снова
и снова настаивал, что если и была какая-то причина, то ее надо искать в сфере ужасов. Он вел эту игру до тех пор, пока не избавился от Колина. Потом все должно было измениться. Очевидная правда должна была внезапно выплыть наружу. Давида должны были найти умершим от отравления двуокисью углерода. Вспомнили бы и об искусственном льде. Если нет, наш изобретательный друг сам готов был об этом вспомнить. Хлопнув по лбу, он сказал бы, что, конечно, это убийство и, конечно, страховая компания все заплатит! А где же этот злодей Ангел Ротнер,
который, несомненно, все это сделал? Поэтому необходимо было незамедлительно, в тот же вечер, как он избавится от Давида, избавиться и от Ангела Ротнера.--Трубка Чаумека потухла. Он положил ее в карман жилета, засунул в проймы большие пальцы и бесстрастно уставился на Куртиса. Бриан Смит сглотнул раз-другой, шевеля кадыком на длинной шее.
--Вы можете ... вы можете все это доказать?--тихо
спросил он.
--Мне не придется это доказывать,--заявил Грег Чаумек,--поскольку я могу доказать убийство Ротнера. Не все ли равно, за одно ли убийство быть повешенным или за два? Не так ли, мистер Куртис?
Куртис отступил.
--Я... я, может быть, говорил с Ротнером раз-другой,-- небрежно, хриплым голосом начал он.
--Говорили с ним!--возмутился Грег Чаумек.--Вы
завели с ним знакомство, не так ли? Вы даже предупредили его, чтобы он отошел в сторону. Потом стало слишком поздно. До сих пор ваш план был втройне надежен. Потому что, видите ли, Сэм Кларк действительно покончил с собой. Когда заподозрили убийство, единственным человеком, на которого не пало подозрение, были вы, потому что вы были невиновны. Я готов поклясться, что в ночь смерти Сэма у вас имелось неопровержимое алиби! Но вы совершили вопиющую ошибку, когда не остались, чтобы убедиться, что Давид, выпав из окна ночью во вторник, действительно умер. И совершили еще более грубую ошибку, когда потом сели в машину и отправились к водопадам Коу на последнюю
встречу с Ангелом Ротнером! Какой номер вашей машины, мистер Куртис?
Куртис моргнул обоими глазами.
--Что?
--Какой номер у вашей машины?—Чаумек глянул на обратную сторону конверта.--МГМ 1911, да?
--Я ... не знаю. Да. Предположим, да.
--Машину с номером МГМ 1911 видели у обочины напротив домика Ротнера между двумя и тремя часами
утра. Ее видел солдат местной обороны, который охотно это подтвердит. Вам следовало бы помнить, сэр, что эти пустынные дороги тоже охраняются. Вам следовало бы помнить, что поздно вечером их патрулируют.
Бриан Смит побелел еще больше.
--И это все ваши доказательства?--спросил он.
--О нет,--возразил Грег Чаумек.--Это лишь малая толика!--Наморщив нос, он посмотрел на потолок.--
А теперь перейдем к убийству Ротнера. Как убийце уда-
лось оставить дверь запертой изнутри? Мистер Смит,
вы что-нибудь понимаете в геометрии?
--В геометрии?
--Спешу признаться,--объяснил Грег Чаумек,--что я мало разбираюсь в том, в чем когда-то вынужден был разбираться, и мне, честно говоря, вовсе не интересно понимать это! Это связано с тяжкими воспоминаниями о школе, где мне насильно вбивали в голову алгебру, геометрию и прочие неприятные науки! Я благополучно освободил свою память от этой чуши, но так и не смог забыть, что квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов. А теперь представьте себе, именно это оказалось ценным--раз в жизни!-- когда я подумал о домике Ротнера как о геометрической фигуре.--Он вынул из карма-
на карандаш и что-то нарисовал им в воздухе.--Домик
квадратный, двенадцать на двенадцать футов. Представьте себе дверь в стене, находящейся лицевой стороной к вам. Представьте себе окно в стене за углом, справа от вас. Я вчера побывал в домике и все ломал голову над этим адским, волнующим окном. Зачем понадобилось убирать затемнение? Это потребовалось сделать потому, что убийце каким-то образом удалось просунуть свое объемное тело в зарешеченное окно. Это, как любят говорить математики (мне это всегда казалось грубым), аб-
сурд. Единственное другое объяснение заключается в том, что окном каким-то образом воспользовались. Я тщательно обследовал решетку из стальных прутьев, помните?—Грег Чаумек повернулся к Берту.
--Помню.
-- Чтобы проверить ее прочность, я продел палец в
одно из отверстий и потряс ее. Однако сквозь окутавший меня туман не просочилось ни единой мысли. Я оставался в неведении до тех пор, пока вы,-- он повернулся к Виталине,--не сказали нечто такое, что даже такого тупицу, как я, натолкнуло на размышления!
--Я?--вскричала Виталина.
--Да. Вы сказали, что хозяйка гостиницы в Гленкоу рассказала, будто Ротнер часто приезжал туда на рыбалку.—Грег Чаумек развел руками. Его голос зазвучал примирительно.--Вот тут и появились
доказательства. Хижина Ротнера была полна рыболов-
ных снастей и принадлежностей для рыбалки. Корзина для рыбы, блесны, резиновые сапоги... И вдруг меня осенило, что в домике я не увидел ни одной удочки! Такой, например, как эта.--Поднявшись с помощью своей трости, Грег Чаумек сунул руку за спинку дивана, вытащил оттуда большой чемодан и открыл его.
Внутри лежали разъединенные части спиннинга, черный металл с рукояткой из никеля и пробки, на которой были вырезаны инициалы «А.Р.». Но на катушке не было никакой лески. Вместо этого к металлической петельке на том месте, что, наверное, было концом или началом сборного спиннинга, с помощью проволоки плотно крепился маленький крючок
--Искусно сделанный инструмент! - объяснил Грег Чаумек.--Убийца задушил Ротнера, напав на него сзади. Затем повесил Ротнера на поясе от халата--этом мнимом орудии самоубийства. Погасил лампу и вылил остатки керосина, чтобы создать впечатление, будто он догорел. Убрал затемнение. Наконец, с этим спиннингом в руках вышел из хижины в дверь. Прикрыл ее, оставив засов поднятым до отказа. Он подошел к окну и, просунув спиннинг в отверстие решетки--расстояние между прутьями позволяло это, поскольку я сам легко продел в это отверстие указательный палец,--протянул его по диагонали, от
окна к двери. Крючком, прикрепленным к кончику спиннинга, он уцепился за засов и опустил его. Засов был блестящий, новый (помните?), сверкающий при лунном свете (помните?) и хорошо заметный. Поэтому он без особого труда нашел его, опустил и таким образом запер дверь изнутри.—Грег Чаумек осторожно положил чемодан на диван.--Конечно, ему пришлось убрать затемнение с окна, а поставить обратно уже не удалось. А еще ему было жизненно необходимо унести с собой спиннинг. Если бы
он сунул его обратно, то все сразу догадались бы, как все это было проделано. Потом он ушел. Но его заметили и опознали, когда он садился в машину ...
Куртис приглушенно вскрикнул.
--... те же самые солдаты местной обороны, которые прежде заинтересовались машиной. На обратном пути он разобрал спиннинг и по частям выбросил его в придорожный папоротник. Я не надеялся, что нам удастся собрать все эти части, но по просьбе инспектора из округа Аргайллшир отряд местной обороны тщательно обыскал все кусты вдоль дороги.—Грег Чаумек посмотрел на Куртиса.--На этих частях, как вы понимаете,--сказал он,--остались отпечатки ваших пальцев. Когда я ночью пришел к вам в гостиницу с целью получить ваши отпечатки пальцев на портсигаре, вас в то же время опознали как человека, который отъехал от домика Ротнера
вскоре после совершения убийства. Знаете, мой друг, что с вами будет? Вас повесят!
Ричард Куртис по-прежнему перебирал пальцами шейный платок. Выражение лица у него было как у мальчика, пойманного за воровством джема из банки. Коснувшись пальцами шеи, он вздрогнул. Пот стекал
по его бакенбардам.
--Вы блефуете,--заявил он, предварительно прочистив горло, чтобы голос звучал спокойно.--Это все неправда, вы блефуете!
--Вы знаете, что я не блефую. Я признаю, что ваше преступление достойно сына умнейшего члена этой семьи. Убив Сэма и Давида и взвалив всю вину на Ротнера, вы могли бы спокойно вернуться в Порт-Элизабет. Ваш отец очень болен и немощен. Он долго не протянет в качестве наследника почти 18 000 фунтов. После его смерти вы могли бы получить их, даже не приезжая в Англию или Шотландию и ни с кем не встречаясь. Но теперь вы их не увидите, приятель. Думаете, у вас есть хоть малейший шанс избежать веревки?
Ричард Клпрк закрыл лицо руками.
-- Я не хотел никому причинить вреда,--сказал он. --Боже мой, я не хотел никому причинить вреда!--Его голос осекся.--Но вы же не выдадите меня полиции, правда?
--Нет,--спокойно ответил сыщик.--Если вы подпишете документ, который я вам продиктую.
Куртис быстро отнял руки от лица, и в его глазах
мелькнула смутная надежда. Но тут вмешался Бриан Смит.
-- Что это значит, сэр?--резко спросил он.
Грег Чаумек  постучал рукой по подлокотнику дивана.
--Это значит, сэр,--ответил он,-- что я хочу предо-
ставить возможность Элле Кларк счастливо дожить остаток своих дней и умереть без страха, что душа
Сэма горит в аду! Я хочу, чтобы Элла и Давид до-
жили остаток своих дней так, как этого хотел Сэм! Вот
и все! Вы перепишете этот документ,--Грег Чаумек из-
влек из кармана несколько листков бумаги,--или напи-
шете под мою диктовку признание? Вы признаетесь, что умышленно убили Сэма Кларка ...
--Что?
-- Что вы пытались убить Давида и убили Ангела Ротнера! Это, а также доказательства, которые я представлю, удовлетворят страховые компании, и они выплатят деньги. Нет, я знаю, что вы не убивали Сэма! Но вы признаетесь, что убили и имели для этого все мотивы. Я не могу покрыть вас, даже если бы и хотел. А я не хочу и не собираюсь. Но кое-что я могу для вас сделать. Я не представлю это признание в полицию в течение сорока восьми часов, а вы за это время успеете скрыться. При обычных обстоятельствах вам потребовалось бы получить разрешение на выезд из страны. Но вы находитесь вблизи от Клайдсайда, и, думаю, вам удастся найти любезного капитана, который возьмет вас на борт отплывающего тор-
гового судна. Если вы сделаете так, будьте уверены, что ни при каких обстоятельствах не попадете назад! Сделайте это, и я дам вам фору! Если вы откажетесь это сделать, имеющиеся у меня доказательства через полчаса попадут в полицию. Ваше решение?
Куртис оглянулся. Ужас, замешательство и неуверенность на его лице сменились подозрительностью и скептицизмом.
--Я вам не верю!--заорал он.--Как я могу знать, что
вы не отнесете мое признание и тотчас же не выдадите меня полиции? Ведь, если я буду настолько глуп, что сделаю это, вы спутаете все карты и расскажете всю правду о смерти Сэма! Вы лишите этих двоих их денег и сообщите Элле, как на самом деле умер ее драгоценный Сэм! Вы помешали мне сделать то, к чему я стремился. Если вы зависите от меня, помните, что и я завишу от вас!--И Куртис затеребил свой шейный платок.
Грег Чаумек вынул большие золотые часы и посмотрел на них.
--Это совершенно незаконно, это мошенничество ... --прочистив горло, произнес Бриан Смит.
--Да!--Взорвался Ричапд Клпрк.--В любом случае вы не посмеете позволить мне скрыться! Это уловка! Если у вас будет мое признание, а вы его утаите, вас обвинят в недоносительстве!
--Думаю, что нет,--вежливо отозвался Грег Чаумек.--Если вы проконсультируетесь с мистером Смитом, то он вам сообщит, что в Шотландии нет закона о недоносительстве.
Смит открыл рот и снова его закрыл.
--Будьте уверены,--продолжил Грег Чаумек,--я об-
думал все аспекты моего мошеннического злодейства.
А далее предлагаю, чтобы истина, известная нам, собравшимся в этой комнате, не вышла за ее пределы! Чтобы здесь и сейчас мы поклялись хранить тайну до конца наших дней. Это для всех приемлемо?
--Для меня приемлемо!--вскричала Виталина.
--И для меня,--согласился Берт.
Смит, стоя посередине комнаты, вмахнул руками. Выражение его лица было мучительным, почти трагичным, но в то же самое время забавным, если не сказать смешным.
--Прошу вас,--пробормотал он,--прошу вас, сэр,
пока не слишком поздно, остановиться и подумать, что
вы предлагаете! Это переходит все границы! Могу ли я,
уважаемый профессионал, даже слышать о чем-то подобном, не говоря уж о том, чтобы это допустить?
Грег Чаумек остался бесстрастным.
--Надеюсь,--спокойно ответил он.--Дело в том, что
именно это я и намерен сделать. Надеюсь, мистер Смит, вы не опрокинете тележку с яблоками, которую так долго толкали и с таким трудом удерживали в равновесии? Неужели вас, шотландца, нельзя убедить быть разумным? Вас должен учить практицизму англичанин?
У Смита вырвался гортанный стон.
--Значит,--констатировал Грег Чаумек,--вы остав-
ляете ваши романтические идеи насчет законности и
справедливости и будете грести в одной лодке с нами.
Вопрос сейчас в том, будет ли жить мистер Ричард Куртис-Кларк или нет. Я не собираюсь до бесконечности повторять мое предложение, мой друг. Вы признаетесь в двух убийствах и скроетесь? Или будете упорствовать и вас повесят за одно убийство?
Куртис закрыл глаза и снова их открыл. Потом оглядел комнату, словно видел ее впервые. Глянул в окно на сверкающие воды залива, на ускользающее от него пространство. В доме все дышало покоем и миром.
--Я сделаю это,--решил он.
Поезд из Глазго прибыл в Юстон, опаздав всего на четыре часа. На закопченном сажей вокзале даже солнечное утро казалось мрачным. Поезд подошел к платформе и остановился под вздохи пара. Застучали двери. Носильщик, просунув голову в спальное купе первого класса, увидел двух удивительно чопорных, напыщенных людей с надменным выражением на лицах.
На носу молодой леди красовались огромные очки в черепаховой оправе. Ее спутник на вид был явно человеком интеллектуального труда.
--Носильщик, мадам? Носильщик, сэр?
Молодая леди удостоила его взглядом.
--Прошу вас,--ответила она и продолжила разговор с молодым мужчиной.--Совершенно очевидно, доктор Кларк, что меморандум графа Данби, адресованный французскому королю и подписанный «Одобряю, С.Р.» самим королем, не мог быть вдохновлен никакими патриотическими соображениями, как это предлагают толковать ваши несчастные тори!
--Это не ваш дробовик, мадам? И не ваш сэр?--спросил носильщик.
Джентльмен непонимающе глянул на него.
--Ах да,--сказал он.--Мы уничтожаем свидетель- ства нашей причастности к делам местной обороны
-- Сэр?
Но джентльмен его уже не слушал.
--Если вы, мадам,--продолжил он разговор с молодой леди,--оглянетесь на речь Данби в палате общин в декабре 1689 года, то уверен, что сквозь облако предрассудков, которым вы, похоже, себя окутали, пробьются некоторые искры разума, содержащиеся в ней. Например ...
Нагрузившись багажом, носильщик уныло поплелся за ними по платформе. Цветы науки! Все вернулось на круги своя!