ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО
Первая мировая война – была ключевым событием всего не так давно ушедшего от нас XX века. Она определила пути развития мировой цивилизации на все последующее время, и, в том числе, жизнь нашей страны вплоть до сегодняшнего дня. За четыре года той войны мир пережил настоящую революцию в структуре экономики и в основах политического устройства, невиданный импульс получил технический прогресс. Но с другой стороны, эта война стала первой всемирной бойней невиданно кровавой и жестокой, она толкнула мир в глубины бесчеловечности, взяла на вооружение первые изобретенные виды оружия массового поражения, сделала террор и геноцид законными орудиями разрешения международных споров и межнациональных конфликтов, инструментами социальных перемен и идеологической борьбы. Первая мировая война оставила раны, которые с трудом затягивает даже время. Двадцать миллионов погибших, сотни миллионов покалеченных, крушение вековых империй и последующая бесконечная череда братоубийственных революционных и идеологических войн. Она оставила после себя невиданное озлобление народов, выплеснувшееся в отчуждение 1920 – 1930 гг., кризис европейской религиозности и кровавую драму Второй мировой войны…
Особое значение история и последствия Первой мировой войны имеют для России. 1 миллион 300 тыс. солдат и офицеров Русской императорской армии, выполнив свой долг до конца, навсегда остались лежать на полях Галиции и Польши, в болотах Полесья и Прибалтики, в ущельях Карпат и Турции; 4 миллиона 200 тыс. наших воинов получили ранения различной тяжести и многие из них стали инвалидами. Грандиозные сражения кипели несколько лет на тысячекилометровых пространствах. Были горькие поражения, но были и блестящие победы. Были ныне забытые доблестные полководцы и многочисленные подвиги русских солдат, моряков, казаков. Русское оружие в очередной раз покрыло себя неувядаемой славой. И, тем не менее, об этой войне в нашей стране сегодня известно до удивления мало.
Первая мировая война потрясла до основания все российское общество, но память о ней была вытеснена последующими событиями революций и Гражданской войны. Для русского сознания именно они объективно стали гораздо большим испытанием, заслонившим мировую войну, отчасти поэтому она и оказалась «в тени». Однако не меньшую роль в этом «вытеснении» мировой войны на периферию общественного сознания сыграла идеологическая политика советского государства. Называвшаяся современниками Великой, Отечественной, Народной, при большевиках Первая мировая была радикально переосмыслена и переоценена, получила ярлык «империалистической» и «захватнической с обеих сторон». Идеология новой власти отвергла ее как классово чуждую, развела участников по разные стороны баррикад, активно формировала в исторической памяти народа ее негативный образ, запретила героям носить царские награды, да и сами герои перестали считаться таковыми. Было приложено максимум усилий, чтобы «вытравить» все позитивные патриотические оценки войны, образцы проявленного на фронтах героизма, да и саму эту войну из народной памяти. Причем, в качестве противопоставляемого образца поведения, возводимого в ранг героизма, средства пропаганды преподносили действия большевистских агитаторов по разложению русской армии и даже дезертирство. Настоящие герои войны в коммунистический период истории России были преданы и забыты. Большевистский Октябрьский переворот 1917 г. перечеркнул роль России в этой войне и лишил русских солдат заслуженной победы.
В 2014 г. исполнится 100 лет со дня начала Первой мировой войны – Великой войны, как называли ее в те годы во всем мире. Давно пора воздать должное ее героям – доблестным солдатам всех противоборствующих сторон, не жалея жизни своей защищавшим честь и интересы своих держав…
Основу этой книги составляют очерки о жизни и подвигах 35 героев той войны, воевавших за Россию, Францию, Англию, Америку, Сербию, Бельгию, Италию, Португалию, Германию, Австро-Венгрию и Турцию. Разумеется, героев было неизмеримо больше, и те имена, что вошли в этот краткий список, были избраны, прежде всего, по степени их известности в общественном сознании своих стран того времени.
Необходимо обратить внимание, что в годы Первой мировой войны русская армия жила по Юлианскому календарю, а войска ее европейских союзников (кроме Сербии) и противников (кроме Болгарии) – по Григорианскому календарю, принятому для гражданского использования в России только в 1918 г. правительством большевиков. Поэтому все даты, относящиеся к действиям русской армии, приводятся по старому стилю, кроме тех случаев, где указывается двойная датировка. Как известно, в начале XX века Юлианский календарь отставал от Григорианского на 13 дней.
БИОГРАФИИ ГЕРОЕВ
Казак Козьма Крючков
Капитан-лейтенант Отто Веддиген
Хорунжий Григорий Семенов
Сержант Майкл О’Лири
Штабс-капитан Павел Гурдов
Онбаши Сейит Али Чабук
Ротмистр Александр Козаков
Рядовой Алексей Макуха
Полковой священник Евтихий (Тулупов)
Матрос Петр Семенищев
Сестра милосердия Римма Иванова
Майор Драгутин Гаврилович
Оберлейтенант Макс Иммельман
Гауптман Освальд Бельке
Капитан-лейтенант Лотар фон Арно де ла Перьер
Старший лейтенант Михаил Китицын
Капитан Жорж Гинемер
Капитан Рене Фонк
Капитан Альберт Болл
Гауптман Манфред фон Рихтхофен
Майор Франческо Баракка
Капитан Годвин фон Брумовски
Официр-штельфертретер Йозеф Киш
Капитан Ноэль Чавэйсс
Майор Вильям Бишоп
Прапорщик Карел Вашатко
Прапорщик Мария Бочкарева
Капрал Филипп Коновал
Рядовой Анибал Мильяиш
Лейтенант Вилли Коппенс
Капитан Эдвард Рикенбакер
Лейтенант Эрнст Юнгер
Майор Лоуренс Аравийский
Сержант Элвин Йорк
Полковник Пауль фон Леттов-Форбек
Казак Козьма Крючков
В годы Первой мировой войны имя Козьмы Крючкова было известно всей России. Бравый казак красовался на плакатах и листовках, папиросных пачках и почтовых открытках. Его портреты и лубочные картинки, изображающие его подвиг, печатались в газетах и журналах, в том числе уже во втором номере столичного еженедельника «Летопись войны 1914 года» и в 34-м номере от 26 августа 1914 г. популярного иллюстрированного журнала «Огонек». Московский иллюстрированный альманах «Великая война в образах и картинах» в передовой статье своего второго выпуска сообщал: «Вызывает всеобщий энтузиазм громкий подвиг казака Крючкова, открывшего длинный ряд случаев награждения нижних чинов орденом Святого Георгия за выдающиеся подвиги личной храбрости»;. Столь громкая слава рядового воина была следствием не только его невероятной доблести. Немаловажно, что свой подвиг казак Крючков совершил как нельзя вовремя – в первые дни войны на германском фронте, когда патриотические чувства переполняли русский народ, воодушевленный идеей Второй Отечественной войны против западных супостатов.
Козьма Фирсович Крючков родился в 1890 г. на хуторе Нижне-Калмыковском Усть-Хоперской станицы Усть-Медведицкого округа Войска Донского в семье коренного казака-старовера Фирса Ларионовича Крючкова. В детские и юношеские годы Козьма учился в станичной школе и помогал отцу по хозяйству, а в 1911 г. был призван на действительную службу в 3-й Донской казачий полк имени Ермака Тимофеева. К началу войны он уже имел чин приказного, соответствующий ефрейторскому званию, и в свои 24 года считался одним из наиболее опытных бойцов полка. Свою репутацию он подтвердил в первом же бою в конце июля 1914 г. (по Юлианскому календарю), подробности которого изложены на основе его собственного рассказа.
Полк, в котором служил Козьма Крючков, был расквартирован в Польше, в городке Кальвария. Получив приказ от начальства, Крючков и трое его товарищей: Иван Щегольков, Василий Астахов и Михаил Иванков около 10 часов утра отправились в сторожевой дозор от Кальварии в сторону имения Александрово. Проехав 6 верст, казаки начали было подниматься на горку по пути следования, чтобы с возвышенности осмотреть окрестности, и внезапно столкнулись с разъездом немецких улан, численностью 27 человека, которых возглавляли офицер и унтер-офицер. Встреча была неожиданной для обеих сторон. Немцы поначалу растерялись, однако разобравшись, что русских всего четверо, решили взять их в плен и бросились в атаку. Казаки попытались ускакать врассыпную, но немецкие кавалеристы перекрыли пути отступления и окружили их.
Несмотря на неравенство сил, донцы и не думали сдаваться, решив в схватке дорого продать свою жизнь. Козьма Крючков сорвал с плеча винтовку, но второпях слишком резко передернул затвор и патрон заклинил. В тот же миг, сблизившийся с ним германец рубанул казака саблей по пальцам и винтовка полетела наземь. Казак выхватил шашку и вступил в бой с окружившими его 11 врагами.
В завязавшейся кровавой сече Крючкова выручали ловкость, удача и быстрая, послушная лошадь. Сабельные удары то и дело доставали казака в спину, в шею, в руки, но по счастью они не наносили слишком серьезных ран. Через минуту боя Козьма был уже весь в крови, при этом его собственные удары по большей части оказывались смертельными для врагов.
Однако постепенно силы стали оставлять казака и его клинок стал разить недостаточно быстро. Немедля найдя выход из положения, казак схватил пику одного из улан и немецкой сталью проткнул поодиночке последних из 11 нападавших. К тому времени его товарищи справились с остальными германцами. На земле лежали 22 трупа, еще двое немцев были ранены и попали в плен, а потерявшие своих седоков немецкие кони, носились в испуге по полю. Только трое улан уцелели в схватке и спаслись бегством. Все казаки получили ранения, на теле Козьмы Крючкова позже насчитали 16 ран. Его лошадь также пострадала от ударов германских сабель, но исправно доставила хозяина в расположение казачьего полка.
Пять дней отлежал Козьма Крючков в лазарете в Белой Олите. Там 1 августа 1914 г. его навестил командующий русской армией генерал Павел Ренненкампф, сам в прошлом лихой рубака-кавалерист. Генерал поблагодарил Козьму за доблесть и мужество, а затем снял Георгиевскую ленточку со своего мундира и приколол на грудь героя-казака.
За свой подвиг Козьма Крючков был награжден Георгиевским крестом 4-й степени №5501, он стал первым русским воином, получившим боевую награду в начавшейся Мировой войне. Трое его братьев по оружию были удостоены Георгиевских медалей.
О доблестном донском казаке доложили императору Николаю II, а затем историю его подвига изложили на своих страницах практически все крупнейшие газеты России. Козьма Крючков стал знаменит, в общественном мнении он сделался символом русской воинской удали и отваги, достойным наследником былинных богатырей.
Возвратившись в полк, Крючков получил отпуск и отправился в родную станицу долечивать раны и навестить свою семью. К тому времени был он женат, имел сына и дочь. Короткая побывка пролетела быстро, а война только начиналась.
Вернувшись в действующую армию, Козьма получил должность начальника казачьего конвоя при штабе дивизии. Популярность его к тому времени достигла своего пика. По рассказам сослуживцев, весь конвой не успевал прочитывать всех писем, приходивших на имя героя со всей России, и не мог съесть всей вкуснотищи, что присылали ему поклонницы в продовольственных посылках.
Когда дивизия отводилась с фронта на отдых в какой-нибудь город в тылу, то часто начальник дивизии сообщал городским властям, что приедет и Козьма Крючков, и весь гарнизон города с музыкой выходил встречать воинов. Всем горожанам непременно хотелось увидеть прославленного героя своими глазами.
Город Петроград преподнес ему шашку в золотой оправе, причем клинок ее был весь исписан похвалами. От москвичей Крючков получил шашку в серебряной оправе.
Впрочем, при штабе Козьма прослужил недолго. Ему было ясно, что его здесь держат для «показа», роль выставочного экспоната ему вскоре надоела, и он по собственному желанию вернулся в полк.
Все последующие военные годы Козьма Крючков участвовал в ожесточенных сражениях, получил новые раны, заслужил новые награды. Германскую войну закончил, имея четыре Георгиевских креста и три медали «За храбрость», в звании вахмистра, на должности взводного урядника.
После февральской революции Крючков был избран председателем полкового комитета, а после развала фронта в результате «революционной пропаганды» в декабре 1917 г. вместе с полком вернулся на Дон. Но мирной жизни у казаков не получилось и на родной земле. Кровавая большевистская межа разделила отцов и детей, братьев и друзей.
Товарищ Козьмы Крючкова и участник того легендарного боя – Михаил Иванков – служил в Красной армии, а сам герой в марте-апреле 1918 г. собрал отряд из земляков и в ходе гражданской войны противостоял другому знаменитому казаку – Филиппу Миронову, будущему командарму 2-й Конной армии. Бои были тяжелыми и жестокими, поскольку с обеих сторон сражались опытные бойцы, прошедшие сквозь огонь мировой войны.
Крючков воевал умело, к концу 1918 г. он получил чин хорунжего и стал командиром сотни. По воспоминаниям его тогдашнего командира, Козьма, кроме храбрости и геройства, отличался высокими моральными качествами. Он терпеть не мог мародерства, и редкие попытки своих сослуживцев разжиться за счет «трофеев от красных» или «подарков» от местного населения пресекал плетью. Кроме того, само наличие в рядах белых казаков прославленного героя было лучшей агитацией для набора добровольцев по станицам. А казачки, только узнав, что к ним на постой прибудет «сам Крючков», не скупясь, накрывали столы и для всех его товарищей.
В конце августа 1919 г. Козьма погиб в селе Лопуховки Саратовской губернии. Во время обстрела села красными, сразу несколько ружейных пуль, выпущенных залпом, сразили его в живот. Товарищи тут же вынесли его из под огня, но рана была настолько страшная, что все сразу поняли, что смерть героя неизбежна. На попытку доктора сделать перевязку, Крючков мужественно заметил: «Доктор, не портите бинтов, их и так мало…, а я уже отвоевался».
Через полчаса хорунжий Козьма Фирсович Крючков скончался. Он был похоронен на кладбище родного хутора.
Капитан-лейтенант Отто Веддиген
Отважный моряк Отто Веддиген был одним из прославленных подводников Германской империи, кавалером высших военных наград и героем для миллионов соотечественников, но судьба отмерила ему короткий срок жизни – неполных 33 года.
Отто Эдуард Веддиген родился 15 сентября 1882 г. в старинном ганзейском городе Херфорде, в прусской провинции Вестфалия. Здесь он окончил престижную, основанную еще в 1560 г., гимназию имени Фридриха Великого, а в 1901 г. поступил на службу в военный флот. Кадетом он плавал на учебном фрегате «Мольтке», затем, после окончания училища, проходил стажировку на ряде других кораблей. Памятью об этом периоде его службы стала для Отто медаль «За спасение жизни», которую он получил за то, что вытащил из воды свалившегося за борт матроса.
В 1904 г. Веддиген стал лейтенантом Императорских военно-морских сил. С 1906 г. он проходил службу на канонерской лодке, в июле 1909 г. был переведен вахтенным офицером на подводную лодку U-4, а в сентябре 1910 г. стал ее командиром. Наконец, в октябре 1911 г. Веддиген получил под свою команду подводную лодку U-9 с командой в 25 человек, из которых четверо, включая его самого, были офицерами.
Вступившая в строй в апреле 1910 г. U-9 по времени постройки была почти новым судном, но технический прогресс в подводном плавании шел такими темпами, что через считанные годы она стала морально устаревшей. Подводные лодки этой серии – от U-5 до U-18 – ходили на керосиновых двигателях, дававших при плавании в надводном положении огромные столбы дыма, хорошо заметные на большом расстоянии и имели тенденцию выскакивать на поверхность после выстрела торпедой. Зато они обладали хорошими мореходными качествами, позволявшими им ходить и даже маневрировать в сильный шторм.
В мае 1912 г. Отто был присвоен чин капитан-лейтенанта. Немецкий офицер-подводник Иоганн Шписс, вскоре ставший помощником Веддигена, так описывал своего командира: «Худощавый блондин, неизменно вежливый и удивительно любезный. Он всегда проявлял разумную осторожность, не полагался только на собственное мнение, позволял подчиненным офицерам свободно высказывать свои идеи. Те, кому довелось служить с Веддигеном, чувствовали себя не подчиненными, а младшими товарищами».
Весь 1913 год для команды U-9 прошел в учениях и тренировках. Подводная лодка выходила в море на все более долгий срок, погружения становились все чаще и все глубже, хотя Веддиген редко рисковал погружаться более чем на 20 метров. Интенсивная учеба приносила свои плоды – на морских маневрах в Северном море в мае 1913 г. U-9, по расчетам посредников, вывела из строя 3 линейных корабля
16 июля 1914 г. U-9 под командой Веддигена вышла в море для выполнения учебных стрельб. Находясь на перископной глубине, U-9 выполнила торпедную атаку по мишени – корпусу старого корабля «Гамбург», выпустив две торпеды из носовых аппаратов, а затем, перезарядив аппараты, дала новый залп. Маневр перезарядки аппаратов в подводном положении и повторного залпа был выполнен впервые в мире.
В свой первый боевой поход U-9 вышла 3 часа ночи 1 августа 1914 г. Германия еще ни с кем не воевала, но, опасаясь внезапной атаки британского флота, германское командование отправило все имеющиеся в его распоряжении подводные лодки в Северное море для несения патрульной службы. Впрочем, уже вечером следующего дня U-9 возвратилась на свою базу, не встретив британских кораблей.
Великобритания объявила Германии войну 4 августа, а уже 6-го германские подводные лодки вышли в Северное море для поиска и торпедной атаки британских боевых кораблей. Однако утром 8 августа в 225 милях от Гельголанда одна из машин U-9 вышла из строя, и ей пришлось повернуть обратно. Для других германских подводных лодок эта операция также оказалась неудачной – U-15 погибла от таранного удара британского легкого крейсера «Бирмингем», U-13 просто пропала без вести и ее судьба так и осталась неизвестной, а остальные подлодки за неделю похода так и не встретили противника.
В начале войны германское командование опасалось, что англичане могут высадить свои войска на побережье Бельгии, поэтому 20 сентября 1914 г. U-9 Отто Веддигена была отправлена в море с приказом препятствовать движению неприятельских транспортов.
Гирокомпас оказался неисправен, и в походе Веддиген неожиданно обнаружил, что находится ввиду голландского берега, в 50 милях от своего курса. Пришлось лечь на обратный курс и идти, ориентируясь днем по береговой черте, а ночью по Полярной звезде.
На следующий день море было столь бурно, что Веддиген счел за лучшее положить лодку на грунт и дать команде отдых. Когда же на рассвете 22 сентября U-9 всплыла на поверхность, то оказалось, что шторм прекратился, небо было безоблачным, ветер стих, а море покрывала легкая зыбь. Она находилась у Шевенингских банок, к югу от Доггер-Банки. Веддиген приказал включить двигатели для зарядки батарей и спустился вниз к завтраку. Наверху остался вахтенный офицер лейтенант Иоганн Шписс, который стал наблюдать за горизонтом в бинокль. Он и заметил верхушку мачты, выходящую из-за горизонта, а затем и облако дыма рядом с ней. Приказав остановить двигатели, чтобы из-за столба дыма лодка не была обнаружена противником, он вызвал командира наверх. Некоторое время Веддиген сосредоточенно разглядывал в бинокль очертания мачт на горизонте, а затем скомандовал погружение.
U-9 двинулась на перископной глубине по направлению к кораблям противника, поднимая перископ на короткие промежутки времени, чтобы не быть замеченной; Веддиген вел наблюдение, пока не убедился, что встретил английские крейсеры, предположительно легкие.
Это были четырехтрубные крейсеры: «Хог», «Абукир» и «Кресси» из состава 7-й эскадры Королевского военно-морского флота, шедшие единым курсом с двухмильными интервалами между собой и не подозревавшие о грозящей им опасности. Капитан-лейтенант Веддиген принял решения атаковать средний из них с короткой дистанции. Атака началась в 7 часов 20 минут, когда прозвучала команда «Первый аппарат пли! Перископ вниз!». После томительного ожидания длительностью в 31 секунду раздался грохот, а затем крик немецких матросов, в котором ужаса было, пожалуй, больше чем торжества. В то время считалось, что гидравлический удар от взрыва торпеды на близком расстоянии, может серьезно повредить лодку, но беглый осмотр судна не выявил никаких повреждений.
Вновь подняв перископ, Веддиген увидел, что торпедированный крейсер (это был «Абукир») стоит, погрузившись кормой в воду, с него спускаются спасательные шлюпки, переполненные людьми, а другие два крейсера остановились поблизости, чтобы спасти оказавшихся в воде людей. Англичание ошибочно решили, что их корабль подорвался на мине; они были уверены, что в этом районе моря никаких вражеских субмарин просто не может быть.
Веддиген приказал перезарядить торпедный аппарат и приготовиться ко второй атаке. Поскольку он не знал наверняка – имеет ли он дело с легкими или броненосными крейсерами, то на всякий случай решил на этот раз стрелять не одной, а двумя торпедами. Теперь его жертвой стал крейсер «Хог». Обе торпеды попали в цель, и, подняв перископ, Веддиген увидел поверхность моря, покрытую обломками, переполненными и перевернутыми шлюпками, тонущими людьми; два больших корабля довольно быстро тонули, а третий стоял неподвижно, спустив на воду все свои шлюпки, чтобы спасти уцелевших британских моряков. У U-9 оставались еще две торпеды в кормовых аппаратах и одна запасная для одного из носовых, поэтому Веддиген решил атаковать и его, несмотря на то, что электрические батареи подводной лодки были почти разряжены.
Через час после своего первого выстрела U-9 выпустила две торпеды из кормовых аппаратов по третьему крейсеру со средней дистанции. В последствие выяснилось, что это был «Кресси». На корабле увидели след торпед, «прозрели» и начали маневрировать, стараясь избежать попадания. Частично англичанам это удалось – от одной из торпед они увернулись, но вторая попала в цель. Командир германской подлодки увидел в перископ, что взрыв торпеды не причинил крейсеру непоправимого ущерба – он продолжал держаться на воде. Тогда Веддиген развернул лодку и послал в цель последнюю торпеду. Она точно попала в цель – поднялся клуб дыма и огромный белый фонтан, после чего корабль стал медленно заваливаться на борт и, совершенно перевернувшись, через несколько минут полностью исчез под водой.
Электроэнергия была почти израсходована, и U-9 больше не могла оставаться в подводном положении. Немного отойдя от обломков погибших кораблей, она всплыла и, чтобы скрыть свой курс от британских моряков в спасательных шлюпках, пошла на север, а затем повернула к голландскому берегу и пошла под его прикрытием. Счастливо разминувшись с британскими миноносцами, Веддиген на рассвете следующего дня установил радиосвязь с германским крейсером «Аркона», охранявшим устье реки Эмс, и сообщил о потоплении 3 небольших броненосных крейсеров, вероятно типа «Кент», водоизмещением 9800 тонн каждый. Однако через несколько часов, уже на подходе к Эмсу, с прошедшего вблизи германского парохода на U-9 сообщили, что по сведениям, полученным через Голландию, она потопила большие броненосные крейсеры: «Абукир», «Хог» и «Кресси», общим водоизмещением 36 000 тонн.
В ледяных волнах Северного моря погибли 62 офицера и 1073 матроса Великобритании; спаслись только 837 человек и то только потому, что их относительно быстро подобрали на их счастье оказавшиеся поблизости два голландских парохода и несколько траулеров. Трагедию усугублял тот факт, что команды крейсеров были в основном укомплектованы призванными из запаса семейными резервистами и юными гардемаринами.
Блестящий успех Отто Веддигена уже 24 сентября был отмечен прусскими Железными крестами 2-го и 1-го классов, а 11 октября – рыцарским крестом баварского ордена Максимилиана Иосифа; Веддиген стал одним из 6 не баварцев, удостоенных этой высшей воинской награды королевства. Все остальные члены команды U-9 были награждены Железными крестами 2-го класса. Изображение Железного креста появилось на рубке подлодки, и эту эмблему впоследствии германские подводники называли «Крестом Веддигена». Сам же Веддиген стал первым прославленным германским героем мировой войны, чьи портреты не сходили с газетных страниц, а также почетным гражданином своего родного города.
13 октября 1914 г. U-9 снова вышла в поход. Вместе с U-17 она должна была произвести разведку подходов к базе британского флота в Скапа-Флоу. Через два дня возле Абердина германские подлодки столкнулись с 10-й эскадрой крейсеров противника. Британцы усвоили урок, преподанный им Веддигеном, теперь их корабли держались вдалеке друг от друга, постоянно меняли курс и скорость. Несколько часов Веддиген маневрировал, стараясь выйти на нужную дистанцию и, в конце концов, потеряв терпение, увел лодку на глубину. Когда через некоторое время он вновь поднял перископ, то понял, что ему фантастически повезло – продолжая идти зигзагообразными курсами, британские крейсера снижали ход и сближались, обмениваясь сигналами. Вскоре стало ясно, что они собираются спустить на воду катер для передачи почты или приказания. U-9 ринулась навстречу противнику, лишь изредка и на самое короткое время поднимая перископ, след которого на гладкой как зеркало поверхности моря мог выдать ее присутствие.
Веддиген решил нырнуть под британский крейсер, рассчитывая, что, вынырнув с другого борта, он окажется в выгодном положении для выстрела из кормовых торпедных аппаратов, но подняв перископ, увидел крейсер не позади себя, а на расстоянии полумили прямо перед собой. Торпеда, выпущенная из носового аппарата, ударила его борт в районе передней трубы. Через 8 минут бронепалубный крейсер «Хоук» скрылся под водой. Из 544 членов команды только 52 человека были выловлены из воды траулером «Бен Ринз», еще 21 человека обнаружили впоследствии на спасательном плоту.
U-17 также выходила в атаку на британские корабли, но ее торпеда, выпущенная по крейсеру «Тезей», прошла мимо цели.
Немного позже U-9 предприняла попытку атаковать группу двигавшихся в ряд британских эсминцев. Заняв положение между двумя кораблями, Веддиген произвел залп, одновременно носовым и кормовым торпедными аппаратами. Однако скорость эсминцев оказалась слишком большой, торпеды прошли мимо, а обнаружившую себя подлодку едва не отправил на дно таранным ударом эсминец «Нимфа».
Новая победа добавила к наградам Веддигена высший прусский военный орден «Pour le M;rite», рыцарский крест саксонского Военного ордена Святого Генриха, и рыцарский крест Вюртембергского ордена Военных заслуг. Однако Отто пришлось на некоторое время отойти от дел: в начале января 1915 г. он повредил ногу и был вынужден сдать командование лодкой Иоганну Шписсу, чтобы пройти курс лечения.
По выздоровлении, в феврале 1915 г., Веддиген получил под свою команду одну из новейших подводных лодок – U-29 и занялся подготовкой корабля и команды к боевому походу. Уже в начале марта лодка вышла в море и, легко пройдя дуврские заграждения, 12 марта приблизилась к островам Скилли, где остановила четыре грузовых судна. Веддиген дал экипажам время пересесть в спасательные шлюпки, а затем отправил суда на дно, экономно израсходовав по одной торпеде на каждое. Позднее он остановил и потопил французский пароход «Огюст Консей», предварительно принеся капитану свои извинения.
В своей недолгой войне против торговых судов неприятеля, Веддиген строго соблюдал положения международного морского права. Он так заботился об экипажах потопленных им судов, что однажды лично отправил комплект сухой одежды упавшему за борт матросу. Британская «Таймс» как-то назвала его «вежливым пиратом» – сомнительный, но комплимент!
Возвращаясь на базу, Веддиген решил не рисковать, проходя второй раз дуврские заграждения, и выбрал обходной северный маршрут. 17 марта, обогнув северную оконечность Шотландии, лодка легла на дно, чтобы дать команде отдохнуть и на следующий день продолжить путь. Однако, подняв перископ на рассвете 18 марта, Веддиген обнаружил перед собой едва ли не весь Большой Флот Великобритании. Лодка вышла в атаку. Первой целью был избран линкор «Нептун», но корабль шел зигзагом, и торпеда прошла мимо. Не обескураженный первой неудачей, Веддиген начал подыскивать себе новую мишень. Вокруг было очень много кораблей, и он так увлекся выбором цели, что не заметил линейный корабль «Дредноут», приближавшийся с правого борта. На линкоре заметили перископ немецкой подводной лодки, и капитан Алдерсон полным ходом повел свой корабль на таран. От удара корабельного киля лодка переломилась надвое и со всем экипажем ушла на дно Северного моря. Офицеры на мостике «Дредноута» отчетливо увидели идентификационный номер на поднявшейся на несколько секунд из воды носовой части лодки.
Через много лет после гибели Отто Веддигена, в Германии была отчеканена памятная медаль в честь подвига U-9, а в 1927 г. история легендарной торпедной атаки была экранизирована в фильме «U-9: Веддиген». В память доблестного подводника первое подразделение подводных лодок Кригсмарине (Военно-морского флота Третьего рейха) при формировании в 1935 г. было названо флотилией «Веддиген», но с 1939 г. она стала именоваться просто 1-й флотилией подводных лодок.
Хорунжий Григорий Семенов
В замороченных советской пропагандой головах современных русских людей старшего поколения образ атамана Семенова, как правило, прост и незатейлив – неизменно пьяный кровожадный бандит, служивший «интервентам» на Дальнем Востоке за иностранные деньги. Образ этот, по большей части лжив, а судьба реального Григория Михайловича Семенова была очень непростой и трагичной, она в полноте своей до сих пор остается малоизвестной для широких кругов российской общественности. Например, не многим сегодня известно о героических подвигах молодого Семенова в годы Первой мировой войны, хотя в свое время герой прославился на всю Россию.
Григорий Михайлович Семенов родился 13 сентября (по Юлианскому календарю) 1890 г. в поселке Куранжа станицы Дурулгуевской Забайкальской области в многодетной семье. Отец его Михаил Петрович был казаком и наполовину монголом, бабушка Гриши Семенова по отцовской линии принадлежала, по некоторым сведениям, к чингизидскому роду. Мать Семенова – Евдокия Марковна – происходила из старообрядцев.
Семья Семеновых жила зажиточно: ежегодно сдавала государственному военному ведомству в виде продовольственных поставок 250 – 300 пудов мяса, располагала первоклассной по тем временам сельскохозяйственной техникой.
Григорий Михайлович с детства говорил по-монгольски и по-бурятски. Позднее овладел английским языком, мог изъясняться по-китайски и по-японски. В 1908 г. он поступил, а в 1911 г. окончил с отличием Оренбургское казачье юнкерское училище и получил чин хорунжего. Первоначально его определили для службы в 1-й Верхнеудинский полк Забайкальского казачьего войска, но через 3 недели Семенов был откомандирован в Монголию для производства военно-топографических съемок, где наладил хорошие отношения с монгольским монархом Богдо-гэгеном, и переводил для него с русского языка на монгольский «Устав кавалерийской службы русской армии», а также стихи Пушкина, Лермонтова, Тютчева.
Глубоко втянувшись в жизнь монгольского общества, хорунжий Семенов принял определенное участие в подготовке и осуществлении государственного переворота, в результате которого 11 декабря 1911 г. была провозглашена независимость Внешней Монголии от Китая. Однако излишне заметное участие русского офицера в данных событиях могло привести к нежелательным внешнеполитическим осложнениям. Поэтому по настоянию русских дипломатов Семенов был вынужден покинуть Ургу. В последующие 2 года он был прикомандирован ко 2-й Забайкальской батарее.
С началом Первой мировой войны Семенов оказался на фронте в составе 1-го Нерчинского полка, входившего в Уссурийскую конную бригаду. Стоит отметить, что в этой же бригаде служили еще два будущих выдающихся деятеля Белого движения – барон Р.Ф. Унгерн фон Штернберг и барон П.Н. Врангель, причем Врангель, командовавший Нерченским казачьим полком, был прямым командиром Григория Семенова. Он и дал сохранившуюся до нашего времени письменную характеристику своему подчиненному: «Семенов, природный забайкальский казак, плотный коренастый брюнет, с несколько бурятским типом лица, ко времени принятия мною полка, состоял полковым адъютантом и в этой должности прослужил при мне месяца четыре, после чего был назначен командиром сотни. Бойкий, толковый, с характерной казацкой сметкой, отличный строевик, храбрый, особенно на глазах начальства, он умел быть весьма популярным среди казаков и офицеров. Отрицательными свойствами его были значительная склонность к интриге и неразборчивость в средствах для достижения цели».
Молодой казачий офицер Семенов в боевых условиях вскоре проявил свой решительный характер и незаурядную отвагу.
10 ноября 1914 г. прусские уланы, внезапным налетом атаковали штаб 1-го Нерчинского полка, захватили его знамя, а также обозы бригады и многочисленных пленников. Возвращавшийся из разведки с десятком казаков хорунжий Семенов случайно наткнулся на отходивших улан, и, не растерявшись, напал на расслабившийся спешенный эскадрон германских кавалеристов, во много раз превосходящий нападавших по численности, но немедленно ударившийся в панику. Часть улан просто разбежалась по окрестностям, другие успели вскочить в седло и в страхе понеслись вслед за колонной уходящих обозов, вселив панику в конвоирующие ее эскадроны. Два эскадрона немцев, шедшие во главе колонны, не представляя размеров реальной опасности и не имея возможности сориентироваться в обстановке, бросили все трофеи и пленных на дороге и ускакали к своим. Казаки преследовали противника не менее четырех верст, последним прекратил погоню хорунжий Семенов на своем чистокровном жеребце, напоследок нагнавший еще одного всадника, который сдался ему в плен.
Результат этой лихой атаки оказался поистине блестящим: кавалерийская бригада противника отказалась от рейда по тылам русских войск, и поспешно удалилась, понеся потери убитыми и пленными. Обозы Уссурийской бригады и полковое знамя были отбиты и спасены. Всего было захвачено немцами, а затем отбито Семеновым и его отрядом свыше 150 обозных повозок, повозки со снаряжением и боеприпасами артиллерийского дивизиона и около 400 человек пленных. В последствие сам Григорий Михайлович признавал, что эта победа была достигнута не каким-то особым героизмом его и его подчиненных, а прежде всего внезапностью налета и быстрым распространением паники среди противников. Все потери казаков в этом столкновении выразились в одной раненой лошади.
За этот подвиг Григорий Семенов был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени, а все 10 его подчиненных, участвовавшие в атаке, получили Георгиевские кресты.
Через 3 недели хорунжий Семенов вновь отличился в сражении, за что был представлен к награждению золотым Георгиевским оружием. В ходе наступления русских войск он 2 декабря 1914 г. во главе казачьего разъезда первым ворвался в городок Млава, захватив при этом сторожевой пост немцев и две автомашины.
И далее Григорий Семенов продолжал воевать не менее доблестно. В конце декабря он в результате удачной атаки на немецких фуражиров обратил в бегство взвод ландштурмистов, во главе двадцати всадников разгромил конвойный эскадрон противника, захватил около 100 пленных и обоз в 20 телег, за что получил очередной воинский чин. Сведения о лихом казачьем офицере попали в российскую прессу, что послужило началом большой популярности Григория Михайловича в общественном мнении патриотически настроенного населения России.
В 1915 – 1916 гг. Семенов воевал вместе со своим полком в Галиции и Буковине, в конце 1916 г. он получил звание есаула и был переведен в 3-й Верхнеудинский полк, принимал участие в боевых действиях на Кавказе в 1917 г., а затем в составе дивизии Левандовского совершил поход в персидский Курдистан. Февральскую революцию Семенов встретил исполняя обязанности командира полка. Будучи монархистом, Григорий Семенов осудил свержение монархии, но шла война, и он считал своим долгом оставаться в армии, борясь с пораженческой пропагандой.
По возвращении из Персии в мае 1917 г., находясь на Румынском фронте, есаул Семенов обратился с докладной запиской на имя военного министра А.Ф. Керенского, в которой предложил сформировать в Забайкалье отдельный Монголо-бурятский конный полк и привести его на фронт с целью «пробудить совесть русского солдата, у которого живым укором были бы эти инородцы, сражающиеся за русское дело».
В июне 1917 г. он по приказу Временного правительства прибыл в Петроград. Посетив несколько заседаний Петроградского совета, Семенов воочию убедился в царившей в столице анархии и оценил опасность развернутой большевиками пораженческой агитации. Обстоятельства требовали немедленных действий, и Григорий Михайлович предложил полковнику Муравьеву, формировавшему добровольческие части, силами роты юнкеров арестовать членов Петроградского совета как агентов вражеского влияния, немедленно судить их военно-полевым судом и тут же привести приговор в исполнение, объявить военное положение в Петрограде, а затем, если потребуется, арестовать и Временное правительство. После таких решительных мер предполагалось «от имени народа просить Верховного Главнокомандующего генерала от кавалерии Брусилова принять на себя диктатуру над страной». Муравьев доложил о плане Брусилову, но тот оказался от его осуществления.
16 июля Семенов был принят главой правительства Александром Керенским, который вручил ему мандат комиссара Временного правительства по Иркутскому и Приамурскому военным округам и значительную сумму денег, после чего Григорий Михайлович 26 июля отбыл в Иркутск для формирования добровольческих частей из монголов и бурят. В ходе реализации этих планов, в Сибирь пришло известие о захвате власти в Петрограде большевиками.
После Октябрьского переворота есаул Семенов продолжал работу по формированию войсковых частей, уже на деньги, которые ему стал предоставлять Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. Однако в свои подразделения он охотно принимал и русских, и представителей других национальностей; единственным условием для новобранцев был «отказ от революционности».
Поняв, что Семенов создает антибольшевистские части, читинский совдеп задержал выплату денег на формирование отряда. 1 декабря 1917 г. большевики в Верхнеудинске попытались разоружить семеновцев, а самого его арестовать. Семенов оказал вооруженное сопротивление, и красные объявили это «неудачной попыткой захвата власти в Верхнеудинске».
Затем Семенов отправился в Читу, где забрал деньги у читинского совдепа, причитавшиеся для его отряда и через Даурию ушел в Маньчжурию. В Харбине он силами семи человек разоружил и распустил пробольшевистские запасные батальоны Русской армии общей численностью в полторы тысячи штыков, разогнал местный большевистский ревком и казнил его главу Аркуса. Затем, преодолевая сопротивление китайских властей и управляющего КВЖД от имени России в Маньчжурии генерала Хорвата, не желавшего воевать с большевиками, Григорий Семенов пополнил и хорошо вооружил свой отряд в 559 человек. 29 января 1918 г. семеновцы вошли в Забайкалье и заняли его восточную часть – Даурию, продолжая пополнять свои ряды. Стоит отметить, что свои части Семенов формировал по национальному признаку, и под его знаменами, кроме русских казаков и солдат, отважно воевали монголы, буряты, китайцы, японцы, корейцы, сербы и даже отдельный еврейский полк.
Однако 1 марта 1918 г. Семенов был вынужден отступить в Манчжурию под натиском отрядов красногвардейцев, состоявших в основном из каторжников и пленных солдат Австро-Венгрии, под командованием Сергея Лазо. До 7 апреля боевые действия семеновцев с большевиками представляли собой стычки небольших отрядов в приграничной полосе.
В середине апреля 1918 г. войска есаула Семенова силой около 1000 штыков и сабель вновь перешли в наступление против 5,5 тысяч у красных в Забайкалье. Одновременно началось восстание забайкальского казачества против большевиков и к маю отряды Семенова увеличились до 7 тыс. бойцов. Однако попытка разбить 30-тысячную группировку красных под Читой оказалась неудачной. Боевые действия в Забайкалье продолжались с переменным успехом до середины июля 1918 г., когда казаки, наконец, сумели в решающем сражении разгромить большевиков. 28 августа Семенов занял Читу, а 10 сентября 1918 г. был назначен командиром 5-го Приамурского армейского корпуса с присвоением ему чина полковника. После переворота 18 ноября 1918 г. Григорий Михайлович первоначально не признал А.В. Колчака Верховным правителем России, за что приказом Колчака от 1 декабря 1918 г. был снят с должности.
Однако, казаки продолжали поддерживать своего боевого начальника.
9 мая 1919 г. войсковой казачий круг избрал Григория Семенова войсковым атаманом Забайкальского казачьего войска. По соглашению с атаманами Амурским и Уссурийским он принял пост Походного атамана забайкальцев, амурцев и уссурийцев со штабом на станции Даурия Забайкальской железной дороги. Благодаря этому, приказом Колчака от 25 мая 1919 г. Семенов получил должность командира 6-го Восточно-Сибирского армейского корпуса, а 18 июля стал помощником главного начальника Приамурского края и помощником командующего войсками Приамурского военного округа с производством в генерал-майоры. 23 декабря Григорий Михайлович занял пост командующего войсками Иркутского, Забайкальского и Приамурского военных округов на правах главнокомандующего армиями с производством его в генерал-лейтенанты. И, наконец, указом Верховного правителя России А.В. Колчака от 4 января 1920 г. атаману Семенову была передана «вся полнота военной и гражданской власти на всей территории Российской Восточной Окраины, объединенной российской верховной властью» до получения указаний от назначенного Верховным правителем России генерала А.И. Деникина.
6 октября 1920 г. атаман вошел в подчинение новому и последнему лидеру Белого движения – своему бывшему боевому командиру, генерал-лейтенанту барону П.Н.Врангелю. Но решительное наступление красных на всех фронтах, в том числе и на Дальнем Востоке, заставило атамана Семенова покинуть Россию в сентябре 1921 г.
Эмигрировав в Китай, Семенов вскоре перебрался в США и Канаду, затем обосновался в Японии. С образованием в 1932 г. государства Маньчжоу-Го, японцы предоставили атаману дом в городе Дайрене, где он прожил до августа 1945 г., и назначили ежемесячную пенсию в 1000 иен. В Манчжурии Григорий Михайлович возглавлял Дальневосточный союз казаков, и с 1934 г. принимал участие в мероприятиях Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурской империи, созданное под эгидой японской разведки. Практически оставшись не у дел, он занялся написанием мемуаров, которые были впервые изданы в Харбине в 1938 г. под названием «О себе: Воспоминания, мысли и выводы».
В конце августа 1945 г., после разгрома советскими войсками японской армии, Семенов был арестован в собственном доме в Манчжурии. Навсегда расставаясь с дочерьми и сыновьями, Григорий Михайлович по очереди их перекрестил, поцеловал и сказал: «Прощайте, дети… Я лишил вас Родины, а теперь вот возвращаю. Наверное, ценой своей жизни. Я был всегда противником большевизма, но всегда оставался русским. Я любил Россию и русским умру. А был я прав или не прав – покажет время. Живите честно. Если не сможете, не будете в силах делать добро людям, то хоть не творите зла. Живите по-христиански. Ну, прощайте…»
Почти год органы СМЕРШ и МГБ вели следствие, «увенчавшееся» 29 томами документов, а начавшийся 26 августа 1946 г. суд над атаманом Семеновым широко освещался в советской прессе. Подсудимый, вероятно желавший облегчить участь собственных детей, признал свою вину по всем пунктам обвинения: антисоветской агитации и пропаганде, шпионаже против СССР, диверсиях, терроризме, и заявил о своем «чистосердечном раскаянии». 30 августа Семенову был вынесен смертный приговор, как «врагу советского народа и активному пособнику японских агрессоров», и в этот же день в 11 часов ночи он был повешен под издевательские насмешки палачей. Золотая шашка атамана и его 14 наград были конфискованы и пропали бесследно. У старшей дочери Григория Михайловича чекисты отобрали шестилетнего сына (дальнейшая судьба этого внука атамана до сих пор неизвестна), она сошла с ума и 26 лет прожила в психиатрической больнице города Ярославля. Две его младших дочери и младший сын Вячеслав получили по 25 лет лагерей, а старший сын Михаил был расстрелян в 1945 г. по приговору Хабаровского военного трибунала. В чем была их вина перед советским государством? Только в одном – они были детьми атамана Семенова.
В 1994 г. «гуманное правосудие демократической России» пересмотрело приговор, и по статье «антисоветская агитация и пропаганда» реабилитировала покойного атамана «в связи с отсутствием состава преступления», в остальной части приговор был оставлен в силе. Хотя даже беглый анализ состоятельности обвинительного заключения против атамана Семенова убеждает: казнили его исключительно за борьбу с большевиками в годы гражданской войны. Комментарии, как говорится, излишни…
Сержант Майкл О’Лири
Одним из прославленных героев Великой войны, как до сих пор принято именовать Первую мировую войну в Великобритании, был пехотный сержант, ирландец Майкл О’Лири.
Майкл Джон О'Лири родился 29 сентября 1890 г. в семье фермера, проживавшей в окрестностях небольшого городка Макрум в ирландском графстве Корк. Отец будущего героя – Дэниэл, был убежденным националистом и страстным спортсменом, увлекался тяжелой атлетикой и играл футбол. Но юный Майкл не пошел по стопам своего родителя, а выбрал свой путь в жизни. В возрасте 16 лет он покинул ферму, мать, отца, трех своих братьев и сестер, и завербовался в Королевский военно-морской флот, где прослужил несколько лет, пока ревматизм коленей не вынудил его распрощаться с морем. Однако, вернувшись на землю своего отца, Майкл не смог прожить там более нескольких месяцев, и вскоре записался в Ирландский гвардейский полк Британской армии.
После трех лет службы в полку, в августе 1913 г. Майкл О’Лири перевелся в корпус Королевской Северо-Западной горной полиции и оказался в канадском штате Саскачеван. Там констебль О’Лири зарекомендовал себя как исполнительный и смелый полицейский, отличился при задержании двух опасных бандитов, которому предшествовала двухчасовая перестрелка, и был награжден за успешную службу золотым кольцом. Но карьера в полиции также ему не была суждена. В августе 1914 г. в Европе вспыхнула Первая мировая война и Майкл О’Лири получил разрешение уволиться из рядов горной полиции; он вернулся в Великобританию и 22 октября как резервист был вновь призван в армию. Уже 23 ноября Майкл оказался в 1-ом батальоне своего родного полка, действовавшего в составе Британского экспедиционного корпуса во Франции, на границе с бельгийской провинцией Фландрия.
В течение декабря 1914 г. О’Лири участвовал в тяжелых боях, которые вели ирландские гвардейцы, был положительно отмечен в докладах командиров и получил звание младшего капрала 5 января 1915 г.
Три недели спустя, 30 января, Ирландский гвардейский полк получил приказ произвести нападение на германские позиции вблизи деревни Суаньи на канале Ла Баси, в ответ на успешную наступательную операцию, проведенную там немцами за 5 дней до этого. В ходе своего продвижения немецкие войска утром 1 февраля 1915 г. захватили западный берег 2-й линии канала. Эта местность, известная как Пустошь, имела важное тактическое значение, поскольку по ней проходила труба водовода, обслуживавшего железнодорожную станцию.
Четыре группы ирландских гвардейцев, находившихся в резерве, должны были согласованным нападением выбить немцев и вернуть утерянные территории, но их натиск был встречен огнем крупнокалиберных пулеметов с германских баррикад и большая часть атаковавших ирландцев, включая всех старших офицеров, в результате оказалась убита или ранена.
Принявший на себя командование потрепанными гвардейцами младший лейтенант Иннес (из состава 1-й группы) отдал приказ всем уцелевшим бойцам собраться и отойти на край Пустоши и закрепиться там, создав собственную баррикаду. Перегруппировав сохранившийся личный состав, Иннес, после артиллеристского обстрела линии немецких войск и под прикрытием собственного стрелкового огня, вновь повел своих солдат в атаку, но она снова захлебнулась в крови. Вторично понеся тяжелые потери, ирландцы утратили боевой дух и стали окапываться, спасаясь от пулеметных пуль с немецких баррикад.
Исполнявший обязанности ординарца Иннеса младший капрал Майкл О'Лири участвовал и в первой и во второй атаках ирландцев. Прикрывая огнем своих атакующих товарищей, он сумел закрепиться вблизи первой из немецких баррикад у железнодорожной станции, и пятью меткими выстрелами уничтожил пулеметный расчет немцев. Продвигаясь вперед, Майкл оказался в тылу второй из немецких баррикад на железнодорожной набережной канала, с которой насквозь простреливалась вся прилегавшая болотистая местность. Это укрепление также защищал крупнокалиберный пулемет, но немцы, заметившие солдата противника на расстоянии более 50 метров, не успели развернуть пулеметный лафет против отважного ирландца. О'Лири первым открыл огонь и убил еще трех немцев, а двух других взял в плен уже после того как расстрелял все свои патроны.
Выведя из строя немецкие пулеметы, младший капрал О'Лири привел пленных в расположение британских войск, представ перед своими сослуживцами (по их воспоминаниям) с невозмутимым выражением на лице, «как будто он вернулся с прогулки в городском парке».
За воинскую доблесть Майкл О’Лири 4 февраля получил чин сержанта и был представлен к награждению Крестом Виктории – высшим британским знаком отличия за боевые заслуги. Стоит отметить, что кавалерами этой награды со времени ее учреждения в 1856 г. По 2001 г. стали всего 1349 человек (трое из них получили эту награду дважды), в годы Первой мировой войны Крест Виктории получили 634 героя, после окончания Второй мировой войны и до начала XXI века состоялось только 11 награждений (последние два случая приходятся на англо-аргентинскую войну за Фолклендские острова в 1982 г., оба – посмертно).
16 февраля 1915 г. о подвиге отважного гвардейца поведала своим читателям «The London Gazette». Публикация вызвала шквал патриотического восторга, в одночасье Майкл стал национальным героем воюющей Великобритании, а его портрет с тех пор стал многотысячными тиражами печататься на вербовочных плакатах со слоганом «Один ирландец стоит десяти германцев».
Сам Майкл триумфально вернулся на «туманный Альбион» и 22 июня 1915 г. король Георг V лично вручил ему награду на приеме в Букингемском дворце. По случаю награждения героя-ирландца в лондонском Гайд-парке 10 июля прошел массовый праздник. Майкл стал героем множества патриотических сочинений, в том числе посвященной ему поэмы, опубликованной в «The Daily Mail», и небольшой пьесы Бернарда Шоу. Ведущие деятели английской культуры выражали свое восхищение сержантом О’Лири. Артур Конан Дойль писал: «Невозможно описать какое-либо явление лишь в одном из его символов или в одном из его характеров, но ирландцы всегда имели репутацию великолепных бойцов, и младший капрал Майкл О’Лири несомненно один из них». А Томас Сканлан говорил: «В начале этой недели я слышал о великих подвигах ирландских гвардейцев. Вся Ирландия гордится О’Лири. Он полностью заслуживает те почести, что были ему оказаны. Ирландия благодарна ему».
Затем Майкл посетил свою малую родину. В Макруме ему была устроена торжественная встреча, толпы собирались, чтобы увидеть героя. Дэниэл О’Лири раздавал интервью газетчикам, рассказывая о детских годах своего отпрыска. Впрочем, подвиг сына Дэниэла не особенно впечатлил. Однажды он сказал, что сам в свое время с одной палкой в руке разогнал с ярмарки Макрума двадцать подгулявших мужиков, поэтому, дескать, на этом фоне бледно смотрится Майкл, прикончивший только восемь врагов, имея винтовку со штыком.
За службу Майкл О’Лири был вновь повышен в звании и в чине младшего лейтенанта переведен в полк Каннахтских рейнджеров. Слава его к тому времени преодолела государственные границы, и одним из результатов этого было награждение Майкла русским Георгиевским крестом 3-й степени.
В 1916 г. младший лейтенант О’Лири вместе с 5-ым батальоном своего полка отправился в греческий город Салоники, и оставался на Балканах до самого конца войны. Там он подхватил малярию, которая, хоть и была излечена, серьезно подорвала его здоровье на всю последующую жизнь. После заключения мирного договора вместе со своим подразделением Майкл был размещен во французском городе Дувре, а в 1921 г. ирландский герой демобилизовался и вернулся на родину.
Кстати, во время службы в полку ирландских гвардейцев Майкл О’Лири в траншеях Франции сдружился с будущим известным английским киноактером Стэнли Холлоуэем. В последствии Стэнли часто останавливался в лондонской гостинице «Мэйфэир», где О’Лири работал в 1930-х годах.
Мирная, гражданская жизнь у Майкла опять не задалась. В марте 1921 г. он оставил свою жену Грету и двух детей в Великобритании, а сам снова отправился в Канаду. Там он собирался восстановиться на службе в горной полиции, незадолго до того переименованной в Королевскую конную полицию. По неизвестным причинам этим его планам не суждено было осуществиться. Последующие несколько месяцев О’Лири выступал с лекциями о своем боевом прошлом и сотрудничал с одним из издательств. В конце концов, он все же устроился на работу в Провинциальную полицию штата Онтарио. В 1924 г. к Майклу в Канаду переехала его семья, и в том же году он занял должность сержанта полиции Мичиганской Центральной железной дороги с весьма достойным окладом в 33 английских фунтов в месяц. Однако благополучная жизнь семьи продлилась не долго.
В 1925 г. Майкл О’Лири стал «героем» нескольких скандалов, связанных с контрабандой незаконных мигрантов и нарушениями служебной дисциплины. Оба раза он был оправдан по итогам расследования, но, тем не менее, провел неделю в камере предварительного заключения и был принужден к увольнению с железной дороги. Несколько месяцев спустя оставшийся без средств к существованию О’Лири отправил семью на корабле в Ирландию на деньги, которые ему предоставили в виде займа руководители муниципалитета города Гамильтона в провинции Онтарио. Сам же Майкл остался в Онтарио и работал в офисе генерального прокурора.
В конце концов, в связи с серьезным ухудшением здоровья Майклу О’Лири все же пришлось покинуть Канаду и возвратиться в Великобританию. С 1932 г. он жил в Лондоне, проходил курс лечения и работал швейцаром в фешенебельной гостинице «Мэйфэир», а в свободное время принимал участие в благотворительных акциях в пользу потерявших здоровье военнослужащих.
С началом Второй мировой войны Майкл О’Лири был вновь мобилизован в Британскую армию и служил в чине капитана в Миддлсекском полку. Вместе со своей войсковой частью он отправился во Францию, но из-за рецидива малярии ему пришлось возвратиться в Великобританию еще до начала активных боевых действий в мае 1940 г.
Признанный медицинской комиссией более непригодным для строевой службы, капитан О’Лири был переведен в Инженерный корпус и до победы над Германией заведовал лагерем для военнопленных в Южной Англии. Его двое старших сыновей также служили в вооруженных силах в годы войны и получили боевые награды.
В 1945 г. Майкл О’Лири в чине майора был отправлен в отставку и в последующие годы зарабатывал на жизнь как строительный подрядчик до выхода на пенсию в 1954 г. Здоровье его продолжало ухудшаться и незадолго до своей смерти ветеран был госпитализирован в одну из больниц английской столицы.
Скончавшийся 2 августа 1961 г. герой Первой мировой войны, кавалер Креста Виктории майор Майкл О’Лири был отпет по римско-католическому обряду и похоронен на кладбище Милл Хилл в Лондоне. В последний путь Майкла провожали шестеро его детей, в почетном карауле у его гроба стояли солдаты полка Ирландских гвардейцев. Награды ветерана были переданы на вечное хранение в штаб его родной войсковой части.
Память о герое сохраняют его земляки. На официальном сайте города Макрума о почетном гражданине Майкле О’Лири повествует небольшая специальная статья, в которой есть такие слова: «Хотя многие ирландцы могли бы посчитать, что он воевал в неправильной армии на неправильной войне, он, однако, был очень храбрым, находчивым и способным солдатом, заслужившим все ту славу, которую подарила ему судьба».
Штабс-капитан Павел Гурдов
Воплощением лучших качеств русского офицера был штабс-капитан Павел Гурдов, отважный воин и талантливый военный инженер, сражавшийся в составе 1-й автомобильной роты – первого в мире броневого армейского подразделения, прообраза бронетанковых войск, ставших главной ударной силой уже в следующей, Второй мировой войне.
Павел Васильевич Гурдов родился 17 октября 1882 г. (по Юлианскому календарю) в городе Петровск (совр. Махачкала) Дагестанской области в семье управляющего Бакинским агентством Пароходного общества «Кавказ и Меркурий», капитана 1-го ранга в отставке Василия Гурдова.
По окончании Бакинской классической гимназии и Бакинского реального училища молодой Павел, с детства испытывавший влечение к технике, поступил в сентябре 1902 г. в Николаевское инженерное училище. Спустя год, он был произведен в унтер-офицеры, еще через год – в младшие портупей-юнкера. В числе лучших выпускников Гурдов закончил обучение в 1905 г., в апреле получил чин подпоручика, а в мае был отправлен для прохождения службы в минную роту крепости Свеаборг.
Через несколько месяцев службы Павел Васильевич отличился при выполнении специального задания. С пятью водолазами поручик Гурдов снял груз оружия и боеприпасов с севшего на мель и взорванного собственной командой вблизи финляндского города Якобстадт парохода «Джон Графтон». На этом судне русские революционеры везли в Россию взрывчатку и вооружение; они попытались уничтожить обездвиженный пароход, но из-за малой глубины полностью затопить его не удалось. Чтобы остатки опасного груза не попали в руки террористов, генерал-губернатор Финляндии принял решение извлечь с притопленного судна все, что можно, и обратился за помощью к военным.
В сентябре 1905 г. в море у финских берегов часто штормило, но водолазы подпоручика Гурдова мужественно и аккуратно выполнили свою работу в сжатые сроки. Всем участникам и организаторам этой операции император Николай II выразил свою благодарность.
Возвратившись в крепость, Павел Васильевич продолжал обычную службу, обучал минному делу прибывающих в роту новобранцев. Но командировка в холодном осеннем море не прошла для него бесследно.
В январе 1906 г. он тяжело заболел. Лечение на дому не принесло выздоровления, и при внимательном обследовании выяснилось, что молодому подпоручику нужна срочная операция. 6 февраля Павел Гурдов был отправлен для оперативного лечения в Клинический военный госпиталь Санкт-Петербурга.
Несколько месяцев Гурдов провел на больничной койке, а затем в конце июня 1906 г. получил двухмесячный отпуск за границу для восстановления здоровья. Во время его отсутствия, в Свеаборге вспыхнул военный мятеж, все водолазы команды Гурдова оказались его участниками и были осуждены на различные сроки лишения свободы.
Потеряв своих лучших подчиненных, Павел Васильевич, после некоторого размышления, принял решение продолжить свое образование. С разрешения командира он убыл в командировку для прохождения курса обучения в Офицерской электротехнической школе. В свободное от учебы в школе время Павел пробовал себя в сочинительстве стихов, посещал музыкальные собрания и концерты, считался одним из лучших учеников известного композитора и исполнителя А.В. Вержбиловича.
Блестяще завершив обучение, Гурдов 1 октября 1907 г. был произведен в поручики; руководство электротехнической школы предложило Павлу Васильевичу продолжить службу на преподавательской работе, а позже он был зачислен в ее постоянный состав. 30 августа 1908 г. поручик Гурдов получил орден Святого Станислава 3-й степени за заслуги при выполнении работ на «Джоне Графтоне» и успехи в учебе в Офицерской электротехнической школе.
Оставляемые в школе перспективные и талантливые офицеры сами совершенствовались в науках и одновременно делились полученными знаниями с поступавшими на учебу офицерами. Павел Васильевич живо интересовался новинками техники и ратовал за внедрение новых технологий и изобретений в военное дело. В 1912 г. он был произведен в штабс-капитаны, а в 1913 г. получил диплом офицера подводного плавания, но по сложившимся обстоятельствам и воле судьбы ему предстояло сражаться на суше в приближающейся мировой войне.
Штабс-капитан Гурдов отлично разбирался в автомобилях, и поэтому в первые недели войны начальством был подключен к разработке «бронированной пулеметной автомобильной батареи».
Вместе с полковником лейб-гвардии Егерского полка А.Н. Добржанским он принял активное участие в этом новом и очень нужном для русской армии деле. Работы по бронированию автомобилей типа «Руссо-Балт» были начаты на Ижорском заводе 19 августа 1914 г., и уже к началу октября, в рекордно короткие сроки, было изготовлено 8 боевых машин. Эти броневики составили основу материальной части вновь созданного отдельного броневого подразделения – 1-й автомобильной роты, командование 4-м взводом которой было поручено штабс-капитану Гурдову. В составе его взвода было 2 бронированных, 2 легковых и один грузовой автомобиль.
12 октября император лично осмотрел роту во дворе Царскосельского дворца, и 19 октября она в полном составе выступила на германский фронт. 26 октября рота прибыла в Варшаву и разместилась в Александровской цитадели. В ноябре 4-й взвод бы направлен в распоряжение штаба 16-й пехотной дивизии.
На рассвете 11 ноября взвод двинулся по шоссе Стрыков – Зегрж. Около деревни Зельющин автомобили были обстреляны из неприятельских окопов. Гурдов развернул броневик и открыл пулеметный огонь по немцам. Через некоторое время ружейный огонь пехоты противника стих, но начался беглый артиллерийский огонь неприятельской батареи, расположенной за деревней. Бронеавтомобили были отведены в тыл, а по батарее и окопам был открыт огонь с артиллерийского автомобиля, прикомандированного ко взводу. После 5 выстрелов шрапнелью, стрельба со стороны неприятеля прекратилась и взвод к 9 часам утра отошел в деревню Братошевице. Боевое крещение русских бронеавтомобилистов прошло успешно, враг был разбит, собственных потерь не было. Спустя 2 дня, взвод присоединился к роте и вместе с ней вернулся в Варшаву, где пополнился личным составом и включил в свой парк еще один грузовик.
19 ноября 1914 г. 4-й взвод был прикомандирован к 158-му пехотному Кутаисскому полку 40-й пехотной дивизии. По приказу командира полка, броневики штабс-капитана Гурдова дважды в течение дня приближались к вражеским окопам и пулеметным огнем заставляли противника прекращать стрельбу.
На следующий день 4-й взвод был направлен в распоряжение командира XIX армейского корпуса, и 21 ноября принял участие в бою возле деревни Пабианицы, в ходе которого немцы силами четырех пехотных полков предприняли массированную атаку на позиции корпуса. Автомобили подкатили в момент, когда левый фланг русских дрогнул и подался назад. Немцы подступили вплотную к шоссе. В это время штабс-капитан Гурдов врезался в наступавшие цепи врага и открыл ураганный огонь из четырех пулеметов с расстояния 100 – 150 шагов. Немцы не выдержали, прекратили наступление и залегли. Со столь близкого расстояния даже ружейные пули то и дело пробивали броневые защитные листы русских автомашин, толщина которых составляла всего от 3 до 5 мм. В ходе боя, пересев с командирской машины, водитель которой был ранен, на второй броневик, Гурдов продолжал отстреливаться от наседающего противника. Вскоре броня его автомобиля оказалась пробита во многих местах. Большинство нижних чинов экипажа получили ранения, командир был ранен в шею, но не покинул поля боя. Через час на линию огня вернулась первая машина взвода с новым водителем, но через некоторое время оба броневика оказались подбитыми. Победную точку в этой схватке поставили подоспевшие на помощь бронеавтомобили 2-го взвода и автопушка. Выведенные из строя броневики 4-го взвода их экипажи на руках откатили до русских позиций, а на следующий день машины были отбуксированы для ремонта в Варшаву.
За доблесть и мужество, проявленные в ноябрьских боях, штабс-капитан Павел Гурдов был награжден орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени, а 12 нижних чинов его взвода – Георгиевскими крестами 4-й степени. Несколько позже, за боевые отличия Гурдов был награжден орденом Святого Станислава 2-й степени с мечами. О геройских действиях у Пабианиц рассказал русским читателям столичный еженедельный журнал «Летопись войны 1914 года» в своем 16-м номере.
Ремонт занял довольно длительное время. Только к концу января 1915 г. автомобили 4-го взвода вернулись на фронт и поступили в распоряжение 1-й Сибирской пехотной дивизии для поддержки ее наступления.
Ночью 10 февраля недалеко от города Маков, под Варшавой, взвод обстрелял окопы противника и без потерь вернулся обратно. 12 февраля 1915 г. 4-й и 1-й взводы автомобильной роты вышли колонной из деревни Богато около 11 часов вечера. В районе деревни Добржанково машины наткнулись на четыре немецких полка, которые с расстояния в 22 шага немедленно открыли сильный ружейный, а также шрапнельный артиллеристский огонь.
Во время завязавшегося боя погибло 5 нижних чинов 4-го взвода, 1 офицер и 18 нижних чинов были ранены, пулеметные машины сильно повреждены, а пушечная загорелась. В самом начале сражения штабс-капитан Павел Гурдов на первом автомобиле вступил в перестрелку с артиллеристским взводом германцев. Одним из первых вражеских снарядов лобовая броня головного автомобиля была пробита, и Павел Васильевич получил смертельное ранение.
Подтянувшиеся на линию огня резервные бронемашины 1-го взвода автомобильной роты выбили противника из окопов, что помогло русским стрелкам занять деревню. Около 500 немцев были захвачены в плен.
Тело штабс-капитана Павла Васильевича Гурдова доставили в Петроград и 18 февраля 1915 г., после отпевания, предали земле на кладбище Александро-Невской Лавры. За бой у деревни Добржанково штабс-капитан Гурдов был посмертно произведен в капитаны, награжден Георгиевским оружием и орденом Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость». 13 марта 1915 г. в 1-ю автомобильную роту с Ижорского завода прибыли 3 новых бронированных автомобиля и один из них – №20 – в память героя получил название «Капитан Гурдов».
О подвигах штабс-капитана Павла Гурдова и доблести русских бронеавтомобилистов весной 1915 г. писали журналисты во многих периодических изданиях России. В частности, газета «Новое время» 18 апреля 1915 г. в статье «Русское детище» сообщала: «…Легли под тремя машинами капитана Гурдова в течение двух часов три с половиной немецких полка у Пабианиц – узнала броневые автомобили и наша армия. Сухие короткие телеграммы из Ставки Главнокомандующего вдруг во всей полноте дали русской публике картину страшной, всесокрушающей силы наших, русских блиндированных автомобилей».
Онбаши Сейит Али Чабук
Самым известным турецким героем Первой мировой войны (после Кемаля Ататюрка, разумеется) был рядовой артиллерист береговой батареи на побережье Мраморного моря, прославленный и ныне широко известный в Турции как онбаши (капрал) Сейит.
Сейит Али Чабук родился в сентябре 1889 г. в селении Хавран (сегодня это маленький городок) в провинции Балыкесир, на западе Малой Азии. Отец его носил имя Абдурахман, а мать – Эмине. Достигнув призывного возраста, Сейит записался добровольцем в армию Османской империи в апреле 1909 г. и попал на службу в артиллерию. Ему довелось принять участие в Балканских войнах 1912 – 1913 гг., а к началу Великой войны он был переведен на службу в прибрежных укрепленных фортах, охранявших вход из Средиземного моря через пролив Дарданеллы в Мраморное море…
В течении нескольких месяцев после начала Первой мировой войны Турция сохраняла нейтралитет, но в конце октября вступила в мировую войну на стороне центральных европейских держав. В ответ на это французы и англичане разработали план операции по прорыву кораблей Антанты в Мраморное море, которая должна была завершиться высадкой десанта в Константинополе – столице Османской империи.
19 февраля 1915 г. англо-французская эскадра начала обстрел прибрежных турецких фортов в районе Дарданелл силами 6 линкоров и одного линейного крейсера. Этот обстрел не принес существенных результатов. 25 февраля союзники предприняли повторную попытку пройти в Мраморное море, подавив огнем береговую артиллерию турок и сняв минные заграждения. И эта попытка оказалась в целом неудачной. Поэтому союзники решили предпринять массированный морской штурм на Дарданеллы.
18 марта в 10 часов 39 минут союзные корабли вошли в пролив. Накануне союзники тралили акваторию и были уверены в безопасном проходе, но турки, предвидя атаку, ночью послали небольшой минный заградитель, который, с большим риском, буквально под носом у противника, поставил в проливе 26 мин, оказавшиеся для англо-французских кораблей полной неожиданностью. После входа в пролив, первый отряд кораблей открыл огонь по береговым батареям, однако турки не отвечали, ожидая втягивания в пролив всей эскадры. Когда это произошло, англичане и французы попали под обстрел орудий крупного калибра, но пушки кораблей также наносили урон турецкой артиллерии.
К вечеру на батарее форта Намазие на Европейском берегу пролива, в боевом расчете которой служил Сейит, огнем союзного флота были выбиты почти все артиллерийские орудия. Одна крупнокалиберная пушка еще могла стрелять, но кран, подававший снаряды к орудию, вышел из строя. И тут мужественный воин проявил необычайное усердие и сверхчеловеческим напряжением воли и сил в одиночку на руках смог принести к орудию три снаряда весом 275 кг каждый. Батарея продолжила вести огонь, и один из ее снарядов попал в британский броненосец «Оушен», уже подорвавшийся на мине. После точного попадания корабль около 22 часов 30 минут пошел ко дну.
В итоге морская операция союзных сил полностью провалилась, в 18 часов англо-французские корабли покинули Дарданеллы. В ходе перестрелки с турецкими артиллеристами союзная эскадра понесла тяжелые потери: 3 корабля были потеряны и 3 повреждены (фактически была выведена из строя треть объединенного флота), погибли и получили ранения около 1000 моряков. Потери турок оказались незначительными: было подбито лишь 8 орудий на береговых батареях, погибли 24 солдата и офицера, 79 получили ранения.
За свой подвиг Сейит получил чин онбаши (капрала), а также право на двойной рацион питания. Онбаши Сейит моментально стал известен в войсках, а затем и во всей погибающей империи, как символ самоотверженности и верности долгу. Спустя неделю после битвы множество фотографов устремились в береговую крепость, чтобы запечатлеть для истории и газет турецкого героя с огромным снарядом в руках на фоне орудия главного калибра. Однако к разочарованию представителей прессы выяснилось, что Сейит не может поднять такой невероятный вес для позирования. Его собственное объяснение этому факту было очень просто: «Сейчас я не сумею этого сделать, лучше приходите, когда англичане снова нападут».
Газетчиков такой вариант не устроил. Сейита заставили фотографироваться с деревянной копией снаряда. Эти снимки попали в центральные газеты Турции и ее союзников, благодаря чему Сейит на короткое время стал весьма знаменитым.
Однако никаких особых материальных выгод от своей славы он не получил и его дальнейшая жизнь не отличалась от судьбы любого другого турецкого труженика.
После окончания войны Сейит вернулся в родное селение, работал лесорубом, затем – шахтером на угольной шахте, и в 1939 г. умер в полной безвестности от воспаления легких. Но подвиг его не был окончательно забыт турками. В 1992 г. на полуострове Гиллиполи в южной части крепости Килитбахир, где в годы войны размещалась легендарная батарея, был установлен большой памятник онбаши Сейиту, а позже – еще несколько в разных городах Турции, в том числе на малой родине героя. На сайте родного города Сейита есть специальный раздел, посвященный его подвигу, совершенному «силой веры и любви к Родине».
Ротмистр Александр Козаков
В обе мировые войны русские летчики в целом славились, прежде всего, своим мужеством и самоотверженностью. По ряду причин разного свойства они не занимали верхних строк в списках самых результативных победителей воздушных боев всех стран и народов, но своим врагам они неизменно внушали уважение, поскольку в схватках, как правило, не останавливались перед смертельным риском. Например, военный обозреватель австрийской газеты «Pester Loyd» в номере от 27 октября 1915 г. писал: «Было бы смешно говорить с неуважением о русских летчиках. Русские летчики более опасные враги, чем французские. Русские летчики хладнокровны. В атаках русских может быть отсутствует планомерность (также, как и у французов), но в воздухе русские летчики непоколебимы и могут переносить большие потери без всякой паники». Не случайно именно авиаторы Русской Императорской армии первыми стали использовать таранные удары по летательным аппаратам противника, в случаях, когда иначе сбить врага не представлялось возможным. А во Второй мировой войне среди русских пилотов-истребителей появились уже и такие герои, что успешно применяли в боях таран по нескольку раз.
Перечень таранных атак в истории мировой авиации начинается с имен выдающихся русских авиаторов: штабс-капитана Петра Ивановича Нестерова и ротмистра Александра Александровича Козакова. Подвиг Нестерова прогремел в 1914 г. на всю Россию и не был забыт даже в годы коммунистического режима; о нем было написано и рассказано достаточно много за прошедшие почти 100 лет, ему установлены два памятника – в Киеве и Нижнем Новгороде, поскольку погибший отважный летчик оказался очень удобной фигурой для использования в пропаганде любой идеологической окраски. С Александром Козаковым было не так: этот герой сражался всю Великую войну и до своей трагической гибели успел активно повоевать против большевиков на стороне английских интервентов. Поэтому имя Александра Козакова в Советской России оставалось под негласным запретом до самого конца прошлого века, надгробье на его могиле было уничтожено еще в 1919 г., и только в 2009 г. скромный памятник был восстановлен. Впрочем, и в наши дни памятный знак «белому» летчику, «за прокорм и обмундирование исправно служившему интервентам», вызывает неудовольствие у местных членов КПРФ…
Александр Александрович Козаков родился 2 января 1889 г. в Херсонской губернии в православной дворянской семье, в 1906 г. окончил Воронежский Михайловский кадетский корпус, а затем в 1908 г. Елисаветградское кавалерийское училище (в совр. Кировограде). В 1908 г. Козаков был произведен в корнеты, и начал службу в 12-м уланском Белгородском полку. В сентябре 1911 г. Александр получил чин поручика, и вскоре «заболел» зарождающейся в те годы военной авиацией. В январе 1914 г. он поступил в Офицерскую воздухоплавательную школу в Гатчине и закончил ее 1 ноября 1914 г., когда на полях Европы уже гремела канонада мировой войны.
С декабря 1914 г. военный летчик, поручик Козаков принимал участие в боевых действиях на фронте, в составе 4-го корпусного авиационного отряда, занимаясь преимущественно воздушной разведкой и бомбардировкой вражеских позиций, но горел желанием уничтожать самолеты противника, которые своими разведывательными полетами приносили много бед русской армии.
На первом этапе войны, когда самолеты были совершенно безоружными (если не считать личного оружия пилотов), а необходимость создания средств противовоздушной обороны только начинала осознаваться в армиях противников, воздушная разведка была делом очень эффективным и не особенно опасным. Именно отсутствие других действенных методов противоборства с вражескими аэропланами-разведчиками и разносы «за бездействие» от начальства заставили штабс-капитана Нестерова 26 августа 1914 г. в небе у городка Жолква, где размещался штаб 3-й русской армии, решиться на отчаянный таран. «Моран» русского пилота своими колесами напрочь снес верхнее крыло австрийского биплана «Альбатрос», и машина рухнула на землю, унося к смерти своего пилота – барона Фридриха Розенталя. Однако при столкновении Нестеров выпал из кабины своего самолета и также погиб. После такого трагического примера, несколько месяцев на русско-австрийском фронте самолеты противников более не вступали в воздушные схватки. Летчики были отважными людьми, но кончать жизнь самоубийством они не спешили.
В поисках новых боевых возможностей, русские военные «левши» предлагали тогда оригинальный способ охоты на воздушных врагов. Он заключался в использовании длинного троса с якорем-кошкой на конце, соединенным с пироксилиновой шашкой. По мысли изобретателей, якорь должен был зацепить вражескую машину, а затем натяжение каната привело бы к взрыву капсюля и детонированию взрывчатки. Таким «чудо-оружием» был оборудован и «Моран» поручика Козакова, вышедшего на перехват немецкого самолета, сбрасывавшего бомбы на русский военный Гузовский аэродром 18 марта 1915 г. За атакой аэроплана Козакова на германский «Альбатрос» в прифронтовой полосе, близ усадьбы Воля-Шидловская, западнее Вислы, из окопов с интересом наблюдали десятки тысяч глаз, своих и чужих. Увы, но схватка сложилась не так, как ее планировал будущий русский ас. В ходе получасового преследования кошка зацепилась за самолет Козакова, болталась под днищем, и оказалась совершенно бесполезной. Не желая стать посмешищем по обе стороны фронта, Александр решил ударить «Альбатроса» колесами по его верхней поверхности, и, недолго думая, дал руль вниз. Удар сопровождался сильнейшим треском и свистом, а в локоть русского пилота ударил кусок крыла его собственного «Морана». Поврежденный «Альбатрос» сначала наклонился на бок, потом сложил крылья и полетел камнем вниз. Тут Козаков заметил, что винт его машины лишился одной из лопастей, и немедленно выключил мотор. На какое-то время он потерял ориентировку в пространстве, но затем по шрапнельным разрывам определил – где фронт, и спланировал на свою территорию. Аппарат ему удалось посадить довольно мягко, но поскольку вследствие удара колеса шасси оказались вогнутыми под крылья, самолет на земле перевернулся. По счастью пилот не получил при этом серьезных травм, отделавшись синяками и царапинами.
Так Козаков доказал, что расчет Нестерова был абсолютно верным, причем поединок в воздухе происходил между теми же типами самолетов. Петру Николаевичу осуществить этот маневр настолько же точно, скорее всего, помешало сильное нервное перенапряжение последних дней его жизни. Подвиг Козакова послужил примером для других отчаянных летчиков, при этом таран, разумеется, всегда оставался оружием смелых. Успешная атака принесла Александру Козакову всероссийскую славу и золотое Георгиевское оружие.
В последующих боях Козаков подтвердил свою героическую репутацию. В августе 1915 г. он получил чин штабс-ротмистра и был назначен командиром 19-го корпусного авиаотряда. К тому времени в русские авиационные части начали поступать новые, более совершенные модели самолетов, которые стали оснащать скорострельным оружием. Козаков установил на свой новый «Ньюпор-9» пулемет Максима. Однако из-за отсутствия синхронизатора оружие пришлось закрепить под углом 24 градуса вверх, чтобы не отстрелить лопасть собственного винта. Это, разумеется, сильно осложняло выбор позиции для атаки. Чтобы сбить врага, русский пилот должен был, изловчившись, зайти противнику точно под хвост и только после этого распороть его пулеметными очередями. Таким способом летом 1916 г., в ходе ожесточенных воздушных боев с австрийцами и германцами во время «Брусиловского прорыва», Александр уничтожил еще 4 вражеских самолета, и по французской классификации стал считаться асом, то есть «тузом, бьющим любую карту». Он первым в истории русской авиации одержал 5 воздушных побед.
После этого русский герой летал на более совершенной машине – «Ньюпоре-11» с синхронизированным пулеметом. 8 декабря 1916 г. в районе Луцка штабс-ротмистр Козаков в одиночку атаковал два двухместных австрийских «Бранденбурга», один из которых сбил. Австрийский пилот Иоганн Кольби был убит в воздухе двумя пулями в голову; летчик-наблюдатель оберлейтенант Франц Вейгель попытался самостоятельно управлять машиной, и получил серьезные травмы при посадке. Казаков за эту победу был награжден орденом Святого Георгия 4-го класса.
С февраля 1917 г. штабс-ротмистр Козаков исполнял обязанности командира 1-й боевой авиационной группы Юго-Западного фронта, в марте был утвержден в этой должности, а в апреле произведен в чин ротмистра. Эта группа стала первым специальным истребительным соединением в русской авиации. Личный состав в группе Казакова был самым сильным в русской армии, самолеты тоже лучшие, дисциплина поддерживалась строгая, воевали безотказно, смело. Волевой, храбрый и хладнокровный начальник собственным примером показывал, как нужно сражаться с врагами. И на командных должностях Козаков продолжал летать на боевые задания, освоив «СПАД-7» – лучший истребитель французского производства. Однако на войне никакое оружие не гарантирует безопасности; в июне 1917 г. в воздушном бою Александр получил ранение в руку сразу четырьмя пулями, одна из которых повредила локтевой сустав. После двухнедельного лечения ротмистр Козаков вернулся на фронт и продолжал сбивать неприятельские «Бранденбурги» и «Альбатросы». Последнюю точку в своем победном списке ротмистр Козаков поставил в конце августа 1917 г., обстреляв и вынудив к посадке австрийский двухместный «Бранденбург» в районе Кутковиц. Пилот – унтер-офицер и наблюдатель – офицер попали в русский плен. В итоге Козаков стал самым результативным летчиком-истребителем русской авиации Великой войны, лично сбив 17 вражеских летательных аппаратов, а в составе авиагрупп еще 15.
В сентябре 1917 г. Козаков был произведен в подполковники, однако вскоре захватившие власть в стране большевики отменили воинские звания в армии и ввели выборность командования. В декабре свою должность командира авиагруппы Александру пришлось передать старшему унтер-офицеру Ивану Павлову, а самому, по решению общего собрания солдат, опять вернуться на пост командира 19-го корпусного авиационного отряда. Шел стремительный развал армии, и неудивительно, что Козаков, как боевой офицер и патриот своей Родины, в итоге оказался в стане противников нового «рабоче-крестьянского» правительства. Какое-то время он пытался сотрудничать с новой властью, работал в Петрограде в составе особой комиссии по созданию Красного воздушного флота, но заключение большевиками грабительского Брестского мира с Германией и чекистские репрессии против кадровых военных окончательно открыли ему глаза на преступную, антирусскую сущность большевизма.
Летом 1918 г. прославленный летчик покинул Петроград и перебрался в Мурманск, занятый войсками Антанты. Там он добровольцем вступил в так называемый Славяно-Британский легион, который предположительно должен был воевать против немцев на Западном фронте продолжающейся мировой войны. Но обстоятельства сложились так, что сражаться русским летчикам пришлось с красными войсками на русском Севере.
Первоначально Александр у англичан получил всего лишь звание лейтенанта, но очень быстро себя зарекомендовал как опытный организатор и отважный пилот, стал командиром эскадрильи и был произведен сначала в чин капитана, а в 1919 г. стал майором Королевских воздушных сил.
19 августа 1918 г. новое авиационное соединение прибыло на Двинский участок белогвардейского Шенкурского фронта и немедленно включилось в боевые действия. Местом базирования Славяно-Британского легиона, летавшего на английских «Сопвичах», стал аэродром в селе Двинский Березник (совр. Березник).
Поначалу превосходство белых летчиков над противником было подавляющим. Сказывалось как количественное преимущество в самолетах, так и боевые качества самих авиаторов. Большинство «красных соколов» в прошлом также имели офицерские звания, почти все они оказались в РККА путем принудительной мобилизации. Неудивительно, что многие из них при первом удобном случае перелетали на своих машинах к противнику. Однако, по мере того как большевистское командование направляло на свой Северный фронт все новые авиачасти, баланс сил постепенно менялся.
Козакову довелось сражаться с красными и в небесах за штурвалом аэроплана, и в таежных чащобах в пешем строю. Но собственно серьезных воздушных боев, практически, не было. Летчики и с той и с другой стороны избегали стрелять по своим, русским братьям-авиаторам, атаковали преимущественно наземные цели. Поэтому главной угрозой для летчиков были пули и снаряды с земли. 24 января 1919 г., во время авиационной разведки в районе города Шенкурска, самолет Казакова на малой высоте был обстрелян из окопов красных. Александр получил пулю в грудь, но сумел благополучно посадить машину. Тем не менее, вплоть до начала марта ранение не позволяло ему принимать участия в полетах.
Ситуация на фронте развивалась в целом в пользу красных, и к концу июля 1919 г. английское командование приняло решение начать вывод своих сил с территории русского Севера. Эвакуацию британских войск из Мурманска и Архангельска прикрывали с воздуха русские и английские летчики, и в этих боях Козаков на бреющем полете расстреливал боевые порядки противника из пулеметов, вызывая восхищение своих английских коллег и панику в рядах большевиков. Его друзья не без оснований полагали, что Александр намеренно испытывает судьбу в этих играх со смертью. В конце концов, перед всеми русскими авиаторами встал вопрос об их дальнейшей судьбе. Кто-то решил пробиваться в Сибирь к адмиралу Колчаку, другие намеревались покинуть Россию. Майор Козаков в последние месяцы перед эвакуацией пребывал в глубокой депрессии, предчувствуя неизбежный крах Белого движения.
1 августа 1919 г. (по Григорианскому календарю) он в последний раз поднял в небо свой самолет, чтобы проводить судно, на котором его боевые друзья уплывали в Сибирь северным морским путем.
Сделав прощальный круг над отплывающим пароходом, Козаков взял курс обратно на аэродром. Уже над взлетно-посадочным полем аэроплан Александра потерял управление и, устремившись вниз, врезался в землю возле одной из палаток. По официальной версии герой Великой войны погиб в авиакатастрофе, но большая часть очевидцев его последнего полета подозревала самоубийство. Он прожил всего 30 лет.
Похоронили Казакова в Двинском Березнике, недалеко от места его гибели, на краю летного поля. На его могиле был установлен памятник с двумя перекрещенными пропеллерами и надписью: «Мир праху твоему, герой России». Его мужество и героизм были отмечены многими самыми почетными воинскими наградами России, Великобритании и Франции.
Рядовой Алексей Макуха
148-й пехотный Каспийский полк русской армии был отличным первоочередным подразделением, имел славную историю и богатый опыт боевых действий в Маньчжурии в ходе русско-японской войны. Доблестно воевал полк и в начавшейся мировой войне в Галиции, сохраняя высокий боевой дух и крепкую кадровую закваску. Одним из образцовых бойцов этого полка был телефонист, рядовой Алексей Данилович Макуха, чей подвиг стал одним из самых ярких примеров верности долгу солдата Русской императорской армии.
В ночь на 21 марта 1915 г. австрийцы при мощной артиллерийской поддержке атаковали позиции Каспийского полка у деревни Кржищатек у переправы через Днестр, в районе Залещиков в Буковине, и захватили русский полевой редут, почти все защитники которого были перемолоты снарядами вражеской тяжелой артиллерии. Вскоре штыковым ударом 1-й роты каспийцев редут был взят обратно. В плен были захвачены 2 офицера и 65 нижних чинов противника. Здесь же русские солдаты нашли телефониста Каспийского полка, рядового Алексея Макуху, на короткий срок попавшего в руки к австрийцам. По роду службы он должен был иметь информацию о расположении частей русской армии на данном участке фронта, но на допросе отвечать наотрез отказался. Ничего не добившись от стойкого солдата, разозлившиеся австрийские офицеры повалили его на землю ничком и вывернули руки за спину. Затем один из них сел на него, а другой, повернув ему голову назад, при помощи кинжала раскрыл рот и, вытянув рукой язык, дважды резнул его этим кинжалом. Изо рта и носа Макухи хлынула кровь. Изувечив человека, австрийцы, вероятно, потеряли к нему всякий интерес, ведь говорить он уже не мог, благодаря чему и остался в живых.
Первое время освобожденный герой, потерявший способность словами выражать свои мысли, не мог даже принимать пищу. По свидетельствам очевидцев, когда он возвратился в полк, язык у него болтался на тонкой перемычке, к тому же были сильные ушибы гортани. Макуха был немедленно направлен в г. Тарнополь в лазарет чинов тюремного ведомства, где врачи наложили ему швы на рану, нанесенную на три четверти языка. Там же случай гнусного зверства был зафиксирован в документах, включая фотографии.
Солдат-мученик был сразу же окружен повышенным вниманием и заботой не только со стороны врачей и медсестер. Верховный главнокомандующий приказал сообщить всем частям русской армии о подвиге Макухи и об очередном преступлении австрийцев. За свое героическое поведение рядовой Алексей Макуха удостоился благодарности Главковерха – Великого князя Николая Николаевича, был произведен в младшие унтер-офицеры, награжден Георгиевским крестом 1-й степени с выражением ему особой личной благодарности Его Императорского Высочества за свято исполненный долг и присягу. Кроме того, Алексею Макухе были выданы для ношения кресты всех трех низших степеней (таким образом, он разом стал полным Георгиевским кавалером), а также – единовременное денежное пособие в 500 рублей. В личной телеграмме Верховный главнокомандующий обратился к императору с просьбой о назначении унтер-офицеру Макухе двойной пенсии.
Государь поддержал представление Великого князя, и младшему унтер-офицеру Макухе «в изъятие из закона» по увольнении с военной службы была пожалована пенсия в размере 518 рублей 40 коп. в год.
Случай с героем-телефонистом был из ряда вон выходящим, являлся неслыханным зверством даже в условиях войны, поэтому и решено было так неординарно наградить Алексея Макуху, подчеркнув тем самым особое значение его подвига.
Эта история стала, по свидетельствам современников, первой в череде бесчинств австро-германцев над пленными и сразу, естественно, вызвала широкое общественное негодование в России. Неслыханная дикость со стороны «культурных» европейцев, пусть даже врагов, шла вразрез с представлениями об элементарной порядочности, человечности, с законами и обычаями войны.
Командование русской армии незамедлительно отреагировало на австрийское зверство необычным в своем роде приказом №127 от 30 марта 1915 г., за подписью генерала от кавалерии Шмита. «Верховный Главнокомандующий повелел лишить права ношения оружия пленных австрийских офицеров, в том числе офицеров гарнизона Перемышля, за совершенное чинами австрийской армии в ночь на 21-е марта в районе Заленщиков гнусное зверство над доблестным чином русской армии рядовым Алексеем Макухой, которому австрийцы вырезали язык за отказ сообщить врагу сведения, составляющие военную тайну. Приказываю: отобрать оружие у пленных австрийских офицеров, объяснив им причину применения этой меры». Стоит пояснить, что в приказе речь шла о холодном оружие, с помощью которого и был изуродован австрийцами Макуха; огнестрельное оружие, естественно, у пленных офицеров изымалось всегда без всяких дополнительных приказов. Поэтому такая репрессивная мера хоть и была обидной для австрийцев, выглядела вполне справедливым возмездием за бесчестный поступок их сослуживцев, запятнавших офицерскую честь.
Не осталась в стороне и Православная Церковь. Епископ Анастасий Ямбургский, ректор Петроградской духовной академии, обратил внимание на нравственную сторону подвига героя-мученика Алексея Макухи, добровольно претерпевшего беспримерное мученичество. Епископ предложил послать от петроградского духовенства в дар герою икону с изображением святого Алексея человека Божьего, так как день мученического подвига почти совпал с днем ангела Алексея Макухи. Мысль эта встретила полное сочувствие и, кроме того, предполагалось возбудить в Святейшем Синоде вопрос о благословении героя иконой от имени Святейшего Синода с выдачей установленной грамоты.
Подвиг Алексея Макухи в ходе мировой войны повторили многие русские солдаты. Малая часть их имен стала известна своей стране.
Среди них Георгиевский кавалер, унтер-офицер Порфирий Герасимович Панасюк, неоднократно по ранениям попадавший в плен, но не утерявший боевого духа, и совершавший успешные побеги. Он также отказался сообщить неприятелю какие-либо сведения о численности и расположении русских войск, несмотря на то, что германские изверги на допросе отрезали куски от его правого уха. В 1915 г., находясь на излечении в Петрограде, Панасюк был принят в Аничковом дворце императрицей Марией Федоровной, сердечно говорившей с героем и подарившей ему на прощание пасхальное яйцо, серебряный позолоченный образок и денежный подарок. Император со своей стороны распространил на доблестного унтер-офицера «изъятие из закона» и, также как Макухе, назначил Порфирию Панасюку двойную пенсию по увольнению со службы.
В след за Макухой и Панасюком своей самоотверженной верностью присяге прославились солдаты Пичуев и Водяной. Описания подвигов этой четверки были сведены в особой иллюстрированной брошюре «Герои-мученики: Макуха, Панасюк, Пичуев и Водяной» с портретами героев, изданной массовым тиражом в типографии Главного управления Генерального штаба русской армии в серии «Для войск и народа». Как и другие пропагандистские, патриотические издания Генштаба, эта книжица использовалась для «громких читок», в ходе проводимых офицерами ежедневных занятий с нижними чинами.
В последних попавших в прессу известиях о самом Алексее Макухе сообщалось, что здоровье раненного воина шло на поправку. Постепенно к нему возвращались речевые навыки, к осени 1915 г. он уже мог говорить шепотом, и врачи надеялись на его полное выздоровление. Однако дальнейшая судьба унтер-офицера Макухи, как и многих других героев той войны, до сегодняшнего дня остается неизвестной.
Полковой священник Евтихий (Тулупов)
Дорогами военного лихолетья вместе с русским воинством неизменно шло православное духовенство. Полковые священники совершали богослужения, ободряли воинов, благословляли их на битвы, отпевали погибших, разделяли со своей паствой все тяготы фронтовой жизни. А при необходимости они личным мужеством вдохновляли солдат на подвиг. 13 священнослужителей были награждены боевым орденом Святого Георгия 4-й степени в годы войны. Одним из них был неприметный внешне, смиренный иеромонах Евтихий (Тулупов), священник 289-го Коротоякского полка 73-й пехотной дивизии.
Узнав о начале войны, пожилой Евтихий добровольно покинул свою обитель – Богородицко-Площанскую пустынь в Брянском уезде Орловской губернии и в числе тысяч представителей белого и черного духовенства России отправился на фронт для несения службы полкового священника. Преклонный возраст не был для Евтихия серьезным препятствием в исполнении своего долга перед православным Отечеством, самой большой сложностью для старца оказалась необходимость питаться с воинской кухни, поскольку после долгих лет монастырской диеты, организм его трудно привыкал к скоромной пище.
Осенью 1914 г. полк, в котором служил седой иеромонах, вел тяжелые бои, отходя вместе с армией из Восточной Пруссии после неудачного летнего наступления, и нес большие потери убитыми и ранеными. В ходе боя за пограничный поселок Эйдкунен в ноябре 1914 г., врачи полевого госпиталя выбивались из сил, руки их были в крови, и не было времени, чтобы ее отмыть. Полковой священник Евтихий (Тулупов) в те дни помогал управляться сестрам милосердия, резал бинты из марли, добрым спокойным словом унимая женские слезы, успокаивая взвинченные нервы. По воспоминаниям очевидцев, взгляд его мудрых лучисто-серых глаз удивительным образом врачевал души окружающих людей, стоны раненых затихали, а руки медиков переставали дрожать.
Свой пастырский долг Евтихий исполнял на передовых позициях, не считаясь с опасностью, нередко под огнем врага. Однажды по пути на передовую, он попал под пулеметный и пушечный обстрел германского бронированного автомобиля, к которому подслеповатый старец направлялся, приняв его за попутную подводу на шоссе.
Не было дня, чтобы он не посещал окопы и не беседовал с солдатами, которым эти беседы простого русского и самобытного человека были понятны и дороги. Умудренный глубокой верой и жизненным опытом иеромонах вселял уверенность в сердца воинов, и солдаты, веря в покровительство небесных сил, часто говорили: «Кто боится Бога, тот неприятеля не боится».
За стойкость и мужество, проявленные в боях на территории Восточной Пруссии, священник Евтихий (Тулупов) был награжден орденом Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом.
Летом 1915 г. Коротоякский полк вновь участвовал в жестоких сражениях на германском фронте. В ходе боевых действий немцы стремились окружить 73-ю дивизию русской армии, и ее полкам приходилось отходить, напрягая все силы для прорыва из смыкающегося вражеского кольца. Отход длился уже целую неделю. Семь дней беспрерывных боев и бессонных ночей измотали бойцов до крайности. Кухни были пусты, и люди питались одним горохом, который собирали тут же на полях. Полковые священники, офицеры и сам командующий дивизией в полной мере делили все невзгоды тяжкого похода со своими солдатами.
Утром 9 июля 1915 г. вблизи деревни Можейканы началась решающая схватка русских пехотинцев с пехотой и кавалерией противника, отрезавшими им путь. К полудню бой достиг пика своего напряжения, и все запасные полки дивизии были выставлены на пути наседавшего втрое сильнейшего противника, чтобы дать возможность отойти остальным частям.
В решительный момент боя командир Коротоякского полка собрал последние шесть своих рот и повел их рассыпной цепью в контратаку. Немедленно рядом с полковником появился полковой священник Евтихий в епитрахили. Невысокий пожилой батюшка с трудом поспевал за командиром, идущим широким шагом впереди отряда. Седые волосы старца развевались по ветру, а в руке его, поднятой к небу, сиял позолоченный святой крест.
Впереди показалась неприятельская цепь, и раздался ружейный залп. Одной из первых немецких пуль батюшка был ранен в ногу, но кровь не охладила его порыва. Наскоро перевязавшись, он снова появился перед цепью и продолжал идти, хромая, рядом с командиром полка.
Со стороны противника началась беспорядочная стрельба, затрещали немецкие пулеметы, и русские цепи дружно ударили в штыки… Когда немцы отхлынули назад, оставив на поле боя груды тел, и закончилось преследование разбитого врага, в полку начались переклички и подсчет потерь.
Тело отца Евтихия было найдено бездыханным, грудь священника была пронзена несколькими пулеметными пулями. Его похоронили той же ночью. Построенные в шеренги воины обнажили головы и преклонили колени у вырытой могилы, командир полка сказал прощальное слово и прочел печальную молитву над гробом героя-иеромонаха.
Подвиг полкового священника Евтихия (Тулупова) в 1915 г. получил яркое освещение на страницах многих русских газет и журналов, а сам он был посмертно награжден орденом Святого Георгия 4-й степени. Подробности жизни этого скромного православного монаха по крупицам собирала редакция журнала «Русский инок», предполагавшая его возможную канонизацию, направлявшая запрос в Площанскую пустынь и обращавшаяся к своим читателям с просьбой предоставить хоть какую-нибудь фотографию старца. Но эту работу пресекли трагические для России события 1917 г.
Матрос Петр Семенищев
В годы войны самым ярким образом отважного русского моряка стал матрос Петр Семенищев, о славных подвигах которого сообщали российские газеты осенью 1915 г.
Простой русский крестьянин Вятской губернии Российской империи Петр Семенищев был призван для прохождения военно-морской службы на Балтийском флоте и получил там специальность матроса-электрика. В годы Первой мировой войны он служил в Морском полку особого назначения, который использовался преимущественно на сухопутном театре военных действий. Вместе со своим полком Петр в декабре 1914 г. оказался в польском городе Сандомире на реке Висле, незадолго до этого занятом русскими войсками. Там из состава полка была сформирована специальная «партия», которой командование поставило задачу разминировать фарватер Вислы, перекрытый австрийскими минными заграждениями. Участвовал в этом деле и матрос Семенищев.
В ходе работ по разминированию одна из австрийских мин неожиданно сорвалась с якоря и поплыла по течению. Возникла реальная угроза судоходству на Висле, а кроме того мина могла повредить мост через реку, натолкнувшись на мостовую опору.
Понимая серьезность ситуации, матрос Семенищев немедленно бросился в ледяную воду, вплавь настиг увлекаемую течением «рогатую» бомбу и отбуксировал ее к берегу, рискуя в любой миг быть разорванным в клочья при детонации заряда. У берега мина была перехвачена товарищами героя и вскоре уничтожена путем подрыва в реке. За этот подвиг Петр Семенищев был награжден Георгиевским крестом IV степени, и, как показало время, холодная вода Вислы не остудила боевой пыл отважного матроса-балтийца.
Следующим эпизодом его боевой биографии стала победа в невероятном рукопашном бою против австрийских солдат. 16 июля 1915 г. на линии фронта в передовом окопе, перед которыми минерами Морского полка ставились фугасы, Петр увидел австрийских разведчиков, подбиравшихся к русским позициям. Матрос Семенищев, вооруженный только австрийской винтовкой Манлихера с 5 патронами в магазине и без штыка, в одиночку принял бой с 8 неприятелями. В жаркой схватке Семенищев убил двух врагов и обратил в бегство всех остальных, но и сам при этом получил семь штыковых ран и два удара прикладом по голове.
Чтобы спасти жизнь и здоровье героя, командование отправило его на излечение в один из московских госпиталей. Уже через месяц матрос вернулся в расположение своего полка и доложил командиру о своей готовности к продолжению службы.
К тому времени известия о подвигах балтийца достигли императорского дворца. Матрос Петр Семенищев был приглашен на аудиенцию к царю. Николай II с интересом побеседовал с героем и собственноручно наградил его Георгиевским крестом II степени.
6 сентября 1915 г. о доблестной службе Семенищева во славу Отечества сообщила газета «Кронштадтский Вестник», официальное издание главной базы Балтийского флота.
Дальнейшая судьба русского героя, к сожалению, неизвестна.
Сестра милосердия Римма Иванова
В январе 1916 г. многие российские периодические издания опубликовали сообщение о посмертном награждении сестры милосердия 105-го пехотного полка Риммы Ивановой орденом Святого Георгия 4-й степени по личному соизволению императора Николая II. Эта отважная девушка стала единственной представительницей «прекрасного пола», получившей эту высокую боевую награду в годы Первой мировой войны.
Римма Иванова родилась в Ставрополе 15 июня 1894 г. в семье казначея Ставропольской духовной консистории, училась в городской Ольгинской гимназии, где была одной из лучших учениц. С юных лет для нее были характерны общительность, смелость и самоотверженность. На последнем, восьмом году обучения, например, гимназистка Иванова спасла утопавшего в пруду мальчика, бросившись в воду в платье и обуви, не раздумывая ни секунды.
После окончания гимназии Римма стала работать учительницей в земской школе села Петровского Благодарненского уезда. Она мечтала продолжить образование в столице, но вспыхнувшая война заставила ее изменить свои жизненные планы. Римма Иванова возвратилась в родной Ставрополь, окончила там курсы медсестер и поступила на работу в госпиталь для больных и раненых воинов, а затем, несмотря на протесты родителей, 17 января 1915 г. добровольно отправилась на фронт, чтобы оказывать помощь русским воинам на полях сражений.
Она была зачислена санитаром в 83-й пехотный Самурский полк сначала как мужчина, под именем Ивана Михайловича Иванова, но позже «натурализовалась» в своем природном качестве с подлинным именем. Молодая, хрупкая Римма самоотверженно бросалась туда, где ждали ее помощи. Во время кровопролитных боев в Карпатах она получила свою первую награду – Георгиевскую медаль 4-й степени – за вынос с поля боя раненого прапорщика Гаврилова. Вторую медаль ей вручило командование за спасение прапорщика Соколова и восстановление поврежденной линии связи.
В июле 1915 г. Иванова ненадолго съездила в отпуск навестить тяжело заболевшего отца, а затем снова вернулась на фронт, но, по настоянию родителей, уже в 105-й Оренбургский пехотный полк, в котором младшим военврачом служил ее родной брат Владимир. Однако Владимиру Иванову не удалось удержать сестру при полковом лазарете, она снова отправилась на передовую, где в первых же боях заслужила Георгиевский крест 4-й степени за спасение раненого командира полка полковника А.А. Граубе.
Всего за время пребывания на фронте ей удалось вынести из-под огня около 600 раненых солдат и офицеров.
9 сентября 1915 г. Оренбургский полк участвовал в тяжелых боях в ходе Свенцянского прорыва немцев. Римма, как всегда, находилась на передовой, спасая жизни пострадавшим. В ходе боя у села Доброславки (севернее города Пинска в Белоруссии) в 10-й роте погибли оба офицера, солдаты смешались и стали отходить. Тогда фельдшер Римма Иванова собрала вокруг себя отступающих и повела роту в атаку. Руководимые сестрой милосердия солдаты выбили противника из окопов и захватили вражескую позицию, но сама Римма при этом была смертельно ранена разрывной пулей в бедро и скончалась на руках бойцов. По словам очевидцев, перед смертью она прошептала: «Боже, спаси Россию…» и перекрестила окруживших ее рыдающих солдат.
В полку тяжело переживали смерть сестры милосердия, которая за короткий срок сумела завоевать искреннюю любовь и уважение фронтовиков. Командование полка, поддержанное командиром дивизии, ходатайствовало о награждении ее посмертно офицерским орденом Святого Георгия 4-й степени. Но Римма не была не только офицером, она не была даже военнослужащей, поэтому командующий фронтом не мог самостоятельно принять решения о награждении и сделал соответствующий доклад на имя императора.
Уже 18 сентября 1915 г. Петроградское телеграфное агентство распространило следующее сообщение: «В 105-м пехотном полку сестра милосердия Римма Михайловна Иванова, невзирая на уговоры офицеров и брата, полкового врача, все время работала под огнем, перевязывая раненых солдат и офицеров десятой роты. Когда все офицеры были убиты, она собрала, к себе солдат и бросилась с ними на окоп, который взяла, и тут же, раненная, скончалась». Указ о посмертном награждении героини был опубликован только через 3 месяца после этого.
По другую сторону фронта подвиг Риммы Ивановой также не остался незамеченным, но реакция на него была своеобразной. Германские газеты опубликовали протест председателя кайзеровского Красного Креста генерала Пфюля. Ссылаясь на конвенцию о нейтралитете медицинского персонала, генерал заявлял, что сестрам милосердия «не подобает совершать воинские подвиги». Протест даже рассматривали в штаб-квартире Международного Комитета Красного Креста в Женеве, но мнение генерала не получило поддержки, поскольку героическая медсестра к организации Красного Креста не имела никакого отношения.
По требованию личного состава Оренбургского пехотного полка был забронирован специальный железнодорожный вагон, в котором тело погибшей патриотки 25 сентября было доставлено в ее родной город. При огромном стечении народа погибшая была торжественно, с воинскими почестями похоронена в ограде Свято-Андреевского храма. Протоиерей Симеон Никольский, по благословению ставропольского архиерея, написал и опубликовал брошюру «Памяти героини долга, сестры милосердия Риммы Михайловны Ивановой», в которой проводил мысль о необходимости причислении Ивановой к лику святых Русской Православной Церкви. Великий князь Николай Николаевич прислал на могилу Риммы серебряный венок, перевитый Георгиевской лентой.
Сохранившиеся в Государственном архиве Ставропольского края газеты того времени подробно описывали церемонию прощания с героиней-землячкой. В современном литературном музее Ставрополя хранятся два оригинальных фотопортрета Риммы Ивановой, а также снимки с ее похорон.
В России в 1915 г. крупными тиражами печатались плакаты и листовки, посвященные подвигу Ивановой, и пресса союзников по Антанте ставила рисунки изображающие отважную сестру милосердия на первые полосы ведущих иллюстрированных журналов. Величайший русский художник того времени Илья Репин написал картину «В атаку с сестрой», а компания «Экстрафон» даже выпустила граммофонную пластинку «Подвиг Риммы Ивановой».
В ноябре 1915 г. по заказу военного ведомства был снят художественный фильм «Героический подвиг сестры милосердия Риммы Михайловны Ивановой». Как только он вышел на экраны, разгорелся крупный скандал. Письма и телеграммы протеста посыпались в столицу. Офицеры Оренбургского полка на полном серьезе собирались «отловить антрепренера и заставить его съесть пленку». Увидев на экране сестру милосердия, которая, размахивая саблей, семенила по полю в туфлях на высоком каблуке и при этом пыталась не растрепать модную прическу, фронтовики были возмущены до предела. Фильм запретили, страсти улеглись, а затем наступила череда серьезных неудач на фронте, волнения в тылу, и о женщине, которую называли «русской Жанной д’Арк», стали постепенно забывать.
Для увековечения памяти Риммы Ивановой местные власти учредили стипендии ее имени в фельдшерской школе, Ольгинской женской гимназии и земском училище села Петровского. Было принято решение установить в Ставрополе памятник в ее честь, но оно так и не осуществилось: грянула революция, затем гражданская война... Место ее захоронения сравняли с землей, так как кладбище на территории Андреевского храма было уничтожено большевиками и комсомольцами. Имя национальной героини было предано забвению.
И только в наше время память о Римме Ивановой вновь возродилась. В ограде храма Андрея Первозванного, ставшего кафедральным собором, установлено скромное надгробие на предполагаемом месте захоронения. На здании бывшей Ольгинской гимназии (ныне школа-интернат для глухих детей) установлена мемориальная доска. Недавно Ставропольской и Владикавказской епархией, совместно с общественным благотворительным фондом «Мир и здоровье» и Союзом деловых женщин Ставрополья, была учреждена премия «За жертвенность и милосердие» имени Риммы Ивановой.
Майор Драгутин Гаврилович
Самым известным героем Сербии времен Великой войны был майор Драгутин Гаврилович. Его имя на слуху и в современной Сербии, что вполне закономерно – о нем людям постоянно напоминают памятники и названия ряда улиц в городах страны, музейные стенды и строки учебников по отечественной истории. В сознании сербов образ майора Гавриловича стал символом самопожертвования и боевой доблести воинов, оборонявших столицу от наступавших немцев и австрийцев в октябре 1915 г., на памятнике павшим защитникам Белграда увековечены слова его речи к своим солдатам перед последней атакой на врага. Однако подробности биографии своего национального героя малоизвестны даже большинству сербов. По некоторым причинам в социалистической Югославии долгое время говорить об этих подробностях было непринято, а потом сербам и вовсе было не до исторических изысканий… И только в последнее десятилетие в средствах массовой информации изредка стали появляться материалы, посвященные реальным обстоятельствам жизни и смерти легендарного майора.
Драгутин Гаврилович родился 25 мая 1882 г. в городке Чачак. В 1901 г. он закончил Военную академию в Белграде и получил офицерское звание. Затем участвовал в Балканских войнах и к началу мировой войны, которая, как известно, началась с нападения Австро-Венгрии на Сербию, имел чин майора.
Он стал известен всей стране после трагических событий октября 1915 г., когда объединенные силы Германии, Австро-Венгрии и Болгарии наступали на Сербию, имея общую цель – полностью оккупировать ее территорию и уничтожить ее армию. К тому времени вся Сербская армия насчитывала не более 200 тыс. человек, которым приходилось отбиваться от полумиллиона солдат вражеских войск.
7 октября германские и австро-венгерские силы начали переправляться через реки Саву, Дрину и Дунай, по которым проходили позиции сербских войск. Австрийцы рвались непосредственно к Белграду. От города их отделяла только река, с которой вели огонь по сербскому берегу мониторы Австро-венгерской Дунайской флотилии. Кроме того, с полудня 6 октября австрийцы держали позиции сербов у Белграда под постоянным обстрелом 70 тяжелых и средних и 90 легких орудий из-за Дуная. Участок фронта на окраине столицы у слияния Савы и Дуная, близ крепости Калемегдан защищал 2-й батальон 10-го пехотного полка Сербской королевской армии под командованием майора Гавриловича; кроме того в его подчинении находился небольшой отряд белградской жандармерии и 340 добровольцев из Срема. Несмотря на губительный огонь австрийской артиллерии, сербские войны непрерывно контратаковали неприятеля, сумевшего переправить на паромах через Дунай четыре батальона. Австрийцы смогли достичь только железнодорожного полотна, тянувшегося вдоль Дуная, и там закрепились в окопах. Обе стороны несли большие потери в боях за переправу, но силы были изначально неравными, и постепенно за железнодорожной насыпью на сербском берегу вражеских солдат становилось все больше и больше.
В сложившихся условиях майор Гаврилович принял решение провести последнюю контратаку всеми оставшимися силами. Около 14.30 ч он собрал своих солдат перед рестораном «Ясеница» и обратился к ним с последним приказом. «Ровно в 15 часов неприятель должен быть разбит вашей стремительной атакой, уничтожен вашими гранатами и штыками. Образ Белграда, нашей столицы, должен остаться светлым.
Воины! Герои! Верховное командование вычеркнуло наш полк из списков армейских подразделений. Наш полк принесен в жертву за честь Отчизны и Белграда. Вы можете больше не беспокоиться за ваши жизни, их больше нет. Поэтому вперед, во славу! Да здравствует король, да здравствует Белград!»
Бросившихся с громогласным кличем на врага сербов встретил ураган пуль и снарядов. Почти все сербские воины погибли в этом бою, и австрийский плацдарм не удалось ликвидировать. Майор Драгутин Гаврилович был тяжело ранен, но последние оставшиеся в живых солдаты вынесли своего командира с поля сражения и вывезли его из столицы. В течение ночи с 7 на 8 октября австрийцы сумели переправить через Дунай новые штурмовые батальоны, 8 октября они ураганным огнем тяжелых орудий подавили все сербские артиллеристкие позиции, превратили крепость Калимегдан в груду дымящихся развалин, и 9 октября заняли Белград. Всего в ходе боев за столицу Сербии австро-германские войска потеряли 10 000 человек убитыми.
За мужество и героизм майор Гаврилович был награжден орденом Звезды Карагеоргия с мечами, орденом Белого орла с мечами, французским Военным Крестом и многими другими отличиями. После выздоровления он продолжал воевать на Салоникском фронте, в 1918 г. освобождал свою многострадальную страну от оккупантов. В 1920 г. ему был присвоен чин полковника, в котором он прослужил Отечеству еще 20 лет. Драгутин Гаврилович командовал полком в городе Крушевац, там женился, и его жена Даринка подарила ему пятерых детей. В 1930-х гг. он преподавал в Военной академии. В марте 1941 г. ему были предложены генеральское звание и министерское кресло в правительстве, но он отказался.
Во время вторжения итальянских и германских войск в Югославию, полковник Гаврилович попал в плен и оставшиеся годы Второй мировой войны провел в немецком концлагере для военнопленных офицеров Хаммельбург в Нижней Франкии, к северу от Вюрцбурга. В том же лагере немцы держали и несколько тысяч пленных русских офицеров и генералов, среди которых были и будущие герои Советского Союза – генерал-лейтенант Д.М. Карбышев, позже переведенный и убитый в 1945 г. в Маутхаузене, и, практически, однофамилец сербского героя – знаменитый командир Брестской крепости, майор П.М. Гаврилов, освобожденный в конце войны.
Условия содержания советских узников были самыми тяжкими в немецких лагерях. Русских держали в холодных бараках полуголых и босых, кормили впроголодь, при этом им приходилось выполнять тяжелые работы. Смертность была ужасающей. В тоже время сербские офицеры, также сидевшие на голодном пайке, но имевшие возможность получать продовольственные посылки от родственников, делились всем, чем могли со своими русскими братьями и тем многих спасли от голодной смерти.
Вот и Драгутин Гаврилович, получая на свои именины увесистые посылки с различной снедью, передавал их в русские бараки…
После окончания войны, в 1945 г. старый, больной, измученный полковник Гаврилович возвратился на Родину и приехал в столицу, которую храбро защищал 30 лет назад, но город встретил его отнюдь не с распростертыми объятьями. Говорят, что на одной из улиц Белграда он был избит местными коммунистами и их сторонниками только за то, что на нем была форменная шинель офицера королевской армии. Кроме этой шинели у него не было ничего… 19 июля 1945 г., на десятый день после возвращения домой Драгутин Гаврилович скончался в полной нищете, его сердце не выдержало пережитых волнений. Сербия осталась без одного из лучших своих сыновей. Правительство Тито 10 лет после смерти героя отказывалось выплачивать пенсию его вдове и детям. Только с 1960-х гг. память о Драгутине Гавриловиче вновь получила признание на официальном уровне.
Сегодня имя Драгутина Гавриловича носят улицы в Белграде, Нише, Чачаке и Ужице, а его речь перед защитниками Белграда сербские школьники цитируют наизусть. Ежегодно 7 октября на могилу полковника Гавриловича возлагают венки воины Сербской армии.
Оберлейтенант Макс Иммельманн
Первым в весьма значительном списке воздушных асов Германии, прославившихся в ходе мировых войн XX века, стоит имя Макса Иммельманна. Хотя самого Иммельманна при жизни никто асом не называл; это почетное наименование для боевых летчиков высшего класса появилось и получило широкое распространение уже после его гибели в 1916 г.
Макс Иммельманн родился 21 сентября 1890 г. в Дрездене. Его отец – владелец фабрики – умер, когда Макс был еще ребенком, тем не менее, он вырос в достаточно обеспеченном доме. Отучившись в средней школе, в 1905 г. Макс поступил в Дрезденское кадетское училище. По окончании военного образования он в 1911 г. был зачислен во 2-й Берлинский железнодорожный полк, однако вскоре покинул военную службу. В 1912 г. Иммельманн поступил на машиностроительный факультет Дрезденского университета, но завершить курс обучения ему помешала война.
С началом сражений в Европе Макс, как и большинство его сокурсников, оставил учебу и записался добровольцем в армию. Вскоре он узнал о формировании первых военно-воздушных подразделений и подал рапорт с просьбой о своем переводе в авиацию. 12 ноября 1914 г. Иммельман был направлен на летную подготовку в школу Иоханништаль в Берлине, затем в расположенный поблизости Адлерсхоф. 31 января 1915 г. состоялся его первый самостоятельный полет, а уже через 2 месяца Иммельманну присвоили звание пилота 3-го (высшего) класса и отправили для прохождения службы на Западный фронт. Там он был определен в летное подразделение, занимавшееся воздушной разведкой, и стал пилотировать устаревший двухместный аэроплан LVG B.1. В паре с наблюдателем лейтенантом Тейберном Макс летал над позициями врага, намечая цели для германской дальнобойной артиллерии.
3 июня 1915 г. им удалось сбить французский аэроплан, на следующий день – еще один. За это экипаж был награжден Железными крестами 2-го класса.
В то время для ведения воздушной войны начали появляться не только новые типы машин, но и специальные подразделения разведчиков, бомбардировщиков и истребителей. Авиация становилась самостоятельным родом войск.
В июле Иммельман был переведен в отделение истребителей, чтобы вместе с другим пилотом Освальдом Бельке принимать участие в эскортных и истребительных операциях. Теории воздушного боя еще не существовало, да и практика была небогатой. Поэтому без какой-либо специальной подготовки Бельке с Иммельманном сразу стали отправлять на боевые задания. Вскоре оба зарекомендовали себя как блестящие пилоты-истребители, их имена узнала вся Германия. Каждый из них дополнял другого. Вспыльчивый, импульсивный Макс очертя голову бросался на неприятельский аэроплан и безнаказанно расстреливал свою жертву, пока спокойный и надежный Освальд прикрывал хвост машины друга, отгоняя самолеты противника.
1 августа 1915 г. Иммельманн сбил на своем «Фоккере» первый вражеский самолет и последующие победы не заставили себя ждать. Виртуозное управление самолетом в воздухе позволяло ему атаковать противника при любом случае и из самых невероятных позиций.
7 сентября 1915 г. на высоте 1200 метров Макс Иммельманн был атакован шестью самолетами британских Королевских ВВС. Через 6 минут схватки Иммельманн почти потерял надежду остаться в живых, но внезапно поймал в свой прицел ведущий британский самолет. Одна точная очередь увеличила его шансы выйти из опасной ситуации. Падая, горящий британский самолет задел крылом один из следующих за ним аэропланов, и, сцепившись, обе машины рухнули, отмечая свой путь черным дымом.
26 октября Иммельманн одержал уже 5-ю самостоятельную победу в воздушных боях, за что был награжден Железным крестом 1-го класса. Затем в ноябре ему был пожалован Рыцарский крест ордена Дома Гогенцоллернов. К концу года его боевой счет вырос до 7 побед, а сам он получил звание оберлейтенанта. Часто Макс летал в паре с легендарным Красным Бароном, и Манфред фон Рихтхофен в своих воспоминаниях с большим уважением отзывался о своем старшем товарище (Макс был на 8 лет старше Манфреда).
12 января 1916 г., после своей 7-й победы, Макс Иммельманн из рук кайзера Вильгельма II получил орден «Pour le Merite» – высшую прусскую боевую награду. Помимо того, его мундир украшали саксонский Командорский крест военного ордена Святого Генриха 2-й степени, Рыцарский крест этого же ордена, саксонский орден Альбрехта 2-й степени с мечами, саксонская серебряная медаль Фридриха Августа, баварский орден Военных заслуг 4-й степени с мечами и еще несколько наград.
Используя опыт своих воздушных сражений, Макс Иммельманн заложил основы тактики воздушных боев. Он придавал особое значение факторам высотности и скороподъемности истребителя, необходимым для активного, наступательного ведения боя. В этой связи сам Иммельманн отмечал: «Я безоружен, пока я ниже».
Иммельманн, получивший в 1916 г. прозвище Лилльский Орел, летал на «Фоккере Е.III», вооруженном скорострельным пулеметом Parabellum MG14, и мог выполнять практически все известные сегодня фигуры высшего пилотажа. Он изобрел и использовал в сражениях особый пилотажный прием, впоследствии названный его именем – переворот Иммельманна или просто «иммельманн». На своем аэроплане он блестяще выполнял боевой разворот, представлявший собой сочетание восходящей части петли и переворота через крыло, что позволяло быстро изменить курс на 180 градусов.
Кроме того, он одним из первых стал использовать тактику внезапности, заходя со стороны солнца. Многие из его жертв понимали что атакованы, лишь когда его пули уже начинали пронзать обшивку их самолетов. А стрелком Иммельманн был выдающимся: для победы ему редко требовалось больше 25 выстрелов. Однажды он возвратился с победой, расстреляв всего 15 патронов.
Иммельман был настолько знаменит по обе стороны фронта, что через 10 минут после его появления в воздухе небо становилось свободным от английских самолетов. Те пилоты, которым все-таки доводилось встретиться в небе с Лилльским Орлом, как правило, пополняли его победный список.
Но удача, как известно капризна и непостоянна. Сбитый 16 мая 1916 г. над Лиллем английский разведчик стал 15-й и последней победой Макса Иммельманна.
Первый ас Германии погиб 18 июня 1916 г. в бою над Лиллем против 6 английских истребителей из 25-й эскадрильи. Споры о его смерти продолжаются до сих пор. Согласно английским военным сводкам, победа над ним отдана капитану Г.Р. МакКуббину и его стрелку капралу Дж.Х. Уэллеру. Однако германские летчики считали причиной гибели Лилльского Орла сбой в механизме синхронизатора пулеметного огня, приведший к тому, что Иммельманн отстрелил лопасть собственного пропеллера. В результате последовавшей сильнейшей вибрации конструкция аэроплана подверглась разрушению, что и привело к катастрофе.
Гауптман Освальд Бельке
После гибели оберлейтенанта Макса Иммельманна летом 1916 г., место первого аса Германии в рейтинге войны в небе и в сердцах немцев занял гауптман Освальд Бельке – друг погибшего Лилльского орла. Бельке был не только выдающимся пилотом, но также одним из основоположников теории воздушного боя и прекрасным учителем для летчиков-новичков. Его называли отцом германской истребительной авиации.
Освальд Бельке родился 19 мая 1891 г. в городке Гибихенштайн, около Галле в Саксонии, в семье школьного учителя, и был третьим из шести детей. Юный Освальд с детства мечтал о военной карьере, и после окончания школы, в марте 1911 г. поступил в Прусский кадетский корпус. Свою службу в войсках он начал в чине унтер-офицера, получив назначение в 3-й телеграфный батальон, расквартированный в Кобленце.
Во время маневров Бельке впервые увидел военные самолеты-разведчики, и в его душе проснулась тяга в небесные выси. Освальд прошел обучение на пилотских курсах, 15 августа 1914 г. получил квалификацию военного летчика и стал поначалу наблюдателем, а затем пилотом двухместного разведывательного аэроплана.
В первые месяцы войны Бельке летал на Западном фронте, во Франции со своим братом Вильгельмом в качестве наблюдателя. За боевые заслуги в октябре 1914 г. Освальд был награжден Железным крестом 2-го класса, а в феврале 1915 г. получил крест 1-го класса. Затем Бельке расстался с братом. Освальда перевели в другую авиачасть, где, летая в паре с лейтенантом Хайнцем фон Вюлишем на разведчике LVG С.I, ему 4 июля удалось одержать первую групповую воздушную победу; его наблюдатель из личного оружия обстрелял и сбил вражеский «Моран Парасоль».
После этого Бельке загорелся желанием сбивать летательные аппараты противника. Как только в июле 1915 г. в кайзеровскую авиацию поступили на вооружение два первых истребителя Fokker E.I, Освальд стал пилотом одного из них, и первая победа открыла его личный счет 19 августа.
В скором времени он по настоящему сдружился со своим боевым напарником – лейтенантом Максом Иммельманом. Вместе они росли в чинах, оба в ноябре 1915 г. получили по Рыцарскому кресту ордена Дома Гогенцоллернов с мечами, а 12 января 1916 г. первыми среди летчиков Германии были награждены орденами «Pour le M;rite», высшей военной наградой, учрежденной прусским королем Фридрихом Великим. У обоих пилотов к тому времени на счету было по 7 сбитых вражеских самолетов.
В марте 1916 г. Освальд пересел на новою модель истребителя – моноплан Fokker E.IV – и одержал еще несколько побед в боях.
После гибели в воздушном сражении Макса Иммельмана в июне 1916 г., ставшей большим ударом по германскому боевому духу, командование приняло решение не рисковать, по возможности, жизнью лучшего летчика империи, ставшего к тому времени зримым образом немецкой военной доблести. Бельке был отозван с фронта и отправлен в инспекционную поездку на юго-восток, проходившую через Вену, Будапешт, Белград и закончившуюся в Турции. Во время этой командировки он написал наставление о способах ведения воздушных боев и методике организации истребительных авиачастей. Эти правила боя стали широко известны в авиационных частях Германии, а позже и среди летчиков-истребителей всех стран мира. «Dicta Boelcke» немецкие летчики учили наизусть, как молитвы.
Когда в июле 1916 г. началось сражение на Сомме, гауптман Бельке был срочно возвращен во Францию на Западный фронт. Там ему поручили сформировать и возглавить первую истребительную эскадрилью германской авиации – «Ягдштаффель-2», причем Бельке имел возможность самостоятельно подбирать личный состав. В числе набранных им в августе пилотов оказались знаменитый впоследствии Красный Барон – Манфред фон Рихтхофен, ранее летавший на самолете-разведчике, а также Эрвин Беме, ставший лучшим другом Освальда. Впрочем, у Освальда не было врагов, он был всегда и везде ровен со всеми, не делая никаких исключений.
На счету Бельке к тому времени было уже 19 побед в воздушных схватках с противником. За месяц полетов в составе своей эскадрильи, гауптман Бельке увеличил личный боевой счет до 29 побед, а к концу октября 1916 г. он в совокупности сбил уже 40 неприятельских самолетов. В 20-х числах октября он ежедневно «подстреливал на завтрак», по его выражению, одного-двух англичан.
28 октября Освальд Бельке поднял свой самолет в воздух в последний раз. Его сопровождали пять пилотов, среди которых были Манфред фон Рихтхофен и Эрвин Беме. Вшестером они атаковали два английских одноместных истребителя из 24-й эскадрильи британских Королевских ВВС. Надо отметить, что гауптман Бельке предпочитал летать без шлема и, кроме того, в этот раз перед атакой неправильно пристегнул свой ремень безопасности. Эти, казалось бы, мелочи стоили ему жизни.
Во время боя Беме и Бельке не заметили друг друга, атакуя одну цель, и столкнулись. Беме зацепил колесами верхнее крыло биплана Бельке, который сразу же стал снижаться большими кругами и пропал в облаках. Верхнее крыло оторвалось, но Освальду удалось относительно удачно посадить свой Albatros D.II. И хотя удар о землю был не очень сильным, Бельке разбил голову и погиб. Его жизнь прервалась на 25-м году жизни.
Храбрость гауптмана Бельке вызывала уважение даже у врагов. Вечером, в день его гибели, на аэродром германской истребительной эскадрильи английский самолет сбросил вымпел. Надпись на нем гласила: «В память о капитане Бельке, нашем мужественном и благородном сопернике, от британских Королевских воздушных сил».
Героя торжественно похоронили на кладбище Эренфридхоф в Дессау. В знак уважения к легендарному летчику, эскадрилья, которую он создал и возглавлял, получила его имя: «Ягдштаффель-2» была переименована в «Ягдштаффель Бельке».
Капитан-лейтенант Лотар фон Арно де ла Перьер
Самым результативным моряком-подводником всех времен считается капитан-лейтенант германского флота Лотар фон Арно де ла Перьер, командир подводной лодки U-35. За три года Первой мировой войны, в 1915 – 1918 гг., он потопил в морях мира 195 судов, суммарным водоизмещением почти 460 тыс. тонн. Жертвами его атак стали 2 военных корабля, 1 вспомогательный крейсер, 5 войсковых транспортов, 125 пароходов и 62 парусника.
Лотар фон Арно де ла Перьер родился 18 марта 1886 г., в городе Позен в Пруссии. После окончания школы он в 1903 г. поступил на службу в Императорские военно-морские силы Германии и в начале своей карьеры служил на линейных кораблях «Курфюрст Фридрих Вильгельм», «Шлезиен», «Шлезвиг-Гольштейн». В 1911 – 1913 гг. Арно проходил службу в качестве минного офицера на легком крейсере «Эмден», а начало мировой войны встретил в должности адъютанта адмирала Гуго фон Поля в Берлине.
Лотар, разумеется, не желал отсиживаться в тылу. Первоначально он пытался приобщиться к самому «модному» в те годы виду вооруженных сил и некоторое время проходил службу в военно-морской авиации. Но в итоге фон Арно не был допущен к полетам по медицинским показаниям, и ему пришлось «переквалифицироваться» в подводники. В 1915 г. он прошел курс обучения для офицеров подводного флота, а затем на поезде отправился в портовый город Полу, на военную базу флота Австро-Венгрии, и там принял под свое командование германскую подводную лодку U-35.
Со Средиземным морем оказалась связана карьера большинства германских подводных асов. Это объясняется предельно просто. Эффективной общей противолодочной обороны союзников по Антанте там просто не существовало. Все море было разделено на «зоны ответственности», при этом каждая из стран имела собственное мнение относительно методов и средств борьбы с подводными лодками врага. Предложенная англичанами система патрулирования вдоль судоходных маршрутов была совершенно бессмысленна и ни в коей мере не обеспечивала безопасности транспортов. Французы и итальянцы в своих зонах ответственности не смогли организовать даже этого.
В результате Средиземноморский театр военных действий превратился в сущий рай для германских лодок. Но слава лучшего из германских подводников Первой мировой войны досталась именно капитан-лейтенанту Лотару фон Арно де ла Перьеру.
На своей лодке фон Арно в военные годы совершил 14 боевых походов. Только за один выход в море в 1915 г. Лотар потопил несколько десятков вражеских судов, общим водоизмещением 91 тыс. тонн, и доставил на базу Австро-Венгерского военно-морского флота 54 кормовых флага своих жертв. За три похода 1916 г. тоннаж потопленных им судов составил около 215 тыс. тонн.
25 февраля 1916 г. U-35 атаковала и потопила никем не охраняемый французский вспомогательный крейсер «Прованс II», на котором находилось 1800 солдат. Погибли 930 человек. Зато 1 марта в районе Порт-Саида фон Арно встретил корабль, который оказал ему самое ожесточенное сопротивление. Это был английский эскортный шлюп «Примула» – охотник за подводными лодками. В своих мемуарах Лотар позже называл этот небольшой кораблик «самым крепким орехом, который пришлось раскусить». В ходе боя U-35 с «Примулой», немцам пришлось израсходовать 4 торпеды из которых только 2 достигли цели. Уже подбитый шлюп продолжал активные противолодочные маневры, пытаясь таранить врага и уклоняясь от его торпедных атак. Командир субмарины утверждал, что «если бы мы не прикончили, его, он прикончил бы нас».
21 июня 1916 г. U-35 нанесла визит в испанскую Картахену, где фон Арно выполнил порученную ему почетную миссию, передав королю Испании письмо от германского кайзера с благодарностью за гуманное отношение к немецким беженцам.
Исполнив роль почтальона, Лотар 2 октября 1916 г. уничтожил французский шлюп «Ригель», а 4 октября в районе Сардинии встретил войсковой транспорт «Галлия», на котором находилось около 2000 французских и сербских солдат. «Галлия» шла зигзагообразным курсом с довольно высокой скоростью. На борту U-35 оставалась только одна торпеда в кормовом аппарате, а прицельный выстрел сделать было практически невозможно. Все же фон Арно умудрился выждать более менее благоприятный момент, и с дистанции 900 метров, при почти невозможном угле атаковал противника в расчете на удачу. Удача не подвела его и на этот раз. Погрузившись на глубину после нападения, чтобы избежать таранного удара, немцы услышали звук сильного взрыва. Приказав подняться на перископную глубину, командир лодки увидел в окуляр ужасное зрелище. На переполненных палубах поврежденного корабля возникла дикая паника. Сотни солдат прыгали в волны и плавали вокруг. Множество шлюпок оказались перевернутыми, люди дрались за места в спасательных ботах, которые под перегрузом погружались бортами в воду, а «Галлия» уходила ко дну кормой вниз на фоне заката солнца. Понаблюдав результаты своей работы, немцы поспешно ушли прочь.
За выдающиеся успехи в подводной войне капитан-лейтенант Лотар фон Арно де ла Перьер 11 октября 1916 г. был награжден высшим орденом Пруссии – «Pour le M;rite». Кроме того, за боевые заслуги в годы войны он получил Железные кресты II и I классов, орден Дома Гогенцоллернов и Гензейский крест Гамбурга.
В мае 1918 г. фон Арно отбыл на поезде на новое место службы и, как лучший офицер-подводник германского флота, получил под свое командование новейшую крейсерскую лодку U-139, на которой до окончания войны успел потопить еще 5 судов суммарным водоизмещением более 7 тыс. тонн.
При этом, против гражданских судов он всегда действовал в рамках призового права: судно останавливалось предупредительным выстрелом, досматривалось, при наличии запрещенных грузов весь экипаж эвакуировался на шлюпках в направлении берега, а судно уходило на дно в результате артиллерийского огня или подрыва специальными зарядами. Такое поведение принесло ему уважение со стороны британцев, и Лотар фон Арно де ла Перьер, в отличие от многих менее результативных его коллег, не был включен Великобританией в список военных преступников.
Благородный, героический образ фон Арно де ла Перьера сиял особенно ярко на фоне кровавых и безжалостных морских убийц, вроде военного преступника, пресловутого командира подлодки U-38 капитан-лейтенанта Макса Валентинера, топившего госпитальные и пассажирские суда, расстреливавшего шлюпки с людьми, спасавшимися с торпедированных кораблей.
Впрочем, германское командование сквозь пальцы смотрело на «перегибы» своих морских волков, а немецкая патриотическая пресса; разумеется, избегала подобные сюжеты. Газеты сообщали о деяниях героев, а кайзер Вильгельм II в своих мемуарах писал: «Подвиги подводных лодок вызвали удивление всего мира и заслужили горячую признательность Отечества».
После окончания войны фон Арно остался в весьма поредевших рядах военно-морского флота Германии, но опять вернулся в надводный флот, поскольку иметь субмарины проигравшей войну Германии запрещал мирный Версальский договор. В 1920-х гг. он служил навигационным офицером на кораблях «Ганновер» и «Эльзасс», совершил заграничные походы в качестве капитана нового германского крейсера «Эмден». В 1931 г. Лотар фон Арно де ла Перьер получил звание корветтенкапитана и вышел в отставку. C 1932 по 1938 гг. он работал преподавателем в военно-морской академии Турции.
С началом Второй мировой войны, в 1939 г. Лотар фон Арно де ла Перьер вновь был призван на военную службу. С марта 1940 г. он служил комендантом порта Данцига, а позже на аналогичных должностях в Бельгии и Нидерландах. В том же 1940 г. фон Арно получил чин контр-адмирала и занял пост коменданта морских портов оккупированной Бретани, а затем и всего западного французского побережья. 1 февраля 1941 г. он получил очередной чин вице-адмирала и занял должность командира южного морского театра военных действий. Однако вскоре после этого Лотар фон Арно де ла Перьер погиб в авиакатастрофе: 24 февраля самолет, на котором фон Арно направлялся на переговоры с правительством Виши, разбился при взлете с аэродрома в Ле-Бурже. Знаменитый подводник был похоронен в Берлине на старинном кладбище Инвалидов, где покоятся многие известные германские военачальники.
Старший лейтенант Михаил Китицын
Самым знаменитым русским моряком в годы мировой войны был старший лейтенант Михаил Александрович Китицын – один из самых результативных подводников Русского Императорского флота, одержавший в морских сражениях 36 побед и потопивший суда противника общим водоизмещением 8973 брутто-регистровых тонны. Китицын командовал легендарной подлодкой «Тюлень» в 1915 – 1917 гг., именно эти годы его жизни принесли ему общероссийскую славу.
Михаил Китицын родился 17 сентября 1885 г. в Чернигове, в семье потомственных дворян Киевской губернии. В 1899 г. он поступил Морской кадетский корпус, по окончанию которого 21 февраля 1905 г. получил чин мичмана. Спустя некоторое время после Цусимского сражения мичман Китицын был отправлен на Дальний Восток, где служил на кораблях Амурской речной флотилии, а затем на транспорте «Тунгуз». Принять непосредственное участие в сражениях русско-японской войны 1904 – 1905 гг. ему не довелось, но в Николаевске-на-Амуре Михаил получил свою первую награду, как участник обороны этого города. В память русско-японской войны, военнослужащие, служившие на Дальнем Востоке, но не участвовавшие в боевых действиях, получили особую темно-бронзовую медаль. Такая же досталась и мичману Китицыну.
В 1905 – 1908 гг. Михаил Александрович плавал на крейсере «Олег», на транспорте «Бакан», на учебном судне «Крейсер» и на миноносце «Финн». По характеру он был человеком неугомонным, склонным к переменам. 1 ноября 1908 г. Китицын был зачислен в число слушателей Учебного отряда подводного плавания, по окончании которого, 1 сентября 1909 г. получил чин лейтенанта, был переведен на Черноморский флот, где с 15 сентября 1909 г. по 1 декабря 1912 г. проходил службу в должности командира подводной лодки «Судак». Позже, в качестве вахтенного начальника, до 1 августа 1913 г. Михаил служил на канонерской лодке «Уралец», базировавшейся в греческом порту Пирей. Затем он сдал экзамены и был зачислен в число слушателей Николаевской морской академии, обучение в которой ему не удалось завершить из-за начавшейся войны.
В начале Первой мировой войны Китицын служил на сухопутном фронте, принимал участие в обороне Ивангородской крепости, за что был награжден орденом Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость». Однако участие в затянувшейся позиционной войне не могло устроить энергичного офицера-подводника, и Китицын вернулся на Черноморский флот. Он был назначен старшим флаг-офицером начальника штаба Бригады подводных лодок, а затем в чине старшего лейтенанта вступил в командование одной из новейших русских подводных лодок – «Тюлень» – спущенной на воду 19 октября 1913 г.
Главной задачей, поставленной командованием перед черноморскими подводниками, было пресечение путей доставки энергоресурсов в турецкую столицу – Константинополь, где базировался флот Османской империи. Целью атак русских подводных лодок были любые турецкие суда, перевозившие к Босфору уголь и нефтепродукты. Вследствие общей технической отсталости Турции, это были, преимущественно, парусники, курсировавшие между столицей и восточными анатолийскими портами.
Сам Китицын спустя многие годы вспоминал, что сердце его не лежало топить эти небольшие шхуны, не способные оказать ни малейшего сопротивления, но приказ командования он выполнял безупречно. В ходе морских рейдов «Тюлень» обыкновенно в надводном положении шел вдоль южного черноморского побережья на восток и распугивал команды турецких транспортных парусных судов, обездвиженных штилем. Турки бросали свои шхуны на произвол судьбы и спешно гребли на шлюпках к берегу, а «Тюлень» столь же неторопливо подходил к вражеским судам и, не тратя боекомплект, просто поджигал их посредством пакли с керосином или пробивал их борта пиротехническим патроном.
Подводная лодка Михаила Китицына в 1915 г. захватила и потопила 5 парусников, а в 1916 г. от ее умелых действий пострадали 21 парусник и три парохода неприятеля. По общему тоннажу потопленных судов Китицына превзошел балтиец, капитан 1-го ранга И.В. Мессер, командовавший подводными лодками «Кайман» и «Волк». Но по числу одержанных побед и по известности, как среди современников, так и в истории Российского военно-морского флота, Китицын, несомненно, был «подводником №1» в годы последней войны Российской империи.
Среди наиболее известных операций «Тюленя»: потопление австрийского транспорта «Дубровник» 19 марта 1916 г., разведывательная операция в бухте Варны в июле того же года (тогда подводная лодка под командованием Китицына провела в подводном положении 17 часов, что являлось рекордом для лодок этого типа) и захват турецкого транспорта «Родосто» 11 октября 1916 г. Пленение крупного вооруженного турецкого парохода, водоизмещением 6000 тонн, особенно примечательно. Это единственный случай в истории русского флота, когда подводная лодка после артиллерийского боя с судном противника не только вышла из него победителем, но и сумела привести его в свой порт.
На четвертый день боевого дежурства у турецких берегов, в 15 милях от Босфора, недалеко от острова Кефкен, уже в сумерках, около 22 часов сигнальщик «Тюленя», находившегося в надводном положении, заметил большой пароход, шедший от Босфора на восток.
По сигналу боевой тревоги орудийные расчеты двух 75-мм пушек подлодки заняли свои места, и старший лейтенант Китицын повел «Тюлень» вокруг Кефкена, чтобы перехватить пароход и отжать его от берега в море. Обычно уже после первых выстрелов турецкие суда спускали флаг и их команды набивались в шлюпки, однако на сей раз этого не произошло…
В 22 часа 45 минут с лодки прозвучал первый выстрел, и сразу же в ответ с парохода грянули в ответ два орудия, калибров 88 и 57 мм. Сгущавшаяся темнота, нервное напряжение и нехватка опыта не позволили противнику вести точный огонь. Турки не сумели толком разглядеть силуэт русской подлодки и по частоте выстрелов приняли ее за эсминец. Прицелы турецких орудий были выставлены на дальность 10 кабельтовых, в то время как фактически бой шел на дистанции не более 6 кабельтовых. В результате ни один из 30 выпущенных с парохода снарядов не причинил лодке повреждений. Зато огонь «Тюленя» был точным. В течение 50 минут с лодки было выпущено 46 снарядов, около 30 из которых попали в цель. После этого часть команды парохода во главе с одним из офицеров сбежала на шлюпке, однако оставшиеся на судне моряки упорно не желали сдаваться. На пароходе вспыхнул пожар, но он выпустил дымовую завесу и продолжал «огрызаться». Боезапас «Тюленя» заканчивался, поэтому Китицын подвел свою лодку к «Родосто» и с дистанции 3 кабельтовых выстрелил еще 6 снарядов по цели. На лодке остался единственный, последний снаряд, и только его удалось «сэкономить» – пароход, наконец, лег в дрейф. «Тюлень» подошел вплотную к турецкому судну, и русские моряки подняли на борт барахтавшихся в воде 2-х турок и 6 немцев, в том числе капитана корабля и еще двух германских морских офицеров. Призовая команда «Тюленя» в составе 3 офицеров и около 20 матросов перешла на «Родосто» и начала тушить пожары, поднимать пары и исправлять рулевое управление. К утру, наши моряки привели сильно поврежденный и еще дымящийся захваченный пароход под конвоем «Тюленя» к родным берегам. Через 40 часов после боя лодка и плененный пароход в сопровождении эсминца «Быстрый» благополучно прибыли в Севастополь.
За отличную службу капитан подводной лодки «Тюлень» Михаил Китицын был награжден мечами и бантом к ордену Святой Анны 3-й степени, орденом Святого Станислава 2-й степени с мечами, орденом Святого Георгия 4-й степени, орденом Святого Владимира 4-й степени, а также золотым Георгиевским оружием. Кроме того, он был досрочно произведен в чин капитана 2-го ранга.
В начале сентября 1917 г. Китицын сдал лодку новому командиру, а сам получил назначение на должность начальника Отдельных гардемаринских курсов и уехал в Петроград, где в октябре того же года был повышен в звании до капитана 1-го ранга и вместе со своими гардемаринами убыл на Дальний Восток для практических занятий. По прибытии во Владивосток Михаил Александрович был назначен командиром вновь созданного Учебного отряда Сибирской флотилии в составе крейсера «Орел» и миноносцев «Бойкий» и «Грозный».
Октябрьский переворот застал Михаил Китицына в учебном плавании с гардемаринами на крейсере «Орел» в порту Нагасаки. Между революционно настроенным экипажем и гардемаринами начали возникать конфликты, а кораблю новая власть приказала вернуться во Владивосток. Из-за возникших на судне беспорядков капитан 1 ранга Китицын принял решение попросить помощи у союзников и увел свой крейсер в Гонконг. В этом порту на берег сошли все матросы и 20 «красных» гардемаринов, а судно перешло в подчинение к «белому» командованию. Однако вскоре, приказом вновь назначенного командующего Учебным отрядом, Китицын был списан с «Орла» и оставлен в Японии. Такой поворот судьбы не обескуражил Михаила Александровича. В начале 1919 г. Китицын добрался до Владивостока, и по собственной инициативе на базе открытого Морского училища создал Морскую роту из бывших гардемаринов и новых кадетов, для участия в Белом движении. Этот отряд принял участие в неудачном десанте в районе села Владимиро-Александровское, где во время высадки были смертельно ранены заместитель и ординарец Китицына, а сам он едва избежал гибели.
После падения власти адмирала Колчака Морское училище в 1920 г. эвакуировали на вспомогательном крейсере «Орел» и посыльном судне «Якут», и Китицын вместе со своими гардемаринами совершил еще одно плавание из Владивостока в Севастополь к генералу Врангелю. В этом переходе ему снова пришлось проявить свой решительный характер. В Порт-Саиде оба корабля отряда Китицына были надолго задержаны английским командиром порта. Когда на них стали подходить к концу запасы провизии и угля, разрешения на выход с рейда все еще не было получено. Китицын заявил англичанам, что если в течение 36 часов на корабли не будут переданы вода, провизия, уголь и не будет разрешение на выход в море, то он выведет их в Суэц и затопит поперек канала. Через 2 часа англичане предоставили все необходимое для дальнейшего плавания.
В Севастополь отряд Китицына прибыл 27 октября 1920 г., и уже 10 ноября последовал приказ об оставлении Крыма в виду безнадежности обороны. Командир и экипаж «Якута» приняли деятельное участие в эвакуации белых частей из Севастополя, откуда корабль совершил самостоятельный переход в порт Бизерта в Тунисе. Там в 1921 – 1922 гг. Китицын служил командиром строевой части Морского корпуса, где не успевшие закончить свое образование гардемарины продолжали обучение.
В августе 1922 г. Китицын оставил службу, уехал в США, женился на американке и остался там навсегда. В 1923 г. Михаил Александрович Китицын стал основателем и первым председателем Общества офицеров Русского Императорского флота в США.
Первое время Китицын работал таксистом в Нью-Йорке, а затем, получив американское гражданство, поступил инженером на муниципальную службу. Ему довелось строить нью-йоркскую подземку, в том числе туннель под Гудзоном. В период «Великой депрессии» Китицын 3 года проработал в Колумбии, занимаясь топографическими съемками, а вернувшись в Нью-Йорк, продолжил работать топографом уже в городской службе. В годы Второй мировой войны он служил в американских ВМС, работал топографом на строительстве военно-морской базы в Вирджинии. После окончания войны в Нью-Йорк Михаил Александрович не вернулся, оставшись работать топографом на строительстве дамбы оросительной системы, а позже вновь работал инженером в штатах Айдахо и Вашингтон. В 1955 г., выйдя на пенсию, Михаил Китицын переехал во Флориду, где и скончался в возрасте 76 лет в ночь на 22 августа 1960 г. Его перу принадлежит книга воспоминаний «На подводной лодке «Тюлень».
Капитан Жорж Гинемер
Свирепый Демон – так прозвали немецкие фронтовые летчики своего противника, французского пилота Жоржа Гинемера за ярость в бою. Гинемер и внешностью своей вполне соответствовал этому титулу. Улыбка почти никогда не посещала его мертвенно-бледное лицо, отражавшее предчувствие смерти: Жан Гинемер был неизлечимо болен туберкулезом. При этом он пользовался благоговейным уважением однополчан и горячей любовью французского народа за воинскую доблесть. Летчики как молитву повторяли его афоризм: «Ничего не потеряно, пока не потеряно все».
Жорж участвовал в 600 воздушных боях и сбил только по официальным подсчетам 53 аэроплана противника, а 35 побед числятся за ним, кроме того, как вероятные. Его самого сбивали 7 раз.
Жорж Мария Людовик Жюль Гинемер родился в Париже 24 декабря 1894 г. в семье отставного офицера французской армии. С детства Жорж отличался слабым здоровьем и часто болел, но рос любознательным мальчиком и увлекался в школе механикой. Вместе со своим школьным другом Жаном Кребсом, сыном директора завода, он был частым гостем в цехах предприятия. Там он научился неплохо разбираться в автомобильных моторах, а в мыслях у него уже в то время поселилась мечта об авиации. И поскольку Жорж Гинемер был выходцем из старинного воинского рода (его предки сражались еще под знаменами императора Карла Великого в VIII – IX вв.), то он к тому же мечтал прославиться на военном поприще. Эти мечты сбылись в свое время в полной мере, в органичном союзе.
В 1911 г. Жорж впервые поднялся в небо в качестве пассажира на самолете своего знакомого-авиатора в ходе одного из этапов Европейского авиационного состязания. После этого, все свободное время он проводил на аэродроме.
С началом Первой мировой войны Жорж 5 раз пытался записаться в армию, но неизменно получал отказы из-за слабого здоровья и невысокого роста. Все же он нашел способ обойти пункты правил и приблизиться к своей цели: по совету знакомого летчика он поступил в школу авиамехаников в местечке Па, а там уже начал бомбардировать начальство рапортами о переводе на курсы пилотов.
Его настойчивость, в конце концов, принесла свои плоды, и 23 ноября 1914 г. солдат 2-го класса Жорж Гинемер был зачислен в школу пилотов и начал обучаться управлению аэропланом марки «Блерио-Пингвин». В марте 1915 г. Жоржа перевели в летную школу в Аворде для совершенствования навыков пилотажа на разных типах самолетов. Обучение летчика в те годы было недолгим – уже в мае Гинемер был зачислен в резерв командующего авиацией, а ровно через месяц в звании капрала был направлен для прохождения службы в боевую эскадрилью. После небольшой серии тренировочных полетов под руководством опытного военного летчика, с июля 1915 г. Жорж Гинемер был допущен к выполнению боевых заданий.
Впервые он встретился лицом к лицу с воздушным противником 19 июля 1915 г. В тот день, вылетев вместе с механиком Гуерде, он направился на перехват немецкого самолета-разведчика «Авиатик». Догнав его над линией фронта, он зашел ему в хвост, а механик открыл огонь из пулемета. Но успеха достичь не удалось: после полусотни выстрелов пулемет заело, а немец ушел со снижением под защиту германских зенитных пулеметов. Разочарованные охотники-дебютанты, впрочем, вскоре обнаружили еще одну «дичь».
Второй германский разведчик попался им над расположением французских частей, и механик, успевший отладить пулемет, открыл шквальный огонь по противнику. Смертельно раненый немецкий пилот пошел на вынужденную посадку, а его наблюдатель начал отстреливаться из карабина. Он был хорошим стрелком и сумел ранить Гуерде в руку; другая его пуля пробила шлем французского стрелка, но не задела головы. Через 10 минут боя немецкий самолет был на земле, его пилот погиб, наблюдатель попал в плен. За этот бой Гинемеру 21 июля присвоили звание сержанта и наградили Военной медалью, а командование стало поручать ему все более сложные и ответственные задания.
В ноябре-декабре 1915 г. эскадрилья «Аистов», в которой служил сержант Гинемер, приняла на вооружение самолеты нового типа – истребители «Ньюпор» со скоростью до 140 км в час и потолком полетов до 4500 м. На этой машине Гинемер стал стремительно увеличивать счет своих воздушных побед и в декабре сбил 3 немецких аэроплана. Соответственно возрос и «урожай» его наград: в свой 21-й день рождения Гинемер стал кавалером Ордена Почетного легиона и Военного креста с пальмовой ветвью.
В январе 1916 г. на фронте царила нелетная погода, но в феврале полеты вновь возобновились. 3 февраля Жоржу удалось сбить сразу два немецких самолета, а затем еще один 5 числа того же месяца, за что он получил звание младшего лейтенанта. Но затем в марте Гинемер едва не погиб в бою: одна из пуль попала ему в руку, а вторая – в голову. С трудом дотянув до своего аэродрома, он посадил изрешеченный пулями самолет и надолго попал в госпиталь.
Только спустя полтора месяца Жорж вернулся в строй, не успев полностью выздороветь, и его командир своим приказом отправил героя в отпуск для поправки здоровья. Возвратившемуся в эскадрилью после отпуска Гинемеру была доверена честь нести знамя военной авиации Франции во время торжественной церемонии, проходившей 13 мая 1916 г. на аэродроме Дижона.
В начале лета 1916 г. эскадрилья получила «Ньюпоры» новой модификации, имевшие скорость до 170 км в час. Эти машины были наиболее распространенными в военно-воздушных частях стран Антанты в последние годы войны. Освоил новый истребитель и Гинемер. Первое время он избегал ввязываться в воздушные схватки, но затем преодолел психологические последствия тяжелого ранения, и 22 июня 1916 г. его добычей стал еще один германский самолет. Однако уже 6 июля в единоборстве с немецким истребителем Жоржу опять не повезло: сам он был легко ранен, а его самолет потерял винт. Впрочем, оставшись без моторной тяги, Гинемер сумел аккуратно спланировать на луг.
Через 4 дня, вылетев на самолете своего сослуживца, Гинемер сбил еще один германский аэроплан, доведя свой счет до 10 побед. После этого ему была передана в управление новая машина. 28 июля Жорж полетел на ней в бой, но, неотрегулированный синхронизатор подвел пилота: первая же очередь, выпущенная из пулемета, разнесла пропеллер своего самолета. Гинемеру пришлось срочно садиться, но вместе с ним упал с неба и горящий германский аэроплан.
К концу августа 1916 г. на счету Гинемера было 14 побед, за период с июня 1915 г. по июль 1916 г. его подвиги 11 раз упоминалось в приказах по армии.
Как лучший пилот военно-воздушных сил Франции, 27 августа Гинемер получил один из 3 первых истребителей «СПАД-SVII», отправленных на фронтовые испытания. Благодаря мощному двигателю в 140 лошадиных сил, эта машина превосходила по летным характеристикам любой летательный аппарат германцев. Облетав его, Жорж пришел в восторг, и, по словам сослуживцев, «был счастлив, как ребенок, которому подарили долгожданную игрушку».
Вылетев на «СПАД»е 4 сентября, французский ас сбил устаревший немецкий самолет «Авиатик», а 15-го – «Румплер». 22 сентября, возвращаясь из рейда за линию фронта, Жорж увидел самый современный к тому времени немецкий «Фоккер» и молниеносной атакой, занявшей всего 30 секунд, отправил на землю и его. Так как самолет упал на вражеской территории, то победу не засчитали.
Впрочем, на следующий день Гинемер сбил сразу 3 вражеских аэроплана в течение всего 3 минут. Но тут французская зенитная артиллерия внезапно открыла огонь по врагу, и точность стрельбы зенитчиков оказалась ниже всякой критики. Первый же 75-мм снаряд угодил в верхнее крыло самолета Гинемера, разорвавшись, начисто снес стойки, и машина камнем упала на землю. Прибежавшие к месту падения французские солдаты обнаружили, что пилот отделался только ушибами и самостоятельно выбрался из под обломков. Чтобы сгладить вину подчиненных, дивизионный генерал устроил торжественное построение в честь сбитого аса, затем последовал обед с шампанским, а вечером тело порядком набравшегося героя, чудом избежавшего гибели, отнесли на руках в генеральский автомобиль и на нем доставили в расположение эскадрильи.
В октябре 1916 г. эскадрилья «Аистов», в составе которой летал Гинемер, полностью пересела на «СПАД»ы, а сам он в декабре принимал участие в доработке новой модификации – «СПАД-SXII», вместе с конструктором Луи Бешеро.
24 января Жорж вновь сбил 2 самолета в одном бою, а спустя два дня принудил к посадке на французской территории немецкий двухместный самолет-разведчик «Альбатрос».
8 февраля Жорж сразил германскую двухмоторную «Готу-G.III», и спустя 10 дней, был произведен в капитаны.
16 марта он выиграл в течение дня 3 боя. 4 мая на его счету уже было 38 побед, но, атакуя в тот день очередной «Альбатрос», он слишком близко подошел к уже горящему противнику. Ответный огонь германского стрелка был точным, поврежденный «СПАД» Гинемера с изрешеченным фюзеляжем пошел вниз, но французу все же удалось дотянуть до своего аэродрома.
Рекордным для аса стал день 25 мая 1917 г. В этот день он совершил 3 боевых вылета и уничтожил 4 вражеских самолета. За эти победы Жорж Гинемер был награжден Офицерским крестом Ордена Почетного Легиона, а 14 июля в Париже получил золотую медаль аэроклуба Франции. Его портреты публиковали многие французские периодические издания, попал он и на обложку популярного «Иллюстре Националь». Затем последовали другие победы, но напряжение схваток в итоге вылилось в переутомление, и врачи уложили Жоржа в госпиталь.
Вынужденный отдых Гинемера закончился 23 июля, и спустя 4 дня Жорж в клочья разнес еще один «Альбатрос». Однако следующая, 50-я победа далась ему нелегко: огнем германского самолета машина Жоржа была снова повреждена, и вернулась в строй только 15 августа, а вскоре, после очередного победного «дубля» опять досталась французским ремонтникам.
Во второй декаде августа Гинемер получил новейший «SPAD-SXIII» и 20 августа одержал на нем свою 53-ю победу, но при посадке врезался в самолет английского союзника. С того дня удача отвернулась от Жоржа, а сам он впал в неизбывную депрессию. По словам друзей, его с тех пор постоянно терзали мысли о скорой смерти.
5 сентября в бою из-за обрыва спускового поводка отказали оба пулемета Гинемера, а вражеский пулеметчик не промахнулся и самолет француза был сбит. 8 сентября – новая неудача: отказал водяной насос, и закипевшая вода в радиаторе вынудила Жоржа пойти на посадку. В ходе следующего вылета, отремонтированный самолет Гинемера получил три пулевых пробоины, а новый удар судьбы чуть не привел к катастрофе: из-за неисправности карбюратора аэроплан французского аса загорелся в воздухе.
Вылет на боевое задание 11 сентября 1917 г. поставил точку в череде неудач Жоржа Гинемера и крест на его жизни. Свирепый Демон подвергся нападению 8 немецких истребителей, был сбит и упал у бельгийского города Полькапель в расположение 413-го германского пехотного полка. На место падения были посланы санитар и два солдата, которые установили из документов убитого, что это капитан Гинемер. Пилота поразили три пули – в голову, в грудь и в ногу. Тело погибшего немцы погребли на том же месте, где его обнаружили.
Начавшаяся на следующее утро артподготовка перед наступлением французов продолжалась две недели. Разрывы снарядов так перепахали местность, что от могилы аса и обломков его самолета ничего не осталось. Вскоре после этого с немецкого самолета был сброшен вымпел с уведомлением о гибели Гинемера в воздушном бою, а во второй половине октября французское командование официально объявило о его смерти. 19 октября 1917 г. единогласным решением парламент Французской республики постановил занести имя капитана Гинемера в списки героев в Пантеоне Славы, а в Доме Инвалидов в Париже выставили его «СПАД-SVII», который решили сохранить в память о национальном герое.
Гибель молодого летчика была воспринята во Франции как национальная трагедия. Детям в школах рассказывали, что Гинемер так высоко взлетел в небо над Францией, что уже не смог вернуться… Улицы многих французских городов в наши дни носят имя героя, ему установлено несколько памятников во Франции и Бельгии.
Капитан Рене Фонк
Лучшим асом Антанты был французский пилот Рене Фонк. По числу воздушных побед, одержанных в ходе Великой войны, он уступает только немцу Манфреду фон Рихтхофену. Фонк был летчиком-истребителем высочайшего класса, и, тем не менее, даже у соотечественников он никогда не был объектом всенародной любви. Он стал известен в последние годы мировой войны, но в славе своей далеко уступал, например, своему менее результативному коллеге – Жоржу Гинемеру. Причины такого отношения французов к своему герою кроются, прежде всего, в особенностях характера и поведения самого Фонка, которые не соответствовали представлениям общества об образе настоящего «рыцаря неба». Он был «нетипичным» героем.
Рене Поль Фонк родился 27 марта 1894 г. в деревне Сольси-сюр-Мерт департамента Вогезы. С юных лет Рене интересовался авиацией, однако, по каким-то причинам при призыве на военную службу в 1914 г. выбрал специальность военного инженера. Спустя год он передумал и поступил на летные курсы. Продолжительность обучения пилотов в годы той войны никогда не превышала нескольких месяцев, поэтому уже с мая 1915 г. Фонк начал летать на боевые задания в составе экипажа двухмоторного самолета «Кодрон» 47-й авиационной эскадрильи. В ходе разведывательных и бомбардировочных полетов Фонку и его товарищам без малого за два года удалось сбить всего два вражеских аэроплана. Это не удивительно, поскольку до середины 1916 г. боевые самолеты обеих противоборствующих сторон были, практически, безоружны. Еще в 1915 г. Фонк пытался расстреливать вражеские машины из винтовки, но все безрезультатно. «Лед тронулся» только после того, как «Кодроны» были оснащены пулеметами летом 1916 г. Первую победу Фонк одержал 6 августа, когда он со своим наблюдателем нанес повреждения германскому «Фоккеру» и заставил приземлиться немецкий самолет-разведчик «Румплер» на французской территории. Немецкий экипаж был взят в плен, а Фонк получил Военную медаль. Вторая победа последовала только 17 марта 1917 г. В тот день в бою вдвоем против пятерых неприятелей Рене сбил «Альбатрос D.III». Этот успех способствовал переводу Фонка в знаменитую истребительную группу «Аистов», где он с апреля стал летать на аэроплане «СПАД VII».
Сделавшись летчиком-истребителем, Рене начал разрабатывать свою тактику воздушных боев, которая обеспечила ему в дальнейшем множество побед. Самым важным компонентом схватки он считал внезапность, и потому в ходе тренировочных полетов тщательно искал оптимальные скорости и углы атаки. В то же время Фонк практиковался в меткой стрельбе, особенно в ведении огня с упреждением. В результате он стал настоящим снайпером, и не раз одерживал победы, располагая лишь горстью патронов.
С другой стороны, характерной особенностью Фонка была осторожность. Он всегда стремился нанести врагу максимальный ущерб с наименьшим риском для себя. Рене, кстати, никогда не летал в одиночку. Хвост его машины надежно прикрывал один, а чаще двое ведомых. В целом такая расчетливость не была присуща французским пилотам-истребителям, склонным, как правило, к авантюризму в небе. Многие коллеги Рене в группе «Аистов» находили подход Фонка «слишком научным» и «недостаточно рыцарским». Со временем в спорах обстановка накалилась настолько, что Фонку официально предложили перевестись в другую авиационную часть, но он отказался. Позже ему предлагали должность командира новой эскадрильи, в которую он мог собрать приверженцев его тактических приемов, однако и такой вариант Рене не устроил. Среди «аистов» его недолюбливали, но Фонк, прежде всего, любил славу и хотел служить в самой прославленной авиачасти Франции. Непопулярности Рене способствовали и некоторые особенности его характера, в частности его самоуверенность и нескромность. Он любил разговаривать с товарищами в поучительном тоне, приводя в доказательство своей правоты пространные цитаты.
Но как бы там не было, победный счет Фонка рос невиданными темпами. Уже в мае 1917 г. он сбил пятую машину врага, что принесло ему статус аса. К концу года Рене Фонк одержал 19 побед и получил офицерское звание. За последние военные месяцы 1918 г. он еще 56 раз выходил победителем в воздушных боях, причем, дважды сбивал по шесть самолетов противника за один день, и таким образом в общей сложности довел свой счет до 75 побед. Кроме того, за Фонком числились еще 52 неподтвержденные победы, когда он сбивал немецкие аэропланы над вражеской территорией и подтвердить это могли только его ведомые, что считалось недостаточным доказательством. Если хотя бы пятая часть из этого числа оказалась признанной, то личный счет капитана Фонка стал бы самым большим достижением мировой войны. Сам Фонк полушутя говорил, что ему гораздо проще сбить неприятеля, чем добиться официального признания этого факта.
Уже в июле 1918 г. капитан Фонк превзошел рекорд легендарного капитана Жоржа Гинемера, который с 54 победами оставался французским асом №1 в течение долгого периода после своей смерти. При этом собственный аэроплан Рене, благодаря расчету и осторожности пилота, практически всегда оставался неуязвимым. Лишь один раз за всю войну самолет Фонка получил пулевой прострел крыла. Вернее пострадала одна из двух его машин; Рене попеременно летал на паре истребителей, один из которых был вооружен двумя пулеметами, а второй, кроме пулемета, имел короткоствольную 37-мм пушку системы «Гочкис». Стрелять из такой пушки нужно было только наверняка, как говорится, «редко, но метко», поскольку заряжалась она вручную и после каждого выстрела кабина пилота наполнялась облаком порохового дыма.
Выдающиеся успехи Фонка ценило, прежде всего, его начальство. В 1918 г. капитан Фонк получил должность командира 103-й эскадрильи в группе «Аистов» и начал передавать свой опыт подчиненным. Математически просчитанная им тактика воздушных схваток вскоре сказалась самым положительным образом на результатах боевых действий всей его эскадрильи. Потери в 103-й были сведены почти к нулю, в то время как другие подразделения чуть ли не ежедневно теряли своих пилотов.
Но, не смотря на очевидную эффективность, тактика Фонка так и не получила широкого признания во французской истребительной авиации в годы той войны, в других эскадрильях его манеру боя предпочитали игнорировать. Сослуживцы уважали Рене его за боевые заслуги, но вместе с тем считали хвастуном, а сам Фонк до глубины души обижался на то, что Гинемер оставался в общественном мнении более популярным летчиком, даже когда его рекорд пал.
После войны Рене Фонк вышел в отставку, но не оставил авиацию.
В 1926 г. прославленный ас вступил в борьбу за приз Раймонда Ортейги в 25 тыс. долларов за первый трансатлантический перелет из Европы в Америку. Фонк стал командиром интернационального экипажа трехмоторного смолета Игоря Сикорского «S-35», однако 20 сентября самолет внезапно загорелся на взлете, и Рене с помощником едва успели покинуть пылающую машину. Два других члена экипажа – радист и механик – погибли; сам Фонк получил серьезные ранения. Эта катастрофа негативно отразилась на репутации конструктора и поставила жирный крест на дальнейшей спортивной карьере Рене. Фонк не хотел сдаваться, он стремился вновь возглавить экипаж следующего самолета этой серии, и даже принимал личное участие в закупке лучших моторов для него, но в итоге фирма Сикорского разорилась во Франции и первым пересечь Атлантику Фонку так и не удалось. Приз получил американец Чарльз А. Линдберг в 1927 г., а Рене Фонк всего лишь провожал Линдберга в Нью-Йорском аэропорту.
После этой неудачи Рене вернулся на службу в военную авиацию Франции и служил до своего выхода в отставку по возрасту в 1939 г. Он жил в Париже, и никакого участия во Второй мировой войне не принимал. До начала боевых действий в Европе, Фонк поддерживал контакты со своим немецким коллегой, знаменитым летчиком Германом Герингом, в Третьем рейхе ставшим рейхсмаршалом авиации, что в период оккупации и последующие после победы союзников годы серьезно и не в лучшую сторону отразилось на отношении французского общества к своему герою Великой войны. Последние годы жизни пресса не баловала Фонка своим вниманием. Он умер 18 июня 1953 г. в возрасте 59 лет.
Капитан Альберт Болл
Военный летчик Альберт Болл был первым английским асом, чье имя прославилось на всю страну. Росту его популярности активно способствовали и властные круги Великобритании, поскольку боевой дух в Королевском авиационном корпусе к началу 1916 г. находился на низком уровне. Имена пилотов-истребителей германских и французских ВВС: Макса Иммельманна и Жоржа Гинемера уже гремели по всей сражающейся Европе, вызывая восхищение соратников и страх врагов. Англичанам очень нужен был свой герой-авиатор, и Альберт Болл объявился очень своевременно.
Альберт был не из тех, о ком говорят – «пилот от Бога». Известен только один его выдающийся талант – он метко стрелял из пистолета. Зато Болл имел склонность к технике и был чрезвычайно упорным в достижении поставленной цели. Товарищи часто видели его с руками по локоть в машинной смазке, за свои успехи Альберт платил потом и высочайшим нервным напряжением.
Известно, что Болл ненавидел войну, но принадлежал он к самому опасному типу людей, что убивают врагов не из любви к охоте, как Красный Барон – Манфред фон Рихтхофен, и не в пылу патриотических чувств, подобно Свирепому Демону – Жоржу Гинемеру. Он уничтожал противников, исполняя свой воинский долг, и вступал в бой против значительно превосходящих сил с той же решительностью, с какой участвовал в матчах по регби. По характеру он был склонен к одиночеству: когда не летал и не занимался регулировкой своего самолета на земле, он проводил свободное время, играя на скрипке или копаясь в саду. В полет Болл часто брал с собой домашний кекс и съедал его, когда выдавались спокойные минуты.
Альберт Болл родился в знаменитом английском городе Ноттингем 14 августа 1896 г. в дворянской семье. Его отец работал на местном механическом заводе и поощрял интерес своего сына к технике, обучал его основам механики, физики, химии и даже фотографии. Закончив среднюю школу в 1913 г., юный Альберт планировал было получить высшее образование и профессию инженера-электрика, но все его виды на будущее смешала Первая мировая война.
С началом боевых действий в Европе Альберт Болл записался добровольцем в полк Шервудских стрелков, где получил звание сержанта. Осенью 1914 г. его повысили до младшего лейтенанта, однако в боях участвовать ему в то время не доводилось, поскольку полк нес охранную службу на родине. Младший лейтенант Болл рвался на фронт и единственную возможность для этого увидел в переходе в авиацию.
Болл начал учиться летать, и уже 15 октября 1915 г. в возрасте 19 лет получил лицензию пилота. С середины декабря того же года Альберт совершенствовал свое летное мастерство в Центральном училище ВВС Великобритании, и в январе 1916 г. получил назначение в 13 эскадрилью Королевского авиационного корпуса, базировавшуюся вблизи французского города Булонь.
Свою летную службу Болл начал, корректируя огонь артиллерии в разведывательных рейдах над позициями противника на устаревшей и тихоходной двухместной машине. В апреле 1916 г., во время одного из таких полетов, примерно в 60 км за линией фронта, на Бола и его напарника неожиданно напали 5 немецких самолетов «Альбатрос». Болл как мог уворачивался от их пулеметных очередей, и, спасаясь от надвигающейся смерти, перевел самолет в крутое пикирование. Он чудом успел вывести свою машину из пике над самой землей и дотянул до аэродрома. После посадки оказалось, что самолет так изрешечен пулями, что его пришлось списать. После этого случая, 7 мая 1916 г. Альберт Болл получил перевод в 11-ю эскадрилью и стал летать на одноместном истребителе «Ньюпор».
22 мая, во время разведывательного полета, Болл одержал свою первую победу в воздухе, сбив немецкий «Альбатрос», и 1 июня 1916 г. уничтожил еще один. Затем Альберт «завалил» «Фоккер», а 25 июня после нескольких атак сумел поджечь немецкий дерижабль, корректировавший пушечный огонь. За свои победы 27 июня он был награжден Военным крестом.
После этого Болл, как летчик-истребитель с боевым опытом, был направлен в авиационную группу, расположенную на берегу реки Сомма – самом «жарком» участке фронта, в составе которой он особенно отличился 2 июля, сбив 6 немецких самолетов и очередной дерижабль. Воодушевленный успехом, на следующий день он одержал еще 3 победы, а следующие 4 немецких аэроплана отправил на землю 9 июля.
После этого в течение двух недель в качестве своеобразного «отдыха» Альберт Болл по заданиям командования вновь осуществлял разведывательные полеты, а 15 августа 1916 г. вернулся в свою 11-ю истребительную эскадрилью.
Уже на следующий день Болл в одиночку вступил в схватку с 5 «Альбатросами» и сбил 3 из них. Через несколько дней он в своей излюбленной лобовой атаке сбил еще 2 немецких самолета из встретившихся ему четырех.
23 августа Болл был переведен в 60-ю истребительную эскадрилью и в свои 20 лет получил чин капитана авиации. В сентябре он стал кавалером французского ордена Почетного Легиона, русского ордена Святого Георгия 4-й степени и британского ордена «За выдающиеся заслуги». 25 сентября Альберт Болл сбил 2 самолета противника, 1 октября еще один, и довел свой личный счет до 31 подтвержденной воздушной победы.
Все эти подвиги стоили Болу огромного напряжения физических и моральных сил, он нуждался в отдыхе и поэтому был обрадован приказом отбыть в Великобританию. Командование британскими вооруженными силами спешило показать национального героя английскому обществу, а также хотело использовать опыт своего первого национального аса для боевой подготовки новых летчиков-истребителей.
В Англии Альберта публика встречала с ликованием. В Букингемском дворце 18 ноября король вручил ему очередную высокую награду. Болл прочел ряд лекций по технике пилотирования и тактике ведения воздушного боя в авиационной школе, а затем, к его удивлению, был приглашен на обед с премьер-министром и группой генералов. Во время обеда глава правительства неожиданно обратился к Болу с вопросом: «Что Вы можете мне сказать?» На что получил немедленный и всех рассмешивший ответ капитана Бола: «Приятного аппетита, господин премьер-министр!» После того, как смех стих, он все-таки проинформировал присутствующих о положении на фронте и попросил поскорее его отправить в действующую армию.
На фронт Альберт Болл возвратился только в апреле 1917 г. в качестве командира звена вновь созданной 56-й истребительной эскадрильи. С 26 апреля по 6 мая 1917 г. он участвовал в 26 воздушных боях, в которых сбил 11 самолетов противника, повредил еще 2 (они совершили вынужденную посадку), увеличив общее количество своих побед до 44.
7 мая 1917 г. 11 самолетов 56-й эскадрильи, ведомые капитаном Альбертом Боллом, в ходе воздушного патрулирования столкнулись с группой из 12 немецких «Альбатросов» под командованием Лотара фон Рихтхофена, родного брата Красного Барона. В результате дуэли между командирами, оба самолета упали с неба, Альберт погиб, а Лотар, совершив вынужденную посадку, остался жив и вписал в свой послужной список победу над английским асом. Погибший был похоронен на немецком военном кладбище, ему не удалось дожить даже до своего 21-го дня рождения.
17 июня 1917 г. капитан Альберт Болл был посмертно награжден высшей британской военной наградой – Крестом Виктории, которая ныне хранится в музее полка Шервудских стрелков в Ноттингеме.
В 1921 г. в замке его родного города Ноттингем Альберту Болу был установлен величественный памятник, как дань уважения земляков погибшему герою.
Гауптман Манфред фон Рихтхофен
Самым знаменитым военным летчиком Первой мировой войны был немецкий пилот-истребитель Манфред фон Рихтхофен, известный под прозвищем «Красный Барон». Он прожил короткую (неполные 26 лет), но очень яркую жизнь; успел не только сбить рекордное количество самолетов противника в воздушных боях, но и написать книгу собственных воспоминаний «Красный истребитель», в которой рассказал о себе и подвигах своих товарищей по оружию – выдающихся немецких асов. До сих пор легендарный «Красный Барон» остается одним из самых известных персонажей Великой войны, героем повестей, романов и кинофильмов.
Манфред Альбрехт фон Рихтхофен родился 2 мая 1892 г. в городе Бреслау (ныне Вроцлав в Польше) в семье майора 1-го кирасирского полка, барона Альбрехта фон Рихтхофена и баронессы Кунигунды фон Рихтхофен. У Манфреда были два младших брата: Лотар и Вольфрам, а также сестра Илзе. Род Рихтхофенов был по большей части далек от воинской и чиновной службы, предпочитая образ жизни помещиков.
Первые 9 лет своей жизни Манфред получал домашнее воспитание, затем год учился в средней школе в Швайднице, после чего в 11 лет мальчик по воле его отца в 1903 г. был отдан в кадетский корпус в Вальштадте. Учился кадет фон Рихтхофен без особого желания, дисциплина его тяготила, и поэтому большинство учителей имели о нем невысокое мнение. Единственное, в чем Манфред делал успехи – это спорт; он любил гимнастику, футбол, и прочие подвижные игры. Прекрасно выполняя все упражнения на брусьях, фон Рихтхофен получил за это немало разнообразных призов от командования.
Позже Манфред прошел курс обучения в военном училище в Лихтерфельде, и после сдачи выпускных экзаменов, в 1911 г. по его собственному желанию был зачислен в 1-й уланский полк, квартировавший в Силезии. Затем фон Рихтхофен, после годичного обучения в Военной академии, в 1912 г. получил эполеты лейтенанта кавалерии.
С началом Первой мировой войны Манфред принимал участие в боевых действиях на Восточном и Западном фронтах в составе своего полка. Однако очень быстро мобильный характер сражений изменился: высокая насыщенность войск пулеметами и скорострельными орудиями загнали и пехоту, и спешенную кавалерию в окопы; началась тягучая позиционная война. Как и все остальные воющие страны, Германия держала свою конницу в резерве, в надежде на прорыв вражеского фронта. Манфреду фон Рихтхофену пришлось переквалифицироваться в интенданты, оставив мечты о боевых подвигах ради бумажной возни. Чтобы избавиться от хозяйственных дел и окопной скуки, в мае 1915 г. лейтенант фон Рихтхофен запросил перевода в авиацию и получил согласие начальства. Поначалу он стал пилотом-наблюдателем двухместного аэроплана и приступил к разведывательным полетам на Восточном фронте. В августе 1915 г. Рихтхофен был переведен на Западный фронт, в соединение под неофициальным названием «Бригада голубей», которое предназначалось для бомбардировочных операций; в это же время он получил диплом пилота. В течение 1915 г. Манфред участвовал в разведывательных и бомбардировочных полетах сначала у Метца, а затем снова на Восточном фронте, где в июне 1916 г. русские войска перешли в большое наступление. В этих полетах фон Рихтхофен удачно выполнял штурмовые налеты на колонны казачьих войск, разгоняя их пулеметными очередями. Именно тогда Рихтхофен и был замечен отцом немецкой истребительной авиации гауптманом Освальдом Бельке, набиравшим на Восточном фронте пилотов для своей вновь формируемой эскадрильи. Барон фон Рихтхофен показался ему вполне подходящей кандидатурой для подразделения «воздушных охотников», и в сентябре 1916 г. Манфред был включен в состав первой истребительной эскадрильи германской авиации.
В это время во Франции началась битва на Сомме, и эскадрилья Бельке была переброшена в этот район. Правда, поначалу начинающие пилоты-истребители просто сидели на аэродроме: в подразделении имелось только 2 аэроплана. Поэтому в бой летали только опытные Бельке и Беме. Только 16 сентября часть получила несколько новеньких «Альбатросов D.II», и на следующий день фон Рихтхофен в составе группы отправился в свой первый боевой вылет. Вскоре немцы встретились в небе с английскими самолетами, и в завязавшейся схватке сбили 4 вражеских машины. Одна из побед оказалась за Манфредом – так он открыл свой боевой счет.
В боях над Соммой в сентябре-октябре 1916 г. фон Рихтхофен довел число сбитых им аэропланов противника до 6, и стал считаться германским асом. А в ноябре он отличился особо, сразив знаменитого английского аса майора Хоукера, которого немцы называли «британским Бельке». Бой между фон Рихтхофеном и Хоукером длился больше получаса, без заметного превосходства какой-либо стороны, поскольку мастерство пилотов было на одном уровне. В итоге победить Хоукера фон Рихтхофену помогло территориальное преимущество – схватка проходила над расположением немецких войск. У Хоукера заканчивалось горючее, и он был вынужден повернуть к своим позициям. Поспешное пикирование противника в сторону английских траншей позволило Манфреду зависнуть у него на хвосте и расстрелять из пулеметов почти в упор. Одна из пуль поразила Хоукера в голову, и потерявший управление аэроплан рухнул на землю. Это была одиннадцатая победа Манфреда и, возможно, самая важная в его карьере пилота; она прославила его имя, сделала его героем немецкого народа.
В январе 1917 г. Манфред фон Рихтхофен сбил шестнадцатый самолет противника и был награжден высшим военном орденом Германии – «Pour le M;rite». Он был повышен в чине и в феврале занял должность командира 11-й эскадрильи истребителей. С целью упрощения распознавания друг друга в бою, в раскраске всех самолетов этого подразделения использовался красный цвет, а некоторые, в том числе и истребитель Рихтхофена, были полностью красными. Впрочем, многие пилоты раскрашивали свои аэропланы и в другие, помимо красного, самые яркие цвета, в результате чего машины 11-й эскадрильи выглядели в небе очень пестро и весело. Поскольку личный состав эскадрильи летал на разноцветных аэропланах, выделывая в воздушных схватках немыслимые кульбиты, а также в связи с тем, что жили немецкие летчики-истребители, как правило, вблизи линии фронта, в больших палатках, напоминающих шатры-шапито, то эскадрилья фон Рихтхофена получила за линией фронта наименование «Воздушный цирк». А самого Манфреда французы и англичане стали называть Красным Бароном.
Под командованием фон Рихтхофена «цирковая» эскадрилья действовала весьма успешно: в самый удачный месяц – апрель 1917 г., оставшийся в памяти англичан как «кровавый апрель», один только Манфред сбил 22 аэроплана противника. Весьма результативно воевал и его брат Лотар, которого Красный Барон включил в свою эскадрилью в марте 1917 г. Старший фон Рихтхофен в то время был хладнокровен и расчетлив, он сочетал в себе летное мастерство с навыками меткого стрелка, что делало его смертельно опасным для противников в воздухе. Он расстреливал жертву с очень близкого расстояния, открывая огонь лишь в тот момент, когда был уверен, что сможет нанести смертельный удар по машине или самому пилоту. Манфред фон Рихтхофен не принадлежал к числу завзятых шутников, но однажды так охарактеризовал свою манеру боя: «Я предпочитаю видеть лицо своего клиента». Примечательно, что Рихтхофен никогда не атаковал дирижабли наблюдения союзников – наиболее опасную цель, которая обычно хорошо охранялась с земли зенитной артиллерией и пулеметами.
Но даже предельная осторожность не дает абсолютной гарантии безопасности в бою. В схватке сразу с шестью английскими истребителями 6 июля 1917 г. Красный Барон был тяжело ранен в голову. Почти ослепший, в полубессознательном состоянии, он все-таки посадил свой самолет, чудом избежав гибели. Ранение в голову тяжело отразилось на его здоровье; впоследствии Манфред страдал от головных болей и тошноты. Заметно изменился даже его характер: фон Рихтхофен стал более агрессивным и менее осторожным. До ранения ему не было свойственно упрямо преследовать одну цель, забывая обо всем вокруг, но в последние месяцы своей летной карьеры он стал позволять себе подобные «увлечения» в бою, что в конечном итоге сыграло роковую роль в его судьбе.
Уже через три недели после ранения Манфред сбежал из госпиталя, и с перевязанной головой вновь водил свою эскадрилью на задания. Вскоре после возвращения в строй, Рихтхофена повысили в должности: ему доверили командование 1-м истребительным полком, состоявшим из четырех эскадрилий. А осенью 1917 г. его полк и он сам пересели на новые самолеты-трипланы «Fokker Dr.I». Эта машина стала любимым аэропланом «Красного Барона», его «визитной карточкой» в небе. На ней он сражался до своей гибели.
К концу 1917 г. Манфред фон Рихтхофен стал в Германии величайшим и легендарным национальным героем, «Зигфридом XX века», но сам Красный Барон стал тяготиться своей немыслимой популярностью. Он все чаще предпочитал проводить свободное время в одиночестве, предпочитая человеческому общению кампанию своей любимой собаки. Командование, учитывая его роль в патриотической пропаганде военного времени, предлагало Манфреду отказаться от непосредственного участия в воздушных операциях, но он отказался, заявив, что его долг – обеспечивать поддержку с воздуха немецким солдатам на земле.
В течение весны 1918 г. Манфред на своем красном истребителе уничтожил еще 17 британских аэропланов, и это были его последние победы. День 21 апреля 1918 г. стал последним днем жизни лучшего аса Германии. За 10 дней до своего 26-летия, он повел своих пилотов на перехват 20 вражеских машин. Немецкие летчики вблизи линии фронта атаковали строй британских многоцелевых самолетов RE-8. В ходе разгоревшегося боя фон Рихтхофен «сел на хвост» летчику-канадцу, который попытался оторваться при пикировании к земле. Манфред бросился за ним, и тогда еще один канадский ас – Артур Рой Браун – «прицепился» к хвосту самого Красного Барона. Вместо того, чтобы оставить в покое намеченную жертву и уйти вверх, спасаясь от атаки преследователя, фон Рихтхофен упрямо продолжал пикировать, прямо под пули пулеметов и винтовок австралийской пехоты на передовой.
Все три самолета неслись над самой землей. Пока Манфред расстреливал одного канадца, сзади его самого поливал свинцом другой представитель «Страны Кленового листа». Одновременно по красному Фоккеру с земли били пулеметы австралийцев: ручной «Льюис» пехотинца Седерика Попкина и станковый «Виккерс» зенитчиков В.Эванса и Р.Буйе. Через минуту изрешеченный немецкий истребитель рухнул в поле, но не разбился. Вероятно, в момент приземления его пилот был еще жив.
Судя по рассказам очевидцев, Красный барон получил ранения в ноги и живот, а пол кабины сбитого аэроплана залила огромная лужа крови. Поэтому английское командование решило, что лучший германский ас был уничтожен пулеметной очередью с земли. Британский генерал Роулинсон лично поздравил австралийских пулеметчиков Эванса и Буйе с победой над грозным врагом. Впрочем, пилоты подразделения британских королевских ВВС, которым командовал капитан Рой Браун, упрямо утверждали, что фон Рихтхофена сбил их командир. Однако, провести экспертизу и доказать что-либо было уже практически невозможно – самолет Манфреда был буквально разодран австралийцами и разошелся на сувениры.
На следующий день тело гауптмана Манфреда фон Рихтхофена с воинскими почестями было похоронено на кладбище у деревни Бертангу. На его могилу англичане положили венок с надписью «Нашему сильному и благородному противнику». Смерть героя была страшным ударом по моральному духу немцев, германский генерал фон Людендорф приравнял ее к потере целой дивизии…
В ноябре 1925 г. останки Красного Барона были перевезены в Германию и перезахоронены на Берлинском кладбище Инвалидов.
Майор Франческо Баракка
Италия вступила в мировую войну на стороне стран Антанты в мае 1915 г., объявив войну Австро-Венгрии, а с Германией официально разорвала дипломатические отношения только в августе 1916 г. До этого итальянские дипломаты вели активный торг с обеими враждующими сторонами по поводу возможных территориальных приобретений в случае победы. Победа в итоге действительно случилась, но Италии пришлось заплатить за нее очень высокую цену – около 2 млн. итальянских солдат были убиты, ранены или попали в плен; из них 400 тыс. погибли. В ходе боевых действий на итальянской земле, кроме того, нашли свою смерть около 10 тыс. мирных жителей, а более 400 тыс. человек были вынуждены покинуть свои дома и стать беженцами.
Поскольку причины, по которым Италия ввязалась в мировую бойню, были совершенно непонятны для народа, боевой дух итальянских войск, в целом, оставлял желать много лучшего, но и среди итальянцев, участвовавших в той войне, были доблестные воины, прежде всего, среди моряков торпедных катеров и летчиков-истребителей.
Самым известным из итальянских героев был лучший ас Италии Франческо Баракка. Именно он одержал первую официальную победу в истории Итальянских военно-воздушных сил, а всего за годы войны сбил 34 самолета противника. Он командовал самой грозной истребительной эскадрильей своей страны и сам обучил и воспитал 12 успешных воздушных бойцов.
Франческо Баракка родился 9 мая 1888 г. в городке Луго в провинции Романья, недалеко от Равенны. Отцом его был богатый землевладелец Энрико Баракка, матерью – графиня Паолина Бьянколи. Франческо был единственным сыном и всеобщим любимцем в семье, свое детство он провел, занимаясь музыкой, развлекаясь конными прогулками и лихо гоняя на модном в те годы мотоцикле. Родители предполагали, что их отпрыск унаследует поместье и станет одним из столпов местного благородного общества, но юный Франческо избрал другой путь в жизни, и, после окончания частной школы во Флоренции, в октябре 1907 г. поступил в военную академию в Модене.
По окончании курса обучения, Баракка в 1910 г. в чине лейтенанта был направлен на службу в 11-й королевский Пьемонтский уланский полк. В свободное время молодой офицер посещал концерты симфонической музыки и оперные представления в Риме, выезжал на охоту и участвовал в конных состязаниях, где успел даже приобрести некоторую известность. Но традиционный образ жизни аристократа в военном мундире внезапно изменился, когда в начале 1912 г. лейтенант Баракка был отправлен на военные учения во Францию в качестве иностранного наблюдателя. Там Франческо впервые увидел полеты военных аэропланов-разведчиков и восхитился этим чудесным зрелищем. Немедленно он подал начальству соответствующий рапорт и 25 апреля 1912 г. вместе с тремя своими сослуживцами стал курсантом авиашколы в Реймсе.
Уже в мае Баракка совершил свой первый полет, а через несколько месяцев, 9 июля 1912 г. получил диплом пилота гражданского образца, и отбыл для прохождения дальнейшей службы в формирующийся авиационный батальон в Турине. В октябре того же года Франческо был повышен в чине до старшего лейтенанта, а 8 декабря получил диплом военного летчика. Затем он вновь отправился во Францию, чтобы принимать и испытывать аэропланы, закупаемые Италией для своих зарождающихся военно-воздушных сил, и задержался там на несколько лет.
В Париже Франческо узнал, что Италия 23 мая 1915 г. вступила в мировую войну, и без долгих размышлений подал начальству рапорт, с просьбой отправить его на фронт. Его желание было удовлетворено; Баракку направили в 8-ю эскадрилью и 26 июля он совершил свой первый разведывательный боевой вылет на двухместном биплане «Ньюпор-10s».
Впрочем, его служба в этой эскадрилье оказалось недолгой, через несколько недель старший лейтенант Баракка был откомандирован в Ундину, где формировалось авиационное звено сил противовоздушной обороны, в составе которого было всего 6 самолетов.
С 7 сентября Франческо участвовал в воздушных боях, но довольно долгое время безрезультатно – чаще всего подводил то и дело «клинивший» пулемет. С этой проблемой сталкивались и другие итальянские летчики, радикально решить ее не удавалось, пока вся эскадрилья в начале апреля 1916 г. не пересела на новые одноместные аэропланы «Ньюпор-11», вооруженные надежными пулеметами Льюиса.
С этого времени начался победный счет итальянского аса и всей истребительной авиации Италии. 7 апреля старший лейтенант Баракка перехватил в полете австрийский двухместный самолет-разведчик «Бранденбург C.1» и, подобравшись к нему сзади и снизу, меткой очередью разбил вражеский мотор. Австрийцам пришлось поспешно посадить теряющую управление машину, а Франческо приземлился рядом и лично взял в плен экипаж сбитого им самолета. Точнее, сдался ему легкораненый пилот, а наблюдатель получил тяжелое ранение в воздухе и скончался в итальянском госпитале.
Это была первая официально подтвержденная победа итальянской авиации, и потому Баракка сразу же был награжден серебряной медалью «За воинскую доблесть». Ранее только рядовому Луиджи Оливари, впоследствии сбившему 12 самолетов, удалось уничтожить вражеский аэроплан, но так как это произошло глубоко во вражеском тылу, победа не была засчитана итальянским командованием, хотя позже австрийцы подтвердили гибель своей машины.
В том же апреле 8-я эскадрилья (в состав которой входило и авиационное звено ПВО, в котором служил Баракка) была переименована в 70-ю, и стала первым специализированным истребительным подразделением итальянских ВВС.
Следующей жертвой Баракки также был «Бранденбург». Австрийская машина участвовала в массированной бомбардировке Ундины ранним утром 16 мая, но не успела уйти на свой аэродром, и на обратном пути попалась взлетевшему на перехват Франческо. Австрийская пара пыталась отстреливаться, но итальянец был быстрее и точнее. «Бранденбург» упал за линией фронта, и эту победу Баракке засчитали только через год, после того как австрийское командование официально подтвердило гибель своего аэроплана.
За последующие месяцы 1916 г. Франческо сбил еще несколько «Бранденбургов», за пятый из которых получил в награду серебряную и бронзовую медали «За воинскую доблесть». К этому времени он стал признанным мастером воздушных боев и получил моральное право на особый опознавательный знак. Капитан Баракка украсил борт своего «Ньюпора» личной эмблемой, изображающей вставшего на дыбы вороного коня, в память о своей прошлой кавалеристской службе. Соответственно у австрийцев он с тех пор получил прозвище Небесный Всадник.
Начало 1917 г. ознаменовалось для капитана Баракки очередной, но особенно важной для его карьеры победой. Утром 11 февраля, не успев доесть свою порцию спагетти, он бросился на перехват двух австрийских самолетов-разведчиков. Он догнал и атаковал их уже на подходе к линии фронта; одну машину удалось сбить, но вторая успела уйти под защиту своих зенитных батарей. Свидетелем этой схватки стал итальянский король Виктор Эммануил III, как раз в это время осматривавший передовые позиции своих войск. Король был впечатлен доблестью своего летчика-истребителя; он специально заехал на аэродром 70-й эскадрильи и собственноручно прикрепил на груди Франческо его третью серебряную медаль.
26 апреля капитан Баракка сбил очередной австрийский самолет-разведчик и довел свой боевой счет до 8 побед. После этого он был награжден рыцарским крестом Военного Ордена Савойи, а 1 мая того же года все звено Баракки получило «прописку» во вновь формируемой 91-й истребительной эскадрилье, оснащенной новыми французскими истребителями «СПАД-VII». Быстро освоив новый летательный аппарат, Баракка продолжил свою охоту за «Бранденбургами» и 13 мая одержал свою 11-ю победу. К тому времени он был уже повсеместно известен в Италии, газеты печатали о нем восторженные статьи, фотографические открытки с его изображением охотно раскупала патриотическая публика.
В июне 1917 г. капитан Баракка стал командиром своей эскадрильи, под его началом впоследствии получившей в войсках неофициальное наименование – «Эскадрилья асов», поскольку в ней, помимо Франческо, одновременно служили еще 12 опытных мастеров воздушного боя, на счету у каждого из которых было не менее 5 побед. 7 июля Баракка сбил 14-й вражеский самолет, но в тот же день случился неприятный курьез – его собственный самолет сгорел; не вражеские пули были тому причиной, а спичка прикурившего механика, неосторожно брошенная у бочки с горючим.
Однако удача не оставила героя. Пересев на новую машину, он продолжал увеличивать счет своих побед. 31 июля Баракка сбил «Бранденбург» в одиночку, а 3 августа еще один в паре со старшим лейтенантом Флавио Торелло Барачини. В августе 91-я эскадрилья приняла участие в Одиннадцатом сражении на реке Изонцо, где ей противостояла 41-я истребительная эскадрилья австрийцев под командованием лучшего аса двуединой империи гауптмана Годвина фон Брумовски. В ходе этой битвы Франческо сбил еще 3 разведчика.
В сентябре Баракка получил чин майора, а месяц спустя пересел на новейший в то время «СПАД-XIII». 21 октября на этом самолете он прорвался через заслон из шести австрийских истребителей к тройке разведчиков «Бранденбургов» и сбил 2 из них, доведя свой личный счет до 21-й победы.
24 октября началось знаменитое сражение при Капоретто на Итальянском фронте. Наступление германо-австрийских войск генерала Отто фон Белова завершилось к 29 октября сокрушительным поражением итальянской армии. Сражения в воздухе в эти дни велись не менее ожесточенно, чем на земле. 25 октября 91-я эскадрилья уничтожила 6 самолетов противника, потеряв при этом двух своих пилотов. Один аэроплан врага сбил майор Баракка, но его машина также была повреждена неприятельским огнем, и только мастерство и удача помогли Франческо благополучно приземлиться. На следующий день Баракка сбил еще 2 самолета-разведчика: один в одиночном бою, а второй в паре со своим подчиненным. Однако в целом действия австрийцев оказались более успешными. В последующих боях 91-я эскадрилья потеряла еще несколько летчиков и почти все свои самолеты.
Не смотря ни на что, Баракка продолжал сражаться. 6 ноября он в паре с еще одним итальянским летчиком атаковал два австрийских истребителя «Альбатрос». Напарник Франческо подбил один из самолетов врага и взял в плен совершившего вынужденную посадку австрийца, сам же майор поразил пытавшегося уйти за линию фронта на бреющем полете второго вражеского пилота пулеметной очередью в спину. Через полчаса итальянская двойка совместными усилиями сбила еще один «Бранденбург».
23 ноября Баракка также в паре сбил еще один «Альбатрос». Уцелевший австрийский летчик сумел посадить машину на итальянской территории, сжег ее и попытался уйти от погони, но при переходе линии фронта был убит.
В итоге, к началу 1918 г. на счету майора Баракки числилось уже 30 побед. С конца ноября он и пилоты его эскадрильи летали на модернизированных «СПАД-XIII» с мощными 220-сильными моторами и двумя пулеметами.
На первые месяцы 1918 г. выпал довольно длительный перерыв в боевой работе Франческо. Сначала он участвовал в испытаниях итальянского истребителя «Ансальдо А.1 Балилла», а затем получил отпуск. В марте, во время торжественной церемонии в миланском оперном театре «Ла Скала», король Италии лично наградил майора Баракку высшим боевым отличием своей страны, вручив ему золотую медаль «За воинскую доблесть».
Вернувшись из отпуска, Франческо 3 мая в паре с сержантом Гуидо Нардини сбил над линией фронта очередной «Альбатрос», а 15 июня 1918 г. в одиночку уничтожил австрийский истребитель, ставший 34-м и последним в его летной карьере.
Нужно сказать, что операции итальянских истребительных соединений не ограничивались перехватами самолетов-разведчиков противника и воздушными дуэлями с австрийскими истребителями. Достаточно регулярно, особенно в ходе наступлений итальянской армии, командование использовало свои самолеты и для штурмовых операций – пулеметных обстрелов окопов и передвигающихся колонн неприятеля. Именно для атаки позиций австрийцев вечером 19 июня 1918 г. с аэродрома 91-й эскадрильи поднялась летная пара Франческо Баракка – Франко Оснаго. Во время штурмовки самолеты попали в плотный зенитный огонь и разделились, несколькими минутами позже ведомый увидел пылающий самолет командира, падающий на землю…
Место гибели майора Баракки обнаружили только через несколько дней, после того, как австрийские войска отступили. Оказалось, что он погиб еще в воздухе, получив пулю прямо в лоб. Первоначально победу над лучшим итальянским асом пытался приписать себе австрийский экипаж двухместного аэроплана «Феникс С.1» в составе пилота цугсфюрера Макса Кауэра и стрелка лейтенанта Арнольда Барвига. Но итальянское командование опротестовало это сообщение, после чего австрийцы были вынуждены официально признать, что причиной смерти итальянца был огонь с земли.
Гибель Франческо стала настоящим горем для всей Италии. Он был очень популярен в народе, его любили, многие брали с него пример в исполнении воинского долга. Аристократ Франческо Баракка был настоящим «рыцарем неба» и глубоко порядочным человеком; он очень ответственно исполнял свои обязанностям командира эскадрильи, был чрезвычайно заботлив по отношению к подчиненным, с уважением относился к поверженным врагам. Сбитых им австрийских летчиков он посещал в госпиталях, выражал им свое почтение и оставлял небольшие подарки. Баракка, кроме того, непременно возлагал в знак своей скорби траурные венки на могилы тех, кого он убил в воздушных схватках.
Тело майора Баракки было со всеми воинскими почестями торжественно похоронено в его родном городе Луго при огромном стечении народа, а на месте, где упал его самолет, позже установили памятник герою. Мемориальная ротонда украшает его могилу.
В 1923 г. мать Франческо подарила право на использование эмблемы самолета Баракки – черного коня – гонщику Энцо Феррари; с небольшим дополнением с тех пор она красуется на автомобилях фирмы «Феррари», ставшей со временем знаменитой во всем мире.
Сегодня имя Баракки носят улицы ряда итальянских городов. В его честь названы аэропорты в Больцано и Луго, авиабаза итальянских ВВС недалеко от Рима и даже небольшой городок в провинции Южный Тироль.
Капитан Годвин фон Брумовски
Лучшим летчиком-истребителем Австро-Венгрии был капитан Годвин фон Брумовски, который помимо выдающегося летного мастерства и личной храбрости, отличался ярко выраженными лидерскими качествами и административными способностями. К концу войны на его счету было 35 подтвержденных и 8 неподтвержденных побед в воздушных боях. Как и все остальные асы империи Габсбургов, фон Брумовски большую часть самолетов противника сбил на Юго-Западном (итальянском) фронте. Этому есть простое объяснение: воздушная война на Северном (русском) фронте велась не слишком интенсивно, вследствие его огромной протяженности, и к середине 1917 г. фактически закончилась, в то время как на небольшом Итальянском фронте она длилась до ноября 1918 г.
Годвин фон Брумовски родился 26 июля 1886 г. в деревне Вадовице в Галиции в семье с давними военными традициями. Он получил образование в Техническом военном училище в городке Модлинг близ Вены, по окончании которого 18 августа 1910 г. был отправлен в звании лейтенанта в 29-й артиллерийский полк Австро-Венгерской армии. К началу мировой войны Годвин был полковым адъютантом в чине оберлейтенанта в 6-ом артиллерийском дивизионе. В составе этого подразделения фон Брумовски воевал на русском фронте до июля 1915 г., когда по собственному прошению был назначен офицером-наблюдателем в 1-й авиаотряд под командованием капитана Отто Йиндры, базировавшийся на аэродроме возле Черновцов.
Вскоре Годвин стал одним из лучших наблюдателей, служивших на Восточном фронте. Он летал на двухместном «Альбатросе», который пилотировал Йиндра. Их аэроплан вместе с 6 другими австро-венгерскими самолетами 12 апреля 1916 г. участвовал в смелой операции – нанесении бомбовых ударов по скоплению русских войск в городе Хотине, собранных для торжественной встречи императора Николая II и генерала Брусилова. Русское командование подняло на перехват 7 аэропланов «Моран-Сонье», и в бою против них экипаж Йиндра и фон Брумовски сумели сбить два самолета противника. Это были первые подтвержденные воздушные победы фон Брумовски. Третью он одержал 2 мая, когда в паре с пилотом цугсфюрером (сержантом) Куртом Груббером сбил еще одну русскую машину.
Воодушевленный успехом, Годвин прошел курс обучения и получил диплом пилота 3 июля 1916 г. В ноябре он был переведен в 12-ю эскадрилью, воевавшую на итальянском фронте под командованием капитана Арпада Груббера, и получил для полетов двухместный самолет «Бранденбург». 3 декабря фон Брумовски одержал свою четвертую победу, когда, совместно с капитан-лейтенантом Готфридом Банфильдом с Триестского военно-морского аэродрома и цугсфюрером Карлом Кислаги из 28-й эскадрильи, сбил бомбардировщик «Капрони». Пятой добычей стал двухместный «Фарман», сбитый Годвином фон Брумовски в паре с наблюдателем Юлиусом Гиерффи фон Телекесом 2 января 1917 г.
После этого Годвин стал считаться признанным асом авиации Австро-Венгрии. Командование прочило ему большое будущее, и потому он был направлен на дополнительную стажировку в германскую 24-ю истребительную эскадрилью. Вместе с немецкими летчиками фон Брумовски совершил 4 ознакомительных полета на Западном фронте в период между 19 и 27 марта; он получил представление об организации и тактике авиачастей Германии, лично познакомился с германскими асами, в том числе с восходящей звездой авиации кайзера – Манфредом фон Рихтхофеном, к тому времени сбившим уже три десятка самолетов противника.
По возвращению на родину, Годин фон Брумовски в апреле 1917 г. был назначен командиром первой настоящей истребительной эскадрильи австрийской авиации – «Flik 41J», и оставался на этой должности до конца войны. Свою эскадрилью Годвин сделал лучшим и самым эффективным подразделением, в том числе и собственным примером.
С мая по июнь 1917 г. фон Брумовски одержал 4 подтвержденных и 2 неподтвержденных победы, а наивысший успех ожидал его в августе, когда, в ходе подготовки к сражению на реке Изонцо, между 10 и 18 августа он сбил 18 машин противника, причем 12 побед были документально подтверждены. С 19 августа Годвин стал летать на истребителе «Альбатрос», в дальнейшем ставшем «визитной карточкой» этого пилота.
20 августа он впервые в своей карьере сбил 2 самолета за один день, а три дня спустя одержал свою 20-ю победу, принудив к вынужденной посадке двухместный итальянский самолет «Савойя-Помилио», экипаж которого попал в плен.
9 октября Годвин впервые вылетел на задание на своем свежеокрашенном в красный цвет самолете. Считается, что этим он утверждал свое намерение играть на Итальянском фронте ту же роль воздушного аса, устрашающего врагов, что на Западном фронте исполнял Красный Барон. Этой же цели должны были служить черепа, нарисованные на боках и верхней части фюзеляжа, позади кабины пилота. Так фон Брумовски приобрел не только репутацию, но и «узнаваемое лицо» в небе. В первом же полете красный «Альбатрос» сжег итальянский аэростат наблюдения, команда которого успела спастись на парашютах.
День 23 ноября был отмечен очередными победами капитана Годвина фон Брумовски; в районе устья реки Пьяве он в паре с еще одним истребителем его эскадрильи сбил два аэроплана «Ньюпор».
Зима 1917 – 1918 гг. выдалась относительно спокойной, но тишина на войне обманчива. 1 февраля фон Брумовски был вовлечен в схватку с 8 итальянскими истребителями. В этом бою фюзеляж его биплана был поражен 26 пулеметными пулями, а кроме того был задет топливный бак и вытекавшее из него горючее загорелось. Пламя быстро охватило обшивку верхнего крыла, а затем перекинулось и на правую сторону нижнего крыла. Годвин сумел дотянуть свою горящую машину до аэродрома, но для дальнейших полетов пострадавший аэроплан был уже непригоден.
Не менее кошмарный для пилота случай случился с ним всего через 3 дня после этого. Он отправился на выполнение задания на новом «Альбатросе», и у Пассареллы был перехвачен 8 английскими истребителями. Его самолет снова получил множество повреждений от пулеметного огня, при этом часть нижнего крыла оказалась практически оторванной. Тем не менее, австро-венгерский ас опять чудом избежал гибели. При выполнении вынужденной посадки у Пассареллы, аэроплан Годвина перевернулся, но пилот не получил серьезных повреждений.
К июню 1918 г. на счету Годвина фон Брумовски была уже 31 подтвержденная победа. В течение последнего австро-венгерского наступления в Первой мировой войне и сражения на р. Пьяве между 15 и 23 июня, он одержал свои последние 4 победы, сбив 2 аэростата, самолет-разведчик и бомбардировщик.
25 июня командование предоставило ему продолжительный отпуск, по окончанию которого, 11 октября 1918 г. Годвин фон Брумовски был назначен командующим всех истребительных авиачастей австро-венгерской армии на Итальянском фронте. На этой должности его и застало окончание войны.
Таким образом, с 35 подтвержденными и 8 неподтвержденными победами, Брумовски стал наиболее результативным австро-венгерским асом Первой мировой войны. За свои успехи он был награжден почти всеми боевыми орденами империи, в том числе орденом Железной Короны 3-го класса с военным отличием, рыцарским крестом ордена Леопольда с военным отличием и мечами, а также золотой медалью «За храбрость» для офицеров, которая была вручена только 9 австро-венгерским летчикам.
После войны боевой летчик фон Брумовски на какое-то время оказался не у дел и в 1920 г. отправился в Трансильванию, чтобы управлять имением, унаследованным его женой. Время показало, что хозяйской жилки не было в его характере, да и темперамент бойца никак не вязался с размеренной и неспешной сельской жизнью. В 1930 г. он возвратился в Австрию и поступил на службу в Федеральную армию Австрийской республики, а в апреле 1935 г. был назначен начальником вновь основанной Австрийской летной школы в Вене. Однако уже в следующем, 1936 г. герой мировой войны погиб близ Амстердама в результате катастрофы самолета, на котором он летел в качестве пассажира, и был похоронен на Венском центральном кладбище.
Сегодня имя Годвина фон Брумовски носит авиационная база Лангенлебарн Федеральной армии Австрии.
Официр-штельфертретер Йозеф Киш
Одним из лучших пилотов «двуединой» Австро-Венгерской империи в годы мировой войны был Йозеф Киш – самый результативный летчик-истребитель венгерской национальности. За воинскую доблесть Киша обожала имперская публика и уважали враги. 27 мая 1918 г., в день похорон погибшего венгерского героя группа английских, французских и итальянских истребителей как на параде прошла над аэродромом, с которого свою машину поднимал в небо Йозеф Киш, и сбросила траурный венок с надписью на ленте: «Наш последний салют мужественному врагу» на трех языках. Немногие асы, погибшие в годы Первой мировой войны, удостаивались подобных почестей.
Настоящее имя этого героя – Йожеф. Он родился 26 января 1896 г. в смешанной венгерско-словацкой семье в старинном венгерском городе Прешбург (Пожонь). Отец Йожефа был потомком благородного мадьярского рода, известного с середины XVIII века. Прадед Йожефа – Эрно Киш был генералом австрийской армии, но оказался деятельным участником венгерского восстания 1848 – 1849 гг., за что, после замирения бунтовщиков, сам он был казнен, а наследники его по указу императора лишились всех родовых владений. По этой причине генеральский внук – отец Йожефа – работал садовником в кадетской школе Прешбурга.
К началу войны Йожефу было уже 18 лет и он, движимый патриотическими чувствами, бросил школу и записался добровольцем в австрийскую армию. Главным государственным языком империи Габсбургов был немецкий, поэтому в дальнейшем во всех официальных документах будущего аса значился немецкий вариант его имени – Йозеф.
После краткого курса военной подготовки, 26 октября 1914 г. он прибыл для прохождения службы в 72-й пехотный полк, воевавший на русском фронте. В составе этого подразделения рядовой Киш участвовал в кровопролитных боях в Карпатах, в которых полк понес тяжелые потери. Йозеф во время одной из атак был тяжело ранен, мундир молодого солдата украсила бронзовая медаль «За храбрость», а сам он следующие несколько месяцев провел в тыловом госпитале.
После выздоровления Йозеф подал рапорт о переводе в Императорские и Королевские Воздушные Силы и зимой 1915 – 1916 гг. получил направление в летную школу. Обучение полетам прошло успешно, и в конце апреля 1916 г. цугсфюрер Киш прибыл для дальнейшего прохождения службы в 24-ю эскадрилью, сформированную месяцем раньше, базирующуюся на аэродроме Пергине в 110 км к северо-западу от Венеции и только начинавшую свою боевую работу в Южном Тироле.
Киш стал летать пилотом на двухместном самолете-истребителе «Бранденбург», и 20 июня 1916 г. ему с напарником удалось сбить итальянский двухместный «Фарман» над горой Чимоне. Оба итальянских летчика были ранены, но остались живы после падения своего самолета.
Свою вторую победу Киш одержал 25 августа над более серьезным противником – трехмоторным бомбардировщиком «Капрони», вооруженным двумя пулеметами. После ожесточенного боя, на возвратившемся на аэродром австрийском самолете насчитали 70 пробоин, а итальянская машина разбилась со своим экипажем.
Еще один «Капрони» Йозеф Киш сбил в паре с другим австрийским «Бранденбургом» через 3 недели, но затем в течение 9 месяцев его боевой счет не увеличивался, хотя Йозеф регулярно летал и на разведывательные полеты, и на бомбометание, и даже несколько раз участвовал в воздушных боях. Зато Киш получил повышение по службе и стал фельдфебелем.
В начале лета 1917 г. обстановка на итальянском фронте обострилась. 9 июня итальянцы начали массированное наступление в Южном Тироле, в ходе которого австрийская авиация была практически парализована превосходящими силами противника.
Австрийцы в такой ситуации решили «воевать не числом, а умением». Из лучших летчиков 11-й австрийской армии была создана сводная авиачасть быстрого реагирования, в которую направили самые современные, модернизированные «Бранденбурги», а также 3 новейших немецких «Альбатроса». В эту элитную часть попал и фельдфебель Киш.
10 июня Йозеф опробовал в деле свой новый аэроплан, атаковав «Ньюпор», сопровождавший бомбардировщик «Капрони». После недолгого боя итальянский истребитель упал на нейтральной полосе, ближе к своим траншеям, а все, что осталось от самолета, затем превратила в щепки австрийская артиллерия.
14-го числа Йозеф Киш отличился в пятый раз, принудив к посадке итальянский самолет-разведчик, экипаж которого был взят в плен. За эти две победы летчик был награжден золотой медалью «За храбрость» и 1 июля 1917 г. получил звание штабс-фельдфебеля.
13 июля Киш снова сумел принудить к посадке на австрийской территории неприятельский разведчик, а затем приземлился рядом с ним и не позволил итальянскому летчику сжечь свой самолет. Благодаря этому в руках австрийцев оказалась первый трофейный аэроплан «Савойя-Помилио». Этот успех прославил Йозефа Киша и принес ему лавры самого выдающегося «летающего венгра» своего времени.
В следующий раз он отличился 11 сентября, заставив итальянский самолет пойти на вынужденную посадку с разбитым пулями мотором. Однако на этот раз и для Йозефа не все прошло гладко: в затянувшемся преследовании он израсходовал слишком много горючего, и когда до посадки на аэродроме оставалось не больше минуты, мотор его самолета заглох. Планирование было не слишком удачным, при контакте с поверхностью «Бранденбург» потерял шасси и перевернулся.
Впрочем, для пилота это, кроме синяков и ссадин, имело и некоторое положительное следствие. Взамен поврежденной машины он получил «Альбатрос», который по всем параметрам был гораздо лучше.
Октябрь для летчиков 11-й армии оказался относительно спокойным, поскольку основные силы итальянской авиации были переброшены южнее, где австро-венгерская армия начала контрнаступление. Встречи с противником в ходе патрулирования были редкостью. В ноябре сводная часть австрийских асов была расформирована, летчики возвратились в свои подразделения, но Киш получил новое назначение и стал служить в 55-й эскадрилье.
Всего к этому времени он совершил 112 боевых вылетов, одержал 7 побед в воздушных боях и был 8 раз награжден, в том числе тремя серебряными и двумя золотыми медалями «За храбрость».
В новой части Киш, как «ас №2» стал летать вместе с «асом №1» Юлиусом Ариги, на счету которого было уже 14 побед, в звене командира эскадрильи, гауптмана Йозефа фон Майера.
К середине ноября затишье в небе на участке 11-й армии закончилось. 15 ноября большая группа итальянских бомбардировщиков в сопровождении нескольких истребителей направилась на бомбежку австрийских позиций. На перехват поднялись летчики 55-й эскадрильи. Киш в составе звена участвовал в атаке на итальянский «Капрони», умело маневрировавший и яростно отстреливавшийся, и общими усилиями австрийцы сумели загнать бомбардировщик в склон горы.
Затем командирское звено фон Майера сбило еще два «Капрони», экипажи которых не могли похвастаться особым мастерством и погибли, не доставив особых хлопот своим противникам. Через два дня опять состоялся большой бой, в котором Киш сумел сбить еще один итальянский самолет. 27 ноября 1917 г. Йозеф Киш, к этому времени ставший официром-штельфертретером (прапорщиком), снова сбил аэроплан противника.
Всего за ноябрь 55-я эскадрилья, в которой служил Киш, одержала 15 побед, не потеряв ни одного своего самолета. Более того, ни один из ее «Альбатросов» за это время не имел сколько-нибудь серьезных боевых повреждений. После такого успеха эскадрилья получила неофициальное название «Императорская эскадрилья».
В декабре Киш вписал в свой послужной список еще 2 победы, одержанные 7 и 16 декабря, но во второй половине месяца австрийское наступление захлебнулось, и линия фронта стабилизировалась. Активность в небе над тирольскими Альпами снова пошла на убыль. Также как и двумя месяцами ранее, воздушные схватки почти прекратились.
Только через четыре недели Киша ждал новый успех. 12 января Киш и его товарищи принудили к посадке на своей территории британский самолет-разведчик R.E.8, а его пилот стал первым англичанином, плененным австрийскими летчиками. В январе 1918 г., с появлением над тирольскими Альпами английских аэропланов, интенсивность воздушных операций снова начала расти. Ровно через две недели после предыдущего успеха Киш сделал себе подарок в свой 22-й день рождения – сбил еще один британский самолет, который оказался 14-м и последним в списке его побед.
27 января 1918 г. в небе над Пергине был замечен неприятельский самолет и Киш в одиночку поднялся на перехват, но так и не смог догнать уходящего противника. Вскоре после этого он встретил тройку истребителей противника и вступил в бой. На этот раз удача явно отвернулась от венгерского аса: его пулеметы заклинило после первых же выстрелов, и случилось это впервые за всю его авиационную карьеру.
Оставалось только попытаться бежать. Киш использовал буквально все возможные маневры, постепенно приближаясь к земле, но его противник тоже был мастером, и этот «танец со смертью» не мог продолжаться вечно. На десятой минуте боя, когда два истребителя вертелись уже всего в сотне метрах от горных склонов, по фюзеляжу «Альбатроса» ударила пулеметная очередь. Киш был ранен в живот и перевел самолет в пикирование. Его противник, посчитав, что дело сделано, отправился восвояси. Однако он ошибся: внизу оказалось ущелье, глубины которого хватило для вывода «Альбатроса» из пике, и Йозеф, истекая кровью и страдая от сильной боли, сумел дотянуть до аэродрома, потеряв сознание сразу после приземления.
Вскоре после того, как Киша отправили в госпиталь, с боевого задания вернулся Юлиус Ариги. Узнав, что случилась с его другом, он бросился в госпиталь. Оказалось, что раненому даже не сделали перевязку, и он истекал кровью, в то время как хирург госпиталя без лишней суеты обедал. Взбешенный Ариги взбодрил врача хорошей затрещиной, и после этого Йозеф был немедленно прооперирован. Летчик выжил, оставив, однако, в операционной часть своего кишечника. После такого ранения в мирное время его непременно комиссовали бы, но шла война, и никто всерьез не препятствовал пилоту вернуться в свою часть. В середине марта 1918 г. Киш, толком не восстановив еще свое здоровье, вновь отправился на фронт.
Последствия ранения давали о себе знать, и весной 1918 г. Йозеф Киш летал нечасто. К тому времени он стал командиром звена – группы из трех истребителей «Феникс D.IIa».
Утром 24 мая Киш вывел свое звено на боевое патрулирование. Примерно в 10.30 австрийцы столкнулись с превосходящей их по численности группой английских истребителей «Сопвич Кэмел» из состава 66-й эскадрильи, вступили в бой и все были сбиты. Двое ведомых совершили вынужденные посадки и остались живы, а зеленый «Феникс» командира звена Йозефа Киша рухнул на склон горы. Победа над австро-венгерским асом была отдана капитану Уильяму Баркеру, одному из лучших британских летчиков Первой мировой войны.
Известие о гибели четвертого по результативности летчика-истребителя стало тяжелым ударом для австрийской авиации. Для того, чтобы почтить память погибшего летчика, на аэродром в Пергине прилетали и приезжали представители практически всех авиационных частей, находившихся в пределах досягаемости. О дате похорон стало известно и по другую сторону фронта. Союзники также сочли своим долгом отдать дань уважения павшему противнику.
Весомость заслуг Киша подтвердил император Австро-Венгрии Карл I, подписавший указ о посмертном присвоении авиатору звания «лейтенант запаса». Герой империи погиб, сама империя доживала последние месяцы своей истории…
Капитан Ноэль Чавэйсс
За всю историю награждений высшей британской воинской наградой – медалью «Крест Виктории» – только три человека получили эту награду дважды, и только один из этих трех героев удостоился такой почести в ходе Первой мировой войны. Этим человеком был капитан Ноэль Чавэйсс, капитан медицинской службы.
Ноэль Годфри Чавэйсс родился 9 ноября 1884 г. в Оксфорде в семье священника англиканской церкви, и появился на свет вторым в паре со своим братом-близнецом – Кристофером. В 1890 г. родители переехали в Ливерпуль, где Фрэнсис Джеймс Чавэйсс – отец юного Ноэля – в 1900 г. занял местную епископскую кафедру. Всего в семье епископа Ливерпульского и его супруги Эдит было семеро детей, из них – четверо сыновей. Будущий британский герой Ноэль Чавэйсс увлекался спортом, учился в школе Ливерпульского колледжа, а затем получал высшее образование в оксфордском Тринити коллежде. Окончив колледж в 1908 г., он с 1909 г. изучал медицину в Оксфорде, а в перерыве между обучением ему и его брату-близнецу Кристоферу довелось представлять Великобританию на Олимпийских играх в Лондоне в состязаниях по бегу на дистанцию 400 метров, причем Ноэль финишировал вторым в забеге, а Кристофер – третьим. Сдав последний экзамен в январе 1912 г., Ноэль некоторое время практиковался в Дублине, затем работал хирургом-ортопедом в Королевском Южном госпитале в Ливерпуле, а в 1913 г. вступил в Королевский Армейский медицинский корпус, решив посвятить свою жизнь военной медицине. С июня 1913 г. лейтенант Чавэйсс служил медиком в 10-м батальоне Ливерпульского полка королевских шотландских стрелков.
В начавшейся в августе 1914 г. Великой войне участвовали все четыре сына епископа Джеймса Чавэйсса, а также одна из его дочерей в качестве сестры милосердия, но, безусловно, наибольшую славу снискал именно Ноэль. Ноэль искренне верил, что Бог был на стороне Англии во вспыхнувшей схватке ведущих мировых держав, эта уверенность наполняла его энергией, укрепляла его патриотизм и готовность к самопожертвованию в исполнении своего долга врача и британского офицера.
2 ноября 1914 г. лейтенант Ноэль Чавэйсс вместе со своим батальоном прибыл во Францию и вскоре оказался в окопах Западного фронта. С постоянным риском для собственной жизни, под огнем германской артиллерии и пулеметов он спасал раненных британских солдат и офицеров, проявляя незаурядное мужество, используя самые передовые медицинские технологии своего времени. Одним из первых в военно-полевой медицине Чавэйсс стал широко применять инъекции противостолбнячной сыворотки, оказывая помощь раненным, и многих из них тем самым спас от заражения и смерти. Противостолбнячная сыворотка оказалась настолько эффективной, что за годы войны она была использована в количестве 11 миллионов доз, хотя официально признанная противостолбнячная вакцина появилась только в 1930-х гг. Кроме того, Ноэль изобрел собственную, более удобную модель носилок для выноса раненных с поля боя, а также разработал схему оптимального устройства окопного лазарета. Он лично тренировал своих санитаров, обучал их лучшим способам накладывания шин на переломанные конечности, а сам при этом проводил тяжелейшие операции в таких антисанитарных условиях, что привели бы в ужас его гражданских коллег. Работы у лейтенанта Чавэйсса было много, поскольку Ливерпульский полк понес большие потери весной и летом 1915 г. в сражениях в районе бельгийского города Ипра, у знаменитого Холма 60. Именно там, в апреле 1915 г., впервые на Западном фронте германские войска применили против англичан отравляющий газ, но по счастью выпущенное с немецких позиций облако хлора не затронуло непосредственно участок, обороняемый 10-м батальоном шотландских стрелков.
За мужество, проявленное при исполнении своих должностных обязанностей, в июне 1915 г. лейтенант Ноэль Чавэйсс был представлен к награждению Военным крестом и получил двухнедельный отпуск, который провел, организуя вывоз раненных в тыл. Представление было утверждено только спустя полгода – 14 января 1916 г., поскольку наградные документы надолго затерялись в беспорядке фронтовых канцелярий.
В августе 1915 г. Ноэля произвели в капитаны, но на этом его карьерный рост и закончился, поскольку капитан Чавэйсс нередко позволял себе открыто критиковать действия своих непосредственных начальников, за их ошибки в организации полевой медицинской службы. Более того, он даже командование упрекал за неудачные способы ведения войны, ведущие к большим человеческим жертвам среди британских солдат, и, в тоже время, ратовал за милосердное отношение к военнопленным, оказывал помощь всем раненым на поле боя, не разделяя их на своих и чужих. На его послужном списке, кроме всего прочего, негативно отразились и его попытки покрывать уличенных в «самостреле» английских солдат, к которым Ноэль относился, разумеется, без одобрения, но с сочувствием и христианским состраданием.
В начале апреля 1916 г. капитану Чавэйссу был предоставлен трехдневный отпуск, чтобы он смог прибыть в Лондон и получить свой орден лично из рук короля Георга V, но в итоге из-за организационных неувязок награждение не состоялось, и только после многих задержек кавалер Военного креста Ноэль Чавэйсс посетил Букингемский дворец 7 июня 1916 г.
В июле 10-й батальон был переброшен в долину реки Соммы, где вскоре развернулась одна из главных битв мировой войны. Ливерпульцы участвовали в английском наступлении на занятый германцами город Гиллемонт 9 августа 1916 г., и понесли при этом огромные потери. Капитан Чавэйсс весь день и половину последующей ночи провел на поле сражения во главе группы санитаров-добровольцев, оказывая помощь получившим ранения солдатам и собирая жетоны погибших. Он лично вынес не менее 20 тяжелораненых под огнем снайперов, пулеметов и артиллерии, сам при этом получил осколочное ранение в спину, и за свой подвиг был представлен к награждению Крестом Виктории. Два санитара из его команды за действия в районе Гиллемонта получили медали «За выдающиеся заслуги», еще двое других были награждены Военными медалями. Сообщение о награждении капитана Чавэйсса Крестом Виктории было опубликовано в «The London Gazette» 26 октября 1916 г., 28 октября о награждении Ноэля узнали в 10-м батальоне, и вскоре в его честь офицеры-сослуживцы устроили торжественный обед и поздравили отважного медика.
В Ливерпуле известие о том, что сын епископа стал кавалером высшей воинской награды Великобритании, вызвало настоящий восторг. Преподобный Фрэнсис Джеймс Чавэйсс был засыпан поздравительными письмами, а изображение его сына-героя тиражировалось в серии патриотических сигаретных карточек «Герои Креста Виктории», выпускаемых фирмой Галлахера. Через некоторое время поток приветственных посланий достиг и самого Ноэля на фронте, и на все письма капитан отвечал лично, посвящая этому редкие часы отдыха. В то время он был на несколько недель откомандирован начальством для работы в тыловом госпитале, но к Рождеству 1916 г. вернулся в свой батальон.
В феврале 1917 г. Ноэлю предоставили двухнедельный отпуск, во время которого он 5 февраля посетил Букингемский дворец в числе семи героев, удостоенных высшей воинской награды Британии, традиционно получаемой непосредственно из рук английского монарха. Кроме того, во время этого отпуска Ноэль был помолвлен со своей возлюбленной Глэдис, отношения с которой у доктора Чавэйсса начали складываться еще с довоенных лет.
Радостные дни на Родине, впрочем, быстро закончились, и капитан Чавэйсс вновь вернулся на фронт. На передовой в весенние месяцы 1917 г. стояло затишье, противники собирались с силами для яростных схваток летней кампании. Англичане готовились к решительному наступлению, которое осталось в истории под названием Третьего сражения у Ипра.
7 июня 1917 г. под немецкими позициями на холмах англичане одновременно взорвали 19 специально выкопанных ими шахт, заполненных огромным количеством взрывчатки. Эти чудовищной силы взрывы прекрасно были слышны и в окопах 10-го Ливерпульского батальона, хотя он находился на приличном удалении, на другом участке фронта во Фландрии. Кусок немецкой обороны был в буквальном смысле сметен с лица земли и в прорыв устремились британские войска. Шотландские стрелки не использовались активно в первый период наступления, но 31 июля пришел и их черед. Уже в дни выдвижения на передовые позиции ливерпульцы понесли значительные потери от германского артиллеристского огня и газовых атак. С 29 июля начались проливные дожди, превратившие поле нейтральной полосы в непролазное болото. Шотландские стрелки в ожидании сигнала к наступлению прятались в глубоких штольнях, оборудованных электрогенераторами и насосами для откачки влаги, и относительно неплохо защищавших их от вражеских снарядов.
Сигнал к атаке прозвучал перед рассветом 31 июля, в 3 ч 50 мин. Шотландцы устремились вперед, при поддержке английских танков и пушек. Под сильным пулеметным огнем они перемахнули открытое поле и сходу переправились через небольшой канал. Сопровождавшие их три танка были выведены из строя германской полевой артиллерией, но шотландцам все-таки к 8 ч. утра удалось занять намеченные командованием рубежи. Капитан Чавэйсс находился в рядах атакующих солдат, и в захваченном немецком блиндаже немедленно оборудовал пункт оказания медицинской помощи раненным. Немцы открыли ураганный огонь по позициям, занятым шотландцами, но выбить их не смогли. В ходе этого обстрела Ноэль получил осколочное ранение в голову, когда, приподнявшись во весь рост, направлял действия своих подчиненных. После оказания ему первой помощи, капитан Чавэйсс вернулся к исполнению своих обязанностей, хотя ему настоятельно советовали отойти в тыл, где его рану смогли бы осмотреть более квалифицированные специалисты. До конца дня он спасал раненных бойцов, а ночью, взяв факел, отправился сквозь моросящий дождь на поиски тяжелораненых, не сумевших самостоятельно добраться до нового расположения своего батальона.
Утром следующего дня капитан Чавэйсс проводил операции в санитарном блиндаже, залитом грязью, кровью и дождевой водой, с помощью двух пленных немецких санитаров, поскольку работы было чрезвычайно много и своих санитаров не хватало. Завершив работу с одним из пациентов, он вышел за дверь, чтобы вызвать следующего человека, и в это время еще один осколок по касательной ударил его в голову и, пролетев внутрь блиндажа, убил солдата, приготовленного для эвакуации в тыл на полевом санитарном автомобиле. Не смотря на сильную боль, Ноэль и на этот раз отказался покинуть свой пост; он приказал принести следующего раненного и продолжал работу до самой ночи. Когда силы совсем оставили капитана Чавэйсса, он уснул сидя на стуле там же в санитарном блиндаже. Около 3 часов утра следующего дня – 2 августа 1917 г. – произошло прямое попадание германского снаряда в санитарный блиндаж 10-го батальона. Все находившееся там в это время были либо убиты на месте, либо серьезно ранены. Ноэль получил четыре или пять новых ран, самая страшная из которых разорвала его живот. Капитан Чавэйсс собрав последние силы, ползком сумел выбраться наружу и дополз до блиндажа соседнего полка, оставив за собой кровавый след в грязной слякоти. Оттуда Ноэля срочно переправили на эвакуационный пункт, где ему была сделана операция на брюшной полости и все осколки были извлечены. Раненный пришел в сознание и разговаривал с окружающими «довольно бодро», по их отзывам, однако 4 августа около 13 ч. он тихо скончался. Это был день третьей годовщины вступления Великобритании в Первую мировую войну. В воскресение 5 августа тело героя предали земле; в похоронах участвовал весь оставшийся в строю личный состав 10-го батальона. Британская пресса всю последующую неделю публиковала некрологи и портреты погибшего капитана, страна оплакивала героя и соболезновала его родителям и родственникам. В эти дни король Георг V принял решение посмертно наградить самоотверженного капитана Чавэйсса второй медалью Крест Виктории, и 14 сентября 1917 г. «The London Gazette» официально сообщила о повторном награждении военного медика, павшего в одном из сражений всемирной бойни, продлившейся после того еще 14 месяцев.
Два родных младших брата капитана Ноэля Чавэйсса, а также несколько его двоюродных братьев, погибли от ран и болезней в ходе Великой войны, потребовавшей от Великобритании самых больших человеческих жертв за всю ее историю – более 947 тыс. британских подданных были убиты либо пропали без вести. Тем не менее, жизнь продолжалась и брала свое. Невеста погибшего Ноэля уже в 1919 г. вышла замуж. Уцелевший на войне брат-близнец Кристофер служил священником англиканской церкви, стал епископом города Рочестера в графстве Кент в 1942 г., и умер в 1962 г. Своего старшего сына Кристофер назвал Ноэлем. Родители также пережили своего сына-героя, отец его умер в возрасте 81 года, а мать скончалась в 76 лет.
Память о капитане Чавэйссе до сих пор бережно хранят его земляки. В Ливерпуле ему установлен бронзовый памятник, его именем назван ряд городских объектов, несколько зданий украшены мемориальными табличками и барельефами. Крест Виктории капитана Чавэйсса, который он успел получить при жизни, ныне находится на постоянном хранении в резиденции епископа Ливерпульского.
На военном кладбище во Фландрии на могиле Ноэля 28 апреля 1981 г. была установлена плита, на которой выгравированы изображения двух Крестов Виктории. Это единственный надгробный камень в мире, имеющий двойное изображение самой почетной воинской награды Великобритании. Но высшую похвалу Ноэлю Чавэйссу несут высеченные на камне слова из Евангелия от Иоанна: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих».
Майор Вильям Бишоп
Самым результативным летчиком-истребителем британской авиации в годы Первой мировой войны был авиатор канадского происхождения, майор Вильям Бишоп. Но прежде чем прославиться победами над врагами ему пришлось выйти победителем из схватки с судьбой, проявив упорство и мужество.
Этот английский ас и кавалер Креста Виктории родился 8 февраля 1884 г. в городке Оуэн-Саунд, в канадской провинции Онтарио. С ранней юности Вильям Авери Бишоп проявлял интерес к военной службе, поэтому после окончания школы он поступил в Королевское военное училище в г. Кингстоне, в штате Онтарио. После окончания обучения, в августе 1914 г. лейтенант Бишоп был приписан к 14-му батальону канадских стрелков, расквартированному в Торонто. С началом мировой войны полк перевели в Великобританию, а Бишоп начал бомбардировать начальство рапортами с просьбой о переводе его на службу в авиацию. В конце концов, его желание сбылось и в июле 1915 г. Вильям Бишоп был переведен в Королевский авиационный корпус.
После немногочисленных тренировочных полетов, Бишоп отправился во Францию, где с конца ноября 1915 г. стал летать на самолете-разведчике в качестве наблюдателя, в составе 21-й эскадрильи. 23 декабря, направляясь на базу после разведывательного полета, во время снежной бури при выполнении посадки самолет Бишопа потерпел аварию. Тяжело раненный, Бишоп на несколько месяцев попал в госпиталь.
При выписке в часть врачи были изумлены просьбой Бишопа: дать ему разрешение на продолжение службы в качестве авиатора. В первый раз ему отказали, отказали и во второй, но на третий раз медики сдались и разрешили Бишопу летать наблюдателем. Неугомонный летчик получил заветную справку о хорошем состоянии здоровья, однако удовольствоваться ролью наблюдателя он не намеревался.
Вильям окончил курсы пилотов и в начале марта 1917 г. был приписан к 60-й истребительной эскадрильи. Первый боевой вылет показал, что полоса неудач для него еще не закончена – Бишоп заблудился во время боя и с трудом дотянул до своего аэродрома на последних каплях горючего.
Но, в конце концов, пришел и на его улицу праздник. 25 марта Бишоп сбил свой первый немецкий самолет, атаковавший группу, в которой он летел замыкающим. 31 марта он одержал вторую победу в воздухе, а несколькими днями позже поджег немецкий «Дракен» – наблюдательный дерижабль. Спустя месяц после первой воздушной победы, Бишоп был произведен в чин капитана авиации, что воодушевило его на новые подвиги. К середине мая 1917 г. на счету Бишопа было 20 воздушных побед, и он получил свою первую боевую награду – орден «За заслуги».
Врожденное здравомыслие и упорство помогали Вильяму Бишопу постоянно совершенствовать тактику ведения воздушных боев. Опытным путем он пришел к выводу, что только максимально возможное сближение с самолетом противника дает гарантию успешности ведения пулеметного огня. Он добивался успеха, сочетая разумный риск с быстротой реакции, и к 3 августа 1917 г. в его списке числилось 45 сбитых летательных аппаратов врага.
11 августа Бишопу был присвоен чин майора, а в сентябре он был откомандирован в Канаду для содействия созданию Военно-воздушных сил своей родной страны.
В начале 1918 г. пилот вернулся в Великобританию и приступил к выполнению обязанностей старшего инструктора в авиационной академии, где преподавал теорию стрельбы по воздушным целям. Но затем, 22 мая 1918 г. Вильям Бишоп принял командование 85-й истребительной эскадрильей, воевавшей во Франции, и снова оказался на фронте. Там за 20 дней воздушных боев он сбил еще 25 немецких самолетов.
В качестве командира части майор Бишоп проявил выдающийся талант лидера. Он сумел создать в подразделении дружескую атмосферу боевого братства, сплоченного общей целью и духом взаимопомощи, и легко улаживал все возникающие конфликты. Бишоп много личного времени уделял воспитанию и обучению молодых пилотов. В воздухе он распределял задания и личным примером показывал, как нужно выполнять его собственные приказы, как эффективнее сражаться с самолетами противника.
Перед боевыми вылетами он говорил новичкам: «Воздушный бой – это своего рода командная игра и вести ее нужно предельно агрессивно. Инициатива даст вам преимущество с самого начала. Переходя к обороне, вы отдаете контроль ситуации противнику и, скорее всего, выйдите из боя с пустыми руками. Если же вы прекратите атаку и попытаетесь улизнуть, то ваша потенциальная добыча незамедлительно станет для вас охотником».
Сам ас охотно использовал различные трюки, чтобы обмануть бдительность противника. Например, 17 июня 1918 г., направляясь на свою базу, он с помощью легкого скольжения и переваливания с крыла на крыло симулировал неисправность самолета. Когда два немецких «Альбатроса» пошли ему наперерез, Бишоп резко развернулся и, атакуя в лоб, открыл огонь. В первой же атаке он сбил один самолет, а другой тремя минутами позже. Майор Вильям Бишоп закончил войну с рекордными для английских ВВС 72 воздушными победами в послужном списке.
В послевоенные годы он первоначально работал в Лондоне, в департаменте авиации, а затем 5 августа 1919 г. перешел на службу в Главный штаб авиации Канады. Кроме того, между Первой и Второй мировыми войнами Бишоп сотрудничал с многочисленными авиационными ведомствами и ассоциациями в деле создания канадской транспортной авиации. Он пользовался огромным уважением среди соотечественников и, особенно, в войсках.
Дослужившись до звания маршала авиации, Вильям Бишоп по состоянию здоровья вышел в отставку в 1944 г. После этого он некоторое время работал в нефтяном бизнесе, а в 1952 г. полностью отошел от дел. Он умер во сне 11 сентября 1956 г. в городе Палм-Бич, в американском штате Флорида.
В память о покойном отце его сын Артур Бишоп написал подробную биографию отважного авиатора и опубликовал ее в 1965 г. под названием «Отвага ранним утром». Позже ярко описанная жизнь канадского аса стала основой для сюжета пьесы драматурга Д.М. Грея «Билли Бишоп идет на войну» – одной из наиболее популярных в истории канадского театра, с успехом шедшей и на Бродвее в Нью-Йорке. Кроме того, герою войны были посвящены несколько биографических документальных фильмов.
В честь Билли Бишопа названы, помимо ряда улиц в канадских городах, вершина в Скалистых горах, городской аэропорт Торонто и аэропорт городка Оуэн-Саунд.
Прапорщик Карел Вашатко
В последние несколько сотен лет истории Европы чехи считаются одним из самых невоинственных, сугубо мирных народов. Однако, как известно, в каждом правиле есть исключения. Справедливость этого суждения подтверждает судьба необычайно храброго воина, чеха по национальности – Карела Вашатко, прапорщика Российской императорской армии, героя России и Чехословакии.
Карел Вашатко родился 13 июля 1882 г. (по Григорианскому календарю) в зажиточной крестьянской семье в местечке Литограды, в Восточной Чехии. Школы в Литоградах не было, и маленький Карел получал начальное образование в соседнем селе Сольницы. По окончании школы учитель посоветовал родителям продолжать обучение мальчика, так как Карел учился очень хорошо и обладал отличной памятью. Поскольку хозяйство должно было со временем перейти к старшему сыну Йозефу, родители согласились. Карела отправили в гимназию города Рихнов-над-Кнежной, которую он окончил с отличием.
1 октября 1902 г. Вашатко в качестве вольноопределяющегося поступил на военную службу в армию Австро-Венгерской империи и служил в 18-м пехотном полку, расквартированном в городе Оломоуце. Через полгода он получил чин ефрейтора, а еще через шесть месяцев – 1 октября 1903 г. – был уволен в запас.
Той же осенью Карел поступил на юридическое отделение Пражского университета, однако проучившись два семестра и поразмыслив, перешел на философский факультет, поскольку молодому юристу без связей в те времена (как, впрочем, и в нынешние) было крайне сложно найти работу. Университет Карел Вашатко закончил в 1907 г., и вскоре понял, что с философским образование получить приличный заработок не менее проблематично, чем с юридическим. Когда в августе 1910 г. умерла его мать, Карел совершенно лишился финансовой поддержки и всяких перспектив на наследство.
С конца XIX в. многие чехи искали счастья в России, где экономика развивалась бурными темпами, а своих образованных людей не хватало. Довольно большое число чешских колонистов с разрешения российского правительства осваивали пустующие земли, в основном на Волыни. С начала XX столетия на восток уезжало все больше чешских интеллектуалов: инженеров, предпринимателей, учителей. К 1914 г. в России проживало более 100 тыс. чехов и словаков.
Их примеру решил последовать и Карел. Весной 1912 г. Вашатко приехал в Россию и стал работать управляющим имения своего дяди на Волыни; он осваивал русский язык и в свободное время готовился сдать экзамены на право работать учителем.
Первая мировая война изменила его планы. С началом войны Вашатко был арестован, как подданный враждебного государства, но вскоре освобожден, как и все чехи, проживавшие в России.
3 сентября 1914 г. Вашатко вступил добровольцем в формируемую русским военным командованием Чешскую дружину – прообраз будущего Чехословацкого корпуса. Он прошел курс обучения, и 11 октября, в день покровителя Чехии католического святого Вацлава, принял присягу на Софийской площади Киева. Однако сразу после этого Карел заболел, и 23 октября дружина отправилась на фронт без него. Только 14 ноября Вашатко прибыл на позиции в составе запасной роты и был определен на службу во 2-ю роту своей части, воевавшей в рядах 3-й русской армии.
19 ноября состоялось его «боевое крещение» в схватках у Закличина на переправах через реку Дунаец. Уже во время первых разведок и стычек с неприятелем Карел Вашатко, бывший в обычной жизни тихим и скромным человеком, проявил храбрость, находчивость и лидерские качества, показал себя образцовым солдатом.
Поскольку командование приняло решение использовать чехов для фронтовой разведки, Чешская дружина была вскоре разделена поротно и повзводно среди корпусов и дивизий армии. 2-я рота оказалась распределена среди полков 11-й пехотной дивизии. В конце января два взвода были направлены в Тарнов, где принимали присягу «новодружинники» – чехи-военнопленные, решившие вступить в ряды дружины. Там Вашатко выбрал добровольцев, которые вскоре стали ядром «железной компании» – группы из 12 лучших разведчиков дружины, спаянных крепкой дружбой.
В ходе последующего наступления Юго-Западного фронта в Карпатах, 2-я рота Чешской дружины была направлена через Пилзно на Жмигрод. 2 февраля в Пилзне командующий 3-й армией генерал Р.Д. Радко-Дмитриев на смотру наградил 9 отличившихся в боях чешских добровольцев Георгиевскими крестами. Среди награжденных был и Карел Вашатко, получивший крест 4-й степени «за геройство во время разведок на Дунайце, когда во время разведки, будучи окружены неприятелем, пробились в штыки и присоединились к своему подразделению».
Душой «железной компании» были старший унтер-офицер Шипек, получивший боевой опыт еще в Балканской войне, и доброволец Вашатко. «Железная компания» не раз отличалась во время разведок и боев. 29 марта 1915 г., добровольно вызвавшись, чешские разведчики, выйдя из расположения русских войск, прошли между передовыми постами неприятеля у деревни Естербник-Гута и захватили неприятельский патруль из 6 человек. Услышав сильную стрельбу на левом фланге, они укрылись в лесу в тылу неприятеля. С рассветом команда Шипека и Вашатко во второй раз пробралась в деревню, окружила здание школы, разоружила и захватила 2-х офицеров и 28 нижних чинов. Войска неприятеля выдвинулись на помощь своим к деревне, но узнав о приближении крупных сил врага, чешские разведчики вернулись на позиции российской армии.
Широкую известность на фронте и внимание военной прессы чешским разведчикам принесла разведывательная операция в апреле 1915 г., в результате которой 28-й пехотный полк армии Австро-Венгрии, известный как «Пражские дети», в полном составе перешел на сторону русских войск. Основой этого успеха послужили разведки, проведенные «Железной компанией». После этого случая чешские разведчики стали пользоваться большим уважением у русских солдат и офицеров.
Затем Шипек пропал без вести, и компанию возглавил 32-летний Карел Вашатко; на фоне своих бойцов, средний возраст которых составлял 22 года, он выглядел «пожилым», умудренным опытом «старшим братом», не терявшим головы в самых трудных ситуациях. В этом не раз убеждались его братья по оружию.
Однажды ночью, группа разведчиков, возвращаясь с задания, подходила к позиции, где должны были быть русские. Во тьме их остановили окликом два солдата. Вашатко шел впереди и, думая, что это русские, отвечал им по-русски. Но подойдя вплотную, он увидел нацеленные ему в грудь два штыка мадьярских солдат. Не растерявшись, Карел молниеносным движением ухватил каждой рукой по винтовке и вырвал их у врагов. Остальное было секундным делом, и венгры стали добычей чехов.
В мае 1915 г. немцам удалось прорвать фронт 3-й русской армии у Горлицы. Русские дивизии, оказавшиеся в окружении, были вынуждены прорываться к своим. 49-я дивизия, в составе которой к тому времени воевала команда Вашатко, отходила через Дукельский перевал на Кросно. Чтобы оторваться от неприятеля, дивизия совершила изнурительный ночной переход в горах, и впереди шли чешские разведчики во главе с Карелом Вашатко.
17 мая Вашатко был направлен в штаб 24-го армейского корпуса в качестве переводчика и знатока австрийской армии. В середине лета он вернулся в роту, и 14 июля был произведен в младшие унтер-офицеры. 22 июля он во второй раз был награжден Георгиевским крестом 4-й степени за храбрость и героизм в 6оях с австрийцами в период с 13 января по 14 апреля 1915 г. Кроме того, 7 сентября Вашатко получил Георгиевский крест 3-й степени за эффективное участие в организации горного похода 49-й дивизии.
Следующей наградой Карела Вашатко стал Георгиевский крест 2-й степени, к которому он был представлен за исключительную личную храбрость и смелость, проявленные во время тяжелых оборонительных боев 3-й армии в июне – июле. Затем он заслужил Георгиевскую медаль «За храбрость» 4-й степени за отчаянное нападение на неприятеля во время разведки с 12 на 13 июля у деревни Майдо-Иловецкий, где Вашатко с тремя разведчиками захватил в плен 32 вражеских солдата.
Спустя еще два месяца Карел был награжден Георгиевской медалью 3-й степени за то, что «во время разведки на участке 3-го батальона 73-го пехотного Крымского полка ночью с 26 на 27 сентября 1915 года пленил неприятельский патруль».
Осенью 1915 г. Юго-Западный фронт стабилизировался, и началась окопная война. Чехи-дружинники продолжали вести разведывательную службу, что было особенно сложно в новых условиях. В начале января 1916 г. Вашатко был произведен в унтер-офицеры и уже в третий раз награжден Георгиевским крестом 4-й степени за то, что ночью со 2 на 3 января 1916 г. в разведке обнаружил неприятельский патруль, обойдя который, напал в окопе и пленил двух солдат с полным вооружением и гранатами.
В начале 1916 г. Чешская дружина преобразовалась в 1-й Чешско-словацкий стрелковый полк, а отличившиеся дружинники были направлены на офицерские курсы для последующего назначения на должности командиров в новообразованных частях. Среди них оказался и Карел Вашатко. В конце апреля он сдал офицерские экзамены и в мае, после отпуска, был направлен в состав формируемого 2-го Чешско-словацкого полка. 4 июня Вашатко получил чин прапорщика и отправился в Киев, где принял командование над добровольцами из числа чехов и словаков, содержавшихся в Дарницком лагере для военнопленных.
К этому времени, как уже было сказано, Вашатко оказался трижды представленным к награждению Георгиевским крестом 4-й степени. Это происходило в результате того, что его команда разведчиков часто действовала в составе различных дивизий, которые представляли его к награждению без взаимного согласования. Поэтому 20 августа 1916 г. дублированные награждения были заменены Георгиевским крестом 1-й степени и Георгиевской медалью 2-й степени. Так Карел Вашатко стал полным георгиевским кавалером.
Через Дарницкий лагерь проходило большинство пленных с Юго-Западного фронта, в том числе чехов. Эти военнопленные и стали основным кадровым ресурсом для пополнения Чешско-словацкой стрелковой бригады. Лагерем командовал русский немец генерал Г.Ф. Эйхе, отрицательно относившийся к идее формирования чешско-словацких частей. Но за три месяца Вашатко при поддержке главного начальника Киевского военного округа генерал-лейтенанта Н.А. Ходоровича сумел сломить сопротивление Эйхе и создать почву для нового набора чехов и словаков. Примечательно, что в Дарнице среди пленных Карел встретил своего младшего брата.
К тому времени Вашатко настолько «обрусел», что принял решение принять веру своей новой Родины. 19 декабря 1916 г. он был крещен по православному обряду и получил имя Кирилл, с которым в последующие годы и был известен в России.
Из безопасного тыла герой-прапорщик рвался на фронт, в родную 2-ю роту, и его желание вскоре осуществилось. Оказавшись на передовой, Вашатко организовал и сам принял участие в нескольких разведывательных вылазках по вражеским тылам, на участках действия 53-й и 102-й пехотных дивизий на реке Стохов.
После отречения от престола императора Николая II и прихода к власти Временного правительства России, в российских войсках повсюду стали возникать полковые комитеты, которые постепенно получали все больше прав. Чешско-словацкие части в этом отношении также не были исключением. В феврале 1917 г., по решению комитета 1-го Чешско-словацкого полка, популярный среди личного состава прапорщик Кирилл Вашатко занял должность заместителя командира 2-й роты, а 28 мая полковой комитет принудил командира 2-й роты уступить свой пост его заместителю.
Летом 1917 г. части Чешско-словацкой стрелковой дивизии участвовали в общем наступлении российской армии. 19 июня в битве у Зборова атаку на вражеские позиции должны были начать 200 гренадеров – отборных стрелков из разных рот, прошедшие специальную штурмовую подготовку. Следом за гренадерами должна была идти 2-я рота прапорщика Вашатко и поддерживать огнем передовой отряд.
В 9 часов 5 минут с началом артиллеристского обстрела шрапнелью вражеских позиций, Вашатко скомандовал: «Вперед, ребята! За Родину вперед!» Сам герой не удержался и с винтовкой в руках кинулся в атаку в первых рядах вместе с гренадерами. Этот порыв не сдержало даже ранение в бок, полученное братом командира роты непосредственно перед началом штурма. Через несколько минут шрапнельная пуля снесла часть черепа прапорщику Вашатко. Упав на землю, он потерял сознание, но успел отдать приказ своим солдатам оставить его и не прекращать атаку.
Несколько дней Вашатко находился на грани смерти. Сраженного героя эвакуировали в Киев, где он лечился сначала в Столыпинской больнице, а потом в лазарете на Дорогожицкой улице. Там его прооперировал чешский доктор Рихтер и спас ему жизнь. Однако необходимую в таком случае трепанацию черепа из-за слабости организма раненного воина пришлось отложить.
За храбрость в битве у Зборова Кирилл Вашатко был награжден 20 июля 1917 г. орденом Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом; 25 сентября приказом по 11-й армии – орденом Святого Георгия 4-й степени и 2 октября на основании решения полковой Георгиевской думы – «солдатским» Георгиевским крестом 4-й степени с лавровой ветвью. Последняя награда была недавним «изобретением» Временного правительства, таким образом «демократизировавшего» наградную систему страны. Кроме того, Кирилл Вашатко имел еще и Георгиевское оружие, однако документы, которые указывали, за какой именно подвиг он был представлен к награждению, не сохранились. Вероятнее всего, Вашатко получил золотую саблю за серию разведок в начале 1917 г.
Таким образом, в совокупности Кирилл Вашатко за личную храбрость заслужил 10 Георгиевских наград, и никто в чешско-словацких частях не мог сравниться с ним в этом отношении. Более того, это количество является одним из самых больших за всю историю Российской армии.
14 октября 1917 г. Вашатко был произведен в подпоручики, и едва придя в себя после тяжелейшего ранения, занялся делами. Он следил за новостями в роте, посылал товарищам подарки, заказал чешским дамам, проживавшим в Киеве, флаг для своего полка. Когда стяг был готов, командир 2-й роты, бледный, с повязкой на голове, лично привез его на фронт и торжественно вручил своим боевым товарищам в чешский национальный праздник – День святого Вацлава.
В госпитале Вашатко восстанавливал здоровье вплоть до эвакуации Чехословацкого корпуса с территории Украины, и с конца апреля находился в Челябинске. 12 апреля 1918 г. он был переведен из 1-го полка в штаб корпуса, а 2 июля, минуя два предыдущих чина, был произведен в капитаны. Его рота стала именоваться в «честь бывшего их командира у Зборова Вашатковой ротой». 22 августа «за храбрость и великолепную службу в последних боях» Вашатко получил чин подполковника.
По сути дела, герой был уже инвалидом и не мог принимать участие в активных боевых действиях Чехословацкого корпуса против большевиков. Тем не менее, он исполнял обязанности генерал-квартирмейстера и помогал организовывать тыл корпуса, несмотря на то, что открытая рана в черепе, через которую был виден мозг, постоянно его мучила. В 1918 г. он получил еще одну награду – французский Военный крест с пальмовой ветвью.
6 января 1919 г. Вашатко лег на операционный стол в Челябинской больнице, где ему была сделана операция по имплантации золотой пластины в черепную коробку. Деньги на золотой протез собрали жители города Троицка и стрелки 2-й Вашатковой роты. Операция вроде бы прошла успешно, к вечеру Кирилл пришел в себя и начал разговаривать. Однако на следующий день его состояние неожиданно ухудшилось, появились приступы эпилепсии и сильная головная боль. Несмотря на все усилия врачей, 10 января 1919 г. Вашатко умер на 37-м году жизни.
Смерть героя как тяжелейшую потерю воспринял весь Чехословацкий корпус, особенно 1-й полк и его родная 2-я рота. Он был похоронен 12 января на Казанско-Богородицком кладбище в Челябинске. Местная газета «Утро Сибири» писала: «Сегодня в 11 часов утра состоятся похороны на Братском чешском кладбище героя битвы под Зборовом, хорошо известного нашему краю по борьбе с большевиками, полковника Вашатко, скончавшегося от полученных ран». Посмертно, в 1921 г., Вашатко был награжден чехословацким орденом Сокола 1-й степени с мечами.
В связи с ликвидацией кладбища в начале 1930-х гг., с разрешения советского правительства, останки героя Первой мировой войны Карела Вашатко 20 августа 1935 г. были эксгумированы официальными представителями Чехословакии, перевезены в Прагу и 1 октября торжественно перезахоронены на Мемориале Освобождения Пантеона Национальной славы.
В торжественной церемонии участвовали члены правительства, дипломаты, генералы и офицеры. Под артиллерийский салют и мелодию «Коль Славен» гроб с костями героя был предан земле.
Последующие «социалистические» десятилетия надолго вычеркнули из чешской и российской истории славное имя Кирилла Вашатко…
Прапорщик Мария Бочкарева
В годы Первой мировой войны в армиях многих европейских держав, в качестве «исключения из правил», с оружием в руках воевало немало женщин-патриоток. Некоторые из них даже поднимались по карьерной лестнице до офицерских званий, как, например, англичанка Флора Сандерс, сменившая в 1916 г. платье британской медсестры на форму сербского добровольца, и закончившая Великую войну в звании капитана Сербской королевской армии. Но только в республиканской, уже катящейся в пропасть России была предпринята попытка создать особые женские войсковые подразделения. Во главе этого эксперимента стояла героическая русская женщина с удивительной судьбой – Мария Бочкарева.
Мария Бочкарева родилась в июле 1889 г. в крестьянском доме Леонтия Семеновича и Ольги Елеазаровны Фролковых, в селе Никольское Кирилловского уезда Новгородской губернии. В семье росли еще две дочери. Когда Марусе исполнилось 6 лет, родители решили переехать в Сибирь, в Томскую губернию, в надежде получить надел земли и кое-какую денежную поддержку. Осели они в поселке Ксеньевском Ново-Кусковской волости Томского уезда. Марусю в 8 лет отдали в прислуги, сначала присматривать за ребенком, затем – в лавку, в школу она никогда не ходила.
В 15 лет у Маруси Фролковой случилась первая любовь с офицером – сыном хозяев, у которых она работала прислугой. Но кавалер жениться на крестьянке не захотел, после чего отец выдрал дочь и выдал ее в 16 лет замуж за «первого встречного» – крестьянина Афанасия Сергеевича Бочкарева 23-х лет.
С мужем Мария весной 1905 г. уехала на заработки, и некоторое время трудилась в иркутской конторе по укладке мостовой, первоначально простой рабочей, а через несколько месяцев стала помощником десятника. Но семейная жизнь не складывалась; мужа она не любила, кроме того Афанасий стал часто пьянствовать, в пьяном угаре привязывал жену к столбу и заставлял пить водку.
Мария решилась сбежать от мужа, и отправилась на Алтай поездом без билета; во время этого путешествия проводник пытался взять с нее плату «натурой». В Барнауле она устроилась работать на пароход, ходивший по Оби. Через некоторое время Афанасий отыскал жену. Увидев опостылевшего супруга на пристани, Мария кинулась за борт в обскую воду, желая утопиться, но была спасена. В последующее годы своей жизни Бочкарева еще не менее трех раз пыталась покончить с собой, но, вероятно, Господь наметил ей иной, лучший жребий и всякий раз сберегал ее жизнь от последствий малодушных поступков…
От мужа Мария в очередной раз сбежала, но вскоре заболела, потеряла работу и вынуждена была вновь наняться в прислуги в Сретенске, не подозревая, что ее новая хозяйка содержит публичный дом. Там Мария в минуту отчаяния пыталась отравиться уксусом, но вновь выжила. А спас ее на этот раз веселый еврей Яков Гершевич Бук, в которого спасенная немедленно влюбилась и близко с ним сошлась. Бук по документам числился крестьянином, но на самом деле промышлял разбоем в банде «хунхузов» – грабил купцов на большой дороге. На его деньги сожители купили мясную лавку, и Бочкарева встала за прилавок.
В мае 1912 г. Якова арестовала полиция, и Мария решила разделить судьбу любимого сожителя. В 1913 г. она отправилась за ним по этапу в далекий Якутск. На поселении Яков продолжал заниматься преступными промыслами – скупал краденое и даже участвовал в нападении на почту. Как писал в рапорте начальник полиции Якутска: «В одну из минут откровенности, вызванной временным раздором» с сожителем, Мария открыла властям «целый ряд преступлений, совершенных Буком в Забайкалье». Однако, остыв, Бочкарева на личной встрече слезно просила якутского губернатора барона Крафта не высылать Якова на Колыму, и даже отдалась ему, уступив домогательствам, в обмен на помилование для любимого.
Губернатор слово сдержал и выпустил Бука из тюрьмы, но разгневанный Яков попытался повесить «изменщицу» и зарезать губернатора. Только по счастливой случайности и губернатор, и Мария остались живы. Спустя недолгое время любовь между Бочкаревой и Буком закончилась бесповоротно, в семейной жизни Мария окончательно разочаровалась.
В июле 1914 г. началась мировая война. Через несколько лет Бочкарева вспоминала о тех днях несколько высокопарно: «Мое сердце стремилось туда – в кипящий котел, принять крещение в огне, закалиться в лаве. Дух жертвоприношения вселился в меня. Моя страна звала меня». Проще говоря, она решила уйти в солдаты. Прибыв в Томск в ноябре 1914 г., Бочкарева обратилась к командиру 25-го резервного батальона с просьбой зачислить ее вольноопределяющейся. Тот предложил ей отправиться на фронт в качестве сестры милосердия, но Мария настаивала на своем. Назойливой просительнице был дан иронический совет – для удовлетворения своего желания обратиться непосредственно к императору. На последние 8 рублей Мария отправила телеграмму в Петроград на высочайшее имя, и на другой день, как не удивительно, получила разрешение на воинскую службу от государя. Марию зачислили вольноопределяющейся в 4-ю роту того же батальона.
По неписаному правилу, солдаты в те годы называли друг друга по кличкам, и Мария в память о былой любви просила называть себя Яшкой, хотя за мужчину себя никогда не выдавала. Ей обстригли голову «наголо», выдали обмундирование и отправили в казарму. Первую ночь она не могла сомкнуть глаз, раздавая тумаки и пинки сослуживцам, жаждущим «близкой дружбы». Позже она даже собственного командира ударила по лицу, когда он попробовал «распустить руки»; обиженный начальник отправил строптивую военнослужащую на гауптвахту.
В феврале 1915 г. с маршевой ротой она отправилась на фронт и оказалась под Молодечно в 28-м пехотном Полоцком полку 7-й пехотной дивизии V армейского корпуса 2-й армии. Поначалу отношение сослуживцев к ней было ироничное, в ней видели скорее «бабу» чем боевого товарища. Но очень скоро Мария приобрела в полку большой авторитет.
Яшка бесстрашно ходила в штыковые атаки, вытаскивала раненых с поля боя. Однажды, после неудачного наступления, Мария за одну ночь вынесла с нейтральной полосы около 50 израненных солдат, за что была представлена к награждению Георгиевской медалью «За храбрость» 4-й степени. В последствие, за годы войны Бочкарева заслужила, кроме того, два Георгиевских креста 4-й и 3-й степеней, Георгиевскую медаль 3-й степени и медаль «За усердие».
Даже в плену ей побывать довелось, но через сутки Бочкарева была освобождена своими.
9 марта 1916 г., когда в бою погиб ротный командир, Бочкарева повела солдат в контратаку и отбросила врага. За этот подвиг она и получила свой первый крест, а также звание младшего унтер-офицера. Несколько раз Мария была ранена, дважды выдерживала газовые атаки.
В одном из боев ей в спину угодил осколок, полностью ее парализовавший. Она пластом пролежала в госпитале около полугода, заново училась ходить. Этот осколок Мария носила в теле до конца своих дней – вынимать его врачи не рискнули. Во время лечения в октябре 1915 г. она смогла по слогам впервые в жизни прочитать, а затем и написать свое имя. А училась грамоте она по дешевой книжке о похождениях американского сыщика Ника Картера.
При выписке из госпиталя Бочкарева успешно прошла военно-медицинскую комиссию. Об этом эпизоде она рассказывала так.
На общем построении мобилизованных перед членами комиссии она, немедленно, разделась по соответствующей команде.
– Женщина! – вырвалось из пары сотен глоток. Члены комиссии буквально онемели от удивления.
– Что за чертовщина?! – вскричал генерал. – Зачем вы разделись?
– Я солдат, ваше превосходительство, и исполняю приказы, не задумываясь, – ответила я.
– Ну хорошо, хорошо. Поторопитесь одеться, – последовал приказ.
– А как же осмотр, ваше превосходительство? – поинтересовалась я, надевая свои вещи.
– Все в порядке. Вы прошли...»
В таком поведении Марии Бочкаревой действительно не было никакого эпатажа, просто год на фронте в окружении мужчин заметно притупил ее чувство стыдливости. Она, кстати, совершенно спокойно мылась в солдатской бане вместе с мужчинами; впрочем, сослуживцы в знак уважения отвели ей укромный уголок и никаких неуместных смешков в ходе помывки не допускали.
На фронт Яшка вернулась уже старшим унтер-офицером и получила взвод под свою команду. Но с марта 1917 г. войска начали стремительно разлагаться и терять боеспособность. Русская армия, перестав быть императорской, теряла дисциплину и стремительно превращалась в вооруженную толпу. «У нас шли бесконечные митинги, – вспоминала Мария, – весь полк, казалось, непрерывно, днем и ночью заседал, слушая нескончаемые речи. Люди от них становились как пьяные. Солдаты забросили службу. Германцы никак не могли взять в толк причину происходящего».
На одном из таких митингов Бочкарева познакомилась с приехавшим на фронт председателем IV Государственной думы М.В. Родзянко, который пригласил «русскую Жанну д’Арк» в столицу. В Петрограде Родзянко представил Яшку солдатским депутатам, собравшимся на сессию в Таврическом дворце. Там Бочкареву и осенила идея создать особый женский батальон, чтобы подать пример беззаветной воинской службы для солдат-мужчин. Мария Леонтьевна обсудила свой проект с генералом А.А. Брусиловым, и получила аудиенцию у А.Ф. Керенского. 21 мая она выступила в Мариинском дворце с речью к «гражданкам свободной России», призывая их взять в руки оружие: «Гражданки, все, кому дороги свобода и счастье России, спешите в наши ряды, спешите, пока не поздно, остановить разложение дорогой нам Родины. Непосредственным участием в военных действиях, не щадя жизни, мы, гражданки, должны поднять дух армии и просветительно-агитационной работой в ее рядах вызвать разумное понимание долга свободного гражданина перед Родиной».
На этот призыв откликнулось около двух тысяч женщин, при том, что планировалось набрать личный состав только для одного батальона в количестве 500 человек. Выделенное для их приема помещение в столичном Доме инвалидов оказалось тесным, и Бочкарева получила здание Коломенского женского института.
После непродолжительного курса обучения, 21 июня на площади у Исаакиевского собора «Первая женская военная команда смерти Марии Бочкаревой» получила особое белое знамя с православным крестом. Женщины-военнослужащие в специальной форме с белыми погонами, украшенными черной и красной полосами, с шевронами на правом предплечье с изображением «адамовой головы», символизирующей готовность к смерти за Родину, приняли присягу Временному правительству. Петроградский архиепископ Вениамин и уфимский архиепископ напутствовали батальон смерти образом Тихвинской Божией Матери. Генерал Л.Г. Корнилов от фронтового командования преподнес Яшке именной револьвер и саблю с позолоченным эфесом, а А.Ф. Керенский лично зачитал приказ о производстве Бочкаревой в прапорщики.
Стоит отметить, что, вполне в «республиканском духе», адъютантом командира батальона, малограмотного прапорщика Бочкаревой была дочь адмирала Скрыдлова, командующего Черноморским флотом; под началом Марии Леонтьевны служили также дочь генерала Дубровского и грузинская княжна Татуева.
По окончании молебна женский батальон, с оркестром во главе, в сопровождении тысячной толпы, под звуки «Марсельезы» двинулся по направлению к Варшавскому вокзалу. Публика образовала цепь. По всем улицам, по которым следовала процессия, из окон домов и с балконов аплодировали, махали белыми платками и бросали цветы. На каждой улице толпа все увеличивалась. Штыки у женщин-солдат были украшены красными розами, а фуражки – букетами ландышей, белых астр и незабудок…
Многочисленные публикации и фоторепортажи рисовали жизнь «доброволиц» в красочных и весьма идиллических тонах. На деле же все было прозаично и сурово. Бочкарева установила в батальоне жесткую дисциплину: подъем в 5 утра, занятия до 10 вечера, краткий отдых и простой солдатский обед. Первые проблемы возникли по сравнительно мелкому, но для молодых женщин такому важному, поводу – из-за короткой стрижки. А затем интеллигентные барышни стали жаловаться вышестоящему начальству на стиль руководства своего командира. Дескать, Бочкарева слишком груба и «бьет морды, как заправский вахмистр старого режима». Кроме того, она категорически запретила организовывать в ее батальоне любые советы и комитеты и появляться там партийным агитаторам. Формально это было явным нарушением порядков, установленных в армии после февральской революции знаменитым «Приказом № 1». Сторонницы «демократических преобразований» обращались за помощью даже к командующему Петроградским военным округом генералу П.А. Половцеву, но тщетно, ведь Бочкаревой покровительствовало высшее военное командование в лице Керенского и Корнилова. На все критические замечания Яшка только свирепо и выразительно помахивала кулаком, и говорила, что недовольные пусть убираются вон, и что она желает иметь под своей командой дисциплинированную часть. Впрочем, Мария Леонтьевна никогда не была склонна к интригам, также как и к долгим размышлениям и самоанализу. Она всегда доверяла своим инстинктам, и не раз подчеркивала: «Не люблю базаров».
В конце концов, в сформированном батальоне произошел раскол – и половина его личного состава перешла во вновь формируемый женский ударный батальон. Именно эти «бочкаревские дуры», как их презрительно называли большевики, принимали участие в защите Зимнего дворца во время Октябрьского переворота.
Уход «демократок» и «неженок» мало взволновал Марию Леонтьевну. Ее настроение хорошо передает фрагмент одного из интервью того времени:
«– У вас еще продолжается запись в батальон?
– Нет, прекращена. ...Каждый день приходят проситься. Это хорошо – значит, поняли, – но всем отказ. Довольно.
– Не предполагается оставлять запасных кадров?
– Не к чему. Уйдем и умрем. Пусть этим занимаются другие»…
Только 300 женщин из первоначального набора отправились 23 июня на передовые позиции, получив назначение в 172-ю дивизию I Сибирского корпуса. Батальон был придан 525-у пехотному полку. Полковник В.И. Закржевский, в подчинении которого находилось это женское подразделение, отмечал в донесении: «Отряд Бочкаревой вел себя в бою геройски, все время в передовой линии, неся службу наравне с солдатами. При атаке немцев, по своему почину, бросился, как один, в контратаку; подносили патроны, ходили в секреты, а некоторые в разведку; своей работой команда смерти подавала пример храбрости, мужества и спокойствия, поднимала дух солдат и доказала, что каждая из этих женщин-героев достойна звания воина русской революционной армии». В 1917 г. фотопортреты Марии Леонтьевны не сходили со страниц российских газет и журналов.
Реальная обстановка в батальоне заметно отличалась от бодрой картины официальных рапортов и газетных статей. Генерал А.И. Деникин позднее писал: «Что сказать про «женскую рать»?.. Я знаю судьбу батальона Бочкаревой. Встречен он был разнузданной солдатской средой насмешливо, цинично. В Молодечно, где стоял первоначально батальон, по ночам приходилось ему ставить сильный караул для охраны бараков... Потом началось наступление. Женский батальон, приданный одному из корпусов, доблестно пошел в атаку, не поддержанный «русскими богатырями». И когда разразился кромешный ад неприятельского артиллерийского огня, бедные женщины, забыв технику рассыпного строя, сжались в кучку – беспомощные, одинокие на своем участке поля, взрыхленного немецкими бомбами. Понесли потери. А «богатыри» частью вернулись обратно, частью совсем не выходили из окопов».
Бочкарева была в ярости от такого предательского поведения мужчин, и поплатилась за это, как она сама рассказывала, одна из ее подчиненных: «Я натолкнулась на парочку, прятавшуюся за стволом дерева. Это была девчонка из моего батальона и какой-то солдат. Они занимались любовью! Гнусная сцена возмутила меня даже больше, чем неторопливость 9-го корпуса, обрекшего нас на гибель. Этого было достаточно, чтобы сойти с ума. Рассудок отказывался воспринимать такое в тот момент, когда нас, как крыс, загнали в капкан врага. Во мне все бурлило. Вихрем налетела я на эту парочку и проткнула девку штыком. А солдат бросился наутек, прежде чем я сумела его прикончить, и скрылся».
Прапорщик Бочкарева в том бою под Сморгонью в начале июля 1917 г. была контужена и отправлена в Петроградский госпиталь. К тому времени относится ее производство в подпоручики и новые встречи с Керенским, которому она с горечью поведала об анархии в армии, о дезертирах, о роли солдатских комитетов в братаниях с врагами, о нежелании солдат воевать. Яшка плохо понимала расстановку политических сил, но просила передать главное командование Корнилову, и вскоре Лавр Георгиевич действительно стал главнокомандующим.
После выздоровления подпоручик Бочкарева получила приказ нового Верховного главнокомандующего Лавра Корнилова проинспектировать женские батальоны, которые начали расти как грибы после дождя. Смотр московского батальона показал его полную небоеспособность, зато тесное общение с мужчинами из соседних казарм было там обычным делом. Мария попыталась навести порядок обычными своими методами, но как только она дала оплеуху одной из «доброволиц» легкого поведения, остальные набросились на Бочкареву, избили, вываляли в грязи и доставили в районный комиссариат как контрреволюционный элемент. Расстроенная Мария возвратилась в свою часть, твердо решив для себя «больше женщин на фронт не брать, потому, что в женщинах я разочаровалась».
До конца октября батальон Бочкаревой занимал позиции на передовой и, как мог, препятствовал «братанию» распоясовшихся русских солдат с противником, ведя стрельбу по нейтральной полосе. Однако «братания» принимали все большой размах, огонь не велся ни с той, ни с другой стороны, только бочкаревки продолжали стрельбу. Однажды целый полк противника ввалился в русские окопы со спиртным и камрады с товарищами устроили грандиозную пьянку.
В другой раз Бочкарева открыла огонь по безмятежно гуляющим на нейтральной полосе немецким солдатам, что вызвало такой гнев у «братьев по оружию», что они выкатили пулеметы и фланговым огнем стали поливать позиции женского батальона.
В событиях Октябрьского переворота Мария Леонтьевна и ее подчиненные никакого участия не принимали. Когда стало известно о свержении большевиками и эсерами Временного правительства в столице, командующий фронтом приказал женскому батальону срочно отправиться в Красное Село, на поддержку Керенскому. Здесь Бочкарева пошла на тайные переговоры с эмиссарами Советской власти. В итоге было решено расформировать батальон, выдав женщинам документы и женскую одежду. После этого Бочкарева приехала в Петроград, где вместе с другими офицерами была арестована по подозрению в участии в так называемом «корниловском мятеже» и заключена в Петропавловскую крепость. Большевики отняли у Марии Леонтьевны документы и наградное оружие, но спустя некоторое время освободили ее из-под стражи. После фактического развала фронта заняться ей было нечем, и Бочкарева поездом поехала домой, в Сибирь, причем в пути около Челябинска была выброшена большевиками из вагона и повредила ногу.
Однако отставка ее продлилась недолго. В начале 1918 г. представители поднимавшегося Белого движения вызвали ее телеграммой из Томска в Петроград и поручили установить нелегальную связь с Корниловым, формировавшим на Юге России Добровольческую армию для борьбы с большевиками.
В платье сестры милосердия, Бочкарева с подложными документами пробралась через Царицын в Новочеркасск, а оттуда по поручению Корнилова отправилась в США просить о помощи для борьбы против советской власти.
Она ступила на американскую землю 13 мая 1918 г. В русской эмигрантской прессе на первых полосах стали появляться заметки о ней. В интервью сотруднице газеты «Русский голос» Мария Леонтьевна, отвечая на вопрос о прошлой своей деятельности, сказала: «Я не хочу говорить о своей деятельности в России. Мне больно, тяжело говорить, вспоминать о созданном мною батальоне смерти. Таких батальонов по всей России было до 15, но они ничего не делали. Мой батальон активно участвовал в сражениях с немцами. Это было, в начале его расцвета. А затем... трусость обуяла большинство в батальоне».
О цели своего визига Бочкарева говорила как о «деле чрезвычайной важности». Перед Марией раскрылись двери домов высокопоставленных лиц. 31 мая она посетила государственного секретаря Р. Лансинга и военного министра Н.Д. Бекера; затем состоялась встреча с президентом Вудро Вильсоном. Вот протокольная запись: «Среда, 10 июля 1918 года. В 4.30 прибыла миссис Дж. Гарримал с мадам Бочкаревой – командиром Женского батальона смерти... Бочкарева начала свой рассказ довольно сухо; внезапно перешла к описанию страданий русского народа, причем языком, подобным скачущей лошади. Она с трудом дожидалась перевода своих слов на английский. Выражение ее лица постоянно менялось. Вдруг она опустилась на колени и, протянув руки к президенту, стала умолять о помощи, о продовольствии, о присылке войск интервентов против большевиков. Сидевший с мокрыми от слез щеками президент заверил ее в этом. В конце концов, короткая встреча в Белом доме завершилась к всеобщему облегчению». Когда Вудро Вильсон поинтересовался, «кто прав и кто виноват в России, то я ему сказала, что я слишком мало разбираюсь в этом вопросе и боюсь попасть в ложное положение», – вспоминала впоследствии сама Бочкарева. Прощаясь с Вильсоном, Мария Леонтьевна подарила ему свой священный оберег – иконку святой Анны, с которой не расставалась все трудные и опасные годы войны и революции, хранившую ее от многочисленных опасностей и бед.
В Америке Мария, нуждавшаяся в деньгах, согласилась за плату рассказать историю своей жизни, которую в июне 1918 г. записал американский журналист Исаак Дон Левин. Этот газетчик прекрасно говорил по-русски, поскольку был евреем-эмигрантом, родом из Минской губернии. Мария была малограмотной, но рассказывать умела живописно, с многочисленными подробностями. О некоторых важных моментах своей судьбы и службы она умолчала по разным причинам, кое-что приукрасила в духе модных авантюрных романов и «шедевров синематографа», и все же в целом повествование отличалось откровенностью. Ее 100-часовой рассказ журналист превратил в текст увлекательной книги, изданной на английском языке в 1919 г. под названием «Яшка. Моя жизнь крестьянки, офицера и изгнанницы» одновременно в Нью-Йорке и Лондоне.
Последние известия о пребывании Бочкаревой в США датируются 17 июля 1918 г., когда она в ходе встречи с группой сенаторов вновь настойчиво призывала американских союзников отправить военную экспедицию в Россию.
После этого Мария Леонтьевна на военном транспортном судне отплыла в Англию. Ее попутчик – лейтенант пехотного полка позднее в своих мемуарах вспоминал: «Мадам Бочкарева прибыла с американскими солдатами на транспорте из Америки, а находясь на его борту, красноречиво и трогательно рассказывала солдатам о своей родине и о том, как священная неколебимая верность союзническому делу, прозвучавшая в ее просьбе Вильсону, с настаиванием на отправке американских войск в помощь страдающей России убедила президента».
В августе 1918 г. Бочкарева жила на деньги английских суфражисток в Лондоне, где встретилась с британским военным министром, а затем и с королем Георгом V. Позже она рассказала о своей встрече с британским монархом на допросе в Особом отделе ВЧК 5-й Красной армии.
«В половине августа 1918 года секретарь короля приехал на автомобиле и вручил мне бумажку, в которой говорилось, что король Англии принимает меня на 5 минут, и я одела военную офицерскую форму, одела полученные мной в России ордена и со своим переводчиком Робинсоном поехала во дворец короля. Вошла в зал, и через несколько минут распахнулась дверь, и вышел король Англии. Он имел большое сходство с царем Николаем II. Я пошла навстречу королю. Он мне сказал, что он очень рад видеть вторую Жанну де Арк и как друг России приветствую Вас как женщину, которая многое сделала для России. Я в ответ ему сказала, что я считаю за великое счастье видеть короля свободной Англии. Король предложил мне сесть, сел против меня. Король спросил, к какой партии я принадлежу и кому верю; я сказала, что я ни к какой не принадлежу, а верю только генералу Корнилову. Король мне сказал новость, что Корнилов убит; я сказала королю, что я не знаю, кому теперь верить, и в гражданскую войну я воевать не думаю. Король мне сказал: «Вы русский офицер», я ему ответила, что да; король тогда сказал, что «Вам прямой долг через четыре дня поехать в Россию, в Архангельск, и я надеюсь на Вас, что Вы будете работать». Я сказала королю Англии: «Слушаюсь!».
В Архангельск Мария Леонтьевна прибыла 27 августа 1918 г., а 29-го выступила на городском митинге. В воззвании, опубликованном 14 сентября, она призвала северян присоединиться к отрядам Антанты для «спасения России от германского ига». В сентябре состоялась ее встреча с генерал-губернатором и командующим местными белыми войсками генералом В.В. Марушевским, предложившим ей организовать и возглавить мужскую «добровольческую ячейку». Но Яшка заявила, что «боевого дела» в гражданской войне на себя не принимает. Произошло бурное объяснение, в результате которого ее посадили на 7 суток под домашний арест.
Не получив ожидаемой поддержки в создании женских отрядов для продолжения войны против немцев, она уехала в Шенкурск, пытаясь привлечь к себе сторонниц из крестьянок. В донесениях офицеров из Шенкурского уезда отмечалось: «Крестьяне этой волости... о митингах Бочкаревой отзываются неодобрительно и говорят, что если она явится вторично, то ее убьют». Спустя некоторое время Мария появилась в союзническом штабе в Шенкурске. Американские и британские офицеры, вспоминая о тех встречах, отзывались о ней нелестно: она курила «пачками сигареты», жевала табак, докучала, показывала всем свои шрамы от ранений, и «напивалась не меньше мужика».
В ноябре 1918 г. Бочкарева добилась аудиенции у командующего вооруженными силами союзников на Севере генерала У.Э. Айронсайда. Со слезами на глазах она рассказала ему, что Временное правительство Северной области отвернулось от нее. Не умея толком читать и писать, она не может даже обратиться за помощью. Британский генерал посочувствовал романтической даме с «поседевшими волосами, выглядевшей старше своего возраста», чье «широкое безобразное рябое лицо и коренастая фигура выдавали восточное происхождение», и… направил ее обратно в Архангельск.
Действительно, за годы на фронте Мария погрузнела, голос огрубел, лицо обветрилось и потемнело, волосы преждевременно поседели, она выглядела гораздо старше своих 30 лет. Но, готовая принести в жертву Родине свою жизнь, эта женщина не никогда не жалела об утерянной женственности.
В Архангельске Марушевский, при новой встрече с Бочкаревой 27 декабря 1918 г., приказал «немедленно снять военную форму с этой женщины». Возмущенная Мария Леонтьевна после этого обратилась с жалобой к новому генерал-губернатору и главе Временного правительства Северной области Е.К. Миллеру, а в апреле 1919 г. это правительство постановило выдавать ей ежемесячно 750 руб. вплоть «до выезда в Сибирь».
В июле 1919 г. Северным правительством была снаряжена морская экспедиция капитана 1-го ранга Б.А. Вилькицкого в Карское море. Генерал-губернатор приказал предоставить Бочкаревой бесплатный проезд на пароходе до Оби и выдать денежные средства. 10 августа Яшка покинула Архангельск на пароходе «Колгуев». Уже при подходе к Томску экспедиция встретилась с кораблем, на борту которого находился британский офицер, знавший Марию с 1917 г. В его воспоминаниях сохранились строки об этой встрече: «Фактическим руководителем русской экспедиции был военно-морской офицер Котельников, прибывший сюда раньше нас... С ним была известная Яшка Бочкарева – полная энергичная женщина, организатор Женского батальона смерти, в отличие от остальных сохранившая в себе прекрасное настроение и бодрость духа, готовая на любую работу».
19 октября экспедиция прибыла в Томск. Застав своих родителей в бедственном положении, Бочкарева решила поехать к адмиралу А.В. Колчаку, чтобы просить отставку и пенсию. 10 ноября в Омске состоялась ее встреча с Верховным правителем России. Мария так рассказала о ней: «Я вошла в кабинет Колчака и там увидела – Колчак вел разговор с генералом Голицыным – главнокомандующим добровольческими отрядами. Когда я вошла, то Колчак и Голицын оба встали и приветствовали меня и сказали, что обо мне много слышали и предложили сесть. Колчак стал мне говорить: Вы просите отставку, но такие люди, как Вы, сейчас необходимо нужны. Я Вам поручаю сформировать добровольческий женский санитарный отряд (1-й женский добровольческий санитарный отряд им. поручика Бочкаревой). Он говорил, что у нас много тифозных и раненых, а рук, которые бы ухаживали за больными, – нет. Я надеюсь, что Вы это сделаете. Я предложение Колчака приняла».
Бочкарева произнесла страстные речи в двух омских театрах и за два дня сформировала в Омске отряд из 200 человек, причисленный к добровольческой дружине Святого Креста и Зеленого знамени. Но вскоре Колчак под напором Красной армии покинул столицу «белой Сибири». Передав своих санитаров на службу в госпиталь, Мария, после безуспешной попытки вновь встретиться с адмиралом, возвратилась в Томск, где жила в Горшковском переулке, в доме №20, в квартире №8; на жизнь она зарабатывала, помогая своей сестре-портнихе шить шинели на заказ. Часто посещала храм и молилась.
Когда советская власть окончательно утвердилась в Томске, Мария Леонтьевна в декабре 1919 г. явилась к коменданту города, сдала ему револьвер и предложила свои услуги. Комендант от ее предложения отказался, взял с нее подписку о невыезде и отпустил домой до поры до времени. В Рождественскую ночь 1920 г. она была арестована прямо во время праздничной службы в храме и посажена в тюрьму, откуда в марте переведена в Красноярск. В заключении к окончательному протоколу ее допроса от 5 апреля 1920 г. следователь Поболотин отмечал, что «преступная деятельность Бочкаревой перед РСФСР следствием доказана... Бочкареву как непримиримого и злейшего врага рабоче-крестьянской республики полагаю передать в распоряжение начальника особого отдела ВЧК 5 армии».
21 апреля 1920 г. было вынесено постановление: «Для большей информации дело, вместе с личностью обвиняемой, направить в Особый отдел ВЧК в г. Москву», но 15 мая это постановление было пересмотрено и принято новое решение: Бочкареву расстрелять. На обложке ее уголовного дела неизвестный чекист сделал отметку синим карандашом: «Исполнено пост. 16 мая»…
Через 70 с лишним лет, в 1992 г., осужденная чекистами Мария Леонтьевна Бочкарева была реабилитирована. Ныне на малой родине Марии Бочкаревой в городе Томске местные краеведы проводят чтения и конференции, посвященные своей легендарной землячке, выражают справедливое мнение о необходимости увековечить память патриотки, установив на доме №20 по Горшковскому переулку, где она жила в 1919 г., мемориальную доску. Получит ли это предложение поддержку властей? Сомнительно. Но уже сегодня Марии Леонтьевне Бочкаревой посвящены десятки научных статей и публицистических очерков. В 2001 г., наконец, увидела свет в русском издании написанная в США книга ее воспоминаний...
Капрал Филипп Коновал
Высшую и самую почетную британскую боевую награду – Крест Виктории – за всю историю ее вручения начиная с середины XIX в., получили только 14 человек, не являвшихся от рождения подданными Британии или гражданами Британского Содружества наций. Среди них пять американцев, один бельгиец, три датчанина, два немца, один швед, один швейцарец и один украинец. Этим украинцем был герой Великой войны, капрал Филипп Коновал, служивший в 47-м батальоне Канадских экспедиционных войск. Это невысокий ростом и отнюдь не богатырского телосложения человек за свое мужество и воинскую доблесть удостоился личной благодарности английского короля Георга V, сказавшего скромному украинскому солдату: «Ваш подвиг – один из важнейших в истории моей армии».
Филипп Миронович Коновал родился 15 сентября 1888 г. в селе Куткивцы, в Подольской губернии (ныне это село находится на территории Чемровецкого района Хмельницкой области), на Украине.
Детство и юность этого малороссийского селянина были ничем не примечательны – он помогал родителям в трудах на семейном хуторе недалеко от реки Збруч, вблизи границы с Австро-Венгрией, а в молодости работал со своим отцом-каменотесом в куткивецком карьере. К 20 годам он обзавелся собственной семьей, женившись на своей односельчанке Анне; у них родилась дочь Мария.
Достигнув призывного возраста, Филипп в 1908 г. был рекрутирован в российскую императорскую армию, где за 5 лет службы стал инструктором по рукопашному штыковому бою. Внешне невзрачный, он был от природы щедро наделен мужеством и хладнокровием, отличался исполнительностью. Свою действительную службу рядовой Коновал закончил в Сибири.
Вскоре после демобилизации, в начале 1913 г. Филипп подписал контракт с производившей пиломатериалы канадской компанией, которая вербовала людей для работы на лесоповале в канадской провинции Британская Колумбия. Пароходом из Владивостока он эмигрировал в Канаду на заработки, чтобы прокормить свою семью, и в поисках лучшей доли.
Проработав 4 месяца в лесах в районе Ванкувера, Коновал переехал на Восток Канады, где по слухам было много более квалифицированной работы, которая оплачивалась гораздо лучше, чем труд лесоруба. Кроме того, там уже появились первые районы компактного проживания украинской диаспоры. Впрочем, и на новом месте жительства Филипп толком прижиться не успел. 4 августа 1914 г. Англия объявила войну Германии, и Канада, как британский доминион, также оказалась втянута в конфликт между европейскими державами.
Руководствуясь патриотическими чувствами и заинтересованные гарантированным денежным довольствием, многие жители Канады тогда откликнулись на призыв властей и добровольно пошли служить в вооруженные силы Британской империи. В их рядах оказался и Филипп Коновал, выходец из дружественной для Англии Российской империи. 12 июля 1915 г. он записался волонтером в Оттавский 77-й пехотный батальон.
Первый год службы в канадской армии Коновал в составе своего батальона находился в Оттаве, а затем в учебном лагере в Квебеке. Только 19 июня 1916 г. 77-й батальон погрузился на судно в порту Галифакс и через 10 дней морского перехода прибыл в Ливерпуль.
В английском военном лагере Брамсшотт канадцы были переформированы и Коновал, получивший чин младшего капрала, оказался в составе 47-го пехотного батальона, который в начале августа был переброшен во Францию.
С начала сентября и до конца первой декады октября 47-й батальон, как и другие подразделения 4-й канадской пехотной дивизии, находился в резерве фронта, а 10 октября был перемещен на передовые позиции для участия в готовящемся весеннем наступлении на участке Вими Ридж.
Весна 1917 г. оказалась для канадских солдат весьма суровой, в том числе по своим погодным условиям. Холод, грязь и слякоть дополнялись эпидемией дизентерии. Но Коновал был опытным солдатом, нес службу исправно и за 3 дня до битвы при Вими Ридж был назначен исполняющим обязанности капрала в своем подразделении.
Апрельское наступление канадской дивизии поначалу натолкнулось на мощный заградительный пулеметный огонь немцев с господствующих высот. Последовательные атаки на неприятельские позиции были безуспешными и приносили большие потери. Но, в конце концов, погода оказалась на стороне канадцев: пошел снег и началась сильнейшая вьюга. Воспользовавшись плохим обзором зоны обстрела для германского пулеметного и артиллерийского огня, канадцы быстрым натиском захватили высотки, немцам пришлось отступить, а Вими Ридж оказался в руках союзников по Антанте.
К лету 1917 г. канадские экспедиционные войска, после успешного весеннего наступления, вновь развернулись для броска на север перед городом Ленс. Союзники хотели освободить этот город, но для этого нужно было занять господствующую над местностью Высоту 70, которая находилась в руках немцев. С этого невысокого куполообразного холма весь разрушенный город был виден как на ладони; немцы владели им почти 3 года, и за этот срок превратили высоту практически в неприступную крепость, испещренную пулеметными гнездами и защищенными от артиллеристского обстрела стрелковыми галереями.
Задача по захвату этой высоты была поручена канадцам.
Утром 15 августа, после массированного артиллеристского обстрела, канадские пехотинцы ринулись на штурм, и через 20 минут им удалось занять позиции на гребне холма. 17 августа немцы пошли в решительную контратаку, но канадцы упорно оборонялись и контратаковали сами.
47-й батальон (и капрал Коновал в его составе) наступал через пригород Ленса, «зачищая» территорию от неприятельских отрядов. Основной задачей батальона был захват главного защитного сооружения немцев в этом районе – траншеи Альпака.
21 августа 1917 г. в 4 часа 35 мин. батальон пошел в атаку сквозь моросящий дождь и утренний туман. Их встретил ожесточенный заградительный огонь немецкой артиллерии, убивший или ранивший всех офицеров в подразделении, в котором наступал и Филипп. Сверх того, канадцы оказались в полосе дымовой завесы и на какое-то время потеряли ориентировку. Тогда капрал Коновал взял командование на себя, повел своих товарищей вперед за собой и первая линия траншей была взята.
Затем канадцы попытались продолжить атаку, но немедленно натолкнулись на огонь пулеметного гнезда, укрытого где-то в руинах одного из городских зданий. Пехотинцы вместе со своим раненым капитаном застряли в залитой водой траншее как в ловушке.
В этой тяжелой ситуации отважный капрал вновь проявил инициативу. Вооруженный несколькими гранатами и винтовкой Энфилда со штыком, он выскочил из траншеи и перебежками по флангу стал приближаться к огневой точке немцев, чтобы ее уничтожить. Раненый командир не понял замысла своего солдата, решил, что тот пытается дезертировать и даже стрелял ему в след из своего револьвера, но, к счастью, не попал.
Коновал сумел добраться до полуразрушенного снарядами здания, со стороны которого, как он заметил, стреляли снайперы, но никого там не обнаружил. Однако, как только он прыгнул с темный подвал дома, сразу три германских солдата открыли по нему огонь из своих винтовок. Каким-то чудом пули впотьмах миновали героя, и бросившийся на врагов Коновал в ожесточенной схватке уничтожил их одного за другим. Зачистив дом, капрал продолжил движение к своей главной цели.
Пулеметное гнездо располагалось в большой воронке, пространство вокруг которой было завалено трупами канадских пехотинцев. Коновалу удалось перехватить семь германских солдат из пулеметной команды, отходивших на более безопасные позиции. Он бросил пару гранат во врагов, и трое погибли от взрывов; затем капрал напал на оставшихся в живых четырех немцев и в несколько секунд заколол всех штыком.
К канадской траншее Филипп Коновал возвратился с германским пулеметом на плечах. Сослуживцы сочли рейд капрала поступком сумасшедшего. Сам герой сорок лет спустя в интервью свои действия объяснял предельно просто: «Мне осточертело стоять в траншее по пояс в воде, я послал все в ад и пошел сражаться с немецкой армией».
Тем не менее, немецкая армия продолжала упорно сопротивляться, и к 22 августа два батальона канадцев так и не смогли захватить намеченные рубежи. Чтобы помочь их очередной атаке, 47-му батальону было приказано провести диверсионный набег на пулеметное гнездо около «Воронки №4». И вновь Коновал пошел в одиночный рейд.
Он уже приближался к немецким позициям, когда был внезапно остановлен вражеским разведывательным патрулем. Германские солдаты, разумеется, не знали с кем имеют дело, и попытались взять в плен невзрачного канадца. Но капрал не потерял самообладания под дулами немецких винтовок и расправился со всеми штыком и прикладом.
Добравшись до огневой точки, Коновал бросил в темный проем два брикета взрывчатки; прозвучал сильный взрыв, ошеломивший пулеметный расчет. Затем атакующий солдат ворвался внутрь, за несколько секунд прикончил штыком всех, кто еще шевелился, и подорвал пулемет.
К вечеру Филипп Коновал вернулся к своим. К этому времени немцы, потеряв за 10 дней боев около 20 тыс. человек, прекратили свои контратаки и начали отходить от города. Потери канадцев были вдвое меньшими.
Капрал Коновал вышел из этих боев невредимым, но судьба вскоре показала, что доблестный воин не был ее баловнем. Поздним вечером 22 августа пуля немецкого снайпера поразила героя, когда он стоял в канадской траншее и докладывал прибывшим из штаба офицерам о результатах своей вылазки. Коновал получил тяжелые ранения в голову и шею, которые оказывали разрушительное влияние на здоровье до конца его жизни…
Его немедленно отнесли в полевой госпиталь в Ленсе, а после оказания экстренной помощи, 26 августа эвакуировали в Англию, где Филипп прошел курс лечения. 22 сентября он был выписан из больницы, и 15 октября 1917 г. в Лондоне английский король лично вручил герою Крест Виктории за №144039. История подвигов канадского украинца попала после этого на страницы многих периодических изданий союзников по Антанте. Например, «The London Gazette» в номере от 23 ноября 1917 г. писала о Коновале: «Он один уничтожил по меньшей мере шестнадцать врагов, и доблестно сражался в течение двух дней наступления вплоть до своего тяжелого ранения». Британский художник Амброс МакЭвой написал портрет героя со шрамами, оставшимися от залеченных ран.
После выздоровления Коновал был приписан к 16-й канадскому резервному батальону, а с 1 ноября в 1917 г., за несколько дней до Октябрьского переворота в Петрограде, был назначен помощником канадского военного офицера связи в российском посольстве в Лондоне. На этом посту Филипп служил до 1 августа 1918 г. В этот период он получил за свои подвиги Георгиевский крест 4-й степени от Временного правительства России, которого к моменту вручения награды уже не существовало.
Затем капралу Коновалу довелось участвовать в интервенции в Россию. Его батальон был переброшен на российский Дальний Восток как часть Канадских сибирских экспедиционных сил, насчитывавших 4000 человек. Основной задачей этого корпуса была охрана Транссибирской железной дороги от Владивостока вплоть до Омска в Западной Сибири. Самого Коновала командиры использовали преимущественно как переводчика.
Канадцам не пришлось принимать участия в боевых действиях в Сибири. После поражения Белого движения, все канадские подразделения спешно перебрались во Владивосток, откуда морем отправились на родину.
После возвращения из Сибири, Коновал с почетом был уволен из армии 4 июля 1919 г. К тому времени он уже стал прославленным героем Канады, и 19 июля того же года нес Канадский флаг перед колонной ветеранов на военном параде в центре Оттавы, у здания Парламента.
Послевоенная жизнь Коновала складывалась непросто. Все связи со своей семьей, оставшейся на Украине, он потерял. Жена его пропала без вести в годы Голодомора, а дочь воспитывалась в детдоме, всю жизнь проработала в колхозе и умерла, так и не увидев своего отца. Психологические травмы, частые головные боли, как последствия ранения, и бытовая неустроенность были причинами тяжелых эмоциональных срывов ветерана. В конце концов, он, по решению суда, попал в закрытую психиатрическую больницу на принудительное лечение в 1928 г. Психиатрическая помощь оказалась для него благотворной, и со временем Филипп, победив «внутреннего врага», обрел душевное равновесие и дееспособность; фактически, он вышел на свободу в 1931 г.
После выписки из больницы, Коновал устроился в Оттавскую электро-строительную компанию, но в середине 1930-х гг. Канада вместе с США оказалась ввергнутой в Великую Депрессию, Филипп вновь остался без работы, как и многие другие труженики. Для него это был особенно серьезный удар судьбы, поскольку в это же время он второй раз женился на канадке французского происхождения Жульетт Ледюк-Агер, с которой до того поддерживал «неформальные отношения». В этот тяжелый период жизни герою помог один из его бывших начальников, который оказал содействие отставному солдату в получении должности уборщика в Канадском парламенте. Заработок был скромным, но позволял сводить концы с концами.
Но в жизни, как правило, черные полосы чередуются с белыми. В 1939 г. английский король Георг VI во время своего визита в Канаду лично пожал руку Коновалу во время церемонии посещения Национального Военного Мемориала в Оттаве. Тогда же Филипп был награжден английской коронационной медалью. За этим событием последовала еще одна небольшая удача. Однажды его заметил на работе премьер-министр Канады Уильям Лайон Маккензи Кинг, заинтересовавшийся уборщиком с лентой самой почетной боевой награды на груди. Глава правительства решил, что работа уборщиком в Палате Общин недостойна кавалера креста Виктории и лично назначил Коновала особым надзирателем комнаты №16 – режимного бюро премьер-министра. На этой должности сторожа-уборщика Филипп Коновал работал до своей смерти.
На закате своего жизненного пути, в 1956 г. Филипп был приглашен в Великобританию, где участвовал в торжествах в честь 100-летия учреждения боевой награды Крест Виктории. Все расходы на поездку в Англию и проживание в Лондонской гостинице Коновалу оплатило Канадское федеральное правительство. Кроме того, ветеранская организация выделила ему 5000 канадских долларов на приобретение достойного гардероба.
Тогда о герое Первой мировой войны вновь вспомнили журналисты. В 1956 г. газета «The Ottawa Citizen» взяла у него интервью. На вопрос, как он относится к необходимости работать уборщиком, Коновал ответил: «Нормально отношусь. Я проводил «зачистки» в Европе с винтовкой в руках, теперь очищаю полы шваброй».
Филипп Коновал умер 3 июня 1959 г. в ветеранском отделении Общественной больницы Оттавы, после двухмесячной болезни, спровоцированной старыми военными ранами. Он был похоронен с воинскими почестями на столичном кладбище Нотр Дам, под могильным камнем с надписью на английском языке. Награды героя ныне хранятся в Канадском военном музее; на его родине – в селе Куткивцы планируется установка памятника доблестному капралу на деньги Общества украинских ветеранов Канады.
Рядовой Анибал Мильяиш
Великая война 1914 – 1918 гг. по своему размаху превзошла все предыдущие войны в истории. Из 54 государств, существовавших на свете в то время, в войну были вовлечены 33 страны, население которых составляло 67% от общей численности людей на Земле. Кроме основных государств Антанты, в эпизодических сражениях против армий Центральных держав на различных театрах военных действий принимали участие солдаты целого ряда стран мира. Одним из таких второстепенных участников мировой войны была Португалия, чьи вооруженные силы насчитывали всего несколько десятков тысяч человек.
Португалия в начале Первой мировой войны сохраняла политический нейтралитет и не входила в военные союзы ни с одной из сторон, но, в конце концов, тесные торговые связи этой страны с Великобританией привели ее в военный лагерь Антанты. В феврале 1916 г. португальские власти по английскому запросу задержали в своих портах немецкие суда, и 9 марта (по Григорианскому календарю) Германия объявила Португалии войну, стремясь установить как можно более жесткую морскую блокаду Соединенного королевства. В этой войне Португалия понесла совершенно незначительные по мировым масштабам потери: 8145 человек убитыми, 13 751 ранеными и 12 318 пленными или пропавшими без вести; немецкие субмарины потопили 80 португальских кораблей. Тем не менее, благодарная родина почтила память своих павших сыновей внушительным каменным монументом в первой исторической столице Португалии – городе Коимбре, и еще целым рядом памятников в других городах.
В ходе войны значительные силы Португалия направила в свои африканские колонии – Анголу и Мозамбик, для вооруженной борьбы с германскими колониальными войсками. Но большая часть португальцев сражалась в 30-тысячном Португальском экспедиционном корпусе, состоявшем из двух пехотных дивизий и Независимого корпуса тяжелой артиллерии. Солдаты этих подразделений принимали участие в крупных сражениях во Фландрии весной 1918 г., и это участие стоило Португалии львиной доли всех ее кровавых потерь в Великой войне.
Героем тех боев стал рядовой Анибал Мильяиш, служивший пулеметчиком во 2-й дивизии экспедиционного корпуса. За проявленный в боях героизм он получил почетное прозвище «солдат, стоящий миллиона других» (порт. Soldado Milh;es), созвучное с его фамилией. С тех пор и доныне рядовой Мильяиш стоит в ряду самых прославленных воинов в истории Португалии.
Анибал Аугушту Мильяиш родился 9 июля 1895 г. в крестьянской семье в маленькой деревушке Валонго вблизи португальского города Мурсы на севере страны. 30 июля 1915 г. он был призван на службу в армию Португалии и определен в пехоту. В 1917 г. в числе десятков тысяч других солдат он был зачислен в Португальский экспедиционный корпус, и в том же году морем прибыл во Францию в составе одной из бригад 2-ой пехотной дивизии, переброшенной на Западный фронт.
На участке фронта, занятом португальскими войсками, сколько-нибудь масштабных боев не было до весны 1918 г. Но 21 марта германские войска начали мощное наступление на Западном фронте, к 27 марта отбросили 5-ю английскую армию во Фландрии на 60 км, и чуть было не взяли французский город Амьен. Затем германцы сменили направление главных ударов, и одной из их целей стала долина реки Лис во Фландрии, где фронт обороняли португальские дивизии.
9 апреля 6-я германская армия внезапно атаковала и прорвала португальский оборонительный сектор на реке Лис к югу от города Армантьера. Рядовой Мильяиш оказался в самом центре битвы, на поле Исберг, где прикрывал отступление португальских и шотландских солдат. Тогда всего за несколько часов было убито около 2000 португальцев и более 5000 получили ранения. В этих условиях Мильяиш проявил незаурядное мужество, отбив практически в одиночку с помощью своего пулемета «Льюис» две атаки немцев. Защищая своих товарищей, он оставался на передовой линии до тех пор, пока у него не закончились патроны. Мощный и точный огонь Мильяиша заставил германских офицеров поверить в то, что им противостоит хорошо укрепленное и вооруженное подразделение. Поэтому во избежание излишних потерь, немцы решили обойти этот участок с флангов, в результате чего Анибал оказался в тылу врага. Трое суток он блуждал в поисках своих почти без еды и воды, с пулеметом на плече, по пути уничтожив несколько германцев на мотоциклах. На третий день он нашел тонувшего в болотной топи шотландского майора и спас его. Уже вместе они сумели отыскать путь к лагерю союзных войск, где шотландец рассказал о подвигах своего спасителя-португальца чинам британского полевого штаба.
В результате атаки немецкой артиллерии и пехоты на реке Лис португальская 2-я пехотная дивизия была полностью уничтожена. Погибло 327 офицеров и 7098 солдат Португальского экспедиционного корпуса, что составляло около 35% его общей численности накануне сражения; несколько тысяч солдат попали в плен. Оставшиеся в строю португальцы были частью направлены в резерв, частью включены в состав подразделений 5-й британской армии, в том числе и пулеметчик Мильяиш.
Несколько месяцев спустя Мильяиш снова успешно отбивал атаки немцев с помощью своего пулемета, прикрывая отход бельгийских пехотинцев во вторую линию окопов. Британские и бельгийские командиры отметили в своих отчетах доблестные заслуги португальского рядового, и 15 июля 1918 г. на поле битвы в присутствии 15 000 солдат армий союзников рядовой Анибал Мильяиш был награжден высшим орденом своей страны, а также французским орденом Почетного легиона. Стоит отметить, что Анибал стал единственным солдатом, награжденным португальским орденом Башни и Меча, Доблести, Верности и Заслуг на поле битвы, а не на публичной церемонии в Лиссабоне.
Объявляя официальную благодарность Анибалу, португальский майор Феррейра ду Амарал сказал, что столь доблестный солдат стоит миллиона человек, и с тех пор стараниями газетчиков прозвище «солдат, стоящий миллиона других» стало вторым именем Мильяиша. Фотографии и описания подвигов героя немедленно попали в прессу, вызвав ликование его соотечественников и уважение союзников.
Через несколько месяцев представители Германии подписали условия перемирия в Компьене и боевые действия прекратились по всему миру. Победное участие в мировой войне принесло Португалии небольшое территориальное приобретение в Мозамбике. По условиям Версальской мирной конференции 1919 г., Германия отказалась от прав на тамошний порт Кионга в пользу Португалии.
После войны, 2 февраля 1919 г. Мильяиш вернулся в родную деревню, женился на девушке по имени Тереза де Жезуш, которая родила ему 9 детей. Из-за плачевного состояния португальской экономики в послевоенный период семья Мильяиша столкнулась с большими материальными трудностями. Правительство страны обещало помочь ветерану, однако вместо предоставления финансовой поддержки в 1924 г. переименовало в честь национального героя его родную деревню. Она стала называться Валонго-ду-Мильяиш. Рассудив, что почетом и похвалами ему детей не прокормить, Анибал надумал поискать спасение от скудости за морем, и в 1928 г. перебрался было в Бразилию. Но узнав о том, что семья знаменитого ветерана войны вынуждена была уехать с родины, гонимая нуждой, бразильские португальцы собрали для него некоторую денежную сумму, позволившую Мильяишу вернуться домой 5 августа того же года. Он снова занялся сельским хозяйством, получал небольшую пенсию от правительства и почитался в обществе как народный герой. 3 июня 1970 г. Анибал Мильяиш скончался в своей родной деревне, на 75-м году жизни.
Ныне в военном музее города Порту работает постоянная выставка, посвященная героическим подвигам рядового Мильяиша, а в его родной деревне на средства жителей установлен небольшой памятник в его честь.
Лейтенант Вилли Коппенс
Из малых государств мира, принимавших участие в Великой войне, наибольшую стойкость и героизм проявили Сербия и Бельгия. Армии этих двух государств, как и народы, их населявшие, перенесли тяжкое испытание первого удара агрессивных великодержавных соседей – Германии и Австро-Венгрии – и потерю своей территории. Обе они отличались высокими боевыми качествами, но если сербская армия имела большой и удачный боевой опыт балканской войны 1912 – 1913 гг. и представляла собой как прочный военный организм внушительную силу, вполне способную противостоять превосходящему по численности противнику, то Бельгия долгое время жила в мире, рассчитывала на свой политический нейтралитет, и, не имея боевой практики, в начальных боях с германскими войсками проявила естественную неопытность в ведении большой войны. В первые же месяцы боевых действий, немцы, несмотря на самоотверженное сопротивление бельгийцев, оккупировали почти всю территорию этой страны, за исключением окрестностей города Ипра вблизи с французской границей. Там тяжелые бои продолжались все 4 года войны. Сражающаяся во главе со своим королем-воином Альбертом Бельгия, разумеется, имела своих героев войны, самым известным из которых был летчик-истребитель Вилли Коппенс.
В 1918 г. лейтенант Вилли Коппенс пользовался на Западном фронте репутацией лучшего охотника за «германскими сосисками» – разведывательными аэростатами «Дракен» («Дракон»). Кроме того, этот наследник дела святого Георгия был и остается до сего дня единственным бельгийским летчиком, совершившим воздушный таран.
Вилли Гомер Франсуа Жан Коппенс родился в артистической семье 6 июля 1892 г. в Ватермааль-Босворде – пригороде Брюсселя. От своих родителей он унаследовал независимость мышления и прохладное отношение к общепринятым авторитетам, с детских лет обожал скорость и приключения. В 15 лет Вилли увлекся строительством легких парусных яхт – буеров – и посвятил им 6 лет своей юности. Но однажды, при испытании очередного своего парусного творения на пляже в Росстенде летом 1910 г. юноша впервые увидел в небе над собой аэроплан и был так поражен этим зрелищем, что «заболел небом» на всю жизнь. Вилли тут же сообщил родителям о своем желании стать летчиком, однако отец воспротивился «авантюрным бредням» сына, и тому пришлось для начала довольствоваться изготовлением авиамоделей. В низкорослом, носатом юнце бродила рыцарская закваска, но до поры до времени мир не желал этого замечать.
В 1912 г. Вилли поступил на службу в Бельгийскую армию, но, не смотря на его просьбы, в авиацию не попал, а был направлен во 2-й гренадерский полк. Это с его-то «гренадерским ростом»!
В 1914 г., когда немцы внезапно вторглись в Бельгию и началась мировая война, рядовой Коппенс был переведен в моторизованный пулеметный корпус. Вскоре Коппенс оказался во Франции, куда пришлось отступить изрядно потрепанной бельгийской армии под натиском превосходящих сил германцев. Там Вилли вновь стал добиваться перевода в авиацию. Некоторое время его рапорты начальство оставляло без внимания, но в конце концов командирам надоело бороться с упрямцем, и в сентябре 1915 г. рядового Коппенса отправили для обучения в летную школу в Бо-Марэ близ Кале, где проходили подготовку бельгийские пилоты.
Однако этой школе не хватало главного: в ней почти не было самолетов. Поэтому после восьминедельного теоретического курса Коппенс в числе 40 бельгийских пилотов отправился в Англию, чтобы учится пилотажу в частной авиашколе в Гендоне. 9 декабря 1915 г. он, наконец, получил сертификат пилота. Затем он немедленно поступил в военную авиашколу Фармана в Этампе, в июле 1916 г. сдал экзамены и стал военным летчиком. Однако тут дело вновь застопорилось: бельгийскому командованию было не до формирования собственных авиачастей, и обученные на пилотов бельгийцы прозябали в тылу, выслушивая время от времени лекции по метеорологии, навигации и механике. Лишь 30 января 1917 г. Коппенс вместе с другими авиаторами-новичками был определен в 6-ю эскадрилью, базировавшуюся в городке Хоутль. Здесь Вилли стал летать на британском двухместном самолете ВЕ-2. 8 апреля 1917 г. он был произведен в сержанты и переведен в 4-ю эскадрилью, укомплектованную двухместными самолетами «Фарман-40». Здесь сержант Коппенс и принял боевое крещение в воздухе, когда в ночь с 26 на 27 апреля вместе со всей эскадрильей вылетел на бомбежку палаточного лагеря германских войск в Ларрене. Этот удачный налет принес эскадрилье первую благодарность в приказе по армии.
1 мая 1917 г 4-я эскадрилья пересела на двухместные британские «Сопвичи». Сержант Коппенс стал летать с наблюдателем капитаном Деклерком; этот экипаж выполнял разведывательные и бомбардировочные задания, каждое из которых сопровождалось смертельным риском. Атаки вражеских истребителей, зенитный и ружейный огонь с земли были неотъемлемой частью их полетов. К примеру, 3 мая Вилли участвовал в ночной атаке на германский аэродром Гиштеллес, после которого еле дотянул до базы на изрешеченном пулями аэроплане. Сослуживцы бросились поздравлять Коппенса с тем, что он привел назад свой «еле живой» самолет. На это Коппенс флегматично заметил: «Естественно, что я его привел. Он был мне еще нужен. А как бы иначе я вернулся на аэродром?»
Через два месяца сержант Коппенс, как умелый пилот был переведен в 1-ю истребительную эскадрилью бельгийской армии, базировавшуюся в районе города Хауптхалле. Вилли, как молодому летчику, достался не самый новый «Ньюпор-16», хотя в то время эскадрилья уже перевооружалась на более современные «Ньюпор-17». Свое право летать на лучших машинах он должен был еще доказать…Свой первый воздушный бой сержант Коппенс принял 21 июля 1917 г., но схватка закончилась для него безрезультатно.
Уже через несколько недель Вилли пришлось осваивать новую машину – истребитель французского производства «Анрио» («Hanriot HD.1»), который стал поступать на вооружение бельгийских авиачастей. Летчики отнеслись к самолету с недоверием: качеств машины еще никто не знал, и всех смущало то обстоятельство, что сами французы этот аэроплан на вооружение не приняли. В последствие именно победы Коппенса на «Анрио» сделали эту машину очень популярной среди бельгийцев. Но случилось это несколько позже…
Осенью 1917 г. сержант Коппенс получил отпуск и провел его в Англии; отдохнувший он возвратился на фронт и стал неудержимо стремиться к доблестным деяниям и приключениям. И вот, 18 февраля 1918 г. Коппенс совершил свой первый «подвиг», больше, впрочем, похожий на хулиганство или безумие. Он самовольно взлетел с аэродрома, долетел до оккупированного немцами Брюсслеля и на малой высоте довольно долго нарезал круги вокруг крыши родного дома, пока не увидел в окне своего отца. Помахав ему рукой, лихой бельгийский летчик отправился восвояси. Как не странно, этот полет остался для него, практически, безнаказанным, зато его имя впервые оказалось на устах у десятков тысяч людей.
Первую же свою настоящую победу Вилли одержал 25 апреля 1918 г. в бою над Памскапелле, сбив двухместный вражеский самолет-разведчик «Румплер». Затем 8 мая в районе Заррена и Хоутхульста Коппенс уничтожил 2 аэростата «Дракен». Вторая победа в тот день далась ему с большим трудом: после первой пулеметной очереди бельгийца, аэростат даже не дрогнул, вторая и третья атаки также были безрезультатны. Занервничавший Коппенс пошел на четвертый заход, и тут его пулемет заклинило. Аэростат был уже рядом, и Вилли резко потянул ручку управления на себя, чтобы «перескочить» через него. Но было поздно – колеса аэроплана с силой ударили по «Дракену», а лопасти винта полоснули по обшивке. Полотно дирижабля лопнуло, газ из туго накаченного баллона хлынул в прореху, и захлебнувшийся этим газом мотор истребителя в ту же секунду заглох. Сердце Вилли защемило от ужаса – его самолет с умолкнувшим мотором катился по расползающейся с треском обшивке «Дракена», который мог взорваться в любое мгновение! Впрочем, это «путешествие в ад» оказалось недолгим – аэроплан соскользнул с теряющего форму баллона и устремился к земле; при этом сила встречного потока воздуха раскрутила винт, и мотор истребителя вновь заработал. Ошеломленный Вилли оглянулся и увидел, как вспыхнувший за его спиной аэростат рухнул на землю. Для Коппенса – это был его звездный час, для бельгийской авиации – первый и единственный таран в ее истории.
Возвратившись на аэродром, Вилли поведал обо всем, что с ним случилось начальству и товарищам, но ему поначалу никто не поверил. Однако при осмотре самолета Коппенса в щелях и соединениях стоек шасси были обнаружены застрявшие клочья обшивки немецкого дирижабля, однозначно подтвердившие реальность фантастической, казалось бы, истории. Разумеется, этот яркий боевой эпизод привлек огромное внимание прессы. Сообщение о подвиге Вилли Коппенса вызвало ликование всех бельгийцев, и король Бельгии Альберт пожаловал лихому пилоту почетный титул барона Хоутхульстского.
Отремонтировав свой аэроплан, Вилли перекрасил его в голубой цвет; прежняя камуфляжная окраска ему никогда не нравилась. С тех пор у немцев отважный бельгиец получил прозвище Голубой Дьявол, за дерзость и хитрость в своих атаках.
К концу мая на счету Коппенса было уже 5 побед, а 10 июня он уничтожил один за другим 6 аэростатов. Через две недели, 24 июня, в одном полете он сжег очередной «Дракен» и двухместный аэроплан «Эльфауге», израсходовав при этом всего 20 патронов. В этом же месяце он получил чин лейтенанта, а к концу июля боевой счет бельгийского аса достиг 20 воздушных побед.
3 августа немцы, разъяренные кознями Голубого Дьявола, попытались уничтожить его управляемым взрывом в воздухе, подманив на очередной дирижабль-разведчик. Гондолу «Дракена» наполнили взрывчаткой, детонатор которой предполагалось активизировать с земли с помощью электропровода. Однако Коппенс был не прост. Его сразу насторожило молчание зенитных пулеметов, непременно охранявших германские аэростаты. Почувствовав скрытую угрозу, он облетел «Дракен» на большом расстоянии и скрылся. Немецкие воздухоплаватели уже было решили, что в этот день более не увидят Голубого Дьявола, как он внезапно и стремительно бросился на подозрительный дирижабль со стороны солнца и зажег его первой же пулеметной очередью. Потерявшие бдительность германские солдаты не успели вовремя отреагировать на атаку врага и подорвать заряд. Пылающий баллон рухнул среди палаток воздухоплавательной команды, и тут его динамит сдетонировал…
Лейтенант Коппенс продолжал увеличивать счет своих побед, оставив далеко позади своих коллег. Даже его близкий друг и отличный пилот Андре де Мелемеестер по прозвищу Орел Фландрии к концу войны одержал только 11 воздушных побед, а это был второй по эффективности бельгийский ас. В летных записях барона Хоутхульстского счет уничтоженных вражеских летательных аппаратов уже в сентябре 1918 г. приближался к трем десяткам. Поэтому 7 сентября бельгийским командованием была устроена пышная церемония, на которой лейтенанта Вилли Коппенса чествовали первые лица Бельгии и союзной Франции. В тот день он получил из рук короля Альберта высшую награду своей страны – орден Леопольда, а премьер-министр Жорж Клемансо вручил барону Хоутхульстскому французский Военный крест.
Война, впрочем, еще продолжалась. Утром 14 октября 1918 г. имевший на своем счету 36 побед Вилли Коппенс вновь поднялся в воздух. Обнаружив в ходе рейда наблюдавший за войсками союзников «Дракен», бельгийский ас стремительно атаковал его и оставил догорать на земле. Вскоре он увидел второй «Дракен» в районе Тороута (на северо-западе Бельгии) и бросился на врага. Однако заход оказался неудачным, пулеметные пули прошли мимо цели. И тут Коппенс допустил ошибку, за которую немедленно поплатился. Выходя из атаки, он не взмыл вверх, как обычно, а лег в вираж, подставившись под пулеметную очередь остававшегося в гондоле дирижабля вражеского наблюдателя. Германская разрывная пуля раздробила кость его левой ноги и перебила артерию; жуткая боль заставила Вилли немедленно лечь на обратный курс.
То и дело теряя сознание от болевого шока и сильного кровотечения, лейтенант Коппенс с трудом дотянул свой голубой аэроплан до родного аэродрома. Самолет он сажал уже практически в обморочном состоянии, поэтому от удара о землю у его «Анрио» отломились шасси. Однако Вилли крупно повезло, и он остался жив. Ногу, правда, спасти не удалось, ее ампутировали в госпитале.
На этом закончилась летная карьера лучшего бельгийского аса. Всего за время участия в воздушных боях лейтенанту Вилли Коппенсу удалось одержать 37 побед, уничтожив 35 аэростатов и 2 аэроплана. Он получил боевые награды семи европейских стран: Бельгии, Франции, Великобритании, Италии, Португалии, Сербии и Польши.
После войны барон Хоутхульстский еще некоторое время служил в военной авиации, потом работал в бельгийской авиакомпании, однако его работа уже не была напрямую связана с полетами. Когда в 1940 г. Германия вновь оккупировала Бельгию, Вилли Коппенс эмигрировал в Швейцарию, и возвратился на Родину только в конце 1960-х гг. Он умер 21 декабря 1986 г., прожив 94 года.
Капитан Эдвард Рикенбакер
«Асом из асов» Первой мировой войны называли американские газеты капитана Эдварда Рикенбакера. Этот волевой, энергичный и несгибаемый оптимист стал национальным героем Америки за считанные месяцы участия в боях против германских летчиков в небе над Францией, проведя в боевых вылетах 300 часов – больше чем любой другой пилот армии США, и одержав 26 побед – рекорд Соединенных Штатов, продержавшийся до Второй Мировой войны. По его собственным подсчетам за свою жизнь ему довелось 135 раз разминуться со смертью, так что его можно считать и самым живучим. Он любил и умел рисковать, стремясь к победе, преодолевал все трудности и не падал духом под ударами судьбы.
Эдди родился 8 октября 1890 г. в небольшом городке Колумбус в штате Огайо. Его родители были немецко-говорящими эмигрантами из Швейцарии, и их звучавшая очень по-немецки фамилия Рикенбахер впоследствии принесла Эдварду немало проблем.
Детство будущего героя не было безоблачным – в августе 1904 г. отец погиб в аварии на строительстве, и тринадцатилетнему Эдди пришлось бросить учебу и пойти работать, чтобы прокормить семью. Сменив ряд профессий, Эдвард, страстью которого стали двигатели, в 1906 г. устроился наконец работать к Ли Фрэйеру, автогонщику и главе автомобильной компании «Фрэйер и Миллер», одновременно поступив на заочные курсы повышения квалификации. Хорошо изучив гоночные моторы, Эдди получил квалификацию механика, однако страстно захотел стать автогонщиком. Его босс, чувствуя в парне большие задатки, не стал противиться этому стремлению и, как позднее выяснилось, не ошибся. К началу Первой Мировой войны Эдвард уже стал известным гонщиком, прославившимся тем, что на модели «Блитцер-Бенц» первым проехал милю меньше чем за одну минуту, за что получил прозвище «Быстрый Эдди».
Спортивная карьера Рикенбахера развивалась стремительно – он одерживал победы, зарабатывал приличные деньги. Правда, при этом он много раз попадал в аварии, но серьезных последствий для его здоровья они не имели; всякий раз после очередного крушения Эдди посылал телеграмму матери с просьбой не волноваться понапрасну.
Начало мировой войны не внесло в жизнь Эдди чего-либо нового. Соединенные Штаты не спешили отправлять своих солдат на поля сражений, и автомобильные гонки продолжались как ни в чем не бывало. В 1916 г. Рикенбахер на средства увлекшегося автогонками молодого миллионера Уильяма Вейтмана отправился в Великобританию с целью покупки автомобилей для сезона 1917 г. Здесь ему пришлось столкнуться с суровой действительностью военного времени – из-за фамилии его приняли за немецкого шпиона и установили за ним слежку. Эту проблему Эдди решил раз и навсегда, оформив документы на обновленную фамилию – Рикенбакер, кроме того, он взял второе имя – Вернон, потому что «оно звучало классно». Впрочем, основные перемены в судьбе ждали его в недалеком будущем.
В ноябре 1916 г., во время подготовки к гонкам на кубок Вандербильта в Калифорнии, Рикенбакер впервые поднялся в воздух на аэроплане. Всю жизнь Эдди страдал боязнью высоты, но с удивлением для себя отметил, что во время полета он этого страха не испытывал.
К 1917 г., когда США вступили в войну на стороне стран Антанты, слава немецких, французских и английских асов уже гремела по обе стороны Атлантики, а в Рикенбакере быстро созрел интерес к бурно развивавшейся авиации, вылившийся в желание поменять колеса на крылья.
Решив стать военным летчиком, Эдди обратился в Главный штаб Армии США с предложением создать специальную американскую истребительную эскадрилью, укомплектованную чемпионами-автогонщиками, чьи физическая тренированность, быстрая реакция, знание техники и опыт, приобретенный на соревнованиях, должны были сыграть свою положительную роль в воздушных боях. Чиновников Военного министерства это проект только позабавил, однако добровольное вступление известного спортсмена в ряды американской армии было сочтено весьма полезным в целях патриотической пропаганды. Рикенбакеру присвоили звание сержанта первого класса и назначили на должность шофера при Штабе американского экспедиционного корпуса в Париже. Эдди воспринял это назначение без энтузиазма, но 27 мая 1917 г. отправился в Европу и прибыл к месту службы одним из первых американцев 26 июня.
Рикенбакер подчинился решению командования, но не смирился с ним. Во Франции Эдди продолжал добиваться перевода в авиацию, однако все его рапорты по-прежнему оставлялись без удовлетворения.
Судьба опять улыбнулась Рикенбакеру в августе 1917 г., когда ему довелось чинить мотор машины полковника Вильяма Митчелла, командующего американскими военно-воздушными силами во Франции, «отца» военной авиации США. Митчеллу понравился расторопный, отлично разбирающийся в технике сержант-водитель, и он помог Рикенбакеру перевестись в летную школу во французском городе Туре. Однако Эдди не имел достаточного образования для обучения на пилота, и его отправили учиться по специальности офицер-механик, причем чтобы обойти имевшиеся ограничения по возрасту для курсантов школы, ему пришлось срочно «помолодеть» на 2 года. Пилотирование Рикенбакер осваивал в свободное время в учебном центре в Исуден. Здесь умение Эдди владеть скоростью, дистанцией и временем, отточенное во время гонок, позволило ему получить «крылышки» пилота невероятно быстро – через 17 дней обучения. После этого он еще некоторое время обучался в школе воздушной стрельбы в Казо, а затем прошел курс тренировочных полетов.
Только 14 марта 1918 г. лейтенант-инженер авиации США Эдвард Рикенбакер прибыл в 94-ю авиационную эскадрилью, которой командовал майор Джон Хаффер. Эта эскадрилья была известна еще как «Шляпа в круге», потому что все ее самолеты несли на фюзеляжах эмблему – цилиндр цветов американского флага, заключенный в кольцо. Новичков в этом подразделении «натаскивал» знаменитый майор Рауль Лафбери, ветеран эскадрильи «Лафайет», имевший 17 воздушных побед. Первоначально Эдди не пользовался популярностью у сослуживцев из-за своих грубоватых манер и самонадеянности, однако со временем его приняли. До конца войны оставалось немногим более полугода.
Первый боевой вылет к немецким позициям лейтенант Рикенбакер совершил 14 апреля в составе патрульной группы. Удача на какое-то время отвернулась от него – однажды его «Ньюпор 28» был ошибочно атакован французским самолетом, а в потом он едва не угодил в ловушку, устроенную немецкими летчиками, и лишь в последний момент, заметив три пикирующих на него самолета, Эдди сумел ускользнуть в облака.
Только 29 апреля Эдди сумел открыть собственный боевой счет. В этот день он и Джеймс Холл, ветеран эскадрильи «Лафайет, имевший 6 побед, перехватили одинокий самолет «Пфальц» в районе города Боссан. Холл спикировал, чтобы привлечь его внимание, а Рикенбакер остался на высоте и, когда пришел его шанс, в стремительной атаке расстрелял вражеский аэроплан.
К середине мая на счету Рикенбакера было уже 3 немецких самолета, а 30 мая северо-восточнее Боссана на высоте 4500 метров он сбил еще один «Альбатрос», который стал его пятой победой, позволившей Эдди войти в число воздушных асов.
Май и июнь 1918 г. были трудным периодом для 94-й эскадрильи: погибли Рауль Лафбери и еще целый ряд пилотов, еще несколько летчиков, в том числе Джеймс Холл, были сбиты и оказались в немецком плену. Напасти, обрушившиеся на эскадрилью, не миновали и Рикенбакера: 10 июля он почувствовал резкие боли в правом ухе. В Париже ему поставили диагноз – острый абсцесс. Потребовалась операция и последующее лечение. В начале сентября 1918 г. Эдди вернулся в строй, и освоил новый более мощный, но менее маневренный истребитель «SPAD-XIII», которыми в это время была оснащена 94-я эскадрилья.
Теперь удача повернулась к нему лицом: за полтора месяца, начиная с 14 сентября, он одержал двадцать побед. 25 сентября Рикенбакер стал командиром 94-й эскадрильи. В тот же день, вылетев в одиночное патрулирование, Эдди близ Бийи встретил группу из семи немецких самолетов. Ворвавшись в строй вражеских машин, он, пролетев его насквозь и ведя огонь, за 10 минут сбил две из них.
Рикенбакеру удалось сплотить поредевший и большей частью неопытный личный состав эскадрильи, при нем 94-я отличалась слаженностью в бою и крепкой дружбой на земле; ее летчики до конца войны сбили еще 69 самолетов противника – гораздо больше, чем любое другое авиационное подразделение США, воевавшее во Франции. Один из асов 94-й эскадрильи Рид Чамберс (7 побед) вспоминал об Эдди: «Когда он перестал стараться выиграть войну в одиночку, он стал самым настоящим ведущим из всех, кого я только знал!»
К концу войны на личном счету капитана Рикенбакера числилось 26 побед (22 вражеских самолета и 4 аэростата) за 134 боевых вылета. Его подвиги были отмечены несколькими американскими и иностранными наградами, в числе которых французские Военный Крест и орден Почетного Легиона, а также высшая военная награда США – Медаль Почета, которую ему вручил лично президент США Герберт Гувер 6 ноября 1930 г., и следующий за ней по старшинству крест «За выдающиеся заслуги», ленту которого украшали семь миниатюрных бронзовых пучков дубовых листьев, означающих, что этой наградой он был отмечен 8 раз!
Когда по окончании войны Рикенбакеру был присвоен чин майора, он сказал: «Я чувствую, что мне заслуженно соответствует чин капитана», и с гордостью носил его до конца жизни.
Оставив армию, американский «ас из асов» вернулся к своему прежнему увлечению – автомобилям. В 1921 г. он основал собственную фирму «Рикенбакер Мотор Компании», где совмещал должности вице-президента и директора по продажам. Год спустя началась сборка автомобилей, у которых тормоза были установлены на все четыре колеса. Однако экономический спад и жесткая конкуренция сначала поставили компанию в сложное положение, а в 1927 г. привели к банкротству. Рикенбакер оказался должен четверть миллиона долларов, однако он поклялся выплатить все долги до цента и, благодаря упорному труду и нескольким удачным сделкам, ему это удалось.
В ноябре 1927 г. по совету одного из друзей Эдвард приобрел контрольный пакет акций компании «Индианаполис Мотор Спидвей Компании», президентом которой он оставался до конца 40-х годов. Компания специализировалась на организации спортивных состязаний гонщиков в США и особенно прославилась 500-мильными гонками, которые регулярно проводила до 1945 г. Должность президента компании оставляла Рикенбакеру время для поиска дополнительных источников дохода, чтобы рассчитаться с долгами. Он написал и издал книгу воспоминаний «Сражаясь с «Летающим цирком».
Оставаясь авиатором до глубины души, Рикенбакер ездил по стране, выступал с речами о блестящем будущем авиации и собирал большие аудитории. Во время этих поездок он нередко летал пассажиром на самолетах и попал в несколько аварий, в которых чудом остался невредим.
Его несомненной заслугой является то, что он помог убедить власти 25 крупных городов, включая столицу, построить у себя аэропорты. Позднее аэропорт города Колумбус, штат Огайо, был назван его именем.
В 1926 г. Рикенбакер основал компанию «Флорида Эйрвэйз», а после того, как она прекратила свое существование, последовательно занимал руководящие посты в еще нескольких авиационных компаниях.
В феврале 1934 г. Рикенбакер вновь стал героем газетных репортажей – когда президент Франклин Д. Рузвельт отменил контракты с коммерческими авиалиниями на доставку авиапочты и возложил выполнение этой функции на армейскую авиацию. Желая продемонстрировать, что частные авиалинии способны лучше справляться с перевозкой почты, Рикенбакер, в сопровождении вице-президента «Транс Уорд Эйрлайнз» Джека Фрайя и группы журналистов, совершил перелет от одного океанского побережья США к другому в «Douglas DC-1» за 13 часов и две минуты, установив трансконтинентальный рекорд для коммерческих самолетов.
В 1933 г. Рикенбакер возглавил авиакомпанию «Истерн Эйр Трэнспорт», которая через год была реорганизована и сменила название на «Истерн Эйр Лайнз». Став генеральным директором компании, он поставил задачу добиться независимости от правительственных субсидий и сумел сделать ее первой полностью частной компанией. В 1937 г. она стала также первой авиалинией, получившей награду Национального совета безопасности за безаварийную перевозку пассажиров в течение 7 лет подряд.
Стремительная карьера Эдди едва не оборвалась 26 февраля 1941 г., когда он попал в тяжелую авиакатастрофу в Атланте. Самолет DC-3 столкнулся с деревьями на подходе к Атланте: 11 пассажиров и 2 пилота погибли. Рикенбакер получил тяжелые травмы и несколько дней был в критическом состоянии, газеты даже объявили о его смерти. На долгие месяцы Эдди стал совершенно неподвижным, прикованным к постели; прошел почти год, прежде чем он смог вернуться к работе.
После вступления Соединенных Штатов во Вторую Мировую войну «Истерн Эйр Лайнз» пришлось передать половину воздушных судов для военных нужд и выполнять задачи по доставке военных грузов в Южную Америку и через южную Атлантику в Африку, но даже в таких условиях компания смогла устоять.
В сентябре 1942 г. военный министр Генри Л. Стимсон обратился к Рикенбакеру с просьбой посетить Англию, чтобы дать оценку оборудованию и персоналу военных заводов. Рикенбакер принял предложение, но отказался от прилагавшегося к должности генеральского чина и попросил себе жалование в размере одного доллара в год; он сам оплачивал все свои служебные расходы.
Вернувшись в Соединенные Штаты в октябре, Рикенбакер был немедленно отправлен на Тихоокеанский театр военных действий в инспекционную поездку. Он летел в самолете «B-17» из Гонолулу на остров Кэнтон, когда пилот потерял ориентацию и, израсходовав горючее, совершил вынужденную посадку на воду. В результате один из 8 находившихся на борту человек получил тяжелые ранения, от которых впоследствии скончался. Все спасшиеся оказались на 3 связанных между собою спасательных плотах, дрейфующих в Тихом океане, причем, в спешке покидая тонущий самолет, они забыли захватить хотя бы какие-то продовольственные припасы. У них оказалось 5 шоколадок, 4 апельсина, а еще пара рыболовных крючков и небольшой моток лески.
Рикенбакер, хотя и был гражданским лицом, принял командование и взял на себя обязанности по ежедневному равному распределению пищи и воды. Шоколада и апельсинов хватило на неделю, потом ловили рыбу и собирали дождевую воду. Понимая, что монотонное многодневное плавание приведет людей к смертельной апатии, Рикенбакер задирал, злил и даже оскорблял своих товарищей, желая поддержать в них «боевой дух». Позже он узнал, что некоторые из них поклялись выжить только для того, чтобы иметь удовольствие похоронить его в море.
Никто не знал, где они находятся, и через 2 недели Армия США решила прекратить поиски, газеты в очередной раз объявили о смерти Рикенбакера, но его жена уговорила руководство продлить поиски еще на одну неделю. Несколько раз поисковые самолеты пролетали неподалеку, но не смогли заметить тех, кого искали. Наконец, после споров было решено пустить плоты дрейфовать самостоятельно в надежде, что хотя бы один из них будет обнаружен. Действительно, после трёх недель скитаний по волнам под палящим солнцем, со спасательного самолета заметили один из плотов и незамедлительно подобрали людей, другой плот прибило к острову, где несчастных обнаружил миссионер, имевший радио, а плот Рикенбакера нашла летающая лодка «Catalina» ВМФ США. Он снова стал героем главных новостей, а газета «Бостон Глоб» поместила его фотографию с подписью «Великий Неуничтожимый».
Эдди похудел почти на 30 килограммов, получил значительные солнечные ожоги и язвы от соленой воды, и мог немедленно вернуться домой, где был бы встречен как герой, но продолжил свою миссию и посетил несколько баз в зоне военных действий. По возвращении он подготовил доклад Военному министру, в котором сделал рекомендации по скорейшему принятию снаряжения на случай аварий; со временем это снаряжение было включено в стандартный набор спасательных плотов судов и самолетов.
В середине 1943 г. Рикенбакер отправился в трехмесячную поездку в Советский Союз через Южную Америку, Африку, Китай, Индию, Иран, совершая инспекции войск США. Миссия включала проверку использования американского оборудования, поставлявшегося по ленд-лизу. В СССР он посетил авиазавод, производивший штурмовики, а также осмотрел образцы редкого наземного и воздушного оборудования. Ряд сведений, полученных во время этого визита, были использованы американскими авиастроителями.
Рикенбакер докладывал о своем посещении СССР премьер-министру Великобритании Уинстону Черчилю, но президент Соединенных Штатов Франклин Рузвельт его не принял, потому что в предвоенные годы Рикенбакер был активным противником его политики «Нового курса».
В конце войны, когда авиалинии стали возвращаться к нормальному ритму работы, бывший летчик-истребитель, вновь погрузился в стихию бизнеса. В 1953 г. Рикенбакер стал председателем совета директоров «Истерн Эйр Лайнз», оставаясь ее генеральным директором. В своих мемуарах он с гордостью отмечал, что за те 25 лет, когда он был главой компании, она всегда приносила доход. С большим нежеланием Рикенбакер вышел на пенсию в последний день 1963 г. в возрасте 73 лет. Он купил маленькое ранчо в штате Техас, но этот уголок оказался для них с женой слишком глухим и они на какое-то время перебрались в Нью-Йорк, а затем переехали в городок Корал Гэйблз в штате Флорида.
В октябре 1972 г. у Рикенбакера случился инсульт, но его знаменитая удача еще раз поддержала Эдди, он выздоровел настолько, что смог посетить Швейцарию, где и умер от пневмонии 23 июля 1973 г. Прощальное слово над его гробом произнес генерал Джеймс Дулиттл, знаменитый американский пилот, получивший Медаль Почета за первую бомбардировку Японии в апреле 1942 г., известную как «Рейд Дуллитла»; этот эпизод Второй мировой войны запечатлен в фильме «Перл-Харбор».
Лейтенант Эрнст Юнгер
В годы войны в германском национальном культе героев первые позиции занимали офицеры-подводники и летчики-истребители. Их победы были яркими и эффектными: вражеские военные корабли, уходящие на дно с сотнями своих матросов, десятки аэропланов противника, сбитые пулями немецких асов и догорающие на земле, будоражили воображение обывателей, возбуждали в подданных кайзера гордость за свою доблестную армию и флот. На этом фоне мужество германской пехоты было малозаметно, но именно высокие боевые качества пехотинцев Второго рейха позволяли Германии четыре года вести тяжелейшую войну против большей части стран мира, лишь в малой степени опираясь на помощь трех довольно слабых военных союзников – Австро-Венгрии, Турции и Болгарии.
Когда отгремели бои и мышление немцев очистилось от воинственного угара, когда были подсчитаны потери убитыми и раненными, когда начали публиковаться первые воспоминания фронтовиков, только тогда публика начала в полной мере осознавать, сколько крови и пота пролили на полях сражений германские пехотинцы, проявлявшие массовый героизм, практически, до самого конца войны.
В 1920-е гг. в общественном сознании место одного из наиболее ярких символов германской доблести в Первой мировой войне занял скромный лейтенант 73-го стрелкового полка Эрнст Юнгер, командир роты и кавалер самых почетных воинских наград Германии. Впрочем, в неожиданной популярности Юнгера доля случая была невелика. Ведь он оказался не только мужественным солдатом, но и выдающимся писателем. Он сумел ярко, но совершенно честно рассказать людям свою «окопную правду». Его книга воспоминаний «В стальных грозах», впервые изданная за счет автора в 1920 г., затем переиздавалась большими тиражами более 30 раз у себя на родине; она была переведена почти на все европейские и некоторые азиатские языки. Именно эта книга прославила немецкого солдата вообще и самого Юнгера в частности.
Эрнст Юнгер родился 29 марта 1895 г. в знаменитом университетском городе Гейдельберге, в семье бывшего ученого-химика, к тому времени уже оставившего научные изыскания и создавшего небольшую, но приносящую стабильный доход фармацевтическую фабрику и аптечную сеть. Дед Эрнста был первым образованным мужчиной в роду, он работал учителем арифметики и природоведения в младших классах в Вестфалии, а затем перебрался в Ганновер и завел там пансионат для бюргерских детей, обеспечивавший его семье скромное благополучие. Более ранние поколения Юнгеров веками трудились мелкими ремесленниками в Вестфалии и Нижней Саксонии. Будущий герой, как старший сын в семье, получил имя в честь собственного родителя – Эрнста Георга Юнгера, доктора химических наук. От своего отца, к которому мальчик всю жизнь испытывал глубокое уважение, он унаследовал не только имя, но и немало интересов и черт характера: решительность, некоторую замкнутость, любовь к миру природы и увлечение естествознанием. Хотя в целом Эрнст-младший, в отличие от своего отца – резонера, позитивиста, умеренного прогрессиста и реалиста, был человеком новой эпохи, нового германского поколения, дух которого питала неоромантическая философия, с ее культом героев, жертвенности и вечной борьбы.
Все увеличивающееся, дружное семейство Юнгеров часто меняло места жительства, в связи с обстоятельствами деловой активности главы семьи, и переезжало из одного города в другой. Из-за этого юный Эрнст не мог закрепиться ни в одной школе, а это, в свою очередь, избавило его от восприятия традиций немецкой школьной системы с ее консерватизмом и отупляющей дрессурой. Он сменил девять учебных заведений, нигде не блеснув особыми успехами, зато в нем рано проснулось и окрепло чувство личной независимости и неприязнь к рутине.
В свои школьные годы, длившиеся с 1901 по 1914 гг., Эрнст Юнгер был активным членом молодежного движения «Кочующие птицы», ячейки которого к началу XX века распространились по всей Германии. Турпоходы и песни у костра юноша сочетал с запойным чтением приключенческих книг Майн Рида, Фенимора Купера и Карла Мая, рыцарских романов, арабских сказок и знаменитого «Робинзона Крузо» Даниэля Дефо, а позднее и работ Фридриха Ницше.
Романтика приключений настолько глубоко проникла в сознание Эрнста, что, как написано в его мемуарах, он «незадолго до войны… забросил за ближайший забор свои учебники, чтобы отправиться в Африку». Осенью 1913 г., на пороге окончания школы и получения аттестата зрелости, юноша переправился через Рейн, в рекрутской конторе французского города Верден записался добровольцем в Иностранный легион и через Марсель был направлен в Алжир для прохождения службы по контракту.
Однако очень скоро Эрнст понял, что его представления об африканской романтике имели мало общего с реальной жизнью в армейской казарме среди унылых пустынь. Поэтому он отнюдь не расстроился, когда отец разыскал его по дипломатическим каналам и добился аннулирования контракта своего блудного сына. Незадачливый путешественник был возвращен на родину, предварительно, по настоянию отца, сфотографировавшись на память и в назидание в мундире легионера.
Эрнст понял, что в Алжире он оказался на «чужой войне», но, в общем, на его отношении к военной службе первый неудачный опыт никак не отразился. Юнгер был верным сыном своей стремительно милитаризующейся страны, статус военного в которой был гораздо почетнее положения чиновника, ученого или предпринимателя. Да и сама история не оставляла ему иного выбора, поскольку как только Эрнст закончил, все-таки, общеобразовательную школу, наступил август 1914 года.
Началась Великая Европейская война, ожидаемая и неожиданная (так скоро, и, почему-то, именно с Россией, с которой у Германии не было серьезного конфликта интересов). Необходимо было отстоять великую немецкую культуру и честь своей страны, дать отпор варварам, посягающим на ее высшее и нетленное достояние. Энтузиазм охватил всю немецкую молодежь и, в том числе, вчерашнего гимназиста Эрнста Юнгера, добровольцем записавшегося в 73-й Ганноверский стрелковый полк. С этим полком Юнгер прошел через все годы мировой бойни, временно покидая его только из-за ранений.
Фронт довольно быстро превратил восторженного юнца в опытного и отважного окопного бойца, в котором храбрость и дерзость сочеталась с хладнокровным расчетом. Впрочем, семейные интеллектуальные традиции также не были забыты Юнгером, и по настоянию своего отца в перерывах между боями он регулярно вел дневниковые записи, которыми со временем заполнил 14 записных книжек. Эрнст младший отсылал их Эрнсту старшему, а затем в письмах обсуждал с ним свои тексты.
Юнгер начинал свой боевой путь в Шампани под Реймсом осенью 1914 г., в промозглых меловых окопах, где солдат согревала только обильная порция шнапса. Вместо ожидаемых опасностей Эрнст и его сослуживцы боролись преимущественно с грязью и сыростью в тяжелых землекопных работах бессонными ночами. Фронт практически замер на несколько месяцев.
В начале февраля 1915 г. 73-й полк был отведен в Безанкур, откуда рядовой Юнгер в том же месяце был направлен в военную школу в близлежащей деревне Рекувранс, где как новобранец прошел курс молодого бойца. 21 марта он вернулся в Безанкур, и уже 24 марта в составе своего подразделения отправился в окрестности Брюсселя, где Ганноверский полк вместе с 76-м и 164-м полками составили 111-ю пехотную дивизию, в которой Эрнст Юнгер и прослужил до конца войны. Его батальон расселился в городке Эринн, среди по-фламандски уютного ландшафта. Там 29 марта Эрнст отпраздновал свой двадцатый день рождения, но уже через полмесяца 111-ю дивизию перебросили в Лотарингию, в округ Мозель. 22 апреля ганноверский полк совершил 30-километровый марш-бросок с полной выкладкой в сторону фронта и разбил палатки в лесу.
На следующий день началось германское наступление при Лез-Эпарже, и Эрнст впервые своими глазами увидел, что значит выражение «ураганный огонь». После артподготовки полк шеренгами отправился вперед, как подкрепление штурмовым частям, через оставленные французами траншеи, под огнем вражеской артиллерии.
После нескольких дней обороны занятых позиций рядовой Юнгер, так и не встретившись лицом к лицу ни с одним живым французом, получил свое первое ранение в левое бедро осколком снаряда, и санитары унесли его в тыл, а оттуда на машине переправили на главный перевязочный пункт. Там ему оказали первую помощь, и раненный Эрнст поездом отправился в госпиталь в Гейдельберге, где в течение двух недель залечивал свое ранение.
Затем он получил краткосрочный отпуск домой, чтобы снова научиться нормально ходить без костылей. Именно во время прогулки по майскому саду отец настоятельно посоветовал сыну записаться в юнкера для того, чтоб в перспективе получить офицерское звание. Эрнст последовал этому совету, хотя в начале войны и в мыслях не представлял для себя военную карьеру. Вернувшись в полк, он написал соответствующий рапорт на имя командования, и вскоре был откомандирован на краткосрочные военные курсы младших командиров в Дебериц, которые закончил через шесть недель в чине фенриха.
В сентябре 1915 г. Юнгер вернулся в полк, к тому времени занимавший позиции юго-западнее французской деревни Души в провинции Артуа. На этот раз ганноверцы устроились довольно комфортно для очередного периода позиционной войны, продлившегося целых полтора года. В деревне имелось несколько столовых и кофейня, для солдат были организованы цирюльня, зубоврачебный кабинет, читальня и кинозал, а офицеры могли коротать часы досуга в казино и кегельбане. Немцы покупали у местных жителей яйца и масло и носили им для стирки свое белье. Погибавших во время артобстрелов и авианалетов немецких солдат хоронили в добротных могилах на сельском кладбище со всеми положенными почестями под музыку траурных маршей.
Фенрих Юнгер получил под свое командование одно из отделений 6-й роты и вновь с головой окунулся в окопную жизнь с ее томительным однообразием, ночными дежурствами, регулярными перестрелками с англичанами, борьбой с потопами и крысами. В начале декабря 1915 г. Эрнст Юнгер был произведен в лейтенанты и переведен на должность командира взвода во 2-й роте.
В апреле 1916 г. он был вновь откомандирован в тыловой французский город Круазиль, на очередные, теперь уже офицерские курсы обучения, во время которых Эрнст по недоразумению и стечению обстоятельств был заподозрен в шпионаже. Однажды майским вечером он верхом отправился в самовольную отлучку в одну из соседних деревень, чтобы навестить свою знакомую – одинокую французскую девушку Жанну. Его путь лежал через железнодорожную станцию, и там лейтенант Юнгер несколько минут понаблюдал, как проходит выгрузка из вагонов баллонов с газом, а затем направился дальше и прибыл к гостеприимной подруге как раз к ужину… Уже глубокой ночью, по окончании рандеву, прошедшего как нельзя более прекрасно, Эрнст отправился восвояси, но был остановлен разъездом полевой жандармерии, следившим за его передвижениями и действиями еще со станции. Поскольку документов при себе у лейтенанта Юнгера не оказалось, он был задержан, и только заступничество знавшего его лично коменданта той местности спасло ночного путешественника от крупных неприятностей.
К середине июня занятия завершились, и перед возвращением в свои части офицеров напутствовал генерал, объявивший им, что в ближайшее время готовится крупное наступление врага на Западном фронте. Речь шла о знаменитой впоследствии битве на Сомме.
Когда Юнгер вернулся на позиции, там уже каждому солдату было ясно, что англичане готовятся к серьезному сражению. Активизировались английские разведывательные патрули, которые то и дело скрытно подобрались к немецким траншеям, забрасывали их гранатами, а при случае брали в плен «языков». Немцы отвечали тем же.
В конце июня начались методичные, ураганные обстрелы германских позиций английской артиллерией и минометами; некоторые участки были практически разрушены, часть блиндажей завалена землей, но немецкие солдаты, как правило, успевали прятаться в глубоких штольнях, и потери среди них были относительно небольшими. Когда вражеские орудия смолкали, немцы выбирались из своих укрытий и восстанавливали земляные укрепления. Лейтенант Юнгер несколько дней подряд отвечал на артналеты врага стрельбой из миномета по английским окопам, но, в конце концов, прямое попадание тяжелого снаряда положило этому конец. Мощная воздушная волна отшвырнула Эрнста в лужу через моток колючей проволоки, и лишь чудом он остался жив, отделавшись изорванными в клочья штанами и сапогами, а также кровоточащей ссадиной на колене.
Через несколько дней лейтенанту Юнгеру пришлось без противогаза пробежать сквозь облако хлора на пути к своей части на передовой, во время начавшейся английской газовой атаки. Противогаз у него был, но его пришлось снять, поскольку при быстром беге Эрнсту не хватало воздуха, а стекла маски полностью запотели и стали совершенно непрозрачными. Наглотавшись газа и проскочив через шрапнельные разрывы заградительного огня, он относительно благополучно добрался к своим солдатам в окопы, дно которых устилали тушки издохших крыс и мышей. Впрочем, и среди людей оказалось немало пострадавших, некоторые из которых умерли через несколько дней в страшных мучениях. С тех пор лейтенант Юнгер дал себе зарок никогда не выходить из блиндажа без противогаза, хотя до этого случая зачастую использовал футляр как сумку для бутербродов.
В последующие дни газовые атаки повторялись, причем, не только хлором, но и фосгеном, однако германцы были к ним уже достаточно хорошо подготовлены; они в противогазах укрывались в глубоких убежищах, а местное французское население заблаговременно вывезли в тыл на грузовых автомобилях. Газовые облака сопровождались артиллеристским огнем, за волной которого неприятель пытался наступать, но германские солдаты вовремя успевали занимать позиции в окопах. Усиленные английские патрули, пытавшиеся проникнуть в немецкие траншеи под прикрытием дымовой завесы, отражались более или менее успешно. Ночами лейтенант Юнгер периодически ходил с подчиненными в патрулирование по нейтральной полосе, уничтожая гранатами и пулями вражеских солдат, ремонтировавших проволочные заграждения и укладывавших телефонные кабеля. Во время этих вылазок Эрнст не раз попадал под пулеметные обстрелы, но отделывался незначительными царапинами.
12 августа Юнгер получил отпуск и поехал домой, но, не успев отгулять положенный срок, был срочно вновь вызван в часть. 21 августа Эрнст вернулся на фронт, и его радостно встретили солдаты его взвода. Они любили и высоко ценили своего молодого командира за храбрость и заботливость о своих боевых товарищах.
23 августа 1916 г. по распоряжению начальства 73-й полк на грузовиках передислоцировался в деревню Гийемонт, и оказался в самом центре разворачивающейся битвы на Сомме. Первоначально 2-я рота оставалась в качестве резерва в близлежащем городке Комбль. Именно там Юнгер впервые увидел стальной шлем нового образца на голове связного из Вюртембергского полка. Знаменитая «каска с рожками» произвела неизгладимое впечатление на молодого, романтически настроенного лейтенанта, она стала его любимым «головным убором» на два последующих года.
Комбль к тому времени был уже полностью разрушен снарядами и объят смрадом разлагающихся трупов, смешанным с едкой гарью взрывчатки. Весь последующий день городок находился под непрерывным обстрелом вражеских орудий крупного калибра. От бесконечной канонады у людей болели головы и уши, а один унтер-офицер сошел с ума. Ближе к полуночи пришел приказ выступать, и колонны в новых стальных шлемах повзводно двинулись на позиции, ориентируясь на кучи трупов, отдельные из которых, уложенные с раскинутыми в стороны руками, служили указателями верного направления. Не обращая внимания на убитых и раненных, рота бегом, буквально по трупам, пересекла шрапнельные волны заградительного огня, добралась до спасительных траншей и сменила измотанных бойцов Баварского 76-го пехотного полка на участке фронта в нескольких сотнях метров влево от Гийемонта.
Когда рассвело, Юнгер увидел, что находится в лощине, образованной рядом огромных воронок, наполненных клочьями мундиров, оружием и мертвецами. Местность вокруг, насколько хватало обзора, вся была изрыта тяжелыми снарядами. Деревня Гийемонт, представляла собой белесое пятно на изрытом поле, где меловой камень домов был размолот в пыль. От леска за деревней осталась только куча щепок.
Пытаясь углубить окопы, солдаты взвода Юнгера обнаружили, что под небольшим слоем земли у них под ногами лежат плотными рядами трупы их предшественников. Роты, плечом к плечу выстаивая в ураганном огне, подкашивались одна за другой, трупы засыпались землей, подбрасываемой снарядами, и новая смена тут же заступала на место погибших. Теперь подошла очередь 2-й роты Ганноверского полка. Пространство перед траншеей было густо засеяно телами англичан, которые, несмотря на жару, никто и не думал хоронить. Однако среди немцев не было ни малейших признаков паники. Солдаты рядами стояли у переднего края лощины, выдерживая периодически накатывающиеся волны артиллеристского огня, который с английской стороны направлялся наблюдателями с нескольких десятков аэростатов, висевших гроздьями вдоль линии фронта.
На следующий день прошел сильный дождь, принеся некоторое облегчение для немцев; он прибил тучи пыли, несколько очистил воздух от смрада и разогнал огромные рои жирных черных мух, пировавших на человеческих останках. Вечером того же дня осколок снаряда на излете врезался в живот лейтенанта Юнгера, но попал в ременную бляху и оставил ему только синяк и незабываемые впечатления. На следующий день прямо под ноги Эрнста рухнул крупнокалиберный снаряд, обдав его комьями глины, но по счастливому стечению обстоятельств именно он не разорвался, хотя сотни таких же болванок исправно поднимали на воздух горы земли и рвали в куски солдатские тела.
Через несколько дней 2-ая рота была переброшена на другой участок фронта, а еще через три дня снова вернулась в Комбль. Уцелев на передовой, «в тылу» Эрнст получил ранение в левую голень шрапнельной пулей, застрявшей в его ноге. Удар был коварным и неожиданным – пуля влетала в отверстие в кирпичной стене, ранее пробитое снарядом, и, прострелив дверь, настигла Юнгера в прихожей дома, где он квартировал. «Хорошей новостью» оказалось то, что кусок свинца застрял между большой и малой берцовой костью, не задев их самих. Это выяснилось в ходе операции, оперативно проведенной полковым хирургом. Под артобстрелом санитарная машина вывезла лейтенанта Юнгера в числе других раненных в более безопасный тыл, и он оказался в лазарете, устроенном в храме французской деревни Фен, а позже был отправлен в офицерский госпиталь в городке Кантен. Вскоре, поскольку рана быстро затягивалась, Юнгера отправили поездом в Германию, в гарнизонный госпиталь города Геры, из которого, спустя неделю, Эрнст сбежал, не дождавшись официальной выписки. Там же в Гере Юнгер все свои скромные сбережения в сумме 3 тысячи марок передал на военный заем, расставшись со своими деньгами (как выяснилось позже) навсегда, а затем, после двухнедельного отпуска, вернулся в свою часть.
В полку он узнал, что практически весь его взвод погиб, обороняя все ту же позицию у Гийемонта в ходе английского наступления. Несколько уцелевших раненных попали в плен к англичанам, которые вскоре заняли и Комбль. На этом наступление неприятеля в долине Соммы захлебнулось, и фронт стабилизировался.
Затем вместе со своим полком лейтенант Юнгер оказался в районе французской деревни Бранкур, там был назначен на должность командира одного из разведывательных отрядов дивизии, с которым разместился в деревне Льерамонт. Каждую вторую ночь Эрнст и его разведчики выходили на передовую, на участке левее Сен-Пьер-Ваастского леса, занятого врагом.
В первую же ночь Юнгер обходя посты, заблудился и чуть не утонул в болоте, а выбравшись кое-как на верную дорогу, попал в облако фосгена, неожиданно выпущенное неприятелем в сторону немецких окопов. Уйма людей погибла тогда, но Эрнст со слезящимися глазами все же успел натянуть на голову противогаз и остался жив.
Через ночь, лейтенант Юнгер вновь отравился на обход передовых позиций. Возвращаясь на рассвете, он оказался на открытой местности и попал под пулю замаскированного снайпера, которая пробила его правую и зацепила левую икру. Укрывшись в соседней воронке, Юнгер перевязал раны носовым платком, после чего ползком пересек опасную зону и доковылял до медпункта, по дороге до которого его чуть не убил разорвавшийся на перекрестке вражеский снаряд. Дальнейшее его путешествие на носилках, в санитарном автомобиле и поезде завершилось в военном лазарете города Валансьена, устроенном в бывшей гимназии недалеко от вокзала. Поэтому Юнгер не смог участвовать в штурме Сен-Пьер-Ваастского леса, что было для него самой большой досадой в те дни. Через две недели раны наполовину закрылись, и Эрнст немедленно вернулся в полк.
Ходил он еще с трудом, поэтому получил назначение на должность офицера-наблюдателя. В ноябре 1916 г. около двух недель с обрывистого склона холма он изучал с помощью стереотрубы сторону неприятеля, сидя на стуле, и сообщал обо всех примечательных событиях в штаб дивизии по телефону. 18 ноября дивизия получила смену, и Юнгер снова соединился со своим полком, стоявшим вторым эшелоном в деревне Фреснуа-ле-Гранд. Там он, как опытный и исполнительный офицер, принял командование 2-й ротой, временно оставшейся без командира, убывшего в отпуск.
В первую неделю января 1917 г. на смотре Ганноверского полка лейтенант Юнгер провел парадным маршем свою роту перед командиром дивизии генерал-майором Зонтагом, и через несколько часов получил из его рук Железный крест I класса. «Вы частенько получаете ранения, сказал генерал, – поэтому я придумал для Вас пластырь».
17 января 1917 г. Юнгер вновь на четыре недели покинул полк, для обучения в школе ротных командиров в учебном лагере Сиссон-у-Лаона. Учеба, по мнению Эрнста была эффективной и полезной, но дни проведенные в лагере запомнились ему, прежде всего, убогим рационом питания. Изо дня в день курсанты получали на обед водянистую похлебку из желтой брюквы, даже картошка, не говоря уже о мясе, была редкостью на столе. В Германии начинался продовольственный кризис… Вернувшись в полк в конце февраля, лейтенант Юнгер получил назначение на должность командира 8-й роты.
Вскоре Эрнст со своими людьми вновь оказался в долине Соммы и 1 марта занял участок окопов на передовой. В то время на Западном фронте продолжалась позиционная война, но по некоторым признакам можно было ожидать активизации противника в ближайшие месяцы. Артиллеристские обстрелы чередовались с вылазками английских разведчиков к линии немецких укреплений, солдаты иногда замечали подозрительные звуки под землей. Позже оказалось, что англичанам удалось заминировать большой участок германских траншей, в том числе и тех, где размещалась рота Юнгера.
Позже, вспоминая те короткие, но жестокие схватки с английскими разведчиками, Эрнст особо отмечал безупречное мужество вражеских бойцов, не сдававшихся в плен даже в безнадежных ситуациях.
Наконец, германское командование, осознав, что недостаток сил не позволит войскам удержать полуразрушенные позиции в случае массированного удара противника, отдало приказ своим дивизиям отойти за Сомму, на заранее подготовленный мощный рубеж – так называемую «Линию Зигфрида», которая на несколько сотен километров сокращала протяженность Западного фронта.
Перед началом скрытного отхода германских частей, рота Юнгера и еще три другие роты 13 марта получили почетное задание прикрывать участок обороны своего полка, вплоть до полного завершения операции. Уходя, немцы сожгли все, что могло гореть, разрушили все дома и даже спилили фруктовые деревья, а также отравили колодцы и заминировали дороги, чтобы нанести максимальный ущерб армии и экономике противоборствующей стороны.
17 марта ранним утром появились признаки близкой английской атаки, в переднем заболоченном вражеском окопе послышалось чавканье множества сапог, смех и возгласы. Однако немцы пулеметным и ружейным огнем сумели отбить первую попытку передовых групп врага сделать проходы в германских проволочных заграждениях. После этого англичане начали артподготовку наступления, но в 5 часов германские роты получили приказ оставить позиции, которые все еще продолжали усиленно обстреливать британские пушки. В назначенное время все солдаты прикрытия организованно отошли к Сомме. Рота Юнгера последней пересекла долину, и, как только она оказалась на другом берегу, мосты были немедленно взорваны саперами.
За успешное проведение операции, весь личный состав патрулей прикрытия получил двухнедельные отпуска. Эрнст на короткое время вернулся к своей семье, но уже 9 апреля вновь оказался на фронте и остаток этого месяца командовал наблюдательным пунктом и центром сбора донесений полка в деревне Фреснуа, регулярно подвергавшейся английским артналетам. И хотя многие подчиненные Юнгера погибли или были ранены в те дни, сам он на этот раз чудом не пострадал, даже когда тяжелый снаряд попал прямо в тот дом, в подвале которого он спал, вернувшись с дежурства. В конце концов, Эрнст с остатками своего отряда был вынужден прямо в ходе обстрела покинуть деревню, разрушенную к тому времени практически полностью. 30 апреля ганнноверцев сменил на позиции резервный полк, и Юнгер со своими людьми маршем отошел в тыл, на сборный пункт в городке Флер, а оттуда в деревню Серен, где он получил приказ принять под свое командование 4-ю роту, командир которой оказался в лазарете.
Этой ротой Юнгер командовал до конца мая, обороняя различные участки линии Зигфрида и прилегающие к ней территории. Когда прежний командир этой роты вернулся в строй, Эрнст сдал ему полномочия и возвратился в свою прежнюю 2-ю роту на должность командира взвода. Со своими людьми лейтенант Юнгер вновь занимался скрытным патрулированием прилегающей к передовой позиции нейтральной полосы, чтобы следить за действиями англичан и вовремя обнаружить их возможные вылазки.
Во время одного из таких выходов, на рассвете 13 июня 1917 г., отряд Юнгера из 20 бойцов обнаружил патрульную группу врага, двигавшуюся вперед с тихим шорохом в высокой траве, чтобы окружить и внезапно атаковать передовые посты немцев. В это время над головами разведчиков Юнгера засвистели шрапнельные пули, и на лугу у проволочных заграждений произошла первая короткая стычка с использованием гранат. Среди темных силуэтов врагов лейтенант Юнгер быстро определил их командира, отдававшего приказы на правом фланге. Однако численность наступавших оказалась около 70 человек, и Юнгер счел за лучшее бегом отвести своих людей к обрыву над узкой полевой дорогой, на более удобные оборонительные позиции. Немцы укрылись в неглубокой колее и приготовились встретить неприятеля винтовочным огнем, в то время как один дозорный по приказу лейтенанта периодически присматривал за действиями противника с верхней кромки обрыва.
Как только смолкла пушечная стрельба, послышался шум приближающихся из перелеска людей, что-то невнятно бормотавших в ответ на немецкие требования назвать пароль. Юнгер отдал приказ открыть огонь, хотя не был полностью уверен, что обстреливает врага, а не прибывшее германское подкрепление. Ответная стрельба его несколько успокоила, а раздававшиеся стоны раненных в рядах наступавших даже воодушевили. На некоторое время шум выстрелов смолк, и Эрнст на английском языке потребовал, чтобы наступавшие сложили оружие и подняли руки. Однако противник сдаваться не пожелал и упрямо шел вперед. В предрассветной мгле Юнгер увидел, как десятки вражеских стрелков цепью вышли из перелеска на открытое луговое пространство… Подпустив неприятеля на расстояние в пятнадцать метров, Эрнст приказал свои бойцам открыть прицельный огонь. Через минуту дозорный закричал: «Внимание, слева!».
Повернувшись, Юнгер увидел, что дюжий британский офицер, с револьвером в одной руке и булавой в другой, ведет вперед группу своих подчиненных и атакует немцев с фланга. Эрнст отдал приказ, его солдаты вскочили на ноги и встретили этот отряд винтовочным залпом. Британский командир и часть его людей упали на землю, остальные немедленно растворились во мгле. Немцы примкнули штыки и бросились в контратаку с криком «ура!», но оставшиеся в живых солдаты противника, не вступая в ближний бой, забрали часть своих раненых и отступили. Осмотрев окрестности, немцы обнаружили, что сражались с индийскими солдатами из 1-го Арианского стрелкового полка, которыми командовал старший лейтенант англичанин. Трое сильно израненных индийцев были взяты в плен, но один из них умер при переноске на немецкие позиции; трупы двух индийцев и английского офицера германцы похоронили на поле боя через два дня. Еще несколько индийских трупов немцы нашли позже.
В результате этого боевого столкновения один солдат Юнгера получил ранение в плечо, остальные остались невредимы. Рота встретила своих разведчиков с ликованием, их действия были с похвалой отмечены в приказе по дивизии. На следующий вечер лейтенант Юнгер со своими людьми вновь занял полевые посты в том же районе.
Остаток июня вылазки и перестрелки немецких и британских патрулей продолжались с переменным успехом, а в начале июля полк был маршем отведен в тыл, в городок Камбре, в провинции Артуа, где и пробыл почти весь месяц. Там лейтенант Юнгер по приказу своего командира полка занимался формированием и обучением полковой штурмовой группы, в преддверии очередного германского наступления.
25 июля Ганноверский полк был переброшен во Фландрию, где к тому времени уже неделю кипели смертоносные артиллеристские бои, каких еще не бывало в мировой истории. На передовую полк прибыл как раз вовремя, поскольку после сокрушительной артподготовки в атаку пошла английская пехота. На следующий день лейтенант Юнгер вновь принял командование 8-й ротой, чей командир был серьезно ранен в ходе неудачной германской контратаки, а затем добит прямым попаданием вражеского снаряда в командирский блиндаж. Рота понесла огромные потери, остатками 3-х взводов, численность личного состава в которых не превышала 15 – 20 солдат, командовали унтер-офицеры, и их боевой дух оставлял желать лучшего.
Юнгер, выполняя приказ командира батальона, повел остававшихся в строю людей вперед, сквозь плотную завесу заградительного артиллеристского огня, но до передовых окопов с ним дошли только пять солдат. Там Эрнст с удивлением и тревогой узнал, что его родной младший брат Фриц, призванный на службу в Ганноверский полк, был тяжело ранен накануне в сражении двумя шрапнельными пулями и лежит в соседнем санитарном блиндаже. Так, благодаря не слишком удачному капризу судьбы, братья встретились на фронте.
В нарушение всех приказов и предписаний лейтенант Юнгер поручил своим последним 5 солдатам доставить брата на полковой санитарный пункт в плащ-палатке на длинном шесте, и тем спас ему жизнь. Сам же Эрнст до наступления сумерек, взяв в руки винтовку, из воронок отстреливался от наседавших англичан. В 6 часов утра Юнгера и его последних бойцов на позиции сменили солдаты из 9-й роты. По дороге в форт Раттенбург – новое место расположении 8-й роты во второй линии обороны – Эрнст потерял раненным еще одного человека.
В форте Юнгер с 8-й ротой, истаявшей за последние дни до 20 человек, держал оборону под градом шрапнельных пуль и химических снарядов с единственным пулеметом. Он опять вооружился солдатской винтовкой и запретил своим подчиненным даже думать об отступлении. Чтобы пополнить личный состав гарнизона, лейтенант Юнгер своей властью оставлял при себе отступавших под натиском англичан германских солдат, оставшихся без командиров. Большинство оставались охотно, другим приходилось грозить применением оружия.
Вскоре после окончания очередного артобстрела форта, к нему вышла густая цепь английской пехоты, прорвавшей германский фронт. Люди Юнгера обстреляли наступавших из всех имеющихся у них в наличии стволов, заставили их залечь и попрятаться в воронках. Но через некоторое время новые отряды англичан начали окружать форт со всех сторон. Положение оборонявшихся стало безнадежным, и Эрнст принял решение прорываться к своим под прикрытием облаков дыма. Отряду удалось незамеченным выскользнуть из окружения по дну ручья, протекавшего в овраге мимо форта. Юнгер шел последним, поддерживая раненого офицера. Через некоторое время они встретились со второй ротой, шедшей к форту выручать своих товарищей. Оба ротных командира приняли совместное решение общими силами атаковать противника, для чего опять понадобилось под угрозой расстрела на месте поставить в стрелковую цепь прибившихся к 8-й роте артиллеристов, связистов, сигнальщиков и вестовых.
Контратака немцев оказалась для англичан внезапной, и множество одетых в хаки солдат полегли у форта Раттенбург. Заняв оборонительные позиции в кювете у дороги к форту, Юнгер отправил вестового в штаб полка с просьбой о подкреплении. Подмога пришла после полудня в виде нескольких взводов пехотинцев, саперов и пулеметчиков. Германцы спешно окапывались под начавшимся вновь шрапнельным огнем, направляемым с британских самолетов-разведчиков.
К ночи стрельба затихла, но ранним утром пошел проливной дождь, и спешно сооруженные неглубокие германские окопы вода заполнила почти до самого верха. Немцы остались безо всякого укрытия, насквозь промокли и промерзли, и неизбежно были бы истреблены все до единого человека, если бы англичане вновь начали стрелять. Но противник, также пострадал от ливня: потоки воды размыли и заболотили окрестности, транспортные средства увязли в грязи, и британская артиллерия на некоторое время осталась без снарядов. Вода и холод в прямом смысле слова охладили пыл сражавшихся сторон. В 11 часов дня, когда стучавшие зубами немцы были уже на грани отчаяния, пришел приказ из штаба полка – отойти на пункт сбора в деревне Коки. Там на промокшем лугу собрались поредевшие батальоны, и после плачевных подсчетов численности оставшихся в строю, все уцелевшие сгрудились у печек в деревянном бараке.
Передышка оказалась недолгой, и уже к вечеру английские снаряды стали бить по деревне, однако возобновившийся дождь препятствовал продолжению английского наступления, а в 3 часа утра следующего дня был отдан приказ к отходу. В городке Стаден было проведено переформирование подразделений полка, и лейтенант Юнгер получил под свое командование 7-ю роту, с которой он и прошел через все оставшиеся месяцы войны. Самоотверженные действия группы Юнгера в районе форта Раттенбург были отмечены отдельной строкой в сводке Германского генерального штаба, не упомянувшей, впрочем, имени скромного пехотного лейтенанта.
Через несколько дней Ганноверский полк был по железной дороге переброшен во Францию, и 7-я рота разместилась в городке Донкур для отдыха в течении нескольких спокойных дней. 9 июля Донкур посетил командир дивизии, генерал-майор фон Буссе, похваливший солдат и офицеров за отличное поведение в бою, а на следующее утро рота была переброшена на позиции у сожженной деревни Реньевиль, где Эрнсту предстояло воевать против французов. Командование ротой он передал призванному из резерва старшему по выслуге лет офицеру, а сам вновь вернулся на должность командира взвода разведчиков.
Боевые действия снова приняли позиционный характер, и лейтенант Юнгер со своими бойцами опять патрулировал нейтральную полосу, время от времени заглядывая в окопы неприятеля.
10 сентября Юнгер получил от командира полка приказ подготовить и провести разведку боем и взять пленных. Эрнст отобрал из числа добровольцев 2-го батальона наиболее рослых и отчаянных солдат, и 10 дней подряд тренировал их перед операцией на специально сооруженном по прототипу оригинала оборонительном сооружении, с применением боевых гранат. Отряд лазутчиков состоял из 14 человек, включая самого Юнгера; вторую такую же по численности группу возглавлял лейтенант Киниц, с которым Эрнст должен был согласованно взаимодействовать. К вечеру 22 сентября штурмовые группы вышли на исходные позиции, а Юнгер и лейтенант Киниц были приглашены на последний «ужин смертника» у командира батальона, ротмистра Шумахера.
После нескольких часов сна, группы были подняты в 3 часа ночи и позавтракали, офицеры провели последнее совещание. Без 20 минут 5 весь отряд в полном вооружении отправился в бункер на передовой линии, перед которым заранее были устроены проходы в проволочных заграждениях. Каждый из бойцов представлял собой небольшой «склад оружия и боеприпасов». Юнгер был вооружен четырьмя ручными гранатами и пятью лимонками, пистолетом, маузером и кинжалом, а кроме того имел при себе: мощное взрывное устройство, компас, сигнальный свисток и ножницы для резания проволоки. Во внутренний карман кителя Эрнст положил прощальное письмо домой, а в задний карман фляжку с шерри-бренди. Погоны и опознавательные знаки все сняли, чтобы противник не смог определить принадлежность лузутчиков, зато на рукаве у каждого имелась белая повязка, позволявшая отличать своих от чужих.
Без четырех минут 5 на соседнем участке фронта немцы открыли отвлекающий огонь по укреплениям французов, а ровно в 5 пулеметные пули засвистели и над головами разведчиков. Юнгер с часами в руках отсчитывал минуты. В 5.05 штурмовики двумя группами рванулись к французским позициям, перепрыгивая через спирали вражеских проволочных заграждений. Группа Юнгера, спрыгнув в неприятельские окопы первой линии, никого там не обнаружила, но справа группа лейтенанта Киница сразу же ввязалась в гранатный бой. Эрнст с подчиненными продолжали наступление; они перебрались через баррикаду из мешков с песком, и перебежками от воронки к воронке добрались до второй линии французских траншей. Там также никого не было, и лазутчики устремились далее по одному из ходов сообщения к третьей линии окопов. Попав в нее, германские разведчики начали осторожно продвигаться ползком вдоль хорошо укрепленной траншеи, к стенкам которой было прислонено множество винтовок.
Подобравшись к входу в одну из штолен, Юнгер по-французски прокричал требование: «Выходи наружу!», но в ответ из темноты к нему вылетела ручная граната. Эрнст успел отпрыгнуть в сторону, но взрыв в клочья разодрал его фуражку, осколки в нескольких местах задели его левую руку и оторвали кончик мизинца. Немцы немедленно закидали штольню гранатами, а сами направились вдоль траншеи в противоположную сторону и проникли к четвертой линии окопов, где оказались в зоне действия германского заградительного огня. Через некоторое время, группа Юнгера просто заблудилась в лабиринтах французских траншей, в дыму и грохоте взрывов, и никто уже не понимал – где они находятся и в какой стороне немецкие позиции. Стрелки компаса беспорядочно плясали, реагируя на груды металла со всех сторон, а отыскать Полярную звезду в небе возбужденному молодому лейтенанту, увы, не удавалось. В соседних траншеях стали раздаваться голоса французов, возвращавшихся после завтрака на боевые посты.
Кое-как сориентировавшись, немцы решили возвращаться. По пути они прихватили вражеский пулемет, чтобы хотя бы не возвращаться с пустыми руками, позже забрали с собой еще один. У передовой лини французских окопов немцы были замечены часовыми, и в них полетела круглая граната, осколок которой впился в руку шедшего рядом с Юнгером солдата. Немцы вновь заметались по окопам, опасаясь столкновения с массой врагов, но забрезживший утренний свет, наконец, позволил им найти дорогу к спасению. Под свист пуль они запрыгали по воронкам в сторону своих позиций.
Из четырнадцати бойцов лейтенанта Юнгера живыми вернулись к своим только четверо, в патруле Киница потери также были чрезвычайно велики. Добычей стали два французских пулемета, ни одного пленного взять не удалось, зато несколько тяжелораненых германских разведчиков попали в плен к французам. Тем не менее, выжившие участники операции получили в награду Железные кресты 2 класса и двухнедельные отпуска. Тела погибших лазутчиков французы любезно передали германской стороне, и они были похоронены на солдатском кладбище в Тьокуре, рядом с могилами немецких солдат, погибших во время франко-прусской войны 1870 – 1871 гг.
…В тот же день, когда лейтенант Юнгер вернулся из отпуска, Ганноверский полк был отведен с передовой в резерв, а 17 октября 1917 г. ганноверцы перебазировались во Фландрию. Там 73-й полк разместился в городке Руселаре, который усиленно атаковали английские войска. В этих боях Эрнст вновь исполнял обязанности офицера-наблюдателя и находился в распоряжении полкового штаба. Не раз он, во время исполнения поручений начальства, попадал под заградительный артиллеристский и минометный огонь противника, и даже ночами не мог спокойно выспаться из-за налетов английских бомбардировщиков.
28 октября ганноверцев сменил на позициях 10-й Баварский пехотный полк, а лейтенант Юнгер вместе со штабом 73-го полка перебрался в город Мост, но продолжал исполнять свои обязанности наблюдателя, теперь уже вооружая оперативной информацией командира полка баварцев, пока положение на фронте не стабилизировалось.
В итоге этой второй битвы во Фландрии англичанам не удалось существенно продвинуться вперед, но потери с обеих сторон были ужасающими, особенно много погибло молодых офицеров. Эрнсту пришлось тогда похоронить многих своих друзей.
3 ноября 73-й Ганноверский полк погрузился в вагоны на вокзале в Гитсе, и в два этапа, после короткого отдыха в Туркуэне, был переброшен опять во французскую провинцию Артуа, где германское командование готовило контратаку на дугообразный выступ, образовавшийся на линии Зигфрида, после танкового наступления противника у города Камбре. Немецкий натиск началась 1 декабря 1917 г. с ураганного артиллеристского обстрела и газовой атаки неприятельской линии обороны. После обеда, подразделения ганноверцев, до того находившиеся в резерве в районе городка Барраль, поротно отправились на передовые позиции. Первая германская атака не имела успеха, и 73-й полк должен был принять участие во второй. Лейтенанту Юнгеру со своей ротой предстояло в 7 часов утра 2 декабря атаковать на одном из участков и прорваться как можно глубже на прежние германские позиции.
В результате короткой, но жаркой схватки с англичанами в лабиринтах окопов и противотанковых ям, рота Юнгера, в составе которой было всего около 80 бойцов, выполнила приказ и захватила позиции на линии Зигфрида. В плен попала целая рота английских солдат – около 200 человек. Кроме того, была освобождена группа немецких военнопленных, неудачно атаковавших накануне. Раненный английский капитан сдался лично Эрнсту.
Отправив пленных в тыл под конвоем, лейтенант Юнгер расставил посты в занятых окопах, набитых оружием, включая пулеметы и минометы, а также разнообразной амуницией. Свой успех германские пехотинцы с разрешения своего командира отметили трофейным английским коньяком, а затем продолжили продвижение вперед, за линию Зигфрида и с небольшими потерями сумели выбить неприятеля из ближайшего блокгауза. Однако дальнейшему продвижению помешало ожесточенное сопротивление вражеских гранатометчиков, среди немцев оказалось много убитых и раненных, и они закрепились для обороны в блокгаузе, время от времени отбивая английские контратаки. После завтрака немцы бросились в очередную яростную атаку всеми силами, прокладывая себе путь гранатами и пулями, и даже командир батальона с винтовкой в руках шел в первых рядах. Англичане мужественно сопротивлялись и гибли массами в тесных траншеях, но не сдавались. Лейтенант Юнгер швырял гранаты, которые ему одну за другой подавали два его солдата. В разгар боя, две пули пробили его куску, и одна из них по скользящей задела череп. От сильного толчка Эрнст упал на землю, и, наполовину оглушенный, после перевязки поковылял в тыл, но по пути получил еще два мелких осколка в лоб, которые так и остались в его голове на всю оставшуюся жизнь. В итоге, в том бою погибли все унтер-офицеры и треть солдат роты Юнгера, многие получили ранения; во всем батальоне в строю остался только один ротный командир, но захваченные позиции удалось удержать.
Через день ганноверцы сдали свой участок фронта сменному полку и отошли в резерв, в деревню Леклюз. Там командир дивизии, генерал-майор фон Буссе в своей речи перед строем отметил выдающиеся заслуги 7-й роты 73-го полка и ее командира, лейтенанта Юнгера. Трое подчиненных Эрнста получили Железные кресты 1 класса, а сам он был представлен к награждению Рыцарским крестом ордена Дома Гогенцоллернов, который нашел своего героя уже дома, в дни рождественского отпуска. Свою простреленную в сражении у Камбре каску Юнгер сохранил на память о Великой войне.
На Западном фронте до конца зимы 1918 г. царило затишье, регулярно прерываемое, впрочем, артобстрелами и воздушными боями. С конца января Ганноверский полк начал усиленную подготовку к предстоящему весенне-летнему наступлению, в котором германское командование видело последнюю надежду победоносно закончить войну единым мощным ударом. 22 февраля части 73-го полка скрытно подошли к передовой линии и разместились в воронках слева от шоссе Дюри – Эндекур, чтобы по ночам готовить позиции для будущего наступления, включая окопы, ходы сообщения и штольни. В конце месяца полк был снова отведен в тыл и принял участие в дивизионных маневрах по прорыву обороны условного противника. По окончании маневров командир дивизии объявил офицерам, что штурм начнется в ближайшие дни. 17 марта полк маршем выступил на отведенный ему участок фронта у деревни Брюнемон. Штурм был назначен на утро 21 марта 1918 г. Ганноверцы имели задание прорваться между деревнями Экуст-Сен-Мен и Норей и, если случится возможность, то в первый же день достигнуть городка Мори.
Вечером, вблизи передовой линии рота Юнгера попала под обстрел тяжелых орудий, и один из снарядов прямым попаданием оглушил и сбил Эрнста с ног, ранив и убив при этом более сотни его солдат. Нервы лейтенанта не выдержали жуткого зрелища груды разорванных в куски трупов его людей и страшных звуков предсмертных хрипов раненых, он упал на землю и разразился судорожными рыданиями. Только к утру 18 марта Юнгер смог восстановить относительное душевное равновесие и обрел некоторую энергию для разумного руководства остатками роты. Перекличка показала, что из выступивших на позиции более ста пятидесяти человек, в строю осталось только 36. Перед началом наступления в 7-й роте царило мрачное настроение, и даже сообщение по радио о том, что на арену военных действий выехали кайзер Вильгельм и фельдмаршал Гинденбург не многим его улучшило.
Утром 21 марта, после немецкого ливня огня и газовых туч, пронесшихся по позициям англичан, ответили вражеские тяжелые орудия, и еще около десятка бойцов Юнгера было убито и ранено в передовых окопах. Во время этого обстрела погиб и командир батальона, капитан фон Бригсен. В 9.40 Эрнст поднял своих последних солдат в атаку.
Первую линию окопов, засыпанных землей от разрывов снарядов, и разодранный в клочья заслон из колючей проволоки наступающие легко преодолели, но со второй линии им навстречу застрочил пулемет. Приблизившись на 400 метров к железнодорожной насыпи Экуст – Круазиль, которую нужно было перейти, Юнгер заметил, что остался в полном одиночестве. Шрапнельные, пулеметные и ружейные пули, тучами несшиеся с земляного вала, выкосили часть его людей и прижали к земле остальных. Ненависть переполняла Эрнста, он с трудом удерживал себя от стрельбы по лежащим на земле раненым англичанам. К этому времени воздух настолько прогрелся огнем сражения, что стало жарко как летом, и лейтенанту пришлось сбросить свою шинель. Наконец, несколько солдат из роты Юнгера подтянулись к своему командиру и вместе они бросились на штурм огнедышащей насыпи. В воронках перед насыпью то и дело происходили одиночные схватки с врагами; когда заканчивались гранаты люди в исступлении бросали друг в друга твердыми комьями земли.
Достигнув насыпи, остатки немецких штурмовых рот оказались в «мертвой зоне», недоступной для английских пуль. Тогда, по приказу Юнгера, его бойцы побежали вдоль насыпи и начали палить в упор в амбразуры штолен, устроенных в ней, забрасывать их оставшимися гранатами. Подавив огневые точки, около сотни немецких пехотинцев перемахнули через переднюю насыпь и бросились атаковать двойную линию английских окопов, устроенных на второй насыпи в виде небольшой террасы. Началась беспощадная рукопашная схватка, в которой Юнгер использовал маузер и кулаки. Исход боя был решен за минуту; англичане выскочили из окопов и бросились бежать в свой тыл по открытому полю, а немцы безжалостно расстреливали их в спину. Земля вскоре покрылась мертвыми телами, уйти удалось немногим. По трупам немцы устремились вперед, но вскоре натолкнулись на огневой вал собственной артиллерии, который пришлось пережидать в воронках. Затем они заняли еще одну линию окопов, уже оставленную врагом, и, передохнув, продолжили наступление на следующую линию обороны англичан, расположенную в 500 метрах от них в небольшой лощине, на обоих краях которой были оборудованы пулеметные гнезда.
Эрнст в паре с одним солдатом атаковал английских пулеметчиков на левом фланге. Он бежал зигзагами, сбивая прицел вражеским стрелкам, и сам вел огонь из винтовки. Каждый раз, когда он ложился, солдат перебрасывал ему очередную обойму патронов. Несколько его метких выстрелов достигли цели, и вражеская пальба стала менее частой, но не прекратилась совсем, и у английской линии обороны сопровождавший Юнгера солдат получил смертельное ранение. В это время к той же позиции с левого фланга добежали еще несколько немецких солдат и гранатами подавили последние попытки британцев отбить нападение. Вблизи окопа несущийся вперед Эрнст споткнулся о проволоку и кубарем упал во вражеский окоп. Поднявшись, он увидел, что англичане бросили тяжелое вооружение и убегают по траншее на правый фланг; немцы стреляли им вослед. Раскаленный пулемет дымился, наполовину утонув в огромной куче стрелянных гильз. Рядом лежало тело здоровенного британского пулеметчика; пуля Юнгера попала ему в глаз. Обыскивая захваченную траншею, Эрнст в одной из штолен обнаружил и попытался взять в плен английского солдата, который, не подозревая об изменившейся обстановке, деловито набивал патронами пулеметные ленты. Англичанин попытался сбежать, и с ним пришлось покончить гранатой.
После этой жаркой схватки, изрядно пропотевший Эрнст с удивлением и радостью вдруг обнаружил, что мучившая его в последние дни простуда бесследно исчезла. Иногда и война бывает полезной для здоровья…
Немецкие пехотинцы немедля обстреляли из своего ручного пулемета британские огневые позиции на другом фланге и помогли наступающей справа 9-й роте также добиться успеха. Под натиском германцев, сотни павших духом англичан попытались сдаться в плен, и вышли из окопов, но их враги, объятые яростью, никому не давали пощады. Спасаясь от избиения, британские солдаты с поднятыми руками бросились бежать в немецкий тыл, но их продолжали безжалостно расстреливали как зайцев. Юнгер не принимал участие в этой вакханалии смерти, но спокойно наблюдал за ней словно из театральной ложи.
Через некоторое время немцы насытились кровью, их сознание прояснилось, дисциплина вновь овладела солдатской массой. Офицеры построили бойцов в боевые порядки, и наступление вновь продолжилось вдоль по лощине. Однако она закончилась возвышенностью, на которой занимали оборону спешно подошедшие вражеские колонны. Немцам пришлось укрыться от сильного ружейного и пулеметного огня в воронках. Здесь выяснилось, что все старшие офицеры батальона убиты и командование взял на себя лейтенант. Согласовав дальнейшие действия, ганноверцы продолжили наступление, под плотным огнем прошли вперед еще 3 – 4 километра и вытеснили британцев с возвышенности, захватив немало пленных. Пытавшихся сбежать немедленно уничтожали.
За высотой лежали руины деревни Врокур. Немцы отобедали приготовленной, но оставшейся нетронутой английской снедью, а после еды полистали английские журналы с многочисленными карикатурами на «гуннов». После обеда лейтенант Юнгер с несколькими солдатами своей роты вышел на исходные позиции для штурма деревни. Вместе с бойцами других рот они бросились вперед, но собственный артиллеристский огонь, заставил их остановиться, а затем вернуться назад. Темп наступления был потерян. Весь остаток дня немецкая пехота пыталась найти коридор в стене разрывов германских снарядов, но вступить в деревню не смогла, и понесла при этом новые потери от «дружественного огня» и английских пуль.
Становилось холодно. На вечерней заре офицеры собрали вокруг себя своих подчиненных для того, чтобы поротно организовать ночлег в захваченных блиндажах. Личный состав 7-й роты к тому времени сократился до 13 человек, включая самого лейтенанта Юнгера. Но из тыла подошли резервные части в качестве подкрепления.
Расставив посты, Эрнст быстро заснул, но в час ночи был поднят на ноги криками «ура!» и стрельбой на правом фланге. Пальба не была продолжительной. Вскоре лейтенант Юнгер принял под свое командование 60 человек 2-й роты, чей командир получил ранение и выбыл из строя.
С утра немецкая артиллерия вновь начала обстрел деревни, один из снарядов залетел в занятую германской пехотой траншею, и 4 человека пулеметной роты погибли на месте. Юнгер получил приказ с остатками 76-го пехотного полка атаковать деревню Врокур.
Сводные роты под его командованием заняли исходные позиции на небольшой высотке и там были обстреляны английскими аэропланами. Они не причинили немцам большого урона, но едва улетели самолеты, как на позиции штурмовой группы обрушился град британских снарядов и шрапнели, продолжавшийся до полудня.
После обеда, наконец, был дан сигнал к атаке. Юнгер и его бойцы бросились вперед, и достигли первой линии окопов врага, отошедшего назад. Англичане немедля открыли прицельный артиллеристский огонь прямой наводкой по наступающей немецкой пехоте, и немцам уже ничего другого не оставалось, кроме попытки как можно быстрее разделаться с расчетами орудий и этим прекратить обстрел. Но путь к пушкам немцам преградила шотландская пехота, не собиравшаяся отступать. Атакующие пробежали еще около 100 метров, но затем их наступление захлебнулось, натолкнувшись на усиливающийся огонь гранатометов. Немцы начали отступать, а шотландцы бросились в контратаку.
Юнгеру удалось собрать вокруг себя горстку людей и вместе они удержали занятые позиции. Но все попытки дальнейшего продвижения вперед по трупам горцев не увенчались успехом. Подходившие подкрепления таяли в течение нескольких часов таких раз за разом повторяющихся атак. Коса нашла на камень. Немецкие пулеметы строчили не смолкая, когда вода в них испарялась, солдаты наливали в них мочу из большой жестяной банки, которую наполняли коллективными усилиями. Лейтенант Юнгер лично расстреливал шотландцев из пулемета, но места выбывших во вражеских окопах немедленно занимали их товарищи… Через много лет один из раненных им тогда британцев, прочитав военные мемуары Эрнста Юнгера, прислал ему из Глазго трогательное письмо, где точно описывал тот бой с точки зрения обороняющейся стороны. Он не держал зла на немцев.
…Заканчивался второй день германского наступления на этом участке фронта. Немцы готовились заночевать в холодных окопах, кутаясь в английские шинели. Оружие держали под рукой, на случай возможной ночной атаки британцев. Вдруг в сумерках раздались крики «ура!», стрельба и грохот гранат слева. Поняв, что какая-то штурмовая группа внезапно ударила британцев во фланг, Юнгер немедленно бросил своих людей в очередную атаку. После короткого гранатного боя, шотландцы, избегая окружения, в беспорядке бросились к шоссе за деревней. Но было уже поздно, по пятам их яростно преследовали германцы. Перемахнув шоссе, шотландцы уперлись в длинный ряд заграждений из колючей проволоки, поневоле остановились и растерялись. В это время немцы настигли отступающих, установили пулеметы для стрельбы, и началась очередная безжалостная бойня; метущиеся вдоль проволоки жертвы валились на землю как подкошенные под дикие вопли германских солдат. В пылу сражения лейтенант Юнгер в английской шинели неосторожно бросился на обезумевшую толпу врагов, но какой-то удар свалил его на землю. Вероятно кто-то из своих, не разобравшись, выстрелил в командира с расстояния в несколько шагов. Через несколько мгновений Эрнст пришел в себя, а затем снял вражеское облачение, по совету подбежавшего к нему солдата. Ранения он сразу не заметил, но когда бой поутих, осмотр показал, что пуля прошла сквозь грудную клетку прямо под лентой Железного креста, наискосок от сердца.
Оставив свою сводную роту под командой своего друга, лейтенанта Киуса, Эрнст подобрал свой офицерский планшет и побрел в тыл с одним из солдат в качестве сопровождающего. По траншеям к тому времени вновь ожесточенно стреляли английские пушки. Один из снарядов разорвался рядом с Юнгером, от сильнейшего удара в затылок он ничком упал на землю и потерял сознание. Очнувшись, Юнгер обнаружил себя висящим вниз головой над окопом, на салазках станкового пулемета, под ним была внушительная лужа крови, вытекавшей из раны на голове. Ранение было обширным, но поверхностным, каска могла бы от него уберечь, но Эрнст забыл ее надеть, без должной подготовки бросившись в ночную атаку.
До лазарета лейтенант Юнгер посетил штаб и доложил генерал-майору Хебелю о достигнутом успехе. Генерал был обрадован и удивлен, поскольку по сводкам лейтенант Юнгер числился убитым еще в первый день наступления. За штабом Юнгер с двумя раненными англичанами был уложен в грузовую машину, и она доставила его в город Кеант. Оттуда уже на легковой машине он прибыл в полевой лазарет. Оперировавший его хирург был восхищен «удачной» формой ранений молодого пехотного лейтенанта. Осколок, попавший в голову, раскроив кожу, не задел черепную коробку; пуля, пробившая грудь, не задела никаких жизненно важных органов. Впрочем, обработка ран, как позже вспоминал Юнгер, оказалась гораздо болезненней самих ранений.
После медицинских процедур, раненый уснул сном младенца, а наутро был отправлен в госпиталь города Кантен. В конце концов, Юнгер оказался в Берлинском военном госпитале, где его двойное ранение зажило за две недели без каких-либо особых проблем. Правда, в течение еще нескольких недель после выписки, периодически Эрнст ощущал неприятный звон в ушах, но затем приступы утихли и исчезли без следа. Отгуляв положенный отпуск и восстановив здоровье, лейтенант Юнгер вернулся на фронт в начале июня 1918 г.
Его полк все еще размещался в захваченной у англичан деревне Врокур, но сама деревня теперь находилась в ближнем тылу германских войск. Окраины деревни были густо усеяны могилами немецких солдат, среди которых Эрнсту часто попадались знакомые имена. Новый командир полка, майор фон Люттихау, передал лейтенанту Юнгеру командование 7-й ротой, которая встретила своего командира так, как семья встречает отца после долгой разлуки.
Вскоре Ганноверский полк получил приказ занять переднюю линию позиции, защищающей деревню Пюизье-о-Мон. Ночью рота Юнгера на грузовиках отправилась на фронт, под шрапнельным и снарядным обстрелом, сквозь разрывы парашютных бомб вражеских бомбардировщиков. О приближении передовой свидетельствовал стойкий трупный запах. Вся местность была завалена обгоревшими корпусами подбитых английских танков и остовами сбитых аэропланов. Последний отрезок своего пути солдаты прошли пешим маршем, и в 3 часа ночи заняли довольно хлипкие окопы и блиндажи, оставленные им сменной ротой из другого полка. Началась обычная окопная жизнь… Утром 18 июня 7-я рота поступила в резерв командира полка и заняла позиции на окраине Пюизье, представлявшую собой груду развалин и многочисленные воронки. Через несколько дней Юнгер со своими бойцами вновь отправился на передовую, на смену 9-й роте.
В это время в дивизии началась эпидемия гриппа-испанки, и по другую сторону фронта болезнь свирепствовала с не меньшей силой. Но жестокость обстрелов от этого не снижалась, и огненные шквалы чередовались с газовыми атаками. К крупным неприятностям добавлялись мелкие происшествия. Например, лейтенант Юнгер, при попытке разобрать для изучения английскую ружейную гранату, потерял кончик указательного пальца и приобрел кровоточащие ссадины на лице, неосторожно вынимая взрыватель из капсюля.
20 июня 7-я рота опять отошла к Пюизье. К вечеру этого дня, англичанам в результате решительной атаки удалось занять участок германских траншей. Командир полка срочно сформировал штурмовую группу для того чтобы выбить противника с захваченной им позиции, а лейтенант Юнгер со своими людьми должен был противодействовать подходу английских подкреплений. Ранним утром следующего дня 7-я рота выдвинулась к месту проведения операции, но попала под сильнейший град пуль и залегла. В 11 часов дня рота в гранатном бою отразила не слишком упорную атаку противника, а вечером получила приказ вернуться в Пюизье. Там Юнгер узнал, что его рота получила новое задание – на заре следующего дня отбить у врага траншею в низине, которая простреливалась англичанами со многих мест и была для них как на ладони. Эта операция, вероятно, была спланирована в штабе по карте, и не учитывала реального рельефа местности; проведение ее было чревато для 7-й роты большими, неоправданными потерями. Эрнст это прекрасно понимал, но не мог не выполнить приказ. Рота смогла вытеснить англичан, но ее личный состав сильно сократился.
В ходе череды английских атак и германских контратак, противостояние было упорным, но постепенно англичане добивались своего, отвоевывая пространство и оттесняя немцев. К тому же позиции англичан и немцев предельно сблизились, а местами перемешались, поэтому во время обстрелов врага германской артиллерией, под огонь часто попадали и немецкие солдаты.
Во время одной из контратак в лабиринтах окопов и ходов сообщения, Юнгер со своими людьми, шедшие вперед второй волной, нос к носу столкнулись с группой новозеландских солдат, брошенных наперерез наступающим немцам. В руке у Эрнста была ручная граната, и он даже не бросил ее, а скорее положил под ноги ближайшего врага, отскочив после этого за поворот траншеи. Тем не менее, новозеландцам удалось окружить и уничтожить передовой германский отряд, наступавший перед 7-й ротой, а роте Юнгера опять пришлось занимать оборонительные позиции. Эрнст вновь из пулемета лично расстреливал врагов. К этому времени в распоряжении лейтенанта Юнгера осталось всего 15 человек. Следующая британская атака стала бы для них неизбежно гибельной, но на счастье немцев наступательный порыв новозеландцев угас, и только благодаря этому 7-й роте удалось удержать свою траншею.
7 июля рота сдала свой участок сменной роте 164-го полка, и по приказу командования была отведена в тыл. В приказе по дивизии, ее командир, генерал-майор фон Буссе отметил храбрость 73-го пехотного полка, проявленную 25 июня в тяжелых боях с превосходящим по численности врагом. При этом генерал упомянул единственного офицера полка – лейтенанта Юнгера, действия которого он расценил как лучший пример исполнения своего долга для офицерского и солдатского состава.
После нескольких дней отдыха в тылу, в начале августа Ганноверский полк опять был выдвинут в прифронтовую полосу в провинции Артуа, и разместился в пригороде Камбре. Регулярные ночные налеты вражеских бомбардировщиков на Камбре свидетельствовали о завоеванном союзниками по Антанте превосходстве в воздухе. В дневное же время англичане с аэростатов разбрасывали над германскими позициями пропагандистские листовки, призывающие немцев сдаваться в плен. Личный состав полка участвовал в учениях или занимался строевой подготовкой на плацу, при этом паек был чрезвычайно скудный и сомнительного качества, некоторое время солдаты получали на ужин одни огурцы. Юнгер отмечал в своих мемуарах, что к тому времени появились первые признаки падения боевого духа в солдатской массе, и боевые качества большей части пополнения его роты вызывали большие сомнения. Поэтому он выделил из состава своего подразделения ударную штурмовую группу, и основное учебное время посвящал ее подготовке. Сам он в свободное время занимался чтением, купанием, верховой ездой и стрельбой по бутылкам, нередко расстреливая до сотни патронов в день.
В 11 часов ночи 23 августа лейтенант Юнгер получил из рук вестового штаба приказ о наступлении. После ночного марша, дневной стоянки и транспортировки на грузовых автомобилях, ранним утром 25 августа полк занял позиции справа от шоссе Камбре – Бапом недалеко от Беньи, при этом командование предупредило офицеров о вероятной атаке новых, быстрых и маневренных танков противника. В начале 7-го часа после полудня командир полка, собрав офицеров, объявил, что получен приказ к наступлению на занятую врагом окраину деревни Фаврей, которое после получасовой артподготовки начнется ровно в 19 часов.
Жидкая пушечная пальба не слишком воодушевила пехоту, но рота Юнгера в образцовом порядке пошла вперед, под обстрелом аэропланов противника, сквозь шрапнельные разрывы. На окраине полуразрушенной деревни цепи немцев попали под пулеметный огонь англичан, понесли серьезные потери, но продолжали упорно продвигаться к своей цели. Видя такую решительность врага, англичане оставили деревню и отошли. Командир батальона отдал приказ продолжать наступление, и лейтенант Юнгер, несмотря на тяжелые предчувствия, вновь повел своих людей под свист пуль далее на запад по открытому полю, сам идя перед первой шеренгой. Железный крест во время этой последней атаки отстегнулся с его мундира и упал на землю (это был дурной знак), и денщик Эрнста с большим трудом отыскал его в траве.
Вскоре немцы опять попали под огонь пулеметов и лейтенант приказал своим бойцам перейти на бег, чтобы как можно быстрее достигнуть вражеских позиций, пока потери не стали катастрофическими. Рота бросилась вперед; люди перепрыгивали через несколько наспех вырытых траншей, и, во время прыжка через одну из них, пуля навылет ударила Юнгера прямо в грудь. С криком он тяжело упал на дно окопа, мысли о близкой смерти пронеслись в его мозгу, и через несколько секунд Эрнст потерял сознание. Бросившийся к нему солдат расстегнул ему мундир и освободил от портупеи. Рубаха лейтенанта была в крови на правой стороне груди и на спине. Юнгер очнулся и увидел, что солдат из другой роты освежал его, махая его планшетом. Наступающие цепи остановились в занятых окопах, а в это время англичане пошли в мощную контратаку.
Ганноверцы отстреливались, но атакующие их англичане значительно превосходили их числом. Через некоторое время среди немцев пронесся истошный крик: «Они прорвались слева! Мы погибли!» Критический момент заставил Эрнста собрать в кулак последние силы; он поднялся на ноги, цепляясь за стенки окопа. Кровь, скопившаяся в легких, вытекла из его ран толчками, и он почувствовал некоторое облегчение. Еле держась на ногах, в расстегнутом мундире и с пистолетом в руке он наблюдал, как гибнет его рота под огнем стрелковых цепей англичан и пушечно-пулеметной пальбы четырех прорывающихся на фланге танков. Впрочем, все вражеские танки были за несколько минут уничтожены огнем германской артиллерии, но английские пехотинцы, проникшие за германские позиции, уже бежали вдоль траншей со штыками наперевес, а со стороны деревни к позиции роты Юнгера английский конвой вел колонну пленных немцев. Эрнст понял, что неприятель захватил деревню и его истекающий кровью 73-й полк оказался в полном окружении. Англичане потребовали, чтобы немцы сложили оружие. Многие окруженцы выполнили это требование и стали настойчиво призывать к этому же своих товарищей, но, по приказу Юнгера, стоявшие вокруг него солдаты продолжали стрелять и в чужих, и в своих. Кто-то орал: «Нет смысла! Не стреляйте, ребята!» Выбор оставался только между пленом и пулей, и два офицера, находившиеся рядом с лейтенантом Юнгером, беспомощно улыбнулись и сбросили на землю свои портупеи. Но Эрнст сдаваться не собирался; он кое-как выбрался из траншеи и побрел в сторону деревни. Вокруг царила полная неразбериха: часть британцев уже обменивалась с немцами сигаретами, другая часть продолжала штыковую резню. В этом хаосе на тяжело бредущего раненного германского лейтенанта англичане некоторое время не обращали внимание. Но вдруг на его пути возникли двое конвойных, приведших из деревни группу пленных солдат из 99-го полка. Юнгер уложил ближайшего из пистолета, второй выстрелил в него из винтовки, но промахнулся.
Далее Эрнст пробирался к своим вдоль какой-то траншеи, встретил там прятавшихся двух солдат с близоруким лейтенантом, в бою потерявшим очки, и повел их за собой. Вместе они добрались до укрепленной позиции на окраине деревни, с которой немцы в полном окружении продолжали поливать англичан огнем из шести станковых пулеметов. Там оказался и офицер-медик, на скорую руку перевязавший раны Юнгеру. Деревня уже кишела англичанами, поэтому несколько бойцов получили задание вынести раненого лейтенанта в плащ-палатке в безопасное место вдоль восточной окраины Фаврея. Однако во время этой эвакуации группа была замечена неприятелем и подверглась усиленному обстрелу. Пуля в голову свалила замертво одного из солдат, и лежавший в брезенте Эрнст упал на землю.
Когда стрельба несколько утихла, солдаты вновь попытались продолжить вынос раненного. На следующем рывке погиб еще один солдат, английская пуля пробила его каску. Но третий солдат поднял лейтенанта на плечи, и ему повезло больше – он успел добежать под ливнем пуль до ближайшего холма и укрылся за ним. В сумерках крошечному отряду удалось выбраться незамеченным за боевые порядки врага; солдаты принесли Юнгера в санитарный блиндаж в расположении германских войск, где чай с лимоном и укол морфия погрузили его в продолжительный сон. На следующий день он был на автомобиле отправлен в тыловой лазарет, и тряска в дороге чуть не добила Эрнста. Спустя 14 дней санитарный поезд увез его в Германию, в родной Ганновер.
На этом Первая мировая война закончилась для лейтенанта Юнгера. Во время лечения он несколько раз оказывался на пороге смерти, но все-таки выжил. Когда положение стабилизировалось и медленно, но верно начался процесс выздоровления, Эрнст принялся подсчитывать памятные знаки на своем теле, которые оставила ему война. Выяснилось, что, не считая рикошетов, царапин и ссадин, он получил 14 ранений, а именно: 5 винтовочных пуль, 2 снарядных осколка, 4 осколка ручных гранат, шрапнельную пулю и 2 пулевых осколка, входные и выходные отверстия от которых оставили на его теле 20 шрамов. Он по праву прикрепил к своему мундиру Золотой знак за ранения, которым был награжден, находясь в полевом лазарете.
22 сентября 1918 г., когда во время очередного кризиса Юнгер находился в полубессознательном состоянии, к нему в палату принесли следующую телеграмму: «Его Величество кайзер присуждает Вам орден «Pour le M;rite». Поздравляю Вас от имени всей дивизии. Генерал фон Буссе»… Эрнст Юнгер прожил после Великой войны еще 80 лет и стал последним в истории кавалером этого военного ордена.
Оправившись от ранения, лейтенант Юнгер продолжал служить в рейхсвере до 1923 г., а в свободное время, по совету отца, литературно обрабатывал свои фронтовые дневники. На их основе он подготовил к публикации свою первую книгу «В стальных грозах», которую издал в 1920 г. небольшим тиражом за счет собственных средств. Его ждал грандиозный успех. В короткий срок мемуары Юнгера стали невероятно популярны в Германии. Эта книга прославила автора, и настойчиво подтолкнула Эрнста к писательской карьере.
В те же 1920-е гг. Юнгер изучал зоологию и философию в университете Лейпцига, но, в конце концов, отказался от мысли стать ученым, и навсегда оставил работу над докторской диссертацией.
Во второй половине 1920-х гг. Эрнст Юнгер жил в Берлине, где вместе со своим братом Фридрихом поддерживал тесные контакты с рядом партий консервативного и националистического толка, участвовал в деятельности движения германских ветеранов войны «Стальной шлем», публиковал свои статьи в газете молодой нацистской партии «Фелькише беобахтер», а также в других националистических изданиях. Он много работал, и его новые книги охотно тиражировали ведущие издательства Германии. 3 августа 1926 г. Эрнст женился, и своего первого сына по семейной традиции назвал Эрнстом. В 1934 г. у Юнгера родился второй сын – Александр.
Юнгер страстно любил свою родину – оплот тысячелетней культуры, был настоящим националистом, рыцарем чести и традиции, и именно поэтому так отвратителен ему вскоре стал национал-социализм с его вульгарными представлениями о «превосходстве германской расы господ», позволяющими любому малообразованному быдлу с немецкой фамилией мнить себя достойным повелевать миром. Довольно быстро Юнгер полностью разочаровался в нацистском движении, уже с конца 1920-х гг. сторонился нацистов. В 1928 г. он отклонил предложение Йозефа Геббельса вступить в НСДАП и баллотироваться от нее в Рейхстаг, а в 1933 г. отказался вступить в реорганизованную Гитлером и Геббельсом Прусскую академию искусств Третьего Рейха. Более того, иногда в своих текстах Юнгер позволял себе завуалировано критиковать гитлеровский режим, и однажды гестапо даже проводило обыск в его доме. Тем не менее, он жил безбедно, получая высокие доходы от публикаций своих произведений в различных странах мира, и вместе с Г. Бенном и Г. Гауптманом был одним из трех наиболее известных и популярных немецких писателей Третьего Рейха. В 1930-е гг. он много путешествовал по миру.
С началом Второй мировой войны он, как офицер-резервист и гражданин своей воюющей страны, был призван в Вермахт в 1939 г. в чине гауптмана, и в 1940 – 1942 гг. служил в штабе германского военного командования в Париже. Там Юнгер отвечал за работу над операцией «Морской лев» (планом вторжения в Великобританию), занимался цензурой писем и отслеживал связи между армией и партией. Как известный писатель он приобрел во французской столице много почитателей, друзей и знакомых, и даже сблизился с некоторыми деятелями французского Сопротивления. Затем он 3 месяца провел на советско-германском фронте, а после вновь вернулся во Францию. В ходе расследования заговора германских военных, пытавшихся организовать убийство фюрера в июле 1944 г., имя Юнгера упоминалось косвенным образом в показаниях подследственных, но Гитлер испытывал к Юнгеру глубокое уважение, как к герою Великой войны, и поэтому запретил его трогать. Однако в октябре 1944 г. Юнгеру все же пришлось уйти в отставку, а в ноябре того же года на Итальянском фронте погиб его сын Эрнст.
После окончания войны в Европе Эрнст Юнгер вновь вернулся к литературной работе и был одним из наиболее успешных и почитаемых писателей в Западной Германии. Союзники после оккупации Германии наложили запрет на издание его книг, но в 1949 г. запрет был снят, и труды Юнгера опять стали печататься массовыми тиражами. Со временем Юнгер стал признанным классиком философской мысли традиционалистского направления и одним из главных теоретиков консервативной революции, он написал за свою долгую жизнь множество различных книг и статей, полное собрание которых составило двадцатитомник. Ему были присуждены многочисленные литературные премии.
В 1950 г. Эрнст Юнгер поселился в небольшом особняке в маленьком городке Вильфлинген в Нижней Швабии, в нем он и жил до конца своей жизни. Одно время он имел сомнительное пристрастие к ЛСД, когда увлекся идеей постановки опытов над собственным сознанием. С 1960-х гг. и почти до конца жизни он снова много путешествовал по зарубежным странам.
В 1984 г. Юнгер принимал участие в церемонии, посвященной памяти солдат, погибших в двух мировых войнах, на которой также присутствовали лидеры Германии и Франции: Гельмут Коль и Франсуа Миттеран. Эти политические деятели впоследствии лично посетили его в Вильфлингене в 1985 г., когда ему исполнилось 90 лет. Столетие Юнгера было отмечено в Германии повторным присуждением ему самой престижной немецкой литературной премии имени Гете, к творческому наследию которого Эрнст всегда относился с особым трепетом и любовью.
После смерти писателя в 1998 г., его особняк получил статус Дома-музея Эрнста Юнгера. Германское почтовое ведомство в год смерти выдающегося немецкого литератора и философа выпустило специальную марку, посвященную ему.
Майор Лоуренс Аравийский
Лоуренс Аравийский был самым экзотичным английским героем Первой мировой войны. Имея воинский чин и боевые награды, он ненавидел военную форму, и даже на прием к королю Георгу V ходил в арабском бурнусе. По своему характеру, привычкам, образу мысли и манере одеваться он был настолько нетипичным британцем, что после его смерти в мае 1935 г. только благодаря личному вмешательству Уинстона Черчилля скончавшегося Лоуренса Аравийского удалось похоронить в лондонском соборе Святого Павла, среди британских военных героев, несмотря на сильнейший протест родственников тех, кто был там похоронен ранее.
Томас Эдуард Лоуренс родился 15 августа 1888 г. в поместье Тремадог в Северном Уэльсе, и был внебрачным сыном аристократа и горничной. После рождения Томаса его отец ушел от жены и дочерей и поселился с новой семьей. Этот, мягко говоря, необычный поступок отца, видимо, послужил для сына примером нетривиального отношения к жизни и стал основой особой жизненной позиции будущего английского героя.
Семья Томаса долго скиталась по Англии, Шотландии и Франции, пока не осела в университетском городе Оксфорде. К тому времени мальчику исполнилось 8 лет и его отдали в школу, которую Томас вскоре счел «пустой тратой времени». Гораздо интереснее было читать приключенческие книжки, отправляться за десятки километров на велосипеде в поисках полуразрушенных замков или совершать ночные рейды на кладбище. При этом, коллективные игры были ему не по нутру, поскольку он не любил подчиняться никаким правилам. От изучения замков он перешел к осадному оружию, военной стратегии и особенно увлекся историей крестовых походов, причем, в одиночку играя в войну, он неизменно представлял себя в роли сарацина, а не рыцаря. Кроме того, будущий воин пустыни внимательно изучал культуру арабов и историю войн.
В 21 год Томас Лоуренс успешно сдал вступительные экзамены на исторический факультет Оксфордского университета, но вскоре у преподавателей приобрел репутацию разгильдяя и прогульщика. Основным курсом обучения он интересовался мало, книги читал не по теме занятий. Однако, в конце концов, ему было разрешено защитить дипломную работу по специальному вопросу, не имеющему отношения к программе обучения. Лоуренс выбрал темой военную архитектуру крестоносцев, и летние каникулы 1908 г. решил использовать для осмотра замков крестоносцев в Сирии. Его не пугала летняя жара Ближнего Востока, не смущало отсутствие средств на закупку снаряжения и наем носильщиков. Он прошел пешком в одиночестве по всему намеченному маршруту одетый в бурнус, используя гостеприимство местного населения и довольствуясь самой простой едой.
Получив за дипломную работу высшую оценку и стипендию на научные изыскания, Лоуренс отправился в Египет на раскопки. Там, вследствие бедности и отсутствия предрассудков в отношении местного населения, молодой археолог приобрел бесценный опыт жизни среди арабов, изучил особенности их мышления и поведения, научился говорить на арабском языке совершенно безо всякого акцента, и даже внешним своим обликом перестал отличаться от египтян, загорев до черноты на жарком солнце. К тому же Лоуренса роднила с кочевниками пустынь жажда свободы и страсть к перемене мест. Ему пришлась по душе простота бедуинской жизни.
Накануне Первой мировой войны Лоуренсу довелось путешествовать по Синаю, где он под видом археологических изысканий собирал материал для английской разведки – наносил на карту дороги и колодцы в этом регионе Османской империи. Начало войны застало его за написанием археологического труда о синайских открытиях, поскольку турки не без оснований обвинили экспедицию в шпионаже и потребовали предоставить отчет о проделанной работе.
Тогда же он попытался пойти добровольцем в армию, но низкорослого Лоуренса забраковала призывная комиссия. Зато в географическом отделе Генерального штаба знали о его деятельности на Синае и рады были взять к себе столь перспективного новобранца. Лоуренс занялся составлением карт, а затем его перевели в каирское отделение Арабского бюро. Турция уже вступила в войну на стороне Германии и Австро-Венгрии, и обязанности Лоуренса заключались в основном в допросах пленных. С этим делом он справлялся блестяще. У него был безотказный способ: «По первому их слову я определял местность, откуда они родом, а потом спрашивал о проживающих там моих знакомых. Они мне говорили все». Однако Лоуренс раздражал старших по званию сослуживцев манерой одеваться и демонстративным отказом отдавать честь при встрече. К тому же он писал возмутительные доклады, в которых критиковал высшее командование за недостаточную компетентность, не скрывая при этом симпатий к восставшим арабам.
Поэтому неудивительно, что как только появилась возможность, начальство поспешило избавиться от такого сотрудника, отправив его подальше – офицером связи к арабскому эмиру Фейсалу, вождю бедуинов, восставших против османов. К тому времени турки самыми жестокими мерами достаточно успешно подавляли бедуинских мятежников, которым в войне катастрофически не хватало оружия, материальных средств и боевого духа. Арабы целыми племенами стали возвращаться домой из повстанческого войска Фейсала.
В октябре 1916 г. Лоуренс встретился с Фейсалом под Джиддой, и на вопрос эмира – нравиться ли ему в арабском военном лагере, ответил: «Конечно, но отсюда далеко до Дамаска». Англичанин и араб улыбнулись друг другу, и одной этой фразой был скреплен между ними дружеский союз.
Осмотрев бойцов Фейсала, Лоуренс увидел, что это преимущественно крепкие выносливые люди с повадками разбойников, он понял, что в партизанских вылазках им не будет равных, но пытаться использовать их в позиционной войне – значит просто бессмысленно погубить. Лоуренс стал жить среди них, учился ходить босиком, как настоящий бедуин, клясться бородой пророка и воевать.
Война по-арабски, вероятно, была последней романтической войной XX века. Но экзотические верблюды, сабли, копья и обычай кровной мести уже сочетались в ней с бронемашинами и аэропланами. Все это необходимо было учитывать Лоуренсу, чтобы составить смелый план военных действий против турок и успешно его реализовать имеющимися силами. Лоуренс всегда мужественно брал на себя ответственность в решении трудных вопросов, предпочитая скорее подвергнуть риску собственную жизнь, чем успех всего предприятия. Когда воин из его отряда убил араба из другого племени, Лоуренс лично застрелил убийцу, чтобы избежать кровопролитной родовой мести и раздоров в войске.
Главной тактической целью для восставших была Акаба – порт на берегу одноименного залива, на границе между Аравией и Синайским полуостровом, который следовало захватить, наступая с востока.
В мае 1917 г. экспедиция с Лоуренсом во главе отправилась в многодневный переход. Вьючные верблюды были нагружены мукой, взрывчаткой и золотом, необходимым для выплат добровольцам, которых вожди повстанцев надеялись завербовать в пути.
На девятнадцатый день караван достиг земель дружественного бедуинского племени, и после недолгой стоянки там, 19 июня 1917 г. войска Лоуренса выступили в поход на Акабу. По дороге Лоуренс предложил с наступлением ночи атаковать один из турецких блокпостов. Ему возразили, что это будет трудно сделать из-за полнолуния, но Лоуренс знал, что ночью должно произойти лунное затмение и пообещал, что луны некоторое время не будет. Подчинившись приказу, арабы с ходу захватили турок врасплох и уверовали в пророческий дар своего командира.
После столь блистательной победы взять Акабу тоже оказалось не сложно. В сентябре 1917 г. бойцы Лоуренса начали выводить из строя близлежащие железные дороги.
Отряд Лоуренса с двумя английскими минометчиками, нагруженный взрывчаткой, один за другим пускал под откос турецкие поезда. Однажды они нашли место, где железная дорога делала крюк, и подложили под рельсы динамит. Но едва прозвучал взрыв, как бедуины бросились грабить вагоны. А затем, торопясь увезти добычу, оставили Лоуренса одного сматывать провода, и он едва не попал в плен. При этом Лоуренс любил «широкие жесты», охотно тратил на арабов и казенные деньги, и трофейные материальные средства; такая щедрость в представлении арабов была непременным качеством настоящего полководца, и авторитет Лоуренса рос как на дрожжах.
Зимой арабы традиционно не воевали, и поэтому войско повстанцев остановилось лагерем в оазисе Азрак. Лоуренс, разумеется, не мог вынести нескольких месяцев бездействия и, переодевшись местным жителем, направился разведать пути скрытного подхода к городу Дераа, который арабы намеревались атаковать весной. Вблизи местного аэродрома разведчик был замечен турецким сержантом и доставлен в канцелярию местного бея. Там Лоуренс заявил, что он черкес (среди них попадались голубоглазые блондины). Черкесы обязаны были служить в турецкой армии, поэтому турки посчитали Лоуренса «уклонистом», насильно зачислили в войска. В ту же ночь его пожелал увидеть в своей постели местный бей, а когда Лоуренс отказался «любить начальника», несколько солдат жестоко избили его «для вразумления», а затем, вероятно, изнасиловали. Томас чуть не сошел с ума от боли, а страшные шрамы от побоев оставались на его теле до конца жизни. Тут стоит отметить, что все предыдущие годы Томас был горячим сторонником «вечной девственности», и не раз говорил, что все телесное ему противно. После ужасной ночи в Дераа его раздирали противоречивые чувства чудовищного стыда, омерзения и угрызений совести, за то, что насилие над ним нашло некий положительный отклик в какой-то части его существа. Вероятно, та ночь и сделала из него гомосексуалиста. С тех пор Лоуренс часто в разговорах поминал идею Платона о непобедимом войске, в котором отношения между воинами строятся на взаимной плотской любви, а позже, уже в Англии, у него появятся друзья, отношения с которыми будут далеко не платоническими.
Потерявшего сознание Лоуренса оттащили в госпиталь, где перевязали и бросили на пол. Тамошний охранник, видимо, более человечный, чем его товарищи, уходя, шепнул Лоуренсу, что дверь в смежной комнате будет открыта. С трудом двигаясь, Лоуренс выбрался из дома. Когда он, шатаясь, брел по дороге прочь из Дераа, какой-то араб сжалился над ним и подвез на своем верблюде до лагеря. Именно на обратной дороге он и обнаружил тот скрытый путь из города, на поиски которого отправился. По возвращению в Азрак от пережитого потрясения он заболел и впал в депрессию. Все люди ему опротивели, и он часами бездумно лежал в палатке. Кроме того, Лоуренс все яснее видел, что его положение чужестранца не вяжется с проповедью национальной свободы.
Из подавленного состояния его вывел приказ британского командования прибыть в Палестину, в штаб армии. 9 декабря турки сдали Иерусалим англичанам, и Лоуренс Аравийский участвовал в церемонии торжественного вступления английских войск в священный город. Тогда он был награжден орденом Бани, получил чин майора, и по его словам испытал «один из моментов величайшего удовлетворения за все время войны».
Затем Лоуренс получил приказ партизанскими действиями в тылах турок обеспечить успех английского наступления на Иерихон, которое должно было начаться 19 сентября 1918 г. В частности, в задачу Лоуренса входило перерезать железную дорогу в районе Дераа. Стараниями арабских повстанцев Дераа вскоре была отрезана от внешнего мира, англичане продолжали громить турок, и Четвертая турецкая армия начала отход к Дамаску, по пути сжигая селения мятежников, вырезая все арабское население, в том числе женщин и детей.
Охваченные жаждой мщения, арабы вскоре нагнали отступающую колонну и принялись беспощадно истреблять турок. Лоуренс же поскакал в Дераа, чтобы установить там власть эмира Фейсала. Когда английская армия подошла к Дераа, арабы уже ввели военное управление и охраняли депо и склады. Перед рассветом Лоуренс сел в свой бронированный роллс-ройс и поехал к Дамаску.
Спешно отступая из Дамаска, турки подожгли склады с боеприпасами, и теперь город сотрясали взрывы, но значительных разрушений этому прекрасному древнему городу они не нанесли. 1 октября 1918 г. войско арабов вступило в Дамаск. Лоуренс отказался первым въехать в город, чтобы не давать британцам повода предъявить территориальные претензии на основании того, что первым в столицу вступил английский офицер.
Лоуренс понимал, что сделал для создания независимого арабского государства все, что мог, и теперь принимать решения будет не он, а руководители воюющих держав. Его отставка была принята. Скоро Турция вышла из войны, а потом капитулировала и Германия. Перед обратным путешествием он просил командование о присвоении ему чина полковника. Лоуренс был равнодушен к знакам отличия, но любил комфорт, а звание полковника позволяло за казенный счет добраться в Англию поездом в вагоне первого класса.
Но и официально покинув службу, Лоуренс продолжал оказывать услуги своему другу Фейсалу. В его интересах он составил план политического переустройства Ближнего Востока и представил его на заседании Восточной комиссии кабинета министров. Кроме того, Лоуренс в качестве переводчика сопровождал эмира на его аудиенции в Букингемском дворце, причем для встречи со своим королем демонстративно облачился в бурнус.
Военному, который спросил, считает ли он правильным, что подданный короны и офицер приходит на подобное мероприятие одетым в иностранную военную форму, Лоуренс дал поистине рыцарский ответ: «Когда человек служит двум господам и вынужден разгневать одного из них, то лучше обидеть более могущественного. Я пришел сюда как переводчик эмира Фейсала, который привык видеть меня в этой одежде».
Все кончилось тем, что Фейсал получил лишь часть Сирии с Дамаском, да и то под контролем Франции. Реальной поддержки со стороны Англии эмир не получил. Лоуренс чувствовал себя предателем и лжецом и попросил Георга V об освобождении его от всех британских наград. В 1920 г. Арабский конгресс, собравшийся в Дамаске, провозгласил Фейсала полновластным королем Сирии. Но и Франция, и Англия осудили это решение. В итоге французские войска подошли к Дамаску и свергли Фейсала с трона. Он бежал в Англию, где опять пытался уговорить своих вероломных союзников помочь ему.
В это время Лоуренс занялся написанием своих воспоминаний об арабской войне. Он полетел в Каир, где остались его дневники, которые могли помочь в работе над мемуарами. Близ Рима самолет упал. Оба летчика погибли, а Лоуренс отделался многочисленными переломами. Выздоровев, он с такой же страстью отдался писанию книги, с какой раньше взрывал поезда, он работал, порой сутками не прикасаясь к еде. Его «Семь столпов мудрости», изданные в 1926 г., имели грандиозный успех у читателей. Кроме того, перу Лоуренса принадлежит оригинальный перевод гомеровской «Одиссеи» на английский язык, который в свою очередь, как и его мемуары, был переведен на многие языки мира, в том числе и на русский.
В 1921 г. Уинстон Черчилль возглавил Министерство по делам колоний и предложил Лоуренсу пост политического советника по делам среднего Востока. Когда встал вопрос о жаловании, Лоуренс попросил всего 1000 фунтов в год. Черчилль сказал, что это самая скромная сумма, которую ему называли, и назначил 1600 фунтов. Благодаря влиянию Лоуренса, эмир Фейсал получил от англичан новообразованное королевство Ирак. Как только Фейсал занял трон, Лоуренс посчитал свой долг исполненым и покинул службу в министерстве.
Затем Лоуренс под фамилией Росс неожиданно вступил рядовым в британский воздушный флот. Когда его спросили, почему он не продолжил службу в звании офицера, он ответил: «Я не имею ничего против того, чтобы повиноваться глупым приказам, но я возражаю против того, чтобы отдавать их другим». Однажды рядового Росса увидел офицер, знавший Лоуренса во время войны, и сообщил об этом в одну бульварную газету. Случился скандал, и в 1923 г. Лоуренс был уволен, но его друг из штаба намекнул, что Лоуренса могут снова взять в авиацию, если он получит хороший отзыв после службы в армии. Вскоре в танковом корпусе в Дорсете появился худощавый новобранец по фамилии Шоу. Это имя Лоуренс взял из чувства преклонения перед драматургом Бернардом Шоу, с которым был лично знаком.
Но Лоуренс был плохо приспособлен для жизни в казарме. Начались конфликты с начальством и сослуживцами, в результате чего однажды ночью его сильно избили. Однако, несмотря на все мытарства, в августе 1925 г. Лоуренса все же восстановили на службе в авиации. Затем он отправился в Индию, что также стало известно журналистам, но цель его тогдашней поездки до сих пор загадочна. В американских газетах появилось сообщение о том, что полковник Лоуренс как британский агент ведет работу в Афганистане по организации восстания против Советского Союза. Скандал в прессе привел к тому, что в начале 1929 г. он был отправлен обратно в Англию. Английские коммунисты, поддерживающие Советский Союз, на демонстрации сожгли изображение агента британского империализма. Командование объявило Лоуренсу, что его оставят в авиации, если он даст слово никогда не покидать пределов Англии, не посещать влиятельных людей и не разговаривать с ними. Лоуренс, чувствовавший себя загнанным в западню зверем, согласился на эти условия.
Главным его увлечением в тот период стал мотоцикл. Бешено мчась по дорогам, он пытался сбежать от непроходящей тоски и разочарования жизнью. В мае 1935 г., в день, когда Лоуренс узнал о смерти своего друга Фейсала, он в последний раз выехал на шоссе на сумасшедшей скорости и попал в аварию. Получив повреждения несовместимые с жизнью, Лоуренс, на удивление врачей, прожил еще 3 дня.
Ходили слухи, что этот несчастный случай был подстроен английскими спецслужбами. Некоторые биографы писали, что Адольф Гитлер будто бы предложил Лоуренсу пост шефа диверсионного отдела абвера, и Лоуренс ехал в Лондон, чтобы отправить закодированную телеграмму со своим согласием. Как бы там ни было, тайны Лоуренса вместе с его телом были похоронены в лондонском соборе Святого Павла среди британских военных героев, несмотря на скандальную репутацию гомосексуалиста. В памяти арабов он навеки остался «голубоглазым шейхом с севера».
СЕРЖАНТ ЭЛВИН ЙОРК
Пожалуй, самым прославленным в США героем Первой мировой войны был сержант Элвин Йорк, фермер из штата Теннеси, собравший за совершенный им подвиг в бою под французским городом Аргоном невиданный урожай наград – около 50 орденов и медалей своей Родины и целого ряда стран мира. Причем, в отличие от отважного летчика-аса Эдди Рикенбакера, и до войны известного спортсмена-автогонщика, рвавшегося на бой, имя Элвина Йорка, до 30 лет никогда не уезжавшего от родного дома более чем на 50 миль и с большой неохотой отправившегося в армию по призыву, до 8 октября 1918 г. было практически никому не известно. Тем оглушительнее была его слава. Йорк, по характеру и образу жизни, был прямой противоположностью Рикенбакеру, но вместе они представляли лучшие образцы человеческих типов американской нации, благодаря которым она и завоевала мировое лидерство в XX веке.
Элвин Каллам Йорк родился 13 декабря 1887 г. в сельском захолустье – на севере округа Фентресс в штате Теннеси, недалеко от городка Пэлл-Мэлл, в семье бедного фермера и кузнеца Уильяма Урии Йорка. Он был третьим из одиннадцати детей в семье. Не просто было отцу многочисленного семейства прокормить столько ртов, поэтому сыновей с младых ногтей обучали не только труду на земле и кузнечному ремеслу, но и иным способам добывания хлеба насущного, в числе которых для мальчиков важное место занимала охота. Элвин с детства был отличным стрелком и его родители говорили, что он научился стрелять раньше, чем родился. Возможно, они несколько преувеличивали.
Семья принадлежала к религиозной общине баптистов, поэтому, как правило, каждое воскресенье все взрослые отправлялись на проповедь местного пастора в молитвенный дом, и, разумеется, все читали и чуть ли не наизусть знали Библию. Впрочем, этим знанием образование детей, преимущественно и ограничивалось. Маленький Элвин, к примеру, посещал школу всего 9 месяцев, после чего родители сочли его знания вполне достаточными для дальнейшей жизни.
В ноябре 1911 г. Уильям Йорк умер. К этому времени два старших брата Элвина уже женились и уехали из дома, поэтому он стал старшим мужчиной в семье. Главой семьи, безусловно, оставалась мать – Мэри Йорк, которую Элвин не просто любил. Мать для него была непререкаемым авторитетом. Это, однако, не мешало молодому парню проявлять иной раз свои не вполне добропорядочные склонности; в молодости он одно время работал чернорабочим на железной дороге, где обнаружил пристрастие к выпивке в компании друзей-сверстников, а также к дракам в салунах после «принятия на грудь». За свои пьяные загулы Элвин несколько раз подвергался административным арестам, но к 27 годам, вняв наставлениям местного пастора, он сумел взяться за ум и остепенился. Йорк стал образцовым христианином-баптистом: бросил пить, играть в азартные игры и драться, стал регулярно посещать молитвенные собрания. На одном из таких собраний он, кстати, познакомился с местной девушкой по имени Грейси Уильямс, которая впоследствии стала его женой. Казалась, жизнь Элвина вошла в нормальную колею, но его судьба неожиданно сделала крутой поворот, к которому он был совершенно не готов.
6 апреля 1917 г. Соединенные Штаты объявили войну Германии. До этого фермеры Теннеси и понятия не имели об идущей уже третий год мировой войне, и вдруг они стали получать повестки с призывного пункта для постановки на учет молодых мужчин в возрасте от 21 до 31 года. В июне такую повестку получил и Элвин Йорк, за полгода до своего 30-летия. Как глубоко верующий баптист Элвин совершенно буквально стремился соблюдать заповедь «Не убий», поэтому опять же с помощью пастора составил официальное заявление о том, что вера не позволяет ему служить в армии и убивать людей, а в опросном листе написал дословно: «Не хочу драться». Однако власти сочли этот отказ не правомочным, поскольку баптистская секта, к которой принадлежал призывник Йорк, в то время еще не была официально зарегистрирована.
Подчиняясь обстоятельствам, но против своей воли Элвин в ноябре 1917 г. явился на призывной пункт, а оттуда был отправлен в военный лагерь Гордон в штате Джорджия для получения базовой военной подготовки.
За месяцы обучения Йорк зарекомендовал себя как дисциплинированный военнослужащий, особые успехи он проявил в обращении с оружием и считался лучшим стрелком в своем учебном подразделении. Его начальники – офицеры – и сами были верующими христианами, поэтому проявили повышенное внимание к потенциальному «отказнику». В беседах со своими командирами роты и батальона Элвин размышлял над словами Христа: «Не мир пришел Я принести, но меч» (Мф. 10:34), «Продай одежду свою и купи меч» (Лк. 22:36), «отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мф. 22:21, Мк. 12:17), и постепенно пришел к мысли, что между исполнением воинского долга и христианской моралью нет непримиримых противоречий. К концу обучения, Йорк в качестве поощрения за успехи получил звание капрала и десятидневный отпуск домой.
По возвращении в военный лагерь он был зачислен в роту «G» 328-го пехотного полка «Всеамериканской» 82-й дивизии (впоследствии – знаменитой воздушно-десантной дивизии армии США), и весной 1918 г. вместе со своими братьями по оружию на океанском судне отправился во Францию, чтобы защищать от «гуннов» на полях сражений «идеалы свободы и демократии».
Некоторое время полк размещался под Парижем; там солдаты «Дяди Сэма» изучали оружие и тактику своих французских союзников, а в свободное время их даже возили на экскурсии по столице Франции. Но пришел день, когда американских пехотинцев, и капрала Йорка в их числе, отправили на фронт под городом Аргонном, где им довелось изведать все тяготы и лишения окопной жизни. Шли последние месяцы войны…
8 октября 1918 г., в ходе начавшегося наступления, капрал Элвин Йорк и еще 16 других солдат под командованием сержанта Бернарда Орли перед рассветом были отправлены на задание, чтобы взять под контроль Декавилльскую железную дорогу за холмом 223 в одном из секторов Мез-Аргоннского участка фронта. Эти 17 человек заблудились в Аргоннском лесу, не сумев толком сориентироваться по полевой карте, которая, увы, была составлена на французском языке. По ошибке они забрели в расположение германских войск. Но выйдя с тыла к немецким позициям, американцы не растерялись и, воспользовавшись эффектом неожиданности, у подножия холма, по которому проходила линия вражеских окопов, после короткой перестрелки, захватили в плен группу немцев, значительно превосходящую их по численности. Среди плененных оказалось несколько офицеров, в том числе майор, командовавший расположенным здесь подразделением германского ландвера. Однако вскоре немецкие солдаты с холма заметили нежданных гостей позади, развернули пулеметы и, приказав своим обезоруженным товарищам лечь на землю, открыли огонь по их охранникам. Пулеметные пули в считанные секунды сразили девять американских солдат, убитыми и тяжело раненными оказались сержант Орли и еще два капрала. Йорк остался старшим по званию в своей группе, и ему пришлось принять командование на себя. Ситуация не оставляла времени на размышления, и Элвин, соответственно, действовал крайне решительно. Оставив своих друзей охранять пленных, он стал перебежками подниматься вверх по холму, при каждой возможности стреляя из винтовки по пулеметным гнездам немцев. Поскольку стрелком он был выдающимся, то почти каждая его пуля для врагов оказывалась смертоносной, а сам он в ходе этого одиночного наступления каким-то чудом никаких ран не получил. Перебив три пулеметных расчета, Элвин уже на гребне холма почти в упор расстрелял из автоматического пистолета системы «Кольт» группу из шести немецких пехотинцев, бежавших на помощь к своим, со штыками наперевес. Затем он, укрывшись за деревом, начал с фланга расстреливать из своей винтовки Энфилда немецких солдат в окопе, и, уничтожив еще около десятка немцев, наглядно доказал им бессмысленность дальнейшего сопротивления. Последующие подсчеты показали, что капрал Йорк лично убил более двадцати германцев, еще пятерых уничтожили его товарищи. В итоге несколько десятков оставшихся в живых немецких солдат сложили оружие, были построены в колонну и под конвоем из восьми американцев отправились за линию фронта в плен. В качестве трофеев американцам достались 20 германских пулеметов.
По пути капралу Йорку и его товарищам удалось без единого выстрела захватить с тыла еще одну группу немецких солдат, которым приказал поднять руки пленный майор, глубоко пораженный снайперским мастерством американского бойца. В итоге Йорк с товарищами привел в американский полевой лагерь для военнопленных 132 германца (в том числе 4-х офицеров). Рейд группы Йорка по тылам противника обеспечил успех наступления 328-го пехотного полка.
За свой подвиг Элвин был немедленно произведен в сержанты, и поэтому впоследствии прославился именно как сержант Йорк. Шум в американской прессе сопровождался дождем наград, щедро пролившимся на скромного американского солдата. Элвин Йорк был награжден французским Военным Крестом с пальмовой ветвью, Военной медалью и орденом Почетного Легиона, итальянским Военным Крестом и черногорской Военной медалью, а также американским Крестом за выдающиеся заслуги и медалью Почета от Конгресса США. Это было только начало, всего же за свой подвиг Элвин получил около пяти десятков боевых наград, не считая других подарков и поощрений.
При этом, обстоятельства совершенного им подвига в бульварной прессе раздулись до почти эпических высот. Некоторые борзописцы на полном серьезе утверждали, что сержант Йорк в одиночку захватил в плен 132 немца с 35-ю пулеметами. Элвина раздражали такие преувеличения, более того, в душе он горько сожалел об убитых им немцах, и не раз говорил, что ему пришлось стрелять во врагов, чтобы спасти жизни своих друзей.
Как бы там ни было, по возвращении на Родину 22 мая 1919 г. сержанту Йорку была устроена триумфальная встреча в Нью-Йорке, при огромном стечении народа мэр вручил Элвину символический ключ от города и сообщил ему, что горожане единодушно решили исполнить любое желание национального героя Америки. Герой решил воспользоваться случаем, и попросил бесплатно покатать его на электропоезде в метро.
Далее на Йорка обрушился шквал предложений заработать очень большие деньги в рекламном бизнесе, кроме того несколько Голливудских киностудий просили продать им права на экранизацию его биографии. Однако все эти заманчивые предложения Элвин отверг, как противоречащие, в той или иной степени, христианской морали, и, после официального увольнения с военной службы, отправился к себе домой в штат Теннеси, где его ждали мать, братья, сестры и его невеста. Он хотел зарабатывать на жизнь честным фермерским трудом.
К тому времени Элвин Йорк стал гордостью своего штата, и земляки в складчину купили ему большой участок земли с недостроенным домом. Только благодаря этому дару бывший сержант избежал нужды, ведь никаких денег на своей огромной популярности он не заработал.
В своей дальнейшей жизни Элвин был заметной фигурой в общественной и политической жизни Теннеси, и, разумеется, пользовался высоким авторитетом в своей христианской общине.
В 1940 г. Йорк, наконец, согласился стать героем кинофильма, поскольку нуждался в деньгах, чтобы построить межконфессиональную Библейскую школу на своей малой родине. Предварительно он подробно согласовал подробности сценария с представителями кинокомпании «Уорнер Бразерс» и заявил для прессы, что будущая кинолента должна стать «истинной картиной» его жизни. Кроме того, по настоянию Элвина, на главную роль был приглашен ведущий артист американского кинематографа того времени – Гарри Купер. Фильм «Сержант Йорк» режиссера Говарда Хоукса вышел на экраны кинотеатров в июле 1941 г. и имел огромный успех у зрителей, став одним из лидеров кассовых сборов в первой половине 1940-х гг. Идея преодоления пацифизма и воинского самопожертвования во имя Родины, которой была заряжена эта лента, оказалась как нельзя более актуальна для США, готовящихся вступить во Вторую мировую войну. Гарри Купер в 1942 г. за свою работу был удостоен премии «Оскар», как лучший актер года.
После нападения Японии на американскую военно-морскую базу Перл-Харбор, США вступили в новую мировую войну. Элвин Йорк на этот раз уже добровольно попытался вступить в действующую армию своей страны, но был забракован из-за возраста, а также нажитых с годами ожирения и сахарного диабета. Вместо этого Элвину было присвоено почетное звание полковника войск связи и чтобы хоть как-то помочь своей стране, в годы войны он участвовал в кампаниях по вербовке добровольцев и сбору финансовых средств для военного ведомства, инспектировал военные лагеря.
С конца 1940-х гг. здоровье Элвина Йорка стало неуклонно ухудшаться в результате перенесенного инсульта и пневмании в тяжелой форме. С 1954 г. недуги приковали его к постели уже до самой смерти. Его последние 10 лет жизни омрачала также необходимость вести судебные тяжбы с федеральным налоговым ведомством, обвинявшем Йорка в уклонении от уплаты налогов на доходы, полученные от фильма. Между тем обвиняемый в то время жил предельно скромно и балансировал на грани полного разорения. Это неприятное дело было закрыто только в 1961 г. по личному указанию президента США Джона Кеннеди, воспринимавшего эту ситуацию как национальный позор. Из резервного фонда по распоряжению главы американского государства на счет налогового ведомства были перечислены недостающие ему 100 тыс. долларов.
Элвин Йорк скончался 2 сентября 1964 г. в госпитале для ветеранов в городе Нэшвилле от кровоизлияния в мозг, и был похоронен с воинскими почестями на кладбище города Пэлл-Мэлл в Теннеси. Кроме вдовы умершего героя и его семерых детей, в церемонии прощания участвовали губернатор штата и официальный представитель президента США Линдона Джонсона.
Память о национальном герое США бережно храниться доныне, его бывший дом стал музеем. В 1968 г. в Тэннеси ему был установлен монументальный памятник. В 2000 г. федеральная почтовая служба США выпустила серию марок, посвященных самым прославленным героям Америки, в числе которых, разумеется, оказался и сержант Элвин Йорк. В начале XXI века во Франции, на месте подвига сержанта Йорка под Аргонном был создан мемориальный комплекс.
Полковник Пауль фон Леттов-Форбек
Имя полковника Пауля фон Леттов-Форбека, героя обороны Германской Восточной Африки от сил британцев и их союзников, было прославлено в немецком обществе уже после окончания Первой мировой войны. Собственно в военные годы даже Генеральный штаб Германской армии смутно представлял себе картину боевых действий в колониях, не говоря уже о простых обывателях. Немцы вполне справедливо полагали, что судьба войны будет решена на европейском театре военных действий. Но после подписания позорного Версальского мирного договора, послевоенная униженная Германия неожиданно узнала, что ее воинскую честь с блеском отстоял на далеких африканских просторах никому ранее неизвестный полковник, которому личное мужество, доблесть полководца и умелого тактика обеспечили место в числе самых выдающихся партизанских командиров в мировой истории.
Пауль Эмиль фон Леттов-Форбек родился 20 марта 1870 г. в городке Саарлосс в Померании, в семье потомственного офицера. После окончания средней школы Пауль поступил в артиллеристское военное училище и в 1889 г. получил чин лейтенанта. В 1895 г. он был повышен в звании до обер-лейтенанта, а в 1899 – 1900 гг. проходил обучение при Генеральном штабе Германской армии. Дальнейшую военную службу фон Леттов-Форбек нес преимущественно в колониях, появившихся у Германии со второй половины 1880-х гг.
В 1900 г. он участвовал в подавлении «Боксерского» восстания в Китае, направленного против господства иностранцев в этой стране. Именно в ходе войны против «китайской смуты» фон Леттов-Форбек получил хорошую возможность изучить воевавшие совместно с немцами войсковые части других европейских держав и США, как во время службы, так и в товарищеском общении.
Затем в 1904 – 1906 гг. капитан Пауль фон Леттов-Форбек, командуя ротой, сражался в буше Южной Африки, на территории современной Намибии, против восставших племен гереро и готтентотов, пока не был серьезно ранен. После этого он лечился в госпитале в южно-африканском городе Капштадте, а затем возвратился в Германию, где, получив в 1907 г. звание майора, командовал 2-м батальоном морской пехоты на главной базе германского военно-морского флота Вильгельмсхафен, на побережье Северного моря.
В октябре 1913 г. Леттов-Форбек уже в чине подполковника получил новое назначение на пост командующего военными силами Германии в Камеруне. В январе 1914 г. он прибыл в Дар-эс-Салам, а уже в апреле был повышен в звании до полковника и назначен главнокомандующим войсками в германской Восточной Африке (территория современной Танзании), которые к началу Первой мировой войны состояли из германских офицеров, унтер-офицеров и рядовых в количестве 261 человека, а кроме того включали в себя 4680 туземных солдат.
В августе 1914 г. британские корабли обстреляли столицу колонии Дар-эс-Салам артиллерией главного калибра, продемонстрировав тем самым свои серьезные намерения и недвусмысленно намекнув на капитуляцию. Немецкий губернатор не имел намерения вступать в боевые действия с англичанами, но был смещен со своего поста полковником Леттов-Форбеком, который, по сути, и принял на себя всю полноту власти в условиях военного времени. Полковник двинулся на север, проведя свои войска вдоль кенийской границы. При этом небольшие мобильные отряды Леттов-Форбека сумели нанести англичанам несколько поражений в боях местного значения. В начале ноября колониальные отряды германцев смогли даже отразить попытку высадки восьмитысячного англо-индийского десанта на стратегически важный порт Танга. Под командой Леттов-Форбека в то время находилось чуть более 1000 человек, причем большинство из них составляли туземные солдаты-аскари.
Однако уже в следующем году полковник убедился в том, что явное количественное превосходство британских войск не оставляет германским отрядам ничего другого как вести классическую партизанскую войну, избегая крупномасштабных сражений.
Для пополнения личного состава своих отрядов Леттов-Форбек сумел организовать несколько постоянно действующих учебных лагерей по подготовке туземных солдат, и немногочисленным кайзеровским офицерам удалось сформировать сильные и эффективные в бою колониальные войска, вполне способные вести активные партизанские действия в местных условиях. На протяжении всей войны полковник не получал из Германии практически никаких подкреплений. Зато когда в результате нескольких налетов на англичан удалось разжиться некоторым количеством лошадей и мулов, Леттов-Форбек сформировал две конные роты, которые в виде довольно сильного партизанского отряда высылались в длительные поиски по обширным степным районам, находившимся к северу от горы Килиманджаро. Этот отряд доходил до Угандийской и Магадской железных дорог, разрушая мосты, нападая на сторожевые посты, подрывая железнодорожное полотно и производя иного рода диверсии на путях сообщения между железной дорогой и вражескими лагерями.
В то же время полковник высылал в длительные рейды пешие патрули к востоку от Килиманджаро, для выполнения аналогичных диверсионных операций. Организовывая такие рейды, немецкие офицеры удачно использовали прекрасные охотничьи способности и воинственный дух аскари. Помимо этого, активно использовалось и тщеславие африканцев: все отличившиеся в боях туземные солдаты немедленно получали награды или повышение в чине. Такой грамотный подход к работе с «человеческим материалом» не мог не дать своих плодов: в течение всей войны чернокожие солдаты отличались удивительным доверием и привязанностью к своим германским офицерам. Боевой дух небольшой армии полковника Пауля фон Леттов-Форбека был весьма высок.
Полковник всемерно поощрял инициативу и творческий подход к решению задач стоящих перед его подчиненными. Немецкие оружейные мастера совместно с заводскими инженерами непрестанно изготавливали новые аппараты, годные для порчи железных дорог. Некоторые из этих механизмов взрывались лишь после того, как по ним проехало определенное число осей. Это устройство было рассчитано на разрушение паровозов, так как англичане ради безопасности начали ставить перед ними одну или две платформы, груженые песком. В качестве взрывчатого материала на германских плантациях имелся в большом количестве динамит, но гораздо более действенными оказались захваченные у англичан при Танге подрывные патроны.
Раздраженные столь упорным сопротивлением немцев англичане решили привлечь к активным боевым действиям крупный контингент своих союзников – буров, которые сами на грани веков очень эффективно вели против англичан партизанскую войну. В марте 1916 г. 45 тыс. буров во главе с генералом Яном Смутсом при поддержке английских и бельгийских войск начали решительное наступление двумя колоннами от границы с Кенией в глубину немецких владений. К августу подразделения буров достигли гор Морогоро и перерезали железную дорогу, соединявшую порт Кигома на озере Танганьика с морским побережьем. Чтобы не попасть в окружение, немцы были вынуждены оставить противнику Дар-эс-Салам и отступить на юг, в долину реки Руфиджи. Впрочем, на этом основные успехи буров и закончились: люди были вымотаны тяжелыми переходами, и кроме того, вряд ли все буры из недавних врагов Британской империи стали ее ярыми союзниками, готовыми отдать жизнь за английского короля. В скором времени сам генерал Смутс был отозван из Африки, а следом за ним уехали и большинство южноафриканцев.
Генерал Смутс, покидая Восточную Африку, был искренне уверен, что Леттов-Форбек долго не продержится, однако все получилось наоборот. После отъезда Смутса, главного специалиста англичан по борьбе с партизанами, у немцев остался только один основной противник – недостаток продовольствия, боеприпасов и фуража, но с этими проблемами немецкие рейнджеры научились хорошо справляться. Запасы продовольствия пополнялись с помощью охотничьих команд, добывавших в степи буйволов, слонов и антилоп. Сахар заменили большим количеством дикого меда, соль научились получать, выпаривая на берегу морскую воду. Африканские женщины пряли из местного хлопка ткань, которая шла на пошив униформы, мастерские шили обувь из кожи убитых животных, а дизельное топливо местные умельцы научились гнать из кокосовых орехов. Немцы сумели даже наладить поточное производство хинина – основного в то время средства для борьбы с тропической лихорадкой и малярией: редкий европеец мог в условиях тропиков не заболеть этими распространенными недугами. Для лечения раненых использовались госпиталя христианских миссий. Почти все, чем могла помочь своим колониальным солдатам метрополия, сводилось к награждению отличившихся в боях орденами и медалями. Сам полковник 4 ноября 1916 г. был награжден орденом «Pour le Merite», a 10 октября 1917 г. получил к нему дубовые ветви.
Тактика и стратегия Леттов-Форбека во многом определила каноны партизанской войны в XX веке – организованно отступая перед превосходящими силами противника, германские отряды постоянно искали возможности нанести своему врагу ущерб. Впрочем, внутренняя закваска прусского офицера, воспитанного на теории «классической» войны Клаузевица, иногда давала себя знать, и тогда Леттов-Форбек отваживался на открытый бой. Так, в октябре 1917 г., получив от своих разведчиков точную информацию, он закрепился на выгодной и хорошо приспособленной для обороны позиции возле поселка Махива. Ожидаемые немцами фронтальные атаки британцев не заставили себя ждать. Командовавший британскими частями в этом районе генерал Бивз обычно не баловал своих противников тактическими изысками, предпочитая бить врага в самое сильное место и ломиться вперед сквозь оборону, невзирая ни на какие потери. Результат такой тактики не заставил себя ждать: за 4 дня боев англичане потеряли более полутора тысяч человек (четверть корпуса), в то время как у немцев число убитых и пропавших без вести составило всего около 100 человек; были захвачены многочисленные трофеи, включая драгоценные для всякого партизана патроны и даже пулеметы. Несмотря на явный успех, эти потери, совершенно мизерные по меркам большой войны, заставили полковника задуматься над тем, как ему воевать дальше, поскольку убыль в живой силе и, особенно, в грамотном офицерском составе восполнить было крайне трудно.
Июль 1918 г. ознаменовался еще одним оперативным успехом немцев и их чернокожих аскари, которые захватили один из наиболее важных железнодорожных узлов. Чтобы сбить со следа преследующие их британские части и избежать трудной переправы через большую реку Замбези, германцы резко изменили направление своего движения и быстрым маршем двинулись на север. Однако здесь произошло непредвиденное: удар нанес враг невидимый и беспощадный – распространенный тогда грипп-«испанка». Большая часть немецких отрядов оказалась поражена этим инфекционным заболеванием. После эпидемии в распоряжении Леттов-Форбека осталось 155 европейцев (из них 30 офицеров) и 1168 аскари.
Стремясь всеми силами оторваться от врага и дать передышку ослабленным после эпидемии бойцам, полковник повел свои войска через северный берег озера Ньяса на территорию Британской Родезии. Этот партизанский рейд проходил вполне успешно, и 9 ноября 1918 г. колониальные войска кайзера под командованием Леттов-Форбека с боем взяли населенный пункт Казама. Но это уже был последний боевой успех немецких партизан – 13 ноября британский генерал ван Девентер, главнокомандующий военными силами региона, официально уведомил Леттов-Форбека о заключении перемирия во французском городе Компьене 11 ноября и прекращении боевых действий; 14 ноября германский отряд сложил оружие…
В Германии полковника встречали как национального героя. Уже здесь он узнал, что разработанная им стратегия блестяще себя оправдала. Такие классические приемы партизанской войны, как оперативная гибкость и тактическая импровизация, использование количественного превосходства противника против него самого и полная автономность в тыловом обеспечении своих войск, позволили удерживать на второстепенном театре военных действий непропорционально большое количество сил и средств союзнических войск. В самом деле, в самые лучшие периоды численность солдат и офицеров у Леттов-Форбека не превышала 14 тыс. человек, в то время как против них действовала более чем 300-тысячная группировка английских, бельгийских, португальских и южноафриканских войск.
В тоже время, в стратегическом и геополитическом масштабе мировой войны деятельность Леттов-Форбека оказалась почти незаметной. В этом отношении напрашивается параллель с его знаменитым современником – Лоуренсом Аравийским, партизанская стратегия которого, хотя и позволила британским войскам добиться оперативного успеха на территории Малой Азии, в конечном итоге не сыграла сколько-нибудь значимой роли в масштабе всей войны.
Послевоенная судьба полковника Леттов-Форбека вполне типична для прусского офицера старой кайзеровской закалки: сразу же после своего возвращения из Восточной Африки он возглавил так называемые «Свободные корпуса» – добровольческие отряды, подавлявшие коммунистическое восстание в Гамбурге. Затем, занимая должность командующего войсками Мекленбурга, он принимал участие в капповском путче 1920 г. После провала путча полковник ушел в отставку в звании генерал-майора, но в последующие годы регулярно избирался депутатом рейхстага от Немецкой национальной народной партии. Книга Леттов-Форбека «Мои воспоминания о Восточной Африке», написанная сухим и четким военным языком в 1920-х гг., в 1930-х гг. была переведена на русский язык и входила в число основных источников при подготовке советских военных диверсантов, так же как и мемуары Лоуренса Аравийского.
Пауль фон Леттов-Форбек был человеком традиционных ценностей и правых взглядов, поэтому сотрудничать с национал-социалистами, пришедшими к власти в Германии в 1933 г., он отказался, отвергнув предложение Гитлера занять должность посла Третьего рейха в Великобритании. Во время Второй мировой войны Пауль фон Леттов-Форбек жил как частное лицо, в то время как оба его сына погибли на фронте. С 1920-х гг. он продолжал поддерживать дружеские отношения со своим бывшим врагом Яном Смутсом, чьи продуктовые посылки из Южной Африки очень пригодились старому солдату в голодные послевоенные годы.
В 1953 г. Пауль фон Леттов-Форбек вновь приехал в Восточную Африку. Бывшие аскари, состарившиеся вместе со своим командиром, устроили ему самый теплый прием.
Скончался национальный герой Германии Пауль фон Леттов-Форбек уже в весьма почтенном возрасте 9 марта 1964 г. в Гамбурге.
Национальные особенности воинов России,
ее противников и союзников в Первой мировой войне
Вся военная история показывает, что боевые качества войск зависят не только от уровня их выучки и насыщенности современными средствами ведения войны, но и от этнических особенностей солдат и офицеров, а также боевых традиций армии в целом и ее отдельных частей. Состояние боевого духа войск имеет очень важное значения для победы. Поэтому и причины побед одной армии над другой в ходе Первой мировой войны следует искать не только в военной доктрине, в талантах полководцев, в особенностях и преимуществах тактики и стратегии, в качестве и количестве винтовок, патронов, снарядов и боевой техники, а, прежде всего, в психологии и особенностях солдат и офицеров противостоявших друг другу держав.
Разумеется, боевой дух народов или его недостаток наиболее ярко проявляют себя во время длительных и кровопролитных войн, когда годами вымуштрованные в казармах профессиональные войска вследствие огромных «кровавых потерь» сменяются на фронтах «народными» армиями из запасных солдат, во многом утративших воинский дух в условиях гражданской жизни, и призывников, многие из которых вообще никогда не служили в армии. Но сами плоды воинского воспитания народов и состояние их морали начинают сказываться буквально с первых выстрелов.
Чтобы сравнить и оценить воинские доблести и недостатки сражавшихся в Великой войне наций, в принципе можно воспользоваться несколькими источниками информации. Во-первых, разумеется, – это современная событиям периодическая печать воюющих стран, где в изобилии представлены рассказы о геройских подвигах своих солдат, коварстве и жестокости врагов. Материалы эти по большей части основаны на реальных фактах, но подобраны и освещены эти факты предельно тенденциозно, поскольку основная роль прессы в военное время – пропагандистская. Причем, впервые в истории во всех странах пропагандистский аппарат заработал с необычайной интенсивностью и систематичностью. Поэтому неудивительно, что в 1914 г. большинство немцев, русских, французов, англичан и турок были твердо убеждены в том, что именно на их страну напал враг, что их страна – невинная жертва агрессии. С начала боевых действий национальная пресса начала формировать образ врага, изображать неприятеля зверем, варваром, дикарем, клеить противнику оскорбительные ярлыки и клички. Для этого использовались подлинные и мнимые факты, свидетельства и слухи о военных преступлениях, причем степень достоверности этих жутких историй мало кого из газетчиков волновала. Например, в начале Первой мировой войны в англо-французской прессе очень широко были распространены различного рода публикации о зверствах и дикости германцев на захваченной ими у Франции территории, вплоть до леденящих душу рассказов о поднятых на штыки младенцах, отрубленных детских ручках, об изнасилованных монахинях. Подобные же материалы заполняли газеты и журналы немцев и австрийцев, только здесь жестокими варварами изображались, чаще всего русские солдаты, наступавшие по территории Восточной Пруссии, но нередко и их союзники – англичане, французы, бельгийцы, сербы.
Достаточно сравнить заголовки русских и немецких газетных статей того времени, чтобы понять, насколько они схожи по стилистике: «Невероятное зверство германцев» и «Казачьи козни», «Христиане ли немцы?» и «Мародерство русских при Эйдткунене», «Германские неистовства» и «Люди или звери», «Как воюют палачи» и «Партизанская война в России». «Кельнская газета» в номере от 12 сентября (по Григорианскому календарю) 1914 г. написала, что русские генералы Ренненкапф и Мартос отдали приказы своим подчиненным жечь без исключения все немецкие поселения в Восточной Пруссии и расстреливать всех мирных жителей. А уже через несколько дней (18 сентября) «Телеграфное агентство Вольфа» сообщило, что один из попавших в плен русских генералов (вероятно, Мартос) закован в кандалы и привезен в Галле для военного суда, за якобы отданное им распоряжение о сожжении немецких домов и расстрелах всего мужского населения в германских городах и селах. По этому поводу Главное управление Генерального Штаба Русской императорской армии сделало специальное категорическое заявление, что подобные распоряжения не отдавались ни одним из русских войсковых начальников, находящихся на театре военных действий. В тоже время признавалось, что «в отдельных случаях, когда жители занятых нашими войсками населенных пунктов, в особенности члены военных обществ, предательски обстреливали наши войска…, военные начальники принимали соответствующие репрессивные меры…» Известно также, что русскими военными властями при отходе из Восточной Пруссии действительно был издан приказ о сожжении домов, оставленных жителями; при этом русские солдаты и офицеры подбирали разные уцелевшие вещи, не считая это преступным. Протопресвитер Шавельский, бывший очевидцем тех событий в Восточной Пруссии, писал в своих воспоминаниях: «Тяжелую картину представляла собой теперь эта богатейшая культурная область… Почти все жители бежали…, некоторые города и села были до тла выжжены. Все было брошено на произвол судьбы…». Взаимные обвинения рождались, увы, не на пустом месте. Эта пропаганда ужасов, зачастую непомерно раздутых, имела большую силу воздействия на массовое сознание воюющих народов, и способствовала еще большему ожесточению войны.
В печати обоих враждующих блоков всячески подчеркивались систематические нарушения противником законов и обычаев войны, определенных международным правом. При этом нарушение «правил игры» своей стороной либо отрицалось, либо объявлялось актом возмездия за аналогичные действия неприятеля. Так, пытки, издевательства и изощренные убийства пленных казаков немецкая сторона оправдывала жестокостью самих казаков в отношении мирных жителей на оккупированных русской армией территориях, а расправы над гражданским населением во Франции и Бельгии – массовым партизанским движением в этих странах. Французы, в свою очередь, поднимали вопрос о необходимости ответного применения отравляющих газов против германских войск, использовании разрывных пуль и другого запрещенного Гаагской конвенцией оружия по принципу «око за око, зуб за зуб».
Война 1914–1918 гг. показала, какую огромную роль в XX веке начали играть средства массовой информации как средство воздействия на общественное мнение и психологию масс, продемонстрировала значение печати как мощного фактора вооруженной борьбы, в том числе в деле формирования образа врага и его внедрения в массовое сознание. Но по причине своей крайней предвзятости публикации прессы только с большой осторожностью можно использовать в качестве источника сведений об особенностях воевавших армий.
Другой источник подобных сведений отличается большей сдержанностью и объективностью оценок и часто носит аналитический характер. Это боевые донесения и доклады, содержащие информацию о настроениях в войсках неприятеля и внутри враждебного государства, наблюдения о боевых качествах врага, его стратегии и тактике, основанные на данных разведки и показаниях военнопленных. Так, опросные листы свидетельствуют о том, что германские и австрийские офицеры запугивали солдат русским пленом, утверждая, будто русские всех расстреливают и добивают раненых. То же самое говорилось в русской армии о немецком плене, что, в отличие от предыдущего заявления, подтверждалось многочисленными фактами. По признанию одного из военнопленных, рядового австро-венгерской армии, от 2 декабря 1914 г., «сказкам о русской жестокости теперь уже мало верят, так как в действительности она почти нигде не подтвердилась, а лично с пленным кубанские казаки, его захватившие, обращались хорошо: накормили и, узнав, что он болен, приказали хозяину той избы, где он находился тогда, запрячь коня и на возу довезли до русского госпиталя». Между тем, по утверждению лейтенанта австрийского пехотного полка, издевательство над русскими пленными в немецкой и австро-венгерской армиях было возведено в систему. «В конце апреля и в мае 1915 г., при отходе русских к реке Сан, ко мне неоднократно прибегали мои солдаты – чехи, поляки и русины – и с ужасом докладывали, что где-нибудь поблизости германские и часто австрийские солдаты-немцы занимаются истязанием русских пленных, замучивая их до смерти, – рассказывал он. – Сколько раз я обращался по указанному направлению и видел действительно ужасную картину. В разных местах валялись брошенные обезображенные и изуродованные трупы русских солдат. Находившиеся поблизости германские солдаты каждый раз мне объявляли, что они лишь исполняют приказания своих начальников. Когда я обращался к германским офицерам с вопросом, правда ли это, то они мне отвечали: «Так следует поступать с каждым русским пленным, и пока вы, австрийцы, не будете делать того же, вы не будете иметь никакого успеха. Только озверелые солдаты хорошо сражаются, но для этого наши солдаты должны упражняться в жестокости на русских пленных, которые, как изменники своей Родины и добровольно сдавшиеся в плен, ничего, кроме пытки, не заслуживают».
Многочисленные факты военных преступлений, совершаемых противником в отношении мирного населения, раненых и военнопленных, которые допускали главным образом немцы, австрийцы и мадьяры, о чем свидетельствовали данные, которые собирала специальная Чрезвычайная следственная комиссия по фактам нарушения Гаагской конвенции, приводили к ответной реакции русских солдат, которые в ряде случаев не брали в плен сдающихся врагов, а уничтожали всю живую силу неприятеля поголовно.
В редких случаях русские войска получали официальные приказы не брать пленных. К примеру, такой приказ был отдан перед контратакой 1-го Финляндского стрелкового полка на высоту 927 близ села Головецко 14 (27) апреля 1915 г. Но подобные приказы, как правило, относились только к отдельному конкретному бою, когда сложность тактической задачи диктовала необходимость действовать максимально решительно или просто не было физической возможности эвакуировать пленных с поля боя. В австро-венгерской же армии приказ не брать пленных получила вся 75-тысячная армейская группа генерала Терстянского, и действие этого приказа не ограничивалось одним боем или операцией, да и вообще не имело временных границ.
В целом русские войска придерживались «рыцарского кодекса» ведения войны, в традициях которого был воспитан русский офицерский корпус. Отступление от кодекса чести считалось не только позорным, но и вредным для успеха на поле боя. Нарушители немедленно призывались к порядку. А «Походная памятка русского солдата» содержала прямые наставления нижним чинам: «Безоружного врага, просящего пощады не бей… Когда окончилось сражение, раненого жалей и старайся по мере сил помочь ему, не разбирая свой ли он или неприятельский. Раненый уже не враг твой. С пленным обращайся человеколюбиво, не издевайся над его верой, не притесняй его».
Впрочем, уважение к врагу проявлялось порой и с немецкой стороны. Так, в письме неизвестного офицера с французского фронта есть любопытный эпизод, в котором даны восторженные оценки мужеству неприятеля: «Французов гораздо больше, чем нас, и они безумно храбры... Что это за люди! Идут на верную смерть... Сегодня был такой случай. Начали, как всегда. Впереди – офицер. Но солдаты замялись. Половина осталась в траншеях. Другую половину мы моментально смели, как метлой. Остался целым один офицер. Машет шпагой и бежит на нас... И вот мгновенно без команды затихла стрельба. Ни мы, ни французы, не стреляем. Храбрец постоял перед жерлами наших пулеметов, рука со шпагой бессильно повисла. Повернулся и сконфуженно, как провинившийся школьник, пошел к своим...». Но в целом для немецкой армии такие настроения были нетипичны.
Третий вид источников, к которому собственно и относится предыдущее свидетельство, содержит субъективные оценки частных лиц, даваемые без какого-либо давления или принуждения, в которых тесно переплелись взгляды, сложившиеся под влиянием пропаганды, и зачастую противоречащий этим первоначальным убеждениям собственный жизненный опыт. Это источники личного происхождения – письма, дневники, воспоминания той части народа, которая ведет непосредственную вооруженную борьбу с врагом, находясь с ним в постоянном прямом контакте.
Вот фрагмент одного из писем, найденных у военнопленных и убитых немецких солдат и офицеров. 21 августа 1914 г. командир 33 эрзац-батальона капитан фон Бессер писал о боях в Восточной Пруссии: «Мои люди были настолько озлоблены, что они не давали пощады, ибо русские нередко показывают вид, что сдаются, они поднимают руки кверху, а если приблизишься к ним, они опять поднимают ружья и стреляют, а в результате большие потери».
Однако дело здесь было вовсе не в коварстве русских. Очевидно, что в условиях потери управления в окруженном подразделении кто-нибудь из нижних чинов кричал «Сдаемся!», солдаты поднимали руки, а в этот момент кто-либо из унтер-офицеров или младших офицеров приказывал драться дальше и те же самые солдаты, что уже были готовы сдаться в плен, вновь начинали стрелять. Затем, при действительной же сдаче в плен (например, после ранения или гибели инициатора сопротивления) последствия такой неразберихи могли быть плачевными. Немцы возмущались русским «коварством», которого не было и в помине.
Если в письмах начала войны, преисполненных бодрости и патриотического подъема, отношение к врагу было чаще всего высокомерно-презрительное, то чем дольше длится война, чем сильнее проявляется усталость, тем чаще неприятель воспринимается в облике такого же измученного, уставшего от войны человека.
Жизнь на передовой постоянно создавала ситуации, когда сходство солдатского быта, повседневных житейских мелочей волей-неволей заставляли почувствовать некую «общность» с противником, таким же «пушечным мясом» войны. В письмах с фронта русский унтер-офицер И.И.Чернецов сообщал о том, как немцы и русские отмечали на передовой Рождество и Новый год, заключив что-то вроде негласного перемирия на все время праздников. «Немецкое Рождество прошло на нашем фронте вполне спокойно, без выстрелов орудийных и ружейных, а также спокойно прошла и ночь на их Новый год, только сами немцы сильно шумели: пели песни, свистали, хлопали в ладоши и прыгали, не смущаясь присутствием нас, а мы очень близко находились в это время от них. Сейчас уже вот несколько дней на фронте так же спокойно, но только интересно, как-то пройдет наше Рождество и не потревожат ли нас сами немцы на наш праздник или на Новый год», – писал он сестре 22 декабря 1914 г., а уже 29 декабря сообщил: «Рождество Христово нам пришлось встречать на передней позиции, как я и писал ранее вам. Немцы нас совершенно не тревожили ни в сочельник, ни в самый праздник. В сочельник у артиллеристов была зажжена елка, поставленная перед землянками. Вечер был тихий и свечей не задувало. Потом им раздавали подарки и заказанные ими вещи».
Особый интерес представляют, разумеется, характеристики боевых качеств неприятеля, которые в той или иной форме встречается в каждом из перечисленных видов источников. Так, например, в дневниках и воспоминаниях участников событий нередко приводились сравнительные оценки германских и австрийских войск. Военврач Л.Н. Войтоловский в мае 1915 г. записал в дневнике во время службы на Юго-Западном фронте свой диалог с ранеными 3-й армии, находящимися в полевом госпитале:
«– Разве с германцами так трудно воевать?
– Трудно, – отвечает хор голосов.
– Крепкий народ.
– Хитер больно.
– Хитрее хитрого. Его не собьешь…
– С австрийцем легче воевать?
– Да, с ним полегче. Он пужливый. Сейчас в плен сдается…
– …Герман – тот лютый. Хитер. Сильный. С ним никакого сладу».
А русская медсестра в феврале 1915 года, по свидетельству того же Войтоловского, говорила: «...сколько я работаю в госпитале, с начала войны работаю, а пленных я не видала немцев. Раненых, тяжелораненых – видела. А пленных – ни одного! …Выносливые мадьяры и немцы – в плен не сдаются...» И действительно, соотношение потерь пленными между русскими и собственно германцами в ходе войны было поразительным: один к девяти. Сто шестьдесят тысяч немцев в русском плену, против полутора миллионов русских, плененных германцами.
С мнением рядовых солдат были вполне согласны и русские генералы. Брусилов, к примеру, писал в своих мемуарах: «…Я всегда говорил и заявляю это печатно: немецкий народ и его армия показали такой пример поразительной энергии, стойкости, силы патриотизма, храбрости, выдержки и дисциплины и умения умирать за свое отечество, что не преклоняться перед ними как воин я не могу. Они дрались, как львы, против всего мира, и сила духа их поразительна. Немецкий солдат, следовательно, народ – достоин всеобщего уважения».
В свою очередь в мемуарах бывший германский кайзер Вильгельм II писал уже после окончания войны: «…Можно сказать без преувеличения, что германская армия, выступившая в поход в 1914 году, представляла собой инструмент, не имевший себе равного».
У германцев особенно отличались пруссаки и нижнесаксонцы. Всякий раз, когда на Восточном фронте наступал кризис, немцы перебрасывали туда с Западного фронта нижнесаксонский 10-й армейский корпус, состоявший из ганноверской 19-й и брауншвейгской 20-й пехотных дивизий. Весной 1915 г. этот корпус участвовал в Горлицком прорыве в Галиции, где вынудил нашу армию забыть о наступлении в Венгрию, летом 1916 г. этот корпус остановил «Брусиловский прорыв» на Волыни. В ходе войны 20-я дивизия была прозвана «Стальной»; именно она летом 1917 г. сорвала последнее (июньское) наступление русской армии в Галиции. Брауншвейгцы пользуются в Германии репутацией людей сильных, хладнокровных, спокойных и молчаливых, а ганноверцы – упорных. Что касается пруссаков, то в самой Германии слова «пруссак» и «вояка» являются синонимами. Немцы из других земель традиционно недолюбливали швабов за скупость, а пруссаков – за воинственность.
Стоит заметить, что и в германской истребительной авиации служили в основном выходцы из Пруссии, Вюртемберга и Саксонии. Первые 15 немецких истребительных эскадрилий состояли исключительно из пруссаков.
В то же время, русские и их союзники часто отмечали и недостатки немецкого солдата, которые, как это нередко бывает, являлись продолжением его же достоинств. Дисциплинированность и неукоснительное соблюдение уставов и инструкций проявлялись в склонности немцев к шаблонным действиям, ошибочным в нестандартных ситуациях. Например, поэт Николай Гумилев, служивший вольноопределяющимся в Лейб-гвардии уланском Ее Величества полку, описывал случай, когда осенью 1914 г. в Восточной Пруссии немецкий улан попал в плен только потому, что, уходя от погони, старательно объезжал все канавы и кусты, тогда как русские уланы скакали через все эти препятствия напрямик.
В свою очередь немецкие свидетельства фронтовых офицеров о качествах русских солдат также были довольно объективными, хотя и не лишенными определенного высокомерия, стремления «мерить неприятеля на свой аршин». «Недостаток образования и военной подготовки у русского пехотинца заменяется его выносливостью, способностью легко переносить все невзгоды природы... Русский пехотинец, послушный и исполнительный, не имеет, однако, жилки желания победы»; «У русских не хватает наступательного духа, тогда как они отлично обороняются и очень способны к партизанской войне».
Очевидец гибели ХХ корпуса Русской Армии в Августовских лесах в 1914 г. С. Штайнер в газете «Локаль Анцейгер» писал о русском солдате: «Он выдерживает потери и держится еще тогда, когда смерть является для него неизбежной».
Другой германский участник боев на Восточном фронте записал в своих воспоминаниях в 1915 г.: «…В течение нескольких часов весь передний край русских был под огнем нашей тяжелой артиллерии. Окопы были просто перепаханы и сравнены с землей, казалось, живых там не осталось. Но вот наша пехота пошла в атаку. И вдруг русские позиции оживают: то здесь, то там раздаются характерные выстрелы русских винтовок. И вот уже фигуры в серых шинелях показываются повсюду – русские поднялись в стремительную контратаку… Наша пехота в нерешительности замедляет темп наступления… Раздается сигнал к отходу…».
Стоит заметить, что немцы особых этнических особенностей в рядах русских войск не наблюдали (выделяя, пожалуй, только казачьи полки и полки сибирских стрелков), и этому есть вполне определенное объяснение. Хотя, разумеется, среди солдат Русской императорской армии встречались люди многих национальностей, она на 86% состояла из русских (великороссов, малороссов и белорусов), преимущественно из крестьян. При этом, за боевые качества сибиряков выделяли и русские и немецкие генералы. Вот что писал о них, например, генерал А.В. Туркул – ветеран Первой мировой и Гражданской войн: «Я помню, как эти остроглазые и гордые бородачи ходили в атаку с иконами поверх шинелей, а иконы большие, почерневшие, дедовские… Из окопов другой норовит бабахать почаще, себя подбодряя, а куда бабахает – и не следит. Сибирский же стрелок бьет редко, да метко. Он всегда норовит стрелять по прицелу… Губительную меткость их огня и боевую выдержку отмечают, как известно, многие военные, и среди них генерал Людендорф».
Только благодаря сибирякам была спасена от немецкого натиска Варшава. В знаменитом бою под Пясечно 27 сентября 1914 г., привезенная под Варшаву 1-я Сибирская стрелковая дивизия прямо из эшелонов, не дожидаясь поддержки и артиллерии, бросилась в штыковую атаку и остановила рвавшийся к Варшаве германский 17-й армейский корпус, укомплектованный пруссаками, без сомнения лучшими солдатами германской армии. В 1915 г. Восточный фронт был фактически спасен бойцами 11-й Сибирской стрелковой дивизии, которые полегли почти все, но не дали значительно превосходящим частям немцев прорвать фронт и окружить русские армии в ходе Праснышского сражения. Эту дивизию составляли 4 стрелковых полка с номерами от 41-го до 44-го, костяк которых составляли жители Западной Сибири и Северного Казахстана (Ново-Николаевск, Томск, Омск, Барнаул и Семипалатинск).
Что касается военной подготовки, то в 1914 г. она была примерно равной. Русская кавалерия и артиллерия по боевым способностям превосходила германскую, зато, в целом, германские пехотные части были более боеспособными, за счет явного превосходства частей ландвера над русскими пехотными второочередными полками, спешно сформированными из резервистов и новобранцев. В ходе войны, когда основная часть русской кадровой армии полегла в боях и фронтовиками по большей части стали люди, призванные по мобилизации, германская армия стала превосходить русскую. Во многом это объясняется и качествами немецкого характера – методичным подходом к решению любого вопроса, в данном случае тщательной и качественной подготовкой германских новобранцев.
Русские участники боевых действий в один голос утверждали, что резервисты осени 1914 г. были худшими за всю Мировую войну. Причина этого объяснима – запасные пехотные батальоны не успевали обучить призванных, как их уже забирал понесший громадные потери фронт. Только в августе первого года войны шесть русских армий, сконцентрированных на Северо-Западном и Юго-Западном фронтах, потеряли полмиллиона человек. Соответственно, осенью 1914 г. стали отмечаться первые случаи массовых сдач в плен вопреки требованиям воинских уставов, то есть неранеными и до исчерпания всех средств сопротивления. Например, во время боев под Лодзью добровольно сдался в плен батальон русского 87-го Нейшлотского полка, большую часть нижних чинов которого составляли резервисты, измученные и доведенные до отчаяния тяготами окопной жизни и непрерывными артиллеристкими обстрелами. А в начале августа 1915 г. уже целый 315-й Глуховский полк второочередной (составленной из резервистов) 79-й пехотной дивизии, расстреляв все боеприпасы, сдался в плен вместе со своим командиром. Тут стоит отметить, что летом 1915 г. в бой опять бросались неподготовленные резервисты. Эти люди часто толком не умели стрелять, а одна винтовка выдавалась на двух-трех солдат, так как стрелкового оружия не хватало, также как патронов и снарядов.
При этом, на уровне старших офицеров и генералов немцы, увы, изначально превосходили русских в профессиональной подготовке. Как не раз впоследствии отмечали историки, Русская императорская армия вступила в Первую мировую войну с отличными полками, посредственными дивизиями, и плохо управляемыми корпусами. Например, генерал-лейтенант Русской императорской армии Хольмсен в своих воспоминаниях писал: «Сравнивая боевую готовность русской армии к началу Мировой войны с германскою, нельзя не признать, что мы в этом отношении уступали нашему соседу… Войска, в общем, были прекрасно подготовлены, зато управление ими часто было не на должной высоте. Подготовка многих старших начальников к началу войны была недостаточна, и назначения на старшие должности носили случайный характер». Личный состав Военно-морского флота Германии, особенно моряки подводного флота, также был подготовлен к войне лучше, чем их русские противники на море.
Однако сами немцы признавали, что после того как в 1914 г. обнаружилась несостоятельность многих русских генералов, обязанных своей карьерой придворным связям, начиная с 1915 г. на высшие командные посты в русской армии стали выдвигаться своими заслугами и талантами представители более молодого поколения старших начальников, в большинстве своем служившие ранее офицерами в Генеральном Штабе. Участник войны, немецкий военный историк Вальтер Бекман в своей брошюре «Немцы о русской армии», изданной в Праге в 1939 г., в число наиболее достойных русских полководцев ставил имена генералов: Алексеева, Щербачева, Плеве, Брусилова, Юденича, Лечицкого, Гурко, Деникина, Головина, Гулевича, Каледина, Келлера, Крымова, Маннергейма и Бискупского.
Столкновение столь сильных и стойких противников как русские и немцы не могло не принять крайне ожесточенные формы. И речь идет не только об остервенелых рукопашных схватках с применением топоров русскими и остро заточенных пехотных лопат немцами, не только о немецких воздушных бомбардировках полевых лазаретов и торпедных атаках против плавучих госпиталей. Именно в период 1914 – 1918 гг. «рыцарский кодекс» в соблюдении традиционных европейских законов и обычаев войны постепенно стал уходить в прошлое, открывая дорогу оружию массового уничтожения, задавая зловещую «программу» грядущим войнам XX века. Вся германская нация вплоть до женщин и детей уже в годы Первой мировой войны была заражена шовинизмом, а ее армия была самой передовой в мире, и поэтому новый «дух войны» быстрее всего овладевал умами и душами немецких офицеров и солдат, тот самый «дух», согласно которому все средства были хороши, если вели к победе. Наиболее страшные тенденции, заложенные в Первой мировой войне, реализовала Вторая мировая, которая велась особенно ожесточенно в советско-германском противоборстве.
***
Основным союзником Германской империи была Австро-Венгрия – многонациональное государство, раздираемое острыми межэтническими, социальными и религиозными противоречиями, которые со всей определенностью проявились в ходе войны. Отличительной чертой австро-венгерской армии являлся ее разнонациональный характер, так как она состояла из немцев, венгров, чехов, поляков, русинов, сербов, хорватов, словаков, румын, итальянцев и цыган. Государство опиралось преимущественно на две основные этнические группы, «титульные нации» – австрийских немцев («швабов») и венгров, представители которых составляли наиболее боеспособные войсковые части. Однако и между ними имелись противоречия и определенное отчуждение, поскольку немцы пользовались большими привилегиями даже в сравнении с венграми, не говоря уже о других народах «двуединой монархии». За годы войны под ружье в Австро-Венгрии было поставлено 8 млн. человек при населении в 51 млн. При этом, по венгерским подсчетам, почти половину из этого числа (3,8 млн.) составляли венгры, хотя в Венгрии перед войной проживало только 20 млн. человек. Войсковые части империи комплектовались по национальному признаку, и совместно австрийские и венгерские части составляли около 48% от общей численности армии Австро-Венгрии. Иные ее армейские формирования были крайне ненадежны, поскольку немцы ненавидели чехов, чехи – немцев; галицийские украинцы были на ножах с поляками, никогда не перестававшими мечтать о независимой Польше; итальянцы, естественно, тяготели к Италии; трансильванские румыны – к Румынии; южные славяне – к Сербии, русины сочувствовали русским.
В целом боевой дух австро-венгерской армии был весьма низок, что не осталось без внимания русских наблюдателей. Разведка доносила 27 июля 1915 г.: «Офицеры запаса австрийской армии, проявляя в бою малодушие и растерянность и совершенно не умея руководить своею частью, в то же время не менее строевых офицеров пользовались саблей и особой плетью для поддержания своего престижа и дисциплины, которая начинала падать».
Русский офицер-генштабист А. И. Верховский, зимой и весной 1915 г. сражавшийся в Карпатах, в своем фронтовом дневнике так передал личное впечатление от австро-венгерской армии: «С внешней стороны это войско неплохое. Прекрасно вооруженное, одетое и обутое. На вид оно не хуже нашего. Дисциплина внешняя на германский манер, строгая и выдержанная. Люди в строю – манекены. Исполнение обязанностей доведено до высокой степени точности. Словом, с внешней стороны армия не оставляет желать ничего лучшего и сильно напоминает их союзников – германцев. Но внутренние свойства этой армии совершенно иные. Это армия внутри дряблая, и причина тому лежит в области чисто моральных факторов… Все чисто инстинктивные свойства человека, присущие сильным, здоровым нациям, как-то: мужество при перенесении ощущений страха и лишений, твердость в бою; всех этих качеств мало в австро-венгерской армии, и ими могут похвастаться лишь венгерские гонведы, и то не все. Поэтому при столкновении с нашими войсками австрийцы плохо сопротивляются и быстро сдают, а при малейшем поводе, намеке на окружение – просто кладут оружие».
Однако многие другие русские участники войны отмечали, что высокие боевые качества и способность к упорному сопротивлению в австро-венгерской армии проявляли не только мадьяры, но и представители некоторых других народов Габсбургской монархии – хорваты, босняки, тирольские немцы. Все они не жаловались на отсутствие качеств сильных и здоровых наций и сражались насмерть.
При этом русское командование отмечало; что «…венгерские войска были признанно лучшими из войск двуединой монархии: им отдавали дань уважения даже немцы»; они всегда оказывали противнику сопротивление «более упорное, чем оказывали чехи и швабы». Нужно отметить, что в войнах XX века мадьяры, неизменно отличаясь высокой воинской доблестью, проявляли неистовое зверство и жестокость к пленным и мирному населению неприятельских стран.
Совершенно иначе вели себя чехи и словаки. Известно, что в русский плен добровольно сдались несколько чешских полков почти в полном составе, с офицерами, что вынудило австрийского императора вычеркнуть их из состава Вооруженных сил Австро-Венгрии. Сдавались и более мелкие подразделения. Нередки были и случаи, которые просто не могут произойти с людьми, желающими воевать. Например, 4 ноября 1914 г. под Краковом разжалованный месяцем ранее в рядовые фельдфебель 244-го пехотного Красноставского полка вместе с еще одним солдатом взяли в плен две австрийские роты с офицерами – более двухсот человек. Понятно, что 2 человека не могут пленить 200, даже и объятых паникой, если те сами того не пожелают. Австрийские славяне преимущественно сдавались в плен по идеологическим мотивам, желая поражения Австро-Венгрии и создания их собственного суверенного национального государства, без австрийской или венгерской власти.
В связи с этим, российская власть проявляла дифференцированное отношение к различным этническим группам противника, в том числе военнопленным. Славянские пленные, прежде всего чехи и словаки, пользовались рядом привилегий. Уже после Февральской революции в России (в апреле – июне 1917 г.) был сформирован Чехословацкий корпус из военнопленных австро-венгерской армии и русских подданных чешской и словацкой национальностей, для участия в боевых действиях в составе русской армии.
Из-за этнической «разношерстности» и по ряду других причин Австро-Венгрия на Восточном фронте и проявила себя не столь сильным противником для русских, как Германия, хотя она вела довольно успешные бои на Южном фронте против еще менее боеспособной итальянской армии.
***
Еще одним значительным противником России в Первой мировой войне была Турция – давний недруг России, с которым она вела кровопролитные войны на протяжении нескольких столетий в XVII – XIX вв. из-за геополитических противоречий. В Первую мировую войну турецкая армия и флот обоснованно воспринимались русским сознанием как неприятель относительно слабый и зависимый от более сильного врага – Германии.
При этом притеснения своих христианских подданных – армян и греков – традиционно присутствовали во внутренней государственной политике Османской империи, что, естественно, вызывало негативную реакцию общественного мнения в России. Турецких солдат власти воспитывали в духе мести «неверным», призывали «отомстить за честь турок», над которой «надругались» в 1912 г. во время Балканской войны, а газета «Азм» писала 1 июля 1913 г.: «Каждый солдат должен вернуться к дням варварства, жаждать крови, быть безжалостным, убивая детей, женщин, стариков и больных…» Однако, не слишком надеясь на собственные силы в противоборстве с Россией, турки большие надежды возлагали на союз с немцами.
В конце октября 1914 г. Турция вступила в войну на стороне Центральных держав. 2 ноября 1914 г. император Николай II обратился с манифестом к русскому народу: «…Предводимый германцами турецкий флот осмелился вероломно напасть на наше Черноморское побережье… Вместе со всем народом русским мы непреклонно верим, что нынешнее безрассудное вмешательство Турции в военные действия только ускорит роковой для нее ход событий и откроет России путь к разрешению завещанных ей предками исторических задач на берегах Черного моря».
На Кавказе образовался новый театр военных действий между Россией и Турцией. Здесь в 1915 г. русская армия провела ряд успешных военных операций, что привело к взятию крепости Эрзерум и порта Трапезунд – главных баз турок для действия против российского Закавказья.
На турецкой территории, куда вступили русские войска, им пришлось соприкоснуться не только с турками, но и другими этническими группами мусульманского (курды) и христианского населения (армяне, ассирийцы – «айсоры»), часть из которого, прежде всего христиане, были настроены враждебно к туркам и преследуемы ими, и, соответственно, встречали русских как своих защитников и освободителей. И айсоры, и курды воспринимались русскими как «дикие племена», однако, первые, христианские, – с сочувствием как единоверцы и жертвы массового террора, вторые, преимущественно мусульманские (а частью – языческие) – враждебно.
Впрочем, на первых порах отношение русских к курдам было вполне доброжелательным, к тому же боеспособность этих полудиких племен поначалу недооценивалась. Однако насмотревшись на курдские «подвиги» против мирного христианского населения Восточной Турции, русские воины резко переменили свое мнение.
Ненависть к неприятелю добавили поступающие со всех сторон известия о геноциде армянского населения в Турции весной 1915 г. Сигналом к началу террора, возведенного в ранг государственной политики Стамбула и направленной на полное уничтожение армянского и ассирийского населения, послужило восстание христиан в горной области Хеккияри юго-восточнее озера Ван, поднятое 11 апреля 1915 г. с целью обеспечить быстрое овладение городом Ван наступающими русскими войсками. Кроме того, по мере продвижения российской армии вглубь Восточной Анатолии армяне в ряде мест формировали партизанские отряды, выступали в качестве проводников, переводчиков, разведчиков при русских войсках.
Всеобщая депортация армянского населения, известного своими симпатиями к России и Антанте, а потому рассматривавшегося турецким правительством как «потенциальный сообщник врага», из Западной Армении в пустынные области Северной Месопотамии сопровождались массовой резней, жертвами которой, по разным данным, стали от 600 тыс. до 1,4 млн. армян и полмиллиона ассирийцев.
После решения турецких властей о проведении «акции», генерал-губернаторам восточно-анатолийских вилайетов был разослан циркуляр: «Каждый мусульманин будет подвергнут смертной казни на месте, если приютит у себя какого-нибудь армянина». Мужчины потенциально способные к сопротивлению уничтожались прямо на месте, в Западной Армении. Женщины, старики и дети сгонялись в «караваны смерти», на которые по дороге к месту депортации нападали мусульманские племена, продолжая резню беззащитных людей. Оставшиеся в живых и добравшиеся до концлагерей в Месопотамии переселенцы в большинстве своем погибли уже там из-за невыносимых условий содержания. В резне армян и христиан-айсоров «отличились» не только турки, но и курды.
Армянские добровольческие дружины были ценными помощниками русским войскам в их операциях против турок. Русский офицер, участник боевых действий в Малой Азии впоследствии так писал об армянских бойцах. «Их дисциплина и вся суть воинского движения, построенного на добровольческих началах, были основаны на глубочайшем национальном энтузиазме, с главной целью – освобождением Армении от турок… Они дрались фанатично, и ни турки, ни курды армян, как и армяне их, в плен не брали. Они уничтожали друг друга в бою безжалостно».
Именно на турецком фронте русским войскам пришлось столкнуться с «азиатской войной», сопровождаемой массовым зверством и беспредельной жестокостью, в том числе по отношению к мирному населению. Типичным зрелищем, которое встречали на своем пути русские, было армянское село с храмом, где навалены трупы женщин и детей, зарезанных в нем курдами.
В июле 1915 г. курды полностью разграбили, сожгли, разрушили богатый армянский город Ван, население которого за два месяца до того с ликованием встречало русские войска, как своих освободителей. Впоследствии вновь побывавшие в гостеприимном Ване русские солдаты застали там полное запустение. Они узнали, что после оставления города русскими частями в него вошло до 200 конных курдов. Разграбив его и дорезав оставшихся там больных и дряхлых армян, курды подожгли город и ушли». Город был разорен настолько, что русским полкам пришлось остановиться биваком за городской чертой. «Ужасно там... – рассказывали очевидцы. – Словно никогда и не существовало этого цветущего города с 200-тысячным населением, со своим добром, со своими роскошными садами». Подобные картины зверств турецких войск и мусульманских племен по отношению к христианам провоцировали русских на ответную жестокость. Увидев разорение армянского города Ван, 2-я Забайкальская казачья бригада отошла на восток, расстреляв всех заложников-курдов.
На этом фоне, собственно турецкие воины воспринимались русскими с уважением, как «почти европейцы» и, к тому же храбрые и стойкие солдаты, признававшие определенные правила воинской чести.
***
Второстепенным противником русских в войне оказалась Болгария, которую Россия на протяжении XVIII – XIX вв. неизменно защищала и поддерживала в борьбе с турецким игом, помогла обрести независимость. Однако к началу войны у Болгарии накопилось немало территориальных претензий к своим ближайшим соседям и, прежде всего, к Сербии, с которой Болгария в былые века вела затяжные войны за спорные земли в Македонии. Сербия была традиционным союзником России и поэтому Российская империя не могла, естественно, жертвовать интересами одного дружественного славянского государства в угоду другому. А вот перед Германией и Австро-Венгрией таких проблем не возникало, они охотно обещали болгарам территориальные приобретения за счет сербов. И Болгария, после длительных размышлений, в союзе с Центральными державами вступила в войну и напала на Сербию. Для общественного мнения России этот шаг «братушек» оказался весьма неожиданным, и реакция была бурной. Болгарию в российской публицистике немедленно окрестили «Иудой славянского мира». Для армии Сербии коварный удар болгар в свой незащищенный фланг имел катастрофические последствия, но русские все-таки никогда всерьез не воспринимали болгар в качестве врагов.
Даже в «Русском правительственном сообщении в связи с разрывом дипломатических отношений с Болгарией» от 7 октября 1915 г. вся вина за ее вступление в войну на стороне противников России возлагалась не на болгарский народ, а на правящую немецкую династию Кобургов, которая с момента своего воцарения на болгарском престоле в 1886 г. проводила прогерманскую и антироссийскую политику. «В тот роковой час, когда злосчастная Болгария поднимает свой меч против возродившей ее России и становится под немецкие и турецкие знамена, русский народ отдает на суд истории имя того, кто является истинным виновником этой беспримерной измены», – говорилось в сообщении. Далее подробно описывалась предательская деятельность Фердинанда Кобургского, «вся внутренняя политика» которого «подготовляла пути к установлению в стране германского влияния», привела к тому, что уже во второй Балканской войне 1913 г. Болгария воевала против своих недавних союзников по борьбе с османским игом, и который в разгар Первой мировой войны «в чудовищном для Болгарии союзе с турками и немцами… отверг все предложения, клонившиеся к благу доверившей ему свои судьбы страны, и пошел войною на Сербию и ее союзников». В заключительных строках сообщения высказывались неизменные симпатии русских к братьям-болгарам, говорилось о «чувствах великодушия по отношению к болгарскому народу» и о том, что «и ныне, когда Болгария приносится в жертву германскому коварству, Россия все еще не утратила надежды, что рука верных своим историческим заветам болгар не подымется на сыновей русских воинов, легших костьми за Болгарию». И действительно, против русских войск в Первую мировую войну болгары сколько-нибудь масштабных боевых действий не вели, сражаясь преимущественно с сербами, румынами, а позже против французов и греков. Однако стрелять друг в друга русским и болгарам все-таки довелось, поскольку русские войсковые части совместно с союзниками воевали и в Румынии, и на Салоникском фронте. Не стоит забывать и об обстреле болгарского порта Варна кораблями Черноморского флота России 15 октября 1915 г., и о том, что в ходе войны 2452 русских солдата и офицера оказалось в болгарском плену. Последняя цифра, впрочем, в сравнении с количеством русских пленных в Германии (1 млн. 400 тыс. человек) и Австро-Венгрии (1 млн. человек), весьма красноречива. В русский плен болгар попало значительно больше, причем среди них было много перебежчиков.
***
В целом же, наиболее ожесточенно на полях Мировой войны, не сдаваясь добровольно в плен, воевали англичане и немцы, поскольку для них Первая мировая война была наполнена смыслом борьбы за европейскую гегемонию. В какой-то степени это верно и применительно к объятой реваншизмом за унизительный разгром 1870 г. Франции. Как правило, «не на жизнь, а на смерть» воевали и сербы, которых австрийцы стремились уничтожить как нацию. Для них война была борьбой за выживание.
Однако случалось, что и воины этих самых воинственных наций, имея возможность сражаться, но сознавая свою обреченность, поднимали руки перед врагом. Например, пятитысячный гарнизон германской военно-морской базы Циндао в Китае капитулировал перед решительным штурмом японских и британских войск, как только расстрелял все артиллеристские снаряды, хотя имел в достатке стрелковое оружие (в том числе три десятка пулеметов), большое количество боеприпасов и продовольствия.
Прочие воюющие государства – Россия, Австро-Венгрия, Турция и Италия – были втянуты в войну своими правительствами, проливать кровь им приходилось, прежде всего, за чужие интересы, и неудивительно, что народы этих стран особенного желания воевать не испытывали.
В периоды военных неудач русские, австрийские славяне, турки и итальянцы, оставшись без командиров, массами сдавались в плен. Кто сможет назвать их изменниками? Разве лишь тот, кто сам не был на войне. Сотни тысяч пленных итальянцев стали символом слабости армии Италии. Но проистекало это не от какой-то особой трусости итальянского солдата, а от того, что лично ему, итальянскому крестьянину, было не за что воевать с австрийцами.
Крестьянское происхождение большинства военнослужащих в этих странах и их сравнительная малограмотность, а то и полная неграмотность (а значит и малая восприимчивость к официальной пропаганде), также являлись предпосылками стихийного пацифизма, при котором в неприятеле солдат видел, прежде всего, человека, а не врага.
Применительно к русской действительности об этом состоянии умов писал вскоре после окончания войны в своей книге «Россия в Мировой войне 1914 – 1915 гг.» бывший генерал-квартирмейстер Генерального штаба Русской Императорской армии генерал Юрий Николаевич Данилов: «С открытием военных действий, в России не удалось создать «психологии» большой войны. Умственная темнота населения, огромные расстояния, разобщенность, неудовлетворенность условиями внутренней жизни, – все это не создавало благоприятной почвы для развития здорового национального чувства и сознательного отношения к идее защиты государства». Кроме того, Россия оказалась наименее подготовленной к войне из великих европейских держав. У нее почти не было мощной, подвижной тяжелой артиллерии, очень мало было аэропланов (при этом своя авиационная промышленность, фактически, отсутствовала), в ничтожном количестве имелись в войсках современные средства связи (телефонные аппараты и радиостанции), почти не было автомобильного транспорта, отсутствовали специальные инженерные и понтонные части. Весь 1915 г. русская армия испытывала жесткую нехватку снарядов и патронов, даже стрелкового оружия – пулеметов и винтовок – не хватало для вооружения частей, формируемых по мобилизации. Недостаток «железа» русским генералам приходилось уравнивать «кровью» для достижения успеха в боевых операциях, а большие потери, разумеется, отнюдь не поднимали боевой дух русских солдат.
Вторым существенным фактором громадного количества пленных, данных одними странами и, напротив, минимального для других, служил характер противостояния. На Западном фронте боевые действия приняли позиционный характер с ноября 1914 г., а в этих условиях борьба по определению дает минимум пленных и максимум кровавых потерь. На Восточном фронте позиционный фронт установился спустя год – в октябре 1915 г., и в кампании 1916 г. русская армия дала уже впятеро меньшее количество пленных. Точно так же, пока австрийцы держали позиционный фронт в Галиции: в Карпатах зимой 1915 г. и на Стрыпе зимой 1916 г., их потери пленными были сравнительно невелики. Но маневренная война (Галицийская битва 1914 г. и Брусиловский прорыв 1916 г.) всякий раз стоила Австро-Венгрии десятков и сотен тысяч пленных.
Тем не менее, главным тут было все-таки крестьянское происхождение и мировоззрение основной массы рядовых военнослужащих, а также социальные и национальные противоречия в рядах воюющих армий.
Руководство Русской императорской армии пыталось влиять на умы своих нижних чинов, отдавая строгие приказы о наказаниях для военнослужащих, добровольно сдающихся врагу. Кроме того, издавались специальные «иллюстрированные брошюры для войск и народа», рассказывающие о тяжких последствиях, которые ожидают сложившего оружие перед врагом воина и его ближайших родственников (брошюра «Что ожидает добровольно сдавшегося в плен солдата и его семью»), а также об ужасах и муках, ожидающих русских солдат в германском и австро-венгерском плену. Например, в одной из них, изданной Военной типографией в Петрограде в 1915 г., говорилось следующее. «Некоторые из малодушных наших солдат, отдавшихся в руки врага, утешали себя мыслью, что в немецком плену найдут они отдых от непрерывных боев и встретят человеческое обращение, а после войны здоровыми возвратятся на родину. Жестоко ошиблись они. Если кто и остался жив из наших пленных в Германии, то условия жизни в плену: голодовка, побои, тяжелая, изнурительная работа – готовят их к медленной смерти… Лучше смерть в бою, чем позорный плен». Чтение таких изданий входило в круг обязательных ежедневных занятий офицеров с нижними чинами. В тоже время, бегущих из вражеского плена русских солдат всячески поощряли, а порой даже награждали Георгиевскими крестами и медалями.
Примерно теми же методами пыталось отвратить своих солдат от мыслей о сдаче в плен и командование армий Австро-Венгрии и Италии. Но в большинстве случаев положительный эффект от такой пропаганды был незначительным и не мог изменить мотивы поведения солдатской массы, определяемые, прежде всего, не личной храбростью или трусостью, а общинным воспитанием выходцев из сельских провинций.
Известный писатель и боевой казачий генерал П.Н. Краснов в своих воспоминаниях процитировал слова безвестного русского солдата, одного из милионов пленных Великой войны. Эти слова служат яркой иллюстрацией мотивов поведения русского крестьянина, вполне законопослушного, нежданно-негаданно попавшего на фронт и действовавшего «как все». «До конца был верен Царю и Отечеству и в плен не по своей воле попал. Все сдались, я и не знал, что это уже плен».
Впрочем, Февральская революция в России в считанные месяцы до неузнаваемости изменила моральное состояние русских войск. От этом катастрофическом и стремительном падении боевого духа в солдатской массе говорил генерал-лейтенант Алексей Константинович Баиов, профессор Николаевской академии Генерального Штаба, в своей речи, произнесенной на торжественном заседании в Ревельском Русском Клубе 12-го августа 1924 г. в память десятилетия Мировой войны. «Лишенная того основания, на котором она была построена; того цемента, которым она была спаяна в одно могучее монолитное целое; тех идей и тех чувств, которыми она руководилась в течение более двухсотлетнего своего существования в своих деяниях на пользу своей Родины; того знамени, на котором все это было выражено эмблемами, содержащими понятия о вере, Царе и Отечестве – русская армия сначала растерялась, пришла в недоумение, затем опьянилась до потери сознания неумеренной дозой свободы, навязанной ей революцией, и, наконец, обезумевшая, разложилась и самоуничтожилась. С исчезновением Императорской Русской армии вскоре исчезла не только Императорская, но и вообще Россия».
ХРОНИКА ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
(даты до начала 1918 г. указаны по Юлианскому календарю, в скобках – даты по Григорианскому календарю)
1914 год
15 (28) июня. Убийство в Сараево членом организации «Молодая Босния» Гаврилой Принципом наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца-Фердинанда с супругой Софией Хотек, герцогиней Гогенберг.
10 (23) июля. Австро-венгерский посланник в Белграде барон В. Гизль фон Гизлингер вручил сербскому правительству ультимативную ноту.
11 (24 июля). Россия заявила, что не останется равнодушной к судьбе Сербии.
12 (25) июля. В Сербии объявлена мобилизация, одновременно Сербия приняла все условия австро-венгерского ультиматума, за исключением требования о нахождении австро-венгерской полиции на территории Сербии. Австро-венгерские дипломаты покинули Белград; в Австро-Венгрии объявлена частичная мобилизация против Сербии.
15 (28) июля. Австро-Венгрия объявила войну Сербии.
16 (29) июля. Австро-венгерские войска начали бомбардировку Белграда. Россия начала частичную мобилизацию против Австро-Венгрии.
17 (30) июля. В России объявлена всеобщая мобилизация.
18 (31) июля. Австро-Венгрия объявила всеобщую мобилизацию. В Германии объявлено военное положение. Посол Германии в Петербурге граф Ф. Пурталес передал министру иностранных дел С.Д. Сазонову ультиматум с требованием отменить мобилизацию. Объявление общей мобилизации в Бельгии и Черногории.
19 июля (1 августа). В Германии объявлена всеобщая мобилизация. Граф Пурталес вручил Сазонову ноту об объявлении Германией войны России. Во Франции и Германии объявлена всеобщая мобилизация.
20 июля (2 августа). Германские войска вошли на территорию Великого герцогства Люксембург и заняли его столицу, а также перешли французскую границу около Сирэ. Германский военный отряд занял Ченстохов. Два немецких крейсера обстреляли порт Либава. Решением российского императора Николая II Верховным главнокомандующим Русской императорской армии назначен Великий князь Николай Николаевич.
21 июля (3 августа). Германия объявила войну Франции.
22 июля (4 августа). Германские войска без объявления войны вступили на территорию Бельгии. Бельгия разорвала дипломатические отношения с Германией. Великобритания объявила войну Германии.
23 июля (5 августа). Черногория объявила войну Австро-Венгрии.
24 июля (6 августа). Австро-Венгрия объявила войну России. Китайское правительство объявило о нейтралитете Китая.
26 июля. Французские войска заняли Альткирхен в Эльзасе. Английский крейсер «Амфион» погиб, подорвавшись на мине.
28 июля (10 августа). Франция объявила войну Австро-Венгрии.
30 июля (12 августа). Великобритания объявила войну Австро-Венгрии.
30 июля (12 августа) — 5 (18) августа. Наступление австро-венгерских войск в Сербии.
3 (16) августа. После 11-дневной осады германские войска заняли город и крепость Льеж.
4 (17) августа — 1 (14) сентября. Восточно-Прусская операция Северо-Западного фронта России.
6 (19) — 11 (24) августа. Контрнаступление сербской армии.
6 (19) августа — 13 (26) сентября. Галицийская битва русского Юго-Западного фронта.
7 (20) августа. Сражение под Гумбиненом в Восточной Пруссии.
8 (21) — 12 (25) августа. Сражение при Шарлеруа (в междуречье рек Самбра и Маас) на Западном фронте.
8 (21) августа — 22 августа (4 сентября). Пограничное сражение во Франции.
9 (22) — 12 (25) августа. Сражение в Арденнах (у Лонгви и реки Семуа).
10 (23) августа. Япония объявила войну Германии.
10 — 11 (23 — 24) августа. Победа австрийцев над 4-й русской армией в сражении у Красника в Галиции.
10 (23) — 18 (31) августа. Томашевское сражение в Галиции.
11 (24) августа. Австро-Венгрия объявила войну Японии. Войска союзников полностью захватили территорию Германского Того.
13 (26) — 15 (28) августа. Встречное сражение 3-й русской и 3-й австро-венгерской армий на реке Золотая Липа; победа русской армии.
13 (26) — 18 (31) августа. Сражение под Танненбергом в Восточной Пруссии, в ходе которого 2-я русская армия была окружена и уничтожена.
14 (27) августа. Австро-Венгрия объявила войну Бельгии.
14 (27) августа — 20 августа (2 сентября). Люблин-Холмское сражение в Польше.
15 (28) августа. Гельголандское морское сражение между английским и германским флотами в Северном море.
16 (29) — 18 (31) августа. Победа 8-й русской армии в сражении на реке Гнилая Липа в Галиции; разгром 4-й австро-венгерской армии.
18 (31) августа. Указом императора Николая II столица Российской империи, город Санкт-Петербург переименован в Петроград.
17 (30) — 18 (31) августа. 4-я и 5-я русские армии разбиты в сражении с австро-венгерскими войсками под Комарово.
19 августа (1 сентября). Австро-венгерские войска захватили Комарово.
19 августа (1 сентября) — 2(15) сентября. Галич-Львовская операция.
20 августа (2 сентября). Французское правительство покинуло Париж и переехало в Бордо.
21 августа (3 сентября). Русские войска заняли Львов.
22 августа (4 сентября). Русские войска заняли Галич. Учреждение российского генерал-губернаторства в Галиции. Часть Бельгии, включая Малин, затоплена бельгийскими инженерами, с целью воспрепятствовать продвижению германских войск.
22 августа (4 сентября) — 9 (22) сентября. Городокское сражение.
23 — 30 августа (5 — 12 сентября). Битва на Марне во Франции.
25 августа (7 сентября). После 8-дневной осады германские войска взяли крепость Мобеж.
25 августа (7 сентября) — 19 ноября (2 декабря). Второе наступление австро-венгерских войск в Сербии.
27 августа (9 сентября). Прорыв обороны 1-й русской армии и начало ее отступления из Восточной Пруссии в ночь на 28 августа (10 сентября).
31 августа (13 сентября) — 2 (15) сентября. Сражение на реке Эна на Западном фронте.
1 (14) сентября. Русские войска заняли Черновцы.
3 (16) сентября — 2 (15) октября. «Бег к морю» на Западном фронте.
3(16) — 4(17) и 13(26) — 14(27) сентября. Бои у Реймса.
4 (17) сентября. Русские войска заняли Сандомир. Близ Гельголанда английская подводная лодка потопила германский крейсер.
5 (18) — 14 (27) сентября. Бои между Верденом и Тулем.
6 (19) сентября. Германский бронепалубный крейсер «Кенигсберг» внезапно напал на порт Занзибар, потопил стоявший на рейде английский крейсер «Пегасус» и обстрелял береговые укрепления.
9 (22) сентября. Русская войска заняли Ярослав. В Северном море три британских крейсера потоплены германской подводной лодкой U-9. Японцы высадились в бухте севернее германской военно-морской базы Циндао в Китае.
9 (22) — 11 (24) сентября. Бои в Аргонах, западнее крепости Верден.
10 (23) сентября. Русские войска в Галиции заняли города: Старое Место, Пржеворск и Ланцут.
11 (24) сентября. Гарнизон австрийской крепости Перемышль оттеснен русскими войсками к линии фортов. Японцы полностью окружили Циндао. Папа Римский обратился к германскому императору Вильгельму II с протестом против разрушения Реймсского собора германской артиллерией во Франции.
15 (28) сентября — 26 октября (8 ноября). Варшавско-Ивангородская операция на Восточном фронте.
23 — 25 сентября (6 — 8 октября). Сражение на реке Лис.
28 сентября (11 октября). Германской подлодкой в Балтийском море потоплен русский крейсер «Паллада».
29 сентября (12 октября). Русская кавалерия, перейдя Карпаты, вторглась на Венгерскую равнину.
29 сентября (12 октября) — 1 (14) октября. Бои у Краона.
30 сентября (13 октября). Германские войска заняли город Лилль. Русские крейсера потопили две германские подводные лодки.
1 (14) октября. Германские войска заняли город Гент.
3 (16) октября — Английский крейсер «Хоук» потоплен германской подводной лодкой U-9.
7 (20) октября. Близ Каттаро австрийские подводные лодки атаковали англо-французскую эскадру. Погибла одна австрийская лодка.
7 (20) октября — 4 (17) ноября. Сражение во Фландрии.
8 (21) октября. Поражение германских войск на путях к Варшаве.
13 (26) октября. Смещение начальника германского генерального штаба генерала Мольтке.
14 (27) октября. Генерал Брусилов нанес австрийцам поражение у Подбужа.
17 (30) октября. «Севастопольская побудка»: германские крейсера «Гебен» и «Бреслау» обстреляли черноморские города Севастополь, Феодосию и Новороссийск.
18 (31) октября. На Дальнем Востоке германский крейсер «Эмден» потопил русский крейсер «Жемчуг».
19 октября (1 ноября). Морской бой у порта Коронель в Чили между германской эскадрой адмирала М. фон Шпее и английской эскадрой адмирала X. Крэдока. Русское правительство поручило послу в Константинополе заявить Порте о разрыве дипломатических сношений и покинуть пределы Турции. Порте предъявлен англо-французский ультиматум об удалении всех военнослужащих германцев и разоружении «Гебена» и «Бреслау».
20 октября (2 ноября). Россия объявила войну Турции. Русские войска перешли государственную границу и вступили на территорию Турции.
20 — 25 октября (2 — 7 ноября). Кеприкейская операция русской армии на Кавказском фронте. Русские войска заняли Баязет и ряд пограничных селений.
21 октября (3 ноября). Бомбардировка Дарданелл английским флотом.
23 октября (5 ноября). Великобритания объявила войну Турции.
24 октября (6 ноября). Франция объявила войну Турции.
25 октября (7 ноября). Японские войска захватили германскую военно-морскую базу Циндао в Китае.
26 октября (8 ноября). Турецкие войска вторглись на территорию Ирана, нарушив его нейтралитет.
27 октября (9 ноября). Турецкий крейсер обстрелял Поти.
28 октября (10 ноября). Гибель германского крейсера «Эмден».
29 октября (11 ноября) — 6 (19) декабря. Лодзинская операция на Восточном фронте.
30 октября (12 ноября). Турция объявила «священную войну» (джихад) России, Франции и Великобритании. Русские войска в Восточной Пруссии заняли Иоганнисбург.
1 ноября. Русскими войсками занят город Тарнов в Галиции.
5 (18) ноября. Морской бой в Черном море у мыса Сарыч между русской эскадрой и крейсерами «Гебен» и «Бреслау». Германская эскадра в Балтийском море обстреляла Либаву.
8 (21) ноября. Английские войска заняли Басру в Месопотамии.
10 (23) — 11 (24) ноября. Бои на реке Березина.
20 ноября (3 декабря) — 2(15) декабря. Второе контрнаступление сербской армии.
25 ноября (8 декабря). Морской бой у Фолклендских островов между германской эскадрой адмирала М. фон Шпее и английской эскадрой адмирала Ф. Стэрди.
28 ноября (11 декабря). Английская эскадра потопила германский крейсер «Нюрнберг».
2 (15) декабря. Освобождение сербскими войсками Белграда и полное освобождение территории Сербии от австро-венгерских войск.
6 (19) декабря. Завершение наступления германской армии в Польше; немцы захватили Лодзь, но вновь были остановлены под Варшавой.
9 (22) декабря — 25 декабря (7 января 1915). Сарыкамышская операция русской армии на Кавказском фронте; полный разгром турецких войск.
13 (26) декабря. У Босфора подорвался на русской мине германский крейсер «Гебен».
16 (29) декабря. Австрийская подводная лодка в Средиземном море повредила торпедой один из лучших французских линейных кораблей «Жан Бар».
1915 год
9 (22) января — 29 марта (11 апреля). Карпатская операция русской армии.
11 (24) января. Морской бой между английским флотом и германской эскадрой адмирала Ф. Хиппера у Доггер-банки в Северном море.
12 (25) января — 25 января (7 февраля). Лансденская операция 10-й русской армии северо-восточнее Истербурга (вторая битва на Мазурских озерах), в результате которой 10-я русская армия была разгромлена.
26 января (8 февраля) — 8 (21) февраля. Августовская операция русской армии.
27 января (9 февраля). Черноморский флот обстрелял Трапезунд. Германский крейсер «Бреслау» обстрелял Ялту.
Февраль. Неудачная попытка турецкой армии форсировать Суэцкий канал.
1 (14) февраля. В Буковине начали наступление на русские войска значительные силы австрийцев.
3 (16) февраля. Бои в районе Августова. Настойчивые атаки германцев у Козювки и Вышкова отбиты.
3 (16) февраля — 4 (17) марта. Наступление англо-французских войск в Шампани.
6 (19) февраля. Русские войска отходят от Августова. Усиленные бои в районе Осовца и Ломжи.
6 (19) февраля — 5 (18) марта. Первый этап Дарданелльской операции англо-французских войск. Попытка флота форсировать пролив без помощи сухопутной армии.
17 февраля (2 марта) — конец марта. Праснышская операция на Восточном фронте.
22 февраля (7 марта) — 1 (13) марта. Операция английских войск в районе Нев-Шапель.
3 (16) марта. Английская эскадра потопила германский крейсер «Дрезден».
5 (18) марта. В Северном море английский линкор «Дредноут» таранным ударом утопил немецкую подводную лодку U-29, вся команда которой погибла.
7 (20) марта. У Дарданелл при попытке прорваться к Константинополю на турецких минах и от огня береговых батарей погибли два английских и один французский броненосцы. Русскими войсками отражена последняя контратака гарнизона крепости Перемышль.
9 (22) марта. Русские войска заняли австрийскую крепость Перемышль, ее гарнизон в количестве 117 тыс. человек капитулировал.
23 марта (5 апреля) — 4 (17) апреля. Сен-Миельская операция французских войск в Веврской долине.
9 (22) апреля. Первая газовая атака немцев у города Ипра в Бельгии.
9 (22) апреля — 29 апреля (12 мая). Германское наступление у Ипра на Западном фронте.
12 (25) апреля. Союзная армия высадилась на Галлипольском полуострове. Черноморский флот бомбардировал форты Босфора.
12 (25) апреля — 27 декабря (9 января 1916). Второй этап Дарданелльской операции англо-французских войск.
18 апреля (3 мая) — 5 (18) июня. Весеннее наступление англо-французских войск в Артуа.
19 апреля (2 мая) — 10 (23) мая. Первое наступление австро-германских войск.
19 апреля (2 мая) — 9 (22) июня. Горлицкая операция германской армии, в результате которой фронт 3-й русской армии был прорван.
22 апреля (7 мая). Германская подлодка «U-20» потопила английский трансатлантический лайнер «Лузитания», совершавший рейс из США (погибло 1198 человек, в том числе 115 американцев).
25 апреля (8 мая). Немецкие войска заняли Либаву.
27 апреля (10 мая). Морской бой между крейсером «Гебен» и русской эскадрой в Черном море. В Галиции, после потери около 200 тыс. человек и 140 орудий, 3-я русская армия начала отступление к реке Сан.
3 (16) — (6) 19 мая. Австро-германские войска атаковали русские позиции на р. Сан; 9-я русская армия начала наступление и глубоко вклинилась на территорию Буковины.
(7) 20 — (12) 25 мая. Русские войска удержали свои позиции на реке Сан, но 9-я русская армия отступила к реке Днестр.
10 (23) мая. Италия объявила войну Австро-Венгрии.
11 (24) мая — начало июня. Наступление итальянской армии на Изонцо, в Каринтийских и Кадорских Альпах и в Трентино.
12 (25) мая. Во время боевых действий на Галллиполийском побережье против Габа Тепе, английский броненосец «Триумф» («Трайомф») был торпедирован немецкой подводной лодкой U-21, через 10 минут перевернулся килем вверх и еще через 30 минут затонул; погибли 3 английских офицера и 75 матросов, 500 человек были спасены находившимся в охранении миноносцем «Челмерс».
23 мая (4 июня). Перемышль вновь захвачен австро-венгерскими войсками.
26 мая (7 июня). Затонувший в результате подрыва на мине турецкий крейсер «Меджидие» поднят со дна и приведен в Одессу.
2 (15) — 9 (22) июня. Второе наступление австро-германских войск.
7 (20) июня. Ставка Верховного главнокомандующего Русской армии приказала начать отступление из Галиции.
9 (22) июня. Взятие австро-германскими войсками Львова.
10 (23) июня — 21 июля (3 августа). Второе сражение в долине реки Изонцо на Итальянском фронте.
13 (26) июня — середина июля. Наступление группы германского генерала Макензена в междуречье Вислы и Буга.
13 (26) июня — 7 (20) августа. Австро-германское наступление в Польше и Прибалтике.
15 (28) июня. Русский военный министр генерал от кавалерии В.А. Сухомлинов отправлен в отставку; его место занял генерал от инфантерии А.А. Поливанов.
19 июня (2 июля). Морской бой между русским отрядом крейсеров и германским отрядом у острова Гельголанд в Балтийском море.
24 июня (7 июля). Первая межсоюзническая конференция в Шантильи (Франция).
26 июня (9 июля). Остатки немецких военных сил Германской Юго-Западной Африки капитулировали в результате планомерного наступления британских войск.
26 июня (9 июля) — 21 июля (3 августа). Алашкертская операция русских войск на Кавказском фронте.
28 июня (11 июля). В устье реки Руфиджи в Германской Восточной Африке британская эскадра уничтожила немецкий бронепалубный крейсер «Кенигсберг».
30 июня (13 июля) — 20 июля (2 августа). Наревская операция.
1 (14) июля — 7 (20) августа. Риго-Шавельская операция.
23 июля (5 августа). Русские войска оставили Варшаву и Ивангород, переправившись на правый берег Вислы и взорвав за собой мосты.
29 июля (11 августа). Английская подводная лодка потопила в Дарданеллах турецкий броненосец «Хайреддин-Барбаросса».
1 (14) августа. Русские войска оставили Соколов, Седлец и Луков.
3 (16) августа. Совещание высшего русского военного командования в Волковыске, утвердившее план дальнейших действий.
5 (18) августа. Германские войска заняли русский город-крепость Ковну, захватив при этом 1300 орудий.
7 (20) августа. Германские войска заняли русский город-крепость Ново-Георгиевск, захватив при этом 1680 орудий.
8 (21) августа. Русский войска оставили Ковель.
9 (22) августа. Германские войска заняли русский город-крепость Осовец.
13 (26) августа. Германские войска заняли русский город-крепость Брест, оставленный русскими войсками.
14 (27) августа. Италия объявила войну Германии.
19 августа (1 сентября). Австро-венгерские войска заняли Луцк. Генерал от инфантерии Алексеев назначен начальником штаба Верховного Главнокомандующего Русской императорской армии вместо генерала Янушкевича.
20 августа (2 сентября). Германские войска заняли Гродну.
23 августа (5 сентября). Император Николай II принял на себя командование всеми вооруженными силами, находящимися на театре военных действий. Бывший Верховный Главнокомандующий Великий князь Николай Николаевич назначен наместником на Кавказ и Главнокомандующим Кавказской армией.
27 августа (9 сентября) — 6 (19) сентября. Свенцянский прорыв на Восточном фронте.
5 (18) сентября. Германские войска заняли Вильно.
8 (21) сентября. Болгария объявила всеобщую мобилизацию.
12 (25) сентября — 7 (20) октября. Осеннее наступление англо-французских войск в Шампани и Артуа.
24 сентября (7 октября) — 5 (18) октября. Первое наступление австро-германских войск против Сербии.
1 (14) октября. Болгария объявила войну Сербии.
2 (15) — 9 (22) октября. Наступление болгарских войск в Сербии.
3 (16) октября. Англия и Франция объявили войну Болгарии.
5 (18) октября. Россия объявила войну Болгарии.
5 (18) октября — 20 октября (2 ноября). Третье сражение в долине реки Изонцо на Итальянском фронте.
9 (22) октября. Австро-германские войска заняли Белград.
9 (22) октября — 9 (22) ноября. Общее наступление Центральных держав.
11 (24) октября. Английская подводная лодка потопила близ Либавы германский крейсер.
15 (28) октября. Русский Черноморский флот обстрелял болгарский портовый город Варну.
17 (30) октября — 3 (16) декабря. Хамаданская операция русских войск в Персии.
27 октября (9 ноября) — 29 ноября (11 декабря). Четвертое сражение в долине реки Изонцо на Итальянском фронте.
28 октября (10 ноября). Германские войска заняли Ниш и соединились с болгарской армией.
9 (22) ноября. Контрудар турецких войск в Персии против англичан.
9 (22) ноября — 2 (13) декабря. Отступление сербских войск из страны в Черногорию и Албанию.
24 ноября (7 декабря). Окружение английских войск в Кут-эль-Амаре в Персии.
27 декабря (9 января 1916). Окончание эвакуации англо-французских войск из Галлиполи. Конец Дарданелльской операции.
1916 год
28 декабря 1915 (10 января 1916) — 3 (16) февраля. Эрзерумская операция русских войск на Кавказском фронте.
23 января (5 февраля) — 5 (18) апреля. Трапезундская операция русских войск на Кавказском фронте.
28 января (10 февраля). Принятие 2-й Межсоюзнической конференцией в городе Шантильи во Франции предварительного плана действий на 1916 г.
3 (16) февраля. Немецкие военные силы под давлением англо-франко-бельгийских войск оставили последний укрепленный пункт Мора на территории германской колонии Камерун, и интернировались на нейтральной испанской территории.
8 (21) февраля — 5 (18) декабря. Верденская операция на Западном фронте.
8 (21) февраля — 20 августа (2 сентября). Наступление германских войск в районе французского города Верден.
10 (23) февраля. По запросу Великобритании нейтральная Португалия задержала пришвартованные в ее портах немецкие суда.
12 (25) февраля. В Средиземном море германская подводная лодка U-35 потопила французский вспомогательный крейсер «Прованс II», перевозивший 1800 солдат; 930 человек погибли.
25 февраля (9 марта). Германия объявила войну Португалии.
28 февраля (12 марта). Принятие 3-й Межсоюзнической конференцией в городе Шантильи во Франции плана кампании на 1916 г.
29 февраля (13 марта) — 16 (29) марта. Пятое сражение в долине реки Изонцо на Итальянском фронте.
5 (18) — 16 (29) марта. Нарочская операция русской армии на Восточном фронте.
17 (30) марта. В Черном море вблизи портового города Оф германская подводная лодка торпедировала русский плавучий госпиталь – пассажирский пароход «Портюгаль», шедший из Батума для вывоза 200 раненых с Кавказского фронта; из 278 человек экипажа судна и госпитального персонала спасти удалось только 165 человек, 113 человек (в том числе врачи и сестры милосердия) погибли.
16 (29) апреля. Капитуляция английских войск в Кут-эль-Амаре в Персии.
2 (15) мая — 3 (16) июня. Австрийское наступление в Трентино на Итальянском фронте.
16 (31) мая — 17 мая (1 июня). Ютландское морское сражение в Северном море между германским и английским флотами.
17 (30) мая — 24 мая (6 июня). Наступление турецких войск в районе Мемахатун восточнее Трапезунда.
22 мая (4 июня) — 16 (29) июля. Наступление русского Юго-Западного фронта генерала Брусилова.
22 — 29 мая (4 — 11 июня). Сопановский прорыв 11-й русской армии.
23 — 25 мая (5 — 7 июня). Луцкое сражение 8-й русской армии.
24 мая (5 июня) — 4 (17) июня. Язловецкое сражение 7-й русской армии.
28 мая (9 июня). Доброноуцкое сражение (Окненский прорыв) 9-й русской армии.
3 (16) — 12 (25) июня. Трентинская операция итальянских войск.
9 (22) июня — 27 июня (10 июля). Наступление турецких войск и контрнаступление русской армии на Кавказском фронте.
18 июня (1 июля) — 5(18) ноября. Операция англо-французских войск на реке Сомма.
19 — 24 июня (2 — 11 июля). Коломейское сражение.
19 июня (2 июля) — 28 июля (10 августа). Наступление турецких войск против русских экспедиционных сил в Персии.
22 — 26 июня (9 — 13 июля). Сражение на Стоходе.
2 (15) июля — 21 июля (3 августа). Первое Ковельское сражение.
3 (16) — 4 (17) июля. Сражение на Стыри.
13 (26) — 16 (29) июля. Второе Ковельское сражение.
22 июля (4 августа). Попытка наступления турецких войск к Суэцкому каналу.
23 июля (5 августа) — 29 августа (11 сентября). Операция турецких войск на Огнотском направлении на Кавказском фронте.
24 июля (6 августа) — 4 (17) августа. Горицкая операция итальянских войск (Шестое сражение на Изонцо).
4 (17) августа — 20 сентября (3 октября). Наступление болгарских войск на Салоникском фронте.
14 (27) августа. Румыния объявила войну Австро-Венгрии.
15 (28) августа. Германия и Турция объявили войну Румынии.
15 (28) августа — 13 (26) сентября. Наступление румынской армии в Трансильвании.
18 (31) августа — 22 августа (3 сентября). Августовская операция русского Юго-Западного фронта.
19 августа (1 сентября). Болгария объявила войну Румынии.
21 августа (3 сентября) — 5 (18) декабря. Контрнаступление французских войск под Верденом.
1 (14) — 3 (16) сентября. Седьмое сражение в долине реки Изонцо на Итальянском фронте.
2 (15) сентября. В районе деревень Флер, Мартенпюиш и Курселет английские войска впервые провели атаку с использованием танков.
3 (16) — 7 (30) сентября. Ковельское сражение русского Юго-Западного фронта.
13 (26) сентября. Начало наступления группы войск генерала А. фон Фалькенгайна.
13 (26) сентября — 25 декабря (7 января 1917). Наступление войск Центральных держав в Румынии.
17 (30) сентября. Германские войска заняли Германштадт.
20 сентября (3 октября) — 18 ноября (11 декабря). Наступление войск Антанты на Салоникском фронте.
21 сентября (4 октября). В Средиземном море, в районе острова Сардиния германская подводная лодка U-35 потопила французский войсковой транспорт «Галлия», перевозивший около 2000 французских и сербских солдат.
27 — 29 сентября (10 — 12 октября). Восьмое сражение в долине реки Изонцо на Итальянском фронте.
28 сентября (11 октября). Русская подводная лодка «Тюлень» захватила турецкий вооруженный транспорт «Родосто» и через 2 дня привела его в Севастополь.
7 октября (20 октября). Ночью на рейде Севастополя по неустановленным причинам произошел взрыв артиллеристских погребов флагмана Черноморского флота России, линкора «Императрица Мария»; к утру корабль затонул, погибло более 200 человек.
6 (19) октября. Начало наступления группы войск генерала А. фон Макензена на румынском фронте.
10 (23) октября. Германские войска захватили Констанцу.
19 — 22 октября (1 — 4 ноября). Девятое сражение в долине реки Изонцо на Итальянском фронте.
25 октября (7 ноября). Вудро Вильсон повторно избран президентом США.
4 (17) ноября. Сражение у Тыгру-Жил.
8 (21) ноября. Умер австро-венгерский император Франц-Иосиф; на престол Австро-Венгрии вступил внучатый племянник покойного императора – Карл I. У острова Лемнос подорвался на мине и затонул английский плавучий госпиталь – крупный пароход «Британик», водоизмещением более 60 тыс. тонн; поскольку «Британик» не успел принять на борт раненых, больших жертв удалось избежать.
10 (23) ноября. В России отправлен в отставку председатель совета министров и министр иностранных дел Б.В. Штюрмер. На место главы правительства императорским указом назначен А.Ф. Трепов.
21 ноября (4 декабря). Румынские войска без боя оставили Бухарест.
23 ноября (7 декабря). Германские войска заняли Плоешти.
27 ноября (10 декабря). Начало наступления английских войск в Месопотамии.
8 (21) декабря. В Средиземном море погиб, наткнувшийся на мину, русский линейный корабль «Пересвет», шедший с Дальнего Востока в Архангельск.
15 (28) декабря. Английские войска заняли Эль-Ариш в 140 км восточнее Суэцкого канала.
17 (30) декабря. В России отправлен в отставку председатель совета министров А.Ф. Трепов; правительство страны возглавил князь Н.Д. Голицин. В районе пролива Босфор подводная лодка «Нарвал» русского Черноморского флота потопила три турецких судна общим водоизмещением 1400 тонн.
23 — 29 декабря 1916 (5 — 11 января 1917). Митавская операция русских войск на Восточном фронте.
1917 год
3 (16) января. В России отправлен в отставку военный министр Д.С. Шуваев; на его место назначен генерал М.А. Беляев.
10 (23) января — 21 января (10 февраля). Митавская операция германских войск на Восточном фронте.
11 (24) февраля. Поражение турецких войск под Кут-эль-Амарой в Персии.
25 — 26 февраля (10 — 11 марта). Английские войска заняли Багдад.
2 (15) марта. Отречение императора Николая II и образование Временного правительства. Военным министром назначен А.И. Гучков.
3 (16) марта. Отход германской армии на «Линию Зигфрида».
22 марта (4 апреля). Наступление германских войск на реке Стоход на Восточном фронте. Войска генерала Н.Н. Баратова заняли Ханекин в Персии.
24 марта (6 апреля). Соединенные Штаты Америки объявили войну Германии и вступили в войну на стороне Антанты.
3 (16) — 9 (22) апреля. Апрельское наступление англо-французских войск («Бойня Нивеля»); в наступлении участвовали две русские пехотные бригады, понесшие огромные потери.
12 (25) апреля — 10 (23) мая. Наступление войск Антанты на Салоникском фронте.
1 (14) мая. Российский военный министр А.И. Гучков оставил свой пост; его приемником стал А.Ф. Керенский.
1 (14) — 16 (29) мая. Десятое сражение в долине реки Изонцо на Итальянском фронте.
15 (28) мая — 25 мая (7 июня). Мессинская операция английской армии на Западном фронте.
22 мая (4 июня). По требованию военного министра А.Ф. Керенского, с должности Верховного главнокомандующего России снят генерал М.В. Алексеев; вместо него на этот пост назначен генерал Брусилов.
28 мая (10 июня) — 12 (25) июня. Операция южнее Вальсугана на Итальянском фронте.
16 (29) июня. Вступление в войну Греции на стороне Антанты.
18 — 22 июня (1—5 июля). Зборовское сражение 11-й русской армии.
18 июня (1 июля) — 30 июля (13 августа). Июньское наступление русской армии.
18 июня (1 июля) — 28 октября (10 ноября). Операция английских войск под Ипром (Западный фронт).
30 июня (13 июля). Германские войска впервые применили на Западном фронте новое отравляюще вещество — газ иприт.
7 (20) июля. Генерал Брусилов снят с поста Верховного главнокомандующего армии России.
8 (21) июля. Ушел в отставку председатель Совета министров России князь Львов; главой правительства России стал А.Ф. Керенский.
9 (22) июля. Операция русской армии под Крево.
11 (24) июля. «Тарнопольская катастрофа».
11 — 14 (24 — 27) июля. Сражение русско-румынских войск под Марештами.
18 (31) июля. Верховным главнокомандующим армии России назначен генерал Л. Г. Корнилов.
21 июля (3 августа). Русская армия в ходе своего наступления занимает Черновцы; это был ее последний успех в Первой мировой войне.
24 июля (6 августа) — 1(14) августа. Наступление германских войск под Марашештами на Румынском фронте.
5 (18) августа — 22 сентября (5 октября). Сражение на Байнзицца (Одиннадцатое сражение в долине реки Изонцо на Итальянском фронте).
6 — 9 (19 — 22) августа. Второе сражение под Марашештами на Румынском фронте.
7 — 11 (20 — 24) августа. Наступление французских войск под Верденом.
19 — 24 августа (1 — 6 сентября). Рижская операция германской армии на Восточном фронте.
19 сентября (1 октября) — декабрь. Наступление английских войск в Палестине.
29 сентября (12 октября) — 7 (20) октября. Операция германской армии по захвату Моонзундских островов в Балтийском море.
10 (23) октября — 20 октября (2 ноября). Операция французских войск у Мальмезона на Западном фронте.
11 (24) октября — 16 (29) октября. Сражение при Капоретто на Итальянском фронте (Двенадцатое сражение в долине реки Изонцо), завершившееся сокрушительным поражением итальянской армии от германо-австрийских войск генерала Отто фон Белова.
23 — 25 октября (5 — 7 ноября). Совещание союзного командования в Рапалло, на котором принято решение о создании объединенного Высшего военного совета Антанты.
25 октября (7 ноября). Октябрьский переворот в России.
4 (17) ноября. Английские войска заняли Яффу.
7 (20) ноября — 23 ноября (6 декабря). Операция английских войск у Камбре на Западном фронте.
19 ноября (2 декабря). Начались переговоры в Брест-Литовске между РСФСР и Центральными державами.
23 ноября (6 декабря). В канадском порту Галифакс столкнулись транспортные суда «Дартмунд» и «Монблан»; «Монблан» перевозил взрывчатку, в результате взрыва которой прибрежные районы города были разрушены, погибло около 2000 человек, 9000 получили ранения. Это был величайший по силе взрыв в истории человечества, до падения американских ядерных бомб на японские города Хиросиму и Нагасаки в 1945 г.
24 ноября (7 декабря). Соединенные Штаты Америки объявили войну Австро-Венгрии.
26 ноября (9 декабря). Английские войска заняли Иерусалим.
27 (10 декабря). Итальянские торпедные катера проникли в гавань Триеста и потопили австрийский броненосец «Вин», который перевернулся и затонул на рейде.
4 (17) декабря. Установлено перемирие между РСФСР и Центральными державами.
9 (22) декабря. В Брест-Литовске начались переговоры о мире между РСФСР и Центральными державами; советскую делегацию возглавил нарком иностранных дел Л.Д. Троцкий.
1918 год
19 января. На выходе из пролива Дарданеллы на минном поле подорвался и затонул германский легкий крейсер «Бреслау»; шедший вместе с ним тяжелый крейсер «Гебен» получил тяжелые повреждения, но был уведен в Константинополь.
10 февраля. Прекращение переговоров между РСФСР и Центральными державами в Брест-Литовске по инициативе советской делегации.
12 февраля. Возобновление военных действий на Кавказском фронте.
16 февраля. Официальное прекращение перемирия на Восточном и Кавказском фронтах.
18 февраля. Начало германского наступления по всему Восточному фронту.
19 февраля. Обращение советского правительства к Центральным державам с просьбой о мире.
23 февраля. Германские войска заняли Минск. Германский ультиматум Советской России.
25 февраля. Германские войска заняли Ревель.
1 марта. Возобновление переговоров между РСФСР и Центральными державами в Брест-Литовске.
3 марта. Подписание Брестского мирного договора между РСФСР и Центральными державами. Выход России из войны.
12 марта. Турецкие войска оккупировали Баку и устроили там массовую резню христиан, вызвавшую протесты даже со стороны союзных Турции держав.
18 марта. Объединенная англо-французская эскадра предприняла попытку прорыва через Дарданеллы в Черное море; союзников постигла неудача, три флагманских корабля были потоплены огнем турецкой береговой артиллерии.
21 марта — 5 апреля. Наступление германских войск в Пикардии на Западном фронте.
26 марта. Главнокомандующим войсками союзников на Западном фронте назначен французский фельдмаршал Фердинанд Фош.
9 — 29 апреля. Наступление германских войск на реке Лис во Фландрии на Западном фронте.
15 апреля. Турецкие войска заняли Батуми.
25 апреля. Турецкая армия вошла в Карс и продолжила наступление вглубь территории бывшей Российской империи, где проживало преимущественно армянское население.
27 апреля. В Константинополе Германия и Турция подписали секретный договор о разделе сфер влияния в Закавказье; наступление турецких войск было остановлено.
27 мая — 13 июня. Наступление германских войск на реке Эна на Западном фронте.
29 мая. Германские войска заняли Суассон.
15 — 23 июня. Австро-венгерское наступление в Италии, на реке Пьяве.
10 июля. Германские войска вошли в Тифлис.
15—17 июля. Наступление германских войск на Марне.
15 июля — 4 августа. Марнское сражение на Западном фронте.
18 июля — 4 августа. Контрнаступление англо-французских войск на Марне.
8 — 13 августа. Амьенская операция англо-французских войск на Западном фронте.
12 — 15 сентября. Сен-Мийельская операция американской армии на Западном фронте.
15 сентября. Начало наступления союзных войск на Салоникском фронте.
19 сентября — 1 октября. Палестинская операция.
26 сентября. Начало общего наступления армий Антанты во Франции.
26 сентября — 13 октября. Маас-Аррагонская операция франко-американских войск на Западном фронте.
29 сентября. Капитуляция Болгарии.
30 сентября. Прорыв англо-французскими войсками «Линии Зигфрида».
1 октября. Арабское войско эмира Фейсала во главе с английским майором Лоуренсом Аравийским вступило в Дамаск, оставленный турецкой армией.
4 октября. Германское правительство обратилось к США с просьбой о мире.
12 октября. Сербские войска заняли Ниш.
17 октября. Венгерский парламент провозгласил независимость Венгрии.
20 октября. По требованию президента США Вудро Вильсона Германия прекратила неограниченную подводную войну.
25 октября. Начало итальянского наступления, сражение при Витторио-Венето.
28 октября. В Праге провозглашена независимая Чехо-Словацкая республика.
30 октября. Капитуляция Турции.
1 ноября. Сербские войска заняли Белград.
3 ноября. Капитуляция Австро-Венгрии, уже не существовавшей фактически.
8 ноября. В Гамбурге власть захватил прокоммунистический совет рабочих и солдатских депутатов. В Баварии провозглашена советская республика.
9 ноября. У мыса Трафальгар германской подводной лодкой UB-50 потоплен британский броненосец «Британия»; это был последний корабль погибший в годы Первой мировой войны.
10 ноября. Германский кайзер Вильгельм II отрекся от престола и уехал в Голландию.
11 ноября. Представители Германии подписали условия перемирия в Компьене. Император Австро-Венгрии Карл I отрекся от престола; на следующий день Австрия была провозглашена республикой.
14 ноября. Германская колониальная партизанская армия, в количестве 1300 бойцов и 3000 носильщиков, под командованием полковника Пауля фон Леттов-Форбека, узнав о капитуляции Германии, сложила оружие в захваченном накануне с боем у англичан населенном пункте Казама в Британской Родезии.
Список использованной литературы
Batchelor Peter, Matson Christopher. VCs of the First World War: The Western Front 1915. Gloucestershire: Sutton Publishing Limited, 1999.
Birdwell Michael E. Celluloid Soldiers: The Warner Bros. Campaign against Nazism. – NY: New York University Press, 1999.
Clayton Ann. Chavasse: Double VC. – L.: Pen & Sword Books Limited, 2007.
Lee David D. Sergeant York: An American Hero. – Lexington, KY: University Press of Kentucky, 1985.
Reinaldo V. Theodoro. O Corpo Expedicionario Portugues na 1-a Guerra Mundial. – Clube SOMNIUM, 2007.
Sorobey Ron. Filip Konowal, VC. The Rebirth of a Canadian Hero / Canadian Military History, Volume 5, Number 2, Autumn 1996, pp.44-56.
Varriale Paolo. Italian Aces оf World war I. – Oxford: Osprey Publishing, 2009.
Авиаторы – кавалеры ордена Св. Георгия и Георгиевского оружия периода Первой мировой войны 1914-1918 годов: Биографический справочник / Сост. М.С. Нешкин, В.М. Шабанов. – М: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2006.
Алексеев Сергей. Жорж Гинемер // Авиамастер. 1997. № 1.
Баиов А.К. Вклад России в победу союзников. – Таллин: Издательство «Эмигрантъ», 1924.
Барятинский М., Коломиец М. Бронеавтомобили русской армии 1906 – 1917 гг. – М.: Издательский центр «Техника – молодежи», 2000.
Бекман Вальтер. Немцы о русской армии. – Прага: «Морской журнал», 1939.
Бочкарева М. Яшка. Моя жизнь крестьянки, офицера и изгнанницы. В записи Исаака Дон Левина. Пер. с англ. / Предисл. и посл. С.В.Дрокова. – М.: Воениздат, 2001.
Брусилов А.А. Мои воспоминания. – Москва: Военное Издательство, 1983.
Васильев А.А. Деятельность русских трофейных комиссий в период Первой мировой войны 1914 – 1918 годов (По материалам Российского государственного военно-исторического архива) / Первая мировая война. Пролог XX века. – М.: «Наука», 1998.
Великая борьба народов. Выпуск четвертый. – М.: Товарищество «Образование», 1915.
Великая Война в образах и картинах. Выпуски №№ 1 – 14. – М.: Издание Д.Я. Маковского; Товарищество типографии А.И. Мамонтова, 1914 – 1917.
Верховский А.И. Россия на Голгофе (из походного дневника 1914 – 1918). – Прага, 1918.
Вильгельм II. События и люди. – Мн.: Харвест, 2003.
Войтоловский Л.Н. Всходил кровавый Марс: По следам войны. – М., 1998.
Врангель П.Н. Воспоминания. В 2 частях. 1916 – 1920. – М.: Центрполиграф, 2006.
Вульф О.Р. Австро-венгерская Дунайская флотилия в мировую войну 1914 – 1918 годов. – СПб: Издатель М.А. Леонов, 2004.
Гальперин Ю.М. Воздушный казак Вердена: Повесть-хроника. – 2-е изд., доп. – М: «Молодая гвардия», 1990.
Герои и трофеи Великой народной войны. Выпуски №№ 1 – 4. – СПб.: Комиссия по описанию боевых трофеев Русского воинства и старых Русских знамен, 1916.
Герои-мученики: Макуха, Панасюк, Пичуев и Водяной. – Петроград: Военная типография Императрицы Екатерины Великой, 1915.
Гибсон Р., Прендергаст М. Германская подводная война 1914 – 1918 гг. – Мн.: Харвест, 2002.
Головин Н.Н. Военные усилия России в Мировой войне. В 2 томах. – Париж: «Товарищество объединенных издателей», 1939.
Гордеев С. «Крепостные» подводники // Флотомастер. 2006. №2.
Гоштовт Г. Кирасиры Его Величества в Великую войну 1915 г. Т. 2. – Париж, 1942.
Грэй Э. Немецкие подводные лодки в Первой мировой войне. 1914 – 1918 гг. – М.: Центрполиграф, 2003.
Данилов Ю.Н. Россия в мировой войне 1914 – 1915 гг. – Берлин: Книгоиздательство «Слово», 1924.
Зайончковский А.М. Первая мировая война. – Спб: ООО «Издательство Полигон», 2002.
Залесский К.А. Кто был кто в Первой мировой войне. Биографический энциклопедический словарь. – М.: Астрель, АСТ, 2003.
Исаков И.С. Операция японцев против Циндао в 1914 г. / Заморские театры Первой мировой войны. – М.: ООО «Издательство АСТ»; ООО «Транзиткнига», 2003.
Каменский Н. Герой Крючков. – М.: Типо-Лит. В. Рихтер, 1914.
Каширин В.Б. Взятие горы Маковка: Неизвестная победа русских войск весной 1915 года. – М.: Издательский дом «Регнум», 2010.
Керсновский А.А. История русской армии в 4-х томах. – М.: Голос, 1994.
Керсновский А.А. Мировая война (краткий очерк). – Белград: Издание «Царского вестника», 1939.
Клифтон Пауль. Билли Бишоп, кавалер «Креста Виктории» // Аэрохобби. 1994. № 3.
Коломиец М.В. Броня русской армии. Бронеавтомобили и бронепоезда в Первой мировой войне. – М.: Яуза, Стратегия КМ, Эксмо, 2008.
Копылов В.А., Милюхин В.П., Фабрика Ю.А. Сибирский военный округ. Первые страницы истории (1865 – 1917). – Новосибирск, 1995.
Краснов П.Н. Воспоминания о Русской императорской армии. – М., 2006.
Краснов П.Н. Душа армии. – Берлин: Издательство «Медный всадник», 1927.
Кузнецов В.В. Русская Голгофа. – СПб.: Издательский Дом «Нева»; М.: «ОЛМА-ПРЕСС», 2003.
Лопушина Марко. Понижено срце мајора Гавриловића // Вечерње новости, 05.03.2011.
Летопись войны 1914 года. Выпуски №№ 1 – 34. – СПб.: Издание Дм. Дубенского; Художественная типография Поставщиков Двора Его Величества Товарищества Р. Голике и А. Вильборг, 1914 – 1917.
Леттов-Форбек Пауль фон. Мои воспоминания о Восточной Африке / Заморские театры Первой мировой войны. – М.: ООО «Издательство АСТ»; ООО «Транзиткнига», 2003.
Ловелль Т. Корсары глубин. – М.-Л.: Военмориздат НКВМФ СССР, 1940.
Лоуренс Аравийский. Семь столпов мудрости. – СПб.: Азбука, 2001.
Людендорф Э. Мои воспоминания о войне 1914 – 1918 гг. В 2 томах. – М.: Государственное издательство, 1923.
Монастыри и война. Подвиг, смертью запечатленный (Памяти Площанского иеромонаха о. Евтихия) // Русский инок. 1915. №24.
«Мы давали присягу Вере, Царю и Отечеству...» // Русский вестник. 08.01.2010.
Навоев П. Как живется нашим пленным в Германии и Австро-Венгрии. – Петроград: Военная типография Императрицы Екатерины Великой, 1915.
Назаров Д. Рыцари неба // Вокруг света. 2001. №8.
Неустрашимый герой донской казак Кузьма Крючков и его славные победы над врагами, как он один убил 11 немцев. – Ростов-на-Дону: Типография «Печатное Дело», 1914.
Никольский Симеон. Памяти героини долга сестры милосердия Риммы Михайловны Ивановой. – Ставрополь, 1916.
Оськин М.В. Неизвестные трагедии Первой мировой. Пленные. Дезертиры. Беженцы. – М.: Вече, 2011.
Плевицкая Н.В. Дежкин карагод. – СПб.: Логос, 1994.
Половцов П.А. Дни Затмения: (Записки главнокомандующего войсками Петроградского военного округа генерала П.А. Половцова в 1917 году) / предисл., указ., примеч. А.С. Сенина. – М.: Гос. публ. ист. б-ка, 1999.
Походная памятка русского солдата. – Одесса: Издательство Е.И. Фесенко, 1914.
Рихтхофен Манфред фон. Красный истребитель. – М.: Центрполиграф, 2004.
Рохмистров В.Г. Авиация великой войны. – М.: ООО «Издательство АСТ»; ОАО «ВЗОИ», 2004.
Семенов Г.М. О себе: Воспоминания, мысли и выводы / Атаман Семенов. – М.: ООО «Издательство АСТ», 2002.
Сенявская Е.С. Противники России в войнах ХХ века: Эволюция «образа врага» в сознании армии и общества. – М.: РОССПЭН, 2006.
Смирнов А.А. Казачьи атаманы. – СПб.: Издательский Дом «Нева»; М.: «ОЛМА-ПРЕСС», 2002.
Солонин Ю. Н. Эрнст Юнгер: от воображения к метафизике истории / Юнгер Эрнст. В стальных грозах. – СПб: «Владимир Даль», 2000.
Спиридович А.И. Великая Война и Февральская революция 1914 – 1917 годов. – Нью-Йорк: Всеславянское Издательство, 1962.
Спичак Сергей. Йозеф Киш // Авиация. 1999. №4.
Тарас А.Е. Подводные лодки Великой войны 1914 – 1918 гг. – Мн.: Харвест, 2003.
Тарсаидзе А. Четыре мифа. Дело о мобилизации 1914 г. Дело Мясоедова. Дело Сухомлинова. Дело Протопопова («Стокгольмская история»). – Нью-Йорк, 1969.
Татаров Б. Крестный путь Карела Вашатко // Родина. 2010. №1.
Террейн Джон. Великая война. Первая мировая – предпосылки и развитие. – М.: Центрполиграф, 2004.
Хескет-Притчард Х. Снайперы Первой мировой войны. – М.: Стратегия КМ, Яуза, Эксмо, 2010.
Ходнев Д.И. Лейб-гвардии Финляндский полк в Великой и гражданской войне (1914 – 1920 гг.). – Белград, 1932.
Хольмсен И.А. Мировая война. – Таллин, 1935.
Христинин Ю.Н. …Не ради наград, но ради токмо родного народу // Военно-исторический журнал. 1994. №1.
Шавельский Г.И. Воспоминания последнего протопресвитера Русской армии и флота. Т. 2. – Нью-Йорк: Издательство им. Чехова, 1954.
Юнгер Эрнст. В стальных грозах. – СПб: «Владимир Даль», 2000.